Мои друзья и горы.

Глава 5 поражение или победа? Пик Хан-Тенгри, 1964 г.

Ледник Иныльчек, мощнейший ледник Тянь-Шаня, состоит из двух почти равновеликих ветвей, северной и южной. Южный Иныльчек был подробно описан еще в начале ХХ столетия немецким географом Готфридом Мерцбахером, который сумел пройти с караваном до самых его верховьев. Однако попасть на Северный Иныльчек ему не удалось, так как вход в северное ущелье был заблокирован огромным озером, которое впоследствии было названо именем этого путешественника. Естественной плотиной для озера Мерцбахера является тело ледника Южный Иныльчек. Каждый год, когда озеро переполняется талой водой Северного Иныльчека, оно прорывает эту плотину, и мощный вал воды и камней несется вниз по долине, сметая все на своем пути. Вот в этот короткий период, когда озеро мелеет, пройти на Северный Иныльчек вполне возможно, но заранее никто не может предсказать, когда откроется это «окно возможностей». Поэтому естественно, что высотные экспедиции на Центральный Тянь-Шань обычно имели своей целью восхождения с Южного Иныльчека, и именно с этой южной стороны и были пройдены маршруты на Хан-Тенгри и другие вершины Центрального Тянь-Шаня. Что касается Северного Иныльчека, то ни одного маршрута ни на одну вершину здесь проложено не было. Первыми были мы!

Наша заявка на восхождение на пик Хан-Тенгри (7030 м) с севера первоначально встретила, мягко говоря, удивление в спортивных кругах: «Ребята, видимо, не вполне понимают, о чем они говорят». Действительно, у нас была всего одна фотография Хан-Тенгри с этой стороны, сделанная со склона хребта Сары-джас, по которой невозможно было наметить хотя бы ориентировочный маршрут восхождения. Даже на такие элементарные вопросы, как «А где вы собираетесь ставить базовый лагерь?», «А как туда попадут люди и будет заброшен весь груз экспедиции?» или маршруты и на какие вершины вы собираетесь пройти для акклиматизации?», вразумительного ответа мы дать не могли. Но Женя Тамм обладал уникальными способностями разговаривать с начальством, и каким-то образом он смог убедить руководство спортивного общества «Буревестник» в том, что мы сможем справиться со всеми проблемами, даже с теми, о существовании которых сами пока не подозреваем.

Однако слова словами, но перед нами на самом деле вопросы стояли серьезные, и в первую очередь необходимо было выяснить возможности использования вертолета для заброски грузов и людей. Наши попытки найти подробные сведения о леднике Северный Иныльчек в Москве или Алма-Ате ни к чему не привели. Выход был только один послать заранее передовую группу, которая пройдет к языку этого ледника и на месте сможет найти ответы, если не на все, то, по крайней мере, на главные вопросы.

Из вариантов возможных путей мы избрали самый реальный, но малоизвестный, а именно: подняться вверх по соседнему леднику Мушкетова с тем, чтобы там найти перевал через хребет Сары-джас и спуститься в долину Северного Иныльчека выше озера Мерцбахера.

Быть разведчиком новых путей, конечно, почетно, но об этом меньше всего думалось, когда мы, сгибаясь под тяжестью двухпудовых рюкзаков, шли по леднику Мушкетова, тщетно пытаясь догадаться, на какой именно боковой приток ледника надо свернуть, чтобы перевалить хребет в нужном месте.

Первые две попытки оказались неудачными: в одном случае с седловины хребта просто не было разумного пути спуска на другую сторону, а в другом — путь спуска был, но он вел прямиком к середине озера Мерцбахера, как раз к тому месту, где в него спадал обрывами боковой ледник, и спускаться туда никакого смысла не было. В этот момент стало ясно, что мы можем не успеть выйти к месту предполагаемого базового лагеря до прихода основной группы. Никаких средств связи у нас с собой не было, и поэтому пришлось двоим из нашей команды — Володе Боброву и Боре Борисову уйти вниз, чтобы сообщить ребятам о нашей задержке.

И вот, наконец, на восьмой день странствий оставшаяся четверка «разведчиков» — Мика Бонгард, Вадим Ткач, Игорь Щеголев и я — выбралась в полном изнеможении на очередную седловину хребта и — о, радость! — перед нашими глазами открылся реальный путь спуска в долину Иныльчека, и было похоже, что он вел именно туда, куда мы хотели попасть. Ни любоваться видами, ни прохлаждаться времени не было, по скольку уже наступило 12 июля, а вертолет был заказан на 14 июля. Если к этому сроку мы не выйдем к предполагаемому месту базового лагеря то все наши «героические» усилия окажутся напрасными.

Быстро спускаемся с перевала на ледник, потом почти бегом по гладким скалам типа «бараньих лбов» спускаемся на осыпи, и вот мы внизу, на боковой морене ледника. Первое впечатление от «нашего» ущелья — самое унылое: узкое, мрачное, заполненное черным от камней ледником. Ничего, кроме камней да грязного льда. Зелени ни клочка. Низкий туман закрывает все вершины, льет дождь. Вдалеке справа серым расплывчатым пятном виднеется озеро похоже, это и есть озеро Мерцбахера. Теперь нам надо выйти к нему и как можно быстрее!

И опять невезение. Оказывается, к озеру невозможно подойти прямо по берегу. И вот для того, чтобы обойти какие-нибудь сто метров круто обрывающегося в воду склона, приходится карабкаться метров триста вверх по ненадежной мелкой осыпи. Проклиная все на свете, тащим опостылевшие рюкзаки вверх. Еще один подъем, камни, камни, конца им, кажется, не будет никогда, и вдруг ветер доносит до нас почти забытый пряный запах теплого луга. Еще несколько шагов через осыпной гребень, и вокруг нас уже не камни, а непривычно зеленая трава, усеянная эдельвейсами и множеством незнакомых цветов синего или по-марсиански лилового цвета. С этого места мы опять видим где-то далеко внизу озеро, но не то — серое и мутное, что видели издалека, а светло-зеленое, цвета молодой хвои. В озеро справа и слева круто спадают боковые ледники и темной громадой обрывается язык ледника Северный Иныльчек. Оторвавшиеся от него айсберги, от карликов величиной в один-два метра до громад размером с двухэтажный дом, разбрелись по всему озеру, и, если присмотреться, можно заметить, как эти «острова» медленно дрейфуют.

Берег озера, сильно изрезанный лагунами, моренные холмы, множество маленьких озер среди камней, галечниковые отмели и прозрачные ручьи — лучшего места для базового лагеря не найти! А когда внезапно появилось солнце и открылась двадцатикилометровая цепь гор, окаймляющих ледник, и среди них неповторимый в своих геометрически строгих линиях Хан-Тенгри, стало ясно, что не зря мы два года жили мечтой попасть в эти края. Исчезли усталость и безразличие, забыты все тяготы долгого пути — ведь этот путь в конце концов привел нас к цели!

Однако времени предаваться эмоциям не было совсем. С местом базового лагеря мы определились, и это, конечно, хорошо. Но как насчет ровной площадки 40х40 м, необходимой для посадки вертолета? Ничего подобного поблизости от берега озера не имелось. Мы было хотели расширить район поисков, но внезапно над нашими головами появился вертолет, сделал круг и пустил красную ракету, означавшую, что пилот не видит места для посадки. Еще один круг, и на наши головы полетели ящики, мешки, рюкзаки, баллоны с газом, а напоследок и газовые плиты. «Налет» следует за «налетом», мы едва успеваем принимать груз, разогнуться некогда, а тут еще не дает покоя мысль: а как сюда будут добираться наши товарищи?

И вдруг неожиданно из-за озера снизу появились фигурки людей. Это четверка наших ребят, которые все-таки смогли найти путь в обход озера Мерцбахера. Правда, для этого им пришлось набрать 800 м высоты по крутому осыпному кулуару и перевалить через боковой отрог хребта, и все это только для того, чтобы обойти примерно 200 м непроходимого участка берега на слиянии ледников Северный и Южный Иныльчек. Но так или иначе открытый ими обходной путь был реальным и безопасным, и еще через три дня мы все, наконец, смогли собраться в базовом лагере. Итак, проблема, как добраться до ледника Северный Иныльчек, была нами решена успешно. На этом, собственно говоря, закончилась наша «дорога», и теперь начиналась основная «работа».

В первую очередь предстояло выяснить, а есть ли вообще путь на Хан-Тенгри с севера. Восхождение на Хан-Тенгри с этой стороны считалось в те времена одной из проблемных задач для советских альпинистов. Если бы вдруг оказалось, что приемлемого пути на вершину здесь нет, то все наши предыдущие усилия, да и — в значительной степени — сама экспедиция потеряли бы смысл. Понятно, что нам хотелось как можно скорее получить ответ на этот главный вопрос.

Во время одной из вертолетных забросок Женя Тамм попросил пилота сделать крюк в сторону верховий ледника с тем, чтобы поближе взглянуть на склоны Хан-Тенгри. Впечатления очень неутешительные: прямо на ледник обрывается отвесная стена, а крутые гребни, окаймляющие ее справа и слева, не только технически сложны, но и опасны, поскольку во многих местах перекрываются лавиноопасными склонами и ледовыми сбросами. Столь же безрадостными оказались и результаты первого разведывательного выхода в верхний цирк ледника Северный Иныльчек. Но просто так отказаться от выполнения основной задачи экспедиции, даже не попытавшись сделать что-то реальное для ее решения, было для нас, конечно, невозможно.

И вот в долгий путь к подножию Хан-Тенгри одна за другой уходят группы, тяжело нагруженные всем необходимым для организации верхнего базового лагеря на высоте примерно 4300 м. Тридцать километров вверх по леднику с тяжеленными рюкзаками — ужасно изнурительная и противная работа, но она полезна для акклиматизации, и уже через неделю таких хождений мы перестали ощущать какое-либо влияние высоты.

Все это время напряженно велись наблюдение и разведка склонов Хан-Тенгри. Сначала казалось, что все возможные пути на вершину настолько опасны, что только безумец может попытаться ими воспользоваться для восхождения. Однако постепенно начал вырисовываться вероятный путь наверх, первоначально в виде пунктира со множеством сомнительных мест, а затем и как разумный вариант, правда, требующий более детальной разведки. Конечно, адекватно оценить сложность этого варианта на основе наблюдений с ледника было довольно трудно. Но надо сказать, что возможные технические сложности нас не очень смущали, так как к ним мы были хорошо подготовлены опытом прошлых восхождений. Зато очевидным преимуществом намечаемого пути было то, что его наиболее опасное место находилось в самом начале маршрута — только здесь ледовые сбросы будут нависать прямо над нами. Время от времени, в основном во второй половине дня, они рушатся вниз, но наблюдения показали, что ранним утром там можно проскочить с минимальным риском, если не задерживаться на этом участке.

Погода на Тянь-Шане редко бывает хорошей, но, по прогнозу, ближайшие несколько дней должны были быть неплохими, и поэтому выходить на маршрут надо было как можно скорее. Однако без разведки выходить всей группой было неразумно, и чтобы, так сказать, «пощупать начало маршрута руками», на разведку выходят Женя Тамм и Володя Винокуров. Вот как описан этот эпизод в книге Е. И. Тамма «Записки альпиниста»: «Роль у нас небольшая, к вечеру мы должны вернуться. Накануне вшестером целый день бродили по леднику. Остановились на варианте выхода на начало маршрута, предложенном Кузьминым и Белопуховым. Пожалуй, это единственный возможный маршрут подъема на плато 6000 м. Правда, возникают и сомнения, так как надо пройти по двум крутым и длинным снежным «доскам». Можно ли избежать на них лавин? Близко ли лед, пригодный для организации страховки? Каков характер скал? Все это надо нам с Володей разведать.

Нас разбудили в полной темноте. Ребята все приготовили и трогательно нас обхаживают. Холодно. Сидя на банках с крупой за примитивным столом, присыпанным за ночь снегом, мы едим, не снимая рукавиц. Слегка бьет дрожь. Это от нетерпения и от чувства неловкости за причиняемое друзьям беспокойство. Зачем они все поднялись в такую рань и с такой заботой стараются напоить и накормить нас? Ведь мы идем всего-навсего на разведку и к вечеру должны быть дома.

Ледник еще скован холодом. Идти легко. В сумерках начинают угадываться противоположные склоны, а сзади на моренном холме тают пять неподвижных фигур наших друзей.

Склоны горы были уже рядом, когда мы неожиданно попали в западню — ледниковое болото — и несколько раз проваливались по колено в ледяную кашу. Не очень приятное начало! Вершинная пирамида Хан-Тенгри слегка окрасилась в розовый цвет: Начался день. Надев кошки, начинаем подъем по лавинному выносу.

Через двенадцать часов мы вновь на этом выносе, но идем вниз. Рюкзаки заметно полегчали. Все крючья и навешенные на них веревки оставлены на сложных участках маршрута. Они существенно облегчат прохождение этих участков во время основного восхождения. Настроение отличное! Приятно было поработать с полным напряжением сил. Висящий справа громадный ледовый сброс нас более не беспокоит. В случае его обвала перекрывается лишь очень короткий участок начала маршрута. Снег на «доске» не очень страшен, и, главное, всюду можно докопаться до льда. В верхней части, при выходе на первый скальный пояс, чистый и крутой лед — отличное место для прохождения на передних зубьях кошек. Скалы крутые и неприятные, но вполне проходимые. Вот только мест для ночевок нигде не видно.

Вечером, сидя на тех же банках, за тем же столом, обсуждаем ситуацию. Решаем завтра поменяться ролями. Наверх пойдут и попробуют подняться как можно выше Вильям Смит, Валя Цетлин, Игорь Щеголев и Вадим Ткач с тем, чтобы разведать состояние снега на «второй доске» и найти и обустроить место для первого штурмового лагеря».

На следующий день наверх вышла наша четверка. С самого начала взяли высокий темп, что позволило менее чем за час проскочить крутой ледовый участок начала маршрута, который перекрывался ледовыми сбросами. Перевели дух и дальше пошли спокойнее по не явно выраженному гребню. Здесь пригодились крючья и веревки, оставленные ребятами накануне, и следующие 300 м особой сложности не представляли. К концу дня вышли на скалы и вскоре, хотя и не без труда, нашли площадку для палатки. Итак, первый участок предполагаемого маршрута пройден и обработан, и ясно, что особых проблем для основной группы здесь не будет.

Дальше нам надо было пройти примерно 150 м скального бастиона, возвышавшегося над нами, и найти путь выхода на гребень, ведущий на плато 6000 м. Здесь не было никакого смысла идти вчетвером и тащить с собой палатку. Поэтому с утра в путь двинулись налегке Валя Цетлин и я, взяв с собой только солидный запас крючьев и пару веревок.

День для нас начался очень хорошо — ясное небо, довольно тепло, скалы крутые, но со множеством зацепок. В очередной раз я с восторгом смотрел, с какой непринужденностью Валя проходил веревку за веревкой этих скал. При этом было понятно, что прохождение этого бастиона с тяжелыми рюкзаками будет гораздо более сложным делом, и поэтому мы как можно чаще забивали крючья, даже тогда, когда для нас в этом не было особой необходимости.

В верхней части бастиона мы воспользовались возможностью обойти последний участок крутых скал траверсом направо по границе скал и льда и примерно через 50 м вышли к скальной стенке высотой метров десять-пятнадцать. Здесь лазание было совсем несложным, и поэтому я забил лишь один крюк для страховки на верху этой стенки, что, как мы смогли вскоре убедиться, было более чем неправильно. Далее начинался основной гребень, ведущий к выходу на верхнее плато. По этому гребню мы прошли еще 300-400 м и убедились в том, что этот путь, хотя и не очень прост, но никакой предварительной обработки не требует. Теперь мы со спокойной совестью могли идти вниз.

Настроение у нас было великолепное. А как могло быть иначе, если светит солнце, тепло, а ты идешь налегке по интересному маршруту в связке с близким другом и знаешь, что через несколько дней вся группа двинется по пройденному нами пути и дальше до самой вершины пика Хан-Тенгри!

Даже не заметили, как проскочили верхний гребневой участок, и вот уже вышли к месту спуска по скалам. Забитый здесь при подъеме крюк нашли легко — как и все забитые нами крючья, он был маркирован красной ленточкой. Навесили карабин, закрепили веревку в качестве перил, и вниз пошел Валентин. Он шел легко, почти не нагружая перил, а я остался у крюка, следя за тем, чтобы веревка не запуталась. Очень хотелось пить, и на какой-то миг я отвлекся, потянувшись к струйке воды, стекавшей по скале. Но мне не удалось сделать даже глоточка, как вдруг перед моими глазами мелькнула красная ленточка, и прежде чем я смог осознать, что происходит, я уже падал навзничь.

Крюк, забитый мною при подъеме в замерзшие за ночь скалы, видимо, вытаял и под нагрузкой выскочил из трещины. Конечно, мне следовало не только его проверить перед спуском, но и забить на всякий случай второй, но я как-то не к месту расслабился и поленился это сделать — элементарная оплошность, которая могла стать роковой.

Крутые скалы я пролетел мгновенно, почти их не задев, и приземлился по касательной на крутой ледово-фирновый склон, сдернув по дороге Валентина, который тоже стоял без страховки (еще одна ошибка!). Конечно, достоверно передать мои ощущения в момент срыва я вряд ли могу. Но я точно помню, что поле зрения резко сузилось и крошечный кусочек синего неба — это все, что запечатлелось в мозгу (вот оно, «небо с овчинку!»). Не могу вспомнить, промелькнули ли какие-нибудь мысли типа «это — конец». Думаю, что таких, как и других праздных мыслей, и быть не могло, все было подавлено вспыхнувшим доминантным инстинктом — выжить во чтобы то ни стало! — и какой-то фанатичной убежденностью: «Мы зарубимся, все равно зарубимся!» Мне и сейчас кажется, что именно это я и орал во весь голос, хотя, конечно, в тот момент я ничего слышать не мог, и кричал ли я вообще — сказать тоже не могу.

Зарубиться с помощью ледоруба на таком крутом склоне было очень трудно, почти невозможно. Но в какой-то момент, когда я только покатился по склону, веревка натянулась, и я смог перевернуться на живот и немного притормозить падение ледорубом. В следующее мгновение сдернутый мной Валентин пролетел мимо меня, также изо всех сил пытаясь безуспешно задержаться, но все-таки последовал снова рывок, и я опять покатился вниз, снова стараясь остановить свое скольжение.

Спасти нас могла лишь немыслимая удача, если бы мы смогли зарубиться одновременно. И, на наше счастье, это чудо произошло!

Я отчетливо помню, как вдруг все остановилось и я снова стал видеть пространство вокруг себя и ощущать что-то вроде «тикания» внутренних часов. Прошло мгновение, другое — в готовности к очередному рывку, но его не последовало. Повернув голову, я увидел Валю, который лежал, прижавшись к склону чуть в стороне и ниже меня. Его ледоруб оказался заклиненным в неглубокой трещинке ледового склона, что и остановило его, а стало быть, и мое падение.

Диалог был коротким:

— Ты как? Ничего не сломал?

— Да вроде все в порядке.

— Я тоже цел.

В те минуты наша не очень надежная страховка обеспечивалась лишь той трещинкой, в которой застрял Валькин ледоруб. Медленно-медленно, не делая резких движений, я поднялся на ноги, благодаря Бога за то, что мы не сняли кошки перед спуском по этой злосчастной стенке. Без них наше положение на ледовом склоне было бы практически безнадежным. Несколько взмахов ледоруба, и во льду у меня под ногами вырублена довольно широкая ступенька. Встав на нее, я ощутил физически, что мы, кажется, начинаем выбираться из ситуации, бывшей до этого почти катастрофической. Вырубив глубокую зацепку для руки и загнав клюв ледоруба в склон, я обеспечил хоть какую-то страховку для Вали, и он смог подняться на ноги, тоже вырубил ступеньку и теперь стоял вполне устойчиво.

Огляделись. От скал нас отделяло примерно 20-25 м. Я мог легко различить ленточки, маркирующие забитые там крючья. Но до этого «безопасного берега» надо было еще добраться. Не было и мысли, чтобы просто пройти вверх на кошках, как вообще-то можно было бы сделать на этом не очень уж крутом — склоне. Теперь же в отсутствие страховки был только один вариант — рубить ступени. Никогда в жизни я не был столь нетороплив и аккуратен в вырубании ступенек, следя за тем, чтобы случайно не промахнуться и не потерять равновесия. Наконец, я смог дотянуться до надежной опоры в скалах. Здесь я первым делом проверил прочность забитого нами при подъеме крюка, не спеша продел карабин в его проушину, защелкнул веревку и на всякий случай забил второй крюк рядом — перестраховка нам сейчас не повредит. Вскоре Валя был рядом со мной, и мы смогли перевести дух: «Уф, кажется, выскочили!»

Да, счастлив наш Бог — видимо, не без его помощи наше падение остановилось в последний момент. Ведь если бы мы пролетели еще одну веревку, то вылетели бы прямиком на огромные ледовые сбросы, окаймляющие стены Хан-Тенгри, а там уже не было бы никаких шансов на спасение. И вряд ли нас смогли бы найти в ледопаде среди беспорядочных нагромождений ледовых глыб. Такой могла бы оказаться цена одной небрежности — ненадежно забитого и непроверенного скального крюка! Впрочем, от такого «открытия» мы никакой эмоциональной травмы не испытали, что неудивительно, поскольку в подобных случаях, как я уже отмечал, обычно не бывает проявления каких-либо расслабляющих организм реакций.

Дальше мы шли на «автомате»: «Крюк проверил, страховка готова», «Я пошел». И так веревка за веревкой, пока прямо под нами мы не увидели палатку, где нас дожидались Вадим и Игорь. Нас обогрели и накормили, ну а потом мы наслушались самых жестких слов от друзей, когда рассказали им о нашей «почти катастрофе». Но времени для разговоров и обсуждений не было — надо было спешить вниз, где от нас с нетерпением ожидали важных новостей.

Спускаться по знакомому пути было легко и приятно, и уже через три часа мы подходили к лагерю. Наш отчет был краток: «Путь намечен правильно, все трудные места первых двух дней маршрута нами обработаны. Можно выходить на восхождение хоть завтра». Женя Тамм был более чем доволен. Однако у него резко испортилось настроение, когда мы с Валей сознались в своих «грехах». Он помрачнел и только и смог произнести: «Уж от вас я этого никак не мог ожидать. Эх, вы!» Потом замолчал и несколько часов старался на нас не глядеть вообще.

Весь следующий день ушел на подготовку снаряжения и сборы, и вот, наконец, наступил долгожданный момент, когда восьмерка Женя Тамм, Дима Дубинин, Игорь Щеголев, Вадим Ткач, Валя Цетлин, Олег Брагин, Володя Винокуров и я вышла на маршрут. С интервалом в два дня за нами вышла вторая группа экспедиции, куда вошли Кирилл Кузьмин, Валя Божуков, Слава Цирельников, Олег Куликов и Коля Алхутов.

Вряд ли есть смысл подробно рассказывать о том, как день за днем мы шли вверх, в мороз и непогоду, по гребню, где чередовались крутые скальные пояса и ледовые участки и нигде нельзя было расслабиться. В этом не было ничего неожиданного для нас — обычные трудности сложного высотного восхождения. Как говорят на Украине: «Бачили очи, що куповалы». Чтобы читатель хотя бы приблизительно мог представить себе, что такое «обычные трудности» на таком маршруте, я приведу рассказ Тамма об одном из рабочих моментов второго дня восхождения из его книги «Записки альпиниста»:

«Уже в темноте, отработав 14 часов и выполнив дневное задание, набиваем уйму крючьев для себя и рюкзаков. Начинается строительство площадок под палатки. И вот на снегу, рядом с карнизом, уткнувшись друг в друга входами, стоят две палатки. Двойка Дубинин и Брагин уходит вверх обрабатывать склон на завтра, а я — немного вниз за подвешенным там на крючьях рюкзаком.

Я только успеваю подойти к рюкзаку, как в одно мгновение все изменяется. Внезапно подымается сильнейший ветер. С невероятной силой метет снег, ничего не видно, ничего не слышно. Кроме свиста ветра и потоков снега вообще нет ничего. Невозможно дышать. Глаза, рот, уши — все забито ветром и снегом. Пытаешься хоть как-то захватить немного воздуха, а не снега, но напрасно — все поглощает чувство удушья. Все забыто, хочется только выжить, и невольно тебя поглощает звериный инстинкт самосохранения. Он-то и заставляет с нечеловеческой скоростью, не замечая тяжести рюкзака, держась за спасительную веревку взбираться вверх к людям, к палаткам. От этого «бега» задыхаешься еще больше. Сердце рвется во все щели. Валюсь на площадку между палатками и, наверное, рычу. Моментально руки товарищей втягивают меня за голову в рукав палатки. Здесь все бело от снежной пыли, но ветра нет. Несколько минут не могу прийти в себя. Всего бьет и трясет. Но вот я, кажется, снова человек, и первая мысль о тех, кто ушел наверх. Помочь им ничем нельзя, и это самое страшное. За палаткой — ад. Пробитые ими ступени замело в первые же секунды. А стоит им на спуске отклониться на несколько метров левее — и они попадут на карниз. Это — конец! Это — почти километровая бездна... Но они приходят, целые и невредимые... ».

Как и предполагалось, на пятый день пути мы вышли на высоту 6000 м, на обширное снежное плато, подводящее к основанию вершинной пирамиды пика Хан-Тенгри. Там мы вынуждены были просидеть день в палатках, пережидая непогоду. Следующий день казался очень простым — надо было всего лишь пересечь плато шириной в один-полтора километра и подняться по снежному склону до высоты 6400 м, к подножию скального пояса. Работы максимум на три-четыре часа, технических сложностей никаких, топай себе и топай по «снежку». Но «снежок» тот был не кавказский, а тянь-шаньский, который на такой высоте никогда не тает и поэтому представляет собой некую «пылевидную субстанцию», которая не поддается трамбованию, как обычный снег, и в которой топтать следы — это тяжелейшая и изнурительная работа. На каждом шагу приходилось сначала как-то запрессовать снег руками, корпусом, бедрами и только потом ногами. Вытоптанная нами тропа представляла собой траншею глубиной 70—80 см. А когда путь пошел вверх по склону, то очень скоро выяснилось, что двадцать шагов — этот тот предел топтания, который был посилен только самому выносливому из нас, а им определенно был Вадим Ткач. При этом идущий первым обычно сбрасывал рюкзак, но все равно через 15—20 шагов валился без сил в сторону, а потом спускался за рюкзаком и пристраивался в конец цепочки.

Вот так, проработав целый день, мы в конце концов вышли на высоту 6450 м и здесь поставили шестой лагерь. В тот же день двойка неутомимых — Вадим Ткач и Дима Дубинин, прихватив немалый запас крючьев и веревки, отправилась на разведку и обработку скального пояса гребня. Вернулись они через три часа, изрядно измотанные, но довольные увиденным — выше шли скалы крутые, трудные, но проходимые.

Всю ночь валил снег, и утром мы с трудом смогли откопать почти погребенные под снегом палатки. Трудно сказать, далеко ли мы смогли бы продвинуться в этот день по занесенным снегом скалам, если бы не веревки, закрепленные накануне Вадимом и Димой, и крючья, забитые ими почти до выхода на место седьмого лагеря на высоте 6600 м.

В этот последний, штурмовой лагерь мы взяли лишь одну палатку — очень уж хотелось хоть немного облегчить себе жизнь на такой высоте. Однако за это пришлось заплатить свою цену — ночь мы провели ввосьмером в одной палатке. Это, конечно, тоже было не впервой, но, признаться, было довольно погано сидеть кое-как, подмерзая то с одной, то с другой стороны, без возможности вытянуться, и в полудреме ожидать наступления рассвета. Холод, почти бессонная ночь, жажда прогнали куда-то все мысли и эмоции, и осталось только одно — четкое понимание, что наступает последний день нашего пути наверх. Требуется намного потерпеть — еще какие-то 400 м, и мы освободимся от неизвестно кому данного обета взойти на эту треклятую вершину.

Утром выходим совсем налегке. Погоды по-прежнему нет. Резкий ветер поднимает тучи снежной пыли. По скалам нам навстречу несутся ручейки и реки сухого колючего снега. Тяжело идущему первым: ему приходится и снег топтать, и проходить скальные участки, расчищая зацепки и трещины для забивки крючьев. Но зато он работает, движется. Второму тоже нелегко — ему приходится терпеливо стоять на месте, следя за страховкой и чувствуя, как потихоньку немеют от мороза ноги и коченеют руки. Медленно-медленно ползет веревка за перегиб склона. Один, второй, десятый крюк забивается в скалы, и вот, наконец, мы начинаем двигаться вверх. Так, веревка за веревкой, подходим к верхней кромке скал вершинной башни. Отсюда почти целиком просматривается пологий заснеженный гребень, ведущий, как нам кажется, к вершине. Еще немного, еще усилие, и мы будем у цели!

Но вдруг впереди что-то разладилось. Почему-то первая четверка Цетлин, Брагин, Ткач, Щеголев — медлит, не решаясь вступить на снежный склон, кажущийся издалека совсем не крутым. Подойдя поближе, начинаешь понимать, в чем дело. Скальный гребень кончился, и перед нами крутой, порядка 40-45°, снежный склон. Снег свежевыпавший и крайне лавиноопасный. Такие склоны полагается пересекать возможно ближе к верхнему краю, где минимальна опасность быть сброшенным лавиной. В нашем случае этот вариант был невозможен, поскольку прямо по верхней кромке склона шел край карниза, нависавшего во все стороны. Книзу ширина склона сужалась до 60-80 м, но его крутизна резко возрастала, а чуть ниже он обрывался на северную стену Хан-Тенгри протяженностью более километра. Не хотелось даже думать о том, что может произойти при срыве на таком склоне.

Однако с самого начала мы смогли организовать надежную крючьевую страховку на скалах, и четверо, страхуя друг друга через ледорубы, очень осторожно и медленно начинают подъем. Они прошли не более 15 м, как вдруг совершенно неожиданно возникла пылевая лавина — ни треска, ни шороха, ни проседания склона. Просто снежный пух, который только что лежал спокойно, как-то сразу поднялся в воздух и облаком, расползаясь в стороны, понесся к провалу, чтобы там исчезнуть, обрушившись на стену. Крик: «Зарубайся!» Мы, стоявшие ниже в готовности ступить на снег, в оцепенении ждем — появятся ли четыре фигуры или нет. На счастье, слой сошедшего снега был довольно тонким, и, когда снежное облако рассеялось, мы увидели, что ребята удержались на склоне, воткнув поглубже ледорубы. Потом они медленно двинулись дальше: ведь оставалось пройти какие-то 50—70 м снежного склона, а там мы могли бы снова зацепиться за спасительные скалы.

Наша связка начинает медленно подтягиваться к первой. Я иду вторым. Шаг, еще шаг, ледоруб постоянно наготове, и тут прямо из-под ног впереди идущего Жени Тамма вниз срывается снежный пласт, увлекает его и меня, но мы удачно зарубаемся ледорубами, да и страховка со скал оказывается надежной. Еще одно недвусмысленное предупреждение: необходимо остановиться и трезво оценить положение. Чувство, похожее на азарт, шепчет надо идти вперед. Ведь все основные сложности позади, и уже совсем рядом, буквально в двух часах ходьбы, вершина, цель, к которой мы стремились в течение полутора лет подготовки в Москве и почти двух месяцев работы в горах.

Отрезвление наступило прежде всего у нашего начальника. Обращаясь к первой связке, он кричит: «Немедленно возвращайтесь назад! Дальше идти нельзя!» Сам тон Жениного голоса был настолько тревожным, что, не задавая никаких вопросов, первая четверка повернула назад. Через полчаса уже никого не было на снежном склоне. Мы собрались на скалах, стараясь найти укрытие от пронизывающего ветра, и в полном ошеломлении стали допытываться у Жени, в чем дело. Ведь мы уже почти до конца прошли самое опасное место, и дальше от вершины нас отделял только простой путь по гребню.

Женя был краток, сказав примерно следующее: «Ребята, мы, конечно, можем пройти этот снег и даже сможем дойти до вершины. Вопроса нет. Но спускаться нам придется уже в полной темноте, а ночью, в состоянии крайней усталости, пересекать еще раз этот склон без возможности наладить надежную страховку — это уже лежит за гранью допустимого риска. Выбора просто нет, надо уходить».

Первая реакция — неужели вот так просто, после восьми дней тяжелейшей работы в последний момент отказаться от достижения цели, так соблазнительно близкой? Но никакой дискуссии не последовало, поскольку интуитивно нельзя было не почувствовать абсолютную правоту нашего начальника.

Спуск протекал стремительно. Через час мы уже на месте нашей последней ночевки. Быстро сворачиваем палатку, собираем все снаряжение и вниз на следующую ночевку на высоте 6450 м. Идти вдруг становится очень тяжело, не попадаешь в следы, мотает из стороны в сторону. Кажется, все испытания предшествующих восьми дней вдруг сразу, все вместе, дополненные огорчением от неудачного финала восхождения, наваливаются на плечи. Немного легче становится, когда надо спускаться по скалам. Напряжение от сложного лазания как-то сразу заставляет забыть об усталости.

Снизу, с плато, навстречу нам поднимается группа Кузьмина. Обнимаемся, радуясь встрече.

Мужики, в котором часу были на вершине?

— На вершине мы не были, не дошли 150-200 м. Пришлось повернуть из-за крайне лавиноопасного склона, который нельзя обойти.

— Нам стоит туда подойти?

— Да, конечно, легко дойдете до конца наших следов, а там сами все увидите.

— Может, кто-нибудь из вас хочет повторить попытку с нами?

Вряд ли там что-то могло измениться. Нет, мы — вниз.

— А мы все же пойдем наверх, посмотрим. На рожон тоже не полезем, не беспокойтесь.

И мы расстаемся. Теперь это их право — идти наверх и на месте решать, можно ли проходить «наш» склон или нельзя. Для нас этот вопрос решен — мы сделали все, что могли сделать в этих условиях, и уходим с горы со спокойной совестью.

Еще два дня пути, и вот мы уже на леднике и подходим к базовому лагерю, где нас терпеливо ждали все десять дней Мика Бонгард, Женя Булатов, Алексей Шиндяйкин, Игорь Мильштейн и Юра Любитов. Радиосвязь у нас была ненадежная, а часто ее просто не было, и в течение всего времени нашего восхождения ребятам оставалось только пытаться в бинокль разыскивать нас на склоне и надеяться, что погода даст нам шанс добиться цели и благополучно возвратиться. Радость увидеть нас целыми и невредимыми была настолько велика, что ее совсем не омрачило известие о нашей неудаче.

Выслушав наш рассказ, рассудительный Мика Бонгард заметил с некоторым сарказмом: «Молодцы, что остановились в последний момент, хотя на самом деле, как мне кажется, вам следовало повернуть назад на два дня раньше, как только испортилась погода, тем более что и бензина, и продуктов у вас почти не оставалось. Нам бы не следовало забывать, что это не Кавказ, но даже там только безумцы способны ломиться наверх в таких условиях, несмотря ни на что».

Предложенный нам обед выглядел роскошно. Огромная кастрюля с супом из мяса горной индейки, улара. Эту дичь смог добыть Леша Шиндяйкин, сначала подбив ее камнем, а затем выловив бедную птицу из ледникового озера, куда она нырнула, чтобы не достаться «врагам». Мы очень быстро справились с первым блюдом и уже было приготовились ко второму, когда Мика, как бы между делом, нам сообщил, что никаких других продуктов в верхнем лагере нет и из всего съестного осталась только манная крупа. Вот с этим-то продуктом нам и предстояло провести следующие три дня, выполняя роль спасотряда для группы Кузьмина. Надо сказать, что после десяти дней восхождения на полуголодном пайке и при такой изматывающей работе организм просто требовал какой-то нормальной пищи, и никакое количество манной каши на воде не могло утолить такого голода, голода на клеточном уровне.

Томительно тянулись дни ожидания группы Кузьмина, и только зеленые ракеты по вечерам — сигнал благополучия — несколько снижали напряжение. Снизу в бинокль было видно, как темные фигурки подошли к «нашему склону», постояли какое-то время и — пошли, пошли вверх, а не вниз! Прошел еще час-другой, и вот они на предвершинном гребне, потом на какое-то время исчезли из поля зрения и затем появились снова, уже спускаясь вниз. Итак, они смогли взойти на вершину, но неужели только потому, что пошли на риск и избрали вариант «русской рулетки?» Наконец, к концу третьего дня вся пятерка появилась на леднике, и вскоре мы их приветствовали в лагере. Ничто не бывает в горах так радостно, как встреча друзей, особенно вернувшихся с победой с трудного восхождения. Первые же слова победителей разъяснили нам все — за два дня, прошедших после нас, лавины смели весь свежевыпавший снег, и склон стал относительно безопасным.

Итак, цель экспедиции достигнута. Наша группа под руководством Жени Тамма проложила путь на пик Хан-Тенгри с севера, а группа Кирилла Кузьмина успешно завершила дело. В подобных случаях в альпинизме так же, как и в жизни вообще, все лавры достаются победителям. Как и положено, золотые медали чемпионата СССР в 1964 г. были присуждены Кириллу Кузьмину, Валентину Божукову, Славе Цирельникову, Олегу Куликову и Николаю Алхутову. Было ли нам досадно от такой «несправедливости»? Чего скрывать, конечно, такое чувство было, и потом в Москве мы еще и еще раз мысленно возвращались к тому критическому моменту, когда мы отказались от завершения восхождения, то есть признали свое поражение. Ну что ж, лучшим утешением нам могли служить строки одного из замечательнейших стихотворений Б. Л. Пастернака:

Другие по живому следу

Пройдут твой путь за пядью пядь,

Но пораженья от победы

Ты сам не должен отличать.

К тому же и наши друзья, участники группы Кузьмина, победители чемпионата, в разговорах с нами в полной мере признавали наш вклад в их победу. Мне запомнились слова Валентина Божукова, сказанные им сразу после возвращения в лагерь: «Все было замечательно, но для нас прохождение маршрута было не очень интересным, поскольку почти весь путь был промаркирован вами и на всех технически сложных участках были провешены ваши веревки».

Наступило 20 августа. Снят базовый лагерь экспедиции. Через час прилетит вертолет, и мы Мика Бонгард, Игорь Щеголев, Женя Тамм и я, последняя четверка альпинистов СКАН — отправимся на «Большую землю». Всего лишь день назад здесь у языка ледника Северный Иныльчек кипела жизнь. На моренных холмах, среди осыпей и ручьев стояло множество жилых палаток, чуть ниже, на берегу озера Мерцбахера, розовела палатка столовой с приткнувшейся рядом кухней, в стороне торчала антенна радиостанции, и повсюду в беспорядке сушилось снаряжение. Кажется, это совсем немного — 25 человек на целую горную страну с десятком вершин-шеститысячников, тридцатикилометровым ледником и дюжиной боковых ущелий. Но пока здесь были люди — горы были человеческим жильем, и куда бы мы ни забирались, всегда было чувство, что мы под одной крышей с друзьями, которые где-то совсем недалеко, может быть, всего лишь в одном-двух днях пути.

Теперь мы здесь одни, и прямо на глазах горы становятся опять такими, какими они нас встретили полтора месяца назад, — суровыми, мрачными, страшно холодными и совершенно чуждыми всему человеческому. Но эта метаморфоза не может обмануть нас: эти горы уже стали домом, который мы обжили, который покидаем с особой грустью, но и с сознанием того, что больше никогда эти места не будут такими дикими, какими были до нас.

Закончить рассказ об экспедиции на Хан-Тенгри мне бы хотелось коротенькой зарисовкой вида на озеро Мерцбахера из уже цитированной книги воспоминаний Е. Тамма: «Прямо под ногами гладь озера, по которому в беспорядке разбросаны громады белых айсбергов. Внизу, проецируясь на противоположный берег, они теряются и как бы уменьшают озеро, а отсюда это — четко отражающиеся в чистой воде ледяные острова.

А берега! Это причудливые маленькие фиорды изо льда и камней. Когда смотришь на озеро, невольно вспоминаешь, что внизу, если прислушаться к нему поздним вечером, услышишь, как оно замерзает, и все вокруг, будто живое, наполняется тихим звоном и шелестом. А на рассвете, когда только побелел восток, оказывается, что на льду есть разводы и в них четко отражаются темные и таинственные вершины, небрежно обрезанные кромкой льда. И обязательно увидишь две холодные и яркие Венеры. Одна, точно очерченная, на небе, другая, чуть размытая, на льду.

Но вот медленно тают Венеры, а с ними и ледяная корка. Тают бесшумно и спокойно. Вот уже загорелась голова Хана. Где-то на склоне крикнул улар. Ему ответил другой. Неожиданно вырвавшийся из-за склона луч солнца вонзился в озеро и нет больше льда. Исчезло спокойствие. Вода зарябилась, отражения вершин потеряли четкость. Зашуршали и заговорили с солнцем большие и малые айсберги. Природа проснулась и как-то вся вдруг. День начался!»

Вместо эпилога

Прошло почти полвека с того достопамятного восхождения на Хан-Тенгри. С тех пор с Северного Иныльчека было проложено множество маршрутов на все основные вершины района. Одним из самых популярных остается наш путь на Хан-Тенгри, который не совсем корректно именуется маршрутом Кузьмина (на мой взгляд, следовало бы называть его маршрутом Кузьмина-Тамма). Не могу не заметить, что Кирилл никогда не возражал против такой «неточности» — чего не сделает с человеком тщеславие, особенно досадное, когда речь идет о действительно сильном альпинисте-лидере, заслуженном мастере спорта СССР, на счету у которого и без Хан-Тенгри было множество сложнейших маршрутов.

Сейчас, при резко возросшем уровне мастерства и опыта альпинистов и появлении качественно новых, удобных и легких видов снаряжения, восхождение по нашему маршруту на Хан-Тенгри может быть сделано за три-четыре дня вместо тех шести дней (если не считать дней пережидания непогоды), которые понадобились нам, чтобы дойти до высоты 6800 м. Однако и по сей день все выходящие на этот маршрут в полной мере осознают объективную опасность того короткого снежного участка, который в свое время заставил нас повернуть вниз. Действительно, об этом невозможно забыть после той трагедии, которая произошла именно на этом месте в начале 1970-х гг. Тогда четверка челябинских альпинистов попыталась пройти этот склон, вероятно, также после обильного снегопада и попала в лавину, которая унесла троих прямиком на сбросы северной стены Хан-Тенгри. Найти их не удалось. Когда нам в Москве показали фотографию места срыва, мы его узнали сразу. Так, с некоторым запозданием, мы получили документальные доказательства верности нашего решения: не идти напролом, испытывая судьбу сверх какой-то разумной меры.

Последнее, что мне хочется еще сказать. В сущности, решение повернуть назад принял единолично Женя Тамм. В альпинистских кругах его уже достаточно хорошо знали как очень опытного лидера. Однако именно после экспедиции на Хан-Тенгри о нем утвердилось мнение как о руководителе, способном в любых условиях не поддаваться азарту спортсмена, сохранять трезвую голову и интуитивно почувствовать в какой-то момент, что «гора нас не хочет».

Поэтому мы не удивились, когда узнали, что именно Е. И. Тамма назначили начальником первой советской экспедиции на Эверест в 1982 г. А после экспедиции все ее участники в один голос говорили, что потрясающий успех экспедиции (подняться на вершину смогли одиннадцать человек!) был в значительной степени обеспечен именно твердыми, иногда чисто интуитивными и не всегда популярными (но, как выяснялось позднее, неизменно верными) решениями, которые принимал Женя в самые критические моменты. Напомню лишь о двух эпизодах.

Первый из них относится к тому моменту, когда уже шесть человек взошли на Эверест и в одном из верхних лагерей готовилась к выходу из последнего лагеря на вершину двойка Ильинский и Чепчев. Тамм был постоянно на связи с группами, и, как потом он рассказывал нам в Москве, в этот момент по каким-то косвенным признакам он ощутил, что эта двойка уже настолько измоталась, что им идти наверх было бы крайне рискованно. К тому же, была объективная необходимость сопровождать вниз спустившуюся с вершины двойку Валиева и Хрищатого, состояние которых внушало Жене серьезные опасения. Тамму пришлось выдержать крайне неприятный разговор с его другом Эрвандом Ильинским, для которого отказ от восхождения на Эверест в самый последний момент, когда до вершины оставалось всего 300 м по высоте, означал крушение всех его надежд. Но Тамм был неумолим: «Я все понимаю, Эря! Я все понимаю и желание ваше понимаю, и погоду вижу, но тем не менее мое жесткое указание — спускаться вниз вместе с двойкой». Позднее мне довелось встретиться с Ильинским в горах, и в разговоре он признал, что решение Тамма было верным и никакой обиды на него он не таит.

Второй эпизод связан с ситуацией совсем другого рода.

После группы Ильинского наступила очередь идти на вершину для тройки: Хомутов, Голодов, Пучков. Однако к тому моменту, когда группа уже поднялась в последний лагерь перед вершиной, Тамм получил радиограмму из Москвы: «В связи с ухудшением обстановки в районе Эвереста и полным выполнением задач экспедиции необходимо прекратить штурм вершины.. Это был прямой и недвусмысленный приказ высокого партийного начальства. Женя, как человек, хотя и беспартийный, но дисциплинированный, передал этот приказ наверх Хомутову, но предложил ребятам самим подумать, что им предпринять.

Дальше — больше. По предложению партийных товарищей, в базовом лагере было срочно созвано партсобрание, в котором приняли участие и члены телевизионной группы Юрия Сенкевича, строго говоря, не имевшие никакого отношения к экспедиции на Эверест. Это почтенное сборище большинством голосов решило, что приказ Центра должен выполняться безоговорочно, в порядке партийной дисциплины, и, следовательно, Хомутов и его группа должны вернуться из-под вершины. Тут же был вечерний сеанс связи с группой, и Тамм довел до сведения Хомутова решение партсобрания. Однако при этом он не приказал остановиться и утром уходить вниз. Тем самым он вступил в прямое противоречие с директивами партийных руководителей, но дал шанс группе.

На следующий день на связи в девять утра Хомутов сообщил, что они уже идут к вершине и услышал в ответ от Тамма: «Молодцы, сукины дети!» Уже в одиннадцать тридцать ребята достигли вершины, а еще через два дня их как победителей встречали в лагере.

Потом, как вспоминал Женя, в неофициальных беседах в советском посольстве в Непале и в спорткомитете СССР в Москве, высокие чины только изумлялись, как это он посмел не выполнить прямой приказ из Москвы, дополненный недвусмысленным решением партсобрания на месте. Но «победителей не судят», и никакого наказания за это неповиновение для него не последовало.

Таким начальником был Евгений Игоревич Тамм. За всю мою жизнь я не встречал другого руководителя, который обладал бы такой же мудростью и интуицией во всем, что касалось безопасности и вообще жизненных интересов связанных с ним людей, и был бы столь же нечувствителен к мнениям и даже приказаниям начальства любого калибра, если они противоречили его внутренней убежденности в своей правоте.