Можете звать меня Татьяной

Не путай конец и кончину

Татьянина мать видит сон: ходит по темной деревне, спрашивает, где тут живет Прасковья Сердюкова – ее покойная нянька. Ей отвечают: ступай. ступай… тебе еще рано. Оказалось – не рано. В самый раз. Вскоре она ушла. Такой непростой человек, как Татьянина мать, просто так, бесследно, не исчезает. У Татьяны на сей счет своя теория (принимать не обязательно). Татьяна считает: вообще говоря, чтоб остаться, надо что-то нерядовое сделать. Где остаться? в ноосфере? Татьяна не знает - еще не додумала. Но делать надо, и с тщанием. А некоторых оставляют просто так, за душевную прелесть. Как раз тот самый случай. Кто решает, быть или не быть человеку после смерти? И на это у Татьяны есть кой-какие соображения. Не зря после мехмата ее взяли в аспирантуру философского факультета. Вот, извольте слушать. Окружающий мир пронизывает нечто неуловимое для наших пяти чувств. Кричит наш дух, изнемогает плоть, рождая орган для шестого чувства. Нечто недоступное всегда рядом с нами, но очень редко проявляется. Так, коснется иногда. Коснулось доисторического человека, изобразившего на стене пещеры мамонта. Непросвещенная душа первого художника где-нибудь да витает. Темная энергия, темная материя – не темны. Просто останутся для нас непостижимы, пока мы сами не изменимся. Не судите строго графоманов. Они старались, они лезли.

После смерти матери у Татьяны в голове появился своеобразный навигатор. Он работал не всегда, но включался по мере надобности. Поверни голову налево… там машина. Голос был не материн, совсем другой. Но Татьяна ни минуты не сомневалась: это новая сущность матери. Татьяна забыла строку из французской песни, что пела мать. Честно забыла, не для эксперимента заказала. И тот же чужой голос продиктовал ей недостающие слова. Значит, не только навигатор, но еще и ноутбук – записная книжка. Похоже, Татьяна столкнулась с новой технологией бессмертия, еще не известной науке. Она вглядывалась в лица сыновей и внуков, пытаясь понять, слышат ли они что-нибудь подобное. Нет, никакого смятения в глазах своих близких Татьяна не увидала. Похоже, мать умерла для всех, кроме Татьяны. Так тянулось годами.

И Татьяна начала страстно просить незнакомый, не материнский голос: «Возьми меня, возьми к себе. Не подвергай унижению поздней старости. Избавь от грядущих страданий. Не дай повиснуть всей тяжестью на родных». Скрипучий голос отвечал настоятельно и подробно: «Ты должна отдавать себе отчет, что можешь исчезнуть бесследно. Отсюда я тебя заберу, а туда не втащу. С тобою сгинет не только то, что составляет тебя самое, но и мое, в тебе записанное!» – «Возьми… рискнем вдвоем… ты всегда была бесстрашной». В это мгновение неизведанное из темной части вселенной дунуло на Татьяну. Мобильник долго звонил. Сын Павел приехал, призвал врача. Тот констатировал факт.

Там, незнамо где, решили: Татьяне быть. Она стояла внутри рисунка Боттичелли к «Раю» Данте. Явственно подумала: «Это не Боттичелли прозрел, что тут делается. Это его рисунок приняли под кодовым названием – «Рай». Деревья высоки и тонконаклонны. Смутные фигуры движутся в отдаленье. Два вывода напрашиваются. Во-первых, Татьяна сохранила способность мыслить. Во-вторых, похоже, имеется и ад. Татьяна вспомнила всех потрясший фильм Росселини «Открытый город» (у нас «Рим – открытый город»). Священника сопротивления заставили присутствовать при пытках. Он прорицает палачам на латыни: их ждет ад. Текст на латыни же приведен крупным планом на полкадра. Истязатели прекрасно поняли. Ужаснувшись, вжимаются в стену. Ад должен существовать после такого фильма. Дайте нам еще немного времени (по космическим меркам) - мы населим своей фантазией темную часть вселенной.

А матери не было. Напрасно Татьяна обращалась к ней в мыслях. Звучавший голос умолк. И никто близ Татьяны не терся. Неужели Татьяна осталась, столкнув мать в небытие? неужто не гулять им вдвоем по райским садам? Придется самой разбираться.

Значит, вот это рай. Геенны огненной Татьяна видеть не хочет. Черт с ним, с Дантовым адом. С Татьяны довольно живописи на церковной стене. Уж как изобразили ад простодушные богомазы, таким он и стал. Бойтесь. люди. Не бог создал нас по образу и подобию своему, а мы в простоте душевной придали ему облик седобородого старца. На самом деле всё сложней. Когда математика Гельфанда вызвали в КГБ, он сказал обиженно: «Мне пора о боге думать». Татьяна и думает. Дурочка, надо было подумать раньше. Когда бог по душу послал, тогда думать поздно. Бог послал… да ты сама напросилась. Неизреченное тебя приняло. Скажи спасибо. Нет, продолжает ораторствовать. Вы только послушайте. Бог – это бренд. Для протестантской Америки непреложный, как Микки маус. Более ханжеской нет страны. Пусть каждый творит свою религию. И не надо ее никому навязывать. Татьяна, тебя бы посадить на корабль Мейфлауер и отправить в колонии нового света. Ты всю жизнь была робкой рохлей. Откуда такая прыть? Сектантка хренова. Ты что. не помнишь полумрак наших церквей, запах горелго воска, склоненные головы впереди стоящих? не слышишь скороговорки молитвы? А земля? ты ее забыла? сколько времени прошло, не знаешь? или здесь нет времени? Отлетела ты к родному краю, и земной весны тебе не жаль? Тебе лучше в картинке Боттичелли, чем среди оживших теплых сосен, истекающих смолой? Райские птицы? что-то они не поют. А синичку ты помнишь, что клевала за стеклами сальце с вязальной спицы? радовала твоих сыновей? сыновей-то помнишь? Туманные фигуры здешних философов к тебе ни на шаг не приблизились. Скорей обратно к земле. Если только тебе позволят.

Позволили. То есть не совсем вернуться, но взглянуть разрешили. Чем Татьяна смотрела – непонятно. Нездешним оком. Никаких признаков тела у нее не было. Во всяком случае, моргнуть глазом она не могла. А земля была до боли хороша. Никакой рай с ней не сравнится. И свет, и звуки, и запахи – всё обалденное. Говорят, мы загадили землю. Нет, наших сил не хватило. Пакостили, пакостили, но сколько еще осталось. Просто мы не умеем жить вдали от цивилизации. А она нас предала. В знаменитом фильме Антониони «Красная пустыня» Моника Вити водит сына гулять вдоль дымящих труб завода. Укладывая спать, рассказывает о черной девочке, плавающей в безлюдном море. Антипод «Красной пустыни» - японский фильм «Легенда о Нарояме». На маленьком острове люди оторваны от мира. Их немного, трудно образовывать пары. Впереди у них смерть на священной горе. Кого-то это устраивает, кого-то нет. Мы хотим обязательно сбиться в кучу. И получается индустриальная пустыня. Подъезжать к большому городу через заводские предместья всегда страшно, будь то Москва или Таллинн. А что делается внутри этих зданий! прообраз ада. Не Татьяна. я сама ездила на байкальский целлюлозный комбинат. Человек, который должен следить за приборами, вбегал в зал на минутку и, проверив, выскакивал. Оставаться долее было свыше человеческих сил. Ну, Татьяна, мой двойник! что ты там увидела на цветущей земле? – Россию увидела. Петляющие равнинные реки… они никак не могут решить, куда им течь.

Скоро Татьяна увидала и сыновей. Должно быть там, в боттичеллиевском раю, время текло незаметно. Андрей и Павел свыклись уже со случившимся и заняты как усердные звездочеты своей астрофизикой. Сидят в одной комнате, уставились оба в компьютеры. В парке ГАИШа (астрономический институт имени Штейнберга) легкодыханный май. Какой-то студент производит урочные съемки допотопным прибором. Татьяна знает назначенье прибора, а я не знаю. Она тихонько шепнула в тесноту рабочей комнаты сыновей, заставленной чисто бытовыми предметами – диван, холодильник: «Я здесь». Андрей как торчал в компьютере, так там и остался. Павел вскинулся, быстро взглянул в окно. Ничего не увидел, кроме цветущих яблонь. Потом заметил маячащего студента, узнал его. Отвел глаза от обманчивого стекла – призрак в него не стучался. Рассеянно вспомнил фильм «Грозовой перевал». Но голос шепнул опять: «Там рай… я видала». Павел, внимательно посмотрев на Андрея, пошел в коридор. Постоял возле подоконника с цветочными горшками. Растения были явно довольны жизнью - им тут нравилось. Голос проявился не сразу. На Татьянин был похож с небольшой натяжкой. Кажется, новая технология бессмертия набирала обороты. «Андрей меня не услышал. Я остаюсь в тебе». Павел хорошенько тряхнул головой и вышел в парк искать укромного места. Поднялся по замшелым ступеням. Зашел за ближайший купол. Сел на его асфальтовое основанье, свесил ноги в желтые лесные цветы. Далеко-далеко звучало позднее меццо-сопрано матери: «…и улыбалась ему, тихие слезы лия, тихие слезы лия».

Татьянины внуки, дизайнеры Петр Андреич и Сергей Павлович, тоже занимали вдвоем одну комнату в доме моделей «Эксклюзив». В неприятном соседстве с ними находился кабинет взбалмошно хозяина Юлиана Портнова. Парни были заняты решением несложной задачи: как представить ему, Юлиану, практически одинаковые эскизы, чтобы он. Юлиан, один забраковал, а другой принял. Кого-то пожурил, кого-то похвалил. Орел или решка. В окна ломилась вызывающе бесчеловечная современная архитектура. Каждый офис готов был бесстрастно поглотить живое существо, что само лезло ему в пасть, и столь же бесстрастно выплюнуть в конце рабочего дня. Татьяне, после отрадного рая и не менее утешного парка ГАИШа, стало не по себе среди этих стеклянных сталагмитов. Можно было бы назвать торчащие здания и более крепким словом. Татьяна тихонько позвала: «Петя… Сережа…» Сережа что-то свое профессиональное сказал Пете. Но Петя будто не слышал. Напрягся, вытянул шею к окну. За окном плыли погожие облака-кучки, подчеркнутые снизу точно по линеечке. Татьяна опять прошептала – не губами, губы отсутствовали: «Петя, это я, Рысь». Рысь – было ее домашнее имя. Она даже подписывалась мордочкой с кисточками на ушах. «Ты меня слышишь… значит, меня приставили к тебе. К тебе и к дяде твоему Павлу Вячеславичу». Петр очнулся от ступора. Взялся за карандаш, изобразил в блокноте что-то из ряда вон выходящее. Ну, Юлиан это как пить дать зарежет. И Петя нарисовал в альбоме Сергея нечто подобное, не хуже.

Татьянины правнучки Лиза и Соня небрежно сидели за одной партой. За столиком, конечно. Им было на вид лет по десяти. Не должно было пройти столько времени. Или Татьяна года два проваландалась в раю, а ей показалось – полчаса? И как она за одно утро всех умудрилась облететь? Похоже, к ней теперь все земные законы не относятся. Татьяна еще ничего не промолвила, а ее девчонки уже завертелись. Учительница поглядела в их сторону поверх очков. Притихли. Но обе, обе среагировали. В Татьянином аномальном времени урок тут же кончился. Лиза и Соня оказались на улице. Их ждала в машине молодая бабушка Вера. Тюльпаны цвели одноцветным партером возле ворот. Татьяна прошелестела поверх цветов, погладила – не руками, неведомо чем – две головки. Девочки хором сказали: «Рысь!» Вера их позвала. Они сели в машину.

Татьянина короткая командировка на землю закончилась. Каким-то отстраненным зреньем она увидела себя в раю. Вытянутая фигура, увеличенные глаза. Это уже хоть какое-никакое тело. В общем, даже похоже. И мать, мать рядом! Тоже высокая. Не девяностолетняя. А так, лет сорока пяти. Такой Татьяна ее разглядела в разумном отрочестве. Еще одно доказательство того, что рай мы творим себе сами. Все постарались, а больше всех Данте. Но мать молчит, и Татьяна не смет к ней обратиться. Тут всё отдельно. Прозрачно-призрачные фигуры гуляют, как в Юрмале на закате. Зрение вынесено из тел, если можно назвать эти тени телами. А голоса на земле охраняют близких от бед.

Татьяна неустанно топтала ногами райскую траву, которая тут же за ее спиной распрямлялась. Научилась вести с матерью безмолвный разговор о том, что видела на земле. Земля по-прежнему интересовала их больше рая. Ангелы? ангелы несомненно были. Но ни одно из человеческих представлений об ангелах не было принято за удовлетворительный образец. Да. они реяли. Да. у них вроде бы существовали крылья. Во всяком случае, Татьяны иногда касались какие-то перья. Да, их влиянье было куда сильнее влияния фей, всю жизнь опекавших Татьяну. Во всяком случае, когда Татьяну в очередной раз отпустили (допустили) на землю, все ее годами валявшиеся в редакции книги вышли. Имя ее если не гремело, то и не затерялось. Абсолютно неспособная к какому-либо пиару, Татьяна основательно потеснила обвившуюся вкруг вершины олимпа обойму писателей. Какие-то знаки того, что Татьяну ждет посмертное признанье, были и раньше. Непохожесть на остальных. Все так, а она иначе. Бывают патологические выбросы – ведьмины метлы на соснах. Но тут было здравое сильное ответвление от ствола. Случай редкий. Но запоздалый успех пришел к Татьяне намного позднее чем я пишу эти строки, Лизе и Соне уж было лет по восемнадцати, так что они тоже могли бы ветвиться.

Если бог даст свершиться седьмице десятой, ранним не будет тогда смертный конец для людей. Татьяну бог прибрал, по ее же настоятельной просьбе, в семьдесят с хвостиком. На совершеннолетие правнучек ей было бы за восемьдесят. Ну и что хорошего? букет болезней. Ее послали на землю весной. Весна была бурной. Ветры как нанятые продували простор. Татьяна оказалась в редком березняке, на уходящем вниз склоне. Мужик вел корову. Наст проваливался под копытами на полметра, да и под сапогами хозяина тоже, хоть и не так глубоко. «С восьмым мартом вашу корову», - вежливо сказала Татьяна. «То-то что с восьмым мартом», - обрадовано отвечал мужик. По всему похоже. мужик ее, Татьяну, увидал, хотя сама она своих рук-ног не видела. Россия как Россия, словно Татьяна и не отлучалась. Если кликнет рать святая – кинь ты Русь, живи в раю, я скажу: не надо рая. дайте родину мою. Да нет. вон и забор трехметровой высоты на том берегу реки. Эта корова – раритет.

В общем. Россия была вполне узнаваема. Прошу любить и жаловать. Дурацкий праздник восьмое марта, придуманный Розой-Кларой Люксембург-Цеткин, прижился в народе за семьдесят лет советской власти. День неприкрытого ухаживанья за женщинами. Велемир Хлебников возгласил, что грядут времена коровьих и конских свобод. Так почему бы и не поздравить корову с восьмым мартом, если впереди у нас скотская эмансипация. Новенькое солнышко, только что возвращенное похитителем крокодилом, щедро сияло. Снег был синий, как у Юона на картине.

Лиза с Соней так вместе и поступили в РГГУ (российский гуманитарный университет), бывшее здание ВПШ (высшей партийной школы) возле Новослободской. От ВПШ там осталась строгая пропускная система. Одно время РГУ финансировал Ходорковский. и у преподавателей была высокая зарплата. О Ходорковском до сих пор говорят с придыханьем, хотя нефтяники (их-то я хорошо знаю) откровенно называют его убийцей. Что Татьяне пропускные автоматы? по большей части она бестелесна. Вот и ее девочки. Сидят на лекции по английской литературе. Вертят из бумаги таких птичек, которых можно дергать за хвост, и они машут крыльями.

Будь Татьяна сейчас жива, она бы еле таскалась. Но, обитательница рая, она легко вылетела вслед за девочками после лекции, которая тут же в ее нереальном времени окончилась. Увидала. как сели в маленький красный автомобиль и поехали в ее, Татьянину двухкомнатную квартиру на Ломоносовский. Девочки по-современному жили отдельно от родителей. Вот и Татьянины хоромы. Как здесь всё изменилось. Ясень перерос шестой этаж. Обтаявший снег на балконе покрыт семенами-висюльками. Девочки что-то нехитрое стряпают. Пришли бойфренды. Они учатся и работают. Зовут соответственно Алексей Лизин и Василий Сонин. За просто так денег давно не платят. Работа, по Татьяниным представлениям, адская – в метрострое. Учатся на подрывников. Окончили филфак МГУ. Татьяна оплакивает их жизнь. Зримые слезы из незримых глаз капают на стол. Все четверо смотрят на потолок. Вроде не течет - не последний этаж. Хорошо, что у девчонок есть квартира. Это уже кое-что. О свадьбах речь нейдет. Какие к черту свадьбы.

Девочки не почувствовали Татьяниного присутствия. Восприимчивость детства кончилась. Татьяне бы навестить Павла и племянника его Петрушу. Они-то ее слышали. Но Татьяну занимало другое. На следующий земной день наведалась под землю и предупредила Алешу: «Убери руку… сейчас упадет балка». Балка упала рядом с отдернутой Алешиной рукой. Вечером он шепотом рассказывал Лизе: «Понимаешь, у меня появился внутренний голос. Предупреждает об опасности». – «А там опасно? = спросила Лиза. «Дура», - подумал Алексей. Скоро Татьяна увидела: ребятишки перегруппировались. Алеша пришвартовался к Соне, Вася к Лизе. Теперь уже Соне Алеша рассказывал, как слышал предупрежденье неведомо откуда. Соня делала большие глаза. А собственно, кто их контролирует? знает, кто в какой комнате лег? никто, кроме Татьяны, а она не в счет. Может быть, сейчас так принято, Татьяна просто отстала. Феи, феи, где ж вы. феи? феи, феи. это ж я. Почему не блюдете моих девчонок? ваших крестниц? Вы же сулили им сияющее счастье. Где оно, феи? Но феи от нонешней Татьяниной ангельской сущности попрятались. Ино дело святость, ино колдовство. А ведь когда-то здесь, на Ломоносовском, у Татьяны снимала комнату колдунья Катарина. В этой комнате колдунья у меня жила одна. Тень ее еще видна у порога в новолунье. Давно это было. Обеленная душа Татьяны отвергает любое ведовство.

На крыше ГАИШа стояли Татьянины сыновья. Красивые, успешные, говорили о бренности и о вечном. Павел с жаром утверждал: жизнь после жизни существует. Но о том, что слышал голос матери, умолчал. Андрей, агностик, рассеянно отвечал: да. возможно. Внизу, на двух ГАИШных скамейках, что смотрят друг на друга, снег почти стаял, а вокруг еще держался твердым сугробом. Татьянина душа, оставив сыновей, слетела вниз, послушала обрывки прежних разговоров, здесь звучавших. Они случайно записались где-то в ноосфере.

Михалыч в прежней своей комнате громко ворчал на кого-то новенького, Татьяне незнакомого. Из прежних остался один незаменимый Женя, что играл на фортепьяно «Зеленые рукава» и рассказывал по телевизору о Михалычевых далеко идущих планах. Татьяна выждала момент, когда Михалыч закончит очередную укоризну, и торопливо, пока он не начал следующей, произнесла: «Это я… меня ненадолго отпустили…» Михалыч вскочил, как ошпаренный, заорал на весь ГАИШ: «Вы… вы пришла!» - и вылетел в коридор. Привыкшие к его чудачествам подчиненные облегченно вздохнули и занялись текущими делами. А Михалыч под дверью махал руками, обнимая пустой воздух. Татьяна поцеловала Михалычеву лысую макушку и отлетела к сыновьям на второй этаж.

Сыновья любили ГАИШ, также как все его обитатели. Надо ли, не надо ли – приезжали сюда, благо близко, и проводили время вдвоем с часу дня до позднего вечера. Значит, так им было лучше. Михалыч получил наконец от университета трехкомнатную квартиру поблизости (хоть просил двухкомнатную) и ошивался в ГАИШе, если не был в командировке. В ГАИШ приходили студенты астрономического отделения из университета, и Михалыч-Андрей-Павел читали им лекции. Сейчас как раз Андрей распинался в сорок восьмой аудитории. Павел наедине с самим собой рисовал в компьютере что-то очень похожее на боттичеллиевский рай. «Павел, там так и есть», прошептала Татьяна. Сын ответил ей совершенно спокойно: «А я теперь вижу всё, что видишь ты». Стало быть, современные технологии бессмертия совершенствуются. На всякий случай Татьяна заглянула в сорок восьмую. Открывать дверь (пугать студентов) не пришлось. Проникла. Позвала: «Андрей! подай мне знак, что слова мои услышаны тобою!» Нет ответа.

Теперь к внукам, Пете-Сереже. Они по-прежнему работают на Юлиана Портнова, сидят в одной комнате, посмеиваются над хозяином. Не бегают по Подмосковью. как голодные волки. Хорошая вещь стабильность. Только бы босс не разорился. Авось насмешки Пети-Сережи его не сглазят. Татьяна окликнула из коридора: «Эй, ребята! вы без Рыси не соскучились?» На этот раз среагировали оба. Бросились к двери, стукнулись лбами. «Рысь! ты где?» - «Я здесь, со мной можно разговаривать». – «И столов вертеть не надо?» - «Ничего не нужно. Отключите компьютеры, как бы они не зависли. Я уже в комнате». – «Там… там есть?» - «Ну, вы же меня слышите. Значит, есть. Но гарантировать нельзя. Всё очень зыбко…» Город за окном давил на Татьяну. Она чувствовала: надо скорей отсюда.

Я анахроничная спиритка. И где только набралась? «…и что верные вести оттудова получила графиня Блудова?» Хорош источник. Так или иначе, Татьяна снова в раю. Рай изменился за время ее отсутствия. Или она попала в другую область рая? Что-то похожее на библейский эдем до грехопадения человека. Безымянные авторы Книги создали его своим воображением. Они жили практически в пустыне. Их пастушеская жизнь вращалась вкруг колодца. Возле него Иаков встретил Рахиль. Благополучие измерялось количеством скота. Чечевичная похлебка была лакомством, за которое можно отдать первородство. Сад, огромный цветущий оазис – предел их мечтаний. Ветхозаветный эдем безлюден. Татьяна без одежд, как и положено. Ей лет двадцать от силы. Несовершенна, совершенством никогда не отличалась, но сойдет. Гуляют и животные небесной красоты, сотворенные хиповатым Алексеем Хвостенко – песня его без упоминания авторства использована в фильме «Асса». Одно как рыжий огнегривый лев, другое – вол, исполненный очей, третий золотой орел небесный, чей так светел взор незабываемый. Всё, что мы придумали, может записаться и где-то воплотиться. Татьяна проходит прозрачными воротами – и теряет эдем. Недолго радовалась.

На землю, на землю. Там светлый июнь. Вот и Татьянина дача на низком берегу Бисерова озера. Стараниями фей разросшийся дом заметно обветшал. Должно быть, феи за ним не смотрят. Отбились от рук. Любимая невестка Вера, жена Павла, хозяйничает: подрезает усы клубнике. «Вера, это я, Рысь!» Услыхала. Вскочила, бросила резак, расплылась в улыбке. И будто играет в жмурки – топчется по грядке, ловит пустой воздух.

Татьяна решила призвать фей к порядку. Что за дела – умница Вера гнет спину. А на что целый штат фей? Татьяна вышла лунной ночью на люпиновое поле. Острый месяц качается в небе, ночные бабочки расправили темные крылышки. «Титания! Оберон! отзовитесь!» Милостиво явились. Хранят молчанье. «Ваши величества! отчего вы оставили заботами моих близких, чуть только я убралась со свету? Они довольно беспомощны… это такой ген, его нужно лелеять. Андрей, Павел. Вера… Ирина еще ничего». Не отвечают. « Ваши величества! потусторонний мир вам не чужд. Я видела горние страны. Кланяюсь вашему ночному могуществу. Пришлите легкокрылых, пусть хлопочут всюду, где окажутся мои близкие». Сдержанно кивнули. Аудиенция окончена.

Ирину, жену Андрея. Татьяна застала, когда та вела машину – ехала на дачу. На заднем сиденье уже набилось десятка два фей – переговоры с их величествами увенчались успехом. Не будучи вполне уверена в своей бестелесности, Татьяна прижалась к стенке. боясь помять фей. Когда машина остановилась у светофора, Татьяна шепнула на ухо невестке: «Ирина, ты везешь на дачу Рысь». Ирина повертела головой, точно отгоняя комара, но ничего не отвечала. Приехали вместе с феями. Как те взялись за дело! Не на глазах, конечно. Однако к утру дом был уже покрашен, крыша перекрыта, погода исправлена. Ни ветерка, и отраженья сосен в воде вытянулись по стойке «смирно». Давно бы так. А эти четверо, Лиза-Соня-Алеша-Вася, или Лиза-Соня-Вася-Алеша, на дачу не едут. У них свои разборки. Не заглянуть ли Татьяне самой к ним на Ломоносовский?

Феи и на Ломоносовском появились. Набралось даже слишком много. В воскресный день сидели на открытом окне. Татьяне пришлось их потеснить. Колокольный звон донесся прямо с неба – церквей рядом не было. Пора, пора уходить. Бок о бок с колдовством ей не годится. Но Татьяна медлила. Две новости. Парней перевели в центральный офис метростроя. Белые воротнички – сидят за компьютерами. Деньги платят, но работа скучная. Зато безопасная. Татьяна нюхом чуяла: беда ходила рядом. Еще: объединились по-прежнему. Лиза-Алеша, Соня-Вася. Хорошо ли. плохо ли - по крайней мере, родителей пугать не будут. Татьяна прокричала, улетая: «Ребята! я вас проведала!» Все четверо повернулись к окну. Высунулись, сталкивая прозрачных фей. Но ничего не увидали, за исключением долговязого ясеня.

И понеслась душа в рай. В православный рай, если можно так выразиться. В тот, что соткан из надежд наших предков. Вот теперь и птицы райские поют на ветвях невиданных древес. К Татьяне приблизилась ее мать. Уж она-то всегда издевалась над официальной церковью. Ходила по комнате, напевая на мотив итальянской песни (Обухова ее пела): «Паки, паки, съели попа собаки - если б, если бы не дьячки, разорвали бы на клочки». Или еще. на мотив из «Веселой вдовы»: «У попа-то рукава-то, батюшки! Ширина-то, долина-то, матушки!» А вот и материн отец, знакомый Татьяне только по фотографиям. Тоже посмеивался над духовенством. Позвав на обед архиерея, предупреждал, видя такую необходимость: «Владыко, вы на закуску-то больно не налегайте, будет еще пять блюд». На что тот отвечал: «А ты меня не оговаривай - я и закушу, и пообедаю». Очень милосердно со стороны неведомо кого, что их. насмешников, сюда пустили. Да и сама Татьяна… ей тут тоже не место. Вон художник Нестеров. Татьяна его узнала, но поклониться не посмела. Этот верил. Годы воинствующего атеизма сменились временами истерического православия, и теперь столь любимое мною-Татьяной «Видение отроку Варфоломею» красуется на обложке школьного учебника.

Уж и не знаю почему – может, потому, что сама попросилась в смерть – Татьянина загробная жизнь складывалась несколько необычно. Она. не в обиду никому будь сказано, моталась промежду раем и землею. В следующее свое посещение земли Татьяна решила повидать внучатых невесток Марию-Анну. Август, месяц ливней звездных. Дамы, в которых превратились востроносенькие девочки, живут в коттедже, некогда подаренном их мужьям крупно крошившим олигархом Пятаковым. Не совсем на Рублевке, но рядом. Дамам еще нет сорока. Очень ухоженные и, прямо скажем, красивые. Остались похожи, как в молодости. Стали известными визажистками. Работают немного – в элитном кругу. Татьяна застала их за хорошим занятием: наводили макияж друг другу, куда-то, видно, собираясь. Окликнула: «Мария-Анна! Анна-Мария! услышьте меня, я издалека!» Не услыхали. Татьяна взмахнула белым рукавом, и вся косметика с лиц обеих женщин исчезла. Перед Татьяной предстали те же востроглазые девушки, что некогда повадились к ней на дачу. Только немного располнели. Как Мария-Анна удивилась! Стали краситься опять, но ничего не получалось. «И не получится, мои милые, пока вы меня не услышите». Раньше Татьяна не знала за собой такой вредности.

Угроза, как ни странно, подействовала. Услыхали. Голос был точно Татьянин. Технология бессмертия ушла далеко вперед: Татьяна видела и рукава свои, и руки. Ног еще не видала. Дамочки испугались – совсем немножко. Сказали: «Полтергейст. Бабушка Рысь. она! Бабушка, ты не можешь сегодня пойти с нами к Любовь Иванне на журфикс? Мы тебя вызовем, ты будешь отвечать на вопросы. Это произведет впечатленье!» Татьяна подула на головы Марии-Анны, растрепала прически и улетела.

Татьяну вытолкнуло в странную область рая. Коммунистический, не то социалистический рай, придуманный в «Мистерии буфф» Маяковским. Обитатели рая, очень похожие на шахтеров в крымском санатории, говорили как по писаному: «Это хорошо. что сегодня дерево мандаринится, а то вчера были груши – невкусно и не полезно». Просила я вас: не выдумывайте, остерегитесь. Зафиксируется в ноосфере и, глядишь, реализуется. Народу в раю было много – толпились на желтых дорожках у синей водицы. Одеты в сетчатые майки, стрижены под одну гребенку. Реки, что на русской равнине долго думали, куда им течь, здесь текут через шлюзы куда прикажут. Задумчивая платоновская девушка в светлом платье читает книгу, изредка отрываясь от нее, чтобы сделать наставления детям. Те, должно быть, успели умереть пионерской смертью от скарлатины еще до изобретения вакцины. Сколько же еще отсеков у рая? Татьяна заторопилась на землю.

Оказалось, на земле уж настал неласковый ноябрь. Но Татьяна родилась в ноябре и ничего не боялась. Подумаешь, у синей водицы в сетчатой маечке. За окнами квартиры на Вернадского облетели березки-рябинки, ровесницы дома. Сырое воскресное утро. Андрей с Ириной дома. Прозрачные феи дремлют на листьях комнатных растений с неизвестными Татьяне названьями. Татьяна прочно уселась в пустое кресло. Теперь она видела себя полностью – технический прогресс в проблеме бессмертия. Попробуем, авось получится. «Андрей, Ирина, я Рысь - услышьте меня». И она дотронулась рукою до Андреева колена. Андрей вздрогнул. «Ирина, что это было? кто здесь?» Татьяна взяла его руку, стала водить ею по столу, выписывая: «Рысь». Андрей встал, пошатываясь. «Ирина, со мной неладно. Позвони нашему психологу. Такое чувство, что кто-то водит моей рукою…» Осечка. Татьяна не стала дожидаться психолога и отлетела.

На сей раз увидала себя в суровой Валгалле викингов, куда валькирии уносят души погибших в бою. Как же холодно на северном небе. Стала невидимой – у нее получилось. Земля внизу камениста. О скалы мрачные дробятся с ревом волны и с белой пеною крутясь бегут назад. Воины совершают набеги на своих же соплеменников, вырезая всех мужчин, включая младенцев в колыбели. Подрастают те, что уцелели во чреве женщин. По рассказам матерей идут в пределы убийц своих отцов и там учиняют такую же резню. Мягкие славяне однажды решили: давай пошлем к варягам, пускай придут княжить. От столь жесткого гена пошли самые высокие роды наши. Татьяна поглядела на обагренных кровью обитателей Валгаллы, на темные тучи, ходившие у ней под ногами. Кто задумал мне всё это показать? и кому поведаю? Скорей на землю. Ясно одно: мы переполнили вселенную своими фантазиями. Веками создавали мифы. В них живем, туда умираем.

Татьяна ходит с сыном Павлом по бульвару на Университетском. То есть Павел ходит, заложивши руки за спину, Татьяна витает рядом. «Понимаешь, Павел, мне демонстрируют воплощение разных представлений о рае… мы по уши в иллюзиях». Павел кивает. Идут-летят в ГАИШ. Сидят у Михалыча на диване. Разговаривают втроем. Возмужавший Женя и новенькая девочка за компьютером не вникают в суть отрывочно разговора, основной участницы коего не слышат. Михалычу уже сеиьдесят, но он всё носится по обсерваториям мира. Первый нестойкий снежок лежит на ступенях ГАИШа. Курят, дымят в сад не знающие куда себя девать знакомые Татьяне люди. Она ускользает, покидает чуть присыпанную снегом землю.

Мусульманский рай сразил Татьяну наповал. Гарем, живописанный Домеником Энгром. Бедняжка Татьяна никогда не отличалась телесной красотой. Стушевалась, сделалась невидимой. Гурии возлежали в эротичных позах, и правоверные мусульмане пытались перейти по узкому мосточку через огненный ров, простирая к ним руки. А благочестивые мусульманки, что купаются в серых комбинезонах с капюшонами? они куда попадают после смерти? Вопрос остался открытым. Татьяна покинула это воплощение вожделений – вернулась на землю.

Вернулась в ту же раннюю зиму. Не чувствуя холода, летала по грустному парку ГАИШа, срывая с яблонь скукожившиеся листья. Заглядывала сыновьям в окошко, бросала пригоршни снега в стекло. Время остановилось. Ей явно не хотели показывать старение и уход любимых. Некто непознаваемый проявлял к Татьяне особое милосердие. Она проникала в комнату сыновей, слушала их разговоры. Иногда вставляла пару слов, слышных только Павлу. Наконец настал день, когда Павел прямо сказал брату: «Мать здесь, я ее вижу». Неожиданно Андрей ответил: «Да, да, ты прав, она рядом». Стена, отделявшая Андрея от Татьяны, рухнула. Он услыхал уже забытый голос. Всё бы так было, всё бы материализовалось, что рождает моя склонная к мистике голова. Татьяна прокричала: «Прощай, Андрей!» - и попала в последний свой рай, рай Эмира Кустурицы. Как в гениальном фильме «Подполье», от земли отъезжал остров. Удалялся, а солнце светило прямо на него. Там танцевали, танцевали, войдя в раж, все умершие. Руки-ноги Татьяны сами попали в ритм, и она присоединилась к пляшущим.