Мое время — ночная пора

72

Покинув кабинет Рича Стивенса, Сэм отправился в расположенное в здании суда кафе, заказал кофе и бутерброд из ржаного хлеба с ветчиной и швейцарским сыром — с собой.

— Вы хотели сказать «на вынос», — весело сказал новый официант. Заметив изумление на лице Сэма, он объяснил: — Никогда больше не говорите «с собой». Говорите «на вынос».

Мог бы спокойно жить, не зная этого, подумал Сэм, вернувшись к себе в кабинет и доставая из пакета бутерброд.

Поставил обед на стол, включил компьютер. Час спустя бутерброд был съеден, последний глоток кофе остыл в стаканчике, а он собирал воедино всю информацию, которую нашел о Лауре Уилкокс.

Должен признать, многое можно найти в Интернете, вздохнул про себя Сэм, но при этом тратится уйма времени. Он искал что-нибудь, связанное с Лаурой Уилкокс, но не отраженное в ее официальной биографии, однако ему так и не попалось ничего стоящего.

Поскольку список ссылок на Лауру Уилкокс был угнетающе длинным, Сэм принялся открывать те, которые, по его мнению, могли оказаться подходящими. Первый раз Лаура вышла замуж в двадцать четыре, за голливудского пластического хирурга Доминика Рубиросу. Приводилось изречение Рубиросы после церемонии: «Лаура такая красивая, что дома мой талант не пригодится».

Сэм скривился. Как трогательно, особенно учитывая, что брак продлился одиннадцать месяцев. Интересно, что там дальше с этим Рубиросой? Может, он все еще поддерживает отношения с Лаурой? Сэм решил узнать о нем побольше и нашел статью со свадебной фотографией — он и его вторая жена. «Моника такая красивая, что ей не придется пользоваться моими услугами», — цитировались слова Рубиросы в день свадьбы.

— То же самое, но другими словами. Ну и болван! — сказал Сэм вслух, нажимая на возврат к предыдущему материалу о первой свадьбе Лауры.

Имелась фотография ее родителей, присутствовавших на церемонии — Уильям и Эвелин Уилкокс из Палм-Бич. В понедельник, когда Лаура не объявилась, Эдди Зарро оставил сообщение на автоответчике ее родителей с просьбой позвонить Сэму. Поскольку звонка так и не дождались, он попросил полисмена из Палм-Бич зайти к ним домой. Одна из соседок, любительница посплетничать, сказала полицейскому, что они отправились в круиз, но в какой, она не знает. Она без излишних вопросов поведала, что люди они скрытные, «старики с причудами», и у нее сложилось впечатление, будто они недовольны каким-то безобразием, выплывшим после второго развода Лауры.

Новости можно узнать и в круизе, подумал Сэм. Последние несколько дней о Лауре сообщали во всех средствах массовой информации, и родители уже могли бы попытаться выяснить, что произошло. Странно, что у нас до сих пор нет от них известий. Сдается мне, что полиция Палм-Бич не смогла докопаться, в каком они круизе. Впрочем, Лаура могла сама связаться с ними, чтобы не волновались за нее.

В кабинет вошла Джой Лэкоу.

— Шеф снял меня с тех убийств, — сказала она. — Хочет, чтобы я работала с тобой. Он сказал, что ты все объяснишь. — Сэм видел по ее лицу, что Джой не рада переводу.

Но досада Джой улетучилась, как только Сэм сообщил ей все, что знал о Джин Шеридан и ее дочери Лили.

Интерес Джой возрос, когда она узнала, что приемный отец Лили — генерал-лейтенант, а также когда поняла, что Лаура Уилкокс никак не могла выслать Джин Шеридан тот последний факс, в котором она берет на себя вину за все угрозы.

— Меня по-прежнему беспокоит то обстоятельство, что пять женщин, сидевших за одним обеденным столом в Стоункрофте, умерли в том порядке, в каком и сидели, — сказал он в заключение. — Разумеется, это может быть невероятным совпадением, однако если все же нет, значит, Лауре суждено умереть следующей.

— Другими словами, у тебя есть две пропавших без вести знаменитости, которые, возможно устроили, а возможно, и нет, рекламный трюк. У тебя есть курсантка Вест-Пойнта, приемная дочь генерала, которой угрожают. И у тебя есть пять женщин, которые умерли в том порядке, в каком сидели за столом в школе. Неудивительно, что Рич полагает, будто тебе требуется помощь, — деловито сказала Джой.

— Мне действительно нужна помощь, — подтвердил Сэм. — Розыски Лауры Уилкокс — первоочередная задача, поскольку, во-первых, она в очевидной опасности, если считать те пять смертей убийствами, во-вторых, она, возможно, знает что-то о Лили и кому-то еще о ней рассказала.

— А семья Лауры? Как насчет ее друзей? Ты говорил с ее агентом? — Лэкоу раскрыла блокнот и с ручкой в руке ждала ответов Сэма.

— Ты задаешь правильные вопросы, — сказал Сэм. — В понедельник я позвонил в ее агентство. Оказывается, ей занималась сама Элисон Кэндал. Уже месяц, как Кэндал мертва, но никого на ее место не назначили.

— Довольно необычно, — сказала Джой. — Думаю, они должны были сделать это сразу же.

— Видимо из-за того, что Лаура задолжала им — ее, кстати, об этом предупреждали. Элисон все равно охотно с нею возилась, а вот новый президент не стал. Они обещали позвонить нам, если что-то о ней услышат, но уповать на это не стоит. Я понял, что агентство на самом деле вовсе не заинтересовано в Лауре.

— После «Округа Хендерсон» у нее не было серьезных ролей, а этот сериал давно снят. А учитывая, сколько сейчас двадцатилетних на экране, думаю, по голливудским меркам ей пора на пенсию, — сухо заметила Джой.

— Пожалуй, ты права, — согласился Сэм. — Еще мы пытаемся определить, где сейчас находятся ее родители, может, она им что-то сказала. Я уже поговорил с тем парнем, который расследовал смерть Элисон Кэндал, и он сказал, что нет никаких признаков симуляции несчастного случая. Но я не доволен. Когда я рассказал Ричу Стивенсу о «сотрапезницах», он распорядился, чтобы нам выслали полицейские отчеты по каждому из этих дел. Первое убийство произошло двадцать лет назад, так что все мы получим, пожалуй, лишь к концу недели. Затем мы тщательно их просмотрим и, возможно, что-нибудь там раскопаем.

Он подождал, пока Джой сделает пометки в блокноте.

— Я хочу зайти на веб-сайты местных газет, издаваемых там, где произошли три якобы несчастных случая, и посмотреть, не было ли у прессы в то время каких-либо вопросов насчет этих смертей. Первая женщина — на машине упала с дороги в Потомак; вторую накрыла лавина в Сноуберде; третья разбилась на собственном самолете. Четвертой стала Элисон. И, наконец, я хочу прочесть, что писали касательно предполагаемого самоубийства пятой «сотрапезницы».

Он предвидел следующий вопрос Джой.

— Здесь у меня записаны их имена, а также место и время смерти каждой, — он протянул ей отпечатанный на машинке лист бумаги. — Можешь снять копию. Также я поищу в Интернете что-нибудь про Робби Брента — может пригодиться. Предупреждаю, Джой. Даже работая над этим вдвоем, мы потратим немало времени, прежде чем закончим.

Он поднялся и потянулся.

— А когда со всем этим разберемся, я позвоню вдове некоего доктора Коннорса и напрошусь к ней в гости. Он был доктором, пристроившим ребенка Джин Шеридан. Джин встречалась с миссис Коннорс, и у нее осталось ощущение, будто та скрывает какую-то информацию, нечто такое, что заставляет ее сильно нервничать. Может, я смогу ее разговорить.

— Сэм, я хорошо умею находить всякую всячину в Интернете, и наверняка делаю это в сто раз быстрее, чем ты. Давай я займусь изысканиями, а ты отправляйся в гости к жене доктора.

— Вдове доктора, — сказал Сэм и вскоре понял, почему посчитал нужным поправить Джой. Скорее всего, потому, что целый день его не покидали мысли о Кейт. Я не муж Кейт, думал он. Я вдовец. Та же разница, что между днем и ночью.

Если Джой и задело замечание, она не подала виду, когда брала со стола список.

— Посмотрим, что я смогу найти. До скорого.

Дороти Коннорс неохотно встретилась с Джин, и когда ей позвонил Сэм Диган, она стояла на своем, утверждая, что ничем не может ему помочь. Ему пришло в голову, что надо быть с ней пожестче, и, в конце концов, он сказал: «Миссис Коннорс, позвольте уж мне судить, можете вы или нет помочь расследованию. Мне нужно всего лишь пятнадцать минут вашего времени».

Волей-неволей она согласилась принять его у себя в три часа дня.

Когда он наводил на столе порядок, позвонил Тони Гомес, начальник полиции Корнуолла, его старый приятель.

— Сэм, знаешь этого малого, Джейка Перкинса? — спросил Тони.

Знаю ли я? — подумал Сэм, возведя очи горе.

— Я знаю его, Тони. Что с ним?

— Шлялся по городу, дома фотографировал, люди на него жаловались, думали, может, делает снимки, планируя ограбления.

— Забудь про это, — сказал Сэм. — Он безвредный. Он воображает себя репортером-ищейкой.

— Я бы не сказал, что просто воображает. Он сказал, что работает по делу исчезновения Лауры Уилкокс, являясь твоим спецассистентом. Можешь это подтвердить?

— Моим спецассистентом? Черт знает что! — Сэм рассмеялся. — В камеру его, — предложил он. — А потом нечаянно потеряй ключ. Пока, Тони, увидимся.

— Джин, у меня были достаточно веские причины, чтобы осведомиться у портье, получила ты факс или нет, — тихо сказал Марк, присоединившись к ней в буфете.

— Тогда, будь добр, просвети меня, — сказала она, соответственно понизив голос.

Официант усадил ее за тот же столик, за которым днем раньше они просидели несколько часов. Но сегодня теплота и ощущение растущей близости, которыми отличалась их предыдущая встреча, пропали. Вид у Марка был озабоченный, и Джин знала, что ему передаются подозрение и недоверие, охватившие ее.

Лили-Мередит в безопасности, скоро я увижу ее, думала она. Вот что важно, вот что должно меня волновать. Полученная в прошлом месяце по почте расческа, затем факсы с угрозами, роза на могиле Рида… Из-за всех этих происшествий она не находила себе места.

Я должна была получить тот факс вчера в полдень, вспомнила Джин, посмотрев на сидящего напротив Марка. Она чувствовала, что они присматриваются друг к другу, и сегодня видят друг друга в ином свете. Ей казалось, что Марку можно доверять. Вчера, когда она рассказывала о Лили, он проявлял столько сочувствия и понимания. Неужели он просто издевался надо мной?

На Марке был темно-зеленый спортивный костюм, и казалось, будто карие глаза Марка приобрели зеленоватый оттенок. И в них затаилась тревога.

— Джин, я — психиатр, — сказал он. — Моя работа — пытаться понять деятельность мозга. Бог знает, через какой ад тебе пришлось пройти и без моего вмешательства. По правде говоря, я надеюсь, что человек, высылавший тебе эти сообщения, будет продолжать это делать.

— Почему?

— Потому что это признак того, что он или она желают поддерживать связь. Сейчас с тобой связалась Лаура и ты убеждена, что она не причинит зла Лили. Именно поэтому она и связалась с тобой. Именно поэтому я и проверил вчера. Да, я забеспокоился, когда портье сказала, что ничего не пришло. Я волновался за безопасность Лили.

Он смотрел на нее, и его заботливое выражение сменилось изумлением.

— Джин, уж не думаешь ли ты, что это я высылал тебе факсы и знал, что вчерашний должен был прийти раньше? Ты на самом деле так считаешь?

Она промолчала.

Верю ли я ему? — колебалась Джин. Не знаю.

Официант стоял у стола.

— Кофе, — сказала Джин.

— Если я правильно помню, по телефону ты говорила мне, что весь день ничего не ела, — сказал Марк. — Помнится, в Стоункрофте ты любила поджаренный хлеб, с сыром и помидором. Все еще любишь?

Джин кивнула.

— Два поджаренных бутерброда с сыром и помидором и две чашки кофе, — заказал Марк.

Подождав пока официант отойдет подальше, он продолжил.

— Ты ничего не ответила, Джинни. Я не понимаю, что это значит: ты мне веришь, ты мне не веришь, или ты колеблешься? Признаюсь, я разочарован, но я все понимаю. Просто скажи, ты все еще рада, что Лаура посылала те факсы и что Лили в безопасности?

Я не намерена рассказывать ему о звонке от Крэйга Майклсона, подумала Джин. Мне никому нельзя доверять.

— Я рада, что Лили в безопасности, — осторожно сказала она.

Марку было совершенно ясно, что она увиливает.

— Бедняжка Джин, — сказал он. — Не знаешь, кому можно доверять, верно? Я тебя не виню. Но что ты теперь намерена делать? Просто сидеть здесь и ждать неизвестно сколько, пока не появится Лаура?

— По крайней мере, еще несколько дней, — сказала Джин как можно неопределеннее. — А ты?

— Я останусь до утра пятницы, потом я должен вернуться. Ко мне на прием придут пациенты. К счастью, у меня есть телепередачи в записи, но я уже не могу медлить со съемками новых. Как бы там ни было, а в пятницу мой номер займет некий делегат лампочного съезда или что там будет.

— Награждение сотни выдающихся коммивояжеров, — сказала Джин.

— Опять выдающиеся… — сказал Марк. — Надеюсь, все сто вернутся домой невредимыми. Полагаю, ты откликнулась на мольбу ректора Даунза прийти к нему вечером на прием и фотосессию?

— Я ничего об этом не знаю, — удивилась Джин.

— Думаю, он оставил сообщение на твоем автоответчике. Это ненадолго. Со слов Даунза, он намеревался устроить торжественный ужин, но у Картера и Гордона уже были планы на вечер. Впрочем, и у меня тоже. Отец снова хочет встретиться со мной.

— Наверное, он ответил на вопросы, которые ты хотел ему задать, — предположила Джин.

— Да, ответил. Джинни, ты не все знаешь. Ты заслуживаешь услышать и остальное. Мой брат Деннис погиб через месяц после окончания Стоункрофта. Осенью он рассчитывал поступить в Йель.

— Я слышала о несчастном случае, — сказала Джин.

— Ты что-то слышала о несчастном случае, — поправил Марк. — Я как раз окончил восьмой класс в школе Святого Фомы и должен был в сентябре пойти в Стоункрофт. Родители подарили Деннису кабриолет в честь окончания академии. Ты не знала его, но он был отличником во всем. В своем классе он был первым — капитан бейсбольной команды, председатель студенческого совета, видный, веселый, отличный парень. После четырех выкидышей матери удалось произвести на свет чудо-ребенка.

— С которым ты ни шел ни в какое сравнение, — заметила Джин.

— Да, я знаю, о чем говорят, но на самом деле Деннис был для меня всем. Он был моим старшим братом. К слову, о культе личности…

Джин казалось, что Марк рассказывает скорее себе, чем ей.

— Он играл со мной в теннис. Научил меня играть в гольф. Он брал меня с собой покататься в кабриолете, а потом, уступив моему нытью, научил меня водить.

— Но тебе было всего лишь тринадцать или четырнадцать, — сказала Джин.

— Тринадцать. Ну да, я никогда не ездил по улицам, а он всегда сидел в машине рядом со мной. Перед нашим домом огромный участок. В тот самый день я донимал Денниса, чтобы покататься. В конце концов, около четырех, он дал мне ключи и сказал: «Ладно, ладно, садись в машину. Сейчас приду». Я сидел, ждал его, считая минуты до его прихода, и уже готов был вести кабриолет. Но тут пришли несколько его друзей, и Деннис сказал, что немного поиграет с ними в баскетбол. «Я обещаю, что через час с небольшим тебе улыбнется удача», — крикнул он. Затем добавил: «Выключи зажигание и убедись, что поставил на ручной тормоз». Я был разочарован и взбешен. Я зашел в дом, сильно хлопнув дверью. Мать готовила что-то на кухне. Я сказал ей, что был бы рад, если бы машина Денниса скатилась с холма и разбилась о забор. Сорок минут спустя она скатилась с холма. Баскетбольный щит стоял в конце подъездной дорожки. Его друзья увернулись, а Деннис не успел.

— Марк, ты психиатр. Ты должен понимать, что в этом нет твоей вины.

Вернулся официант с бутербродами и кофе. Марк откусил от своего бутерброда, запил кофе. Джин понимала, что он боролся с собой, подавлял эмоции.

— Если руководствоваться разумом, то да, но после этого мои родители уже не относились ко мне, как прежде. Деннис был венцом творения в глазах моей матери. Я это понимал. У него было все. Он был так одарен. Я слышал, как мать говорила отцу, что я намеренно снял машину с тормоза, не с тем, чтобы причинить зло Деннису, но в надежде отплатить ему за разочарование.

— Что на это сказал твой отец?

— Скорее, что он не сказал. Я ожидал, что он будет защищать меня, а он не стал. Потом один из ребят сказал мне, что слышал, как мать говорила, раз уж Бог решил забрать одного из ее мальчиков, то почему именно Денниса?

— Я слышала эту историю, — подтвердила Джин.

— Как и я, Джин, ты росла с желанием уехать от родителей. Я всегда чувствовал, что мы родственные души. Мы оба посвятили себя науке и держали рты на замке. Ты часто навещаешь родителей?

— Мой отец поселился на Гавайях. Я ездила к нему прошлым летом. Он живет с женщиной, очень приятной, но заявляет налево и направо, что одного брака ему хватило, чтобы навсегда избавиться от желания вновь пойти под венец. Рождественские праздники я провела с матерью, похоже, теперь она счастлива. Они с мужем несколько раз приезжали ко мне. Признаюсь, меня слегка мутит, когда я смотрю, как они держатся за руки, и при этом вспоминаю, как она вела себя с отцом. Пожалуй, я уже на них не обижаюсь, если не считать того обстоятельства, что когда мне было восемнадцать, я не думала, что могу обратиться к ним за помощью.

— Моя мать умерла, когда я учился в мединституте, — сказал Марк. — Мне не сказали, что она перенесла сердечный приступ и умирала. Я бы прыгнул в самолет и прилетел попрощаться с ней. Но она и не спрашивала обо мне. Фактически, она сказала, что не желает меня видеть. Отреклась окончательно. Я не пошел на похороны. После этого я ни разу не приезжал домой, и мы с отцом не общались четырнадцать лет. — Он пожал плечами. — Может, поэтому я и решил стать психиатром. «Врачу, исцелися сам». Вот и пытаюсь.

— А о чем ты спрашивал отца? Ты сказал, что он ответил на все вопросы.

— Первый был такой: почему он не вызвал меня, когда мать была при смерти.

Джин обхватила кофейную чашечку обеими ладонями и подняла ее.

— И каков был ответ?

— Он сказал мне, что мать стала бредить. Незадолго до сердечного приступа она сходила к экстрасенсу, который нашептал ей, что ее младший сын нарочно отпустил тормоз, потому что ревновал к брату и хотел ему навредить. Мать всегда полагала, что я просто хотел испортить машину Денниса, но экстрасенс внушил ей совсем уж крайность. Возможно, это и довело ее до сердечного приступа. Хочешь услышать следующий вопрос, который я задал отцу?

Джин кивнула.

— Мать не выносила спиртного, зато отец любил выпить под вечер. Он украдкой пробирался в гараж, где прятал выпивку на полке за банками с краской. Он притворялся, что чистит салон своей машины, а сам выпивал. Бывало, что делал это и в машине Денниса. Я знаю, что поставил ручной тормоз. И знаю, что Деннис и близко к ней не подходил, ведь он играл с друзьями в баскетбол. Мать не полезла бы в кабриолет. Я спросил у отца, не сидел ли он в тот день в машине Денниса, потягивая виски, и если да, не думает ли он, что мог случайно снять ее с тормоза?

— Что он сказал?

— Он признался, что сидел в машине и вылез из нее буквально за минуту до того, как она скатилась с холма. Ему так и не хватило мужества рассказать об этом матери, даже когда экстрасенс настроил ее против меня.

— Как ты думаешь, почему он сейчас сознался?

— Недавно, гуляя вечером по городу, я размышлял, каково жить людям, так и не выяснившим отношения. Моя книга записей на прием полна такими пациентами — ходячими тому примерами. Когда я увидел на подъездной аллее машину отца — кстати, именно на той самой подъездной аллее, — я решил зайти и, после четырнадцати лет молчания, разобраться с ним.

— Ты виделся с ним прошлым вечером и снова увидишься сегодня. Значит, помирились?

— Ему скоро исполнится восемьдесят, Джин, у него проблемы со здоровьем. Он прожил двадцать пять лет во лжи. На него жалко было смотреть, когда он говорил, что хотел бы мне все возместить. Конечно, это невозможно, но, может быть, глядя на него, я смогу разобраться и оставить все позади. Он прав, если бы мать узнала, что он пьянствовал в машине и стал виновником несчастного случая, она ушла бы от него в тот же день.

— А вместо этого она оттолкнула тебя.

— А это, в свою очередь, вызвало чувство неполноценности, несостоятельности, такое, как я испытывал в Стоункрофте. Я пытался походить на Денниса, но, конечно же, я не был ни красавцем, ни спортсменом, ни лидером. Лишь одно время я ощущал нечто вроде чувства солидарности, когда на последнем курсе вечерами подрабатывал вместе с нашими ребятами. Потом мы шли на пиццу. Скорее всего, из-за этого я и стал сочувствовать трудным подросткам и теперь, став взрослым, пытаюсь хоть немного облегчить им жизненный путь.

— Судя по тому, что я слышала, ты в этом преуспел.

— Надеюсь, что так. Продюсеры хотят перенести передачу в Нью-Йорк, и мне предложили работу в нью-йоркском госпитале. Кажется, я готов к переменам.

— Начать с нуля? — спросила Джин.

— Точно… И пусть прошлое порастет быльем. — Он поднял кофейную чашку. — Не выпить ли нам за это, Джинни?

— Почему бы нет?

Насколько тяжело было мне, но тебе, Марк, пришлось гораздо хуже, подумала она. Мои родители слишком погрязли во взаимной ненависти, но им было невдомек, как все это сказывается на мне. А твои дали понять, что предпочитают тебя брату и, вдобавок ко всему, твой отец сознательно не стал опровергать заблуждение матери, из-за которого она так и не смогла тебя простить. Как же на тебе это сказалось?

Джин порывалась накрыть его руку своей, как он вчера, когда утешал ее. Но что-то удержало. Да, она не доверяла ему. Она вспомнила, что хотела кое-что уточнить в его рассказе.

— Марк, а где ты работал вечерами на последнем курсе?

— В бригаде уборщиков в одном здании, которое потом сгорело. Отец Джека Эмерсона пристроил туда всех нас. Наверное, тебя не было рядом, когда мы шутили на этот счет прошлым вечером. Каждый награжденный выпускник елозил там шваброй и выносил мусорные корзины.

— Каждый из вас? — спросила Джин. — И Картер, и Гордон, и Робби, и…

— Да. А, был еще один. Джоэл Ниман, наш Ромео. Все мы работали с Джеком. Не забывай, никто из нас не ходил на тренировки и не разъезжал вместе со спортивной командой. Такая работа была как раз для нас. — Он ненадолго замолк. — Погоди. Ты ведь знаешь это здание, Джин. Ты же была пациенткой доктора Коннорса.

Джин похолодела.

— Марк, об этом я тебе не рассказывала.

— Значит, рассказывала. Откуда же я узнал?

И впрямь, откуда? — подумала Джин, поднимаясь.

— Марк, мне нужно позвонить. Ты не расстроишься, если я не стану дожидаться, пока тебе принесут счет?