Мод Сильвер. Книги 1-33

Анонс

«Кольцо вечности» по своему замыслу явно предвосхищает романы конца «Золотого века». Если для американского детектива обнаружение трупа незнакомого человека является самым что ни на есть обыденным, то для англичан подобное событие — дело из ряда вон выходящее За исключением уже поздней Кристи — романа «Часы», также трактующего тему неизвестно откуда появившегося трупа, — примеров подобной темы и не вспомнишь. Англичане явно предпочитали трупы неблаговидных родственников, связь с которыми была утеряна в незапамятные времена.

Образ главной героини, Сисели, является во многом символичным (что очень необычно для детектива!). Русскому читателю она может напомнить Ирэн из знаменитой «Саги о Форсайтах», каждое ее появление на страницах романа отмечено необыкновенной поэтичностью («Эта девушка могла бы танцевать под музыку ветра на опавших листьях, украсив волосы алыми ягодами»). Рядом с ее миром соседствует мир страданий, мир Эллен Каддл, Агнес Рипли, девчушки у телефона, и когда читатель знакомится с предысторией преступления, становится ясно, что это сопоставление не случайно. Сисели приходится не только соприкоснуться с нелицеприятной стороной жизни, но и вступить в борьбу за человека, которого она считает несправедливо подозреваемым, а заодно и переосмыслить свои собственные черты характера.

Сейчас, когда английский детектив стал куда реалистичнее и сменил свою социальную направленность, в нем уже не найдешь определенно аристократической точки зрения на вещи, например, абсолютное недоверие по отношению к легкомысленным девушкам и представителям артистических профессий. Что касается морали, то она носит весьма классовый характер: «Погибшей девушке скучно жилось на ферме, но ее смерть развеяла скуку».

Впервые роман вышел в Англии в 1948 году.

На русский язык переведен И. Топорковой специально для настоящего издания и публикуется впервые.

Глава 1

Мэгги Белл протянула руку и подняла телефонную трубку. Рука была тонкой, костлявой, с узловатыми пальцами, и двигалась рывками. Все движения Мэгги были резкими. Ей уже минуло двадцать девять лет, но она почти не выросла с тех пор, как пережила то, что в семье с оттенком гордости называли «несчастным случаем». Когда Мэгги было двенадцать лет, на деревенской улице ее сбила машина.

Целыми днями Мэгги лежала на кушетке, придвинутой к окну в комнате над бакалеей мистера Биссета. Именно так мистер Биссет предпочитал называть свой магазин, но на самом деле многие товары в нем не относились к бакалейным. Разумеется, бакалеей можно было назвать длинные лакричные полоски — сладость, давно забытую во многих деревнях Англии, приготовленную по семейному рецепту мистера Биссета, но только не мохеровые или кожаные вещи, висящие на крюках по обе стороны от двери магазина. Лук, помидоры, яблоки, груши и орехи по сезону занимали в бакалее законное место, но с ними соседствовали хлопчатобумажные комбинезоны и целые ряды крепких ботинок, мужских и женских, свидетельствуя о том, что Дипинг — всего лишь деревня, а бакалея мистера Биссета — крошечный универсальный магазин.

В хорошую погоду Мэгги выглядывала из окна над входом в магазин и видела почти всех жителей Дипинга. Многие прохожие махали ей рукой или восклицали: «Доброе Утро!» или «Привет, Мэгги!» Миссис Эбботт из Эбботтсли никогда не забывала поздороваться с Мэгги. Она приветственно помахивала рукой и улыбалась, полковник Эбботт поднимал голову и кивал, а мисс Сисели взбегала по лестнице с какой-нибудь книгой или журналом и уходила не сразу. Мэгги много читала. Надо же чем-то заняться, если целыми днями лежишь. Такое оправдание нашла себе Мэгги, выросшая в среде, где чтение означало праздность.

Мисс Сисели приносила Мэгги отличные книги, однако навязывать ей свои вкусы не пыталась. Подобные попытки Мэгги замечала сразу и давно уже научилась пресекать их, прячась в непроницаемых доспехах. Ей нравились истории успеха вековой давности — о босоногом мальчишке, который продавал газеты на улицах, а потом стал миллионером, о незаметной девушке-дурнушке, которая в конце концов превращалась в изумительную красавицу или герцогиню. Мэгги с удовольствием читала и про тщательно продуманные убийства, когда под подозрением по очереди оказываются все враги и друзья покойного. Она любила приключенческие романы, в которых герои перебираются через пропасти по веревочным мостам или бредут по болотам, кишащим змеями, крокодилами, тиграми и львами, каждую минуту рискуя стать жертвами огромных обезьян.

Эбботтсли был настоящей сокровищницей. Миссис Эбботт любила повторять, что владеет самой большой в Англии библиотекой макулатуры — «читать ее так приятно после всех этих книг о войне, не говоря уже о газетах — слишком уж современными они стали, если вы понимаете, что я имею в виду».

Но чтением занятия Мэгги не исчерпывались. В сидячем положении она могла шить, правда недолго. Ее мать была деревенской портнихой, и, разумеется, Мэгги помогала ей чем могла. Пуговицы и петли, крючки и петлицы, а также всевозможная отделка — это была ее доля работы, и она выполняла ее резкими, дергаными движениями, но весьма аккуратно. Миссис Белл умела находить заказы, к ней обращались обитатели всех соседних поместий. Всю войну она перешивала и перелицовывала старье, ветхие вещи, которым полагалось бы покоиться в сундуках. Миссис Белл и Мэгги с гордостью вспоминали тот момент, когда миссис Эбботт принесла им старое свадебное платье леди Эвелин Эбботт и спросила, можно ли перешить его для мисс Сисели. «Таких нарядов теперь не найти, а Сисели обожает это платье. Лично я не хотела бы выйти замуж в свадебном платье бабушки, но сейчас старина в моде, а платье и вправду чудесное».

Пышные складки кремового атласа заполнили всю комнату. Длинный придворный шлейф был расшит жемчужными розетками, но покрой самого платье оказался простым и выгодно подчеркивал красоту брюссельских кружев. Мэгги впервые в жизни увидела такую прелесть — прикосновение к платью вызывало у нее дрожь. Какая жалость, что мисс Сисели — невзрачная смуглая худышка! Странно, что ей досталась такая внешность. Ее отец, полковник, был привлекательным, видным джентльменом, миссис Эбботт никто не назвал бы красавицей, но она полностью соответствовала представлениям миссис Белл о холеной, утонченной женщине, умеющей носить изящную одежду, л маленькую смуглянку мисс Сисели красили только большие глаза, вот и все. И ей досталось такое чудесное свадебное платье из кремового атласа! Впрочем, роскошное платье не принесло ей счастья. Мисс Сисели вернулась в Эбботтсли, а мистер Грант Хатауэй остался в Дипсайде, и в округе поговаривали о разводе. Никто не знал, что произошло между ними — они расстались, прожив вместе всего три месяца. Даже Мэгги не понимала, что происходит, а Мэгги многое знала, потому что когда она не шила и не читала, она слушала телефонные разговоры.

В Дипинге существовал бесценный источник тайной информации — общий телефонный провод. Этой линией сообща пользовались жильцы дюжины домов, где были телефоны. Всякий мог подслушать разговор соседа — достаточно было снять трубку. Жителям Дипинга полагалось бы проявлять особую осторожность, но близкие знакомства порождают равнодушие, если не пренебрежение к таким мелочам. Трудно не стать жертвой иллюзий, когда пользуешься собственным телефоном у себя в комнате. Мэгги знала самые удобные часы для подслушивания и сумела собрать немало сведений о множестве соседей, но так и не выяснила, почему Сисели Хатауэй ушла от мужа. К разгадке этой тайны Мэгги приблизилась однажды вечером, когда сняла трубку и услышала голос Гранта Хатауэя:

— Сисели…

Пауза тянулась так долго, что Мэгги уже решила, что ответа не будет. Но затем тонкий сдержанный голос произнес:

— В чем дело?

Мэгги слушала жадно, стискивая костлявой рукой трубку; кончик ее длинного заостренного носа возбужденно подрагивал. Она услышала, как Грант Хатауэй сказал:

— Так больше продолжаться не может. Я хочу увидеться с тобой.

— Нет.

— Сисели!

— Мне нечего вам сказать. И вам нечего сказать мне.

— Вот тут ты ошибаешься. Я должен многое объяснить тебе.

Последовала очередная томительная пауза. Затем Сисели Хатауэй выпалила:

— Я ничего не желаю слышать.

— Сисели, не глупи!

И тут Сисели Хатауэй произнесла странные слова:

— У глупца деньги не задерживаются. Можешь забирать их.

А потом от грохота брошенной на рычаг трубки содрогнулась вся телефонная линия. Трубку бросил мистер Грант: Мэгги поняла это, когда услышала, как на расстоянии мили, в Эбботтсли, вздохнула мисс Сисели. Затем и она положила трубку.

Похоже, они поссорились из-за денег. Мисс Сисели получила большое наследство от старой леди Эвелин после того, как та порвала со всеми родными. А в карманах мистера Гранта было пусто: все знали, что у него есть только просторный дом и ферма, эксперименты на которой пока не принесли ощутимых плодов. Впрочем, мистер Грант не сомневался, что рано или поздно затраты окупятся.

Мэгги бесстрастно подумала, что мисс Сисели насолила самой себе. Женившись на богатой женщине, любой мужчина вправе распоряжаться ее состоянием, верно? К тому же мистер Грант так хорош собой, что способен вскружить голову любой девушке. Если дурнушка мисс Сисели не образумится, кто-нибудь уведет у нее мужа.

Мэгги снова приложила трубку к уху и услышала женский голос, говорящий с акцентом, который показался ей необычным.

— Мистер Хатауэй? Я хотела бы поговорить с мистером Хатауэем.

Глава 2

На следующее утро, в субботу, Фрэнк Эбботт был приглашен на чай к мисс Алвине Грей. Фрэнк проводил выходные у дяди и тети, к которым был очень привязан. Полковник Эбботт был настолько похож на его отца, что Фрэнку порой казалось, будто он вернулся домой на каникулы, а к добродушной, непоследовательной миссис Эбботт он привык относиться со свойственным ему чувством юмора с Сисели они часто поддразнивали друг друга, пока она не вышла замуж и словно отгородилась стальной решеткой. Никто не знал, почему она рассталась с мужем. Моника Эбботт горько сетовала по этому поводу.

— Казалось бы, матери она должна была рассказать все, но я не услышала ни слова, ни единого словечка. Она просто заявила, что больше не желает его видеть и скоро разведется. А когда мистер Уотерсон объяснил ей, что при отсутствии основания — к примеру, измены мужа и так далее — это невозможно, ей-богу, Фрэнк, я думала, она лишится чувств. Оказалось, это Грант может подать на развод за нарушение супружеских обязанностей, но не раньше чем через три года, а Сисели не вправе развестись с ним, если Грант не дал ей на то оснований. На это Сисели ответила только: «Не дал», — и покинула комнату. Конечно, было бы лучше, если бы она уехала, пожила где-нибудь, пока не утихнет скандал, но она твердит, что не понимает, почему должна покидать дом. В ее возражениях есть смысл, но, дорогой мой Фрэнк, нам так неудобно, тем более что мы успели почти примириться с ним. Грант вообще не бывал в церкви, пока не начал ухаживать за Сисели. Ты ведь знаешь, она играет на органе. Гейнсфорды подарили этот инструмент церкви в память о сыне, погибшем в пятнадцатом году. Орган замечательный, Сисели играет прекрасно. Может, поэтому Грант и приходил в церковь — не знаю, но он по-прежнему не пропускает ни одной воскресной службы, а потом подходит к нам как ни в чем не бывало. Конечно, Сисели рядом нет, она играет подолгу, а он и не ждет — просто подходит к Реджу и ко мне и заговаривает о чем-нибудь, а нам приходится отвечать, и все вокруг глазеют — никакого понятия о манерах у этих людей! — а потом удаляется так, будто на ногах у него сапоги-скороходы. А Сисели играет похоронный марш или еще что-нибудь, опаздывает к ленчу — а ведь она знает, что это один из двух верных способов вывести миссис Мейхью из себя, второй — это отказаться от еды, что миссис Мейхью воспринимает как оскорбление, — и является с таким видом, будто ей только что повстречалось семнадцать привидений! — Миссис Эбботт на миг умолкла, чтобы перевести дыхание, и с новой энергией добавила: — Хотела бы я столкнуть их лбами, чтобы образумить!

Светлая бровь сержанта Фрэнка Эбботта приподнялась.

— Что же вам мешает?

Миссис Эбботт грустно рассмеялась.

— Их не заставишь подойти друг к другу. Однажды я спросила Гранта, что все это значит. Мы встретились на улице, поблизости никого не было, и он ответил: «Разве Сисели вам ничего не говорила?» Я сказала: «Нет». И он объяснил: «Ничего не происходит, мэм», — поцеловал мне руку и добавил: «Теща покидает ринг!» Ну что я могла поделать? Он очень мил, и, по-моему, Сисели сглупила — мне все равно, что он натворил. И я тоже поступила глупо, расплакалась, а он одолжил мне свой платок — мой вечно теряется в самую неподходящую минуту. О, господи, зачем я только завела этот разговор? Как глупо! Ведь я собираюсь на чай. О, дорогой, спасибо!

Фрэнк смотрел, как она промокает слезы его аккуратно сложенным носовым платком. После того как миссис Эбботт пару раз высморкалась, а Фрэнк заверил, что ни нос, ни глаза у нее вовсе не покраснели, она смущенно улыбнулась и перешла к рассказу о мисс Алвине.

— Она дочь покойного священника. Он дожил до девяноста семи лет. Ей принадлежит дом, где раньше жил церковный сторож. Сама Алвина называет дом «Коттедж Пастора» — он стоит за церковью, очень удобно, потому что она разводит цветы. Но лучше бы она нашла себе другое занятие: сажает их где попало и питает пристрастие к бархатцам. Против них я ничего не имею, в отличие от розового душистого горошка, но мисс Винни не поймешь. Она обожает розовый цвет, что само по себе неплохо, если не злоупотреблять им. Посмотрим, что ты скажешь, когда увидишь ее комнату!

Как только они встали, Сисели вернулась из сада в сопровождении собак — старого пегого спаниеля и черной таксы с трогательными глазами и вкрадчивыми манерами, сидящей на поводке. В этот момент такса представляла собой воплощение добродетели, поскольку была посажена на поводок еще на улице и таким образом избежала привычных попреков за преследование кошки миссис Каддл.

— Пес вечно гоняется за ней, — объяснила Сисели, спуская таксу с поводка. — А ей это не нравится — конечно, миссис Каддл, а не кошке, — поэтому я посадила его на поводок, пока мы проходили мимо Грейнджа. Разумеется, кошка осталась довольна, — Сисели скорчила гримаску, которая получилась бы очаровательной, если бы дополнялась улыбкой. — Кошкам всегда везет, а эта полосатая злюка — настоящая тигрица. Она сидела на заборе и насмехалась над Брамблом, и, конечно, он рассвирепел — На мгновение Сисели обернулась к Фрэнку, блеснув глазами, но тут же потушила блеск, продолжая рассказывать матери: — Когда я вышла, встретила миссис Каддл — она была не в себе.

Моника мгновенно продемонстрировала нравы деревенской жительницы, которая знает все и про всех.

— Сисели, но она всегда возвращается от миссис Винни не раньше пяти. Ты уверена, что это была миссис Каддл?

Сисели издала неприятный смешок. В последнее время все ее жесты стали резкими и грубоватыми.

— Ну разумеется! Сейчас уже стемнело, но не настолько, чтобы не узнать давнюю знакомую, а когда я выходила, было еще совсем светло. Она поднималась вверх по Лейну, а я спускалась. Похоже, она проплакала весь день. Наверное, из-за Альберта. Лучше бы его убили на войне — тогда он не явился бы сюда и не разбил бы бедняжке Эллен сердце, — внезапно вспыхнув, она повернулась к Фрэнку спиной. — В доме бабушки эта милая, домашняя, уютная женщина средних лет была старшей горничной. Она без памяти влюбилась в шофера Харлоу, бывшего десантника, и имела глупость выйти за него замуж. Только богу известно, что творится у них дома, но она выглядит ужасно. Ну, разве женщины не безмозглы?

Топнув ногой, она вдруг выбежала из комнаты. Брамбл неистово залаял и бросился следом, за ними помчался старый спаниель. Сисели ворвалась в свою комнату, захлопнула дверь и заперла ее, но совершенно напрасно: ей тут же пришлось снова открывать дверь избалованному Брамблу, способному выть у порога до тех пор, пока его не впустят. Даже столь краткую разлуку пес счел достойным поводом для того, чтобы с лаем запрыгать вокруг хозяйки и попытаться на свой манер поцеловать ее — лизнуть в лицо. От этих знаков внимания Сисели расплакалась. Ей пришлось опять поспешно запереть дверь, потому что никто, ни один человек не видел ее плачущей с тех пор, как ей минуло пять лет. Никто, кроме Брамбла, который успокоился, вспрыгнул на кровать, свернулся черной улиткой и мгновенно уснул на зеленом стеганом одеяле. Грант таких привилегий не удостаивался.

Только не Грант! Пламя гнева вновь вспыхнуло в душе Сисели и осушило слезы. Он показал ей нечто невообразимо прекрасное — и все погубил. Нет, хуже: она сама обнаружила, что Грант показал ей иллюзию. А ведь она могла сама найти свое прекрасное нечто и при неудачном стечении обстоятельств лишиться его. Сисели день и ночь терзала мысль о том, что у нее никогда и ничего не было.

Она прошлась по комнате. Шторы были задернуты. Включила лампу у кровати. Свет из-под зеленого абажура придал комнате нереальный, подводный вид. Сисели продолжала ходить из угла в угол, ничего не замечая. Она вспоминала как вышла погулять с собаками, прошла вверх по Лейну и остановилась у Грейнджа, чтобы взять Брамбла на поводок.

В это время из калитки вышел Марк Харлоу. Выпрямившись, Сисели увидела, что он стоит недалеко — на расстоянии не больше двух ярдов, — глядя на нее.

— Вышли погулять? Не поздновато ли?

— Мне нравится гулять в сумерках.

— К тому времени, как вы вернетесь, уже совсем стемнеет.

— Мне нравится гулять в темноте.

— А мне это не по душе, — и дождавшись, когда Сисели гордо запрокинет голову, Марк разразился смехом: — Не мое дело? Пожалуй, вы правы!

— Да.

Он подошел так близко, что мог бы коснуться ее плеча. Брамбл заворчал и натянул поводок, не понимая, почему хозяйка стоит на месте, если вывела его на прогулку.

Голос Марка смягчился.

— Маленькая гордячка.

Глаза Сисели потемнели.

— Да.

— Можно составить вам компанию?

— Нет, Марк.

— Почему?

— Вы мне не нужны. Мне никто не нужен.

Он засмеялся и зашел обратно в свою калитку. Сисели снова зашагала по улице.

Через несколько шагов она спустила Брамбла с поводка и побежала вместе с ним. Старый Тамбл плелся за ними. Смотреть на бегущего Брамбла было смешно; его уши развевались, он то и дело высоко подпрыгивал, успевая в прыжке оглядываться по сторонам. Должно быть, он ждал встречи с кроликами, птицами, кошками, с хорьками или горностаями, или даже со своим заклятым врагом — барсуком. Десятки поколений маленьких такс охотились на барсуков, инстинкты взыграли в Брамбле, заставляя его старательно принюхиваться.

Сисели бежала легко и почти так же быстро, как ее пес.

Ее щеки раскраснелись. Она решила не заходить дальше того, места, где шоссе пересекало Лейн между землями Харлоу и Гранта Хатауэя. Собаки были приучены останавливаться на обочине и ждать приказа хозяйки. Лейн поворачивал в другую сторону и тянулся до самого Лентона. Брамбл явно не понимал, почему с недавних пор они перестали переходить через шоссе. Вместе с Тамблом он послушно остановился на обочине, но вскоре понял, что хозяйка намерена повернуть обратно. Какая досада! Но Тамбл не возражал. Он был уже слишком старым и ожиревшим для долгих прогулок. А Брамбл никак не мог нагуляться. Да и Сисели могла подолгу бежать, а затем со смехом упасть в траву, ласково отталкивая прыгающего вокруг пса, который пытался лизнуть ее в лицо.

Но с недавних пор она перестала смеяться и редко заходила дальше развилки. Вот и сегодня всей троице пришлось повернуть к дому. Солнце уже село, холодные сумерки сгустились над полями справа и слева, окутав две высокие живые изгороди, между которыми шла Сисели. Внезапно их догнал Грант Хатауэй на велосипеде. Сисели не услышала, как он приблизился. Проехав мимо, он остановился, спрыгнул с седла, прислонил велосипед к изгороди и направился навстречу добродушно принюхивающемуся Брамблу и нахмуренной Сисели.

Муж и жена остановились, глядя друг на друга и вспоминая все, что было между ними. Молодой широкоплечий мужчина двигался легко, он не был ни смуглым, ни слишком светлокожим — типичный темноволосый англичанин с серовато-голубыми глазами. Он производил впечатление сильного и вспыльчивого человека. Моника однажды назвала его «непростительно красивым»: «Мужчинам незачем быть красавцами — у них в рукаве и без того припрятано слишком много козырей». Грант Хатауэй не испытывал недостатка в козырях, иначе, пожалуй, Сисели было бы легче простить его. Он смотрел на нее и улыбался. Мысль о том, что от улыбки Гранта у нее по-прежнему сжимается сердце, ранила Сисели, как острый нож. Какое же она жалкое и ничтожное существо, если на нее так действует простая улыбка! Даже когда все будет кончено, когда между ними не останется ничего, Грант улыбнется — и ее сердце снова затрепещет, как рыба на крючке.

— Ну, Сисели, как дела?

Она ничего не ответила. Что она могла? Все уже давно сказано. Лейн — слишком узкая улица, и это на руку Гран ту: если он захочет остановить ее, пройти мимо она не сумеет, а если он дотронется, только дотронется до нее…

Надо ответить хоть что-нибудь: если он прикоснется к ней, ответ будет совсем другим. Как ужасно чувствовать, что все ускользает, и ты становишься дикарем, детищем дикой природы, способным царапаться, кусаться, драться руками и ногами. Сисели ледяным голосом произнесла:

— Мне нечего сказать.

— Неудивительно, что я женился на тебе — нечасто встретишь молчаливую женщину!

На этот раз Сисели не смогла промолчать — в запасе у нее осталось одно оружие, которое никогда не подводило.

— Нет, ты женился на мне по совсем другой, более весомой причине.

Он по-прежнему улыбался.

— Какой я глупец! Ведь я женился на тебе из-за денег, правда? Все время забываю об этом. Такое легко забыть, верно?

Грант знал все трещины в ее броне. Оружие подвело Сисели: Грант оказался неуязвим. Он не знал ни стыда, ни совести, и с легкостью забывал обо всем. Понизив голос, Сисели в ярости выпалила:

— Дай мне пройти!

Он засмеялся.

— Я тебя не держу, — и пока она проходила мимо, Грант нагнулся и схватил Брамбла за загривок.

Поспешно, словно Грант задел ее руку, Сисели бросила поводок и прошагала мимо не оглядываясь. Тем временем Грант трепал Брамбла за уши, осыпал его ласковыми прозвищами и наконец спустил на землю со словами: «Ну беги, мышонок!»

Помедлив в нерешительности, Сисели позвала собаку, но не оглянулась. Брамбл бросился за ней, волоча по земле поводок.

Этим и кончилась встреча, однако ее оказалось более чем достаточно. Погруженная в раздумья, Сисели и по комнате продолжала вышагивать.

Глава 3

Моника и Фрэнк неторопливо шли по Лейну. Сумерки быстро сгущались, предвещая кромешную темноту. Спутники повернули направо, миновали ряд коттеджей и при близились к церкви. Коттедж мисс Алвины стоял на самой окраине деревни, за церковью. Дом был старым, закопченые потолочные балки в гостиной возвышались над плитами пола не более чем на шесть футов. Сочтя балки чересчур мрачными, мисс Алвина выкрасила их в ярко-розовый цвет, совершив этот акт вандализма с воодушевлением, стоя на шатком кухонном стуле. Результат полностью соответствовал ее заявлению, что комната стала гораздо уютнее. Подоконник мисс Алвина красить не стала, просто завалила его розовыми подушечками. Крупные, как цветная капуста, розы красовались на обивке дивана и трех стульев, а шторы, износившиеся за время многолетней службы в гостиной, были подшиты и поражали сочетанием вишневых полос и ярко-синего фона. На стенах комнаты не хватило места всем драгоценным картинам, некогда украшавшим более просторный дом, но мисс Алвина приложила старания, чтобы разместить их все. Полочка с выжженным рисунком висела над каминной доской и помогала ей — служила опорой для множества фотографий и безделушек. Шел январь, прекрасные алые герани в розовых и голубых глазированных горшках, оживляющие комнату летом, были заменены пучками оранжевых бессмертников, пышно разросшихся в садике мисс Алвины.

Хозяйка дома нарядилась в розовую блузку, серый жакет и юбку и приколола к лацкану розовые матерчатые цветы, на вид слегка увядшие. Ее непокорные седые волосы торчали во все стороны из-под черной фетровой шляпы, которая, подобно шторам, знала лучшие времена. Никто из жителей Дипинга никогда не видел мисс Алвину в другом головном уборе. Сисели помнила фетровую шляпу с тех пор, как мисс Алвина наклонялась к ней, восьмилетней девчушке, и угощала розовыми леденцами за то, что Сисели хорошо вела себя в церкви. Волосы, которые прикрывала шляпа, бунтовали против нее — как раньше, так и теперь. Они обрамляли лицо с четкими мелкими чертами, блестящими синими глазами и таким крохотным ротиком, что оставалось лишь дивиться тому, как в него помещается ложка.

Все эти подробности Фрэнк заметил еще при обмене Рукопожатиями. Кланяясь, он выпрямился осторожно, чтобы не стукнуться головой о розовую потолочную балку. Наконец не без облегчения опустился на стул, а мисс Алвина сразу завела разговор на тему, к которой Фрэнк уже привык, но тем не менее испытал приступ дикой скуки.

— Как увлекательно думать, что вы служите в Скотленд-Ярде! Мы все должны быть паиньками, иначе вы арестуете нас, — мисс Алвина мелодично засмеялась высоким, птичьим голоском и вдруг осеклась и закашлялась. С Эбботтами она была знакома давно, но их племянник впервые явился к ней на чай и поразил мисс Алвину элегантностью — светлыми, безупречно зачесанными волосами, голубыми глазами и изысканным костюмом. Мисс Алвина умела подмечать детали. От ее внимания не ускользнули носки, галстук, носовой платок, безукоризненный покрой пиджака и великолепные ботинки. Фрэнк ничуть не походил на полицейского. Перед мысленным взором мисс Алвины возникла фигура Джозефа Тернберри, деревенского констебля — в высшей степени достойного молодого человека с приятным баритоном. Мисс Алвина питала глубокое уважение к Джозефу, которого когда-то учила в воскресной школе, но сейчас мысли о нем вызвали у нее легкое замешательство. Зардевшись, она с облегчением повернулась к миссис Эбботт, которая извинялась за мужа с легкостью, порожденной длительной практикой.

— Ему пришлось заняться счетами, мисс Винни, — он опять откладывал их до последней минуты. Уверена, вы меня поймете.

Мисс Алвина все поняла. Весь Дипинг знал, что полковник Эбботт избегает званых чаепитий. «Все это вздор! Вы прекрасно обойдетесь и без меня». Почти все жители деревни слышали эти слова, но продолжали придерживаться формальностей. Полковника неизменно приглашали в гости, и если ему не мешали принять приглашение счета за обмундирование, находилось другое дело — осенняя уборка в саду, зимняя обрезка, весенняя посадка. А еще — прогулки с собаками и множество других удобных поводов отклонить гостеприимство. Миссис Эбботт с присущими ей добродушием и обаянием пользовалась этими предлогами, не забывая чередовать их.

Когда с извинениями за отсутствие полковника Эбботта было покончено, резкое «я никого не желаю видеть» Сисели превратилось в «боюсь, мы и без того доставили вам слишком много хлопот». Выслушав все это, мисс Винни направилась к чайному столу и принялась разливать жидкость соломенного цвета из огромного викторианского чайника в тонкие фарфоровые чашечки без ручек, пить из которых было не так-то просто. Если чай оказывался горячим, гости обжигали пальцы. А если пальцы оставались невредимыми, это означало, что чай достиг той самой температуры, когда он напоминает солому не только по цвету, но и по вкусу. Как и любой гость мужского пола, Фрэнк пребывал в нерешительности: с одной стороны, он боялся прикоснуться к хрупкой чашечке, уверенный, что непременно раздавит или уронит ее, а с другой — изнывал от острого желания случайно выронить чашку и избежать необходимости пробовать ее содержимое.

Мисс Алвина сообщила ему, что этот чайный сервиз привезли из Китая в подарок ее прабабушке: «Только она все равно не вышла за джентльмена, который преподнес ей сервиз, потому что как раз в то время познакомилась с моим прадедушкой на балу охотников. Ровно через месяц они поженились — правда, так спешить не полагалось, но моя прабабушка славилась нетерпеливостью. Они прожили в браке шестьдесят лет, вырастили пятнадцать детей и ни разу не сказали друг другу грубого слова. Их могилы видны из того, дальнего окна — впрочем, сейчас, в темноте, их не разглядеть. Надеюсь, вам нравится сидеть вот так, при свете, не задергивая шторы? Прежде о таких мелочах я не задумывалась, но теперь радуюсь им — ведь война кончилась, затемнения устраивать незачем, и это так приятно! И конечно, поселившись на окраине деревни, я рада тому, что живу далеко от Коммона — это такая пустынная и унылая дорога, особенно в том месте, где она пересекает рощу Мертвеца.

Фрэнк Эбботт с трудом подавил искушение поставить на стол пустую чашку.

— Какого мертвеца? — полюбопытствовал он.

Мисс Алвина подала ему домашнюю булочку и подлила желтоватого чаю. Булочка оказалась нафаршированной тмином и была полита розовой сахарной глазурью.

— О, это страшная история, мистер Фрэнк! Правда, все случилось давным-давно, и все, кто знал об этом, естественно, мертвы. Того человека звали Эдвард Бранд, он состоял в родстве с семьей Томалин, которой принадлежит Дирхерст-парк по другую сторону от Коммона. Все члены семьи Томалин умерли, их склепы находятся в нашей церкви. Они владели всеми землями вдоль Коммона и разрешили Эдварду Бранду поселиться в так называемом «домике лесника», прямо посреди леса. Никто не знал, откуда он взялся и почему ему разрешили жить здесь. Это был очень рослый и худой человек, с длинными, черными как уголь волосами, которые он перевязывал лентой. Дело было в восемнадцатом веке, большинство мужчин носили пудреные парики, но Эдвард Бранд предпочитал отращивать собственные волосы. В доме лесника он жил одиноко, и вскоре уже никто не отваживался приблизиться к этому месту, особенно в темноте. Поговаривали, что Эдвард — колдун. В те времена люди были чрезвычайно суеверны… Дорогая миссис Эбботт, позвольте подлить вам чаю. И непременно попробуйте мой земляничный джем. В этом году Эллен Каддл сварила его по новому рецепту, который оказался на редкость удачным.

Миссис Эбботт поспешно отозвалась:

— Джем восхитителен. По-моему, Эллен — просто волшебница. Мне ни за что не научиться готовить такой вкусный джем… но продолжайте. Расскажите Фрэнку, как Эдвард Бранд стал Мертвецом.

— Ну, если вы считаете эту историю подходящей для чаепития… — засомневалась мисс Алвина и повернулась к Фрэнку: — А дальше было еще хуже. Люди, которым случалось проходить через лес, уверяли, что над ними пролетали летучие мыши, что слышали крики совы, а некоторые — и человеческие голоса, и твердили, что в доме лесника творится что-то зловещее. Потом вся деревня узнала об исчезновении одной девушки — правда, вскоре выяснилось, что она сбежала из дома, потому что никак не могла поладить с мачехой. Все сразу решили, что Эдвард Бранд имеет самое прямое отношение к этому событию. Девушка была еще очень молода, не старше четырнадцати. В страхе за своих детей жители деревни отправились в лес, чтобы сжечь дом лесника. Моему отцу в детстве старый священник как-то рассказал, что его дед был в числе мужчин Дипинга, решивших призвать Эдварда Бранда к ответу. Но дом лесника оказался пуст — там не нашли ни души, все двери и окна были широко распахнуты. В комнатах мужчины увидели множество зеркал. Их разбили, сорвали двери с петель и ушли. Дом лесника стоял в стороне от дороги, к нему вела едва заметная тропа. Возвращаясь в деревню, мужчины вдруг заметили Эдварда Бранда, висящего на длинной прямой ветке. Его зарыли на перекрестке дорог, неподалеку от кладбищенской стены — так в то время было принято хоронить самоубийц. А дом лесника по-прежнему стоит в лесу, только с тех пор там никто никогда не жил и мало кто бывал. А то место, где нашли повесившегося Эдварда Бранда, прозвали рощей Мертвеца.

Внимание Фрэнка Эбботта привлекла не столько история, сколько то, что сама мисс Алвина стушевалась, как бы отступила на второй план. Его не покидало ощущение, что местную легенду он узнает от очевидца. Должно быть, так мисс Алвине рассказывал эту историю ее отец, а тому — старый священник, дед которого своими глазами видел мертвого Эдварда Бранда. Такие предания — обычное явление в деревнях, их передают из уст в уста, хотя и не так усердно, как в былые времена. Подумав, что легенда наверняка заинтересует мисс Силвер, Фрэнк решил поделиться с ней услышанным.

Чаепитие продолжалось, ничем не отличаясь от любого другого званого вечера. Пробило половину шестого, затем без четверти шесть. Монике и мисс Алвине было о чем поговорить. Фрэнк размышлял о словоохотливости жителей деревни, которые рано или поздно узнают обо всем, что происходит в окрестностях, и подвергают каждое событие бурному обсуждению, пока не случается новое. А бывает, они обсуждают то, чего и в помине не было, и тогда сплетни приобретают увлекательный оттенок загадочности и таинственности. Многих жителей Дипинга Фрэнк знал только по именам, и потому не интересовался подробностями их жизни, хотя о некоторых из них ему вскоре пришлось вспомнить. Разговор зашел о Мэгги Белл и о том, что она подслушивает телефонные разговоры.

— Всем известно, чем она занимается! — возмущалась мисс Алвина. — Кому-нибудь давным-давно пора серьезно поговорить с ней или с миссис Белл.

Моника снисходительно отвечала:

— У бедняжки Мэгги так мало радостей в жизни. Если ей нравится слушать, как я заказываю рыбу в Лентоне или записываюсь на прием к дантисту, я не буду лишать ее такого удовольствия.

Мисс Алвина не на шутку разошлась, и, видимо, чтобы сменить тему, Моника Эбботт заговорила о миссис Каддл. Прислушавшись, Фрэнк решил, что речь идет о Эллен, создательнице знаменитого земляничного джема, и вскоре понял, что действительно Эллен Каддл помогает мисс Винни по хозяйству.

— Сегодня днем Сисели встретила ее на Лейне, возвращаясь с прогулки с собаками. Кстати, она гуляла чуть ли не Целый день. Сисели заметила, что Эллен выглядит ужасно — похоже, она долго проплакала. Вы не знаете, что с ней случилось?

Ответом ей было воодушевленное:

— То же самое ей сказала и я, миссис Эбботт! Знаете она приходит к девяти, завтрак я готовлю сама. Едва я увидела ее, я воскликнула: «Эллен, милая, что случилось? Вы будто выплакали себе все глаза!» Так я и сказала, и ничуть не преувеличила. Но она ответила только, что у нее болит голова. Тогда я посоветовала ей вернуться домой и прилечь. Но она решительно отказалась, и я попросила приготовить мне чашку чаю. Однако после ленча ей стало хуже, и я отправила ее домой. И знаете, что бы там она ни говорила про головную боль — а она, похоже, не солгала, ведь от слез действительно болит голова, — я уже не в первый раз вижу ее такой, будто она проплакала всю ночь. Между нами говоря, у нее что-то не ладится дома. Пусть Альберт Каддл и отличный шофер, а это сущая правда, но Эллен сглупила, выйдя за него — ведь он намного моложе, и к тому же чужой в здешних местах. Но не будем сплетничать, ладно? — И мисс Алвина любезно пояснила Фрэнку: — Муж Эллен — шофер мистера Харлоу из Грейнджа, и домой он приходит только к ужину. Точнее, после мобилизации Альберт Каддл нанялся шофером к старому мистеру Харлоу. В прошлом году мистер Харлоу скончался, поместье перешло к его племяннику, Марку. Странно, что мистер Марк не водит машину сам — ведь он еще совсем молод. Вы, случайно, не знаете, в чем дело, миссис Эбботт? Кажется, Марк дружит с Сисели?

Моника Эбботт ощутила резкую вспышку гнева, как бывало всякий раз, когда кто-нибудь осмеливался упомянуть вместе имена Сисели и Марка Харлоу. Но как бы там ни было, выдавать свои чувства Моника не собиралась. Улыбнувшись, она отозвалась самым дружелюбным тоном:

— Понятия не имела, что они друзья. Скорее хорошие знакомые. Он так редко бывает в деревне, что мы почти не видимся. А насчет того, почему он не водит машину, ничего не могу сказать. Почему бы вам не спросить самого Марка?

Церковные часы пробили шесть. Мисс Алвина заметно смутилась.

— О, ни в коем случае! Это было бы так… неучтиво.

— Пожалуй, — кивнула Моника Эбботт.

Мисс Алвина продолжала:

— Однажды я спрашивала об этом у Эллен Каддл. Не подумайте, что она сплетничает о мистере Харлоу — просто я хотела узнать, известно ли ей, что он страдает никталопией[1] — кажется, это так называется. Ведь иногда он сам водит машину днем, а бывает, и ночью. Эллен ответила, что вряд ли что-нибудь мешает ему водить машину, но меня такой ответ не убедил. Старый мистер Толли в темноте всегда сажал жену за руль, а днем прекрасно видел и водил машину сам. А у мистера Харлоу отличное зрение, не правда ли? И такие красивые глаза!

— С ним очень приятно поддерживать знакомство, — решительно заключила миссис Эбботт и вдруг резко вскинула голову: — Что это? Кажется, кто-то бежит.

Фрэнк Эбботт уже целую минуту прислушивался к торопливым гулким шагам. Теперь их услышали все — отчаянные, быстрые, шаги приближались со стороны Коммона. Послышалось хриплое дыхание, лязг захлопнутой калитки. А потом кто-то забарабанил в дверь и раздался высокий женский голос:

— Убивают! Впустите меня!

Глава 4

Два или три дня спустя Фрэнк Эбботт, сменившись с дежурства, уютно устроился в одном из викторианских кресел мисс Мод Силвер — в кресле с ярко-синей обивкой и гнутыми ореховыми ножками. Посмотрев на мисс Мод, сидящую с вязаньем напротив, Фрэнк прервал свой рассказ замечанием:

— Это прямо по вашей части. Жаль, что вас там не было.

Спицы мисс Силвер пощелкивали, детская кофточка подергивалась. Негромко кашлянув, мисс Силвер произнесла:

— Прошу тебя, Фрэнк, продолжай.

Он повиновался, посматривая на нее чуть насмешливо, но не скрывая привязанности и глубокого уважения. От эдвардианской челки, выпущенной из-под сетки для волос, до черных шерстяных чулок и туфелек, украшенных бисером, мисс Силвер была идеальным образцом женщины того типа, который теперь почти вымер. Казалось, она сошла с фотографии из семейного альбома — старая дева со скромными средствами, но неукротимым нравом. Присмотревшись, ее можно было принять за опытную наставницу, подопечные которой на всю жизнь запоминают, чем они ей обязаны.

Но никто не догадался бы, что мисс Мод Силвер, двадцать лет проработав учительницей, оставила этот пост и стала преуспевающим частным детективом. Впрочем, сама она избегала этого слова. Она оставалась порядочной женщиной и находила название своего нынешнего ремесла оскорбительным. На ее визитной карточке значилось:

Мисс Мод Силвер. Монтэгю Меншинс, 15,

а в правом нижнем углу было мелко добавлено:

Частные расследования.

Новая профессия обеспечила мисс Силвер скромный комфорт и великое множество друзей. Их портреты занимали всю каминную доску и пару столиков. Здесь были изображения молодых мужчин и девушек, а также фотографии пухлых младенцев в старомодных серебряных, резных и филигранных рамках.

Окидывая взглядом комнату, мисс Силвер переполнялась благодарностью к провидению, которое не только окружило ее этим комфортом, но и уберегло в ужасные шесть лет войны. Однажды в конце улицы упала бомба. В комнатах мисс Силвер вылетели стекла, в одной из синих плюшевых портьер образовалась неприглядная дыра, но ее быстро починила бесценная Эмма — так, что шов не смогла разглядеть даже сама мисс Силвер. На ковер того же яркого павлиньего оттенка, что и шторы, осела пыль и мусор, но из чистки он вернулся, как новенький. А картины ничуть не пострадали. «Надежда» с завязанными глазами по-прежнему лелеяла некую мечту. «Черный брауншвейгец» навсегда прощался с невестой. Прелестная монахиня Милле все так же молила о «Милосердии» на картине, которую все называли «Гугенотом». «Пузыри» радостно парили в воздухе. Уютно, очень уютно, неизменно заключала мисс Силвер. Все в целости и сохранности.

Она повторила: «Прошу тебя, Фрэнк, продолжай» и обратилась в слух.

— Как я уже сказал, это дело по вашей части. Девушка забарабанила в дверь, закричала об убийстве и упала в обморок, едва переступив порог. Довольно миловидная девушка — и, пожалуй, не робкого десятка. Но в тот вечер она была перепугана до смерти.

— Твоя тетя и мисс Грей узнали ее?

— Конечно. Ее зовут Мэри Стоукс. После демобилизации из армейского полевого госпиталя она помогает дяде работать на ферме. Как я уже сказал, она довольно миловидна. И глуповата. И еще мне показалось, что она подняла крик и упала в обморок умышленно.

— Почему ты так решил?

— Сам не знаю. Она вскоре пришла в себя — а может, Вовсе не теряла сознание. Хотя я мог ошибиться: девушки бывают разными. Но для вас они, конечно, открытая книга. Жаль, что вас там не было. Моника и мисс Грей привели ее в чувство, и постепенно она все объяснила. Ее дяде принадлежит ферма по другую сторону Коммона — ее называют Томлинс-фарм. Все земли до самого Дипинга когда-то были владениями семьи по фамилии Томалин. Их наследники давно умерли, но название фермы сохранилось. Фамилия самого фермера — Стоукс, как и его племянницы. Итак, она шла в Дипинг по тропе, о которой я уже упоминал — той самой, что ведет через рощу Мертвеца.

Мисс Силвер кашлянула.

— И это показалось тебе странным?

Фрэнк слегка приподнял бровь.

— Это кратчайший путь в Дипинг.

— Значит, есть и другой?

— Да, конечно. По шоссе. Он немного длиннее и ведет к противоположной окраине деревни. Ни один человек в здравом уме не решится обгонять на нем другие машины — впрочем, и такое наверняка бывало: мало ли сумасшедших на дорогах! Так или иначе, почему-то я не поверил мисс Мэри Стоукс. Насколько я понимаю, местные жители избегают в темноте ходить через рощу Мертвеца.

Спицы мисс Силвер щелкнули.

— А было уже темно?

Фрэнк слегка пожал плечами.

— Как в преисподней. Еще бы — январь, шесть часов вечера.

— Продолжай, Фрэнк, — попросила она.

— Так вот что она рассказала. Тропа ведет через довольно густую рощу. Мисс Стоукс объяснила, что услышала странные звуки и свернула с тропы в кусты. А когда ее спросили почему, она ответила, что испугалась, но на вопрос, чего именно, не смогла ответить — просто ей что-то послышалось. Так можно ходить кругами, но ни на шаг не приблизиться к цели. Местного констебля она водила вокруг кустов так долго, что мое терпение иссякло и я предложил выяснить, что произошло дальше.

Мисс Силвер не сводила взгляда своих маленьких проницательных глаз с его лица.

— А тебе не показалось, что она пытается выиграть время — собраться с духом или, может быть, придумать, что говорить?

Слабая улыбка тронула его губы.

— Это мне сразу пришло в голову — особенно когда она снова разразилась рыданиями. Когда мы успокоили ее, она сообщила, что опять услышала шум — на этот раз шаги и шорох, как будто по земле что-то тащили. Шаги раздались за ее спиной, двигались в сторону тропы, затем мелькнул свет, и она разглядела мужскую руку и то, что тащил неизвестный. По словам мисс Стоукс, это был труп девушки — и вот тут-то она бросилась бежать куда глаза глядят.

Спицы мисс Силвер замелькали быстрее. Она держала их низко и почти не смотрела на вязанье.

— О, господи!

— Еще как о, господи!

— Фрэнк, дорогой, что за выражение!

— Беру назад. Но мы говорили о трупе. Мэри Стоукс утверждает, что это был труп незнакомой ей молодой светловолосой женщины с ужасной раной на голове. Она уверяла, что с такой раной никто не смог бы выжить. Лица она не разглядела, потому что, по ее словам, волосы упали на лоб незнакомки и полностью его закрыли. Но одежду мисс Стоукс описала подробно: черное пальто, черные перчатки, голова непокрыта. И еще одна подробность, которая заинтриговала всех нас: в ухе незнакомки была сережка, притом необычная.

Мисс Силвер кашлянула.

— Она разглядела немало. Ты говоришь, волосы закрывали лицо жертвы. Странно, что мисс Стоукс вообще увидела сережку.

— И это еще не самое странное! Она уверяет, что незнакомец наклонился над девушкой, чтобы рассмотреть вторую сережку, но в ухе ее не оказалось. Он лихорадочно начал искать пропажу, направлял фонарь в разные стороны, ворошил волосы.

— Какой ужас! — воскликнула мисс Силвер.

— Вот именно. Так ничего и не найдя, он бросил труп и удалился в лес, а Мэри Стоукс выбралась из кустов и помчалась прочь. Мы вызвали местного констебля, славного малого, и отправились на место преступления. Мэри была еще слаба, поэтому я вернулся в Эбботтсли за маши ной. Вот так я и узнал, каково вести машину по этой дороге — я сам совершил такую глупость. Мы доставили Мэри на место, но никакого трупа не обнаружили. Несмотря на свежий ветер, она снова лишилась чувств, а когда ее попросили точно показать место, она не смогла лам помочь. Просто сказала, что вошла в рощу, но не успела зайти далеко, хотя удалилась от опушки, к тому же в темноте она боится ошибиться, и потому нельзя ли отвезти ее домой, к дяде? И так далее, и тому подобное, и снова слезы. Я не отпустил мисс Стоукс домой, и вызванный из Лентона окружной инспектор поддержал меня. Мы обшарили чуть ли не всю рощу, но ни тем вечером, ни на следующий день не нашли никаких следов того, что кто-то протащил через кусты труп. Вдоль тропы тянется канава, на мягких краях и грязном дне которой должны были остаться следы ног. Но мы не обнаружили ничего, кроме следов самой Мэри, ведущих в глубину леса. Никаких улик. Но судя по следам, Мэри выбралась из кустов и бросилась бежать, как она и говорит. Два самых отчетливых отпечатка — следы бегущих ног. Большие пальцы глубоко вдавлены в землю, каблуков почти не видно. Вот единственное подтверждение ее словам. Трупа мы не нашли ни на тропе, ни в лесу, и не уверены, что он там вообще был. В соседних деревнях никто не исчезал. Потерянную сережку мы тоже не нашли.

Мисс Силвер снова кашлянула.

— Вторую из пары? Ту самую, которую ты назвал необычной?

— Да. Знаете украшения, которые называют «кольцами вечности»?

Она улыбнулась.

— Конечно. Это старомодные вещицы — кольца, со всех сторон усыпанные мелкими камешками. Милые, но непрактичные. Обычно камни вскоре выпадают и теряются.

— Я всегда был уверен, что вы знаете все на свете. А вы когда-нибудь видели такие же сережки?

— Нет, ни разу. По-моему, таких вообще не делают. Видишь ли, у серьги должен быть замок, иначе ее не вдеть в ухо.

Фрэнк засмеялся.

— Об этом я не подумал. Но Мэри Стоукс клянется и божится, что она видела в ухе убитой девушки кольцо вечности, усыпанное бриллиантами.

Мисс Силвер продолжала вязать. Ее приятное лицо стало сосредоточенным, глаза — внимательными. После минутного раздумья она произнесла:

— По-моему, ты рассказал мне не все.

Фрэнк кивнул.

— В воскресенье, к моменту моего отъезда, по Дипингу уже разгуливали две основных версии случившегося. Согласно одной, Мэри Стоукс просто хочет прославиться, стать знаменитой. Типичный эксгибиционизм, который в провинции по старинке называют позерством. Весьма разумное предположение, в которое не укладываются только отпечатки бегущих ног. Другой версии придерживается меньшинство. Согласно ей, Мэри говорит правду, разве что слегка преувеличивает. Девушка, которую она сочла убитой, была на самом деле жива. Когда мисс Стоукс с криком убежала прочь, незнакомка преспокойно встала и ушла.

— Продолжай. Что же случилось сегодня днем?

— Примерно в половине пятого мы получили известие из Хэмпстеда. Одна женщина сообщила об исчезновении своей постоялицы, которая ушла в пятницу и не вернулась. Вот описание пропавшей: молодая женщина не старше тридцати лет, светлые волосы до плеч, ореховые глаза, среднего роста, очень хрупкого сложения. Одета в элегантное черное пальто и черный берет. Светлые чулки, черные туфли. И небольшие серьги-обручи, «сплошь усыпанные мелкими бриллиантами, как кольцо вечности».

Глава 5

Наступила пауза, но отнюдь не томительная, а пронизанная сдержанным любопытством мисс Силвер. Когда она заметила: «И вправду, странное совпадение», Фрэнк Эбботт засмеялся.

— Вы считаете, что такие совпадения возможны? Я — нет.

Мисс Силвер невозмутимо продолжала вязать.

— Мне случалось сталкиваться со странными совпадениями.

— Столь же странными, как это?

Мисс Силвер уклонилась от ответа.

— А кто эта пропавшая женщина? Должно быть, хозяйке дома известно не только про ее черное пальто и необычные серьги.

— К сожалению, она почти ничего не смогла сообщить. Я встречался с ней, но напрасно. Пропавшая женщина прожила в том доме недолго — не больше месяца. Ее звали Луиза Роджерз. Она говорила с легким иностранным акцентом. Хозяйке, миссис Хоппер, объяснила, что родилась во Франции, но вышла замуж за англичанина, который уже умер. Миссис Роджерз держалась вежливо, никого не приводила домой и аккуратно вносила плату. Однажды она упомянула, что ее семья была очень богата, но лишилась состояния во время войны. Потом, по словам миссис Хоппер, ее лицо стало таинственным, и она добавила: «А может, мне и удастся кое-что вернуть — кто знает? Вот почему я приехала в Англию. Если вещь украдена, по закону ее обязаны вернуть владельцу. Поэтому я здесь». Миссис Роджерз покинула дом в пятницу утром, когда именно — миссис Хоппер не знает: она уходила за покупками к выходным. А в субботу вечером Мэри Стоукс увидела труп светловолосой женщины с бриллиантовой сережкой в роще Мертвеца. Луиза Роджерз так и не вернулась в Хэмпстед. Я спросил миссис Хоппер, слышала ли она когда-нибудь о Дипинге, и она сказала, что это, кажется, марка продуктов или лака для мебели. — Фрэнк придвинулся к камину и протянул руки к его приветливому теплу. — Знаете, если бы не Мэри Стоукс, все решили бы, что миссис Роджерз уехала на выходные, не удосужившись известить об этом хозяйку.

Мисс Силвер кашлянула.

— Если бы она собиралась уехать надолго, она взяла бы с собой чемодан. Ее вещи остались в доме?

— Да, миссис Хоппер подтвердила это.

Мисс Силвер склонила голову набок.

— Она наверняка хорошо осведомлена. Женщины, пускающие в дом жильцов, обычно бывают наблюдательными и все подмечают. Люди часто увозят вещи незаметно и съезжают с квартиры, не заплатив.

— Но если верить миссис Хоппер, все вещи на месте. По ее же словам, миссис Роджерз ушла из дома с пустыми руками, в своем элегантном черном пальто и берете — в них она выглядела настоящей леди. Вопрос в другом: действительно ли она побывала в Дипинге и предстала перед Мэри Стоукс в образе трупа, и если да, то где она сейчас?

На миг спицы замерли в руках мисс Силвер. Она мрачно произнесла:

— А по-моему, ее вполне могли убить.

— Очень может быть. Завтра я еду в Дипинг, где постараюсь что-нибудь разузнать. Местные меня недолюбливают, но с властями я уже все уладил. Мне поручили это дело как первому, кто выслушал показания Мэри, и так как я знаком со здешними местами. Но если говорить начистоту, мои познания ограниченны. Мой дядя совсем недавно вернулся домой из-за границы. Моника тоже стала мне чужой, в последние десять лет я виделся только с кузиной Сисели. Я часто навещал ее, когда она училась в школе. Моника писала об этом директрисе, возведя меня в ранг брата.

— Кажется, я читала о свадьбе твоей кузины в газетах несколько месяцев назад. Она вышла за мистера Хатауэя?

— Да. Но они расстались, Сисели вернулась домой. Никто не знает, что между ними произошло. Три месяца она была счастлива, а потом однажды явилась домой и с тех пор не желает видеть Гранта. Знаете, ведь она богатая наследница. Моей бабушке досталось состояние от ее отца, судовладельца, и она завещала его Сисели.

— Дорогой мой Фрэнк!

Он засмеялся.

— Мы с дядей Реджем уже оплакали потерю. Бабушка не могла выгнать его из Эбботтсли — нашего родового поместья, — но дядя не получил ни гроша на его содержание. С ним бабушка поссорилась потому, что он отправился служить за границу вместо того, чтобы откупиться от службы. А мой отец не разговаривал с бабушкой несколько лет — она так и не простила ему женитьбу на моей матери. Ему, второму сыну в семье, было предначертано стать мужем богатой наследницы. И, конечно, меня вычеркнули из списка наследников, как только я поступил на службу в полицию.

На минуту поджав губы, мисс Силвер откликнулась:

— А ей не приходило в голову, что она могла бы дать тебе возможность продолжить учебу и стать адвокатом, как хотел твой отец?

В ответ Фрэнк разразился сардоническим смехом.

— Да, она сразу все поняла: пригласила меня и объяснила, каким глупым и недальновидным всегда был мой отец — только поэтому он умер, не успев дать мне образование. Так и вижу, как она сидит и мрачно втолковывает мне, что не намерена потакать глупости и некомпетентности и брать на себя его обязанности.

— Боже мой, Фрэнк!

Он мгновенно смягчился.

— Все, что ни делается — к лучшему. Если бы не бабушка, я никогда не стал бы работать в полиции, не познакомился бы с вами. Да… Ну вот, таким был мой последний визит в Эбботтсли — до того, как вернулся дядя Редж, — он усмехнулся. — В нескольких удачно подобранных выражениях я объяснил бабушке, что я о ней думаю, и удалился. По иронии судьбы, я родился поразительно похожим на нее. Даже я сам это замечаю.

— А твоя кузина тоже похожа на нее?

— О, нет! Сисели худенькая и смуглая.

Собеседники замолчали. После недолгого раздумья мисс Силвер спросила:

— Скажи, зачем ты рассказал мне все это, Фрэнк?

По его лицу скользнула усмешка.

— Понятия не имею, просто рассказал — и все.

Мисс Силвер устремила на него преувеличенно строгий взгляд и процитировала своего излюбленного лорда Теннисона:

— «О, иль совсем не доверяй, иль доверяй во всем».

Он усмехнулся.

— «Ведь, полуправду говоря, мы более чем лжем» — или когда недоговариваем. Ладно, поговорим начистоту. Моника умирает от желания встретиться с вами. Как бы вы отнеслись к предложению побывать в Эбботтсли?

Мисс Силвер пристально на него посмотрела.

— Ты предлагаешь мне работу?

— Пока — нет.

— Тогда что же ты имеешь в виду, Фрэнк?

Он скривил губы.

— Сам не знаю. У меня путаются мысли. Я понимаю только то, что ничего не понимаю. И только вам под силу найти в происходящем скрытый смысл. Все слишком смутно, расплывчато, к тому же Моника и вправду хочет познакомиться с вами… — он осекся и заключил серьезно: — Я хотел бы, чтобы вы встретились с Мэри Стоукс и объяснили мне, лжет ли она. И если да, то в чем. И зачем.

Глава 6

Эбботтсли представлял собой большой обветшалый дом без каких-либо признаков определенного архитектурного стиля. Свое существование он начал в виде коттеджа, который владельцы перестраивали по мере приобретения состояния или увеличения семьи. Эбботт середины викторианской эпохи, отец пятнадцати детей, после визита в Шотландию пристроил к дому безобразное крыло с башнями в стиле Балморала. Во времена леди Эвелин в Эбботтсли царил консерватизм во всех сферах, вплоть до убранства комнат. Ее сноха, которой было нечего тратить, поднялась на чердак и обнаружила там немало мебели из прекрасного старого дуба, а также сундуки великолепных портьер времен Регентства, которыми заменила гобелены и плюш. Постепенно ей удалось облагородить несколько комнат, в том числе свою спальню и спальню Сисели, столовую и очаровательную маленькую гостиную, куда даже в разгар долгой английской зимы заглядывало солнце.

Изменить меблировку большой гостиной хозяйка дома даже не пыталась. В этой комнате полагалось лишь принимать гостей, а не сидеть в семейном кругу. Шторы из тяжелой парчи оттенка старого золота, позолоченные стулья, массивные кресла скорее впечатляли, нежели создавали уют. В гостиной висели многочисленные зеркала в золоченых рамах и ряд фамильных портретов, в том числе и самой леди Эвелин, написанный незадолго до ее замужества. Ни от кого не ускользало сходство леди Эвелин и ее внука, ныне — сержанта Скотленд-Ярда. Тот же нос с горбинкой, те же слишком светлые и холодные для женщины голубые глаза в обрамлении почти бесцветных бровей и ресниц. Волосы, зачесанные вверх от лба по моде восьмидесятых, усиливали и без того поразительное сходство. Всякий раз, оказываясь в гостиной, Моника Эбботт чувствовала себя скованно под пристальным взглядом свекрови. Полковник Эбботт о своих ощущениях умалчивал. Он никак не мог решиться снять со стены портрет матери, но, подобно Монике, предпочитал маленькую гостиную, где висел только один портрет — акварель, запечатлевшая Сисели в детстве.

Мисс Силвер, которую встретили в Лентоне и привезли прямиком к пылающему камину и накрытому столу, уже освоилась в новой обстановке. Полковника Эбботта она сочла видным мужчиной, а миссис Эбботт — дружелюбной и доброй женщиной. И миловидной — с волнистыми темными волосами и большими карими глазами. Миссис Хатауэй унаследовала глаза матери, но в остальном ничем не походила на родителей, разве что волосами, если бы отрастила их. Но она коротко стригла волосы, они покрывали кудряшками всю голову, и глядя на них, а также на миниатюрную фигурку Сисели, никто не догадался бы, что она замужняя женщина. Невольно взглянув на левую руку Сисели Хатауэй, мисс Силвер испытала шок, не увидев на ней кольца. Нынешние девушки слишком пренебрежительно относятся к обручальным кольцам, но мисс Силвер опасалась, что Сисели не носит кольцо умышленно.

Мисс Силвер лакомилась булочками с медом и слушала объяснения Моники Эбботт, что пчел разводит Сисели, проницательно и добродушно посматривая на девушку. Сисели сидела у камина, пила чай одну чашку за другой, но ничего не ела. Фрэнк Эбботт говорил, что она худенькая и смуглая — мисс Силвер поразилась точности этого определения. Действительно, кожа Сисели была смуглой, глаза и волосы — темными, гораздо темнее, чем у матери. На ее лице плясал отблеск огня. Одна щека раскраснелась от жара, и румянец придал Сисели неуловимое обаяние. Эта девушка могла бы танцевать под музыку ветра на опавших листьях, украсив волосы алыми ягодами.

Впрочем, в голову мисс Силвер подобные мысли не приходили. Она просто видела перед собой несчастную, отчаявшуюся и уставшую от страданий девушку. Миссис Эбботт проводила гостью в отведенную ей комнату. Мисс Силвер сочла милой и уютной эту спальню с прочной викторианской мебелью и шторами из малинового репса.

Сняв черное пальто со старомодным меховым воротником и черную фетровую шляпку, уже не новую, но освеженную пучком лиловых анютиных глазок, мисс Силвер привела в порядок прическу, надела расшитые бисером домашние туфли, вымыла руки, разыскала среди вещей яркий ситцевый мешочек с вязаньем и вернулась в маленькую гостиную. На ней было бутылочно-зеленое шерстяное платье, купленное осенью, с сетчатой вставкой у горла, украшенное брошью из мореного дуба в виде розы, с большой ирландской жемчужиной в середине. На тонкой золотой цепочке висело пенсне, с помощью которого мисс Силвер читала мелкий текст при плохом освещении, вторая цепочка была массивной и короткой — на ней висел тяжелый викторианский медальон с выгравированной монограммой А (Альфред) и М (Мария) — память о давно умерших родителях. Когда медальон носила на груди Мария, в нем хранилась прядь волос Альфреда. Теперь к ним добавился мягкий седой локон Марии. Для мисс Силвер Альфред и Мария были «бедным папой» и «мамочкой», а медальон она считала на редкость изысканным.

Устроившись у огня, мисс Силвер вынула из мешочка клубок голубой шерсти и начала набирать петли для кофточки — точной копии той, что она закончила вчера вечером. Чтобы содержать ребенка в тепле и чистоте, таких кофточек необходимо несколько. Очень разумное решение.

Закончив считать петли, мисс Силвер заговорила с хозяйкой и обнаружила, что они остались вдвоем: полковник Эбботт и Сисели удалились, Фрэнк позвонил и сообщил, что вернется поздно.

— Вы не представляете себе, как я рада познакомиться с вами! — призналась Моника. — Фрэнк вас обожает.

— Дорогая моя миссис Эбботт!

— Честное слово, обожает! И слава богу — это ему на пользу. Слишком уж он холоден и насмешлив. Конечно, это напускное, но не совсем. Моя свекровь была жестока с ним. Правда, они виделись редко, потому что она была в ссоре с отцом Фрэнка — вечно она со всеми ссорилась. Но Фрэнк удивительно похож на нее — даже страшно становится, если не знать, что в душе он совсем другой. А как она поступила с ним после смерти отца! Наверное, об этом вы уже знаете. Бедный мальчик, сколько он пережил! А мы были в чужом краю, на другом конце света, и понятия не имели, что отец Фрэнка завещал сыну только долги. Конечно, Фрэнк не стал жаловаться нам, хотя мы вряд ли сумели бы помочь ему. Сисели училась в школе, у Реджа не было ничего, кроме жалованья. Даже Эбботтсли достался леди Эвелин, она держала мужа под каблуком, — Моника дружески улыбнулась мисс Силвер. — Как видите, у меня есть все причины радоваться тому, что Фрэнк обожает вас. Леди Эвелин лишила его не только наследства, а вы возместили эту потерю. Вот почему я давно хотела познакомиться с вами. И по другим причинам тоже. Это убийство, а может, и вовсе не убийство… Фрэнк говорит, что это какая-то бессмыслица. Он прав? Не знаю, только мне почему-то не по себе.

Негромко позвякивая спицами, мисс Силвер переспросила:

— Вот как?

Моника Эбботт слегка покраснела.

— Именно так. Если это убийство, это ужасно. Вот к чему приводят ссоры, ревность, пьянство, беспамятство или жажда денег! Ведь именно по этим причинам совершаются убийства. Но это… мы не только не знаем его причин: нам неизвестно, что вообще произошло. И это страшно, как будто видишь что-то и не знаешь, действительно ли, что-то видишь, и если видишь, то что именно.

Сдержанно, но любезно мисс Силвер процитировала из «Макбета»:

— «Они как воздух…»

Моника Эбботт ответила ей благодарным взглядом.

— Да, да! Именно это я имела в виду. Как вы умны!

Мисс Силвер улыбнулась.

— Расскажите мне об этом происшествии. Похоже, эта девушка, Мэри Стоукс, сыграла в нем не последнюю роль. Так часто бывает, когда речь идет о преступлении: рассказ, который из уст одного человека кажется совершенно невероятным, у другого выглядит естественным. Что за девушка эта Мэри Стоукс?

Моника Эбботт задумчиво ответила:

— Не знаю…

Мисс Силвер негромко кашлянула.

— Вот как?

— Мне и вправду нечего добавить. Мне она не нравится, но это еще ничего не значит, ведь я с ней едва знакома. Могу сказать только то, что вам, должно быть, уже известно. Ей двадцать четыре или двадцать пять лет, но она производит впечатление… опытной особы. В конце войны она служила в армии и в Дипинг вернулась не так давно. Впрочем, мы сами живем здесь всего несколько месяцев. Пока мужа не отправили за границу, мы обменивались краткими визитами с местными жителями, но все-таки чувствовали себя здесь чужими.

— И Мэри Стоукс тоже?

— Пожалуй, нет. Молодые девушки подражают ее манере одеваться и причесываться, но недолюбливают ее, считают, что Мэри важничает.

— А это правда?

— Думаю, да. Впрочем, не уверена: наверное, я к ней несправедлива. Видите ли, она совсем не похожа на деревенских девушек — гораздо сообразительнее и утонченнее. На ферме она появляется, когда у нее нет работы или для разнообразия. Она быстро утомляется. Хозяева добры к ней, но, по-моему, вздыхают с облегчением, когда она уходит. Раньше она служила в одной конторе в Лентоне, но потом заболела и взяла месячный отпуск. Уверена, на ферме она просто подрабатывает и отдыхает.

— А она хорошенькая?

— О да! — с жаром откликнулась Моника Эбботт.

Со спиц уже свисала полоса вязанья шириной полдюйма. Мельком поглядывая на нее, мисс Силвер попросила пояснений. Моника засмеялась.

— Она из тех самых крашеных блондинок, которых предпочитают джентльмены. Нет, пожалуй, я преувеличиваю. Наверное, волосы у нее светлые от природы. У нее голубые глаза и неестественные манеры, — она подкрепила свои слова выразительным жестом. — Нет, не стоит расспрашивать о ней меня: мне она не нравится, и я не могу судить объективно.

Мисс Силвер окинула собеседницу невозмутимым взглядом.

— А почему она вам не нравится?

— Не знаю.

— Но вы ведь объяснили бы, если бы знали?

Последовала минутная пауза.

— В ней есть что-то от змеи, притаившейся в траве, — наконец высказалась Моника Эбботт.

— О, господи!

Мисс Силвер потянула нитку, отмотав пару ярдов пушистой шерсти. Миссис Эбботт она нашла колоритной, очень приятной особой, но гораздо больше ее занимали суждения собеседницы. Хозяйка дома изо всех сил старалась быть беспристрастной, но это еще ничего не значило: у нее могли оказаться свои причины. Мисс Силвер задумалась: неужели Мэри Стоукс имеет какое-то отношение к распаду брака Сисели Хатауэй?

Совершенно непринужденно и естественно мисс Силвер завела разговор о Сисели. Сначала она похвалила уютную обстановку гостиной, расспросила об очаровательной акварели, изображающей Даремский собор, а потом повернулась к портрету над каминной полкой.

— А это, судя по всему, ваша дочь. Какое удивительное сходство!

Моника вздохнула. Счастливые дни детства Сисели остались в далеком прошлом.

— Да, это Сисели в семь лет. К сожалению, теперь она редко улыбается.

— Вот как?

— Она поссорилась с мужем — наверное, об этом Фрэнк уже рассказывал вам. Не знаю, зачем люди обзаводятся детьми, ведь не ради же роста рождаемости! Если бы она только объяснила нам, что произошло, мы постарались бы помочь ей, но она упорно молчит. Больно видеть, как страдает близкое существо, которое ты раньше умывала, одевала, ставила в угол и шлепала за проказы — впрочем, я не сторонница телесных наказаний, они только портят детей, д Сисели всегда была упряма, даже в полугодовалом возрасте. Знаете, бывают такие милые, и в то же время несносные дети.

Мисс Силвер продолжала вязать.

— И вы по-прежнему не знаете, почему они поссорились?

— Ни Сисели, ни ее муж ничего нам не объяснили.

— Но порой причины ссор бывают очевидны. Может быть, тут замешана другая женщина?

— Не знаю… вряд ли. Ну конечно, другая женщина найдется везде, стоит только присмотреться, только не каждый в состоянии позволить себе поиски скелетов в шкафу. И потом, они женаты совсем недавно — не слишком ли рано для измен? Они в браке всего три месяца и были так счастливы! Но если заглянуть в прошлое… — миссис Эбботт подалась вперед и порывисто продолжила: — Беда в том, что я на самом деле ничего не знаю. Сисели избегает меня, мне остается только строить догадки. Но я могла бы с уверенностью утверждать, что другой женщины не было. Скорее, причина ссоры — деньги. Знаете, ведь Сисели богата.

— Да, так сказал Фрэнк.

Глаза Моники блеснули.

— Мать Реджа не оставила ему ни гроша, зато завещала все состояние Сисели. Неслыханно, правда? К сожалению, Сисели провела немало времени с бабушкой. Мы жили за границей, а Сисели на все каникулы приезжала в Эбботтсли, — она помедлила. — Возможно, я ошибаюсь, но порой мне кажется, что, общаясь с бабушкой, Сисели приобрела превратные представления о значении денег. Видите ли, леди Эвелин считала всех окружающих корыстными людьми — такими же, как она сама. И не сомневалась, что все мы охотимся за ее состоянием. Вот и решила в отместку оставить его Сисели. А иногда мне кажется, что она наказала не нас, а Сисели.

Мисс Силвер кашлянула.

— Что вы имеете в виду?

— Сама не знаю, — рассеянно отозвалась Моника Эбботт. — Эти деньги не принесли ей счастья — этого нельзя не заметить. Знаете… — она снова помедлила, — Сисели ничуть не похожа на бабушку внешне, зато ей присуще то же самое холодное упрямство. Господи, мисс Силвер, я так страдаю! Она ничего не ест, не спит, ничего не говорит нам. А ведь она была таким ласковым ребенком, пока вдруг не ожесточилась. Даже здесь она живет не потому, что это ей нравится, а в пику мужу, — достав платок, миссис Эбботт поспешно вытерла глаза. — Прошу, не считайте меня сумасшедшей, не упрекайте за откровенность с вами, почти незнакомым человеком, но в деревне мне совершенно не с кем поговорить. Вы не представляете себе, как я вам благодарна за возможность излить душу!

Глава 7

— Вот оно, это место, — сказал Фрэнк Эбботт.

Мисс Силвер вышла из машины, осмотрелась и первым делом подумала, что «роща Мертвеца» — очень удачное название. Никогда в жизни она не видела более мрачного леса и ухабистой дороги, и потому ничуть не удивилась безлюдности этих мест. Дорога спускалась в лощину, где было темнее, чем в остальном лесу. Деревья росли не очень густо и не поражали размерами — несколько чахлых сосен, заросли остролиста, поваленный вековой дуб, увитый плющом, и спутанный, разросшийся без присмотра подлесок.

Мисс Силвер поинтересовалась, кому принадлежит эта земля.

Фрэнк Эбботт усмехнулся.

— Кажется, дяде Реджу, но я не уверен. До самой тропы простираются владения семьи Томалин. По другую сторону тропы начинаются общинные земли. Последний мужчина в роду Томалин умер более века назад, у него были две дочери. Одна вышла замуж за Эбботта, вторая — за Харлоу. Владения Харлоу граничат с Эбботтсли. Дом Томалинов сгорел, а вместе с ним — и почти все документы. На этот клочок земли никто не претендовал, о нем просто забыли. Неудивительно, что с ним связано какое-то местное поверье, эти места пользуются дурной славой. По словам дяди Реджа, один старик из деревни рассказывал ему, что Мертвец наслал на рощу проклятие. Ни у Харлоу, ни у Эбботтов не нашлось бумаг, подтверждающих право собственности, долгие годы никому не было дела до того, кому принадлежит земля. Потом обнаружился какой-то старый документ, спорный вопрос удалось уладить. Пожалуй, можно сказать, что этим чудесным уголком теперь владеет Эбботт.

Мисс Силвер внимательно выслушала его.

— А дом? Если не ошибаюсь, среди леса стоит дом. Очевидно, он тоже является собственностью владельца земли.

— Дома я не видел, но полагаю, что он давным-давно развалился. Раньше к нему вела тропа — по словам местного констебля, она начиналась где-то здесь, у дуба, но от нее не осталось и следа. Если Мэри Стоукс говорит правду, а я ей не верю, именно здесь она стояла, когда увидела, как незнакомец ищет сережку убитой женщины. Интересно, что же Мэри увидела на самом деле? Если бы не Луиза Роджерз и ее сережки, я решил бы, что Мэри все выдумала. Но Луиза действительно исчезла. Дождя не было с самой субботы: на земле еще видны следы убегавшей Мэри. Носки вдавлены глубоко — она и вправду бежала.

Мисс Силвер ловко и быстро перебралась через канаву, присмотрелась к отпечаткам ног, затем снова огляделась.

— А далеко отсюда дом, о котором ты говорил?

— Согласно плану местности, который показывал мне дядя Редж — примерно четверть или полмили. Все называют это строение домиком лесника. Скорее всего, в былые времена к нему вела тропа. Но теперь ее нет.

Мисс Силвер кашлянула.

— А лес обыскали?

— Отчасти да.

— Фрэнк, дорогой!

— Понимаете, в то время я был просто сторонним наблюдателем, мне приходилось проявлять осторожность. Поисками руководил инспектор из Лентона, и почему-то у меня сложилось убеждение, что, если я рискну высказаться, хоть что-нибудь предложить, меня просто-напросто поднимут на смех, вот я и промолчал. Не знаю, понял ли он, что я из Скотленд-Ярда: в то время я старательно играл роль племянника полковника Эбботта. Поэтому никто не сообщил мне, как проходили поиски, но по-моему, они были весьма поверхностными и беглыми, и все следы теперь безнадежно затоптаны. Местный констебль Джо Тернберри ломился через лес, как паровой каток.

— Очень жаль, — откликнулась мисс Силвер.

Фрэнк кивнул.

— Но насколько я успел заметить, на земле не осталось никаких следов того, что по ней тащили что-то тяжелое.

Ума не приложу, как убийца сумел протащить или пронести труп через эти заросли в темноте и не оставить никаких следов — такого просто не может быть.

— Как далеко в лес вы заходили?

— Не слишком далеко. Как я уже сказал, я старался ни во что не вмешиваться. Но теперь, когда дело поручено мне, я сегодня же вызову из Лентона инспектора Смита, и мы прочешем всю округу. Но на блестящие результаты я не рассчитываю.

— А как насчет дома?

— Домика лесника? До него добрых полмили.

— Его осмотрели?

— Вряд ли. Видите ли, я полностью убежден, что Смит счел всю эту историю выдумкой — еще недавно и я так считал. Рассудим здраво. Девушка якобы видела, как окровавленный труп тащили по лесу. Но мы не нашли ни трупа, ни крови, ни каких-либо следов, что его тащили. К какому выводу придет посторонний человек? Он решит, что девушка солгала, и ни за что не пойдет обыскивать лес.

Выражение лица мисс Силвер не изменилось: оно как было, так и осталось непреклонным.

— Я была бы не прочь увидеть домик лесника.

Фрэнк метнул на нее быстрый взгляд.

— Зачем? Вы надеетесь найти среди руин Луизу Роджерз?

— Не знаю, Фрэнк. Но я хотела бы осмотреть дом.

Он издал странный смешок.

— Вы его увидите. Но во имя здравого смысла, объясните, кому могло понадобиться убивать женщину, предположительно здесь, в лесу, затем выносить труп на дорогу, где его увидела Мэри Стоукс, а потом снова тащить целых полмили по густым зарослям? И каким образом неизвестный ухитрился не оставить никаких следов? Это невозможно!

Мисс Силвер негромко кашлянула.

— Если это невозможно, значит, этого не было.

Фрэнк ответил ей озадаченным взглядом.

— Так чем вы хотите заняться сначала — поговорить с Мэри Стоукс или побродить по лесу?

— Пожалуй, сначала нанесем визит Мэри Стоукс.

На это Фрэнк и рассчитывал. Несмотря на внешнюю непринужденность, он напоминал натянутую струну. Дело представлялось ему донельзя запутанным, он был уверен только в одном: Мэри либо лжет, либо говорит правду. В первом случае можно опровергнуть ее слова. Во втором — обнаружить более убедительные доказательства, нежели об мороки, рыдания и сбивчивый рассказ. А что касается правдивости Мэри, Фрэнк не сомневался, что мисс Силвер сумеет распознать ложь. Но когда они очутились лицом к лицу со свидетельницей в гостиной Томлинс-фарм, Фрэнк засомневался, что им удастся хоть что-нибудь вытянуть из Мэри Стоукс.

Миссис Стоукс открыла им дверь, поприветствовала Фрэнка и рассыпалась в извинениях за то, что камин не затоплен. В домашнем платье с засученными рукавами хозяйка производила впечатление простой и добродушной женщины. Она объяснила, что ее племянницы сейчас нет дома, и предложила гостям подождать. За десять минут они успели подробно рассмотреть обои с рисунком, который в восемнадцатом веке одна дама описала как «крупные, кричаще-яркие цветы», маску лисы в дальнем углу, чучела птиц на трехногом столике под бордовой скатертью, обшитой по краю кружевом, пивную кружку в виде толстяка, очаровательную майолику в угловом шкафу, увеличенные фотографии родителей миссис Стоукс на одной стене и мистера Стоукса — на другой. Оба мужчины на портретах явно чувствовали себя неловко в воскресных костюмах с высокими жесткими воротниками и галстуками, обе женщины держались чопорно до мрачности. Мать миссис Стоукс сфотографировали вскоре после того, как она овдовела, на снимке удачно вышел пышный траурный креп на в высшей степени благопристойном вдовьем чепце.

Мисс Силвер с интересом изучала эти свидетельства чужой жизни. Она обратила внимание на начищенные медные ручки орехового бюро, отполированного до идеального блеска. Нигде не было ни пылинки, несмотря на великое множество безделушек.

Как только Мэри Стоукс вошла в комнату, гостям сразу стало ясно, что этой девушке здесь не место. Она была молода и миловидна, но только на первый взгляд: второй вызывал сомнения в том, действительно ли она настолько молода и хороша собой, как показалось вначале. Она держалась чуть скованно, напряженно, почему-то напомнив мисс Силвер старый детский стишок, в котором детям советуют не гримасничать во время боя часов, иначе их лица останутся искаженными на всю жизнь. Возможно, впечатление создавали искусно подкрашенные волосы и чересчур свежий цвет лица, а может, и прическа — последний крик лондонской моды, неуместный в обстановке провинциальной фермы, — или же темно-синее платье столь же модно го покроя, или брошь с блестящими камнями, очень похожими на настоящие. Скорее всего, общее впечатление создавало сочетание всех этих деталей.

В комнату Мэри Стоукс вошла с надменным видом. Пока она обменивалась рукопожатиями и приветствиями с гостями, ее голос неприятно подрагивал на высоких нотах, а речь была чересчур учтивой.

Фрэнк Эбботт объяснил:

— Я прибыл из Скотленд-Ярда с целью провести расследование. Позвольте представиться: сержант Эбботт. Надеюсь, присутствие мисс Силвер вас не стесняет.

Не будь мисс Стоукс столь утонченной, она вздрогнула бы и вскинула голову. Но она лишь удостоила мисс Силвер кратким взглядом, опустилась на ближайший стул и закинула ногу на ногу, демонстрируя пару хороших шелковых чулок. Поправив синюю юбку, она устремила взгляд блестящих глаз на молодого человека, явившегося допросить ее. Гость оказался привлекательным мужчиной, не похожим на полицейского, и он явно был весьма высокого мнения о себе. Мэри смело встретила его взгляд, а затем опустила глаза так, что ресницы коснулись щек. Она чувствовала, что Фрэнк смотрит на нее, но не понимала, почему ее вид не доставляет ему ни малейшего удовольствия.

Со слабой смущенной улыбкой она откликнулась:

— Разумеется, нет. Для меня это честь.

Фрэнк вынул блокнот и придвинулся к одному из массивных столов-тумб, которые были в большой моде в середине прошлого века. Резная, отполированная до блеска поверхность стола служила опорой для двух толстых семейных альбомов и большой Библии; каждый из предметов покоился на собственной, связанной крючком салфеточке из бордовой шерсти. Освободив на столе место для блокнота, Фрэнк взял карандаш и обратился к мисс Стоукс:

— Я расследую дело о происшествии в роще Мертвеца. Мы установили, что вы действительно перебрались через канаву и пробежали по лесу, но кроме ваших, там не обнаружено никаких следов.

Ресницы дрогнули. Голубые глаза блеснули ярче.

— Если Джо Тернберри и инспектор Смит не оставили следов, не понимаю, почему их должен был оставить кто-то другой.

Похоже, Мэри считала вопрос исчерпанным. Выдержав ее прямой холодный взгляд, Фрэнк поспешил развеять это впечатление.

— Боюсь, это не аргумент. Следы Смита и Тернберри легко обнаружить. Как вы помните, я присутствовал при первом осмотре места происшествия и видел, как велись поиски. Я говорю о другом: там вообще нет никаких следов. Если неизвестный мужчина на самом деле вытащил из зарослей труп женщины, чем вы объясните тот факт, что он не оставил ни отпечатков ног, ни следов трупа, который тащил?

Мэри склонила голову набок.

— Знаете, я не стану ручаться, что неизвестный действительно тащил труп — было так темно! Возможно, убийца просто нес жертву на руках.

— Но в таком случае он должен был оставить более глубокие отпечатки подошв.

Мэри слегка пожала плечами.

— Возможно, вы не нашли то место.

— Ваши следы видны отчетливо — ошибки тут быть не может. Вы стояли лицом к тропе. С какой стороны из лесу вышел тот человек?

Мэри сжала губы и нахмурилась.

— Не знаю.

— Мисс Стоукс, вы шли через рощу Мертвеца, когда услышали шум — вы сами так сказали. Вы так перепугались, что перебрались через канаву, направляясь туда, откуда доносился шум, — Фрэнк вопросительно поднял светлую бровь. — Странный поступок. Не могли бы вы объяснить его?

Мэри холодно ответила:

— Я испугалась, как испугался бы на моем месте всякий.

— И бросились бежать в ту сторону, откуда слышались пугающие звуки?

— Мне было некогда размышлять, я просто побежала — как сделали бы и вы, если бы испугались. Наверное, мне просто хотелось спрятаться.

— Пожалуй, но почему вы не скрылись в кустах по другую сторону дороги? Зачем кинулись навстречу опасности? Ведь вы могли столкнуться с убийцей.

Мисс Стоукс явно начинала терять терпение.

— Говорю вам, я не раздумывала — мне было слишком страшно! Не знаю зачем, но я побежала в лес, туда, откуда слышались звуки.

— Вы в этом уверены?

Мэри вспыхнула.

— Что вы имеете в виду?

— В том направлении мы не нашли ваших следов.

Она вздохнула.

— Ничем не могу вам помочь.

— Странно, не правда ли? Ни ваших следов, направленных в лес, ни следов выходящего из лесу убийцы! Боюсь, мы имеем дело с неким противоречием. Даже перепугавшись, вы едва ли могли углубиться в лес одним прыжком, да еще в темноте.

Все это время мисс Силвер играла роль безмолвной, но внимательной зрительницы. Она выбрала стул, напоминавший ее собственный — со слегка выгнутой обитой спинкой, мягким сиденьем и тонкими резными ореховыми ножками. На таких стульях очень удобно сидеть, занимаясь вязанием или рукоделием: можно опираться на спинку, но свободно двигать руками. В такие минуты мисс Силвер особенно недоставало вязанья, но сейчас она не могла позволить себе отвлечься. Ее руки в теплых черных шерстяных перчатках, подаренных на Рождество ее племянницей Этель, покоились на коленях. Она задумчиво посматривала на Мэри Стоукс. На фоне синего платья ярко выделялось дешевое жемчужное ожерелье девушки. Ее грудь заметно приподнималась от торопливого дыхания, на щеках проступил густой румянец гнева. Мисс Силвер пришла к выводу, что Мэри не только рассержена, но и испугана. Фрэнк умело вел допрос. Он слегка улыбался — холодной, зловещей улыбкой, которая не понравилась бы Монике Эбботт, напомнив ей о свекрови. Именно такой улыбкой леди Эвелин предваряла особенно колкие замечания.

— Итак, что вы скажете, мисс Стоукс?

Собеседница Фрэнка отчасти утратила аристократическую выдержку.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Могу повторить. Будем говорить начистоту: вы не перебирались через канаву в лесу, и я готов поручиться, что вы не перепрыгивали через нее. Так как же вы очутились на другой стороне?

Мэри ответила ему сердитым и взволнованным взглядом.

— Как я оказалась на другой стороне?

— Да, как?

Она попыталась засмеяться.

— Вы действительно хотите узнать это?

Ее голос звучал почти соблазнительно — пока не дрогнул под ледяным взглядом Фрэнка.

— Очень, — подтвердил он и продолжал: — Надеюсь, вы объяснитесь? Так будет лучше для вас. Вопрос очень серьезный. Долг всякого человека, не замешанного в преступлении — оказывать содействие полиции, — он снова улыбнулся, на этот раз чуть добрее.

Мэри Стоукс затеребила свое жемчужное ожерелье, демонстрируя пять кроваво-красных ногтей и кольцо с бирюзой.

— Ну, если вы на самом деле хотите знать это… Я вошла в лес чуть дальше.

— Насколько дальше?

— Не помню.

— И все-таки вам пришлось перебираться через канаву.

— Вовсе нет! Канава становится глубокой только в лощине, а до лощины она совсем мелкая и сухая — следов в ней не остается.

Фрэнк записал эти слова. Мэри внимательно следила за ним. Затем он снова посмотрел ей в лицо.

— Вижу, вы все предусмотрели. Кроме одной неувязки. Вы объяснили, почему в лесу не осталось ваших следов, но не сказали, почему вошли в лес именно в том месте. Дав показания и повторив их сейчас для меня, вы несколько раз упомянули, что побежали в лес от испуга, сами не понимая, что делаете. А испугались потому, что услышали странный шорох, будто что-то тащили по земле. Вы готовы повторить эти слова?

Мэри прижала ладонь к жемчужинам и прерывисто вздохнула.

— Конечно готова!

Фрэнк вскинул брови.

— Я не измерял расстояние от начала лощины до того места, где вы выбежали на тропу, но по-моему, оно превышает добрых двести ярдов. Вы хотите сказать, что так долго бежали по краю леса в сторону звуков, так испугавших вас?

Мисс Силвер заметила, как Мэри судорожно задергала ожерелье.

— Почему бы и нет?

— Это выглядит странно.

Внезапно Мэри вскипела.

— Что же в этом странного? Любой поступок может показаться необычным — стоит только захотеть! А в моем не было никаких странностей! Как я уже сказала, я услышала шум и бросилась с дороги в лес — в том месте, где не было никакой канавы. Затем я остановилась и прислушалась, шум смолк, и я прошла подальше, но на всякий случай спряталась в кустах. Я прекрасно ориентируюсь в темноте. Я подумала, что если это подвыпивший путник, в лесу я легко ускользну от него. Но в лощине я снова услышала тот же шум и застыла на месте.

— Понятно. Значит, вы хорошо ориентируетесь в темноте…

— А что в этом такого?

— Ничего, напротив — весьма полезное свойство. Вы остановились и увидели, как какой-то человек вытащил из леса труп. Если вы так хорошо видите в темноте, вы должны были сразу понять, что он тащит, верно?

— Так я и сказала.

— Помнится, поначалу вы сомневались. Так что вы увидели — как незнакомец тащит труп?

— Звук был именно такой. Я говорила, что, возможно, неизвестный нес труп, а не тащил — такое тоже могло быть.

Фрэнк пристально посмотрел на нее.

— Хорошо. Незнакомец или тащил жертву, или нес ее. С какой стороны от вас он находился — между вами и деревней?

Рассерженная и сконфуженная Мэри долго молчала.

— Я же говорю — там было темно!

— Но вы прекрасно ориентируетесь в темноте — вы только что сами это сказали. Послушайте, мисс Стоукс, вы возвращались с Томлинс-фарм, направляясь к деревне. Вы просто не могли не заметить, где этот неизвестный вышел из кустов — у вас за спиной или перед вами, то есть между вами и фермой или между вами и Дипингом.

— Между мной и деревней. Вы меня совсем запутали.

В голосе Фрэнка зазвучала ирония.

— Весьма сожалею. Но если он вышел из лесу между вами и деревней, ему пришлось перебираться через канаву в лощине, там, где дно канавы сырое. Уверяю вас, перебраться через эту канаву, да еще перетащить или перенести через нее труп и при этом не оставить следов невозможно. Такого просто не может быть.

Пальцы Мэри застыли, сжав жемчужины. Она молчала. Фрэнк продолжал:

— Давая показания полиции, вы сказали, что неизвестный положил труп на тропу, взял фонарь и направил свет на труп.

Мэри передернулась.

— Да, именно так.

— Вы видели, что он нес, или тащил?

Она кивнула. Мисс Силвер заметила, как гнев на лице Мэри сменился выражением муки. И это было не все: пальцу, стиснувшие жемчужины, разжались, рука упала на колени.

Внезапно Мэри Стоукс заговорила. Она часто дышала и тараторила так быстро, словно ей не терпелось высказаться.

— О, это был кошмар! Ее ударили по голове, спутанные светлые волосы были перепачканы кровью, глаза открыты. Так я и поняла, что она мертва. Ее глаза были открыты, неизвестный посветил в них фонарем, и зрачки не дрогнули. И я поняла, что она мертва. А потом в луче фонаря блеснула сережка — кольцо, сплошь усыпанное бриллиантами.

— Какого размера? Постарайтесь поточнее описать ее.

— Размером примерно с обручальное кольцо — полдюйма или три четверти, точно не помню, я его не измеряла, но, кажется, так выглядела эта вещица. И она была только одна, потому что неизвестный перевернул женщину, поискал вторую сережку, а ее не оказалось на месте. Но он не сразу прекратил поиски — он еще долго перебирал пальцами волосы, — она задрожала, как в лихорадке. — Уверяю, я перепугалась до смерти! Я до сих пор вижу это в страшных снах!

Вся утонченность и сдержанность Мэри улетучились без следа. Она превратилась в деревенскую девушку, вспоминающую происшествие, которое заставило ее бегом броситься к дому мисс Алвины и заколотить в дверь. Всхлипнув, она добавила:

— Если бы этот человек заметил меня, сейчас я бы здесь не сидела. Как только он вернулся в лес, я бросилась бежать…

Мисс Силвер негромко кашлянула.

— Какой кошмар! Неудивительно, что воспоминания о нем так мучительны. Но я уверена, вы постараетесь помочь сержанту Эбботту. Человеку, совершившему это злодеяние, не место на свободе. А если он не ограничится одной жертвой? Вы говорите, камни на сережке засверкали в свете фонаря?

Мэри настороженно уставилась на новую собеседницу и наконец ответила утвердительно.

— Значит, вы могли заметить, влажная ли кровь на волосах.

— Нет, этого я не заметила.

Вмешался Фрэнк Эбботт:

— Постарайтесь вспомнить. Это очень важно.

Мэри покачала головой.

— Мне было некогда думать о том, запеклась ли кровь на волосах той женщины: я сразу поняла, что ее убили. И что я могу стать следующей жертвой.

Глава 8

Больше от Мэри ничего не удалось добиться.

На обратном пути мисс Силвер с интересом оглядывалась по сторонам, изучала холмы справа от дороги и поля — слева, под хмурым небом. За последние несколько дней заметно потеплело, воздух стал влажным. Мисс Силвер мельком подумала, что днем может пойти дождь.

Фрэнк Эбботт остановил машину там, где слева от дороги начинался лес.

— Мэри утверждает, что вошла в лес именно здесь. Подтвердить или опровергнуть ее слова невозможно. Как видите, канавы здесь нет, земля совершенно сухая — влагу уносит ветер, дующий с полей.

Мисс Силвер вышла из машины и огляделась. Лес был ничем не огорожен, подлесок — довольно редок. Рассказ Мэри Стоукс выглядел вполне правдоподобно. Она могла без труда войти в лес с дороги. Фрэнк попытался пройти по ее пути, оглядываясь по сторонам.

Вернувшись к мисс Силвер, он коротко заключил:

— Да, здесь она могла войти в лес.

Мисс Силвер задумчиво откликнулась:

— О да. Мне бы хотелось получше познакомиться с этими местами. К примеру, вот эта дорога между полем и краем леса… куда она ведет?

Фрэнк с интересом посмотрел на нее.

— Она переходит в Лейн, который тянется от самой деревни, мимо Эбботтсли и Грейнджа — поместья Харлоу.

— Значит, Лейн проходит между двумя поместьями и лесом?

— Между Эбботтсли и лесом. Земли дяди Реджа заканчиваются на том месте, где мы сейчас стоим. Поля слева от нас принадлежат Харлоу, а Грейндж находится вдалеке, за полями.

— По другую сторону Лейна?

— Именно так. Еще дальше — Дипсайд, ферма Хатауэя, а проезжая дорога, ведущая к Томлинс-фарм, проходит между Дипсайдом и Грейнджем.

— Где же заканчивается Лейн?

— Тянется до самого Лентона. Это старая прямая дорога Новая не пользовалась популярностью, поскольку заняла часть земель, принадлежащих трем поместьям. Кажется, мой прадед проклял это место. Он мечтал перестроить дом.

Мисс Силвер по-прежнему была задумчива.

— Стало быть, роща Мертвеца — неправильный прямоугольник, ограниченный вот этой полевой дорогой, второй дорогой, по которой мы едем, деревенской улицей и Лейном, проходящим за Эбботтсли.

Фрэнк улыбнулся.

— Совершенно верно.

— А где находится дом лесника — ближе к этому краю леса, или к Лейну?

— Гораздо ближе к Лейну и ближе к этому краю леса, чем к деревне.

— В таком случае, дорогой мой Фрэнк, я предлагаю поискать способ приблизиться к нему по этой дороге.

Фрэнк поднял бровь.

— Что это вы задумали?

Она улыбнулась.

— Об этом ты уже спрашивал.

— И ответа не дождался.

— На этот раз ты его услышишь. Сейчас у меня в голове обычный набор мыслей: одни бессвязны, другие представляют собой элементарные логические цепочки. Предложить твоему вниманию я пока могу только две из них, и те же мысли наверняка вертятся у тебя. Во-первых, Мэри Стоукс лжет, утверждая, что стояла у зарослей в лощине и видела, как незнакомец вынес или вытащил труп из леса на тропу. Ты сам мог заметить это, пока расспрашивал ее. Но вместе с тем она совершенно точно описала, как луч фонаря метался по лицу бедной убитой женщины — это она Действительно видела. Все подробности более чем верны. Она видела, как убийца в ужасе искал сережку, думая о том, что пропажа может выдать его.

— Вы считаете, что Мэри говорила правду?

— В этом я уверена. Она стала свидетельницей подобной сцены, и потрясение и ужас заставили ее в слепой панике броситься бежать. Но как только она очутилась в безопасном месте, какие-то соображения побудили ее утаить правду. Всхлипывая, она рассказала об увиденном, но утаила место, где разыгралась эта отвратительная сцена. Мэри могла увидеть ее где угодно, но не в роще Мертвеца.

Фрэнк озадаченно смотрел на мисс Силвер.

— Думаю, вы правы — вы никогда не ошибаетесь. Но если бы не Луиза Роджерз, я счел бы мисс Мэри Стоукс отъявленной лгуньей. Только Луиза Роджерз и ее необычные сережки заставили меня прислушаться к словам Мэри. В противном случае я бы решил, что она все выдумала.

Мисс Силвер неодобрительно кашлянула.

— Нет, Фрэнк. Она описала то, что видела. То, что перепугало ее до смерти. Последствия страха и потрясения налицо. Разве ты не заметил, как изменился ее голос? Девушка, которая сказала тебе, что перепугалась до смерти, не лгала.

Фрэнк кивнул.

— Да, это я заметил. Видимо, вы правы. Итак, куда пойдем дальше?

Его вопрос был воспринят буквально.

— Пожалуй, к дому лесника.

— Прямо сейчас?

— Разумеется.

И мисс Силвер зашагала по тропе между полем и лесом.

Сбегав к машине за ключами, Фрэнк догнал ее.

— Я мог бы подвезти вас со стороны деревни, по Лейну.

— Благодарю, я люблю ходить пешком. Воздух так свеж!

Помолчав минуту, Фрэнк спросил:

— Что же вы рассчитываете найти в доме лесника?

— Увидим, когда будем на месте.

Он рассмеялся.

— Не хотите поделиться предположениями?

Мисс Силвер покачала головой.

— Не стоит питать больших надежд. Конечно, кое-какие предположения у меня есть…

— Какие, например?

— У Мэри Стоукс могли быть, причины перенести ужасную сцену, свидетельницей которой она стала, в другую обстановку. И причины должны быть чрезвычайно серьезными — настолько, что даже паника помешала ей случайно выдать правду и открыть место, где свершилась трагедия. Какие из этого можно сделать выводы?

Фрэнк негромко присвистнул.

— Вы хотите сказать, что она увидела то, чего никак не должна была видеть?

— А ты можешь найти другое объяснение? Я — нет.

— Но… дом лесника…

— Вспомни все, что нам известно об этой девушке. Она живет здесь не по своей воле, а потому, что у нее нет выбора. Она истинная горожанка. Очевидно, что жизнь в Томлинс-фарм кажется ей нестерпимо скучной. От скуки девушки часто совершают рискованные поступки, и обычно в них бывает замешан мужчина. Думаю, не помешает узнать, что сплетничают в округе о Мэри Стоукс.

— Думаете, она встречалась с кем-то в доме лесника?

— Очень может быть. Только вспомни, какое это удобное место. До него можно дойти по этой дороге, и если кто-нибудь случайно увидит Мэри здесь, то подумает, что она идет в Дипинг. К тому же деревенские жители не приближаются к дому лесника.

— А почему сама Мэри не боится его?

— Она же городская девушка, умная и образованная. Думаю, она презирает деревенские легенды, к тому же она отнюдь не впечатлительна и не робкого десятка. И потом, девушке, спешащей на свидание, некогда думать о том, что произошло двести лет назад. Она поглощена только собой и мужчиной.

Фрэнк Эбботт кивнул.

— А этот мужчина? Он что, тоже слишком влюблен, чтобы не думать о местных поверьях?

Мисс Силвер кашлянула.

— Тут возможны два объяснения. Во-первых, есть какая-то причина, по которой он не может встречаться с Мэри открыто. Будь это обычный роман, они могли бы просто гулять вдвоем, ни от кого не скрываясь. Но почему-то они держат свои встречи в тайне. Возможно, этот мужчина женат или принадлежит к совершенно другому классу. Узнав о подобной связи своей племянницы, мистер и миссис Стоукс были бы шокированы. Можно ли найти более удобное место для свиданий, чем заброшенный дом, который обходят стороной все жители округи?

Фрэнк Эбботт засмеялся.

— Итак, вы считаете, что Мэри не боится бывать в том Доме потому, что, во-первых, она не настолько впечатлительна, во-вторых, горожанка, а в-третьих, влюблена.

— Я бы не стала называть ее чувства любовью, Фрэнк.

— Пожалуй, да. Значит, нам надо искать мужчину, который тоже не отличается впечатлительностью и чувствует себя чужим в Дипинге?

— Я склонна считать именно так.

— Ну что же… перед нами Лейн, а вот, похоже, и тропа, ведущая в лес.

Здесь заросли были не так густы — орешник, кусты остролиста, ежевика. Видимо, в роще давно не бывал лесник. Старые поваленные полусгнившие деревья увивал плющ. Среди них попадались и совсем сгнившие стволы с дуплами, полными опавших листьев. Кусты постепенно редели, впереди показалась поляна — уединенный уголок с разросшимся тисом с одной стороны и прогалиной в том месте, где когда-то находились ворота. А за ними в зарослях крапивы виднелся дом лесника.

Фрэнк Эбботт присвистнул.

— Лично я выбрал бы другое место для встреч с девушкой, — заметил он.

Ответ мисс Силвер удивил его. Она серьезно осведомилась:

— А разве можно найти более подходящее место для убийства?

Он снова присвистнул, и мисс Силвер коснулась его руки.

— Смотри, Фрэнк, — я была права. Вот ее следы на сырой земле, следы бегущих ног.

Они застыли, глядя на три или четыре совершенно отчетливых и знакомых отпечатка женской обуви. Место, к которому были прикованы их взгляды, представляло собой полянку шириной в дюжину футов, но на всем ее протяжении каблук ни разу не коснулся земли. Было ясно, что девушка мчалась со всех ног.

Фрэнк негромко произнес:

— Да, вы правы. Судя по направлению следов, она промчалась через весь лес — вот откуда в канаве взялись следы. Днем я пройду по ним вместе со Смитом. Мы повторим весь путь Мэри, — он выпрямился. — Что будем делать дальше? Я бы предложил вам отправиться домой, а потом позвонить Смиту. То, что мы можем найти, вам лучше не видеть.

— Дорогой мой Фрэнк, я вовсе не собираюсь домой. Мы и без того потеряли уйму времени. Если труп спрятан поблизости, надо найти его как можно скорее.

Они прошли между двух тисов по скользкой дорожке, некогда вымощенной плитами, а теперь поросшей мхом.

Лом стоял прямо перед ними, его крыша была еще цела, справа и слева от двери находились окна — два вверху и два внизу, а над ними — маленький фронтон. Неизвестно, правду ли гласила легенда об Эдварде Бранде и жителях деревни, явившихся сюда отомстить колдуну двести лет назад, но ни в одном из окон не было стекол. Они зияли, как пустые черные глазницы черепа. Окно слева было грубо разбито. Фрэнк помнил эпизод из легенды: разозленные жители деревни сорвали двери с петель, бросились на поиски Эдварда Бранда и нашли его мертвым. Проем заслоняла дверь, сорванная с петель, косо втиснутая между стеной и косяком. Неизвестно, случайно это было сделано или умышленно. Если верить легенде, Эдвард Бранд никогда не открывал дверь этого дома ни одной живой душе. Вот и теперь ее нельзя было открыть, но можно выломать, если позволит прочный дуб.

Остановившись, мисс Силвер обвела взглядом гнетущую картину. Как и следовало ожидать, она процитировала своего любимого поэта, лауреата викторианской эпохи.

— «И прошлого ужасного обломки…»

На что Фрэнк Эбботт непочтительно откликнулся:

— Действительно, обломки.

Они обошли дом и обнаружили пустой дверной проем, почти скрытый из виду кустами. Фрэнк отвел ветки в сторону, пропуская мисс Силвер.

— Осторожнее! Полы наверняка прогнили.

Но полы оказались каменными, как и дорожка, ведущая к дому. Они попали в кухню. С потолочных балок свешивалась паутина, старую утварь покрывал толстый слой пыли.

Зато от входной двери и пустого дверного проема напротив нее в пыли была протоптана чистая дорожка шириной в три ступни. Пройдя по ней, они попали в такой темный коридор, что Фрэнку пришлось разыскивать и зажигать фонарь. Узкий и пустой, коридор вел к парадной двери, откуда вверх шла лестница шириной не более ярда. Лестницу тоже покрывала пыль, густая и мягкая, как ковер. Справа и слева располагались две узкие двери: одна открытая, со сломанным косяком, вторая — невредимая и запертая на засов. Фрэнк Эбботт попытался открыть его, и засов сразу поддался.

На пороге Фрэнк помедлил, направив свет фонаря на петли, и воскликнул:

— Они новые! Вы только посмотрите! Дверь старая, а петли новые! Ее сорвали с петель, как все остальные двери, но кто-то не поленился починить именно эту дверь!

Он шагнул в комнату, водя из стороны в сторону фонарем, и посторонился, пропуская мисс Силвер.

— Все в порядке, трупов нет.

Комнату освещал только фонарь: маленькое окно было плотно заколочено одной из сорванных дверей, заменивших ставни. Щели между дверью и стеной кто-то заткнул скомканной бумагой.

Фрэнк Эбботт с сарказмом заметил:

— Кто-то постарался устроить в этой комнате затемнение, — он повел фонарем в сторону. — И разводил огонь в камине. Посмотрите на эти головешки — вряд ли они пролежали здесь два века.

Луч фонаря выхватил из темноты пару мешков напротив камина, а возле камина — старую прочную дубовую кушетку. Одну из ее ножек починили совсем недавно, заменив новой. Обойдя вокруг кушетки, мисс Силвер ахнула.

Кушетка была завалена папоротником и соломой, прикрытыми чем-то темным. Фрэнк поднес фонарь поближе и сразу понял, что темный предмет — армейское одеяло.

Глава 9

Обыскав дом лесника, Фрэнк Эбботт так и не нашел труп. Он по-прежнему был убежден, что Мэри Стоукс убежала отсюда в ужасе, но так и не знал, чем было вызвано ее бегство. Очевидно, что кто-то бывал в доме лесника, не поленился повесить на место дверь, навести относительный порядок в комнате, заколотить окно. Свести подробности в единую картину никак не удавалось, но они могли свидетельствовать о том, что у Мэри Стоукс был любовник и что она встречалась с ним в доме лесника. Уже неплохо. Но тайные встречи с любовниками — еще не криминал. Они говорили о нравственном упадке, но вряд ли заслуживали внимания сержанта из Скотленд-Ярда. Фрэнк по-прежнему не знал, как вписывается в общую картину ужасное явление убитой женщины и можно ли отождествить ее с пропавшей постоялицей миссис Хоппер из Хэмпстеда. Необычная сережка тоже отсутствовала, как и труп ее владелицы — по крайней мере, пока найти ни то, ни другое не удалось.

— Должно быть, в этой комнате множество отпечатков пальцев, и пока мы не снимем их, здесь ни к чему нельзя прикасаться. Лучше вернемся домой. Я свяжусь со Смитом и отдам ему распоряжения.

После ленча мисс Силвер позволила себе отдохнуть в очень удобном кресле у себя в спальне. Фрэнк встретился с инспектором Смитом из Лентона, а гостеприимная хозяйка дома устроила небольшое чаепитие.

— Придет Алвина Грей — дочь покойного священника, и миссис Боуз — вдовая сестра нашего врача, Сирила Уинкфилда. — Рассказывая об этом, Моника умолчала только об одном: созвать гостей ее попросил Фрэнк, дав задание:

— Собери самых отъявленных деревенских сплетниц и заставь их разговориться!

Моника засмеялась.

— Милый Фрэнк! Их и уговаривать не понадобится. Какие сплетни ты хочешь услышать?

— Любые, самые разные, но особенно — о Мэри Стоукс и о том, есть ли у нее близкие друзья. Ни за что не поверю, что здесь, в Дипинге, Мэри не коснулись сплетни.

Моника задумалась.

— Видишь ли, этому действительно трудно поверить. Насколько мне известно, о ней вообще не сплетничают — правда, всем известно, что Джо Тернберри пытался приударить за ней, и получил резкий отпор.

— Ну разумеется! Джозеф ей не ровня.

— Именно это Мэри и дала понять бедному Джо, притом не слишком вежливо.

Фрэнк нахмурился.

— Знаешь, Моника, кажется, у нее есть любовник. Я хочу выяснить, кто он такой, и как можно быстрее. Попробую приблизительно описать его. Вероятно, он родился и вырос не в Дипинге. Служил в армии. И у него есть серьезные причины скрывать свою связь с Мэри. Ты мне поможешь?

Моника отвела взгляд и со свойственной ей непоследовательностью спросила:

— Но где теперь встретишь других мужчин?

— Каких других?

— Тех, кто не служил в армии. А что касается остального, не понимаю, почему ты решил, что мне известно о романе Мэри Стоукс. О нем я ничего не знаю.

— Зато наверняка знают миссис Боуз и мисс Алвина.

— Они выдумывают гораздо больше, чем знают, — возразила Моника Эбботт. — Сисели лучше будет пойти поупражняться на органе — сплетни она не выносит, — Моника невесело рассмеялась. — По крайней мере, перемывая ко сточки Мэри Стоукс, гостьи на время оставят в покое Сисели и Гранта.

Чаепитие прошло с огромным успехом. Мисс Сил вер показала обеим дамам новый узор для вязания, и за это ей был обещан рецепт земляничного джема миссис Каддл.

— Конечно, если мне удастся вытянуть его из Эллен, — добавила мисс Алвина. — Мне случалось бывать на кухне, когда она варила джем, но я мало что успела заметить. Поэтому я даже не могу сказать, почему у Эллен джем получается особенным, не похожим ни на какой другой. Никто в Дипинге не знает ее рецепт, она не согласится дать его никому, кроме меня. Возможно, удастся уговорить ее поделиться рецептом с гостьей из Лондона, но обещать я не могу…

Миссис Боуз, миловидная, цветущая сорокапятилетняя дама, прервала щебет мисс Винни сокрушительным ударом здравого смысла.

— Обещать? Не вздумайте! Даже не надейтесь выманить у Эллен Каддл рецепт, — она протянула к огню большие загрубевшие руки. — Она из тех, кто скорее умрет, чем расстанется с тем, что принадлежит ей. В конце концов, зачем ей делиться рецептом? Не так уж много у нее секретов, чтобы их разбазаривать. Если негодяй Альберт бросит ее, по крайней мере, у нее останется рецепт знаменитого земляничного джема.

Кашлянув, мисс Силвер заметила, что теперь имя Альберт уже не в моде.

— Но возможно, в деревнях вроде Дипинга…

Гостьи в унисон сообщили ей, что Дипинг не имеет никакого отношения к имени Альберта Каддла. Сочный голос давал миссис Боуз бесспорное преимущество — она и закончила сагу о семье Каддл.

— Он был десантником, а потом нанялся шофером к старому мистеру Харлоу. А когда состояние мистера Харлоу унаследовал его племянник Марк, он оставил Альберта. Думаю, работник-то он ценный, но слишком уж видный — Марк с ним еще натерпится. Однажды я уже намекнула на это Марку, но он только посмеялся. Конечно, молодежь не воспринимает подобные советы всерьез. Бедняжка Эллен Каддл своими руками вырыла себе яму, выйдя за него замуж. Мало того что она на добрых десять лет старше Альберта, так еще и неказиста! Ради чего он женился на ней? Ясно как день: ради ее сбережений и наследства, полученного от леди Эвелин! Это я сразу поняла. «Эллен, — сказала я ей, — ты сглупила». Но она только скривилась и заявила, что вправе поступать так, как считает нужным. «Да ради бога! — ответила я. — Но задай себе вопрос: ради чего он женится на тебе?»

— Она прекрасно готовит, — вставила мисс Винни.

Довод был отброшен.

— И при этом Альберт разрешает ей работать на вас — вместо того чтобы наслаждаться ее стряпней! Говорю вам, когда мужчина позволяет жене работать на чужих людей, это выглядит странно. Так я ей и сказала. «Ему неплохо платят. На что же он тратит свое жалованье? Или на кого? Подумай сама, Эллен!»

— Вот уж не думала, что Марк Харлоу может позволить себе платить шоферу, — заметила мисс Алвина. — Говорят, дела старого мистера Харлоу шли неважно, а расходы на похороны…

— О, у Марка есть свои деньги, — живо перебила миссис Боуз.

— Не понимаю, как…

— Не располагая значительными средствами, невозможно содержать такое поместье, — и она повернулась к Монике Эбботт. — Кажется, ваш зять тоже понял это. Но ему пришлось труднее, чем Марку — ведь он очень дальний родственник. А похоронные расходы всегда неизбежны. Но скажите, миссис Эбботт, неужели он вправду продает фамильные бриллианты?

Моника загадочно улыбнулась, с трудом сдерживая возмущение. У нее осталось единственное утешение — пренебрежительно поглядывать на нелепое платье миссис Боуз, твидовое, в коричнево-зеленую клетку. Платье было слишком тесным и ярким, морщило там и сям. Успокоенная этими мыслями, Моника небрежно произнесла:

— Не знаю. Спросите у него самого.

— Ну что же… — отозвалась миссис Боуз и сразу повернулась к мисс Силвер: — Мы все сочувствуем Гранту Хатауэю и надеемся, что его эксперименты увенчаются успехом. Он увлечен современной наукой и техникой, слишком сложными для меня. Но подобные затеи разорительны, окупаются далеко не сразу, и боюсь, сейчас ему приходится тяжко. Он унаследовал старое, запущенное поместье.

Моника считала своим долгом встать на защиту зятя, но понимала, что ссора с миссис Боуз не принесет ей никакой пользы. И она снова заговорила о Марке Харлоу.

— Он поселился в Грейндже примерно в то же время, когда Грант перебрался в Дипсайд. Но фермерство Марка не интересует. По его словам, за шесть лет войны ему пришлось немало потрудиться и вываляться в грязи, и он считает, что заслужил немного отдыха и чистоты. Я бываю прямолинейна, вот я и сказала ему: «Вы просто бездельник», — а он засмеялся и закивал. Вообще-то он музыкант — он пишет песни и получает за них большие деньги. В прошлом году ревю, к которому он написал музыку, пользовалось огромным успехом — не помню только, как оно называлось. Но я точно знаю, что он уже написал несколько песен — он сам рассказал мне об этом.

Мисс Силвер кашлянула.

— Как интересно!

— Очень приятный молодой человек, — вступила в разговор мисс Винни, но ее тут же заглушил густой и сочный голос миссис Боуз.

— Да, ему, похоже, не до фермерства. Он сдает землю в аренду Стоуксам, которые избавляют его от лишних хлопот, а сами только радуются хорошему пастбищу. У Стоукса большая молочная ферма. Не будь эта его племянница так капризна и заносчива, она могла бы многим помочь Стоуксу. По-моему, слишком уж они берегут ее — так я и сказала миссис Стоукс: «Почему бы вам не поручить этой девушке серьезную работу?» Конечно, миссис Стоукс сразу вспыхнула, словно села близко к огню, и заявила, что Мэри слишком слаба. Но на такую отговорку я не купилась и напомнила: «Ей же хватает сил, чтобы болтаться где-то целыми днями и носить яйца и масло в каждый дом, где только есть симпатичный молодой мужчина». Вы не поверите, но миссис Стоукс посмотрела на меня так, словно была готова вцепиться мне в горло. Я уже думала, что мне не сдобровать, но она сдержалась и сказала, что ее ждут дела.

Мисс Силвер отставила чашку и заметила:

— Сколько интересного можно услышать в деревне, не правда ли? А ведь это такой крохотный мирок! Просто удивительно! Значит, мисс Стоукс носит по домам яйца и масло. А вы что-нибудь покупаете у нее, миссис Эбботт?

— Иногда — когда наши куры не несутся, — ответила Моника. — Миссис Стоукс нашла неплохое занятие для племянницы мужа. А масло мы делаем сами. Сисели очень гордится своим маслом.

— Оно восхитительно, — подтвердила мисс Силвер. — Деревенское масло — настоящее лакомство. А ваши соседи что-нибудь берут у Стоуксов?

Миссис Боуз гулко рассмеялась.

— Конечно — и Марк Харлоу, и Грант Хатауэй. Фермер, покупающий масло — смешно, правда? Я говорила, что все потешаются над ним, но он только засмеялся и ответил: «Подождите, вот я встану на ноги, и вы узнаете, как быстро можно разбогатеть, продавая молоко, сливки и масло!» Удачная шутка. Конечно, я желаю ему всяческих успехов, как и все женщины в округе. А насчет симпатичных мужчин я сказала сущую правду. Представляете себе Мэри Стоукс, развозящую товар по деревне? Нет, такая работа не для нее. Она просто заходит в Дипсайд, Грейндж и Эбботтсли, а если ей не удается состроить глазки Гранту или Марку, к ее услугам всегда Альберт Каддл, — и она опять засмеялась — по мнению мисс Силвер, до неприличия громко.

Мисс Алвина вздохнула:

— Должно быть, ей здесь смертельно скучно. Для девушки естественно проявлять интерес к молодым людям, — и она торопливо продолжала: — Напрасно вы так строго судите ее, Мейбл, да еще после такого потрясения, — она повернулась к мисс Силвер. — Миссис Эбботт непременно должна рассказать вам об ужасном преступлении, свидетельницей которого стала бедняжка Мэри. В тот вечер миссис Эбботт и Фрэнк пили чай у меня в гостях. Все шло чудесно, пока в дом не ворвалась перепуганная Мэри и не объявила, что кого-то убили.

— Невероятно!

— Вздор! — вмешалась миссис Боуз. — Нет, я не имею в виду чаепитие. Но нелепая история этой девушки — чистейшей воды выдумка! Так я и сказала брату. «Сирил, — сказала я, — Мэри Стоукс видела труп убитой женщины так же, как я. Она извелась от скуки на ферме и придумала способ привлечь к себе внимание. Помяни мое слово: это не что иное, как вымысел».

Мисс Алвина возразила негромко, но решительно:

— Но о роще Мертвеца давно идет дурная слава. Не знаю, слышали ли вы эту легенду…

— Я очень хотела бы услышать ее, — заявила мисс Силвер.

Обе дамы придвинули стулья поближе и начали рассказ. Будь рядом Фрэнк Эбботт, он сразу заметил бы, что ранее слышал точно такой же рассказ, почти слово в слово.

Мисс Силвер внимательно выслушала собеседниц, а потом заметила, что вера в колдовство приносит немало вреда.

— Она порождает суеверия и жестокость.

Мисс Алвина согласилась с ней.

— Вы правы! Этот вопрос с давних пор интересовал моего отца. Он собрал множество подобных легенд и историй и записал их, а потом издал в нескольких экземплярах. Если хотите, я могу показать вам один из них. Еще один экземпляр хранился у старого мистера Хатауэя. Он увлекался подобными историями — не Грант, а его дальний родственник, старый мистер Алвин Хатауэй. Они с моим отцом были почти ровесниками — Хатауэй скончался в возрасте девяноста пяти лет — и дружили с давних пор. К тому же Хатауэй был моим крестным отцом, меня назвали Алвиной в его честь.

— Очень красивое и редкое имя, — заметила мисс Силвер.

Тем временем миссис Боуз передавала Монике Эбботт многочисленные ужасающие обстоятельства смерти деревенского пьяницы, перескочив на эту тему после разговора о миссис Стоукс, дальним родственником которой приходился покойник. Но прислушавшись к разговору мисс Силвер и Алвины Грей, она сочла своим долгом вмешаться, громогласно расхохоталась и повторила вслух имя последней дамы.

— Алвина! Да, такое имя встретишь нечасто. Так вот почему вас так назвали! Лично я за такое имя не стала бы благодарить судьбу, но теперь уже ничего не поделаешь. Хвала небу, мои родители оказались здравомыслящими людьми! Мейбл — хорошее и простое имя.

Ко всеобщему удивлению, мисс Алвина встала на защиту, но не собственного имени, а своего отца. Имя его друга она считала святыней. Благородный гнев переполнял ее. Глаза разгорелись, щеки порозовели. Она всегда терпеть не могла имя Мейбл, но ни за что не проговорилась бы, если бы ее терпение не иссякло. Она чуть было не выпалила пару слов, недостойных леди.

— У таких имен, как мое, есть по крайней мере одно достоинство: они не надоедают. А ваше имя, дорогая моя Мейбл, слишком затертое и давно не в моде — теперь его не услышишь даже в деревне.

Миссис Боуз даже не заметила шпильку. Она взяла с блюда последний кекс и заявила, что теперь деревенских детей называют в честь кинозвезд.

Глава 10

Сисели играла токкату и фугу Баха. Бурные волны музыки окутали ее, прогоняя гнетущие мысли. Все, что тревожило, обратилось в мелкую пыль, рассыпалось, подхваченное мощным прекрасным течением. Когда отзвучали последние ноты, Сисели вернулась в реальный мир — медленно, словно пробуждаясь от глубокого сна, в котором утонули воспоминания и боль. Во время таких пробуждений бывали минуты, когда осознание реальности еще не ранило. Все вокруг казалось мирным и прекрасным, как море, на дне которого покоятся руины затонувшего корабля. Сисели чувствовала себя умиротворенной. В церкви было темно, только над органом горела лампа. В воздухе витал отзвук величественной музыки, которая смолкла, но была еще жива.

Сисели убрала руки с клавиатуры и повернула голову, сама не зная почему. Впоследствии она пришла к выводу, что услышала его шаги, уловила их каким-то шестым чувством. Он стоял в тени возле отодвинутой шторы, скрывающей из виду органиста. Как ни странно, его присутствие здесь выглядело естественно. Позднее мысли о его появлении возмутили Сисели, но в тот момент все было на своих местах: темнота, церковь, отзвуки музыки — и Грант. А боль улетучилась.

Но это продолжалось всего одну минуту. Они переглянулись, и Грант произнес:

— Святая Цецилия…

У Сисели появилась еще одна причина теряться по ночам в догадках: как он произнес эти слова? Небрежно? Насмешливо? Да, конечно, именно так. Но почему они потрясли ее до глубины души? Уткнувшись разгоряченным лицом в подушку, она объясняла самой себе: «Потому, что я все еще по уши влюблена в него». А тогда, в церкви, она молча сидела, глядя на него огромными глазами. Он продолжал:

— Это было прекрасно. Ты быстро совершенствуешься.

— Правда?

Ее слова не имели значения. Важнее всего было не нарушить очарования минуты. Сисели могла бы воскликнуть: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Мысленно она так и сделала, но вслух высказаться побоялась. Слова давались ей нелегко. Вечно они значили слишком много или слишком мало. Иногда становились лишними. Слова любви и горечи, с которыми она обращалась к Гранту, сейчас не следовало вспоминать, иначе вся умиротворенность развеется как дым. Но если она просто промолчит, он подумает… Она чуть было не поддалась порыву, не заботясь о том что подумает Грант.

Очевидно, некий инстинкт или нечто более простое и даже элементарное заставило ее сказать:

— Мне шлют анонимные письма.

Необдуманность этой фразы потрясла Сисели. Она же давно решила, что о письмах никто не узнает! А уж тем более Грант! Слова сами сорвались с ее губ. Сисели стало страшно.

Грант Хатауэй пригнул голову, проходя под железным прутом, на котором висела штора, и очутился в пятне света. Он казался недоверчивым и рассерженным.

— Анонимные письма?

Она кивнула.

— О нас?

— О тебе.

Напрасно она заговорила про письма: боль мгновенно вернулась. Но она вернулась бы в любом случае. Значит, остается только выдержать новое испытание.

Грант протянул руку.

— Покажи их мне!

Сисели взяла со стула сумочку и вынула из нее письма, сложенные в один конверт.

— Я хотела сжечь их, но потом передумала, решила попытаться выяснить, кто их посылает. Я сохранила их, сложила в конверт, но все время боялась, что о них кто-нибудь узнает.

— Письма приходили по почте?

— Нет, в этом-то и весь ужас! Они не были даже вложены в конверты — их сворачивали и бросали в почтовый ящик на двери, — Сисели свернула лист и протянула Гранту. — Вот как они выглядели.

— Вижу, твое имя напечатано на машинке, — Грант развернул листок. — И само письмо тоже.

Письмо гласило:

Вы хотите развода? Вы могли бы получить его, если бы знали все, что знаю я. Он женился на Вас из-за денег. Ведь это Вам известно? Так почему бы Вам не стать свободной?

Доброжелатель.

Дочитав письмо, Грант нахмурился:

— Похоже, этот доброжелатель любит подслушивать, д о чем говорится в других письмах?

— Я получила еще два письма — первое в субботу, а вот то два дня спустя, — голос Сисели дрожал от боли.

Она подала ему второй листок. Неровными, кривыми буквами на нем было написано:

Он опять холостяк. Неужели Вам все равно? Спросите, кто навещал его в пятницу вечером. Если у Вас осталась хоть капля гордости, Вы добьетесь развода.

Затем Сисели протянула третий листок. Последнее письмо оказалось короче двух предыдущих и состояло всего из одной фразы:

Кое-кому наверняка захочется узнать, что произошло в пятницу вечером.

Дочитав эти слова, Грант выхватил у Сисели конверт, сунул туда все три письма и убрал конверт к себе в карман.

— Пусть лучше побудут у меня. Если получишь очередное письмо — сообщи мне. Только постарайся разворачивать их осторожнее: возможно, на них остались отпечатки пальцев.

Избавившись от писем, Сисели вздохнула с облегчением. Она закрыла сумочку, выключила свет и взяла фонарь, чтобы не споткнуться в темноте. Выйдя следом за ней на церковный двор, Грант со смехом сказал:

— Знали бы только деревенские сплетники! Такое событие — мистер Грант Хатауэй провожает домой миссис Грант Хатауэй!

Сисели порывисто обернулась и вызывающе выпалила:

— Лучше бы ты этого не делал.

— Тебе придется смириться — потому что я твердо намерен проводить тебя. И это еще не все. Мне не нравится, что ты бродишь по улицам одна в темноте.

Сисели усмехнулась.

— Из-за того, что случилось с Мэри Стоукс? Неужели ты считаешь, что она и вправду видела труп?

— Она была по-настоящему перепугана.

— Ее вполне мог напугать кролик или сова. Ты же знаешь, как низко над землей летают по ночам большие совы. А Мэри горожанка. Да, она испугалась, бросилась бежать и довела себя до истерики. Но когда ей пришлось объяснять, что произошло, ей стало стыдно, вот она и выдумала всю эту историю. Не понимаю, зачем Фрэнк тратит на не время. Можно подумать, в Скотленд-Ярде ему больше не чем заняться!

После непродолжительной паузы Грант ответил:

— Я не знал, что твой кузен находится здесь по долгу службы.

— А я считала, что об этом уже знают все. Не понимаю только одного: почему все так заинтересовались рассказом Мэри Стоукс.

— Об этом я не думал. Я слышал только, что она перепугалась. Что же произошло?

Сисели вдруг опомнилась. Ее прежние отношения с Грантом безнадежно испорчены, восстанавливать их она не собиралась. Но поддаться его обаянию было так легко! Сисели чувствовала, что уступает. Она постаралась ответить коротко:

— Полагаю, ее испугала сова.

Грант издал звук, напоминающий краткий смешок, и оборвал себя. Сисели прекрасно понимала, что это значит. Они с Грантом идут по темной улице и говорят о Мэри Стоукс. Как будто им есть дело до того, что она увидела! Они остались наедине, а им нечего сказать друг другу, мысль о неизбежном и тягостном объяснении невыносима. В панике Сисели огляделась по сторонам, но так и не придумала, как сменить тему.

Разговор поддержал Грант.

— Ты часто видишься с Марком?

Сисели обрадовалась: у нее появился повод рассердиться.

— А почему бы и нет?

— Действительно, избегать его незачем. Он пишет комические песенки, ты играешь на органе — между вами немало общего.

Сисели возмутили его слова, но она сдержанно сказала:

— Это некрасиво с твоей стороны, Грант.

— Я просто констатирую факт.

— Он не лишен таланта — конечно, не всем нравятся такие песни.

— Ладно, ладно. Просто у меня другие вкусы, вот и все.

— И у меня тоже.

— Но сам Марк тебе нравится. Может, ты пытаешься объяснить, что любишь его самого?

Он пытался подцепить ее на крючок — Сисели сразу поняла это. Если она даст волю гневу, Грант будет только рад. Сисели удалось ответить невозмутимым тоном.

— Как бы там ни было, тебя это не касается.

— Напротив — видишь ли, ты не сможешь выйти замуж, пока не разведешься со мной, а со мной ты разведешься только в том случае, если я этого захочу.

Последовала томительная пауза.

— А ты намерен дать мне развод? — наконец спросила Сисели.

— Нет.

— В таком случае мне придется просто подождать три года.

— Детка, какие еще три года?

— Через три года ты получишь развод. Так сказал мистер Уотерсон.

— Вот именно: я получу развод — на том основании, что три года живу один. Супружескими обязанностями пренебрегаешь ты, а не я, но если я не захочу разводиться с тобой по этой причине, ты ничего, ровным счетом ничего не сможешь поделать.

Сисели в гневе обернулась к нему.

— Ты не посмеешь… ни за что… ты должен дать мне развод!

— Как бы не так! С какой стати? Или ты считаешь, что я снова захочу жениться, после такого неудачного опыта?

— Он был удачным!

Эти слова вырвались у нее сами собой, и Грант рассмеялся.

— Значит, все-таки был? По крайней мере отчасти? Да, пожалуй! Невесте от жениха: «Спасибо за воспоминания», и так далее!

Они уже дошли до перекрестка. Ахнув, Сисели бросилась бежать вверх по Лейну. Кровь стучала у нее в висках, сердце колотилось. Ее тошнило от унижения и гнева. Он все поймет, он сообразит, почему она сбежала — потому, что оставаться наедине с ним для нее невыносимо. Но как бы быстро она ни мчалась, он догнал ее. Сисели дрожащими руками дергала засов калитки и никак не могла открыть ее.

Ладонь Гранта протянулась над ее плечом. Засов лязгнул, калитка распахнулась. Но Сисели не успела перешагнуть порог: Грант обнял ее за плечи и прижался щекой к ее щеке.

— Спасибо за ссору, дорогая, — насмешливо и беспечно произнес он, небрежно поцеловал ее и ушел.

Глава 11

Фрэнк Эбботт припозднился: целый день он провозился с отпечатками пальцев из дома лесника, в основном из комнаты с заколоченным окном и кушеткой перед камином. Отпечатки принадлежали двум лицам, мужчине и женщине, часть их обнаружили в коридоре, но большинство — в запертой комнате. Наверху отпечатков не оказалось, полы покрывал густой слой пыли.

— Совершенно ясно, что в этой комнате встречались двое. Они приходили тем же путем, что и мы, в остальных комнатах не бывали. Это ясно как день. Других следов не обнаружено, значит, убийство произошло не в доме. Может, все дело в ревности? В любовном треугольнике — две женщины и один мужчина? Что вы об этом думаете? Предположим, Луиза Роджерз была давней пассией неизвестного, он пригласил ее на рандеву — одно из тех французских слов, которые ненавидит наш шеф — но опасался ревности Мэри, потому и разыграл сцену убийства. Но если Луиза побывала в доме лесника, как она ухитрилась не оставить отпечатков? Видимо, она не снимала перчатки.

Фрэнк стоял у огня, глядя на мисс Силвер, сидящую в низком кресле. В течение получаса перед ужином маленькая гостиная была всецело предоставлена им. Мисс Силвер оторвалась от вязания.

— Если бы Луизу убили в доме лесника, там наверняка остались бы следы крови, как бы тщательно их не стирали.

Фрэнк облокотился о каминную полку.

— Знаю, знаю. Но коридор кто-то подмел, в кухне нашлась метла. Смит увез ее, решив проверить, нет ли на ней каких-нибудь следов. Он готов поручиться, что пол никто не мыл.

Мисс Силвер кашлянула.

— А что известно о мешках, найденных в той комнате?

— На них не обнаружено никаких следов крови, — Фрэнк помедлил. — Есть только одно обстоятельство… незначительное…

— Я была бы не прочь узнать его.

— Помните коридор между кухней и парадной дверью? Справа каменная стена, а слева — панель лестницы. Так вот, довольно высоко на этой панели мы заметили одно темное пятно — возможно, след крови, еще свежий и глубоко въевшийся в дерево. Смит взял пробу, завтра мы будем знать, что это такое, а потом нам предстоит выяснить, принадлежат ли женские отпечатки Мэри Стоукс.

Спицы мисс Силвер быстро защелкали.

— Вы узнали еще что-нибудь о следах ее ног?

Фрэнк наклонился, подбрасывая полено в камин.

— Да, мы нашли еще с полдюжины. Через лес она промчалась со всех ног — в этом не может быть сомнений. И сдается мне, она бежала не ради забавы. Миловидная умная молодая женщина, встречающаяся с мужчиной в доме лесника отнюдь не пуглива. По-моему, она часто бывала в том месте — для единственного визита там слишком много ее отпечатков пальцев. Они повсюду — на двери, которой загорожено окно, на камине и полке, на двери и дверных косяках. Наверное, в доме произошло нечто невероятное, иначе Мэри не сбежала бы оттуда. И все-таки, где Луиза Роджерз?

Мисс Силвер кашлянула.

— И пропавшая сережка, Фрэнк.

Он метнул в нее раздраженный взгляд.

— Обе сережки пропали — вместе с их хозяйкой. Прошла уже неделя с тех пор, как Луиза покинула дом миссис Хоппер.

На следующий день была суббота. Мэри Стоукс принесла яйца и масло обитателям трех домов, задние калитки которых выходили на Лейн. Поскольку она не водила машину и не ездила на велосипеде, товар она доставляла пешком, тем более что доктор Уинкфилд рекомендовал ей свежий воздух и моцион. Миссис Стоукс ни к чему не принуждала Мэри, а Мэри не отказывалась от работы. Миссис Стоукс не понимала только, как Мэри ухитряется тратить на доставку товара столько времени, но она была покладистой женщиной, сознавала, что девушке на ферме скучно, и считала, что Мэри останавливается поболтать со знакомыми, а может, и заходит к кому-нибудь на чай. У миссис Эбботт жили две славные девушки — сестры из Лентона. Проходя по Лейну, просто нельзя не завернуть к миссис Каддл, в Грейндж. Конечно, миссис Каддл не ровесница Мэри, к тому же убита горем, но может, беседы с Мэри помогут ей взбодриться — кто знает? К тому же в Грейндже, как во времена старого мистера Харлоу, служат миссис Грин и ее дочь — милые, сдержанные женщины, но тоже слишком старые для Мэри: миссис Грин уже под шестьдесят, Лиззи порядком за сорок. Миссис Стоукс жалела, что у Мэри нет подруг-ровесниц, но понимала, что высокомерной и гордой племяннице ее мужа завязывать знакомства непросто.

Мысленно продолжая шагать по Лейну, миссис Стоукс добралась до Дипсайда. Тамошняя экономка, миссис Бартон, была ее подругой и очень приятной женщиной. Она прослужила в Дипсайде тридцать лет, до самой смерти ухаживала за хозяином. Мистеру Гранту Хатауэю повезло иметь такое сокровище, тем более что мисс Сисели вернулась к родителям. Будем надеяться, что у них все уладится — они так молоды, у них вся жизнь впереди. Разумеется, миссис Бартон никогда не сплетничала о хозяевах, но миссис Стоукс понимала, как тяжело у нее на душе. А горничная Агнес Рипли не ровня Мэри. Откровенно говоря, у Агнес вообще нет подруг. Она работает добросовестно, миссис Бартон не на что пожаловаться. Агнес — одна из тех вечно надутых девушек, конечно, если можно назвать девушкой тридцатилетнюю особу, к тому же дурнушку. Впрочем, она и не пытается хоть как-нибудь подправить свою внешность. Нет, она не из тех современных девиц, что раскрашивают лица — к этому быстро привыкаешь, к тому же они действительно выглядят неплохо. Зато у Агнес хорошая фигура и волосы — хорошими их сочтут те, кому нравятся прямые, как лошадиный хвост, волосы. Но эта сальная желтоватая кожа, темные глаза, мрачный взгляд… однако привыкла же к ней миссис Бартон. В общем, Агнес в десять раз лучше Мэри с ее гордостью и вспыльчивостью.

Фрэнк Эбботт вернулся из Лентона ранним поездом.

— Дела. — Одним словом ограничились его объяснения Монике Эбботт. Мисс Силвер удостоилась более подробного объяснения.

— Я хотел узнать, нет ли новостей о Луизе Роджерз и повидаться с шефом. Пока ничего выяснить не удалось. Если она и отправилась в Лентон поездом, ее никто не видел. Станция многолюдная, она вполне могла затеряться в толпе, к тому же в сумерках. Но как она добралась до Дипинга? До него добрых четыре мили. Как, по-вашему, она могла дойти пешком в темноте?

— Ничего подобного она бы не сделала.

— И потом, откуда ей знать дорогу? Нет, об этом не может быть и речи. И доехать на автобусе она тоже не могла.

Сейчас всему Дипингу уже известна история Мэри: любой вспомнил бы таинственную незнакомку с бриллиантовыми сережками. Нет, скорее всего, она приехала на машине. Но где эта машина? Как видите, сплошные тупики, куда ни повернись. Я дал объявление в окружную и лентонскую газеты. Больше мне нечем заняться, пока Смит не свяжется со мной. Уже ясно, что те женские отпечатки пальцев принадлежат Мэри, и я хочу представить заключение экспертов в Скотленд-Ярд. Но, спрашивается, что дальше? Как видите, дело крайне запутанное. Скотленд-Ярд не заботит моральный облик свидетельницы, оказать на нее давление мне нечем. У нас нет никаких улик, чтобы связать ее рассказ с Луизой Роджерз. Я много думал об этом и теперь намерен изложить обстоятельства шефу. Мэри убежала из дома лесника в панике, но мы не знаем, что ее напугало. Она из тех девушек, что любят держать мужчин на крючке, пока те не потеряют голову — такое случается сплошь и рядом. Почему же она испугалась и бросилась бежать? Когда ей пришлось объясняться, она скрыла правду и выложила вымышленную историю. Единственное звено, связующее Мэри с Луизой — чертова сережка, но ему легко найти объяснение. Мы не знаем, где находилась Луиза в прошлую пятницу. Может быть, Мэри видела ее и запомнила сережки. В Лентоне бывает много народу, как вам известно. Мэри могла встретить там Луизу когда угодно. Если серьги поразили ее воображение, она запомнила их. А когда ей пришлось наспех выдумывать историю, притом правдоподобную, она просто добавила эту деталь. Так я и намерен доложить шефу — посмотрим, что он ответит. А чем хотите заняться вы?

Мисс Силвер чопорно отозвалась:

— Пройдусь по деревне и навещу мисс Грей. Она обещала дать мне почитать одну любопытную книгу.

Глава 12

Субботний день уже заканчивался, когда Фрэнк Эбботт вернулся в Дипинг. Он приехал через Лентон, успев повидаться с инспектором Смитом. Отпечатки пальцев, найденные в доме лесника, принадлежали, как и следовало ожидать, Мэри Стоукс и неизвестному мужчине. Инспектор Смит даже успел съездить на велосипеде в Томлинс-фарм, надеясь что-нибудь разузнать. На ферме ему сообщили, что Мэри уехала в Лентон.

— На ленч с подругой, — объяснила миссис Стоукс, — а потом — сходить куда-нибудь… Нет, не могу сказать, когда она вернется. Такие поездки обычно затягиваются надолго, что правда, то правда. Я волнуюсь, когда она поздно возвращается домой — дорога так пустынна, к счастью, Джо Тернберри пообещал проводить ее. Я могу еще чем-нибудь помочь вам? Вы хотите знать, чем еще она занимается? Понятия не имею. Вот «Пикчер пост» — она просматривала его вчера вечером, с тех пор никто к нему не прикасался. Пожалуйста, возьмите его, если это необходимо, но не знаю, поможет ли это вам.

К тому времени, как Фрэнк Эбботт явился в полицию Лентона, его уже ждало заключение об отпечатках пальцев Мэри. На страницах журнала их оказалось множество, они полностью совпадали с отпечатками из дома лесника.

— Только один выглядит иначе, — инспектор показал Фрэнку большой нечеткий отпечаток. — Видите? Это отпечаток правой руки — часть ладони, мизинец, безымянный палец, остальных не видно. Отпечаток найден на панели в коридоре дома лесника — в пяти футах четырех дюймах от пола, как раз над тем пятном, которое действительно оказалось пятном крови, как мы и предполагали. Наверное, это след рукава пальто.

Фрэнк кивнул.

— Больше нам пока ничего не известно. Сотрудникам Скотленд-Ярда удалось разыскать мужчину, который, кажется, был другом Луизы Роджерз. Лишние подробности нам не помешают, А я тем временем предъявлю Мэри Стоукс эти отпечатки и расспрошу о них. Возможно, это подействует. Нам следовало бы осмотреть каждый дюйм поляны, переворошить все листья. Ну и работенка! Но если Луизу и вправду убили там, должны были остаться следы.

В темноте он возвращался домой с чувством, что поиски иголки в стоге сена — пустяки по сравнению с задачей, которая ему предстоит.

Когда все обитатели дома собрались в гостиной после ужина, позвонил Марк Харлоу. Трубку взяла Сисели и вскоре объявила домашним, что Марк зайдет навестить их.

— Он говорит, что ему тоскливо. Миссис Грин и Лиззи в отъезде. Сегодня у них выходной, они отправились в Лентон, Бедняге Марку пришлось довольствоваться холодным ужином. Я пообещала напоить его горячим кофе.

Вскоре прибыл Марк Харлоу — судя по всему, в наилучшем расположении духа. Он выпил три чашки кофе, сваренного самой Сисели, потом сел за пианино и исполнил блистательное попурри, которое оказало на полковника Эбботта такое впечатление, что тот был вынужден удалиться к себе в кабинет, где в тишине погрузился в разгадывание кроссворда.

Сисели стояла, прислонившись к пианино, болтала, спорила, оживленная и миловидная в домашнем платье цвета спелой рябины. Марк заиграл одну из песен собственного сочинения, и Сисели запела с ним дуэтом, довольно ловко владея голосом.

Моника вышивала, крепко сжав губы; ее щеки раскраснелись. Рядом лениво и удобно расположился Фрэнк.

У камина сидела мисс Силвер, увлеченно читая «Мемуары о Дипинге и его окрестностях» преподобного Августа Грея. Этот томик, красиво переплетенный в коричневую кожу, оказался довольно легким — в отличие от содержания. Время от времени мисс Силвер отрывалась от чтения и посматривала на молодую пару у пианино.

Марк Харлоу был сложен не так крепко, как Грант Хатауэй, и ростом был ниже примерно на дюйм, зато оттенок его волос и глаз был темнее, а брови — гуще. Лицо Марка казалось подвижнее: смеясь, он кривил губы, и выражение его лица мгновенно становилось то мрачным, то веселым. Он несомненно обладал обаянием и прекрасно играл на пианино — но на вкус мисс Силвер, современным песням недоставало мелодичности. Видимо, Марк прочел ее мысли, потому что вдруг засмеялся и заиграл «Голубой Дунай».

Мисс Силвер улыбнулась, а Сисели захлопала в ладоши.

— Потанцуй со мной, Фрэнк!

Фрэнк покачал головой.

— Лень.

— Лентяй! — презрительно выпалила Сисели.

Приподняв длинную широкую юбку, она принялась вальсировать в одиночку — легкая, как перышко или листок, грациозная, как березка на ветру. Не будучи красавицей, она была не лишена шарма.

Мать несколько минут наблюдала за ней, затем снова занялась вышиванием. Именно так и полагалось выглядеть Сисели. Но не для Марка Харлоу. Что с ней произошло? Что она делает? Почему невозможно сделать так, чтобы дети всю жизнь были счастливы? Сонная головка на плече, «Господи, благослови папу и маму и помоги мне быть хорошей Девочкой»… Яркие шелковые нитки расплылись перед глазами Моники. Ей вдруг вспомнились где-то вычитанные слова — так отчетливо, словно она вновь читала их:

Мной выношена, выкормлена — ты плоть моя и кровь моя, но ты ушла, ты выросла, судьба моя, любовь моя.

Ты девочкой моей была — она теперь в ином краю.

А в этой женщине чужой — в ней я тебя не узнаю.

Мелодия смолкла, и Моника вздохнула с облегчением. Мисс Силвер снова углубилась в книгу и вскоре закончила читать подробный и утомительный отчет о привидении на церковном дворе, которое в конце концов оказалось заблудившейся овцой. Преподобный Август отличался многословностью. Закончив историю, он еще долго продолжал морализировать по ее поводу. Только в половине одиннадцатого мисс Силвер, перевернув страницу, поняла: она нашла то, что искала. Мистер Грей писал:

Мой высокородный сосед, сэр Хамфри Пил, позволил мне переписать следующий интересный отрывок из дневника его деда Занимая пост мирового судьи, сэр Роджер Пил был самым уважаемым человеком округи и добрым и снисходительным другом бедных. Однажды к нему обратилась вдова из этого прихода — он пишет, что ее звали Фамарь Балл. Видимо, он перепутал имя и на самом деле ее звали Дамарь…

В следующих абзацах священник изложил сведения о семье Болл, почерпнутые из церковной книги. Браки, рождения, смерти, могилы — все было описано очень подробно.

Мисс Силвер стоически одолела этот текст, а потом с облегчением перешла к отрывку из дневника сэра Роджера Пила. Ее заинтересовало замеченное на странице упоминание о доме лесника. Предложение начиналось со слов: «Фамарь Болл сказала…» В этот момент дверь гостиной открылась, в комнату вошла горничная. Она была в пальто, ее щеки раскраснелись, манеры выдавали волнение.

Моника Эбботт удивленно вскинула голову.

— В чем дело, Рут?

Ответом ей стал бессвязный и торопливый поток слов.

— Там мистер Стоукс… можно ли ему поговорить с мистером Фрэнком? О племяннице… они не знают, что с ней. С ним Джо Тернберри. Я встретилась с ними на улице… о, миссис Эбботт!

Фрэнк вскочил, едва она договорила первую фразу. Закрывая за собой дверь, он услышал голос Моники:

— А теперь возьмите себя в руки!

Джосая Стоукс ждал в холле, коренастый и неловкий в поношенном пальто. За его спиной стоял Джо Тернберри в штатском, его большое круглое лицо сморщилось, как у испуганного ребенка. Фрэнк провел их в столовую и закрыл дверь.

— Что случилось, мистер Стоукс?

— Мистер Фрэнк, мы ничего не знаем, и может быть, я зря отнимаю у него время, но если бы не слухи, которые ходят в округе, и не ваше присутствие, я бы вас не потревожил. Но моя жена взволнована…

— Начните с самого начала, мистер Стоукс.

Джосая провел пятерней по копне густых волос, самых густых в приходе. В юности желтые, как пшеница, они пышно кудрявились, а теперь поседели. Просто и обеспокоенно он ответил:

— Сейчас я все объясню. Она уехала в Лентон и не вернулась.

Фрэнк бросил взгляд на каминную полку. Стрелки часов на мраморной подставке показывали без двадцати одиннадцать.

— Но ведь еще не так поздно.

— И да, и нет. Я не с того начал. Мэри уехала к подруге в Лентон, чтобы сходить с ней на ленч. Джо видел их в Лентоне, они собирались в кино. В половине восьмого Мэри вернулась из Лентона автобусом и должна была прийти домой без десяти восемь — Джо проводил ее до фермы.

— И что же?

— Подождите, мистер Фрэнк. Джо, скажи ему, сколько времени прошло.

Джо Тернберри покраснел.

— Минут двадцать, может, двадцать пять.

— Продолжай! Ради чего я привел тебя сюда? У тебя что, память отшибло? Расскажи мистеру Фрэнку то, что говорил мне!

Джо покраснел еще больше.

— Я сказал мистеру Стоуксу, что проводил ее до фермы, она попрощалась, вошла в дом и закрыла дверь, а я направился к миссис Госсетт, у которой я снимаю комнату.

— Правильно, — подтвердил Джосая Стоукс. — Мы слышали, как хлопнула дверь. Кухонные часы показывали Двадцать минут девятого, а они спешат самое большее на пять минут. Моя жена крикнула: «Мэри, это ты?», — но никто не ответил. Пес поднялся, направился к двери, но не залаял. Незнакомого человека он встретил бы лаем, но Мэри и Джо он знает. Моя жена сказала: «Ладно, она спустится выпить чаю», — но Мэри не пришла. Через четверть часа моя жена поднялась и постучала в комнату Мэри, но ей никто не ответил. Мы подождали еще немного, а потом жена снова сходила наверх. Мэри в комнате не оказалось. Жена разволновалась, мы обошли весь дом, но Мэри не нашли. Я с фонарем обошел весь дом снаружи, звал племянницу, но она не отозвалась, и мы решили, что ошиблись. Может, хлопнула вовсе не дверь. В старом доме часто слышатся разные звуки — то половицы скрипят, то ставни. Я сказал жене, что Мэри наверняка приедет следующим автобусом, без десяти девять. В половине десятого я отправился в деревню к миссис Госсетт, где застал Джо Тернберри — он сидел в кухне и слушал радио. Джо сообщил, что привел Мэри домой в четверть девятого. Тогда я подумал: «Она куда-то опять ушла, вот в чем дело, и, похоже, до сих пор не вернулась». Прошли вместе с Джо по дороге, но Мэри не встретили. Мы подождали немного, а потом жена сказала: «Сходи-ка в Эбботтсли, к мистеру Фрэнку. Не нравится мне все это. Как бы нам потом не винить себя за то, что мы сидели сложа руки». Мы направились сюда, а по пути встретили горничную, выходящую из автобуса.

Фрэнк быстро спросил:

— На ферме есть телефон?

— А как же, есть. Мы поставили его после войны.

— Тогда мы позвоним миссис Стоукс и спросим, не вернулась ли ваша племянница. Здесь есть аппарат.

Мэгги Белл услышала негромкий сигнал телефона, который заставил миссис Стоукс выбежать из кухни, где она сидела вместе с собакой. Все в деревне знали, когда кто-нибудь кому-нибудь звонил. Диван Мэгги по ночам служил ей постелью. Она спала плохо и подслушивала телефонные разговоры до полуночи, хотя после одиннадцати жители деревни редко кому-нибудь звонили. Протянув руку, Мэгги сняла трубку и услышала голос мистера Стоукса:

— Это ты, мать? Мэри дома?

Миссис Стоукс торопливо отозвалась:

— Нет, нет. Где же она задержалась?

Мистер Стоукс буркнул:

— Не знаю, — и повесил трубку.

Мэгги услышала щелчок и тоже положила трубку. Услышанное почти не заинтересовало ее. Без четверти одиннадцать — не такой уж поздний час. В Лентоне идет отличный фильм — многие уже ездили смотреть его. Горничным из всех домов округи обычно давали выходной в субботу, поскольку в этот день последний автобус из Лентона приходил поздно. В другие дни этот автобус не ходил, только по субботам, а что толку брать выходной, если приходится возвращаться домой еще до девяти? Мэгги задумалась, с какой стати Стоуксы так волнуются о Мэри. Мэри Стоукс из тех девушек, что не боятся возвращаться домой за полночь. Она вообще никогда не торопилась домой, и Мэгги не винила ее за это. Стоуксы просто паникеры с устаревшими взглядами. А все потому, что на ферме нет молодежи. Жаль, что двое их сыновей погибли на войне. А третьему нет дела до фермы — он помешан на самолетах. И хорош собой. Конечно, было бы лучше, останься он на ферме. Тогда эта гордячка Мэри не стала бы разгуливать по ночам. И старикам не пришлось бы беспокоиться за нее — никуда она не делась бы. «Не надо искать — вернется опять, хвост завернув колечком», как говорится в детской песенке.

Но на пути домой Мэри Стоукс неожиданно столкнулась с препятствием.

Глава 13

Ее нашли утром, под охапкой сена в заброшенной конюшне в дальнем углу двора. Со сломанной шеей.

Мэгги Белл все утро слушала телефонные разговоры. Первым из них был звонок в Лентон. Инспектор Смит говорил кратко и резко, чему Мэгги не удивилась. Она похолодела, слушая заключение эксперта. Потом Фрэнк Эбботт звонил в Лондон, в Скотленд-Ярд, чтобы поговорить со старшим инспектором Лэмом. Но инспектора в это воскресное утро не оказалось на месте, пришлось передать ему просьбу, чтобы перезвонил.

Мэгги не выпускала из рук трубку добрых два часа и наконец дождалась разговора инспектора и Фрэнка, который находился на ферме Стоуксов. Пусть в Лондоне он сержант Эбботт — здесь же он просто Фрэнк, и никто другой. Мэгги внимательно выслушала весь разговор.

— Это Эбботт, сэр. Я решил сразу сообщить вам о случившемся: та девушка убита.

В трубке послышалось ворчание.

— Та, что сообщила о загадочном убийстве?

— Да, сэр.

— Думаете, ей заткнули рот?

— Может быть. Или просто совпадение.

— Такое иногда случается. Забавно. Пожалуй, я приеду. Встречайте меня в Лентоне днем. Позднее я перезвоню и сообщу точное время.

На Томлинс-фарм продолжалась суматоха, какими обычно сопровождаются убийства. Прибыли врач, фотограф, эксперт, снявший отпечатки пальцев, и, наконец, — карета скорой помощи. Погибшей девушке скучно жилось на ферме, но ее смерть развеяла скуку.

Миссис Стоукс с покрасневшими и опухшими от рыданий глазами готовила чай с домашним хлебом всем, кто появлялся в доме. Убийство — еще не повод пренебрегать законами гостеприимства. Джосая сопровождал целую толпу официальных лиц. Всякий раз, оставаясь наедине с мужем, миссис Стоукс утирала слезы и твердила одно и то же:

— Не могу поверить, что Джо Тернберри способен на такое.

Ответ Джосаи тоже был одним и тем же. Он ерошил волосы тупыми загрубевшими пальцами и спрашивал:

— С чего ты взяла, что это был Джо?

— А кто же еще? Пес не залаял. Чужого человека он не подпустил бы к дому.

Джосая затеребил волосы.

— Если это был не чужой человек, мать, то это еще не значит, что виноват Джо.

Миссис Стоукс всхлипнула.

— Я училась в школе с его матерью, — сообщила она и отвернулась, наполняя чайник.

К вечеру у всех жителей Дипинга сложились свои версии убийства. Многие в округе были готовы поверить, что Мэри Стоукс зашла слишком далеко, раздразнила Джо Тернберри, и он не выдержал. Миссис Мэйхью, кухарка из Эбботтсли, не преминула прочитать наставление Рут и ее сестре Гвен.

— Вы, молодые девицы, ведете себя так, что ничего другого и не заслуживаете! Терпению мужчин рано или поздно приходит конец. Так я говорила своей Эмми, когда Чарли ухаживал за ней. «Сделай наконец выбор, детка, — твердила я. — Если он тебе по душе — бери его, а если он тебе не нравится, скажи об этом прямо. Он весь на нервах, это даром не проходит. И не говори потом, что я тебя не предупреждала».

Рут испуганно молчала, а Гвен хихикала и гримасничала. У нее был друг в Лентоне, она ловко держала его на крючке, но, конечно, доводить дело до убийства не собиралась.

День продолжался. Фрэнк Эбботт встретил инспектора без четверти семь в Лентоне. Мисс Силвер закончила читать витиеватые мемуары преподобного Августа Грея. Сисели играла на органе на утренней и вечерней службе. Вечером ее слушал Грант Хатауэй; он покинул церковь вместе с Сисели и ее родителями на виду у всех собравшихся. Никто так и не понял, имел ли успех его жест. Грант беседовал с супругами Эбботт, они отвечали ему, Сисели не открывала рта. Если она и злилась на кого-нибудь сильнее, чем на Гранта, то лишь на себя — за то, что она послушно плелась домой вместе с родителями, до смерти боясь появляться на улице в темноте. Но если Грант надеется добиться чего-нибудь таким способом, он жестоко ошибается. Сисели даже не пожелала ему спокойной ночи.

Воскресенье кончилось, наступил понедельник. Прошло девять дней с тех пор, как Мэри Стоукс с криком прибежала в деревню из рощи Мертвеца. Девять дней могут многое изменить.

Глава 14

Старший инспектор Лэм сидел за столом в гостиной Томлинс-фарм. Два альбома и семейная Библия были убраны вместе с салфетками, на полированной ореховой столешнице расположились пресс-папье, чернильница, подставка для ручек и чемоданчик, набитый бумагами.

Фрэнк Эбботт с карандашом и блокнотом сидел рядом, поражаясь гармонии шефа и окружающей обстановки. Этот крупный мужчина в просторном пальто, краснолицый, с вьющимися темными волосами, поредевшими на висках и макушке, очень походил на фермера в воскресной одежде. Родители миссис Стоукс с фотографий на стенах могли бы принять его за родственника — без особых стараний, деловито и просто. Большие ступни твердо стояли на старом ковре, широкие ладони лежали на столе, крупные черты лица и проницательные глаза не выделялись бы из толпы в любом английском городе. И в этом не было ничего удиви тельного: родители инспектора владели фермой, он закончил деревенскую школу. Об этом свидетельствовал и выговор Лэма.

— Итак, что мы имеем? — заговорил он. — Первый подозреваемый — этот малый Джо Тернберри. Беда с вами, выпускниками колледжей: вы слишком образованны, чтобы замечать самое очевидное. Для вас это слишком просто — вы бросаетесь на поиски чего-то посложнее. Это все равно что французские слова, которые мне не по душе. Как будто простой и понятный английский язык недостаточно хорош для вас — вам подавай что-нибудь позаковыристее! — он фыркнул. — Не могу забыть вчерашний ужин в отеле — почти у всех дрянных блюд были французские названия!

Фрэнк засмеялся.

— Уверяю вас, сэр, они ужаснули бы и французов.

Лэм хмыкнул.

— Когда я вижу в меню захудалого отеля одни французские слова, я не знаю, что выбрать. Это же просто приманка для болванов, которые клюют на нее! Но вернемся к Джо Тернберри. Его допросим первым, как главного подозреваемого. Позовите его.

Джо Тернберри вошел в комнату на негнущихся ногах, его руки дрожали, лицо лоснилось от пота. Очутившись перед известным лондонским инспектором, он попытался распрямить поникшие плечи. Лэм затягивал паузу, просматривая бумаги.

— Вы Джозеф Тернберри?

— Да, сэр, — с трудом выговорил Джо.

— Хм… служба в полиции… уравновешенный характер… возраст… Вы местный?

— Да, сэр.

— Служили в армии во время войны?

— Да, сэр.

— Долго?

— Два года.

— Ушли в армию в восемнадцать лет… ясно. Итак, вы были знакомы с Мэри Стоукс?

— Да, сэр.

— Ухаживали за ней?

— Нет, сэр.

— А люди говорят иначе.

Джо Тернберри поперхнулся.

— Это неправда, сэр. Она и знать меня не хотела.

— То есть вам она нравилась, а вы ей — нет? Но вы встречались с ней вчера днем. Расскажите, как это было. Вот вам стул, садитесь.

Джо неловко сел, балансируя на краешке стула, и беспомощно свесил большие красные кисти рук между коленями. Сглотнув, он заговорил:

— Мэри сказала мне, что уезжает в Лентон. Там у нее есть подруга. Я ответил: «Незачем возвращаться домой одной в темноте». Она согласилась, мы выпили чаю, сходили в кино, и я проводил ее домой.

— В каких отношениях вы были с Мэри Стоукс?

— Отношениях?

— Вы же слышали. Вы ссорились?

Кровь бросилась в лицо Джо — он покраснел до корней волос, но тут же лицо его приобрело прежний оттенок.

— Ну? Ссорились вы или нет? — повторил Лэм.

— Нет, сэр, — сдавленно ответил Джо.

— Слушайте, молодой человек, ложь не принесет вам никакой пользы, так что лучше говорите правду. Вы встретились с Мэри Стоукс и ее подругой Лили Эммон и выпили с ними чаю, — он перевернул страницу. — Вот что показала Лили Эммон: «Мэри сказала, что Джо Тернберри выпьет чаю с нами, и он присоединился к нам. Она добавила, что он хочет проводить ее, а ей этого не хотелось. „Только этого не хватало“, — сказала она. Она призналась, что он ужасно ревнив. Пока мы пили чай, он все допытывался у Мэри, не встречается ли она с кем-то. Не знаю, чем кончился этот разговор: я заметила в зале девушку, которая обещала мне узор для джемпера, и решила напомнить ей об обещании. А когда я вернулась, Мэри и Джо уже ссорились — говорили что-то об отпечатках пальцев и ее встречах с каким-то человеком, не знаю с кем. Джо твердил, что ее отпечатки там повсюду и спрашивал, с кем она встречалась. Она отвечала, что это его не касается. Тогда я заявила: „Ладно, меня ждет Эрни“, — это мой приятель, и ушла». И вы по-прежнему утверждаете, что не ссорились с Мэри Стоукс?

Горло Джо свела судорогой. Он издал негромкий звук, похожий на всхлип.

— Я и пальцем ее не тронул, сэр! Клянусь вам!

Глаза инспектора Лэма, которые, как было известно Фрэнку Эбботту, в Скотленд-Ярде непочтительно сравнивали с крупными твердыми мятными конфетами, не смягчились и не потеплели. Темные, чуть выпуклые, они по-прежнему испытующе смотрели на Джо.

— Я спрашиваю, ссорились вы или нет?

Джо Тернберри перепуганно вскинул голову.

— Мы поговорили…

— Вы хотите что-нибудь добавить?

— Она прогоняла меня… говорила, что ее дела меня не касаются… что если она хочет с кем-то встречаться, это ее право… спросила, что я о себе воображаю… — он умолк.

— Что же было дальше?

— Я извинился, она кивнула и мы пошли смотреть фильм.

— Хм… и больше не ссорились?

— Нет, сэр.

— Значит, вы вернулись домой автобусом без десяти восемь. Это подтвердили другие пассажиры. Они сказали, что за всю дорогу вы с Мэри Стоукс не обменялись ни единым словом.

— Нам не о чем было говорить, сэр.

— А потом вы шли через всю деревню и далее по дороге между Коммоном и рощей Мертвеца?

— Да, сэр.

— Молча?

— А о чем нам было говорить?

— Вы не пытались ухаживать за ней?

— Нет, сэр.

— А поцеловать ее на прощание?

Лицо юноши исказилось.

— Нет, сэр.

— Что же произошло, когда вы приблизились к ферме?

— Ничего особенного, сэр. Она сказала: «Спокойной ночи, Джо», я ответил: «Спокойной ночи, Мэри», она вошла в дом, захлопнула дверь, и я ушел.

— Вы не видели, чтобы кто-нибудь приближался к дому или уже находился поблизости?

— Нет, сэр.

Лэм сидел, откинувшись на спинку стула и опустив квадратные ладони на колени. Но теперь он подался вперед и положил руки на стол.

— Вы служили в армии. Вам известно, как сломать человеку шею, не правда ли? Вас учили делать это быстро и бесшумно?

— Сэр…

— Учили, да? Вы могли сделать это, когда она повернулась, чтобы войти в дом.

Джо вытаращил глаза.

— Но зачем? Таких, как она, я никогда не встречал, — медленно выговорил он, потом вскинул голову и выпалил: — рогом клянусь, я к ней не прикасался, сэр!

Лэм отпустил его.

Когда дверь закрылась, он произнес:

— Вполне возможно, так все и было, но доказательств у нас нет. Это самая вероятная версия — конечно, если не всплывет что-нибудь еще. Судя по всему, парень незлобивый, но доведенный до края человек на все способен. Как вы думаете, девушка из тех, что могла привести его в бешенство?

— Пожалуй, да, — нехотя признал Фрэнк Эбботт под пристальным взглядом Лэма.

— По-вашему, это слишком простое объяснение, да? Слишком прозаическое?

— Нет, сэр, но похоже, здесь…

— Ну?

Фрэнк Эбботт пригладил ладонью безукоризненно уложенные волосы.

— Сэр, если он действительно убил ее, зачем ему понадобилось открывать дверь и хлопать ею? Бессмысленно, не правда ли? Убийце незачем привлекать к себе внимание лишними звуками.

— А кто сказал, что дверь захлопнули?

— Хлопок был довольно громким, иначе Стоуксы не услышали бы его на кухне.

Лэм хмыкнул.

— Предположим, девушка открыла дверь и собиралась войти в дом — а он захлопнул ее, боясь, что кто-нибудь заметит, как он уносит прочь труп?

Фрэнк вскинул бровь.

— Нет, хлопать дверью он не стал бы. А вот девушка вполне могла.

— Почему?

— Ей осточертела ревность Джо и его хмурое молчание. Он не принадлежит к числу лучших собеседников деревни. Или… а если все было иначе? Предположим, она встречалась с другим мужчиной и хлопком двери подала ему сигнал и заодно пыталась принять меры предосторожности — так ей казалось. Не стоит забывать о Луизе Роджерз. Если Мэри говорила правду и действительно видела труп, тогда кто-нибудь в округе наверняка хотел заставить ее замолчать, а именно — человек, с которым она встречалась в доме лесника. Так что Джо Тернберри тут ни при чем — мы сразу убедились, что в доме нет его отпечатков. По-моему, мы должны найти мужчину, с которым встречалась Мэри Стоукс, иначе не сдвинемся с места. Прежде всего я предложил бы снять отпечатки пальцев Гранта Хатауэя, Марка Харлоу и Альберта Каддла, а заодно выяснить, где они были вчера вечером. Харлоу после ужина был в гостях в Эбботтсли, он явился туда примерно без двадцати девять. Но такого алиби недостаточно, а где были остальные, мы пока не знаем.

Лэм поджал губы, беззвучно присвистнув.

Глава 15

Немного позднее тем же утром воображение Мэгги Белл поразил краткий разговор мисс Силвер и мистера Фрэнка. Сначала раздался сигнал с Томлинс-фарм, затем голос: «Алло!» Должно быть, говорил кто-то из полицейских Лентона, но не Джо Тернберри. Скорее всего, Джо уже арестовали. Дрожа от предвкушения, Мэгги услышала легкое покашливание, а потом женский голос попросил позвать к телефону сержанта Эбботта.

— Говорит мисс Силвер. Не будете ли вы так любезны позвать его к телефону? Я должна сообщить ему нечто важное.

Но когда мистер Фрэнк подошел, Мэгги была разочарована: мисс Силвер сказала только, что хотела бы увидеться с ним как можно скорее.

— А в чем дело?

— Дорогой мой Фрэнк, я все объясню при встрече.

Мэгги скрипнула зубами. Значит, эта та самая старая дева, которая из всего делает тайну и вечно сует нос, куда ее не просят! Мистер Фрэнк тоже остался недоволен — это было ясно по голосу.

— Не знаю, смогу ли я…

Опять это дурацкое покашливание!

— Миссис Эбботт просила узнать, не мог бы ты пригласить инспектора к ней на ленч.

Мэгги уловила в голосе мистера Фрэнка сомнение.

— Не знаю, не знаю. А у вас в рукаве уже есть козырь?

— Очень может быть.

Забавное выражение, подумала Мэгги. Фрэнк Эбботт отошел от телефона, ждать его пришлось довольно долго.

Реакция Лэма на известие о том, что мисс Силвер в Эбботтсли, была двоякой. С одной стороны, он хотел знать, что здесь делает мисс Силвер, и, судя по тону и пристрастию к крепким выражениям, он вполне мог выпалить: «Какого дьявола!» Но узнав, что мисс Силвер просто гостит у миссис Эбботт, он успокоился.

— У моей тети служит отличная кухарка, сэр. Там нас накормят гораздо лучше, чем в отеле.

Лэм хмыкнул.

— Ладно, против ленча я ничего не имею. Посмотрим, что из этого выйдет. Вы говорите, мисс Силвер хочет увидеться с вами?

— Да, кажется, она что-то обнаружила.

К тому времени, как Фрэнк вернулся к телефону, Мэгги окончательно потеряла терпение, но ей пришлось довольствоваться кратким:

— Хорошо, скоро буду.

Услышав шаги входящего Фрэнка, мисс Силвер отложила вязанье и после краткого обмена приветствиями мрачно произнесла:

— Надеюсь, ты не думаешь, что я оторвала тебя от важных дел без весомой причины. Сообщить о своей находке по телефону я не решилась. Мне говорили, в деревне есть одна девушка, которая постоянно подслушивает чужие разговоры. Она калека, у нее полным-полно времени, а этот случай наверняка интересует ее. Вот я и подумала, что старший инспектор мог бы отпустить тебя… надеюсь, с ним все в порядке?

Фрэнк засмеялся.

— А что с ним сделается? Как только он приехал, все сразу засуетились. Итак, я здесь. Что вы хотели сообщить мне?

Мисс Силвер положила на колени детскую кофточку и протянула Фрэнку маленькую книгу в кожаном переплете.

— Что это?

Вновь взявшись за вязание, она объяснила:

— Эту книгу любезно одолжила мне мисс Грей. Она была написана ее отцом, преподобным Августом Греем, бывшим священником этого прихода. Он издал книгу частным образом, после того как несколько лет собирал местные легенды. Если ты посмотришь на левую страницу, то найдешь нечто такое, что даст тебе пищу для размышлений. Пожалуй, можно даже прочесть это место вслух.

Фрэнк придвинул поближе стул и начал читать.

Ему помешал негромкий кашель.

— Прости, мне придется прервать тебя: ты читаешь отрывок из дневника сэра Роджера Пила, местного землевладельца и судьи, современника Эдварда Бранда — того самого, который повесился в роще Мертвеца. Мистер Грей переписал этот отрывок с разрешения наследника, сэра Хамфри Пила. Однажды к сэру Роджеру обратилась вдова по имени Фамарь Болл — священник полагает, что на самом деле ее звали Дамарь. А теперь начинай читать…

Глядя на желтоватую страницу, Фрэнк прочел:

Фамарь Болл рассказала, что ее дочь Джоанна недавно собирала ежевику в лесу возле Коммона и будучи бесстрашной девицей, дошла до самой поляны, на которой стоит дом лесника. Джоанна клянется, что видела, как Эдвард Бранд лепит из глины мамметы…

Фрэнк вопросительно взглянул на собеседницу.

— Что такое «мамметы»?

Мисс Силвер сосредоточенно вязала.

— Это искаженное «Магомет» — невежественные крестоносцы полагали, что так зовут идола, которому поклонялись сарацины. Они привезли это слово с собой в Англию, где оно постепенно изменилось и стало означать небольшую фигурку или куклу.

— Мудрая наставница, — еле слышно пробормотал Фрэнк и продолжил читать:

…видела, как Эдвард Бранд лепит из глины мамметы, похожие на разных джентльменов округи и их жен, и ставит их сушиться на солнце. Убедившись, что некоторые из них уже высохли, он унес их в дом, а потом вышел и углубился в лес. Одержимая любопытством, Джоанна решила во что бы то ни стало узнать, что он делает с мамметами, и осторожно проникла в дом. Не найдя упомянутых маммет в комнатах, она спустилась в подвал — там-то и нашла их, а также множество других. Среди них были изображения епископа в митре и других людей, например местного священника. В некоторые мамметы были воткнуты булавки, в другие — ржавые гвозди. Одна оказалась совсем черной, словно обуглилась в огне. Джоанна перепугалась и бросилась прочь из леса, а дома с плачем рассказала обо всем матери, упомянутой Фамарь Болл…

Мисс Силвер забрала у Фрэнка книгу.

— Ну, что скажешь, Фрэнк?

Он приподнял светлые брови.

— Я должен сам понять, что вы нашли в этом отрывке?

— Разумеется.

Он покачал головой.

— Я теряюсь в догадках. Внимание привлекает только совпадение поступков Джоанны и Мэри Стоукс — обе в панике выбежали из леса. Но неужели вы считаете, что Мэри испугали мамметы?

— Думай, Фрэнк.

Он растерянно уставился на нее.

— Лучше объясните сами.

Спицы защелкали.

— Тебя отвлекли от главного живописные подробности. Но ты вспомни — что сделала Джоанна? В поисках фигурок она вошла в дом лесника, не обнаружила их в комнатах и потому спустилась в подвал.

Фрэнк Эбботт вскочил.

— Черт, какой я болван! Подвал! Она спустилась в подвал!

Мисс Силвер кашлянула.

— Во всех старых домах есть подвалы, мне следовало сразу вспомнить об этом. А если Эдвард Бранд и вправду занимался колдовством, он наверняка замаскировал вход в подвал. Предлагаю немедленно начать поиски и особенно тщательно обыскать панель возле лестницы. Я уверен, там и найдется вход в подвал.

Ни сержанту Эбботту, ни старшему инспектору Лэму так и не удалось в тот день отведать превосходный ленч, который ждал их в Эбботтсли.

По дому лесника разносился грохот шагов полицейских, эхо повторяло стук молотков и кулаков. В конце концов было обнаружено место, где панель издавала гулкий звук. Ее сняли и увидели за ней узкую крутую лестницу, ведущую в подвал. Остановившись на нижней ступеньке, Лэм осветил подвал, водя из стороны в сторону лучом мощного фонаря. Он хмурился и молчал. После долгой паузы произнес:

— Здесь полно пыли…

Инспектор Смит отозвался:

— Этого и следовало ожидать, сэр.

Лэм хмыкнул и бросил через плечо:

— Принесите лампу, Фрэнк, — света слишком мало.

Лампу принесли и спустили в подвал, инспектор продолжил осмотр.

— Да, пыли уйма, и Смит прав: этого следовало ожидать. Но это еще не все: посветите-ка вот сюда! Видите, о чем я? Похоже, кто-то подмел пол. Не может быть, чтобы следы метлы сохранились на протяжении пары веков. Но если в последнее время здесь подметали, значит, кто-то хотел замести следы, — он повернулся и стал подниматься по лестнице. — Надо осмотреть плиты пола, Смит. Сейчас же поручите это своим людям.

Луизу Роджерз нашли под плитами пола в дальнем углу подвала. На ней было черное пальто, так подробно описанное миссис Хоппер и Мэри Стоукс. Кто-то размозжил ей череп чудовищным ударом. Светлые волосы падали на лицо, как и утверждала Мэри Стоукс, а в мочке уха сверкала единственная бриллиантовая сережка, похожая на кольцо вечности.

Глава 16

Старший инспектор Лэм допрашивал мисс Лили Эммон, машинистку и стенографистку, миниатюрное существо со вздернутым носиком и шапкой курчавых темных волос. Похоже, она недавно плакала, и Лэм, отец трех дочерей, отнесся к ней сочувственно. Взяв протокол вчерашнего допроса Лили, он бегло просмотрел его — ленч с Мэри Стоукс, встреча с Джо Тернберри, сцена в чайной…

— Вы хорошо знали Мэри?

— Да, сэр. Мы работали вместе, пока она не нанялась к мистеру Томпсону.

— Вы были подругами?

— О да, сэр!

Милое, трогательное создание. Наивное, с детским голоском. Что у нее могло быть общего с Мэри Стоукс?

Лили продолжала.

— Конечно, после того как она перешла к мистеру Томпсону, мы стали видеться реже. А потом она заболела, но вскоре ей стало лучше. Я так обрадовалась, когда она позвонила и предложила встретиться! Но сходить с ней в кино я не могла — у меня было назначено свидание в половине пятого. Мы вместе сходили на ленч, побродили по магазинам и, как я уже сказала, встретили Джо Тернберри.

Лили понемногу успокаивалась. С лондонским инспектором, которого она поначалу так боялась, оказалось очень легко разговаривать. Ей вспомнился дядя Берт — не родной дядя, но они с детства привыкли называть его дядей: он часто угощал Лили конфетами, иногда дарил шестипенсовые монетки. Он был таким добрым и так любил детей! Странно, что она сравнила дядю Берта с этим огромным полицейским — впрочем, у них даже манеры были похожими. Точно такое же выражение появлялось на лице дяди Берта, когда он собирался пошутить. Только сейчас им не до шуток, ведь бедная Мэри… Лили сморгнула слезы с ресниц.

— Итак, мисс Эммон, вы вдвоем сходили на ленч. Очевидно, вам было о чем поговорить.

— О да!

— Постарайтесь поточнее вспомнить, о чем вы говорили. Обычно девушки обсуждают кавалеров. Я же хочу знать, не сказала ли Мэри чего-то такого, что поможет нам понять, почему ее убили и кто это сделал. Так вы попытаетесь?

— Да, конечно, — она скомкала конец слова, судорожно вздохнув.

— О чем вы думаете? — поинтересовался Лэм.

— Я… не знаю…

— И все-таки попробуйте объяснить, — добродушно и ободряюще попросил Лэм.

— Не знаю… она говорила…

— Просто рассказывайте обо всем, что помните. Не волнуйтесь, нам важно знать все.

Лили устремила взгляд серьезных карих глаз в лицо инспектору.

— Мы разговаривали, и я заметила, что она уже три месяца сидит без работы и наверняка будет рада опять начать зарабатывать, а она ответила, что это не так важно. Я попросила объяснить, что это значит, а она посмотрела на меня… знаете, как смотришь, когда мог бы что-то объяснить, но не знаешь, стоит ли… — Лили помедлила, ожидая реакции.

— А дальше, мисс Эммон?

— Мне пришло в голову, что она выходит замуж. И я спросила об этом — я очень любопытна, но она встряхнула головой и заявила, что не спешит становиться бесплатной прислугой. По ее словам, глупа всякая девушка, которая не может найти ничего получше замужества. Мне показалось, что она намекает на меня и Эрни — мы копим деньги, чтобы пожениться, и я ответила, что у меня другие взгляды.

Лэм хмыкнул.

— А что она?

Лили покраснела.

— Сказала, что я безнадежно глупа, но она не из таких. Я спросила: «Ты о чем?» — а она засмеялась и объяснила: встречаться с мужчинами ей нравится, но у нее нет ни малейшего желания портить руки стряпней и мытьем посуды. И добавила: «Не хочу быть собственностью мужчины — по крайней мере, такой». Я сказала, что совсем не понимаю ее, она снова засмеялась и негромко сказала: «Если мне повезет, скоро я разбогатею — только смотри, никому!»

— Это правда?

Лили кивнула.

— Да-да. И вид у нее был странным. А потом мы заговорили о чем-то другом. И я подумала… я не знала, что и думать. Я удивлялась… — она замялась.

— Продолжайте.

— В общем, я задумалась об этих деньгах — о том, откуда они возьмутся у Мэри, и…

— Именно это мы и пытаемся выяснить. Скажите, мисс Эммон, а ваша подруга ничего не говорила о своем недавнем испуге?

Глаза Лили стали круглыми, как у котенка.

— Нет, что вы!

— Значит, она не видела ничего, что испугало ее и заставило в панике броситься в деревню?

— Нет, сэр.

— Только намекнула, что у нее скоро появятся деньги?

Лили кивнула и добавила:

— Когда мы ходили за покупками, у Симпсона мы увидели модельное пальто, очень дорогое, и Мэри сказала: «Вот увидишь, скоро я куплю себе такую вещь».

— Она правда так сказала?

— Да, сэр.

— И больше ничего?

— Нет, сэр. Наверное, надо было сразу обо всем рассказать вам, но я была сама не своя и думала, что ее слова не имеют значения… Я так разволновалась…

— Но теперь вы можете рассказать мне все. Вы хотите что-то добавить?

Она сморгнула слезу.

— Я уговаривала ее уехать последним автобусом. Не помню, с чего начался разговор, но она отказалась, сказала, что они с Джо уедут в семь пятьдесят. Конечно, я удивилась. Она рассмеялась и прищурилась. «Я же порядочная девушка, я не гуляю допоздна! Такого раньше со мной не бывало, да?» Я немного подразнила ее Джо Тернберри, и она фыркнула: «Джо Тернберри? Нет уж, я найду себе кого-нибудь получше!» Она снова усмехнулась и продолжала: «Я вернусь домой пораньше, ни за что не поцелую Джо на прощание, а потом…» Мне стало любопытно: «Что потом, Мэри?» — «Очень хочешь знать, дорогая?» Я закивала, но она не ответила, и я перевела разговор на другое.

Лэм подался вперед.

— Мисс Эммон, как, по-вашему, что все это значило: то, что она спешила домой, называла себя порядочной девушкой, ничего не позволяла Джо Тернберри? Какое впечатление у вас сложилось? Скажите честно. Что вы думаете?

Лили ответила без промедления:

— По-моему, она с кем-то встречалась.

Глава 17

Старший инспектор рассказывал сержанту Эбботту о допросе Лили Эммон, когда зазвонил телефон. Они сидели в кабинете инспектора в Лентоне и попросили приглашать их к телефону, только если позвонят из Скотленд-Ярда. Фрэнк Эбботт снял трубку, послушал минуту и передал трубку шефу.

— Это вас, сэр. Уилтон из Скотленд-Ярда.

Стоя у стола, Фрэнк отчетливо слышал голос сержанта Уилтона в трубке.

— Это вы, сэр? Говорит Уилтон. Мы нашли парня, который встречался с Луизой Роджерз. Некоего Мишеля Феррана. Француза. На след вышли неожиданно: в Хэмпшире нашли брошенную машину и по номеру узнали ее хозяина. Он говорит, что дал машину миссис Роджерз в прошлую пятницу, восьмого. В тот день, когда она исчезла.

Лэм выпрямился, облокотился на стол и плотнее прижат трубку к уху.

— Где была брошена машина?

— Ее оставили перед гаражом близ Бэзинстоука уже в темноте. Потом кто-то позвонил в гараж и пообещал забрать машину через день-другой. Звонку не придали никакого значения, кто и откуда звонил — неизвестно.

— А что за машина?

— Старый «остин-семь».

— Когда, говорите, ее оставили?

— В пятницу вечером. А звонили в гараж примерно в половине девятого.

— В машине есть отпечатки пальцев?

— На это не стоит рассчитывать, сэр. Гараж довольно большой, машину переставляли с места на место почти все механики. Вы же знаете, как это бывает. На дверцах и руле не осталось живого места.

— Надо привезти сюда этого Феррана, чтобы он опознал труп. Миссис Хоппер приедет в половине третьего. Отправьте кого-нибудь встретить их.

Разговор продолжался еще несколько минут.

Повесив трубку, Лэм повернулся к Фрэнку Эбботту.

— Вы, похоже, слышали, что он говорил: Я попросил привезти сюда Феррана. Теперь насчет машины… Понятно, как Луиза Роджерз добралась сюда, но… Бэзинстоук в двадцати милях отсюда. Оставив машину у гаража, надо было как-то вернуться обратно. В этом и вопрос — как? Поездом до Лентона? Давайте посмотрим расписание и проверим… В какое время, вы говорите, Мэри Стоукс прибежала к мисс Грей?

— В седьмом часу. Вскоре после боя часов. Но была суббота. Возможно, к этому моменту Луиза Роджерз уже была мертва. Никто не видел ее после того, как она в пятницу утром вышла из дома миссис Хоппер. Неизвестно, что произошло с утра пятницы до того момента, когда Мэри Стоукс увидела Луизу мертвой. Попробуем взглянуть на дело иначе. Вряд ли Мэри видела само убийство. Сдается мне, она шла в дом лесника, где встречалась с неизвестным мужчиной. Но вместо этого она столкнулась с убийцей, который уносил труп в надежное место. Думаю, Мэри видела именно то, что описала — совпадений слишком много. Судя по следам ее ног, она опрометью убежала из дома лесника, поэтому логично предположить, что она увидела труп в доме или возле него. Но это не значит, что убийство только что свершилось. Не могу поверить, что Луиза была еще жива, когда машину оставили у гаража. Скорее всего, она была уже мертва, ее труп пролежал где-то до вечера субботы, а потом его спрятали в подвале. Убийца при переносе трупа из одного тайника в другой обнаружил пропажу одной из необычных сережек. Должно быть, он перепугался. Я многое отдал бы, чтобы узнать, где и как это произошло, и нашел ли убийца сережку.

Лэм выслушал его, не перебивая:

— В колледже вас научили говорить. А может, это у вас от природы. А теперь признавайтесь: к каким выводам вы пришли самостоятельно, а к каким — с помощью мисс Силвер?

Фрэнк отвел глаза.

Лэм усмехнулся.

— Забудьте на время о своих теориях и посмотрите расписание поездов. Неизвестному пришлось проехать двадцать миль на «остине», да еще в темноте. Он должен был бросить машину в Бэзинстоуке и сесть в поезд. Но где именно?

Фрэнк листал страницы.

— Сейчас узнаем… Луизу вряд ли убили днем. Если убийство произошло в пять часов в пятницу, неизвестный успел спрятать труп и отвести машину. В четверть седьмого он вполне мог оказаться на станции в Бэзинстоуке. В таком случае он мог сесть на поезд в шесть двадцать и с одной пересадкой доехать до Лентона к половине восьмого. Оттуда он и позвонил в гараж. Но зачем ему понадобилось так рисковать?

— Он боялся, что о машине заявят в полицию. Хотел выиграть время, уничтожить отпечатки. Даже если сам он был в перчатках или стер отпечатки, в машине могли остаться следы пальцев женщины.

— Да, пожалуй. И все-таки он рисковал.

— Ничуть. В гараже даже не поинтересовались, откуда он звонит. Он просто выиграл время — чтобы его забыли случайные попутчики. Бэзинстоук — оживленная станция, там вряд ли кто-нибудь обратил внимание на человека, торопливо покупающего билет. Немало местных жителей работает в Лентоне.

Фрэнк приподнял бровь.

— Никакой надежды!

Лэм кивнул.

— Посмотрим на дело с другой стороны: нам поможет второе убийство. Надо найти человека, с которым встречалась Мэри Стоукс. Он может оказаться убийцей, но даже если он чист, то сможет что-нибудь сообщить нам, а мы снимем отпечатки его пальцев. А теперь расскажите, известно ли об этой девушке что-нибудь, о чем мало кто знал?

— Нет, ничего.

— Вот как? Со времен моей молодости деревня заметно изменилась.

— Но даже из этого обстоятельства можно извлечь пользу. У Мэри были серьезные причины хранить свою тайну. Ей приходилось быть очень осторожной.

Лэм кивнул.

— Значит, с кем она могла встречаться?

— Только не с Джо Тернберри.

— Нам уже известно, что Джо тут ни при чем — благодаря отпечаткам. И вовсе не Джо прятал труп миссис Роджерз в субботу вечером — в это время он был дома, что подтвердила его хозяйка, миссис Госсетт. Между нами говоря, думаю, Джо можно исключить из списка подозреваемых. Отвести машину в Бэзинстоук в пятницу вечером он не мог, так как был на дежурстве. Все это еще надо проверить, но похоже, преступления он не совершал, да и вряд ли умеет водить машину.

— Напротив, прекрасно водит — он проработал пару лет в гараже, прежде чем ушел в армию.

— Но если Джо отпадает, кто остается? Видимо, Мэри Стоукс считала, что деревенские парни ей не ровня? А неподалеку от рощи Мертвеца живет мистер Марк Харлоу? Что скажете о нем? И о другом человеке, этом экспериментаторе… как его фамилия? Хатауэй?

Лицо Фрэнка стало непроницаемым.

— Он женат на моей кузине Сисели Эбботт.

— И что же, они счастливая пара?

Ровным, ничего не выражающим голосом Фрэнк ответил:

— Нет, они расстались.

— Значит, снимем отпечатки пальцев Хатауэя и Харлоу. Любой из них мог встречаться с Мэри Стоукс. Поручите это дело Смиту. И заодно пусть узнает, где они были во время убийства Луизы Роджерз, в пятницу, а также в субботу, когда ее труп прятали в другом месте.

Глава 18

Миссис Хоппер, обливаясь слезами, опознала свою постоялицу, подкрепилась крепким горячим чаем и отправилась домой, в Хэмпстед. В полиции Лентона бледный Мишель Ферран давал показания. В кабинете жарко пылал огонь, но он неудержимо дрожал — худой, слабый юноша с преждевременно постаревшим лицом. Он тоже опознал труп и разрыдался над ним так же бурно, как миссис Хоппер. Но сейчас его глаза были сухими. Он сидел близко к огню и никак не мог успокоить дрожащие руки. На беглом английском с сильным акцентом и странным построением фраз, выдававшим иностранца, он давал показания, которые записывал сержант Эбботт.

— Вы хорошо знали миссис Роджерз? — спросил Лэм.

Ферран развел дрожащими руками.

— Хорошо ли я знал ее? Боже мой, да кто мог знать ее, если не я! Наши родители дружили, мы выросли, как брат и сестра. Я немного моложе ее. Луизу я обожал, всюду ходил за ней по пятам, как собачонка… — он содрогнулся, — это было в детстве.

Лэм вытаращил глаза: как все-таки нервозны эти иностранцы! Строжайшим тоном он продолжал:

— Я спрашиваю вас не о детстве, мистер Ферран.

— Но вы же хотели услышать все, что мне известно. Я должен был как-то объяснить, откуда знаю Луизу. Я просто пояснял, в чем дело. Я не кавалер, как это вы называете — я друг семьи. Могу заверить, что родители Луизы были чрезвычайно респектабельными и очень богатыми людьми. Ее отцу, Этьену Боннару, принадлежал ювелирный магазин на рю де ля Пэ.

— Где?

— В Париже, — позволил себе подсказать сержант Эбботт и был награжден сердитым взглядом.

Ферран воодушевленно закивал.

— Но это было еще до войны. Месье Боннара уже нет в живых. Он не пережил оккупацию Франции: в тот день, когда правительство покинуло Париж, с ним случился удар. Его жена, англичанка, доказала свою преданность мужу, погрузившись в пучину скорби. Тем временем немцы приближались к столице. В конце концов мадам Боннар опомнилась и задумалась о будущем своей дочери. Она решила спасаться вместе со всеми ценностями, какие у нее оставались…

— Послушайте, мистер Ферран, а вы откуда знаете все это? Вы были с ней?

— Я? Нет. Я жил с матерью на юге. Все это Луиза рассказала мне, когда мы встретились в Лондоне. Попробуйте представить себе это бегство из Парижа, когда все вокруг бегут, поезда не ходят, бензина не достать. Луиза вела машину, пока не кончился бензин. Дороги были запружены машинами с пустыми баками. Еды не хватало. Иногда боши бомбили колонны беженцев — просто так, ради развлечения. На обочинах рождались дети и умирали старики. Умирала и мадам Боннар. Луиза была в отчаянии. Она везла с собой саквояж, набитый бриллиантовыми ожерельями, браслетами, брошками, кольцами, но не могла купить даже бутылку вина или краюху хлеба, чтобы спасти мать. Она сидела на обочине, ожидая неизвестно чего. Незадолго до темноты начинались бомбежки, вот она и ждала смерти. Стемнело, а она не двигалась с места. Мимо шли люди — целые толпы бранящихся, плачущих, кричащих людей. И вдруг Луиза услышала английскую речь — один человек ругался по-английски. Она вскочила и бросилась к нему — по-моему, она обезумела. Слишком уж много она пережила. Она схватила его за руку и выпалила: «Вы англичанин. Моя мать тоже англичанка. Вы не поможете мне?» Он ответил: «Что я могу? Я не в состоянии помочь даже себе». И тогда она совершила абсолютно безумный поступок. Она объяснила: «В этом саквояже полно бриллиантов. Я отдам вам половину». Он потребовал показать их, вынул из кармана фонарь и включил его. Луиза открыла саквояж. Незнакомец сунул в него руку, схватил пригоршню украшений — они ярко заблестели на свету. Внезапно свет погас, незнакомец выхватил у Луизы саквояж и исчез. Все ее состояние пропало, и незнакомец вместе с ним!

Мишель горестно развел руками.

— Вообразите ее отчаяние! Она вернулась к матери. Наутро мадам Боннар умерла — шок, усталость, одиночество.. Луиза просто шла вперед, не зная куда, не зная зачем. Наконец она добралась до знакомых мест, одна семья приютила ее. Луиза потеряла все, что имела, — кроме нитки жемчуга и ожерелья, которые были на ней. Эти ценные вещи она могла продать — но сделала это позже. После окончания войны она вышла замуж за английского офицера Роджерза. Брак оказался неудачным, они расстались. Он уехал в Англию — она осталась во Франции. Потом она узнала, что ее муж умер, и приехала в Англию, чтобы уладить все формальности. Он завещал ей небольшую сумму. Здесь мы и встретились.

Фрэнк Эбботт быстро записывал показания. Лэм спросил:

— В то время вы уже жили в Англии? Чем вы здесь занимались?

К этому моменту Мишель успокоился и окончательно овладел собой. У огня он согрелся, перестал дрожать и ответил без промедления:

— Да, я жил здесь, месье. Мой отец — владелец отеля. Когда мы с Луизой были еще детьми, моему отцу принадлежал отель в Париже. Теперь у него есть отель в Амьене. Друг отца — управляющий отеля «Люкс» в Лондоне. Отец отправил меня в Англию совершенствовать английский и набираться опыта — это часто практикуют в нашем бизнесе. Здесь я и встретился с Луизой после десятилетней разлуки.

Лэм удивленно вскинул брови.

— И вы сразу узнали ее?

Улыбка на миг преобразила смуглое худое лицо и тут же исчезла.

— Нет, месье, что вы! Однажды вечером я увидел ее — она была в элегантном черном платье. Я отметил редкое сочетание светлых волос и карих глаз. Потом понял, что эта женщина кого-то мне напоминает, и вдруг заметил сережки и понял, что передо мной Луиза.

— Сережки?

Мишель подкрепил свои слова жестом бледных выразительных рук.

— Да, да, месье — сережки! Месье Боннар, отец Луизы, заказал их по своему рисунку и подарил дочери на восемнадцатилетие. Из-за этих украшений в семье произошла небольшая размолвка. Месье Боннар преподнес свой подарок, но мадам Боннар заявила, что Луиза еще слишком молода: молодой девушке не пристало носить бриллианты. Но подарок очаровал Луизу. Она плакала, умоляла и в конце концов получила серьги. Они так необычны, что по ним я сразу узнал Луизу. Я подошел к ней и заговорил: «Простите, вы, случайно, не знакомы с Мишелем Ферраном?» Она сразу узнала меня. Если бы не люди вокруг, мы бы обнялись. Она сказала, что ужинает одна. Там, где мы встретились, поговорить было невозможно. Мы договорились о новой встрече, тогда она и рассказала все, что с ней случилось. Потом мы часто встречались. Однажды она пришла на встречу очень бледная и взволнованная. Она пропадала несколько дней — ездила по делам в Ледлингтон, где жили и умерли родители капитана Роджерза. Их дом пришлось сдать, мебель увезти на склад. Луиза съездила туда, чтобы выяснить, нельзя ли продать ее. Она жила в отеле «Бык» — ему три или четыре столетия, ворота в форме арки ведут во внутренний двор. Окно номера Луизы выходило как раз во Двор. Заняв номер, она разделась; ночная рубашка уже лежала на кровати. Было еще не так поздно, десятый час, но она очень устала. Потушив свет, она подошла к окну и Распахнула его. Стояла чудесная ночь, звезды были так красивы. Луиза залюбовалась ими, и вдруг окаменела: под ее окном прошел какой-то мужчина, что-то уронил и чертыхнулся. Месье, она объяснила мне, что именно эти слова услышала, убегая из Парижа. Она клялась, что никогда не забудет их. Едва услышав их вновь, она сразу все вспомнила. Голос и слова были до боли знакомыми. Это был тот самый человек — Луиза не могла ошибиться.

Лэм смерил его пристальным взглядом.

— Послушайте, мистер Ферран, но это же невероятно!

Его собеседник сделал нервозный жест.

— Месье, я просто повторяю то, что услышал от Луизы. Она говорила, что голос и слова были ей знакомы, но это еще не все. Тот человек вынул фонарь и принялся искать оброненную зажигалку. Она лежала на каменных плитах, он осветил ее фонарем и нагнулся, чтобы поднять. Луиза узнала его руку. Как вы помните, тот незнакомец осветил фонариком драгоценности, а потом сгреб их в ладонь. Луиза запомнила какую-то метку у него на руке — какую именно, не знаю, Луиза не говорила. Но она видела ее ночью, когда лишилась драгоценностей, и потом снова разглядела из окна отеля «Бык». Мужчина быстро ушел. Луиза не могла догнать его — была босиком, в одной ночной рубашке. Она поспешно оделась и выбежала во двор. Вокруг было темно и тихо. Она попыталась узнать у портье, кто заходил в отель, предложила ему… как это по-английски? Щедрые чаевые. Портье сообщил, что от отеля только что отъехала машина: сидящие в ней два джентльмена заходили выпить, пока их шофер менял колесо. Луиза попыталась узнать их имена, но портье заявил, что не знает этих людей, ему и в голову не пришло спрашивать, откуда они и куда едут. Луиза была в отчаянии. Она спросила, не запомнил ли кто-нибудь номер машины. Помня о чаевых, портье старался помочь, но выяснилось, что номера машины никто в отеле не запомнил. Луиза поняла, что больше ничего не узнает, ушла к себе в номер и расплакалась. Внезапно в дверь постучал портье. Он сообщил, что один из тех джентльменов обронил в гараже конверт, его только что обнаружили. Конверт пустой, но… Сообразив, чего он ждет, Луиза дала ему еще денег. На конверте значились имя и адрес.

Старший инспектор не выдержал:

— Ну наконец-то! Назовите их, не тяните!

Мишель Ферран снова развел руками.

— Увы, месье, я их не знаю. Луиза подробно рассказала мне обо всем — но ни имени, ни адреса так и не сообщила.

Лэм недовольно нахмурился.

— Вот как?

— Да, месье, — Мишель подался вперед. — Такой она была с детства: рассказывая о чем-то, она всегда недоговаривала, оставляла подробности при себе. Она терпеть не могла выслушивать слова вроде: «Вот как ты должна была поступить». Ей было одиноко, моей бедняжке Луизе, она была очень привязана ко мне, но в советах не нуждалась, не желала слышать от меня: «Ты поступила неправильно».

Лэм хмыкнул. Странные все-таки люди эти французы. Но он не сомневался, что юноша говорит правду.

— А машина? — спросил он. — Когда она взяла ее? Сколько времени прошло после той поездки в Ледлингтон?

Ферран задумался.

— На Новый год она сообщила, что едет в Ледлингтон. Она пробыла там три-четыре дня, затем вернулась в Хэмпстед. Мы встретились шестого, поужинали вместе, и она рассказала мне то, что вы уже знаете. А потом попросила одолжить ей машину и добавила, что уезжает. Я сразу все понял: «Ты хочешь разыскать этого человека. Не делай этого, прошу тебя. Лучше обратись в полицию». Она засмеялась и ответила: «Все мужчины одинаковы: вечно они от чего-нибудь отговаривают женщин». Я продолжал убеждать самым серьезным образом: «Луиза, пожалуйста, дождись хотя бы следующей недели. Тогда я смогу сопровождать тебя». Но она возразила: «Мишель, у тебя хватает своих дел!» Потом засмеялась и сказала, что я поспешил с выводами: машина нужна ей, чтобы навестить тетю мужа, капитана Роджерза, — его единственную родственницу, оставшуюся в живых. По ее словам, мисс Роджерз жила в деревне в шести милях от железной дороги. «Если я поеду поездом, — объяснила Луиза, — мне понадобится целый день, а это слишком долго». Не знаю, поверил я ей или нет, но машину дал. Уже не в первый раз. Луиза всегда добивалась своего — такая уж она была, — он уронил голову на ладони и застонал. — Это все, месье.

Глава 19

Тот день был отмечен сразу несколькими событиями. Во-первых, миссис Каддл задержалась, готовя для мисс Грей чай и ужин, и как только она надела пальто и шляпку и вышла из коттеджа священника, разразился ливень. Первые несколько капель застигли ее у садовой калитки, и не успела она пройти и двадцати ярдов, небеса разверзлись и хлынул дождь. Несколько минут миссис Каддл брела, ничего не замечая. Затем физическое неудобство заставило ее забыть о горе и тоске, не покидавших ее последние десять дней. У нее не было с собой ни зонта, ни плаща. Капли текли по ее лицу, скатывались за шиворот — крупные и пронизывающе-ледяные. Повернувшись, она побежала обратно в коттедж, хлюпая по грязи.

Примерно в это же время старший инспектор Лэм, инспектор Смит и сержант Эбботт рассматривали отпечатки пальцев Гранта Хатауэя и Марка Харлоу. Фрэнк незаметно вздохнул с облегчением, убедившись, что с Мэри Стоукс в доме лесника встречался не Грант и не Марк.

Лэм хмыкнул.

— Никаких зацепок. А как насчет алиби?

Свежее, но невыразительное лицо Смита словно одеревенело. Визит в Дипсайд прошел неудачно, распространяться о подробностях ему не хотелось. Жаль, что это задание досталось именно ему. Вот если бы ему приказали арестовать Гранта Хатауэя, он доказал бы, что способен исполнять свой долг. Но звонить в дверь, просить у джентльмена отпечатки пальцев и расспрашивать, где он провел пятницу и субботу было как-то неловко. Эта неловкость и звучала в голове Смита, пока он отчитывался перед старшим инспектором.

— Сэр, сначала я отправился в Дипсайд, но мистера Хатауэя дома не оказалось. Похоже, он куда-то уезжал на выходные.

Лэм выпрямился и насторожился.

— На выходные?

— Да, сэр.

— Когда он уехал?

— В воскресенье утром. Позавтракал в восемь и в половине девятого уехал на машине. Примерно в это время обнаружили труп Мэри Стоукс.

Лэм хмыкнул.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ничего, сэр. Просто он не мог знать об убийстве, если только…

— Если только не сам убил ее — так?

Достанься Смиту от природы лицо повыразительнее, на нем отразилось бы потрясение. Он смущенно отозвался:

— Я не собирался делать выводы. Просто напомнил, что труп Мэри Стоукс нашли только после восьми, а труп Луизы Роджерз — днем в воскресенье. Поскольку мистер Хатауэй отсутствовал с половины девятого в воскресенье до половины двенадцатого сегодняшнего дня, естественно, он не подозревал, что здесь произошло.

Фрэнк Эбботт заметил, как потемнело лицо Лэма. Смит ходил вокруг да около, а старший инспектор этого не терпел.

— Значит, он заявил, что ничего не знал, так?

Смит с безмолвным упреком посмотрел на него.

— Да, так и было. Я прибыл в Дипсайд примерно в половине двенадцатого, мне открыла экономка. Она сообщила, что мистер Хатауэй уехал в воскресенье утром и до сих пор не вернулся. Но в это время он подъехал к дому, я попросил разрешения поговорить с ним, и он провел меня в кабинет. Мистер Хатауэй явно был недоволен и не скрывал, что я ему помешал. «Итак, что вам угодно?» — спросил он раздраженно. Меня вдруг осенило: он не знает, что произошло в деревне за время его отсутствия. Я решил промолчать и объяснил, что мы расследуем дело о вторжении в дом лесника и потому снимаем отпечатки у всех, кто живет близ Лейна, а также выясняем, кто из местных жителей чем занимался в пятницу и субботу вечером, восьмого и девятого января. Мистер Хатауэй усмехнулся и заявил: «Вы расследуете эти выдумки — рассказ Мэри Стоукс?» Я подтвердил: «Именно так», — а он снова рассмеялся и заявил, что нам, видимо, больше нечем заняться.

— Так и сказал? — отозвался Лэм.

— Да, сэр. Я спросил разрешения снять отпечатки его пальцев, и он согласился. Но что касается алиби, все прошло не так гладко.

Инспектор вынул блокнот и зачитал вслух:

Пятница, восьмое января. Мистер Хатауэй утверждает, что покинул дом примерно в пять вечера и вернулся позже, когда именно — он не помнит. Говорит, что гулял и не смотрел на часы.

Смит виновато взглянул на Лэма.

— Я не знал, стоит ли уточнять, поэтому просто спросил, не встретил ли он кого-нибудь на Лейне.

— Надеюсь, тактично?

— Да, конечно. Честно говоря, допрашивать мистера Хатауэя нелегко.

— Он не желал отвечать на вопросы?

Смит покраснел.

— Я бы так не сказал. Но и помогать следствию он не собирался.

Сержант Эбботт, который разглядывал отпечатки пальцев, незаметно прикрыл рот ладонью. Эвфемизм инспектора насмешил его, а сержанту, ведущему расследование не пристало отвлекаться, тем более на эвфемизмы коллег.

Лэм даже не улыбнулся.

— А прислуга?

— От нее почти ничего не удалось узнать. В доме тридцать лет служит экономкой пожилая дама, миссис Бартон. Постоянных выходных у нее нет, но восьмого, в пятницу, она ходила в деревню, поужинать к своей приятельнице — жене почтмейстера. Горничная Агнес Рипли обычно уходит по субботам, но на этот раз отпросилась, уехала в Лентон и вернулась автобусом без десяти девять. По пути она зашла на почту, поговорила несколько минут со знакомой и вернулась домой вместе с миссис Бартон. Они не заметили, когда именно вернулись, но кажется, была половина десятого. Мистер Хатауэй съел оставленный ему холодный ужин, но к слугам не вышел. Они легли спать в половине одиннадцатого и слышали его шаги примерно полчаса спустя.

Лэм хмыкнул.

— Вероятно, Луизу Роджерз убили в пять часов — по заключению медэкспертов, через три-четыре часа после последнего приема пищи. Где она обедала, нам неизвестно. Может быть, прихватила еду из Лондона и перекусила в машине, а может, ее кто-нибудь видел в ресторане. Несомненно, она приехала сюда в поисках человека, укравшего ее бриллианты. Она считала, что на конверте, полученном от портье в отеле «Бык», указан адрес похитителя. Если бы она приняла разумный совет мистера Феррана и обратилась в полицию, сейчас она была бы жива. Я ничего не имею против женщин, но они часто попадают в беду, считая, что сами способны справиться с любым затруднением. Вот и еще одно доказательство тому, что они не правы. Итак, у нее есть имя и адрес на конверте. Предположим, это имя и адрес мистера Гранта Хатауэя. Надо найти его дом. В деревне на воротах не вешают таблички с именами хозяев. Луизе приходится расспрашивать местных жителей — интуицией тут не обойтись. Надо найти человека, который объяснил ей, как проехать к Дипсайду — если речь идет о Дипсайде. Попробуем обратиться за помощью на Би-би-си. Исходя из предположения, что человек, которого мы ищем — мистер Хатауэй, проверим время. Он покинул дом примерно в пять и не сказал, когда вернется. Со слов экономки и горничной нам известно только, что он поднялся в спальню в одиннадцать. Значит, он где-то пропадал целых шесть часов… А мистер Харлоу?

Инспектор Смит снова заглянул в блокнот и опять начал с выражения, недавно насмешившего Фрэнка Эбботта.

— Мистер Харлоу охотно помогал следствию, был очень любезен и все спрашивал, чем он может быть полезен. Он объяснил, что в пятницу работал — как вам известно, он пишет песни. По его словам, одна из песен у него никак не получалась, и он решил выйти прогуляться. На часы он не посмотрел. Было еще светло — значит, примерно пять или половина шестого. Мистер Харлоу сообщил, что он вышел из задней калитки на Лейн, пересек главную дорогу и прошел по Лейну мимо Дипсайда. По пути он, насколько ему известно, никого не встретил.

Лэм фыркнул.

— Что это значит — «насколько ему известно»?

— И я задал тот же вопрос, а он ответил, что думал только о песне, которую никак не мог дописать, и потому вполне мог не заметить случайного прохожего.

Фрэнк Эбботт пробормотал:

— У нашего приятеля артистический темперамент.

Смит кивнул.

— Да еще какой! Он утверждает, что шел, пока не заметил впереди огни Лентона, и двинулся к городу. Там он зашел в кинотеатр, посмотрел фильм, перекусил в кафе и пешком вернулся домой примерно к десяти.

— А что говорит прислуга? Она есть в доме?

— Мать и дочь средних лет, очень респектабельные, по фамилии Грин. Они сказали, что мистер Харлоу позвонил из Лентона и предупредил, что перекусит там, а также что они слышали, как он вернулся часов в десять. Миссис Грин добавила, что обычно он уходит из дома, когда ему не работается. И она, и ее дочь к этому привыкли.

Лэм подался вперед.

— В какое время он позвонил?

— Примерно в половине девятого или чуть позднее. Миссис Грин вспомнила, что до этого смотрела на часы в половине девятого, а вскоре прозвучал звонок.

— Хм… Что касается времени, преступление мог совершить как мистер Хатауэй, так и мистер Харлоу. Насколько мне известно, оба служили в армии. Не был ли кто-нибудь из них во Франции в сороковом году?

— Кажется, был.

Лэм повернулся к сержанту.

— Вы в этом уверены?

— Хатауэй участвовал в отступлении в Дюнкерк. Он попал в плен, сбежал и двинулся на запад. Подробности армейской карьеры Харлоу мне неизвестны, но кажется, во время отступления он тоже был во Франции. Недавно я что-то слышал об этом.

— Кто-нибудь из них служил в десантных войсках?

— Да, Хатауэй. Он награжден орденом «За боевые заслуги».

— У кого-нибудь из них есть шрам или другая отметина на правой руке?

Фрэнк Эбботт начал: «Не знаю…» — и тут же осекся, вспомнив про тонкий белый шрам на левой руке Гранта Хатауэя — на костяшках указательного и среднего пальцев. Лэм вполне мог ошибиться. Шрам должен был находиться на левой руке: правой незнакомец держал фонарь, а левую сунул в саквояж. Или наоборот? Эбботт пожал плечами, понимая, что тут легко ошибиться.

Лэм только и смог, что фыркнуть. Смит нерешительно произнес:

— У мистера Хатауэя есть старый шрам на левой руке. У мистера Харлоу правая рука заклеена пластырем — он говорит, что поранился о колючую проволоку.

Лэм заерзал на стуле и снова повернулся лицом к Смиту.

— Как я уже сказал, любой из них мог убить Луизу Роджерз, отвести ее машину в Бэзинстоук и добраться поездом до Лентона. У нас нет никаких улик ни в их пользу, ни против них. У обоих была возможность и мотивы. Вот все, чем мы располагаем. Забудем на время о пятнице. Перейдем к субботе, девятому января — тому дню, когда Мэри Стоукс прибежала в коттедж священника, перепуганная видом трупа. Думаю, она действительно видела его — где-то возле дома лесника или внутри дома. Она с кем-то встретилась в лесу или наткнулась на убийцу, который прятал труп в подвале. Видимо, вы оба уже поняли, что убийца не был тем мужчиной, с которым она встречалась. Вряд ли этот человек назначил ей свидание, а сам тем временем решил избавиться от трупа. Это первое. Вот и еще одно обстоятельство: кем бы ни был убийца, он знал о существовании подвала. Вы не могли найти его целую неделю, и не нашли бы, если бы не упоминание в старой книге, которую прочла мисс Силвер. Но убийце незачем было ломать голову: он точно знал, что в доме есть под вал. Нам пришлось снимать панель, чтобы обнаружить дверь, а он знал, как она открывается. Все это означает только одно: убийца — местный житель или человек, хорошо знакомый со здешними местами. Им может оказаться как мистер Грант Хатауэй, так и мистер Харлоу. Должно быть, в каждом доме хранится по экземпляру книги священника… — Лэм повернулся к Фрэнку. — Вам что-нибудь известно об этом?

— Кажется, у старого мистера Хатауэя была эта книга. И не только у него.

Лэм кивнул.

— Так я и думал, — он повернулся к Смиту. — А что известно насчет девятого, субботы? Где были эти два джентльмена между половиной шестого и, скажем, половиной седьмого или семью часами?

Смит помедлил.

— Этот вопрос я задавал осторожно, не настаивая. Мистер Хатауэй сказал, что уехал на велосипеде в Дипинг примерно в десять минут пятого. Я спросил, не встретил ли он кого-нибудь на Лейне — спросил невзначай, как вы понимаете, — и он заявил, что обменялся парой слов с миссис Хатауэй, которая как раз гуляла с собаками.

Лэм вскинул брови.

— Со своей женой?

— Да, сэр.

— Странно… Они ведь расстались. Итак, он поговорил с женой и поехал в Дипинг.

— Нет, сэр. Он сказал, что передумал и вернулся домой.

— Хм… тоже странно. А потом снова уехал из дома?

— По его словам — нет. Он выпил чаю, написал несколько писем и занялся счетами у себя в кабинете. Разумеется, этого никто не может подтвердить. Горничная не заходила к нему.

— А мистер Харлоу?

— Говорит, что выпил дома чаю, немного поиграл на пианино и отправился на прогулку — в какое время, неизвестно, он не смотрел на часы. Он утверждает, что ходит гулять почти каждый вечер, когда бывает дома. Он вышел из ворот дома, поэтому к Лейну не приближался. По дороге он никого не встретил.

Лэм положил широкую ладонь на колено.

— Значит, мы вернулись к тому, с чего начали. Любой из них мог ускользнуть в дом лесника, как только стемнело. Доказать или опровергнуть это предположение нам нечем.

Последовала пауза. Посмотрев на инспектора Смита Фрэнк Эбботт холодным тоном спросил:

— А что известно о других отпечатках?

Лэм живо обернулся.

— Каких отпечатках?

— Которые я попросил Смита снять.

— Вы попросили? С какой стати?

— Я просто хотел помочь следствию. В сущности, я…

— Довольно! Что вы задумали?

Фрэнк подавил невольную улыбку. Ему удалось незаметно достать красную тряпку и помахать ею перед носом быка. И бык встрепенулся.

— Мне казалось, что эти отпечатки могут представлять интерес.

Инспектор Смит покинул комнату, Лэм перестал сдерживаться. Его лицо побагровело, голос стал зловещим.

— Ну, что все это значит? Чьи это отпечатки и чья идея — ваша или мисс Силвер?

— Не моя, сэр.

Лэм хватил кулаком по столу.

— Когда мне нужны советы дилетантов, я прямо говорю об этом!

— Это не советы, шеф, — просто отпечатки.

Кулак снова грохнул по столу.

— Чьи это отпечатки и где она их взяла?

— Отпечатки Альберта Каддла, шофера Харлоу. Мисс Силвер неосторожно выронила конверт, а Альберт поднял его.

Громовым голосом Лэм продолжал:

— Шофер Харлоу? Но при чем тут он?! Почему она считает, что он замешан в этом деле?

Решив, что худшее уже позади, Фрэнк попытался поразить воображение шефа фактами.

— Видите ли, сэр, он женат на женщине, которая намного старше его, и, кажется, их семейная жизнь не складывается. В последнее время миссис Каддл выглядит так, словно на нее обрушилась крыша дома. Мод добыла эти сведения обычным путем — от сплетниц, приглашенных на чай. Откровенно говоря, я сам предложил тете позвать на чаепитие двух самых разговорчивых подруг. Они старательно перемыли косточки Каддлам.

Инспектор Смит вернулся.

— Эшби только что закончил с отпечатками, — сообщил он. — Посмотрите, сэр!

Фрэнк встал и обошел вокруг стола. Трое мужчин склонились над отчетливыми отпечатками пальцев. Лэм сравнил их с отпечатками из дома лесника. Сходство было несомненным.

Спустя мгновение Лэм заговорил:

— Ну, наконец-то хоть что-то прояснилось. Больше нам незачем искать мужчину, с которым встречалась Мэри Стоукс.

Глава 20

Ливень, заставивший миссис Каддл вернуться в дом священника, через десять минут сменился тихим дождем. Миссис Каддл, успевшая повесить пальто в коридоре, чтобы не закапать пол кухни, снова надела его, попросила у мисс Алвины старый зонт, вышла на сумеречную улицу и возобновила путь домой.

Примерно через четверть часа Сисели Хатауэй, сняв трубку, услышала взволнованный голос, интересующийся, дома ли мистер Фрэнк.

— К сожалению, нет. Мисс Винни, это вы?

— Да. Дорогая, что я натворила!

— Что-то случилось?

Мисс Алвина громко вздохнула.

— Да, дорогая, боюсь, да. Не знаю, что и думать — мне не обойтись без совета. Ответственность слишком велика, положение очень серьезное. Мне неприятно думать, к чему это может привести, но что поделаешь! Я так надеялась, что мистер Фрэнк подойдет к телефону…

— Но в чем дело, мисс Винни?

— Дорогая, я не могу сказать это по телефону — это слишком важно! Я всегда говорила, что общая телефонная линия неудобна, что всегда найдутся люди, которые не преминут воспользоваться ею, и они нашлись, как нам всем известно. Мне бы не хотелось называть имен, но все знают… — она всхлипнула.

— Мисс Винни!

На другом конце провода опять послышался вздох.

— О, дорогая, я не знаю, как быть. У меня голова идет кругом!

— Послушайте, мисс Винни, я могла бы привезти к вам мисс Силвер. Если вы чем-то встревожены, она сумеет помочь вам. Фрэнк чрезвычайно высокого мнения о ней.

Мисс Винни всхлипнула.

— Мне необходимо излить душу, — призналась она.

Мисс Алвине пришлось ждать не более десяти минут, но это были самые томительные и страшные десять минут в ее жизни. Она стоически просиживала у постели умирающего отца, и мирная кончина старика не вызвала у нее тех чувств ужаса и растерянности, какие терзали ее сейчас. Только после разговора с Сисели она поняла весь смысл своего открытия, и с каждой минутой осознание сильнее пугало ее.

Когда мисс Алвина открыла дверь, она была бледна и дрожала всем телом. Сисели Хатауэй поздоровалась с ней и сразу направилась к церкви.

— Я ей не нужна, — объяснила она по дороге мисс Силвер. — Пока вы беседуете, я переберу ноты и немного поупражняюсь. Боковую дверь я оставлю открытой — когда будете уходить, загляните ко мне.

Мисс Силвер принесла в дом священника уверенность и спокойствие. Она выглядела так невозмутимо, так обыденно и сдержанно, что мисс Алвина постепенно начала приходить в себя. Самое страшное случается с другими, но не с нами — этим утешаемся почти все мы. Об убийствах мы обычно читаем в газетах, там же видим фотографии убийц. Их всегда находят, судят и выносят приговор. Среди жителей вашей деревни убийц нет. Убийцей просто не может оказаться человек, который застилает вашу постель, моет посуду, готовит вам ужин. Убийцей не может быть обладатель уникального рецепта приготовления земляничного джема, которого в детстве вы учили в воскресной школе. Тревога мисс Алвины отступила, сменившись гнетущей мыслью, что она выставила себя на посмешище. От смущения она покраснела.

— О, господи… боюсь, вы сочтете меня глупой и слишком пугливой. Видите ли, я живу одна, и мне вдруг стало так страшно…

Мисс Силвер ободряюще откликнулась:

— Вы поступили мудро, позвонив нам. А теперь расскажите, что произошло.

— Да, непременно. Как вы добры! Но давайте присядем.

Они стояли в маленькой квадратной прихожей, некогда бывшей одной из комнат коттеджа. Дверь справа вела в гостиную, слева — в кухню. Обе двери были прочными и старыми, с железными засовами. В глубине прихожей крутая лестница уводила к двум верхним спальням, ее ступени были отполированы ногами нескольких поколений обитателей дома, перила блестели, как стекло. Мисс Алвина от перла дверь кухни и включила лампу. В большой нише сиротливо ютилась современная плита. Под потолком проходила потемневшая балка. Викторианский кухонный стол был застелен зеленой американской скатертью, пол устилал коврик. Тикали старинные настенные часы. В кухне пахло стряпней — беконом и, пожалуй, сыром. Ни одна из комнат дома не выглядела уютнее и приветливее.

Дойдя до середины комнаты, мисс Алвина обернулась, румянец сошел с ее лица, она опять побледнела — от мысли, что сейчас ей придется давать объяснения. Ее руки дрожали, она судорожно схватилась за спинку кухонного стула.

— Прошу, расскажите, что вас так встревожило, — произнесла мисс Силвер.

Мисс Алвина торопливо заговорила:

— Речь пойдет об Эллен Каддл — миссис Каддл, которая служит у меня. Каждый день она бывает здесь с девяти до четырех, но задерживается, если у меня намечается званый чай. Я всегда считала, что мне несказанно повезло — ведь она превосходно готовит, я знаю ее с детства. Не могу поверить, что она замешана в таком деле… — мисс Алвина в отчаянии умолкла.

Мисс Силвер успокаивающим жестом положила ладонь в черной шерстяной перчатке на ее плечо.

— В каком деле?

Посмотрев на нее в упор, мисс Винни дрожащим голосом произнесла:

— Я видела кровь…

— О, господи! Какую кровь, мисс Грей?

Плечо под ладонью мисс Силвер дрогнуло.

— На полу в коридоре…

Мисс Силвер опять ахнула.

— На полу была кровь?

Мисс Алвина разразилась слезами. Слова, всхлипы и слезы хлынули потоком.

— Да, да! На полу! Она приготовила мне чай и ушла, но попала под дождь, зонта у нее не было, и ей пришлось вернуться сюда. Она повесила мокрое пальто в коридоре. Дождь был сильным, но скоро кончился, и она попросила У меня зонтик и ушла. А я вышла в коридор — уже не помню зачем, но я взяла свечу, потому что свет погас, — и увидела лужу на полу, под вешалкой, где висело ее пальто. Я сразу заметила ее.

— Прошу вас, продолжайте.

Плечо снова дрогнуло. Мисс Алвина всхлипнула.

— Я поставила свечу на стол и взяла тряпку, чтобы вытереть пол. Он кирпичный, а не каменный, как здесь, поэтому я не сразу заметила, что это за пятно. Я только мысленно упрекнула Эллен за неаккуратность. Но с другой стороны, в коридоре темно. Она наощупь нашла вешалку и сняла с нее пальто и, конечно, не заметила, что с него натекла лужа, иначе вытерла бы ее. Но в коридоре нет выключателя, так что свет невозможно просто включить…

Мисс Силвер снова дружески сжала ее плечо.

— Продолжайте.

Ответом ей стал торопливый всхлип.

— Да, конечно! Дорогая, какой это был кошмар! Я вытерла пол, и… ужас! Тряпка стала красной! Но не от кирпичей, а от крови! Боже, боже! Ведь кровь ни с чем не перепутаешь, верно? — она понизила голос до шепота.

Мисс Силвер кашлянула.

— И что же вы сделали потом?

— Еще одну глупость! Я выронила тряпку, я просто не могла снова прикоснуться к ней, и сразу вымыла руки. Мне в голову стали приходить ужасные мысли о бедной Эллен Каддл — ведь кровь была на ее пальто! Пальто черное, очень старое, пятна на нем незаметны — кровь стала видна, только когда пальто намокло под дождем и вода закапала на пол. Эллен насквозь промокла под дождем. Мисс Силвер, но как же кровь оказалась у нее на пальто? Этот вопрос не дает мне покоя. Бедняжка Эллен выглядела такой измученной, но я думала, из-за мужа — все мы так считали. А теперь эта кровь! Наверное, кровь бедняжки, которую убили — не Мэри Стоукс, а той девушки, которую Мэри видела мертвой в лесу и которую потом нашли в доме лесника. Понимаю, это звучит глупо, но я ничего не могу с собой поделать!

Она ждала опровержений, но напрасно. Лицо мисс Силвер помрачнело, она резко сняла руку с плеча мисс Алвины и спросила:

— Нельзя ли воспользоваться вашим телефоном?

Глава 21

Стук в дверь с трудом пробился сквозь туман, царящий в голове Эллен Каддл. Туман слегка рассеивался, когда она приходила в коттедж и бралась за работу, причем мисс Вин ни, по своему обыкновению, вечно вертелась рядом. Но когда Эллен возвращалась домой, хозяйничала и ждала Альберта, туман становился таким густым и плотным, что она совсем терялась. Уже целых две недели Альберт не приходил домой к чаю…

В дверь опять постучали. Эллен встала и направилась к порогу. Внезапно ее охватил панический ужас. Ужас явился из тьмы и привел тьму за собой, как она слышала в церкви: «Тьма внешняя, там будет плач и скрежет зубов». Значит, и это внешняя тьма. В глазах у Эллен потемнело, но она разглядела на пороге мистера Фрэнка Эбботта, рослого мужчину — полицейского из Лондона, и хрупкую даму, приехавшую в Эбботтсли. Не впустить их было невозможно, и Эллен посторонилась.

— Можно поговорить с вами, миссис Каддл? — спросил рослый мужчина.

Она провела их в гостиную, которой так гордилась, когда вышла замуж за Альберта, и он позволил ей обставить комнату, купить мебель на свои сбережения. Обстановка ему не понравилась, но можно вынести любое ворчание, когда у тебя на полу лежит отличный эксминстерский ковер, на окнах висят красивые шторы, а мебель доставлена из лучшего лентонского магазина. В комнате царил промозглый холод, она казалась нежилой — потому что миссис Каддл заходила сюда, только когда к ней приходили гости. Но даже сейчас в ее груди шевельнулась гордость. Все вокруг было такое красивое, такое новенькое, отполированное до зеркального блеска!

Пока она запирала дверь, рослый мужчина спросил: «Где ваш муж?» Эллен, вспомнив, сколько раз была готова отдать душу, лишь бы знать ответ на этот вопрос, приоткрыла бледные губы и пробормотала:

— Не знаю.

— Его нет дома?

— Его не бывает дома по вечерам.

— Он в деревне?

— Не знаю.

Лэм повернулся к сержанту.

— Попросите шофера — как его там, кажется, Мэй — съездить за мистером Каддлом. Пусть разыщет его и привезет сюда.

Фрэнк Эбботт вышел и вскоре вернулся. Лэм положил шляпу на подлокотник угловой кушетки и сел. Пружины Даже не скрипнули.

Миссис Каддл осталась стоять. Она совсем исхудала. Черное платье подчеркивало худобу впалых щек, мертвенную бледность, покрасневшие веки. Мисс Силвер коснулась ее руки, и Эллен вздрогнула.

— Простите?

— Думаю, вам лучше сесть.

Эллен Каддл было все равно что делать — сидеть или стоять. Она послушно опустилась на стул, который в лентонском магазине называли простым и элегантным — маленький, прямой, с желтым узором на спинке, с сиденьем, обитым ярким искусственным шелком, закрепленным золотистыми гвоздиками.

Мисс Силвер устроилась на кушетке, а Фрэнк — в меньшем из двух кресел. Лэм, непоколебимый и решительный в своем просторном пальто, дождавшись, когда все усядутся, произнес:

— Откуда на вашем пальто взялась кровь, миссис Каддл?

Вопрос пронзил мрак и туман, словно зигзаг молнии — на одно страшное мгновение она так ярко высветила мысли Эллен, что та увидела все, чего старалась не замечать, что прятала в дальних уголках. Но теперь все тайное стало явным, как в первый раз. Однако прошла минута — и все вокруг опять скрылось в тумане. Эллен не знала, заплакала она или нет. Она прижала ладонь к горлу, с трудом раздвинула сухие губы и спросила:

— На каком пальто?

Лэм переглянулся с мисс Силвер, и та негромко кашлянула.

— На черном пальто, миссис Каддл, том самом, которое вы только что сняли. Не могли бы вы показать его старшему инспектору Лэму? Сегодня днем вы промокли и повесили пальто в коридоре дома мисс Грей. На полу под ним образовалась лужица. Видимо, пальто пропитано кровью насквозь: лужа была ярко-красной.

Эллен Каддл уставилась на нее широко открытыми остекленевшими глазами. Лэм резко вмешался:

— Так откуда на вашем пальто взялась кровь?

С миссис Каддл что-то произошло: она вдруг перестала что-либо чувствовать, онемела вся, как немеет рука или нога. Та ее часть, что изнывала от боли и страха, вдруг окаменела и постепенно перестала ныть. Вскоре боль совсем утихла. Такого с Эллен еще никогда не случалось, она испытала ни с чем не сравнимое облегчение. Выпрямившись на стуле, она произнесла:

— Должно быть, когда я упала на колени в лесу.

— Господи… — еле слышно выговорила мисс Силвер. Лэм подался вперед.

— Если это чистосердечное признание, должен предупредить: любые ваши слова могут быть обращены против вас. Вы понимаете?

Эллен кивнула.

— Итак, расскажите нам, как это произошло.

Глядя ему в глаза, Эллен ответила:

— Это был Альберт.

Карандаш Фрэнка Эбботта заскользил по странице. Лэм живо спросил:

— Вы хотите сказать, что ваш муж убил женщину, которую нашли в доме лесника?

Эллен покачала головой.

— Я не знаю, кто ее убил. Я искала Альберта.

— Когда вы его искали? В какой день?

— В пятницу вечером.

— В пятницу девятого января?

— Правильно.

— Итак, вы направились в лес. В какой?

— В рощу Мертвеца — по другую сторону Лейна.

— Что вы там делали?

— Шла за Альбертом.

— Почему вы решили, что он там?

Эллен поднесла ладонь к горлу. Ничего уже не болело, но она на миг вспомнила, как сильна была боль.

— Я давно знала, что он ходит в рощу. По одной-единственной причине: из-за женщины. Там редко бывают люди. Я не знала, какая из женщин согласилась бы отправиться в этот лес. Потом я вспомнила о Мэри Стоукс — она из тех, кто ничего не боится, и решила, что это она. Она часто приносила нам яйца и масло, и я замечала, как смотрит на нее Альберт. В среду она опять зашла к нам. Я купила яйца и вышла за сдачей. Вернувшись, заметила, как она быстро положила на полку кисет Альберта — там он хранил табак. Я помедлила у двери. Мэри не знала, что я слежу за ней — я не издавала ни звука. Когда она ушла, я открыла кисет и в табаке нашла клочок бумаги со словами: «В пятницу, в то же время, на том же месте».

Она сама произнесла слова, которые резали ей сердце, словно острый нож, но на этот раз ничего не ощутила. Это были просто слова, нацарапанные на клочке бумаги, они привели Эллен в рощу Мертвеца. Она осеклась.

Лэм спросил:

— Вы решили, что таким образом Мэри Стоукс условилась с вашим мужем о встрече в доме лесника? Можете не отвечать, нам известно, что они встречались там. В доме повсюду отпечатки их пальцев.

Эллен Каддл покачала головой. Она была готова ответить на все вопросы — так она и сказала.

— Вы прекрасно держитесь. Продолжайте, расскажите нам, что случилось в пятницу.

— В половине пятого я вернулась от мисс Грей. Альберт мыл машину, весь двор был залит водой. Я спросила, останется ли он выпить чаю. В половине шестого он пришел домой на чай. Я предложила приготовить что-нибудь, но он отказался от еды, заявив, что уходит. Я поинтересовалась, когда он вернется, а он сказал, что это не мое дело. Он отмалчивался и не смотрел на меня. Взяв велосипед, он выехал через заднюю калитку.

— В какое время это было?

— Примерно в половине шестого или чуть позже. Я развела огонь, немного прибралась, мы выпили чаю и он уехал.

— Вы помните, как он был одет?

Эллен кивнула.

— В синий саржевый костюм. Я сразу поняла, что он спешит к ней — ради других женщин он не стал бы так наряжаться.

— Он надел пальто?

— Нет, только форменную куртку. Было холодно… — Ее передернуло при вспоминании о том холодном дне. Но ее мозг по-прежнему пребывал в оцепенении.

— Продолжайте, миссис Каддл. Ваш муж уехал на велосипеде. А что в это время делали вы?

— Подождала немного и отправилась за ним. Усидеть дома я не могла. Надела пальто и шляпу и выбежала за ворота. Я надеялась увидеть фонарик велосипеда, но было слишком темно. Я и не подозревала, что уже стемнело. Вернулась за фонарем, — она помолчала минуту, обеспокоенно нахмурилась и добавила: — Но фонарь я не нашло. Он всегда лежал на полке и вдруг исчез. Я обыскала весь дом, но напрасно. Я потеряла целых полчаса.

— Что же было дальше?

С лица Эллен не сходило выражение тревоги.

— Я вышла из дома без фонаря, у самой рощи случайно сунула руку в карман и нашла его там. Должно быть, я сама его туда положила, собираясь выйти из дома. Но я не помню, как это было.

— Вы просто думали о другом — такое случается. Не волнуйтесь. Продолжайте, пожалуйста.

— Посветив фонарем в сторону кустов, я вошла в лес…

— Минутку, миссис Каддл. Вы не видели на Лейне или возле леса никаких машин?

— Нет, сэр.

— А может, вы их не заметили?

— Я бы увидела фары, — дрожащим голосом возразила Эллен.

— Вы правы. А если бы фары были выключены? Вы сумели бы разглядеть в темноте стоящую машину?

Она покачала головой.

— В лесу было совсем темно.

Лэм поерзал на месте. Отблеск света, падающего из окна, заплясал на его гладких черных волосах.

— Хорошо, продолжайте. Вы вошли в лес. Куда вы направлялись?

Слабым голосом она объяснила:

— Я думала, они в том доме… Фонарь я потушила. Лес не так уж густ — только по краям растут кусты. Пройдя немного вперед, я услышала странные звуки, включила фонарь и увидела среди кустов свет. Затем он погас. Я услышала, как кто-то идет по лесу.

— В какую сторону?

— К полям. Я слышала, как он удаляется. Если это был Альберт, он, наверное, оставил велосипед на дороге, ведущей через поле к Лейну. Но я не знала, кто это — Альберт или кто-то другой. Я направилась туда, где видела свет — к зарослям остролиста. Я подумала, что они, наверное, встречались там, и решила поискать какие-нибудь следы — для этого мне пришлось включить фонарь. Среди кустов лежала охапка листьев. Я разворошила их ногой и на что-то наткнулась. Посвятив фонарем, я упала на колени и разгребла листья руками. И увидела девушку с размозженной головой. На листьях повсюду была кровь — наверное, я стояла в луже крови. Я подумала, что это Мэри Стоукс и Альберт убил ее. Но присмотревшись, я поняла, что передо мной незнакомка. В ухе у нее была бриллиантовая сережка, сплошь усыпанная мелкими камушками. Я не понимала, зачем Альберту понадобилось убивать ее. Ведь он договаривался о встрече с Мэри Стоукс, а не с ней. Значит, Убийца не Альберт, а если так, это не мое дело. Я засыпала труп листьями и вернулась домой. Но избавиться от пугающих мыслей мне не удалось.

Лэм укоризненно покачал головой.

— Вы должны были сообщить в полицию.

Эллен ничего не ответила, только застыла на жестком неудобном стуле, сложив руки на коленях. Лэм сурово продолжал:

— Вы поступили очень плохо, миссис Каддл, — и добавил: — Вот что мы сделаем: вы прочитаете свои показания и подпишете их. А потом побудете в кухне, — он повернулся к Фрэнку Эбботту. — Кажется, к дому подъехала машина. Наверное, Мэй разыскал Кадила и привез его сюда.

Глава 22

Альберт Каддл с беспечным видом вошел в комнату. Он был невысок, но хорошо сложен и, несомненно, мог по праву считаться красавцем. Свои темные вьющиеся волосы он отпускал длиннее, чем в армии. Взгляд его дерзких темных глаз устремился на Лэма, затем на мисс Силвер. Осмотрев присутствующих, вызывающим тоном осведомился:

— Ну, в чем дело?

Лэм смерил его взглядом. Привыкнув распоряжаться, опираясь на тысячелетние английские законы, Лэм умел внушать подозреваемым робость.

Альберт Каддл не выдержал и отвел глаза. Только после этого Лэм заговорил:

— Вы Альберт Каддл?

Каддл пожал плечами и кивнул.

— Вы служите шофером у мистера Харлоу?

— Верно.

— Я хочу задать вам несколько вопросов. Можете сесть.

Взгляд Альберта недвусмысленно говорил: «Я у себя дома. Что хочу, то и делаю!» Обнажив в улыбке прекрасные белые зубы, он опустился в большое мягкое кресло. Судя по всему, в этом доме он был полноправным хозяином и своим положением был доволен.

С людьми такого сорта Лэму случалось сталкиваться. Он резким тоном начал:

— Я хочу знать, что вы делали вечером в пятницу, восьмого января, начиная с половины пятого.

— Да что вы! — Каддл явно подражал тону и акценту сержанта Эбботта.

— Этим вы ничего не добьетесь, Каддл, — предупредил Лэм.

— А я ничего и не хочу.

Лэм выпрямился.

— Довольно! В округе совершено два убийства, я расследую их. Долг каждого гражданина — оказывать содействие полиции. Я не могу силой заставить вас отвечать на вопросы или давать показания, но буду рад, если вы окажетесь невиновным. Могу добавить, что рано или поздно вам придется кое-что объяснить. Лучше рано. Так что начните с того, что вы делали в пятницу, восьмого января. Если ваши ответы меня не убедят, вас придется задержать.

Альберт Каддл тоже выпрямился.

— Что вам от меня нужно?

— Я уже говорил: я хочу знать, чем вы занимались после половины пятого в пятницу.

Альберт вскинул голову.

— Зачем?

— Сейчас объясню. В тот вечер у вас было назначено свидание с одной молодой особой. Вы встречались с ней в доме лесника, в роще Мертвеца. На свидание вы отправились примерно в пять вечера.

Альберт снова обнажил белые зубы.

— Ничего подобного я не делал.

— Вот как?

Альберт издал презрительный смешок.

— Не понимаю, что здесь происходит. Мы живем в свободной стороне, не так ли? Беда с вами, с полицейскими, — слишком уж вы умны. Да, молодая особа могла назначить мне свидание — я не говорю, что такого не было, — но это еще не значит, что я согласился. Наверное, все это выдумки моей жены. Она чертовски ревнива, а ревнивым женам может померещиться что угодно.

— Слушайте, Каддл, у вас было назначено свидание с Мэри Стоукс.

— Ну и что из этого? Нет, я не говорю, что у меня не было назначено свидание, но если бы и было, что с того?

— Ваша жена последовала за вами. Она увидела свет в роще Мертвеца, и услышала, что кто-то идет по лесу. В роще она обнаружила труп молодой женщины по имени Луиза Роджерз, спрятанный под ворохом листьев. Там она и испачкала пальто кровью. Думаю, вы понимаете, в каком вы положении. Ваши показания могут быть обращены против вас.

В черных глазах полыхнул гнев, яростный румянец залил лицо, голос зазвенел.

— Против меня? Но я не совершил никакого преступления! А вы, похоже, прекрасно осведомлены! Так вот что я вам скажу: эта Мэри Стоукс мне надоела. Она то манила меня, то отталкивала, затем снова звала — это не по мне, ясно? Девчонок в деревне полным-полно. Да, у меня была девушка — но не здесь, а в Лентоне. Мэри Стоукс оставила мне записку, договариваясь встретиться в пятницу. Но я назло ей отправился в Лентон. В субботу утром она принесла яйца и масло и сунула еще одну записку мне в карман — она писала, что дает мне еще один шанс и что мы должны встретиться в старом доме между половиной шестого и без четверти шесть. Но мне не было до нее никакого дела! В половине пятого я сел на велосипед и отправился в Лентон повидаться с подружкой!

Лэм не сводил с него многозначительного взгляда.

— Вы поссорились с Мэри Стоукс?

— Я поставил на ней крест — и все! И незачем допытываться — если я сказал, что расстался с девушкой, значит, между нами все кончено. Зачем мне было убивать ее? — он засмеялся. — Ни одна женщина не стоит того, чтобы из-за нее попадать в тюрьму, а уж Мэри Стоукс — тем более. Мне жаль того бедолагу, который прикончил ее. Надеюсь, он выкарабкается. Но я тут ни при чем — лишние неприятности мне не нужны. И если хотите повесить это дело на меня, подумайте хорошенько. Кажется, домой ее провожал Джо Тернберри? Они приехали автобусом без десяти восемь. А я ее не убивал, меня вообще здесь не было и не могло быть. В то время я находился в Лентоне, в «Розе и короне», играл в дартс и увлекся. Мы с подружкой пробыли там до десяти часов — это могут подтвердить человек пятнадцать. Ну, вы по-прежнему хотите арестовать меня?

В ответ на этот вопрос Лэм приказал:

— Покажите мне руки, Каддл, — обе сразу. Положите их на колени.

— Это еще зачем?

— Покажите руки!

— Хватит ломать комедию! — огрызнулся Альберт, но положил руки на колени.

Верхний сустав указательного пальца на левой руке отсутствовал.

Глава 23

Миссис Бартон была встревожена и сердита. Прослужив тридцать лет экономкой в Дипсайде, она научилась владеть собой и держать язык за зубами. Поладить со старым мистером Хатауэем было непросто. С возрастом он стал вспыльчивым — особенно после того, как его жена умерла, а единственный сын погиб на охоте. Были и другие обстоятельства — из тех, о которых не говорят вслух, но догадываются. Мало кто в деревне знал о них. Мистер Хатауэй в одиночку опустошал графин, с трудом добирался до спальни, но никто не подозревал об этой пагубной привычке несчастного одинокого джентльмена. Однажды он поймал на воровстве горничную с хорошими рекомендациями и прекрасными манерами. Поначалу все шло хорошо, а потом она украла из столовой подсвечник и позолоченную шкатулку, подаренную прадедушке мистера Хатауэя одним французским джентльменом, которого он спас во время революции. Но такого, как сейчас, в доме еще никогда не случалось!

Думая об этом, миссис Бартон покраснела до корней волос. Когда мистер Грант уезжал по утрам в воскресенье и возвращался на следующий день, она не заходила к нему в спальню — там обычно убирала Агнес. Сегодня был понедельник, застилать постель не пришлось, но она поднялась в спальню, чтобы посоветовать Агнес хорошенько прогреть отсыревшие простыни. Напрасно она это сделала, но старый мистер Хатауэей терпеть не мог сырость и не засыпал без грелки, а ей долго пришлось ухаживать за пожилым джентльменом…

Румянец стал еще ярче, когда миссис Бартон вспомнила отвратительную сцену. Агнес находилась в спальне, даже не удосужившись прикрыть дверь. Стоя на пороге, миссис Бартон все видела. Что же именно? Она не сразу поверила своим глазам: Агнес наклонилась над постелью, целуя подушку, а слезы так и текли у нее по лицу! Она всхлипывала и целовала подушку мистера Гранта. Какой стыд! Миссис Бартон сама не понимала, как сдержалась. Бесшумно прикрыв дверь, она вернулась в кухню. Когда Агнес спустилась выпить чаю, миссис Бартон не подала и виду, что ей все известно. А скверная девчонка тоже вела себя как ни в чем не бывало — странная улыбка на лице, странный взгляд. Только когда она направилась к двери, миссис Бартон не выдержала — очень уж ее разозлил взгляд Агнес. «Что это ты о себе возомнила?» — выпалила она.

Сегодня утром у них и без того было немало поводов для беспокойства. В округе произошло два убийства, нашли два трупа молодых женщин, а Агнес рыдает над подушкой Гранта Хатауэя! Миссис Бартон не могла думать ни о чем, кроме скандальной выходки горничной. Так уж устроен мир: то, что происходит с нами, гораздо важнее всего, что творится с другими людьми; мельчайшей пылинки в собственном глазу достаточно, чтобы перестать замечать бревно в чужом. Когда в воскресенье утром пришел молочник от мистера Стоукса и сообщил, что труп Мэри нашли в старой конюшне, Агнес истерически вскрикнула, а миссис Бартон испытала потрясение. А днем нашли второй труп, в подвале дома лесника, и эта новость взволновала обеих женщин сильнее, чем любое описание преступления в газете. Что касается Мэри Стоукс, миссис Бартон всегда считала ее слишком уж смелой и предсказывала, что она плохо кончит, но Луизу Роджерз она не знала — странно, что ее убили именно здесь, в Дипинге. Однако скандал в доме, где миссис Бартон прослужила тридцать лет, будучи образцом нравственности — совсем другое дело. Молодые вертушки погибают каждый день, но столкнувшись с непристойным поведением в собственном доме, миссис Бартон испытала сильнейшее душевное волнение и внутренний протест.

В таком состоянии она спустилась в кабинет после ленча и попросила разрешения поговорить с мистером Грантом.

Он оторвался от недописанного письма.

— Надеюсь, у вас важное дело, миссис Бартон? Я очень занят.

Она застыла, как камень, — массивная, с безукоризненным пробором в седых волосах, в черном платье, застегнутом на все пуговицы, с белоснежным воротником и камеей с изображением женской головки. Миссис Бартон и не подозревала, что украшает себя изображением головы Медузы, но классическая мифология была для нее книгой за семью печатями, а брошью она дорожила, как наследством от тетки. Черты ее лица были правильными, глаза — красивыми, манеры — благородными, а осанка — внушительной.

Подавив вздох, Грант отложил ручку и спросил:

— Так в чем дело?

— Я не задержу вас, сэр. Я просто хотела сообщить вам, что намерена дать Агнес расчет.

— Вот как?

Под пристальным взглядом экономки он поежился. Серые глаза миссис Бартон смотрели на него в упор. Грант даже не подозревал, что она увидела то, чего и ожидала, — выражение растерянности, удивления и скуки на его лице.

Ни на минуту миссис Бартон не позволила себе забыться и заподозрить мистера Гранта в греховной связи с Агнес: для нее он был джентльменом, расставшимся с женой по неизвестной причине. Какая досада! Мисс Сисели Эбботт — очень приятная молодая леди, они с Грантом были так счастливы! Когда она вернулась к родителям, в доме воцарилось уныние. Сисели привнесла в дом свежую струю, ее пес Брамбл вечно вертелся под ногами, носился по лестнице, как жеребенок, умильно выпрашивал косточки. Досадно, что мистер Грант и мисс Сисели расстались, но всем известно, что случается с одинокими джентльменами. От дальнейших выводов миссис Бартон воздерживалась.

Все эти мысли промелькнули в ее голове в одно мгновение. Тем временем Грант Хатауэй осведомился:

— А в чем дело? Агнес мрачновата, но, по-моему, работает старательно.

— Я не нахожу изъянов в ее работе. Вдаваться в подробности мне бы не хотелось, мистер Грант.

— Как вам угодно.

— Да, сэр.

И он вернулся к письму.

Когда Агнес в половине пятого принесла в кабинет чай, Грант все еще писал. Она включила свет и минуту стояла молча, глядя на него. Перед ней были только плотный твидовый пиджак, широкие плечи, затылок и рука, скользящая по бумаге, но Агнес впитывала это зрелище всем своим существом. Она была худой смуглой женщиной с сальной кожей лица и густыми прямыми черными волосами. С ее лица не сходило мрачное выражение.

Словно почувствовав на себе ее взгляд, Грант заерзал и сказал, не оборачиваясь:

— Поставьте поднос и ступайте. Я хочу закончить письмо.

После минутного замешательства она бесшумно вышла из комнаты и закрыла дверь. Грант написал еще три-четыре строки, поставил подпись, обернулся и налил себе чаю. Пока чай остывал, Грант вложил письмо в конверт и адресовал его Джеймсу Рони, эсквайру, в Пассфилд, Ледстоу, близ Ледлингтона.

Потягивая чай, он размышлял о только что принятом решении. Джеймс был готов уплатить за юного Стивена кругленькую сумму, а Грант нуждался в деньгах. И смышленый мальчик был ему по душе. В наше время хозяйство надо вести с умом, если хочешь преуспеть. Но и без денег не обойтись.

Он сидел, мысленно строя планы. Скривив губы, он задумался о том, что скажет Сисели. В сложной и замысловатой игре, которую они вели, Стивен Рони играл роль маленького, но полезного козыря. Интересно, что скажет жена, когда он выложит этот козырь.

Он все еще сидел на прежнем месте, когда Агнес пришла задернуть шторы и унести поднос. Она подошла к столу, но к подносу не притронулась.

— Можно поговорить с вами, сэр?

Только в этот момент Грант заметил ее. Обычно его не отвлекали ее появления в комнате и легкий шорох штор. Но едва Агнес заговорила, он сразу вспомнил недавнюю сцену.

— В чем дело? — спросил он резче, чем следовало бы.

Агнес уставилась на него — другого слова не подберешь. На ее лицо падала тень, глаза глубоко сидели в глазницах, щеки под скулами были впалыми, верхняя губа не гармонировала с очертаниями подбородка — общее впечатление было удручающим. Атмосфера в комнате стала напряженной.

Чувствуя себя совершенно беззащитным, Грант встал. Сдавленным голосом Агнес пробормотала:

— Миссис Бартон дала мне расчет. Я хочу знать почему.

— Спросите у миссис Бартон.

Агнес всплеснула руками.

— И вы согласились уволить меня?

Немыслимая ситуация! Грант вынул из шкатулки сигарету и прикурил ее, чтобы хоть чем-нибудь занять руки.

— Сожалею, Агнес, но этими вопросами занимается миссис Бартон.

Она удивленно взглянула на него, приоткрыла рот, но передумала отвечать. Когда она заговорила, Грант сразу понял, что поначалу она хотела сказать совсем другое.

— Мистер Грант, не увольняйте меня! У меня никого… — она осеклась. — Мне некуда идти. Я не сделала ничего плохого, она даже не объяснила, в чем дело, а если вам что-нибудь не нравится, я обещаю исправиться!

Ему стало неловко. Сколько эмоций! Что же будет дальше? Видимо, Агнес только внешне невозмутима и бесстрастна. Голос Гранта зазвучал еще резче:

— Нет, Агнес. Найти работу можно везде. Отменять решение миссис Бартон я не стану. Поэтому не трудитесь понапрасну — вы только расстроитесь.

Глядя на него в упор, она произнесла:

— Я могу расстроить еще кое-кого.

Грант начинал сердиться. Он не терпел скандалов, а этот был ему особенно неприятен. Он уже понял, что миссис Бартон поступила мудро, отделавшись от этой истерички. Отошел к столу, стряхнул пепел в пепельницу и заключил:

— Я ничем не могу вам помочь. Будьте добры унести поднос.

Она направилась к нему странной скользящей походкой, от которой Гранту порой становилось страшновато. Остановившись у самого стола, Агнес положила на него ладони и уставилась Гранту в глаза.

«Эта женщина не в своем уме», — подумал он и убедился в этом, когда она повторила ту же реплику, слегка изменив ее:

— Если я расскажу все, что мне известно, расстраиваться придется не только мне.

— Хватит болтать чепуху. Уберите поднос.

Она наклонилась над столом и плачущим голосом продолжала:

— Думаете, я хочу навредить вам? Я не скажу ни слова, только не увольняйте меня. Иначе мне станет все равно.

Грант подошел к камину и взялся за колокольчик.

Агнес повернулась к нему. Она по-прежнему держалась за край стола, но теперь стоя к нему спиной. На бледном лице сверкали глаза.

— Если вы позвоните, вы об этом пожалеете! Потом уже ничего не исправишь! Будь здесь Библия, я бы поклялась на ней. Если вы сейчас позвоните, я сразу пойду в полицию.

Его рука повисла в воздухе.

— Очевидно, вы знаете, о чем говорите. А я — нет.

Она понизила голос до еле слышного шепота.

— Ее нашла… нашли их обеих…

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Неужели вы еще не знаете? Она не сказала вам? В газетах об этом напишут только завтра. Девушку, которую в пятницу видела Мэри Стоукс, вчера нашли в подвале дома лесника.

Грант промолчал. Внутри него все сжалось, каким-то чудом он выдержал удар. Его рука безжизненно повисла. Агнес продолжала:

— Все говорили, что Мэри Стоукс все выдумала, а она говорила чистую правду. Жаль, что ей сразу не поверили Но теперь уже поздно — ее убили.

Сердито и недоверчиво он переспросил:

— Мэри Стоукс убили?

— В субботу вечером, после того как Джо Тернберри проводил ее домой. Нашли ее только в воскресенье утром после того как вы уехали. Так я и думала: вы еще ничего не знаете.

— Да, я впервые об этом слышу. Но откуда я мог узнать?

Она не сводила с него глаз.

— Не найти Мэри они не могли. Но второй труп… если бы не он, все решили бы, что Мэри прикончил Джо Тернберри. Его подозревали, пока не обнаружили второй труп в доме лесника. Стало ясно, что Мэри говорила правду. Она видела руку убийцы в луче фонаря и, наверное, заметила какую-то примету, которую не могла не запомнить. Видимо, убийца понял это и убил Мэри.

— Тише! — вскрикнул он сердито, и Агнес угрюмо умолкла, прислонившись к столу и сверля Гранта взглядом запавших глаз.

Его лицо окаменело, он погрузился в раздумья, не глядя ни на кого и ничего не видя. Агнес была горда собой — она сумела остановить его, заставила задуматься. И это еще не все, у нее еще есть козыри. Еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой могущественной. К реальности ее вернул резкий голос Гранта.

— Ладно, ладно. Унесите поднос.

Так он решил отделаться от нее? Разрешить старой ведьме ее уволить? Как бы не так! Агнес вцепилась в край стола и выпалила:

— Так просто вы от меня не отделаетесь! Я слишком много знаю! — и, заметив, что он опять потянулся к колокольчику, продолжала: — Не смейте! Не вздумайте звонить! Зачем вы заставляете меня говорить все это? Я вовсе не хочу вредить вам. Но я знаю, что вы видели ее, знаю, что она приходила сюда, и я слышала, что она говорила!

Грант медленно обернулся.

— Объяснитесь!

Дрожащим, срывающимся голосом она напомнила:

— Я хочу только остаться здесь.

— Довольно об этом. Объясните, на что вы намекали.

— Я видела ее.

Он коротко усмехнулся.

— И это вы называете объяснением?

Ее плоская грудь поднялась и опала.

— Вы не слушаете меня, и напрасно. Я не желаю вам зла.

— Если вам есть что сказать, говорите.

— Сейчас. Вы не даете мне открыть рта. Это было в пятницу на прошлой неделе. Миссис Бартон взяла выходной и заставила меня последовать ее примеру. Она никому не дает ни единого шанса, старая ведьма, — вот и тогда она сначала выпроводила меня, а потом ушла сама. Но я перехитрила ее, хлопнула дверью, и она подумала, что я ушла. Когда она покинула дом, я вернулась к себе — назло ей! — и как раз в это время зазвонил телефон.

Лицо Гранта мгновенно изменилось: теперь на нем отражалась ярость.

— Так вы подслушивали!

Агнес всхлипнула.

— Так получилось. Я хотела убедиться, что это она… миссис Хатауэй. Хотела узнать, кто звонит, — она или кто-нибудь еще. И я услышала ваш разговор.

— Значит, такое случалось и прежде? И что же вы узнали в тот раз?

Агнес вскинула голову.

— Я услышала женский голос. «Мистер Хатауэй? Я хочу поговорить с мистером Хатауэем».

Глава 24

Марк Харлоу обернулся, сняв руки с клавиатуры.

— Ну как?

Сисели в короткой коричневой юбке и темно-красном джемпере с высоким воротником стояла у камина. В комнате было темно, горела только лампа на пианино. Сисели держалась в тени, ее кудрявые волосы разметались. У ее ног растянулся Брамбл, положив голову на передние лапы и отбросив задние в сторону, точно тюленьи ласты. Полакомившись на ужин кроликом, он спал глубоким мирным сном молодости.

В доме было тихо. Полковник и миссис Эбботт ушли на чай к единственным соседям, у которых полковник охотно бывал. Очевидно, сейчас он неторопливо играл с викарием в шахматы — оба обожали эту игру. Побывав в коттедже Мисс Винни, Фрэнк Эбботт и старший инспектор Лэм уехали и увезли с собой мисс Силвер. Вернувшись домой, Сисели застала на крыльце Марка. Устав от тайн, допросов и туманных выводов, Сисели неожиданно для себя обрадовалась гостю. Они выпили чаю, и теперь Марк рассказывал, что пишет музыку для нового ревю Лео Тэнфилда, и играл отрывки.

Очнувшись от раздумий, Сисели недоуменно спросила.

— Что?

— Дорогая, не так откровенно!

— Я не слушала.

Если Марк и рассердился, то не подал виду, только улыбнулся и спросил:

— А вы будете слушать, если я сыграю тот же отрывок еще раз?

— Буду.

И он заиграл снова — блистательное вступление, великолепное развитие темы, а потом — ритмичный, искрометный речитатив. Безукоризненное исполнение. Доиграв последний аккорд, он повторил свое: «Ну как?»

— Бойко, — отозвалась Сисели.

— Что вы хотите этим сказать, дорогая?

— Не называйте меня так.

Он вскинул брови.

— Даже наедине?

— Особенно когда мы наедине.

Марк разразился смехом.

— Стало быть, в присутствии сплетников это допустимо, а между нами — невозможно? А вы забавны.

— В присутствии посторонних мне нет дела до ваших манер, но это еще ничего не значит.

— Ничего?

— Да, Марк.

Он встал и подошел к ней. В его голосе зазвучали ленивые и насмешливые нотки.

— Слушайте, Сисели, долго это еще будет продолжаться?

— Что именно?

— Этот ваш брак. Почему вы не расторгнете его.

— Как будто это так просто!

— Люди разводятся каждый день.

Сисели промолчала.

— Так как же?

Склонив голосу набок, она ответила:

— Я не желаю говорить о своем браке. Это касается только меня, и больше никого.

— Вам же хуже! Чем упорнее вы храните молчание, тем сильнее страдаете. Цивилизованные люди говорят о подобных вещах вслух, а не превращают их в трагедии. Не знаю, почему вы с Грантом расстались, но факты налицо: вы живете в одном доме, он — в другом. Вы упорно молчите. Думаете, никто ничего не замечает? Если вы хотите помириться с ним, миритесь, и я снова буду вашим общим другом. Но если мириться вы не намерены, нет смысла продолжать эту игру. Откажитесь от нелепого фарса и дайте мне и себе еще один шанс.

Сисели вскинула брови. Ее тон стал ледяным.

— Это предложение?

— Сисели! Вы слишком суровы.

— Вы сами виноваты.

— Я просто спросил, почему вы не разводитесь.

— Хорошо, я объясню. Все очень просто: Грант не желает разводиться. А я сама не могу подать на развод, поскольку у меня нет никаких оснований. Через три года он имеет право развестись со мной, но и этого он не сделает. Вот и все.

Марк изумленно уставился на нее.

— Значит, выхода нет?

— Никакого, — Сисели закрыла тему своего замужества и продолжила: — По-моему, последние фразы резковаты. Лучше было бы играть их вот так, — она подошла к пианино и взяла несколько аккордов. — Или вот так… Да, так будет лучше.

Марк встал рядом с ней у клавиатуры.

— Не знаю… я хотел придать им резкость. Даже подчеркнул диссонансы. Сисели, неужели нам не на что рассчитывать?

— Да, не на что. И давайте прекратим этот разговор, пока я не потеряла терпение. Если вам нравятся диссонансы — ваше дело, но, по-моему, вы ошибаетесь. Вещица слишком уж легкая, и заканчиваться она должна легко и гладко.

Глава 25

Можно совершить долгое путешествие, не сдвинувшись с места. Грант Хатауэй по-прежнему стоял у камина, сунув руку в карман брюк. Агнес Рипли не шевелилась. Она вцепилась в край стола, к которому прислонилась с твердым намерением добиться своего. Но уверенности в этом не было. Она была слишком взволнована и взбудоражена, чтобы замечать что-либо, кроме собственных ощущений. За краткое время отношения между ней и Грантом изменились до неузнаваемости. Они перестали быть хозяином и горничной, стали просто мужчиной и женщиной. Времена влюбленной женщины и мужчины, который не нуждается в ней, канули в Лету. Между ними возник тот антагонизм, который неизменно возникает в отношениях мужчины и женщины. Цивилизация слегка обуздала его правилами поведения, религия укротила, а поэзия — возвысила, но антагонизм этот был еще жив, с ним приходилось считаться, и его неистовая сила была готова сокрушить все препятствия.

И эти препятствия рухнули. Того, что выпалила Агнес, уже невозможно было вернуть. Забыв про стыд, она выкрикнула эти слова, доставившие ей болезненное наслаждение. Ей давно не терпелось избавиться от груза мыслей, тяготивших ее: «Вы убили их обеих, но я люблю вас. Мне нет дела до того, сколько людей вы убили — я все равно вас люблю». В ней говорила не любовь и не ярость. Неведомая сила воспользовалась ее устами, завладела ею. Агнес выслушала эти слова так, будто их произнес кто-то другой.

— Луиза Роджерз — вот как ее звали. Откуда я узнала? Наверное, этого не знает даже полиция. Но я могла бы сказать им — и еще многое добавить. Передать все, что я слышала. Все, что она говорила по телефону. Я могла бы сообщить, как вы дождались и впустили ее. Сказать, что она говорила вам — потому что я все слышала.

Грант не спускал с нее глаз. Он будничным тоном произнес:

— Вы сошли с ума.

Ответом ему был новый бурный поток слов.

— Да, да — я сошла с ума от любви к вам. С самого начала — но вы даже не замечали меня. Что в ней такого, если из-за нее все остальные стали безразличны вам? Смуглая худышка, почти дурнушка! Когда она ушла, я подумала: «Может, теперь-то он обратит на меня внимание?» Но этого не произошло!

— Агнес, вы действительно спятили.

На миг гнев в ней угас, пламя взметнулось и потухло. Голос Агнес сорвался.

— Я не прошу о многом — вы могли быть просто добрее ко мне. Почему бы и нет?

На лице Гранта отразилось недовольство, и гнев снова вспыхнул. Агнес обрушила на него ливень обвинений и угроз.

— А ведь от меня зависит, повесят вас или нет. Если я позвоню в полицию и все расскажу, вас повесят. Потому что вы убили Луизу Роджерз! И Мэри Стоукс, которая все знала! Вы убили их обеих! Вы убили, убили, убили их!

В приступе мгновенной ярости Грант выкрикнул:

— Да замолчите же, черт бы вас побрал! — и шагнул к Агнес. Она вздрогнула. Передумав, он метнулся к двери и широко распахнул ее. — Уходите немедленно! Утром вы должны покинуть этот дом.

Она выпрямилась, опустив онемевшие руки. Гневные слова иссякли. Она дала им волю, и они помогли ей добиться, но чего, она не знала. Слова кончились. Ее пронзил холод. В приливе гнева человек чувствует себя прекрасно, но гнев утихает вместе со словами. Агнес стало холодно. Грант смотрел на нее, как на уличную грязь. Мысленно она твердила: «Холодно… как холодно…» Холод и горечь овладели ею, как несколько минут назад овладела неистовая ярость.

Он сам сказал, как ей поступить. Она прошла мимо Гранта, не глядя на него, и покинула комнату.

Глава 26

Старший инспектор Лэм сидел в полицейском участке Лентона в компании инспектора Смита и сержанта Эбботта и готовился к допросу подружки Альберта Каддла, которую должен был разыскать и привезти констебль Мэй. Альберту Каддлу еще не предъявили обвинения, но взяли с него подписку о невыезде. Дальнейшая его судьба целиком зависела от показаний мисс Мейзи Трейл.

Инспектор Смит решил воспользоваться долгим ожиданием. Не только служащих Скотленд-Ярда посещали удачные мысли — сегодня такие мысли пришли в голову и инспектору Смиту. С застывшим лицом, ничем не выдавая мнения о себе, как о многообещающем инспекторе, заслуживающем повышения, он начал излагать суть своей идеи, слегка смущаясь от того, что его слушают.

— Мне в голову пришла одна мысль, сэр… насчет мистера Феррана.

— Что такое? — голос Лэма звучал отнюдь не ободряюще.

Фрэнк Эбботт откинулся на спинку жесткого стула, небрежно положил ногу на ногу и приготовился к развлечению. Его шефу не нравилось это дело с двумя трупами. Он был окончательно растерян, озадачен и сбит с толку. В таких случаях Лэм срывал зло на ком попало, и его первой жертвой мог стать сержант Эбботт. А Смит, ни о чем не подозревая, ринулся в омут головой. Он продолжал деревянным, невыразительным тоном:

— Видите ли, эту историю о драгоценностях, похищенных у Луизы Роджерз, и о том, что она приехала сюда, чтобы встретиться с похитителем, никто не может подтвердить. По-моему, все это выдумки.

Лэм недовольно уставился на него, но сдержался.

— А вы что-нибудь узнали в отеле «Бык» в Ледлингтоне?

— Да. Луиза Роджерз действительно останавливалась там. Эти подробности Ферран не стал бы выдумывать, зная, что мы можем их проверить. Луиза пробыла там со второго до седьмого января. Я поговорил с портье, но он не помнит, отдавал ли ей конверт с адресом. Если бы Луиза обронила конверт, его отдали бы ей. Но чужой конверт — зачем? Почему именно ей? А что касается двух джентльменов, заезжавших выпить, такое случается чуть ли не каждый вечер: легче вспомнить вечер, когда в отеле не бывало приезжих. Как видите, показания мистера Феррана не подтвердились, вот я и решил, что он сочинил всю эту историю.

— Но зачем?

— Тот же вопрос задал себе и я. Предположим, он сам убил Луизу. Из любви, из ревности — такое случается сплошь и рядом. Кому известно, что она взяла чужую машину и куда-то уехала одна? Мистеру Феррану. А если она была не одна, если он сопровождал ее — или встретился с ней по дороге. Потом они поссорились, и он убил Луизу. Потом увел машину в Бэзинстоук, оставил там и сел в лондонский поезд.

Лэм угрожающе вытаращил глаза.

— А кто перенес труп в дом лесника в субботу вечером и спрятал в подвале? По-вашему, Ферран вернулся? Если так, откуда он узнал о доме лесника и о том, что в нем есть подвал? Мы и то нашли его после долгих поисков, а француз с трупом в руках, да еще в темноте сразу обнаружил подвал! Ха!

В ответ на этот возглас и удар кулаком по столу в дверь постучали. Вошел констебль Мэй — рослый, румяный и бесхитростный.

— Мисс Трейл здесь, сэр.

На Мейзи Трейл был дешевый облегающий жакет, юбка по колен и туфли на шпильках — на них она держалась весьма неуверенно. От природы она была почти альбиносом, но сумела изменить внешность: ее белые ресницы выглядели неестественно черными, над светло-серыми глазами были нарисованы высоко поднятые черные брови, губы очерчивала изогнутая алая линия — «лук купидона». Она была без головного убора, ее крашеные волосы поблескивали. Закатив глаза, Мейзи села и спросила:

— Ну, что вам нужно?

Фрэнк Эбботт придвинул поближе блокнот.

— Задать вам несколько вопросов, мисс Трейл, — объяснил Лэм.

— Давайте, чего уж там, — ее голос был таким же бесцветным и грубым, как лицо.

Будучи отцом трех любящих дочерей, Лэм питал слабость к девушкам, но на этот раз решил не проявлять снисходительности. Он повел допрос своим обычным резким тоном.

— Что вы делали между пятью и десятью часами вечера в пятницу, восьмого января?

Мисс Трейл хихикнула.

— Календаря в голове я не держу. В пятницу? Сейчас… на прошлой неделе? В пять часов? Я работаю у Брауна и Фелтона, зимой заканчиваю в четверть шестого. Потом я встретилась с приятелем, мы перекусили и пошли в кино.

— Мне придется спросить у вас имя вашего приятеля.

Мейзи вздрогнула.

— Это еще зачем? Он что-то натворил?

— Назовите его имя, мисс Трейл.

Проницательный, острый взгляд инспектора напугал ее. Если Альберт во что-то вляпался, она тут ни при чем. С полицией шутки плохи. Вскинув головку, она заявила:

— Альберт Каддл. Знаете такого?

— Вы говорите, что встретились с ним в четверть шестого в пятницу, восьмого января?

— Верно.

— И долго он пробыл с вами?

Мейзи снова хихикнула.

— Мы ходили в кино, только сначала перекусили, и вышли в половине одиннадцатого.

— Он провел с вами все эти пять часов?

— Да, разве что несколько раз отлучался на пять минут.

— Вы давно с ним знакомы?

— Не слишком.

— Сколько?

— Пару недель.

— Вам известно, что он женат?

Серые глаза похолодели.

— А мне какое дело?

Лэм хмыкнул. Ему было совестно так разговаривать с девушкой, но похоже, она получила скверное воспитание. Ее хотелось отшлепать. Лэм забарабанил пальцами по колену.

— А на следующий день, в субботу, девятого января? Вы тоже встречались с ним?

— Да.

— В какое время?

— Он заехал ко мне примерно в пять. В субботу мы работаем только половину смены.

— Он долго пробыл у вас?

— Не очень.

— А потом?

— Мы пошли в кино — уже в другой кинотеатр. И пробыли там до половины одиннадцатого.

— А позавчера, шестнадцатого, в субботу вы тоже виделись?

— А как же. Говорю же, у меня короткий день. Мы немного побыли у меня, затем пошли в «Розу и корону» играть в дартс.

— В какое время вы пришли туда?

— Около восьми. А ушли примерно в десять.

Лэм продолжал допрашивать ее и получал краткие ответы, иногда сопровождаемые гримасами или машинальным хихиканьем. Никаких расхождений или противоречий он не заметил. Если верить Мейзи Трейл, Альберт Каддл не мог убить Луизу Роджерз в пятницу восьмого, а потом отвести ее машину в Бэзинстоук. Он не мог спрятать труп в шесть часов в субботу девятого. И не мог убить Мэри Стоукс после того, как Джо Тернберри расстался с ней в пятнадцать минут девятого в субботу шестнадцатого.

Показания Мейзи обеспечили бы Альберту Каддлу три железных алиби. К несчастью для него, ее слова мало что значили.

Глава 27

Как только Мейзи Трейл вышла, констебль Мэй вернулся.

— Здесь одна особа из Дипинга, сэр. Говорит, что знает убийцу. Ее фамилия Рипли.

Фрэнк Эбботт беззвучно присвистнул. Это имя он записал в блокноте несколько часов назад, припоминая, что с ним связано. Он переглянулся с инспектором и пробормотал:

— Горничная Хатауэя…

Мисс Рипли была в форменном платье с наброшенным поверх него пальто. Три с половиной мили от Дипсайда она преодолела на велосипеде. Как и Мейзи, она не носила шляпку, но контраст между этими двумя женщинами был поразителен. Общее между ними было только одно — их пол. Негустые, прямые волосы Агнес Рипли влажно поблескивали, на сальной коже виднелись мелкие капли. Она была очень бледна, темные круги под глазами напоминали синяки. Она села и произнесла сдержанным, холодным тоном:

— Мне известно, кто убил этих двух девушек. Хотите, чтобы я сообщила вам?

Лэм вытаращил глаза. Она явилась сюда впопыхах — в домашней обуви, форменном платье, в пальто без пуговицы. Похоже, выбежала из дома в чем была. Выдержав паузу, Лэм заметил, как судорожно сжалась правая рука посетительницы. Наконец он спросил:

— Вы хотите дать показания?

— Я знаю, кто убил их.

— Отлично, мы запишем ваши показания. Назовите свое имя и адрес.

— Агнес Рипли, Дипсайд, близ Дипинга, — нетерпеливо отозвалась она.

— Вы живете в доме мистера Хатауэя? Кажется, ваше имя мне знакомо. Вы служите там горничной?

— Служила.

Ее губы дрогнули — многое осталось в прошлом. Если вернуть его нельзя, надо обо всем забыть.

Сержант Эбботт делал записи в блокноте.

Старший инспектор напомнил о себе:

— Итак, мисс Рипли?..

— В прошлую пятницу… — те же слова произносила и Мейзи, но совсем иначе, — в прошлую пятницу мистеру Хатауэю звонила одна иностранка. Это было в десять минут пятого…

Лэм перебил ее:

— Откуда вы узнали, что она иностранка?

— По выговору.

— К телефону подошли вы?

— Нет, в доме все считали, что я ушла. Я сняла трубку параллельного телефона.

— Зачем?

— Мне хотелось знать, кто звонит ему. Я думала, это миссис Хатауэй.

— А почему это вас интересовало?

Ее взгляд все объяснил инспектору: глаза сверкнули и тотчас погасли.

— Мне хотелось знать, она ли это.

— Но вы услышали голос той иностранки — вы убеждены в этом? Она называла свое имя?

— Она сказала: «Мистер Хатауэй? Я хочу поговорить с мистером Хатауэем». Он откликнулся, и она продолжала: «Меня зовут Луиза Роджерз, но это имя вам незнакомо. Я хотела бы отдать вам одну вещь, которую вы потеряли».

— Вы абсолютно уверены, что она назвалась именно так?

— Где еще я могла услышать это имя? Оно еще не появилось в газетах.

— Продолжайте.

— Она объяснила: «Вечером четвертого января вы заезжали в отель „Бык“ в Ледлингтоне. И обронили там зажигалку». Мистер Хатауэй ответил, что это ошибка, никакой зажигалки он не ронял, и тогда эта женщина сказала: «Или не зажигалку, а письмо». Потом она добавила, что звонит из Лентона, что у нее есть машина, и спросила, как доехать до Дипсайда. Он повторил, что это ошибка, но объяснил, куда ехать.

Агнес замолчала и уставилась на Лэма, будто не видя его. Когда же он спросил: «И это все?» — она вздрогнула, точно очнулась, и снова заговорила:

— Я слышала, как в половине пятого подъехала машина и мистер Хатауэй сам открыл дверь и впустил ее. Миссис Бартон, экономки, не было дома. Мы обе взяли выходной. Мистер Хатауэй провел гостью к себе в кабинет, я подкралась к двери, приоткрыла ее и слышала все, что они говорили.

Лэм хмыкнул.

— Значит, вы спустились вниз, к двери кабинета. Зачем?

Ее глаза опять ярко блеснули.

— Она не была знакома с ним. Только видела его в «Быке». Ясно же, что она нашла предлог для встречи. Я должна была узнать, что он скажет.

Лэм забарабанил пальцами по колену. Эта девушка обезумела от ревности. В таких случаях женщины часто говорят всю правду, а если этого им кажется слишком мало, лгут.

— Продолжайте! — коротко бросил он.

— Ее я понимала через слово — она говорила слишком быстро и с акцентом, но речь шла о бриллиантах. Это меня немного успокоило. Но все равно я думала, что она заинтересовалась им. Я слышала, как он поставил ее на место, сказав, что не понимает, о чем речь. Она заволновалась, заговорила еще быстрее, а потом выкрикнула: «Покажите мне руки — и я все пойму!» Он твердил: «Вы ошибаетесь». Она крикнула во весь голос: «Руки!» — и мистер Грант направился к двери. Я испугалась и убежала.

Главное было сказано. Мистер Фрэнк Эбботт, племянник полковника Эбботта, живущий в Эбботтсли, записал ее слова — сказанного уже не вернешь. Агнес чувствовала себя опустошенной, замерзшей и усталой. Ее сжатый кулак обмяк. Полицейский из Лондона спросил, все ли это, и она кивнула. Она совсем ослабела и не знала, сумеет ли вернуться домой на велосипеде. И вдруг ей пришло в голову, что возвращаться нельзя и идти ей некуда. Это хуже смерти. Об умершем хоть кто-нибудь позаботится — похоронит его. А ей нечего рассчитывать даже на такое. Она сидела, гладя в никуда.

Лэм сказал:

— Вы говорите, что вам известно, кто убил Мэри Стоукс и другую женщину, труп которой нашли в лесу. Вы считаете, это был мистер Хатауэй?

Она не ответила.

— Это очень серьезное обвинение, мисс Рипли.

Она тихо повторила:

— Он убил их.

— Почему вы так решили?

— Она говорила о бриллиантах. Несколько раз повторила, что ее ограбили. Поначалу я ничего не поняла, но потом сообразила, что грабителем был мистер Грант. Он обокрал ее во Франции, во время войны, когда она бежала от немцев.

— Вы слышали, как она сказала, что именно мистер Хатауэй ограбил ее?

— Нет. Но зачем еще она явилась в Дипсайд? Она думала, что это он. В деревне всем известно, что он продавал какие-то бриллианты, когда ему были нужны деньги.

— И вы пришли к выводу, что он убил ту женщину. Вы слышали, как она уехала?

— Я слышала, как незадолго до пяти часов хлопнула дверь и от дома отъехала машина.

— А голоса? Вы слышали, как она попрощалась, или еще что-нибудь?

— Нет, не слышала.

— А шаги или голос мистера Хатауэя вы слышали после того, как машина уехала? Подумайте хорошенько, мисс Рипли — это очень важно.

Почему? Поразмыслив, Агнес все поняла. Если она слышала шаги Гранта после того, как машина уехала, значит. Луизу Роджерз он не убивал. Он не мог убить ее, если остался дома. Глядя прямо в глаза Лэму, она заявила:

— Нет, я ничего не слышала.

Последовали другие вопросы, она послушно отвечала. Теперь она была готова на все. Ее спросили, где был мистер Грант на следующий день, между половиной шестого и половиной восьмого. Всем известно, что в шесть вечера в ту субботу Мэри Стоукс прибежала в коттедж священника. Агнес спокойно ответила, что была в кухне с миссис Бартон. Насчет мистера Гранта она ничего не могла добавить — она не знала, был ли он дома. Возможно, он прятал труп убитой накануне Луизы Роджерз или просто писал у себя в кабинете. Агнес не видела его с пяти до семи и ничего не могла сказать. И в субботу шестнадцатого, когда убили Мэри Стоукс, она тоже ничего не видела, потому что трехчасовым автобусом уехала в Лентон и вернулась в десять вместе с горничными Эбботтов. Но по пути она зашла на почту за миссис Бартон, которая не любила ходить одна в темноте. Домой они вернулись примерно в половине одиннадцатого. Неизвестно, где был в это время мистер Грант. Агнес его не видела и не слышала — только различила шаги, когда часов в одиннадцать он поднялся в спальню.

Последовала пауза. Агнес поняла, что все вопросы закончены. Но тут же полицейский задал еще один:

— В каких отношениях вы были с мистером Хатауэем?

У нее глухо стукнуло сердце, на лице проступил румянец. Она неловко переспросила:

— В каких отношениях?

— Вы прекрасно поняли меня. Вы были его любовницей?

Она вздрогнула, ее лицо исказилось, и она разразилась горькими рыданиями.

— Нет, нет, нет, не была! Думаете, я пришла бы сюда? Он даже не смотрел на меня, совсем меня не замечал! А я сделала бы все, я помогла бы ему, если бы он захотел! Но он уволил меня. Миссис Бартон дала мне расчет, и он поддержал ее. Я просила и умоляла его, но он не согласился. Остановить его я не могла, просто была не в сипах. Но нельзя сидеть, сложа руки, когда творится такое! И я сказала, что все знаю, что это он убил двух девушек, и он велел мне утром покинуть его дом. Но я не стала ждать утра и укладывать вещи… я приехала сразу… — она осеклась, вдруг замолчала и с ужасом уставилась на Лэма, а потом слабым, дрожащим голосом добавила: — Если и это не поможет…

Глава 28

Было семь часов, когда миссис Бартон вошла в кабинет с обеспокоенным выражением липа.

— Мистер Грант, не знаю, что произошло, но Агнес исчезла.

Он оторвался от каталога сельскохозяйственной техники, в котором делал пометки. Некоторые машины оказались слишком дорогими, но часть он вполне мог купить — на деньги, полученные от Джеймса Рони.

— Исчезла?

Оскорбленным тоном миссис Бартон объяснила:

— Не знаю, что и думать. После чая она пробежала по коридору мимо кухни, одетая в пальто, и уехала на велосипеде. Я думала, она направилась на почту и скоро вернется, но уже семь, а посуда не помыта. Не знаю, что на нее нашло, и это мне не нравится — тем более после этих двух убийств. Где она могла задержаться?

Грант Хатауэй сразу все понял. Он застыл, повернув стул так, что свет падал ему на лицо. Пока миссис Бартон брала поднос, он сухо заметил:

— Вряд ли Агнес убили, но думаю, она не вернется. Она была в истерике с тех пор, как вы дали ей расчет. У нее нет друзей, к которым она могла уехать?

Миссис Бартон стало ясно, что Агнес потеряла всякий стыд. Она была шокирована.

— Насчет друзей не знаю, мистер Грант. Однажды она уезжала на чай в Лентон, к миссис Парсонс. Может быть, вы поужинаете здесь, сэр? У камина вам будет тепло и удобно.

Он кивнул, и миссис Бартон унесла из кабинета поднос.

Едва она ушла, Грант придвинул к себе телефон и набрал номер Эбботтсли. Как и час назад, трубку взяла Сисели.

— Алло!

— Это опять я. Фрэнк вернулся?

— Еще нет. Я же обещала, что он тебе перезвонит, — она слегка задыхалась.

— Прости за беспокойство.

— Грант, что происходит?

— Я бы сам не прочь узнать.

Издалека послышался слабый шум. К тому времени, как Сисели спросила: «Что ты имеешь в виду?», Грант услышал, что к дому подъехала машина. Снаружи донеслись голоса и шаги.

— Спокойной ночи. Кажется, у меня гости, — сказал он и повесил трубку.

Направляясь к двери, он вдруг задумался о том, удастся ли ему снова поговорить с Сисели и при каких обстоятельствах. Происходящее напоминало кошмарный сон, в голове у него вертелись строки, которые так пугали его в детстве: «И Юджин Арам бредет, закованный в кандалы…»

В то время Грант еще не понимал, что кандалы добавлены для пущей мрачности. Но открывая дверь инспектору Лэму, он внезапно осознал, что сегодня может близко познакомиться с этими самыми кандалами. С наручниками.

Через открытую дверь в дом хлынул холодный воздух. В тумане возвышалась фигура старшего инспектора Лэма, а за ним — кузен Сисели, Фрэнк Эбботт. Значит, до наручников дело дойдет нескоро: сначала придется выдержать допрос. Жизнь полна испытаний. Кто сказал, что после войны она стала скучной? Такую ситуацию сочли бы пикантной даже пресыщенные европейцы. Грант не сомневался, что Агнес привела в исполнение свою угрозу, и ее объяснения показались ему более чем убедительными.

Думая обо всем этом, он повел гостей в кабинет, проследил, как Лэм снимает пальто и шляпу и садится к письменному столу, отвергнув предложенное кресло. Лэм тут же приступил к делу:

— Вы ждали нас, мистер Хатауэй?

Грант еще не успел сесть, Он ответил обычным тоном:

— Я сам хотел видеть вас. Я дважды звонил в Эбботтсли, надеясь застать там Эбботта, а через него связаться с вами.

Лэм хмыкнул.

— Садитесь, мистер Хатауэй. Я только что из Лентона. Как вы, вероятно, уже догадались, у нас побывала ваша горничная Агнес Рипли. Она дала весьма серьезные показания, и я прибыл узнать, что вы можете сказать по этому поводу.

Грант придвинул стул. Все присутствующие сидели вокруг стола: мрачный инспектор, холодный и бесстрастный Фрэнк и Грант с вызывающим видом. Это было все равно что оказаться в тюрьме без адвоката. Если ему не удастся опровергнуть обвинения, о сделке с Джеймсом Рони можно забыть. Никто не доверит сына человеку, арестованному за два убийства. А ему нужны эти деньги — хотя бы для того, чтобы доказать Сисели, на что он способен.

— Можно увидеть данные против меня показания? — спросил Грант.

Просмотрев протокол допроса, он нахмурился, вскинул голову и сказал:

— По-моему, она свихнулась. Моя экономка сегодня утром дала ей расчет. После чая она явилась сюда, в кабинет, и устроила сцену — хотела, чтобы я разрешил ей остаться.

— А почему ваша экономка дала ей расчет? Почему уволила ее?

— Об этом спросите у миссис Бартон — я в ее дела не вмешиваюсь.

— Так вы не знаете?

— Нет. И, по-моему, миссис Бартон не желает говорить об этом.

— Итак, мистер Хатауэй, перед вами заявление Агнес Рипли. Что вы можете сказать?

— Во-первых, не знаю, известно ли вам, что я был в отъезде.

— С половины девятого в воскресенье до одиннадцати утра в понедельник — да.

— Именно так. О двух убийствах я узнал, только когда Агнес упомянула о них сегодня днем, в пять часов.

— Вы вернулись домой в одиннадцать и беседовали с инспектором Смитом. Он спрашивал, что вы делали вечером в пятницу, восьмого января, а потом снял отпечатки ваших пальцев. Как, по-вашему, зачем?

— Я знал — точнее, слышал, — что по округе ходят какие-то нелепые слухи. По крайней мере, я считал их слухами. Поговаривали, что Мэри Стоукс будто бы видела труп. Но поскольку трупа так и не нашли, я пришел к выводу, что она все выдумала.

— Хм… так вы слышали эту историю?

— Да, от миссис Бартон и моей жены — последняя упоминала о ней вскользь. А она не сделала бы ничего подобного, если бы считала эту историю вымыслом.

— Вы решили, что инспектор Смит допрашивал вас в связи с этой историей? Тогда вы еще не знали об убийстве Мэри Стоукс?

— Ровным счетом ничего.

— И о трупе Луизы Роджерз, найденном в доме лесника?

— Я понятия не имел, что там нашли труп.

— Чем вы занимались после разговора с инспектором Смитом?

— Работал в поместье. Почти все это время я провел с пастухом. После ленча я ушел в амбар — мы чиним его, на ферме всегда полно работы. Затем я вернулся и начал убирать со стола — мне предстояло сделать много записей. А потом вошла Агнес и устроила сцену.

— А до этого никто не говорил вам, что в округе произошло два убийства?

— Нет — ни пастух, ни другие два работника, с которыми я говорил. И миссис Бартон тоже ничего не говорила Если хотите, можете спросить у них.

Лэм побарабанил по колену.

— Вернемся к показаниям. Так что же? Вы подтверждаете, что мисс Рипли сказала правду?

— Отчасти.

— Не могли бы вы уточнить, в чем именно она не права?

Грант перелистал протокол, просматривая каждый лис.

— Насчет разговора по телефону все верно.

— Луиза Роджерз действительно звонила вам и пожелала увидеться с вами?

— Да.

— И она приезжала к вам?

— Да.

— А что вы скажете о подслушанном Агнес Рипли разговоре в кабинете?

— Она все перепутала. Лучше я сам объясню вам, что произошло. Женщина, явившаяся сюда, была взволнована, сердилась, говорила на беглом английском, но с сильным иностранным акцентом. Неудивительно, что Агнес многое не поняла. Гостья подробно рассказала, как она бежала из Парижа, как попала под бомбежку — не знаю, где именно. Она добавила, что везла с собой много ценных украшений, и их, по ее словам, украл какой-то англичанин. Как только мне удалось перебить ее, я объяснил, что сожалею, но ее история не имеет ко мне ни малейшего отношения. Вообще-то я выразился не так прямо, но надеялся произвести тот же эффект. Тогда она выпалила совершенно безумную историю про то, что она разглядела и запомнила руку вора. Она заявила, что узнает эту руку, если увидит ее вновь. Я опять спросил, какое отношение это имеет ко мне. Она выразила желание увидеть мои руки, поэтому я выложил их на стол, и она пристально рассмотрела их. Это ее успокоило, и она уехала.

Фрэнк Эбботт записывал показания с бесстрастным выражением лица, которое сейчас очень напоминало портрет леди Эвелин из Эбботтсли. По его мнению, рассказ Гранта звучал вполне правдоподобно.

Лэм поерзал на стуле. Поначалу он сидел ровно и прямо, а теперь подался вперед и положил руку на стол.

— Вы говорите, эта женщина уехала. Что вы делали после ее отъезда?

Грант слабо улыбнулся.

— Начиная с пяти часов? У вас же все записано. Помню, сегодня утром меня расспрашивал инспектор Смит — очевидно, он передал вам все записи. Но я готов повторить свои показания. Я вышел из дома часов в пять, меня не было некоторое время.

— Значит, вы не уехали из дома вместе с Луизой Роджерз?

— Нет.

— Сколько еще времени после ее отъезда вы пробыли дома?

Грант Хатауэй слегка приподнял плечо.

— Несколько минут.

— Чем вы объясните тот факт, что Агнес Рипли не слышала, как вы ушли?

— Боюсь, я не в состоянии объяснять ее заявления.

— Вы ушли пешком или уехали на велосипеде или машине?

— Ушел пешком.

— Куда вы направились?

Бесстрастными глазами, от которых ничто не ускользало, Лэм заметил, как напряглись мышцы лица мистера Хатауэя. Сокращение мышц было кратким, почти мимолетным.

Понимая, что его напряженность заметили, Грант умышленно расслабился. Решение он принял мгновенно. Уж лучше выставить себя на посмешище, чем выслушать обвинение в убийстве, а если выставляешь себя на посмешище, не стоит суетиться. Стараясь не затягивать паузу, он ответил:

— Я дошел до развилки, обогнул Томлинс-фарм и вернулся в Дипинг.

— Вы встретили по дороге Мэри Стоукс?

— Конечно нет, Я никого не видел. Мне хотелось просто пройтись.

— А в Дипинге?

— Ни души.

— Вы долго гуляли, мистер Хатауэй?

— Я вернулся… — он нахмурился, припоминая, — в половине восьмого.

— Хм… Вам понадобилось так много времени, чтобы пройти три-четыре мили?

— Около трех. Нет, я прошел их быстрее.

— Самое большее — за час. А что вы делали остальные полтора часа?

Грант улыбнулся.

— Я был в церкви.

— В пятницу вечером?

Он кивнул.

— Да. Проходя мимо церкви, я услышал звуки органа, и понял, что это упражняется моя жена — она прекрасно играет. Боковая дверь была открыта, я вошел и начал слушать.

— И слушали полтора часа?

— Примерно так. Моя жена покинула церковь в семь, мне понадобилось примерно двадцать пять минут, чтобы дойти до дома от церкви.

— Хм… Миссис Хатауэй сможет подтвердить это?

— Нет. Она меня не видела.

— А кто-нибудь другой может подтвердить, где вы были?

— Боюсь, нет. Миссис Бартон и Агнес уходили — вернее, я полагал, что Агнес нет дома. А она ушла после того, как подслушала наш разговор?

— Да, ушла.

— В таком случае вам придется поверить мне на слово, или не поверить.

Лэм похлопал ладонью по столу. По его мнению, мистер Хатауэй держался весьма уверенно. Странная это история — о том, как он зашел в церковь послушать, как его жена играет на органе. Лучшего алиби он не мог бы выдумать — если дело дойдет до суда, присяжные сочтут объяснение убедительным. Лэм нахмурился и спросил, что делал мистер Хатауэй вечером в субботу девятого, между половиной шестого и девятью-десятью часами.

Мистер Хатауэй вежливо выслушал вопрос, но не пожелал помочь ни себе, ни полиции. Он повторил то, что уже говорил инспектору Смиту. В пятом часу он отправился в Дипинг на велосипеде. По дороге он встретил жену, которая гуляла с собаками, и обменялся с ней парой слов, затем передумал ехать в Дипинг и вернулся домой.

— Вы вернулись в половине пятого?

— Кажется, да.

— И больше никуда не уходили?

— Нет. У меня было много работы.

— Ваша экономка может подтвердить, что вы были дома?

— Я ужинал в половине восьмого. Это могут подтвердить и миссис Бартон, и Агнес. Можно узнать, почему вас интересует именно это время? Неужели убили кого-то еще?

Взгляд Лэма остался непроницаемым.

— Труп Луизы Роджерз перенесли в дом лесника между половиной шестого и шестью часами. Мэри Стоукс увидела его там и бросилась бежать. Если бы она сказала правду, убийцу поймали бы и она осталась бы в живых. Но она не захотела признаться, что побывала в доме лесника, и заявила, что видела труп в другом месте. Убийца спрятал труп в подвале.

Грант слегка побледнел — не сильно, но заметно.

— К ужину я не переодевался, — сказал он. — Миссис Бартон наверняка вспомнит это: моя одежда была в полном порядке. Отсюда следует, что я не копал могилу в подвале и не занимался другой грязной работой. Однако я мог снять одежду, набросить другую, рабочую, а потом опять переодеться. Именно это вы и имели в виду?

Уже произнося эти слова, он почувствовал сомнение. Их спровоцировали досада и инстинкт самосохранения. А выказывать досаду не следовало.

Он услышал неторопливый приятный голос Лэма, говорящего с деревенским акцентом.

— Вряд ли что-либо подобное пришло бы мне в голову.

Грант засмеялся.

— Но ведь вы об этом подумали, не так ли?

Лэм сменил тему:

— Расскажите о том, что вы делали вечером в субботу шестнадцатого, начиная с половины восьмого.

До этого момента Грант сидел в непринужденной позе, скрестив ноги, свободно сложив руки. Но теперь он вдруг напрягся. Его терпение быстро иссякало. Срывающимся от нетерпения голосом он ответил:

— Боюсь, я почти ничем не смогу вам помочь. Миссис Бартон и Агнес не было дома. Полагаю, они вернулись в половине одиннадцатого, но я не видел их, а они не виде ли меня. Агнес сообщила мне об убийстве Мэри Стоукс примерно в четверть девятого. Как видите, алиби у меня опять нет. Я был здесь, в комнате, но боюсь, никто не сможет подтвердить это. Что будем делать дальше?

— Пока ничего, мистер Хатауэй, — отозвался Лэм. — Я хочу задать вам еще несколько вопросов. Вернемся к Луизе Роджерз. Вы говорите, разговор по телефону мисс Рипли передала верно.

— Да.

— Значит, вечером четвертого января вы были в отеле «Бык» в Ледлингтоне. Может быть, вы объясните, что там произошло?

— На мой взгляд — ничего. Я ездил в Ледстоу, повидаться с другом, Джеймсом Рони. Он живет в Пассфилде. Некоторое время я пробыл у него. Он подвез меня в Ледлингтон к поезду в восемь двадцать, высадил у станции, но оказалось, что поезд уже ушел — должно быть, у Рони отставали часы. Следующий поезд до Лентона ожидался только через полтора часа, вот я и решил зайти в «Бык». У станции я столкнулся со знакомым. Он ждал, что за ним приедут, и предложил подвезти меня. Затем прибыл его шофер, сообщил, что проколота шина, придется менять ее, и предложил всем нам пока побыть в «Быке». Там же во дворе стояла машина.

— Как зовут вашего знакомого, мистер Хатауэй?

— Марк Харлоу. Он живет здесь неподалеку, в Мейнфилде.

Атмосфера в комнате мгновенно стала напряженной. Лицо Фрэнка Эбботта не выразило ровным счетом ничего. Но его мысли бешено завертелись. Значит, Каддл был там… Альберт Каддл был в «Быке», когда Луиза Роджерз выглянула из окна и узнала руку, которая рылась в ее драгоценностях.

Лэм повторил ответ Гранта, но несколько иначе:

— И вы отправились в «Бык» вместе с мистером Харлоу. Как долго вы там пробыли?

— Примерно полчаса.

— Все это время вы с мистером Харлоу были вместе?

— Да, почти. Мы выпили, затем я увидел человека, вместе с которым служил во Франции. Я отошел поговорить с ним. Затем Харлоу решил выйти и проверить, исправна ли машина. Через несколько минут я вышел за ним.

— Во двор?

— Да, там стояла машина.

— У вас есть зажигалка?

— Да, но во дворе отеля «Бык» я ее не ронял.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно. Я подошел к машине, узнал, что она исправна и Харлоу ждет меня. Я сел в машину и он довез меня до дома.

— Вы говорите «он довез меня» — значит, машину вел сам мистер Харлоу?

— Я просто не так выразился. За рулем сидел Каддл.

— Шофером был Альберт Каддл?

— Да.

— Мистер Хатауэй, вы беседовали с Луизой Роджерз в этом кабинете не менее получаса. Видимо, свет был включен, вы должны были хорошо рассмотреть ее. Постарайтесь описать ее как можно подробнее.

До сих пор выражение лица Гранта не менялось, но теперь он выглядел удивленным.

— Черное пальто, шляпка — конечно, если можно назвать шляпкой плоский блин. Элегантный наряд. Стройные щиколотки, хорошие чулки, добротные туфли…

— Все черное?

— Кроме чулок.

— И все-таки ока была во всем черном? И ничто не оживляло наряд?

— Только серьги, довольно приметные, похожие на те кольца вечности, которые так нравятся женщинам, уж не знаю почему.

— Хм… пара серег. Вы уверены, что именно пара?

Грант снова удивленно взглянул на него.

— Да, пара серег из тех, что нельзя не заметить.

На этом расспросы о сережках закончились.

Но Лэм не унимался. По какой дороге мистер Хатауэй бежал из Франции? В каком месте он вышел на дорогу, ведущую к Парижу? В каком месте сошел с нее? Все ответы старательно записывались, но мало чем могли помочь — Мишель Ферран не сумел указать, где именно были украдены драгоценности. Но даже при условии совпадения показаний ответы мистера Хатауэя почти не принесли пользы.

— Что сказала Луиза Роджерз, когда попросила показать ваши руки?

— Сказала, что видела свои бриллианты в руке вора. Уверяла, что узнает эту руку. Просила показать мои руки, и я согласился.

— Руку или руки?

— Кажется, руки. И я протянул их перед собой.

— А вы не могли бы показать, как именно?

— Пожалуйста.

И он положил руки на стол. Свет озарил большие ладони изящной формы, загрубевшие от работы. Через суставы указательного и среднего пальцев левой руки тянулся тонкий белый шрам. Если бы не загар, шрам был бы не так заметен.

— Откуда у вас этот шрам, мистер Хатауэй? — живо спросил Лэм.

— Баловался с ножом, когда мне было четырнадцать лет. Должно быть, у вашей миссис Роджерз прекрасное зрение, если она сумела разглядеть этот шрам во дворе «Быка».

Лицо Лэма осталось непроницаемым.

— Если она говорила об этом, то должна была упомянуть, что человек, выронивший зажигалку, искал ее с фонарем, и луч света упал ему на руку. При свете фонаря такой шрам отчетливо виден.

Грантом овладел азарт. Случались моменты, когда он даже наслаждался игрой. Наступил один из них. Он улыбнулся.

— Но про шрам она ничего не говорила — уверяла только, что узнает руку. Как только я показал ей руки, она утратила ко мне интерес и ушла. — Он снова показал ладони. — Должен заметить, инспектор, что в тот вечер в отеле было многолюдно. В баре собралось по меньшей мере человек двадцать. Любой из них мог выронить зажигалку под окном Луизы Роджерз и осветить фонарем руку, которую она ударила.

Лэм без промедления нанес серьезный удар.

— Но она приехала за вами в Дипинг, мистер Хатауэй. Это доказано, как и то, что она беседовала с вами в этой комнате и попросила вас показать руки. А еще доказано, что в тот же вечер Луиза Роджерз была убита — вероятно, вскоре после вашего разговора с ней. Ее труп сначала спрятали в роще Мертвеца, на следующий вечер перенесли в дом лесника и зарыли в подвале. И вы считаете, что остальные двадцать человек, которые побывали в баре «Быка» две недели назад, участвовали в такой цепи событий? У вас нет никакого алиби.

Грант сунул руки в карманы и забренчал связкой ключей.

— Да, я проявил непредусмотрительность. Но тогда я понятия не имел, что кого-то убили. Рискну утверждать, что даже вы не всегда можете обеспечить себе алиби. Что дальше?

Лэм поднялся.

— Мы надеемся найти новые улики. А пока попрошу вас не покидать деревню, мистер Хатауэй.

Грант испытал облегчение и изумился этому.

Глава 29

Сняв трубку, Мэгги Белл услышала только, что миссис Эбботт звонит дочери и сообщает, что на ужин они не придут — полковник Эбботт увлекся игрой в шахматы со священником.

— Поэтому накорми Фрэнка и мисс Силвер.

Фрэнк еще не вернулся. Мэгги могла бы сказать это миссис Эбботт, поскольку мистер Хатауэй дважды звонил мисс Сисели и спрашивал о Фрэнке. Мисс Сисели опередила Мэгги:

— Фрэнк еще не вернулся.

— Тогда накорми мисс Силвер и поужинай сама. Съешь хоть что-нибудь, дорогая, — миссис Эбботт повесила трубку.

Следующим позвонил мистер Фрэнк — сказал, что задержится и просил не ждать его.

— Что за чепуха — ты должен поужинать!

— Я повезу шефа обратно в Лентон, там и перекушу. — И повесил трубку.

Мэгги Белл изнывала от скуки.

Следующим был звонок Марка Харлоу к мисс Сисели. Эту пару Мэгги всегда слушала в оба уха. Марк ухаживал за Сисели, это было очевидно. А она держалась холодно, но ведь она уже почти в разводе, значит, у него есть шанс. Мисс Сисели вряд ли помирится с мужем. Слишком уж она горда. Нет, не гордячка, но достоинства ей не занимать.

— Сисели… — произнес мистер Харлоу, и Сисели ответила таким тоном, словно звонок оторвал ее от какого-то дела.

— Что?

— Можно зайти?

— Нет-нет.

— Почему?

— Родителей нет дома.

— А при чем тут они? Я хочу поговорить с вами.

— Вам придется беседовать со мной и мисс Силвер. Вы этого хотите?

— Мы могли бы где-нибудь уединиться.

— Нет.

Марк Харлоу не удовлетворился ответом. Его громкий голос разнесся по всей линии.

— Как вы можете! У вас каменное сердце!

Сисели рассмеялась.

— А как я должна была поступить, будь у меня настоящее, живое сердце?

— Сисели, я взвинчен, из-за этих проклятых убийств! Полиция рыщет повсюду. Вы не поверите, они уже побывали здесь. Хотели выведать все, что я делал, говорил и думал на протяжении двух последних недель. Как будто кто-то может это вспомнить — такое придет в голову разве что полицейскому! В результате у меня не идет работа. Я только начал писать отличный квартет… Ну, вы помните, — и он напел мелодию, которая не понравилась Мэгги. Мисс Сисели тоже не была в восторге и прямо заявила об этом.

— По-моему, не слишком удачная мелодия.

Марк рассердился.

— Вам вечно все не нравится, а я закончил бы квартет, если бы не эта чертова суета! В такой атмосфере я не могу работать. Какой смысл жить в деревне, если даже здесь нет тишины и покоя? Здесь сыро, темно, холодно и до смерти скучно. Я надеялся хотя бы на то, что здесь меня оставят в покое. Если уж убийств не избежать, почему их не совершают в другом месте? Зачем чужаки приезжают сюда и превращают нашу жизнь в ад?

Минуту мисс Сисели молчала, затем заметила:

— А вы эгоист, Марк.

Мистер Харлоу буквально взорвался.

— Это чушь, и вы прекрасно знаете это! Все начинается с тебя самого, не так ли? Каждый человек — центр своей вселенной. А если нет, значит, он ничтожество — это бессмысленно. У него нет ни цели, ни стремлений, он всецело подвержен обстоятельствам. Каждый артист должен быть центром своей вселенной, иначе он ничего не добьется.

— По-моему, это вздор.

Он рассмеялся.

Этого Мэгги не ожидала: после гнева — такой смех. Отсмеявшись, он сказал:

— Вы — самый эгоистичный человек, какого я знаю.

— Нет.

— Именно так!

Мисс Сисели бросила трубку.

Мэгги еще долго с удовольствием вспоминала этот разговор.

Сисели вернулась в маленькую гостиную, где вязала мисс Силвер. Голубая шерстяная кофточка, над которой она трудилась в первые два дня после приезда, теперь покоилась в левом верхнем ящике комода в ее спальне, а вторая, нежно-розовая, быстро приобретала форму. Сисели, которую сначала раздражало благоговение Фрэнка перед вездесущей мисс Силвер, теперь изменила свое мнение о ней. Легко было бы отмахнуться от незваной гостьи, считая ее нудной, — но только в первые пять минут. В дальнейшем мнение о ней не меняли только глупцы и упрямцы, приверженцы собственных идей. Сисели была неглупа. Мисс Силвер сумела произвести на нее впечатление. Сисели с уважением относилась к уму, и заметила, что Фрэнк не только уважает хрупкую пожилую даму, но и питает к ней привязанность. Это было неожиданно и трогательно.

Сисели вошла в гостиную, мисс Силвер с улыбкой взглянула на нее, и в этот момент что-то произошло. Сисели вдруг озадаченно спросила:

— Скажите, а вы считаете меня эгоисткой?

Мисс Силвер по-прежнему дружелюбно улыбалась.

— Вам кто-то сказал об этом?

Сисели кивнула.

— Да, Марк Харлоу. Сказал, что более эгоистичного человека, чем я, он не встречал. Вы тоже так считаете?

Мисс Силвер продолжала вязать и улыбаться.

— А какого мнения о себе вы сами?

Сисели присела на пол перед камином, сложила руки на коленях, склонила голову набок и широко открыла глаза, напоминая ребенка, не уверенного, что он твердо заучил урок.

— Не знаю… Об этом я никогда не думала.

— А что думаете сейчас?

— Пожалуй, это правда, — с расстановкой отозвалась она и добавила: — Трудно не стать эгоисткой, когда вокруг все рушится. Об этом думаешь каждую минуту, и значит, думаешь о себе.

Мисс Силвер давно привыкла к тому, что ей поверяют самые сокровенные мысли. За время ее профессиональной карьеры ей не раз доводилось выслушивать самые невероятные признания. Ее не удивило то, что Сисели вдруг разговорилась с ней. Но сама Сисели была ошеломлена — потом, гораздо позднее. А в тот момент разговор казался ей совершенно естественным, избавлял ее от боли.

Мисс Силвер молчала, добродушно глядя на собеседницу. Если бы она заговорила, то рисковала бы подавить порыв Сисели. Но не дождавшись ответа, Сисели продолжала:

— Когда случается что-нибудь плохое, невольно начинаешь думать только о себе. Так случилось и со мной. Наверное, родителей это раздражает.

Мисс Силвер заметила:

— Нелегко видеть любимого человека несчастным и не иметь возможности помочь ему.

Темные брови поднялись над обеспокоенными глазами.

— Мама обожает Гранта. Это несправедливо.

Мисс Силвер кашлянула.

— Для него или для нее?

— Думаю, для обоих, и для меня тоже. Как теще, ей полагается ненавидеть зятя, быть на моей стороне, но она всегда поступает по-своему. От этого мне еще тяжелее. А папу в это дело я не хочу втягивать — он ненавидит скандалы. Среди мужчин это часто встречается, правда? Нет, сами они не ссорятся, но считают, что женщины часто устраивают скандалы по пустякам — и отчасти они правы. Мужчины убеждены, что женщинам свойственно ошибаться. Папа тоже любит Гранта. Он только подумает, что я затеяла ссору из-за пустяка.

Спицы негромко и ободряюще пощелкивали.

— Это правда?

Сисели заморгала, словно ее ударили неожиданно и сильно. Румянец проступил у нее на щеках, и она выкрикнула плачущим голосом:

— Нет, нет! Но нет ничего ужаснее, чем считать, что кто-то любит тебя, а потом узнавать, что он женился на тебе только ради денег, — она смахнула слезы гнева. — И ведь меня предупреждали об этом! Моя бабушка. Дедушка женился на ней из-за денег, и видели бы вы, что с ней стало! Кажется, она любила меня, не знаю почему, но больше она никого не любила. Она поссорилась с обоими сыновьями, терпеть не могла их жен. Маму трудно не любить, но бабушка и ее ненавидела. Она считала, что все охотятся за ее деньгами, кроме меня, да и то потому, что я слишком молода. Так она и написала в завещании: «…моей внучке Сисели, которая еще слишком молода, чтобы быть корыстной». Конечно, только сумасшедший мог бы заподозрить папу в корыстных мотивах. Но бабушка была способна на все. Она сообщила, что хочет завещать состояние мне, и предупредила, что все будут стараться отнять его у меня… — Внезапно кровь отхлынула от ее лица. — А еще она добавила, что я — смуглая худышка, что мужчины вряд ли будут влюбляться в меня, но станут ухаживать и делать предложения из-за денег.

Мисс Силвер кашлянула.

— Это непростительно.

— Такие слова невозможно забыть. Их вспоминаешь в самое неподходящее время, они разъедают душу изнутри, — она перевела дыхание. — Возьмите бедняжку Эллен Каддл. Бабушка оставила ей пятьсот фунтов, а она вышла замуж за Альберта, которому до нее не было никакого дела. Она на пятнадцать лет старше его!

Мисс Силвер негромко кашлянула.

— Опрометчивый поступок. Женщина должна относиться к себе с уважением. Еще Шекспир говорил об этом.

— А она не послушалась. Конечно, я сразу вспомнила предостережение бабушки, но сумела отмахнуться от него. После ее смерти я хотела отдать деньги папе или Фрэнку — предлагала им распоряжаться состоянием, пока я не достигну совершеннолетия, но они отказались. И я поняла, что от предостережения мне не избавиться. Постепенно я убедила себя, что бабушка могла ошибиться. Мы поселились здесь, я стала встречаться с Грантом — он как раз обосновался в Дипсайде. Мне казалось, он влюбился в меня. Я была безумно счастлива и не вспоминала о бабушке. Мы поженились и целых три месяца были счастливы. А потом я узнала, что все дело в деньгах. Бабушка знала, о чем говорила: дело не во мне, а в деньгах. И я вернулась сюда, — она обернулась с горящими щеками. — Об этом я никому не говорила — не знаю, почему я так откровенна с вами. Наверное, просто пришло время выговориться, — она торопливо подошла к пианино и подняла крышку. — Вы не возражаете, если я немного поиграю?

Глава 30

Был уже одиннадцатый час, когда Фрэнк Эбботт вошел в гостиную и застал там вяжущую мисс Силвер и Сисели, играющую на пианино. Она взяла громкий аккорд, дождалась, когда он стихнет и встала.

— Что-нибудь случилось?

— Нет.

Брамбл поднялся со своего места у камина и обнюхал ноги Фрэнка.

— Ты что-нибудь ел?

— Да, спасибо.

— Хочешь кофе?

— Не беспокойся.

— Я все-таки приготовлю кофе.

Она вышла, и Брамбл следом за ней.

Фрэнк присел к огню. Он замерз, устал, ужин был отвратительным. Впервые за все время службы ему досталось такое утомительное дело. Он принялся рассказывать о нем мисс Силвер под успокаивающий аккомпанемент пощелкивающих спиц, с нетерпением ожидая кофе.

Возвращаясь в гостиную с подносом, Сисели услышала из-за двери негромкие голоса. Она поставила поднос на неудобный резной стул, изгнанный в коридор, а потом поступила по примеру Агнес — медленно и осторожно повернула дверную ручку и слегка приоткрыла дверь. Если ее заметят, она войдет с подносом. Если не заметят — узнает, о чем речь. Тем, кто получил приличное воспитание, не подобает подслушивать у дверей. Это настоящий бунт. А она решилась на такое. Какое-то мощное чувство пересилило ее воспитание, и Сисели стало страшно. Она должна была узнать, что происходит.

И почти сразу она все узнала, потому что Фрэнк произнес:

— Завтра утром я уезжаю отсюда. Сегодня в отеле все номера заняты. Шеф предложил мне уехать и попросить прислать кого-нибудь другого, но я решил идти до конца.

Мисс Силвер деликатно кашлянула.

— Думаю, ты поступил правильно. Отказавшись вести это дело, ты публично признал бы мистера Хатауэя виновным.

Левая рука Сисели замерла на дверной ручке, правой она схватилась за косяк.

— Я не могу оставаться здесь, — продолжал Фрэнк. — Он муж Сисели. Но если он виновен, мне жаль ее и Монику.

— А ты думаешь, он виновен?

— Очень может быть. Об этом я стараюсь не задумываться. Преступником может оказаться и Альберт Каддл. Его подружка обеспечила ему три надежных алиби, но суд не удовлетворится ни одним из них, как только увидит Мейзи. И наконец, Марк Харлоу. Все трое были вместе в отеле «Бык» в ту ночь, когда Луиза Роджерз увидела и узнала руку грабителя. Беда в том, что мы даже не знаем, что именно она увидела. Феррану тоже неизвестна примета. Он сказал только, что Луиза уверяла, будто узнает эту руку. Так и вышло. Кто-то уронил зажигалку во дворе отеля и включил фонарик, чтобы найти ее. Луиза увидела руку неизвестного и поняла, что перед ней грабитель. Она была раздета. К тому времени, как она оделась и сбежала вниз, двое мужчин и шофер уже уехали. Один из них выронил конверт, адресованный Гранту Хатауэю. Поэтому Луиза и приехала сюда. Теперь нам известно, что она беседовала с Хатауэем между половиной пятого и пятью часами восьмого января — то есть перед тем, как ее убили. Часть разговора известна нам благодаря Агнес. Когда миссис Бартон рассчитала ее, она устроила скандал Хатауэю, требуя оставить ее в доме. Ясно, что она безумно влюблена в него…

Мисс Силвер кашлянула и сдержанно заметила, что нет ярости страшнее, чем ярость женщины, чувства которой уязвлены.

— Вы правы. Итак, у Гранта нет ни одного алиби. Он мог убить Луизу прямо в кабинете, хотя это было бы весьма рискованно. Агнес слышала только часть разговора, но потом услышала, как хлопнула дверь и от дома отъехала машина. Возможно, ее вел Грант. К тому времени Луиза могла быть мертва или еще жива. Может, Грант говорит правду: он утверждает, что Луиза уехала одна, а через несколько минут он вышел и направился в церковь, где полтора часа слушал, как Сисели играет на органе. Потом он вернулся домой.

Сисели резко распахнула дверь и внесла в комнату поднос. Ее лицо было бескровным, глаза сверкали. Поставив чашку перед Фрэнком, она вернулась, чтобы закрыть дверь, затем подошла к нему и объявила:

— Я все слышала. Если дело касается Гранта, значит, и меня. Я хочу знать все.

Фрэнк поднял светлую бровь.

— Детка, дорогая…

Она резко перебила:

— Я тебе не детка — я жена Гранта. Если ты рассказал обо всем мисс Силвер, значит, можешь рассказать и мне. Я буду держать язык за зубами, но я должна знать все.

Фрэнк переглянулся с мисс Силвер, и она кивнула.

Сисели топнула ногой.

— А если ты ничего не скажешь, я поеду в Лентон, к старшему инспектору!

Фрэнк коснулся ее руки и почувствовал, что та холодна как лед.

— Хорошо, Сисели, присядь. Не знаю, что ты услышала, поэтому начну с самого начала.

Она слушала, сидя прямо и не сводя глаз с лица Фрэнка. Мисс Силвер вязала. Она уже выслушала часть повествования, но не утратила интереса. Ее мысли работали методично, как спицы, отмечая там спущенную петлю, там неувязку, там — несовпадение. Фрэнк умел излагать суть дела.

Сисели слушала его всем существом. Она вся обратилась в слух. Знакомая комната, собеседники, Брамбл в кресле Моники Эбботт, огонь в камине, тепло, Фрэнк, прихлебывающий кофе, щелканье спиц мисс Силвер — всего этого Сисели не замечала. Весь мир заслонил голос Фрэнка и его так понятные ей рассуждения.

Он дошел до момента, когда Сисели вошла в комнату.

— Итак, у Каддла целых три алиби, которые могут оказаться ложными, а у Гранта — ни одного. И у Марка Харлоу тоже.

Сисели словно очнулась.

— У Марка?

— Он был вместе с ними в «Быке». Мы заезжали к нему после встречи с Грантом. Он говорит, что в пятницу ходил гулять и никого не встретил. Конечно, он вполне мог встретить Луизу и убить ее. Но он говорит, что дошел пешком до Лентона и побывал в кино. В субботу, когда спрятали труп Луизы, он снова ходил на прогулку и опять никого не встретил. В субботу шестнадцатого он встречался со знакомыми в Лентоне. Вернулся домой на машине, которую вел сам. У прислуги был выходной, он ограничился холодным ужином. По его словам, это было в половине восьмого: ему с избытком хватило бы времени, чтобы съездить на ферму на велосипеде и убить Мэри Стоукс — вряд ли он рискнул бы поехать туда на машине. Следовательно, и у Гранта, и у Харлоу была возможность убить Луизу в пятницу, спрятать труп в субботу и избавиться от Мэри Стоукс через неделю. Алиби Каддлу обеспечивают только слова Мейзи Трейл. Главный подозреваемый из троих — Грант, поскольку нам известно, что он встречался с Луизой, в отличие от остальных. Но что касается меток на руках, думаю, виновником является скорее всего Каддл. Луиза Роджерз говорила Феррану, что запомнила руку грабителя и узнает ее везде. У Каддла недостает верхнего сустава на указательном пальце — такие приметы не забываются. У Гранта белый шрам, а у Харлоу нет никаких заметных примет. Правда, на правой руке он некоторое время носил пластырь, но он снял его, и под ним обнаружилась только глубокая царапина. Он говорит, что поранился о колючую проволоку, — шрам и вправду выглядит свежим. Однако форма его рук удивительна. Указательный палец длиннее остальных, а большие пальцы…

Сисели еле слышно выговорила:

— Так вот почему он легко берет аккорды на пианино — у него феноменально гибкие пальцы.

— Вопрос в другом: могла ли эта гибкость произвести впечатление на Луизу Роджерз за несколько секунд? Нет, думаю, она видела Альберта. Отсутствие целого сустава бросается в глаза.

Сисели поднялась, поблагодарила Фрэнка и вышла из комнаты.

Помолчав, Фрэнк сказал:

— Дело безнадежно запуталось. Убийцей должен быть местный житель, поскольку ему известно о доме лесника и подвале, к тому же больше ни у кого не могло быть мотивов для убийства Мэри Стоукс. Наверняка убийца — один из троих мужчин, которые побывали в «Быке» вечером четвертого января. Значит, остается решить, кто именно — Альберт Каддл, Грант Хатауэй или Марк Харлоу.

Мисс Силвер кашлянула.

— А какого ты мнения о Марке Харлоу?

Фрэнк ответил ей пристальным взглядом.

— Ему ни до чего нет дела, пока ему не мешают писать музыку. Он пишет песенки для ревю, и отвратительные убийства выбивают его из колеи. Настоящая катастрофа. Даже будь он Бетховеном, Бахом и Брамсом в одном лице, я и то считал бы, что он преувеличивает. Мы помешали ему, когда он извлекал из пианино дикие звуки. Он не преминул выказать артистический темперамент, но быстро успокоился и согласился помочь нам. Но поскольку он из тех, кто никогда не знает, который час и не помнит, что делал вчера, мы почти ничего не добились. Видели бы вы шефа! Он побагровел, я боялся, что у него выскочат глаза, когда Харлоу запросто сказал, что не помнит, в какой кинотеатр ходил в пятницу восьмого или какой фильм смотрел. Харлоу объяснил, что часто вообще не смотрит на экран — просто сидит и думает о музыке. Старик потом допытывался у меня, в своем ли уме Харлоу. Пришлось объяснить, что это позерство. Так и вышло: когда ему намекнули насчет обвинений, он сразу вспомнил, что был в кинотеатре «Рекс» и даже припомнил подробности фильма и актрису с изумительными ногами. Наверное, вы не слышали о ней…

Мисс Силвер улыбнулась.

— Пердита Пейн?

Фрэнк расхохотался.

— Все-то вы знаете! Да, он снизошел до нас и вспомнил ноги Пердиты — они этого достойны.

Неожиданно мисс Силвер нахмурилась. Она согласилась, что упоминания о ногах достаточно и добавила:

— Кстати, я слышала сообщение в шестичасовом выпуске новостей.

Фрэнк выпрямился.

— Я как раз собирался сказать вам, что звонили из ледлингтонского кафе. Туда Луиза заезжала на ленч довольно поздно — в половине третьего — и спрашивала, как проехать в Лентон. Она была одна, и это опровергает теорию Смита о том, что с собой в Дипинг она привезла убийцу — к примеру, незадачливого Феррана.

— Каков этот мистер Ферран, Фрэнк?

— Вы хотите поддержать Смита? На мой взгляд, Ферран — безобидный малый, влюбленный в Луизу и убитый горем. Не думаю, что он замешан в преступлении.

— Да, пожалуй.

Она собиралась что-то добавить, но тут открылась дверь и в комнату вошла Сисели в пальто. Она поставила на пол чемодан. Брамбл спрыгнул с кресла, бросился к хозяйке и завертелся у ее ног. Небрежно погладив его, Сисели попросила:

— Когда вернутся родители, сообщите им, что я ушла домой.

— О, господи! — ахнула мисс Силвер.

Фрэнк поднялся.

— Сисели!

Ее лицо раскраснелось, глаза блестели.

— Ты же слышал: я ухожу домой.

После первой вспышки удивления Фрэнк снова стал прежним.

— А если они пожелают узнать почему? Моника наверняка спросит. Она превратится в разъяренную тигрицу, потерявшую детеныша.

Сисели топнула ногой.

— Просто скажи ей, что я ушла домой.

— Ты повторяешься. Может, лучше дождешься ее и все объяснишь сама?

Она медленно подошла к камину, наклонилась и подбросила полено в огонь.

— Вряд ли. Скандал мне ни к чему, — она выпрямилась и перевела взгляд на мисс Силвер. — Скажите маме. Это очень просто. Мы с Грантом поссорились — это касается только нас двоих. Если его подозревают в убийствах, я возвращаюсь. Ссору можно продолжить и потом. Но я не хочу, чтобы кто-нибудь решил, будто я считаю своего мужа убийцей.

Миссис Силвер продолжала вязать розовую кофточку.

Фрэнк Эбботт знал, что отговаривать Сисели бесполезно — она с детства была упряма. Но Моника не простит ему, если он будет сидеть, сложа руки. Фрэнк мысленно проклинал священника, его шахматы и дядю Реджа. Почему бы Монике самой не объясниться с дочерью?

— Сисели, Грант — один из трех подозреваемых. Не лучше ли тебе подождать?

Она смерила его решительным взглядом.

— Грант невиновен, — она повернулась к мисс Силвер. — Вы поможете нам?

— Дорогая…

— Фрэнк утверждает, что вы знаете все. Вы ведь профессиональный детектив, не так ли? Я хочу, чтобы вы взялись за это дело ради Гранта и меня.

Спицы на миг замерли. Мисс Силвер вскинула голову, Сисели отвела глаза.

— Дорогая, я не берусь за работу ради кого-нибудь. Я преследую только одну цель — найти истину.

— Этого я и хочу, — подхватила Сисели.

— Вы на редкость уверенны.

— Да.

— А если вы ошибаетесь? Если я возьмусь за дело, найду истину, а она окажется совсем не такой, как вы ожидали…

Румянец сошел с лица Сисели. Она смертельно побледнела.

— Ложь никому не принесет пользы. Мне нужна истина. Вы поможете мне?

— Да, — кивнула мисс Силвер.

Глава 31

Фрэнк Эбботт пронаблюдал в окно, как задние фары машины мигнули и исчезли в темноте, затем вернулся в гостиную.

— Мне надо подготовить для шефа краткое резюме, но прежде подыскать ему английское название. Достаточно с него и того, что Ферран — француз. Кстати, чем можно заменить слово «резюме»?

— Отчет, — подсказала мисс Силвер, и Фрэнк поблагодарил ее.

— Ладно, я иду в кабинет. Поговорите с Моникой сами.

Мисс Силвер с улыбкой заметила:

— Думаю, она будет довольна.

Фрэнк замер в дверях.

— Может быть, пока не знаю. Странно все вышло, правда? Но теперь волноваться уже поздно. Я не сумел остановить Сисели.

Он вышел.

Мисс Силвер вязала в полной тишине. После отъезда Сисели и Брамбла в доме воцарилось молчание. Старый спаниель, должно быть, потихоньку пробрался на кухню — поближе к запретным, но вкусным объедкам.

Часы уже пробили половину одиннадцатого, когда из холла донеслись звуки — хлопнула дверь, мужской голос произнес: «Не беспокойтесь, я ненадолго», — и в гостиную вошел Марк Харлоу с разлохмаченными ветром волосами и обеспокоенным лицом. За его спиной Рут пробормотала, что сейчас же сообщит сестре и миссис Мэйхью, как неожиданный гость ворвался в дом — по ее мнению, это неприлично.

Захлопнув дверь за собой, Марк Харлоу огляделся и спросил:

— А где Сисели?

В другое время мисс Силвер попеняла бы ему на отсутствие манер. Но на этот раз она сумела скрыть недовольство, слегка улыбнулась и предложила:

— Присаживайтесь, мистер Харлоу.

Сделав шаг к ней, Марк повторил вопрос:

— Где Сисели? Я хочу поговорить с ней.

Мисс Силвер вгляделась ему в лицо. Судя по всему, с Марком Харлоу случилась очередная вспышка артистического темперамента, о которых говорил Фрэнк. Спокойно и приветливо мисс Силвер ответила:

— Миссис Хатауэй уехала домой.

— Что?!

— Она вернулась в Дипсайд.

Известие заставило Марка напрочь забыть о хороших манерах. Он повторил тот же возглас, только громче и резче, и добавил:

— Не понимаю, о чем вы говорите!

— Мистер Харлоу…

Взглядом и тоном ей удалось образумить его. Он даже извинился.

— Простите, но это какая-то ошибка. Она не собиралась в Дипсайд, особенно сейчас.

Мисс Силвер кашлянула.

— Почему вы так считаете, мистер Харлоу?

Он бросился в кресло, на котором недавно сидел Фрэнк.

— А что же Эбботт? Почему он не остановил Сисели? — разве вы не знаете, что Грант Хатауэй увяз по уши? Фрэнку Эбботту это прекрасно известно. Ей нельзя было возвращаться! Почему Эбботт не удержал ее?

Мисс Силвер продолжала вязать. От аккуратной челки до расшитых туфель она олицетворяла идеальный образ английской старой девы с ограниченными средствами и более чем скромным социальным положением. Для Марка Харлоу она просто стала человеком, на которого он вылил свое раздражение. Услышав ее негромкое «Господи!», он взорвался:

— Ее нельзя было выпускать из дома! А если его арестуют?

На лице мисс Силвер отразилось удивление.

— А почему его должны арестовать?

— По-моему, на это есть все основания! — сердито ответил Марк.

Ее ответный взгляд он счел недоверчивым и перестал сдерживаться.

— Его могут арестовать в любую минуту! О чем только думают ее родители?

— Они ушли в гости, — объяснила мисс Силвер. — И еще не вернулись.

Марк раздраженно застонал.

— А этот никчемный болван Эбботт! Он-то должен знать, что Хатауэй под подозрением!

Мисс Силвер негромко ахнула и осведомилась:

— В чем же его подозревают, мистер Харлоу?

Поднос с чашками все еще стоял на столе. Почти машинально Марк Харлоу налил себе кофе, выпил одним глотком тепловатую жидкость без молока и сахара и отставил чашку.

— Во многом. Я мог бы объяснить, но больше всего меня бесит то, что Сисели вернулась к нему. Она говорила вам, что я звонил? Я хотел навестить ее, но она отказала мне, и я подчинился, как дурак. Мне не следовало обращать внимание на ее слова. Надо было прийти — у меня было предчувствие! — но я не хотел оскорбить ее… — он устремил на мисс Силвер невидящий взгляд. — Знаете, я ведь влюблен в нее. Но это не важно, об этом лучше не думать. Важнее всего сейчас Сисели и этот проклятый Грант.

Мисс Силвер вязала. Помедлив минуту, она спросила:

— Почему вы решили, что мистер Хатауэй виновен в двух убийствах?

Марк мрачно уставился на нее.

— Это решил не я, а полиция. А меня волнует только судьба Сисели.

— И что же решила полиция?

Он дернул плечом.

— Мне они ничего не говорили, но ведь все очевидно. Какая досада, что я наткнулся на него в «Быке»! Я не мог не предложить подвезти его — и посмотрите, во что ввязался! Мне пришлось объяснять полицейским, что я оставил его в баре, а потом его пришлось ждать. Приближаясь к машине, он что-то клал в карман. Я ни на секунду не сомневаюсь, что это была та самая зажигалка, которую видела та дама, Луиза Роджерз. В довершение всего она приехала сюда за Грантом. Ну, что вы скажете?

— Она приезжала сюда?

— Похоже на то. Думаю, мы с Каддлом должны быть благодарны за то, что она узнала его имя и адрес, а не мои, иначе под подозрением оказались бы мы. Мы оба были во Франции вместе с миллионом англичан, в тот вечер мы оба побывали в «Быке». Но она явилась сюда к Гранту Хатауэю — значит, мы чисты.

— Какой ужас!

Мисс Силвер и вправду была шокирована. На минуту она даже перестала вязать. Ее руки замерли на розовой шерсти.

— Теперь вы понимаете, почему я так волнуюсь за Сисели?

Несмотря на тревожные мысли, мисс Силвер слегка поморщилась, услышав, как Марк запросто называет Сисели по имени. Мисс Силвер знала, что так теперь принято, и все-таки ее коробило. Даже Моника Эбботт не допустила бы такого.

— Боже мой, значит, вы и вправду думаете, что мистер Хатауэй…

— Это не мое дело. Но за Сисели я ужасно волнуюсь.

— По-вашему, мистер Хатауэй виделся с миссис Роджерз?

Марк даже не попытался скрыть пренебрежение.

— Иначе и быть не могло. Если бы они не встретились, он не мог убить ее!

— Но вы не знаете, встречались они или нет?

Он сердито засмеялся.

— Я просто догадался. Порой меня посещают удачные догадки!

Глава 32

Сисели ехала по темному Лейну. Она вела машину медленно, потому что теперь, покинув Эбботтсли, она вдруг поняла, что не готова сразу прибыть в Дипсайд. Ей хотелось уехать до прихода родителей — встречаться с ними она не хотела. Но она не знала, что сказать Гранту и миссис Бартон. Несмотря на все старания удержать семейные дела в тайне, любой дом полон чужих глаз и ушей, особенно в деревне. Родственники и друзья требуют объяснений, а если в доме есть экономка, ей придется по крайней мере сообщить, где ты ляжешь спать.

Сисели медленно ехала по Лейну, собиралась с силами. Собственные мысли не давали ей даже предположить, что где-то неподалеку была убита Луиза Роджерз, и ее труп пролежал под кучей листьев с пятницы до субботы.

Она обращала внимание только на Брамбла, который то и дело вставал на задние лапы, возбужденно поскуливал и изредка лаял. То и дело Сисели говорила: «Нет, Брамбл!», — пес оборачивался, тыкался носом ей в плечо и снова поворачивался к окну. Ему не пришлось объяснять, что они возвращаются домой. Его корзинка с матрасом и одеялом лежала на заднем сиденье. Брамбл прекрасно понимал смысл происходящего и предвкушал перемены.

Задняя калитка, как обычно, была не заперта. Сисели медленно подъехала к дому сбоку и остановилась. Ей понадобился ключ от гаража. Она подняла стекло и вышла из машины, поспешно хлопнув дверью, чтобы не выпустить рванувшегося следом Брамбла. Ей пришлось несколько раз прикрикнуть на пса, и он остался скулить в машине, прижимая нос к стеклу. Сисели не хотелось, чтобы Брамбл вертелся у нее под ногами или с лаем ринулся к ближайшей Двери. Ей вдруг пришло в голову, что она не знает, который теперь час, — наверное, миссис Бартон уже легла спать. А может, спит и Грант. Какое унижение, если ей придется вернуться в Эбботтсли! Но этого можно избежать: ключ от Двери лежит в кармане ее крокодиловой сумочки. Однако если Грант запер дверь не только на замок, но и на засов ключ ей не поможет.

Сисели прошла вдоль фасада дома и парадной двери на веранде, куда вели три ступеньки, и завернула за угол, к стороне дома, противоположной той, где она оставила машину. Если Грант еще не спит, он в кабинете, и она увидит свет сквозь шторы. Может, даже разглядит, что происходит в комнате: шторы не помеха. Кто-то сэкономил на них, купив неплотную ткань. К тому же шторы не прикрывали окно полностью. Если эта змея Агнес действительно сбежала в Лентон, сегодня некому было позаботиться задернуть шторы как следует.

Сисели вздохнула с облегчением: в кабинете горел свет. Оба окна светились, в левом виднелась широкая золотистая полоса. С бьющимся сердцем Сисели подошла поближе. Она чувствовала себя странно, стоя возле собственного дома и заглядывая в окно. Она явилась сюда, как призрак. Внезапно ее охватил жар, и она снова стала живым существом — Сисели Хатауэй.

Грант был в кабинете. Наверное, он только что вошел, потому что на нем был старый плащ. Сисели разглядела рукав, когда Грант прошелся по комнате. В щель между шторами виднелась полоса противоположной стены и то, что находилось между окном и стеной. Сисели видела старые темные обои, край картины в тяжелой позолоченной раме, угол черной мраморной каминной полки, и прямо перед собой — голубую китайскую вазу, в которую она сама поставила сухой букет «попурри». Она помнила, как собирала розы и засушивала их, — все одного сорта, «Хью Диксон», потому что они долго сохраняли аромат. Наполнив розами две вазы, она поставила их по краям каминной полки, потому что комнату с темными обоями и мрачноватым портретом деда мистера Хатауэя требовалось оживить. Сейчас Сисели не видела портрета — только край рамы и вазу. А потом ваза исчезла из виду — ее заслонили плечо и рука. Плечо и рука шевельнулись, показалась заплата на рукаве выше локтя — довольно свежая, темная на выцветшей ткани. Сисели задумалась, откуда эта заплата и что делает Грант в кабинете. Он поднял руку и что-то сделал с вазой, полной сухих роз. Но Сисели не увидела ни его ладонь, ни то, что он сделал.

Внезапно Сисели ощутила жуткий холод. Больше она не хотела стоять здесь, под окном. Не хотела, чтобы Грант застал ее здесь. Она тихо отступила и вернулась за угол. Возле дома была разбита цветочная клумба. Сисели про шла по травянистому бордюру совершенно бесшумно, ее затрясло, когда она приблизилась к боковой двери и принялась искать в сумочке ключ. Миссис Бартон наверняка спит, но дверь не заперта — обычно Грант запирал ее перед самым сном. Сисели застыла перед дверью, шаря в сумочке. Ее пальцы дрожали. Ключа нигде не было.

Это удивило ее — ключ всегда лежал на одном месте, в наружном кармане, где она больше ничего не хранила. Сисели не помнила, когда в последний раз видела ключ, но он всегда был на месте. И должен был быть сейчас, но его не оказалось в сумке. Сисели казалось, что она оступилась на темной лестнице. Ощущение было неприятным. К нему примешивалось чувство, будто некий призрак вернулся к ней.

Ну что же, у нее оставалось два выхода. Если миссис Бартон еще не легла, значит, в задних окнах дома должен быть свет — в ее спальне, в гостиной или в кухне. Если внизу горит свет, она позвонит в дверь. Если свет горит наверху или все окна темные, ей придется вернуться и постучать в окно кабинета — этого ей не хотелось по какой-то необъяснимой причине. Сисели не желала даже возвращаться к окну кабинета, но заставила себя — если бы она двинулась другим путем, то прошла бы мимо машины, и Брамбл наверняка залаял бы. Она бесшумно ступала по траве.

Но едва она поравнялась с окном кабинета, свет в нем погас. Остаток пути Сисели проделала бегом, чувствуя себя донельзя глупо. Она шагнула под арку, густо увитую плющом и отделяющую огород от заднего двора. В живой изгороди из плюща пряталась шаткая калитка. Сисели пришлось остановиться и открыть засов. Все это время вечнозеленые кустарники заслоняли от нее окна дома. Вскоре Сисели обнаружила, что в кухне темно, но из окна гостиной пробивается свет. Это зрелище принесло ей ни с чем не сравнимое облегчение. Мысленно браня себя за глупость, Сисели торопливо обошла вокруг дома, спеша взять чемодан и Брамбла.

Напрыгавшись вокруг хозяйки и лизнув ее в лицо, пес радостно рванулся вперед, возбужденно лая и изредка возвращаясь к Сисели. Недавнее ощущение собственной призрачности казалось ей все более нелепым. Брамбл был прав: им хватало поводов для радости. За дверью послышались приближающиеся шаги, Брамбл бросился на дверь всем телом и громко залаял.

Миссис Бартон колебалась всего одну минуту. Когда ты Дома один, а в округе произошло два убийства подряд, стоит подумать, прежде чем открывать дверь в столь поздний час. Но если сейчас из-за двери слышится не лай Брамбла и его прыжки, значит, она совсем выжила из ума, а такого в их роду еще никогда не случалось, и слава богу. Миссис Бартон открыла дверь и растерялась: черный пес запрыгал вокруг нее, задергал юбку, принялся издавать самые разные звуки, но больше всего ее ошеломил вид миссис Грант Хатауэй с чемоданом. Миссис Бартон утратила дар речи.

Сисели отчетливо и с достоинством произнесла:

— Добрый вечер, миссис Бартон. Понимаю, сейчас уже поздно, но я только что услышала об Агнес и сочла своим долгом вернуться.

Миссис Бартон опять возблагодарила бога, чего никогда не забывала делать про себя или вслух. Такого мгновенного облегчения она еще никогда не испытывала. Теперь, когда миссис Грант вернулась домой, сплетники прикусят языки — вот достойный ответ на выходку сумасшедшей Агнес. Миссис Грант Хатауэй дала отпор всем сразу.

Прежде чем миссис Бартон успела собраться с мыслями и поприветствовать хозяйку, Сисели продолжала:

— Попросите мистера Гранта принести в дом корзинку Брамбла и поставить машину в гараж. Нет, лучше я сама пойду и скажу ему, что мы вернулись.

Миссис Бартон озадаченно нахмурилась.

— Но его нет дома. Один из джерсейских телят захворал. Мистер Грант предупредил, что вернется поздно — поэтому я и не ложусь. Не могу заснуть, зная, что двери не заперты.

Сисели уставилась на нее.

— Но я только что видела свет в кабинете! Я обошла дом с той стороны!

Сисели влетела в холл, поставила чемодан и бросилась по коридору к кабинету. Она бежала со всех ног, зная, что иначе ей не хватит духу сообщить Гранту, что она вернулась. Задумываться было опасно. Промчавшись по коридору, Сисели открыла дверь и шагнула в пустую темную комнату.

Глава 33

Возвращение Сисели домой прошло довольно гладко. Она готовилась к бурной сцене, а Гранта не оказалось дома. Такое ей и в голову не приходило. Сцены просто не могло не быть, Сисели мысленно перебрала все возможные вари анты. Грант мог рассердиться, затеять ссору, и тогда она с наслаждением выпалила бы все, что держала в себе месяцами. Ее спешное возвращение домой могло наполнить Гранта благодарностью. Зловредный маленький бесенок выскочил откуда-то из темного угла души Сисели и выпалил: «Не дождешься!» Значит, Грант все-таки рассердится, или… Это «или» очень не нравилось Сисели: она знала, что под вежливостью Гранта может скрываться сарказм, и тогда ей тоже придется держаться вежливо и ядовито, но это получается у нее хуже, чем у Гранта. А теперь выяснилось, что сцены не будет. Грант придет домой усталый и мгновенно заснет, а до завтрака скандалы устраивают только холодные, мстительные люди. Стало быть, Грант только поднимет брови и спросит: «Ты вернулась?» — а Сисели ответит: «Как видишь» — и пойдет помогать миссис Бартон заправлять постели. Перенося из машины в дом вещи, Сисели винила себя за то, что приехала домой в отсутствие Гранта, и вместе с тем испытывала неожиданное облегчение.

Чувство облегчения не пропадало, подавить его не удавалось. Но с той минуты, когда Сисели заглянула в окно кабинета, в ее душе зародился страх. Если бы она могла вернуться на полчаса назад, она вообще не вошла бы в дом. А может, вошла? Она ничего не знала и при этом знала все. Видеть Гранта она не желала. Но время не повернуть вспять. Уехать к родителям нельзя — сначала придется объясняться с миссис Бартон, а потом — с мисс Силвер, Фрэнком и родителями.

Сисели понесла наверх корзинку Брамбла. Миссис Бартон последовала за ней.

— Должно быть, мистер Грант возвращался за чем-то, а потом опять уехал — поэтому вы и видели свет в кабинете. Он мог воспользоваться своим ключом, услышать его шаги я не могла. А теперь я пойду поставлю чайник и наполню грелку. Ваша постель вряд ли отсырела — я регулярно проветривала ее. Как раз вчера я велела Агнес развести огонь в вашей спальне и просушила перед ним матрас. А простыни я сушила у огня в кухне.

Сисели предпочла бы лечь в другой комнате, но передумала, услышав объяснения экономки. Нельзя пренебрегать такой заботой, особенно если экономка служит в доме вот уже тридцать лет.

Сисели вошла в большую комнату с низким потолком, большой кроватью под полосатым покрывалом, и поразилась ее унынию. Яркие ситцевые шторы выцвели, в остальном комната выглядела удручающе чисто и опрятно. На туалетном столике было пусто — несколько месяцев назад Сисели своими руками убрала с него все вещи. Зияли пустые шкафы и комоды, где она хранила вещи. Ничто не напоминало о том, что когда-то Сисели Хатауэй вошла в эту комнату новобрачной и была счастлива. От счастья в комнате не осталось и следа — только пустота и уныние.

Миссис Бартон отправилась за простынями.

Как только Сисели поставила корзину Брамбла в привычном углу, пес забрался в нее, как проделывал это каждый вечер. Он улегся на спину, заболтал лапами в воздухе и уставился на хозяйку желтыми глазами. Сисели пришлось взять его за шиворот, как кролика, и вынуть из корзины. Пес внимательно смотрел, как она укладывает на дно корзины смятые газеты, поверх них стелит одеяло. Потом Сисели дождалась, когда Брамбл заберется в корзинку и свернется клубком, и, наконец, накрыла его и корзину большим одеялом, под которым пес мог свободно вертеться.

Наконец Брамбл издал удовлетворенный вздох и погрузился в сон, а Сисели поднялась и направилась в гардеробную Гранта. Она еще помнила, каким холодным показался ей ключ, когда она запирала ее — незадолго перед тем, как уехала к родителям. Дверь была по-прежнему заперта. Отдернув от двери руку, Сисели направилась навстречу миссис Бартон, которая несла теплые простыни.

Грант вернулся домой в полночь. Сисели слышала, как он прошел по холлу и поднялся по лестнице походкой уставшего человека. Интересно, что он сказал бы, заглянув в комнату Сисели и увидев ее там? До ссоры она встретила бы его совсем иначе — бросилась бы к двери со словами: «Дорогой, как поздно! Хочешь кофе или какао?» Если вечер был бы холодным, как нынешний, Грант выбрал бы какао. И она добавила бы: «Если хочешь помыться, вода уже согрелась». Эти мелочи были неотъемлемой частью их супружеской жизни.

Сисели услышала, как он вошел в свою комнату и разулся. Поразительно, как шумно мужчины снимают обувь! Брамбл негромко всхрапнул во сне. Но Грант его не услышал, к тому же дверь была заперта.

По другую сторону запертой двери царило молчание. Сисели лежала в широкой постели с двумя горячими грелками, наслаждаясь покоем и теплом. Брамбл спал. В соседней комнате спал Грант Хатауэй. Ночь выдалась холодной и тихой. Сисели вполне могла уснуть, но сон не шел к ней. Она слышала, как часы в холле пробили час, потом два и три.

И вдруг она увидела, как идет по прямой длинной дороге через безлюдные торфяники. Во сне темнота не имела никакого значения. Она смотрела прямо перед собой и шла, шла… Нигде не было ни огонька, ни звезды. По дороге она никого не встретила. Кругом не было ни души, кроме Сисели Хатауэй — Сисели Эвелин Хатауэй. Что-то коснулось ее лица, и она поняла, что это фата, только во сне она показалась ей очень пышной. Фата взметнулась и снова опустилась ей на лицо пышными складками. Ей надо было сказать: «Я, Сисели Эвелин, беру в мужья тебя, Эдварда Гранта, отныне и навеки», но фата душила ее. Она не могла выговорить ни слова.

Сисели проснулась в холодном поту на рассвете, в сером свете холодной спальни. Отбросив от лица простыню, она повернулась на бок и снова уснула.

Глава 34

Когда она проснулась, в комнате было уже светло. Выяснилось, что Грант ушел.

— Наспех проглотил завтрак и покинул дом.

Сисели села на постели и недовольно уставилась на миссис Бартон в темно-синем платье в мелкую белую крапинку.

— А он знает, что я здесь?

Миссис Бартон покачала головой.

— Если вы не говорили ему, то нет, — и она подошла к корзинке, стоящей в углу. — Я думала, Брамбл услышит его шаги и разбудит вас лаем.

Сисели сжалась, растерявшись и похолодев.

— Нет, он не любит рано вставать, — пробормотала она. — Но сейчас ему уже пора на прогулку. Вы не выпустите его?

Она оделась, позавтракала и занялась домашней работой. Утро тянулось бесконечно долго, напоминая кошмарный сон.

Позвонила Моника Эбботт: с одной стороны, ей не терпелось выслушать объяснения, с другой — она помнила про Мэгги Белл.

— Дорогая, ты уехала так внезапно! Надеюсь, ты хорошо выспалась? Должно быть, все постели отсырели.

Маму вечно заботили только постели.

— Не упоминай об этом в присутствии миссис Бартон, — сказала Сисели. — Вчера она весь день сушила мою постель у огня.

— Сисели…

До сих пор голос Сисели звучал спокойно, теперь же стал отчужденным.

— Ты звонишь по делу? Если нет, давай закончим разговор — у меня полно работы.

Моника сдержанно отозвалась:

— Нет-нет, просто я… — не договорив, она повесила трубку.

Сисели раздраженно вздохнула. Почему близкие люди не могут оставить ее в покое? Она снова занялась домашней работой, привела в порядок гостиную, которой не пользовались с тех пор, как она уехала к родителям. Обстановка гостиной и шторы в стиле времен молодости миссис Бартон нагоняли на Сисели тоску и напоминали ей морг. Впрочем, в морге она никогда не бывала, но все равно в этой комнате ее охватывала тоска. Словом, дел было немало.

Грант вернулся домой около часа. Брамбл встретил его на пороге, Сисели — в холле. Она как раз закончила протирать лестничные перила и стояла бледная, с пыльной тряпкой в одной руке и щеткой в другой. Минуту они стояли молча, не решаясь заговорить, и еще минуту пережидали лай Брамбла.

Нахмурившись, Грант спросил:

— Что все это значит?

— Теперь я горничная.

— Что ты имеешь в виду?

— Агнес уволена, верно? Я узнала об этом вчера вечером. Вот я и решила вернуться и помочь миссис Бартон.

— Когда ты приехала?

— Вчера ночью.

Грант смерил ее долгим хмурым взглядом. Внутри у Сисели все тряслось. Больше всего ей хотелось сесть на ступеньку и разрыдаться. Но уж лучше умереть. Телефонный звонок прозвучал как раз вовремя. Грант торопливо направился в кабинет, сопровождаемый Брамблом. Сисели снова взялась за тряпку.

Через пару минут вернулся мрачный и сердитый Грант. На этот раз он вообще не смотрел на Сисели. От его голоса веяло холодом.

— Тебе лучше вернуться в Эбботтсли. Напрасно ты приехала.

— Почему?

— Потому что я так сказал.

— Почему? — снова спросила она.

— Если у тебя есть хоть капля здравого смысла, ты все поймешь. Ты несколько месяцев прожила у родителей, и выбрала именно этот момент, чтобы вернуться!

— Почему бы и нет?

Сисели немного успокоилась. В ответ на злость Гранта она тоже может разозлиться. Но как только он заговорил вновь, ее гнев угас.

— Потому, что скоро меня арестуют — это ясно как день.

— Грант!

— Звонили из лентонской полиции. Меня ждут там. Я пообещал приехать к двум. Видишь ли, я главный подозреваемый. Джо Тернберри вертелся вокруг меня все утро — видно, они боятся, что я улизну. Словом, сегодня меня наверняка арестуют. Так что тебе лучше вернуться к родителям.

Она выпрямилась и объяснила:

— Именно поэтому я здесь.

Он вдруг расхохотался.

— Ты считаешь, что я охотник за состоянием, но не убийца? Достойный жест, Сисели, но я не приму такую жертву. Лучше уезжай домой, здесь тебе нечего делать. И попроси миссис Бартон оставить мне что-нибудь перекусить. Перед отъездом я хочу еще раз повидаться с Джонсоном. Думаю, какое-то время он справится без меня.

На этом разговор завершился. Последовал торопливый обед, разговор о захромавшем теленке. Наконец Грант направился к двери, бросив через плечо:

— Уезжай обратно в Эбботтсли, Сисели. Миссис Бартон наймет какую-нибудь деревенскую девушку.

— Я останусь здесь.

Она стояла между своим стулом и столом. Грант нахмурился.

— Не делай этого. Уезжай, пока не стемнело.

С этими словами он вышел и хлопнул дверью так, что она задрожала.

Вымыв посуду, миссис Бартон оделась и отправилась на автобусную остановку — брести три четверти мили до Дипинга ей было не под силу. От предложения Сисели довезти ее на машине экономка отказалась.

— Я уж как-нибудь сама, миссис Грант. Дождь мне не страшен — у меня есть непромокаемый плащ и хороший зонт, так что я пойду. Энни Стедмен прекрасно заменит Агнес. Я знаю, она согласится на такую работу. Она уже немолода и приходится дочерью моей троюродной сестре Лидии Вуд. Пока она служит у миссис Мартин на почте и подыскивает работу получше. Пока ей не везло, но не далее как в прошлую субботу она жалела, что у нас уже есть горничная. Но не подумайте, что я уволила Агнес за какую-нибудь оплошность — в ее работе изъянов я не находила. Однако она забыла свое место, а такое прощать нельзя, мне известно, к чему это приводит. Вот я и дала ей расчет.

— И поступили абсолютно правильно, — кивнула Сисели. Миссис Бартон удалилась, гордясь тем, что сумела сочетать мудрость с обязанностями перед своими хозяевами.

Сисели проводила ее и вернулась в пустой дом. Возвращаться в Эбботтсли она не собиралась. Когда приедет Грант, они все обсудят. А если он не вернется… — эта мысль повергла Сисели в панику — если произойдет досадная ошибка и его не отпустят, значит, ее место у него в доме.

Проводив миссис Бартон, Сисели вздохнула с облегчением. Весь дом был в ее распоряжении. Она могла делать все, что пожелает, и этого никто не видел, кроме Брамбла.

Она обошла весь дом. Агнес и вправду работала на совесть. Дом представлял собой одно из тех ветхих, неопрятных строений с многочисленными пристройками. Верхним этажом давным-давно не пользовались — там пять комнат располагались анфиладой, и последняя была завалена старой мебелью, которую обитатели дома давно собирались перебрать, но так и не решились, поскольку всегда находилась другая работа. Сисели задумалась. Впереди у нее еще много времени. Внутренний голос сказал ей: «Нет». Не переступив порог комнаты, она захлопнула дверь и спустилась по крутой лестнице.

Даже наверху почти не было пыли. Агнес знала свое дело. Интересно, где она сейчас, почему миссис Бартон уволила ее, зачем Агнес отправилась в Лентон и дала в полиции показания против Гранта? Внезапно до Сисели дошел весь смысл этих событий. Если Агнес сообщила, что Луиза Роджерз приезжала к Гранту и обвинила его, если добавила, что не видела и не слышала Гранта после того, как Луиза Роджерз уехала, значит, полицейские и все остальные решили, что Грант и убил Луизу. Только теперь Сисели почувствовала настоящую опасность. Прежде ей мешали личные чувства. Но вдруг она осознала, что показания Агнес — реальная угроза для Гранта.

Сисели вдруг поняла, что не может просто сидеть и ждать. Миссис Бартон вернется только поздно вечером. А когда вернется Грант? Почему она не додумалась сопровождать его? Она могла бы посидеть в машине и сразу узнать, в чем дело. Если бы Гранта арестовали, ей сообщили бы об этом. Или об аресте она узнала бы от кого-нибудь другого. Но что толку думать об этом теперь? Уговаривать Гранта — все равно что биться лбом о каменную стену. И сидеть возле полицейского участка и ждать, когда Гранта арестуют, бесполезно. Сисели сама понимала, что просто не смогла бы отправиться с мужем в Лентон.

День тянулся невыносимо медленно. Сисели могла бы погулять с Брамблом, но не решилась отойти от телефона. Мог позвонить Грант. Или Фрэнк. В последнем случае известие было бы плохим. Она выпустила Брамбла в сад и снова впустила его. Когда пес поскребся в дверь кухни, Сисели вздохнула с облегчением. Брамбл уютно устроился в кресле. Вернувшись домой, миссис Бартон наверняка попробует согнать его, а он склонит голову набок и умильно уставится на нее. Такие позы никогда не оставляли экономку равнодушной — в минуты нежности она даже называла Брамбла «милым».

Оставив пса в кресле, Сисели направилась в кабинет. Если телефон зазвонит, она успеет добежать до него. Должно быть, звонок раздастся совсем скоро. Часы в холле пробили три давным-давно.

Она развела огонь в камине. Грант наверняка вернется замерзшим. Подбросив в камин полено и выпрямившись, Сисели зацепилась взглядом за портрет старого мистера Хатауэя. Он приходился Гранту прадедушкой, но Сисели даже мысленно не могла называть его так, а сам Грант досадовал, что у них так много общего. На портрете прадедушка угрожающе хмурился, и от этого в кабинете царило уныние.

Сисели поежилась и перевела взгляд на вазы с сухими цветами. Она помнила, как в августе свежие алые розы ярко выделялись на фоне бело-голубых китайских ваз, наполняя ароматом всю комнату. Она наклонилась над левой вазой. Кажется, возле нее Грант стоял вчера вечером, когда она видела его в окно кабинете. Сухие лепестки утратили яркость, но еще пахли. Сисели опустила руку в вазу, чтобы разворошить их, и наткнулась на что-то твердое. На миг она перестала дышать, думать, чувствовать. Машинально она подхватила большим и указательным пальцем неизвестный предмет. Вынув руку из вазы, Сисели увидела нечто маленькое, круглое, запыленное. Сережку в виде кольца вечности.

Глава 35

В кабинете начальника лентонской полиции старший инспектор Лэм перечитывал показания свидетелей. Сам начальник лежал в постели с простудой и ничуть не жалел о том, что болезнь помешала ему принять участие в расследовании дела, в котором оказались замешаны две весьма уважаемые местные семьи.

С бесстрастным лицом Лэм прочитывал листок за листком, методично и неторопливо переворачивая их. Закончив, он поднял голову и объявил:

— Я надеялся освежить в памяти детали и прийти к конкретному выводу, но только все запутал. Комиссар удивлен, что мы до сих пор никого не арестовали. Сдается мне, я стал посмешищем. «Чего вы ждете? — спросил он. — Очевидцев? Для дел об убийстве это редкость».

Лэм сидел, сдвинув котелок на затылок и бросив на спинку стула пальто. После завтрака он уже успел побывать в городе и вернулся. День выдался серым, холодным и дождливым. Но в кабинете уютно пылал огонь, и сам кабинет напоминал Лэму кухню его матери в дни предпраздничной суеты. Сняв шляпу, он бросил ее на стол.

— Ладно, пусть войдет. Не знаю, зачем вы вызвали его сюда, но думаю, это лучше, чем ехать за ним.

— Минутку, сэр, — отозвался Фрэнк Эбботт.

— В чем дело?

— Мисс Силвер просила передать вам кое-что.

За эти слова он удостоился подозрительного взгляда и ворчания: «Ну, что такое? Очередные глупости?»

— Это вам судить, сэр. Вчера вечером Марк Харлоу побывал в Эбботтсли — он довольно часто заходит туда по вечерам. Ему нравится исполнять свою музыку перед моей кузиной Сисели Хатауэй — вы же знаете, она играет на органе. Так вот, вчера вечером они не встретились потому, что Сисели собрала вещи и вернулась домой.

Лэм навострил уши.

— Вернулась домой? Что это значит?

— Да, это был жест. Она узнала, что Грант Хатауэй под подозрением, собрала веши и уехала. — Фрэнк предпочел быстро проскользить по тонкому льду. — Поэтому Марк даже не подошел к пианино, зато побеседовал с мисс Силвер. Если хотите знать почему, я объясню.

Лэм недоверчиво хмыкнул.

— К чему все это?

— Сейчас узнаете, сэр. Харлоу встревожился, узнав, что Сисели вернулась к мужу, и заявил, что Грант виновен в убийствах, что мне это известно и что я не должен был отпускать к нему кузину. По его мнению, я должен был остановить ее. Но ее никто не остановил бы. Мисс Силвер спросила Харлоу, почему он решил, что Хатауэя арестуют, и тот изложил свою версию событий в «Быке»: по его словам, возвращаясь к машине, Грант что-то совал в карман. Марк ничуть не сомневается, что это была зажигалка, которую он обронил перед окном Луизы Роджерз. Потом Харлоу добавил, что Луиза приехала сюда к Гранту. Мисс Силвер осведомилась, что же это значит, и Харлоу объяснил, что им с Каддлом следует благодарить судьбу за то, что на конверте оказался адрес Гранта, иначе полиция явилась бы к кому-нибудь из них. Все трое побывали во Франции в начале войны, все они были в «Быке» в ту ночь. Но Луиза Роджерз приехала именно к Гранту Хатауэю — значит, остальные двое ни в чем не виноваты, — и Фрэнк сделал многозначительную паузу.

Старший инспектор вытаращил глаза.

— И какие выводы вы сделали из всего этого? По-моему, это пустая болтовня.

— Да, сэр. Но кто сказал Харлоу, что Луиза Харлоу приезжала к Гранту? Сколько человек знали об этом? Мы с вами, Смит, сам Хатауэй и Агнес Рипли — вот и все. Кто из них мог обо всем доложить Марку? Ни мы с вами и ни Смит. Мисс Силвер сразу спросила меня, говорили ли мы Харлоу о том, что Луиза Роджерз увидела имя и адрес Гранта на оброненном конверте, приехала в Дипсайд и беседовала с Грантом незадолго до того, как ее убили. Я твердо ответил, что об этом никто не обмолвился и словом. Неужели Марк все узнал от Агнес Рипли? Она устроила скандал в пять часов вечера, а потом сбежала. Вряд ли она успела встретиться еще с кем-нибудь. Она влюблена в Гранта и открыла свою тайну только потому, что он ее уволил. Можно ли предположить, что она успела встретиться с Марком Харлоу? Когда я отвозил ее к подруге, миссис Парсонс, она была почти без чувств. Значит, остается Грант Хатауэй. Но зачем ему понадобилось извещать Харлоу о компрометирующей беседе с Луизой? А если и Грант ничего не говорил Марку, остается только один человек — сама Луиза.

Лэм не сводил с него пристального взгляда. Фрэнк знал, что сейчас его мозг ведет напряженную работу. Значит, слова все-таки достигли цели. Фрэнк замолчал и стал ждать результатов.

После продолжительной паузы инспектор заговорил:

— Возможно, в этом что-то есть… а может, и нет. Мы слишком мало знаем Агнес Рипли, чтобы утверждать, что она не общалась с Харлоу. Если они не знакомы, такое вполне вероятно, но между ними могла быть связь. В состоянии истерики Агнес способна на все. Не думаю, что она вспоминала о правилах приличия — она стремилась отомстить Хатауэю. Поэтому могла не только заявить в полицию, но и очернить его в глазах его друзей. По тем же причинам люди пишут анонимные письма. Можно предположить, что она позвонила Харлоу, — он поерзал на стуле и продолжил медленно и внушительно: — Нельзя исключить и самого Хатауэя — он тоже мог позвонить Харлоу. Предположим вот что: Луиза Роджерз спросила Гранта о мужчинах, с которыми он был в «Быке». Логично, правда? Она была убеждена, что грабитель — один из троих, вот и решила разузнать об остальных.

Глаза Фрэнка Эбботта засияли.

— Так вы полагаете, что Грант невиновен?

На лице Лэма не дрогнул ни один мускул.

— Это всего лишь гипотеза. Предположим, она спросила об остальных, и Грант рассказал о них. Луиза уехала в машине. Тем временем Грант позвонил соседу и предупредил о предстоящей встрече. Луиза могла встретиться с Каддлом у гаража, а Харлоу знал о ее приезде, поэтому встретил ее в пути.

— А как же алиби Альберта?

Старший инспектор отмахнулся.

— У мисс Силвер возникло почти такое же предположение, сэр, — сообщил Фрэнк Эбботт. — Если бы Грант был убийцей, он вряд ли позвонил бы Харлоу. Значит, опять возникает вопрос, откуда Харлоу узнал о беседе Гранта с Луизой.

— Сомнительный вопрос.

Фрэнк подался вперед.

— Послушайте, сэр, Харлоу знает то, что знает только полиция, Хатауэй и одна свидетельница. Вполне возможно, он замешан в убийстве. Но почему же он отказался помочь полиции? Он не знает, что известно нам.

Лэм хмыкнул.

— Зато он дружит с миссис Хатауэй. У него есть причины хранить тайну. А если он и вправду виновен, почему разговорился с мисс Силвер?

— Он был взволнован, мисс Силвер увидел впервые и решил, что ее незачем опасаться. Если бы его собеседником были вы или я, он держался бы настороже, но с мисс Силвер, сидящей с вязаньем, мог ничего не бояться. Вот он и попытался пустить слух, что настоящий убийца — Грант Хатауэй.

Инспектор хмыкнул, подумал и изрек:

— Если на время забыть об Агнес Рипли, трудно объяснить, откуда Харлоу знает о встрече Хатауэя с Луизой. Если же Хатауэй виновен, он не стал бы сообщать Харлоу, что виделся с Луизой Роджерз. Он мог позвонить Харлоу только в одном случае — если считал себя невиновным. Позовем и спросим его самого. А еще спросим Харлоу, откуда он узнал, что Хатауэй виделся с Луизой. Нельзя рассчитывать, что оба скажут правду, но даже из лжи можно извлечь немало пользы. Займемся делом. Позовите мистера Хатауэя.

Глава 36

Машинально Сисели повернулась к свету. В кабинете было темно, за окном низко висели тучи, шел даже не дождь, а легкая изморось. Но Сисели сразу поняла, что держит в руке. Перед ней была сережка — круглая платиновая сережка, сплошь усеянная мелкими бриллиантами. Сисели еще ничего не понимала. Она была поражена, мозг отказывался служить ей. Взгляд устремился на круглую блестящую вещицу. Где-то в глубине души зародился страх.

Она смотрела на сережку размером три четверти дюйма в поперечнике. Застежка была почти незаметна, особенно если вдеть сережку в ухо.

Внезапно ее мозг начал работать. Вот она, пропавшая сережка. У Луизы Роджерз была пара серег. Мэри Стоукс видела, как убийца рылся в волосах убитой женщины в поисках пропавшей вещицы. Он не нашел ее. В голове Сисели пугающе прозвучало «в то время…» В тот раз убийца ее не нашел. Значит, нашел потом? Труп был спрятан в лесу. Он пролежал там с пятницы до вечера субботы. Значит, убийца вернулся в лес и принялся искать сережку, ворошить листья и осматривать голову погибшей женщины. И продолжал поиски, пока они не увенчались успехом.

На этом ее мысль остановилась. Она отчетливо увидела темные деревья, мрачный лес и руку, шарящую среди листьев.

Но чью руку?

Наверное, у него был фонарь. Мокрые листья блестели на свету, сережка сверкала…

Наверное, он нашел сережку, потому что вот она, в руке у Сисели. Глубинный страх всплыл на поверхность, как пузырь на темной воде. Сисели задрожала. Вчера вечером она видела в этой комнате Гранта. Он стоял к ней спиной, подняв руку и что-то делая в вазе с сухими розами. Может, ворошил лепестки? Эта картина отчетливо появилась перед ее глазами. Плащ с новой заплаткой на рукаве, движение плеча и руки…

Внутренний голос выпалил: «Нет!» В это она не могла поверить. Всему есть предел. Она перестала дрожать. Бояться нечего. Внутренний голос снова громко и отчетливо повторил: «Нет!» Конечно, это значило, что Грант никого не убивал. Но внутренний голос добавил пренебрежительным тоном: «Грант не настолько глуп». Он вряд ли принес бы домой такую улику. Да еще вчера вечером. Труп уже найден, вторая сережка в полиции. Надо быть безнадежным глупцом, чтобы принести в собственный дом пропавшую сережку и спрятать ее в своей комнате, если можно просто закопать ее где-нибудь возле Лейна или в лесу.

Сисели по-прежнему смотрела на сережку. На ней играл свет. Послышался негромкий стук. Сисели мгновенно сжала руку в кулак. Сережка больно впилась ей в ладонь. Она невольно вздрогнула. Обернувшись, Сисели увидела вошедшего в комнату Марка Харлоу. Его мокрый плащ блестел, в темных волосах дрожали дождевые капли.

— Я звонил, но никто не брал трубку, — сказал Марк.

— Грант в Лентоне, а миссис Бартон ушла в деревню, — объяснила Сисели.

Марк пришел в волнение.

— Сисели, я должен был увидеться с вами…

Она молчала.

— Я совсем промок, пойду сниму плащ, — решил Марк и вышел.

В этот момент Сисели увидела у него на рукаве новую заплату. Он повернулся, и ее глазам предстало плечо, рукав и темный лоскуток ткани. Внезапно все стало простым и понятным, будто озарилось холодным и ярким светом. Сисели воскликнула:

— Нет, Марк, подождите! Я хочу поговорить с вами.

Он обернулся — ей показалось, удивленно. Наверное, ее голос прозвучал необычно. Сисели смотрела на Марка, вспоминала их дружбу и его признания в любви. Слова застряли у нее в горле. Она прокашлялась, но это не помогло, и она услышала собственный голос:

— Как вы вошли сюда? У вас мой ключ? Будьте любезны вернуть его.

Его лицо ничуть не изменилось. Как можно совершить такой поступок и ничуть не стыдиться? Он явно не стыдился.

— Ваш ключ?

— Вы вынули его из моей сумочки. Я хочу получить его обратно.

— Я?!

— Да, Марк. Вы ведь были здесь вчера вечером? Я видела вас.

— Сисели!

— Я хотела войти, но не нашла ключ, поэтому обошла дом, чтобы проверить, нет ли света в кабинете. Окно светилось. Штора была задвинута неплотно, я заглянула в комнату. Я видела вас. И то, что вы делали.

Марк переменился в лице — с него сошли краски, оно стало решительным и уверенным. Незнакомым голосом он заявил:

— Вы ничего не могли увидеть.

— Ошибаетесь. Я видела вас. Вы стояли вот здесь, у камина, и что-то клали в вазу — вот в эту, левую. Я видела вашу руку, заметила заплату на рукаве. А теперь я знаю, что вы положили в вазу.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

Сисели вдруг затошнило; страха она не чувствовала — только тошноту. Ведь они были друзьями! Она с трудом облекла мысль в слова:

— Полиция должна знать об этом. Я обо всем сообщу инспектору, но сначала скажу вам. Ведь мы друзья. Вы обо всем узнаете первым, — она разжала пальцы и показала сережку на ладони.

Марк перевел взгляд с сережки на Сисели и наконец произнес:

— Значит, вот как? Вы хотите заявить в полицию?

— Я обязана.

Он кивнул.

— Ну разумеется. Тогда Грант останется с вами. Как вы глупы, Сисели!

— Я должна… — Голос ее дрожал.

Марк нетерпеливо перебил:

— Да, да, я не спорю. Знаете, так все и происходит — от нас ничего не зависит. Стоит сделать первый шаг, и ты уже не можешь остановиться. О вреде даже не задумываешься. Всему виной неудачливость. Женщина с саквояжем, полным бриллиантов, попала под бомбежку — она просто не могла остаться в живых. Ее шансы были близки к нулю. Видели бы вы эту забитую людьми дорогу и сыплющиеся сверху бомбы! Она могла рассчитывать только на свои ноги. А у меня был мотоцикл. Зачем же оставлять бриллианты бошам?

— Значит, вы украли их?

— Ну конечно! На моем месте так поступил бы всякий! Ведь ее шансы выжить…

— Это вы уже говорили. Но она выжила.

— По чистейшей случайности. А потом, спустя столько лет, узнала меня! Мы же виделись только один раз! Она говорила, что я выругался, когда уронил проклятую зажигалку во дворе «Быка», и она узнала голос и слова. И мои руки — но скажите, ради бога, что такого в моих руках, если она сумела узнать их после стольких лет? — Марк протянул перед собой напряженные дрожащие руки.

Сисели, которая видела их сто раз, посмотрела на них по-новому, так, как Луиза Роджерз: длинные, тонкие указательные пальцы, подвижные большие, поразительная растяжка. Да, она тоже узнала бы эти руки.

Должно быть, Марк понял это по выражению ее лица. Сердитым жестом он сунул ладони в карманы плаща.

— Если бы я не потерял голову, я просто рассмеялся бы и выгнал ее. Она ничего не смогла бы доказать. Если бы Грант позвонил и предупредил меня, если бы я успел подумать, если бы не был застигнут врасплох, я был бы обязан ему. Тогда я отплатил бы ему той же монетой! Но мне опять не повезло. Я вышел подышать воздухом и увидел на Лейне машину. Фары ослепили меня, машина остановилась. Если бы не эта досадная мелочь, она проехала бы мимо и узнала, что меня нет дома. Но невезение преследовало меня. Я уже давным-давно обо всем забыл, я просто не мог представить, что этот кошмар повторится. Я оказался в ловушке. Она остановила машину и включила свет в салоне. Я увидел привлекательную женщину в черном — мне и в голову не приходило, что мы с ней уже встречались. Я подошел к машине, она опустила стекло и спросила: «Чей это дом — вон тот, из ворот которого вы вышли?» Я заметил французский акцент, но не придал этому значения.

Я ответил: «Это поместье Мейнфилд». Она подхватила: «Да, так Грант Хатауэй и сказал — Мейнфилд! Не там ли живет мистер Харлоу, Марк Харлоу?» Я кивнул. Она спросила, не я ли Марк Харлоу, и я опять ответил утвердительно. Она сидела в машине, я стоял рядом — неподалеку, но разглядеть меня она не могла. Она спросила: «Это вы были с мистером Хатауэем и вашим шофером в отеле „Бык“ в Ледлингтоне в девять часов вечера четвертого января?» «Да, — сказал я, — а в чем дело?» Она усмехнулась и продолжала: «Наверное, вас я и видела там. Вы, кажется, уронили зажигалку у меня под окном, и я видела, как вы ее поднимали». Я решил, что она просто заинтересовалась мной, засмеялся и ответил: «Вы не могли меня видеть — там было слишком темно». Она возразила: «У вас был фонарик. Да, это были вы, а не Грант Хатауэй. Я нашла его по адресу и имени на конверте». — Марк старательно подражал французскому акценту Луизы и ее торопливой речи. — «Я уже побывала у него и убедилась, что это не он. Значит, вы. Подойдите поближе, чтобы я могла убедиться». Я подступил вплотную к машине. Окно было опущено. Я положил руку на дверцу. Она уставилась на нее и воскликнула: «O, mon dieu![2] Это вы!» Ее тон сразу насторожил меня. Я начал припоминать, где мог видеть ее, и вдруг заметил проклятые сережки. Я подумал: «Этого не может быть! Какая досада!» Внезапно она закричала на меня по-французски, заявила, что я украл ее драгоценности, осыпала меня всеми бранными словами, какие только знала — «infame, scelerat, assassin!»[3] Как видите, мне пришлось заставить ее замолчать. Иначе ее мог кто-нибудь услышать. Я ударил ее — а что еще мне оставалось? Потом добил камнем. Я просто не мог допустить, чтобы она продолжала визжать. Во всем мире не найдешь такого невезучего человека, как я.

Сисели ничего не сказала. Сжав сережку, она опустила руку и, стоя неподвижно, слушала, как знакомый голос рассказывает о событиях, возможных разве что в кошмарном сне. Самым страшным был его обыденный, непринужденный тон.

Марк продолжал:

— Я увез ее в лес. Потом, конечно, избавился от машины — отвел ее в Бэзинстоук и оставил возле гаража, а потом вскочил в лентонский поезд и поехал в кино. В половине девятого я позвонил в гараж, сообщил, что за машиной приедут через два-три дня, и повесил трубку. Не помню, каким именем я назвался — само собой, не моим. Я просто не хотел, чтобы о машине сообщили в полицию. Как видите, я все предусмотрел. Вернулся в кинотеатр, досмотрел фильм и пешком вернулся домой. Потом я придумал, где спрятать труп. Я вспомнил про дом лесника. У моего дяди была книга с легендой об этом доме — ее написал отец мисс Грей. Помню, я читал ее в детстве. Когда дядя еще был жив, мы иногда говорили об этом доме. Однажды он повел меня в лес и показал дом лесника, объяснил, где находится вход в подвал. Он знал об этом, потому что его бабушка была урожденная Томалин, у нее хранились все бумаги, касающиеся дома. Поначалу он вел тяжбу с Эбботтами, но в конце концов они поладили. Впрочем, это вам известно.

— Да, — подтвердила Сисели.

Разговор был самым заурядным. Так они могли бы говорить о самых привычных, простых вещах и событиях. А между тем речь шла о том, как Марк убил Луизу Роджерз и спрягал ее труп в подвале дома лесника.

Он снова вынул руки из карманов и пригладил мокрые волосы.

— Но потом мне опять не повезло. Я дождался темноты, открыл подвал, приготовил все инструменты. Я все продумал, но меня опять настигло невезение. Перенести труп в дом было не так-то просто, но я справился. У дома лесника мне пришлось включить фонарь, чтобы отыскать дверь, и при свете я увидел, что одна из сережек Луизы исчезла. Перепугавшись, я начал искать ее, и тут услышал чей-то крик. Я прекрасно знал, что Луиза мертва, но в тот момент моя душа ушла в пятки. А потом я услышал, как кто-то убегает — стремглав, через заросли. К тому времени, как я опомнился, я понял, что мне ее не догнать. Я спрятал труп в подвале, закрыл дверь и ушел домой. Я знал, что кто бы ни увидел меня в лесу с трупом, он меня не узнал. Через пару часов слухи успели облететь всю деревню. Миссис Грин и Лиззи вернулись домой и наперебой принялись рассказывать о том, что видела Мэри Стоукс. К счастью, она солгала о том, где видела труп, поэтому никаких следов не нашли. Вернувшись в дом лесника глубокой ночью, я тщательно спрятал труп в подвале. И решил, что теперь мне ничто не грозит.

Внезапно его тон изменился, он перевел взгляд на Сисели. Она перестала быть для него просто слушательницей.

— Видите, как все было. Почему вы молчите?

Перед ней был прежний Марк — он исполнил роль и теперь ждал аплодисментов. Но аплодировать убийце?!

— Вы решили, что вам ничто не грозит, — повторила Сисели.

Марк вспыхнул.

— И был бы прав, если бы не эта чертова девчонка! Все решили, что она все выдумала или видела призрак. Она не разглядела моего лица, и я думал, что в безопасности. Поэтому я испытал шок, когда в прошлую субботу утром она принесла мне масло и яйца и попыталась шантажировать меня.

В прошлую субботу… значит, шестнадцатого… Так вот в чем дело! Мэри Стоукс пыталась шантажировать его и тем же вечером погибла…

Марк нетерпеливо взмахнул рукой.

— Напрасно она так сглупила. Я как раз подходил к дому, когда она собиралась уходить. Она остановилась и поздоровалась. Я тоже остановился и заметил, что она смотрит на мои руки. Я даже не попытался спрятать их. Она таращилась в упор. Затем сказала: «Так это были вы! Я так и думала». Я ответил: «Дорогая, что вы имеете в виду?» «Бросьте! — перебила она. — Я могу поклясться, что это были вы. Хотите, я так и сделаю?» «Я понятия не имею, о чем вы говорите», — возразил я, и она ответила: «Ладно, тогда я обо всем расскажу в полиции». И она пошла прочь, но не сделав и двух шагов, обернулась и сказала: «Интересно, что они подумают, когда узнают про подвал?» Конечно, просто так я не мог отпустить ее. «Поговорим в другом месте», — предложил я, и она спросила где. Мы назначили встречу. Она уезжала в Лентон, Джо Тернберри должен был провожать ее домой. Она сказала мне, что войдет в дом и хлопнет дверью, а когда Джо уйдет, снова выскользнет, но дальше веранды не пойдет, — Марк зловеще рассмеялся. — Она считала себя очень умной и предусмотрительной, думала, что успеет позвать на помощь старика Стоукса. Она не знала, чему нас научили в армии. Она и пикнуть не успела. Даже не заметила, что я уже на месте, пока я не вцепился ей в горло.

Сисели содрогнулась всем телом, ее охватил холод и оцепенение. Подумать только: все это говорит Марк! А он продолжал:

— Я не мог допустить, чтобы она разболтала обо мне всей округе. Вы же сами все понимаете. У меня просто не оставалось выбора, совершенно никакого. Меня нельзя винить. Мне просто не повезло, — он помедлил и добавил тем же голосом: — А теперь еще вы…

— Да, — подтвердила Сисели.

Он развел руками.

— Ну какого черта вы явились сюда? Этого я не мог предвидеть! Я был убежден, что Гранта арестуют, как только полиция узнает, что он встречался с Роджерз, а потом обыщут весь дом и найдут пропавшую сережку. Она потерялась, пока я переносил труп. При первой же возможности я вернулся в лес и нашел ее, но оставил при себе. Я знал, что она мне еще пригодится — так и вышло.

— Так и вышло — эхом повторила Сисели.

— Разумеется! Ее найдут в вашей ладони. И все станет ясно: вы нашли ее случайно, и он прикончил вас.

— Он? — переспросила Сисели, не понимая о ком говорит Марк.

— Грант, кто же еще! Он убил двух других женщин и убил вас, потому что вы все узнали. Его повесят. И поделом ему. Я давно хотел избавиться от него. И жениться на вас.

Оцепенение понемногу проходило. Она погибнет, Гранта повесят… он избавиться от них, как от назойливых мух… Против этого восстало все ее существо. Она стояла всего в двух ярдах от письменного стола — широкого и массивного. Если она успеет обежать вокруг него, а потом метнуться к окну и двери, выходящей в сад…

Но открыть дверь ей ни за что не успеть. Значит, остается только тянуть время, выиграть побольше времени… может быть, кто-нибудь придет…

— По-моему, это неразумно, — сказала она.

Этим тоном ей всегда удавалось прекращать споры. Он подействовал и сейчас. Марк вспыхнул.

— Что вы имеете в виду?

— Посудите сами. Вы думаете, полиция решит, что Грант убил меня потому, что я нашла сережку. Но неужели он оставит на месте преступления такую улику? Ведь он не глуп.

Марк явно задумался. Он терпеть не мог менять планы.

— Он может не заметить сережку, зажатую в вашей руке.

— Тогда зачем ему убивать меня?

Это была нелепая пародия на их прежние споры. Марк всегда был тугодумом и раздражался, когда Сисели в выводах опережала его. Вот и сейчас он не скрыл досады.

— Вы думаете, что умнее всех? Ошибаетесь: он убьет вас по той же причине, что и Мэри Стоукс, — потому что вы слишком много знаете. Сережку вы ему не показывали, держали ее в кулаке. Но вы рассказали ему все, что знаете, и он убил вас — чтобы заткнуть вам рот. Вот и все.

Его лицо исказилось, он метнулся к Сисели. Она успела обежать вокруг стола, не замечая, что кричит во весь голос. За первым воплем последовал второй, еще громче.

Марк Харлоу потянулся через стол, но Сисели увернулась и опять закричала. Ей не хватало дыхания. Она уворачивалась, отступала, отклонялась, а Марк превратился в дикого зверя, обезумевшего и неистового, движимого одной целью — уничтожить ее. Он схватил ее за рукав, она вырвалась. Внезапно сквозь топот ног, тяжелое дыхание и быстрый стук сердца она различила еще какой-то звук. Он приближался. Наверное, это была машина.

Набрав побольше воздуху, она снова закричала. Он вскинул над головой тяжелый стул. Под руку Сисели попалась массивная стеклянная чернильница, и она метнула ее прямо в лицо Марку, а потом бросилась бежать из кабинета — прямо в объятия Гранта Хатауэя.

Глава 37

В то время как Сисели маялась в ожидании, Грант Хатауэй вошел в кабинет начальника лентонской полиции, гадая, сумеет ли выйти отсюда свободным.

Фрэнк Эбботт закрыл за ним дверь. Оба сели. Лэм выглядел мрачным и недовольным. И неудивительно: в кабинете было слишком душно — огонь в камине пылал вовсю. Значит, сейчас его, Гранта, поджарят на адском огне.

— Добрый день, мистер Хатауэй. Будьте любезны ответить на несколько вопросов.

— С удовольствием.

— Луиза Роджерз не сказала вам, откуда у нее ваши имя и адрес?

— Сказала. Она упомянула, что я обронил конверт. Кто-то поднял его и по просьбе Луизы отдал ей.

— Так она и нашла вас?

— Да, так она сказала.

— Она не спрашивала, кто был с вами в машине?

— Спрашивала.

— И вы ответили?

— Да.

— И тогда она уехала?

— Именно так.

— Как вы думаете, она решила продолжить поиски?

— Этого она не говорила.

— Вы назвали ей имя Марка Харлоу и название его поместья. Вы объяснили, как проехать туда?

— Она спросила, где живет мистер Харлоу, и я ответил.

— Она не говорила, что сейчас же поедет к нему?

— Нет.

— Но она собиралась туда?

— Об этом я не думал. Меня это не интересовало.

— Вы не звонили мистеру Харлоу и не предупреждали его о гостье?

Грант был явно удивлен.

— Конечно нет!

— А могли бы так поступить?

— Вряд ли.

— Вы с мистером Харлоу были друзьями?

— Мы с ним никогда не ссорились.

— Звучит не слишком обнадеживающе.

— Повторяю: я с ним не ссорился. Но он мне не дру.

— Однако он подвез вас четвертого января.

Грант улыбнулся.

— А вы когда-нибудь пытались добраться до Лентона из Ледлингтона? Я торопился домой.

Лэм хмыкнул.

— Значит, вы не звонили мистеру Харлоу и не предупреждали о неприятностях?

— Нет.

— Кому вы рассказывали о приезде Луизы Роджерз?

— Никому.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— А вашей жене?

— С какой стати?

— Отвечайте на вопрос.

— Жене я ничего не говорил.

— И никому другому?

— Никому.

— Почему?

Грант снова улыбнулся.

— По трем серьезным причинам: во-первых, у меня и без того полно дела. Во-вторых, этот визит меня не заинтересовал. И в-третьих, у меня хватало неприятностей.

Последовало молчание. Лэм не сводил с Гранта глаз. В комнате стало еще жарче. На лбах всех присутствующих проступил пот. Грант понимал, что этот пот могут счесть признаком волнения и приписать его виновности.

Молчание затянулось. Лэм нахмурился.

— Харлоу знает, что вы встречались с ней.

— Но не с моих слов.

Лэм откинулся на спинку стула.

— Значит, пора узнать, откуда ему все известно. Вы утверждаете, что ничего не говорили ни ему, ни кому-либо другому. В таком случае поедем и спросим его, откуда он все знает. Вы будете сопровождать нас.

Они отправились на Лейн в полицейской машине, за рулем сидел констебль Мэй. Неподалеку от Дипсайда Грант резко спросил:

— Если вы намерены арестовать меня, можно мне взять кое-какие вещи?

Лэм надолго задумался. Он мог ответить: «С чего вы взяли?», а мог сказать: «За вещами мы заедем на обратном пути». Но никто не понял, почему он ответил по-другому:

— Хорошо.

Мисс Мод Силвер впоследствии назвала этот поступок вмешательством провидения.

Они повернули к дому и услышали отчаянный лай Брамбла, запертого в кухне. Едва констебль остановил машину и выключил двигатель, Грант услышал вопль Сисели. Три двери распахнулись рывком, четверо мужчин вбежали в дом: Грант и Фрэнк — потому что услышали крик, Лэм — вслед за Грантом, а констебль — потому что он привык бежать вслед за остальными.

Крики доносились из кабинета. Едва Грант приблизился к двери, навстречу ему выбежала Сисели. Она бросилась прямо в объятия Гранта Хатауэя, он крепко прижал ее к себе. Фрэнк Эбботт увидел сережку, лежащую на полу — там, где ее выронила Сисели, а потом упавшего на колени Марка Харлоу. Он рухнул вместе со стулом, который намеревался бросить в Сисели. Лицо Марка было залито чернилами и кровью, он беспомощно хватался за воздух.

Фрэнк бросился к нему. Лэм на секунду застыл на пороге. Он услышал слова задыхающейся Сисели: «Он убил их обеих и пытался убить меня!» Взгляд Лэма уперся в сережку, затем в Марка Харлоу, который уже поднялся, опираясь на стол, и пытался стереть с лица кровь и чернила. Лэм, тщательно обдумав происходящее, спросил: «Что тут происходит?» — и перешел прямо к обвинениям.

Марк Харлоу слышал их невнятно, как далекий вой ветра. Кровь шумела у него в ушах, от боли кружилась голова. До него доносились обрывки: «…любые ваши слова… могут быть истолкованы…»

Протерев глаза, он в ужасе уставился на Лэма.

— Ну и что? Все уже сказано, — и он проклял Сисели и свое невезение. Будь здесь Луиза Роджерз, она узнала бы и голос, и брань.

— Итак, я вас предупредил, — продолжал Лэм. — Миссис Хатауэй говорит, что вы пытались убить ее. Что вы можете сказать об этом? И о Луизе Роджерз? Или о Мэри Стоукс?

— Да, я убил их, — ответил Марк Харлоу. — Мне крышка. С невезением не поспоришь.

Глава 38

Они уехали, взяв у Сисели показания. Прошло полчаса с тех пор, как вдалеке затих шум машины, увозящей в Лентон полицейских и Марка Харлоу в наручниках. Старший инспектор сидел впереди, рядом с констеблем Мэем.

Жизнь в доме постепенно входила в привычную колею: охрипшего от лая Брамбла выпустили из кухни, Грант снял плащ, Сисели приготовила чай. Чем скорее займешься привычными делами, тем быстрее забудется кошмар. Они сидели в кабинете, перед камином, шторы были плотно задернуты. Сисели сама задернула их. Если бы она сегодня подошла к дому и заглянула в окно кабинета, то не увидела бы ничего.

Полицейские увезли кольцо вечности, Грант собрал с пола осколки стекла. По ковру растеклось чернильное пятно — высохнув, оно станет почти незаметным. Чернильницу наполнили чернилами. Она не разбилась — от нее только отлетело несколько осколков.

Сисели с наслаждением пила горячий чай. Говорить ей не хотелось. Вскоре она встанет и пойдет мыть посуду, но не сейчас. В камине уютно потрескивал огонь. Брамбл лежал, уткнув нос в передние лапы. Грант откинулся в кресле, подложив под голову коричневую расшитую подушку. Постепенно забывая об опасности, он переполнялся отвращением к коричневой ткани. К любой ткани, и к коричневой в особенности. Ее ценят за практичность, но она выглядит грязной, даже если она чистая, и наоборот.

Медленными, размеренными движениями Сисели начала убирать в кабинете. Обоям было не меньше тридцати лет — синие и бурые хризантемы на грязноватом фоне. Сисели мысленно решила заменить их кремовыми и выбрать новые шторы — зеленые или бледно-розовые, когда Грант вдруг открыл глаза и спросил:

— Хочешь поговорить?

— Нет, — сказала Сисели.

Он потянулся и сел.

— Все равно придется.

Она покачала головой.

Он отодвинул чайный столик, сел прямо, положил руки на подлокотники и посмотрел на нее в упор.

— Мы должны поговорить, Сисели. Лучше разобраться со всем сразу. Ты уехала к родителям второпях, ничего не объяснив. Может, все-таки выясним, что произошло?

Она опять покачала головой. Презрение, копившееся несколько месяцев, вспыхнуло в ней и вызвало тошноту. Когда она думала, что Гранта арестуют, Марк убьет ее, а Гранта повесят, ей не было дела до того, что произошло между ней и мужем. Это случилось в другом мире, в другой жизни, потерявшей свое значение. Она покачала головой.

Голос Гранта стал твердым.

— Придется. Я хочу знать, с чего все началось. Мы были счастливы, и вдруг ты уехала, заявила, что я женился на тебе только ради денег и ты меня раскусила. И теперь я хочу знать, с чего это тебе взбрело в голову.

Сисели тоже села. В камине еще догорал огонь.

— Не делай вид, будто ты ничего не понимаешь!

— Я действительно ничего не понимаю. Объяснись.

— Грант, ты же сам, своими руками отдал мне то письмо!

— Какое письмо?

— От твоей кузины Филлис Шоу, с которой вы вместе росли. Ты сказал: «Вот письмо от Фил, если повезет, они будут дома к Рождеству. Она славная, ты ее полюбишь». Ты открыл правый ящик стола, порылся в нем, вынул письмо и отдал его мне. А потом ушел.

Грант кивнул.

— Да, я уехал на встречу с Джеймсом Рони. А когда вернулся, узнал, что ты ушла и оставила записку о разводе. Ты отказалась видеться со мной, не отвечала на письма и вообще вела себя странно.

Глаза Сисели блеснули.

— Вовсе не странно!

— А мне так показалось. Может, все-таки объяснишь, в чем дело?

— А ты не помнишь, что было в том письме? — В ее голосе зазвенело негодование.

— Не припомню ничего, что могло оскорбить тебя.

— Какая у тебя короткая память!

Грант по-прежнему сидел неподвижно, покачивая ногой. Но голос его стал резче.

— Я действительно не могу вспомнить ничего особенного. Если я что-нибудь упустил, будь любезна напомнить мне.

— Ты правда ничего не помнишь?

— Возможно, я невнимательно прочел письмо. Посуди, разве я стал бы показывать его тебе, будь в письме что-нибудь оскорбительное? А теперь говори, что там было.

Сисели сидела прямо; она была бледна, только на щеках пылал румянец.

— Не понимаю, как ты мог забыть такое! Не знаю, зачем ты вообще показал мне то письмо. Я постоянно думаю об этом и теряюсь в догадках. Эти строки я прочла на второй странице, как только ты ушел. Я стояла у окна и читало письмо. Вначале говорилось о жаре. Потом я перевернула страницу. У твоей кузины очень разборчивый почерк. Она писала: «Сисели Эбботт можно посочувствовать. Я знаю, как ты к ним относишься. Твое „она просто смуглая худышка“ не слишком обнадеживает: я слышала, что она довольно мила. Одна из сестер Джералда, толстая Мэри, училась с ней в школе. От нее я и узнала, что леди Эвелин Эбботт завещала Сисели все свое состояние. Теперь богатых наследниц не так уж много, а к ее внешности ты привыкнешь. Мэри уверяет, что ее не назовешь дурнушкой».

На лице Гранта Хатауэя отразилось изумление — несомненно, он вспомнил этот отрывок. Его терзали ужас и одновременно желание засмеяться.

— О, Сисели! — воскликнул он.

Сисели сжата губы в тонкую алую линию.

— Бедняжка моя, как мне жаль! Это было не то письмо.

— Вот как? А по-моему, оно пришлось кстати.

— Дорогая, ты не посмотрела на дату?

— Нет.

— Письмо у тебя?

Она вспыхнула.

— Разумеется, нет! Ты думаешь, я могла сохранить его? Я разорвала его в клочки и сожгла их.

Он со смехом объяснил:

— Вот к чему приводят вспышки гнева, Сисели! Если бы ты взглянула на дату, ты поняла бы, что письмо написано год назад, в январе.

Сисели метнула в него недоверчивый взгляд.

— В январе? Но ведь твоя кузина писала про страшную жару!

— Конечно, ведь она живет в Южной Африке. Неужели тебя ничему не научили в школе?

Сисели стыдливо потупилась.

— Вот так-то, детка. А теперь послушай меня. Приехав сюда, я написал Фил, что не представляю себе, как оплатить расходы на похороны, а тем более — на какие средства содержать поместье. В ответ она предложила мне жениться на богатой наследнице, уверяя, что таких полным-полно. И предложила тебя, соседку, школьную подругу Мэри, сестры Джералда — что может быть лучше? Я ответил на письмо после того, как познакомился с тобой на том кошмарном чаепитии в присутствии миссис Боуз. Тебя затащили туда силой. Ты дулась и молчала.

Сисели вскинула голову.

— Я злилась на маму — она не разрешила мне надеть только что купленную шляпку. Разгорелась бурная ссора. Шляпку я купила сама, мне не хотелось всю жизнь подчиняться маме.

— Бедная Моника!

— А меня ты не жалеешь?

— Ладно, бедная Сисели. Скажем так: ты выглядела неважно, как любой человек, когда он чем-то раздражен. В тот вечер я написал Фил и объяснил, что ты — смуглая худышка, которая все время молчит, и в ответ она прислала мне то самое роковое письмо.

— А потом? — выпалила Сисели, понимая, как много зависит от его ответа.

— А потом, детка, я влюбился в тебя.

Он поднялся, подошел к ней и взял ее за руки.

— Сисели, посмотри на меня. Это очень важно. Если ты мне не веришь, мы расстанемся. Но подумай хорошенько. Вспомни обо всем, что у нас было!

Он притянул ее к себе.

— Да, я влюбился в тебя. Буду откровенен: если бы у тебя не было ни гроша, я наступил бы на горло своим чувствам — я просто не мог позволить себе жениться на девушке без средств. Мне следовало быть предусмотрительным. Я старался выкрутиться, оплатил похоронные расходы, продав часть старых украшений, пролежавших в банке сорок лет. Когда в деревне появилась полиция, я надеялся только на то, что об этом факте никто не узнает.

Сисели вздохнула. Внезапно Грант рассмеялся.

— Но против меня и без того нашлось немало улик, верно? А теперь мы снова в тихой гавани, Сисели. Мы живы нам ничто не угрожает, кроме давней ссоры. Если бы старик Лэм помедлил или мы вообще не заехали бы сюда, что было бы с нами? Подумай. Какая удача и вместе с тем… — минуту он подыскивал слово и заключил: — Трагедия. Ведь тебя могли убить, меня — посадить в тюрьму, а в вечерних газетах появились бы статьи под заголовками «Виновник трех убийств арестован».

Ее ладони похолодели, лицо стало белым.

— Не смей!

— Только подумай об этом. А теперь посмотри на меня. Ты веришь, что я тебя люблю? Отвечай честно, Сисели!

Она устремила на него серьезный взгляд и наконец ответила:

— Да.

— А ты любишь меня?

Она повторила тот же ответ.

Грант обнял ее — как в ту минуту, когда подбежал к двери кабинета.

— Сисели, сколько же времени мы потеряли зря!

Глава 39

Мисс Силвер готовилась к отъезду. Старший инспектор Лэм нанес ей визит и мимоходом отметил, что в Лондоне они живут почти рядом, а встретились именно здесь, в провинции.

Мисс Силвер кашлянула, улыбнулась и принялась расспрашивать о его семье.

— Надеюсь, миссис Лэм здорова?.. Рада слышать. Помнится, ее мучал кашель. Но теперь все прошло?

— Да, спасибо.

— А ваши дочери? Мне известно, что Лили счастлива в браке. У нее мальчик, не так ли? Кажется, ему семь месяцев от роду.

Лэм сразу отказался от официального тона. Своих дочерей он обожал.

— Почти восемь, но с виду можно подумать, что ему уже годик. Лил говорит, что он вылитый я.

— Какая прелесть! А Вайолет?

— На пасху выходит замуж. Ее жених — славный малый, служит в агентстве недвижимости. Осталось только найти жилье. Молодым незачем жить вместе с родителями, хотя моя жена была бы рада.

Мисс Силвер поспешила согласиться с Лэмом.

— Вы совершенно правы: молодые люди должны быть независимыми. А Миртл? Она помолвлена?

Лэм усмехнулся. Миртл была самой младшей и любимой из его дочерей. Он не желал расставаться с ней, но и не хотел мешать ее счастью. Неожиданно он обнаружил, что изливает мисс Силвер душу.

— Она была помолвлена, но вдруг заявила, что не желает выходить замуж. Она всегда была своевольна. Жена ее не понимает и твердит, что замуж выходить необходимо, чтобы иметь семью. Она говорит, что я балую Миртл.

Мисс Силвер улыбнулась.

— Это правда, инспектор?

Подумав, он согласился:

— Пожалуй, да. Но она еще совсем ребенок. — Сказав это, Лэм поднялся. — Я рад, что супруги Хатауэй помирились. Слишком уж много пар сейчас разводится, притом из-за пустяков. Забавно: люди изо всех сил строят карьеру, но не желают прилагать никаких стараний, чтобы упрочить свой брак. Ну, мне пора. Спасибо, что вы сразу сообщили нам о разговоре с Харлоу и его просчете. Хатауэй тоже обязан поблагодарить вас: если бы не вы, его жену могли бы убить.

— На все воля провидения, — отозвалась мисс Силвер.

С Моникой Эбботт она рассталась с искренним сожалением, получив приглашение приехать вновь, и как можно скорее.

Плату за труды у Сисели она не взяла.

— Ни в коем случае, дорогая! Я даже не успела вмешаться.

Сисели с признательностью взглянула на нее.

— Вы спасли мне жизнь.

Мисс Силвер улыбнулась.

— Надеюсь, вы будете счастливы.

С Фрэнком Эбботтом она не стала прощаться. Через пару дней он застал мисс Силвер распаковывающей большой сверток. В нем оказалась серебряная ваза, вместившая большой букет голубых и белых гиацинтов, принесенный от дельно. В вазе цветы смотрелись на редкость эффектно. Водрузив ее на почетное место, на ореховый книжный шкаф, рядом с репродукцией «Пробуждения души», Фрэнк задумался: кому в голову пришла мысль выбрать эту чудесную вещь викторианской эпохи — Гранту или Сисели? Мисс Силвер была явно польщена. Надпись на карточке в букете — «С нашей любовью и сердечной признательностью», размеры вазы, ее вес, изящный узор, пышные гиацинты — все это доставило ей ни с чем не сравнимое удовольствие.

Смущенно кашлянув, она повернулась к Фрэнку.

— Как мило с их стороны! Я так тронута. Прекрасная ваза, а цветы бесподобны. И они так подходят друг к другу! Позволь напомнить тебе метафору лорда Теннисона, который сравнивает счастливую супружескую пару с «прекрасной мелодией под стать благородным словам». Эти гиацинты такие хрупкие, а ваза кажется неуязвимой.

Прежде Фрэнку казалось, что он прекрасно знает мисс Силвер, — ее ум, высокие принципы, энергию, сентиментальность — но на этот раз он лишился дара речи. До конца жизни мысленно он сравнивал кузину Сисели с гиацинтом в массивной, но элегантной вазе из драгоценного металла, но ей об этом не говорил. В приливе восторга, забыв обо всем богатстве родного языка, он перешел на французский, который так раздражал старшего инспектора Лэма:

— Le mot juste![4] — воскликнул он.