Мои друзья и горы.

Глава 6 «Корженева» — «добрая» гора. Памир, 1966 г.

Пик Евгении Корженевской был открыт в 1910 г. географом и гляциологом Н. Л. Корженевским, назвавшим вершину «пик Евгении» в честь своей жены. Удивительно, но это название сохранилось до наших дней, хотя десятки других вершин Памира, которые были названы в честь различных партийных и революционных деятелей, уже пережили несколько волн переименований. Пик Корженевской высотой 7105 м — это мощный массив скал, льда и снега, который возвышается прямо над базовым лагерем на леднике Москвина. Достаточно пересечь ледник, чтобы оказаться у самого подножия вершины. Справа на фоне неба хорошо просматривается черный гребень — это южное ребро. В тех местах, где к ребру подходят контрфорсы, видны крутые взлеты гребня, и все ребро выглядит, как гигантская лестница, сбегающая с вершины примерно до высоты 5800 м. Здесь она переходит в пологую снежную полку, обрывающуюся на юг и юго-восток крутыми стенами. Выход на это ребро возможен только слева, из ледового цирка, широкой дугой раскинувшегося под юго-западной стеной пика Евгении Корженевской.

Немного информации об экспедиции 1966 г.

Для нас, альпинистов СКАН, эта экспедиция была несколько необычной. Если в прошлых экспедициях мы составляли большинство, то в 1966 г. экспедиция была смешанной по составу, причем нас — «академиков» — было только восемь человек, а большинство составляли альпинисты МВТУ. Они были существенно моложе нас (в среднем на восемь-десять лет), но уже накопили изрядный опыт технически сложных восхождений, и для них главным было познакомиться со спецификой высотного альпинизма. Различались мы и по системе межсезонных тренировок. Для нас это были в основном разминки и бег на Воробьевых горах и лыжные походы по Подмосковью, а для ребят из МВТУ — кроссы и лыжные гонки.

Помнится, что, когда на Президиуме спортобщества «Буревестник», которое финансировало экспедицию, обсуждались тренировочные планы нас упрекнули в том, что мы «неправильно» тренируемся. На наш ответ, что могут быть разные системы тренировок, последовало замечание, что «система у нас одна — советская». Но на нас такая демагогия не действовала, а в мае, когда начались совместные тренировки, то оказалось, что «академики» мало уступали ребятам из МВТУ как в общей выносливости, так и в технике скалолазания по развалинам дворца в Царицыне.

Однако, конечно, мы не могли тягаться с молодцами из МВТУ, когда дело дошло до сдачи физнормативов. Тренером группы СКАН считался я, и мне было непросто убедить начальника экспедиции и старшего тренера секции МВТУ Анатолия Овчинникова в том, что даже те из нас, кто не мог сделать требуемое число подтягиваний или приседаний на одной ноге, в горах будут ходить не хуже прочих и, уж точно, никогда не будут обузой. Толя, хотя и был яростным сторонником отличной физподготовки, всегда более всего руководствовался здравым смыслом и в нашу «боеспособность» все-таки поверил, невзирая на довольно посредственные результаты контрольных испытаний команды «академиков».

Первое время неоднородность состава экспедиции давала себя знать, но все различия быстро исчезли, когда началась такая долгая и трудная работа, как разведка пути от конца автомобильной дороги в Ляхше до ледника Москвина, пятидневный переход до базового лагеря с тяжеленным грузом через перевал Курай-Шапак и переправой через Мук-су, прием основного груза — более двух тонн, который сбрасывался с самолетов на парашютах и рассеивался по всему ущелью, и, наконец, организация базового лагеря. Ну а когда начались тренировочные восхождения и подготовка к выходу на основные маршруты, мы уже сами перестали различать, кто откуда, — группы перетасовывались произвольным образом, и возникло что-то вроде единого коллектива.

Но, конечно, это была типичная сборная команда, и, к сожалению, приходится признать, что даже к концу сезона не появилось ничего подобного тому чувству полного единодушия и братства, которые определяли атмосферу жизни в прошлых, чисто СКАНовских экспедициях. Прав был классик: «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань».

В этих заметках я не буду подробно говорить обо всех вполне успешных восхождениях, которые были сделаны нашей экспедицией. Мне кажется более интересным попытаться рассказать не о чисто спортивной стороне событий, а о тех моментах, которые позволяют как-то оттенить некоторые важные различия в подходах к восхождениям на горные вершины, которые всегда существовали и существуют и поныне.

Мы посматриваем на вершину, которую среди альпинистов принято называть несколько фамильярно «Корженева», как на свою хорошую, добрую знакомую. У нас есть на это право. Нам, группе спортклуба Академии Наук под руководством Вали Цетлина, удалось впервые пройти южное ребро пика Корженевской. Восхождение протекало на удивление гладко и удачно. Седьмого августа вышли из базового лагеря, десятого — были на вершине, а двенадцатого уже спустились.

Конечно, легкость восхождения на самом деле была кажущейся. Были и непогода, и холод, снегопад, и отсутствие видимости, валила с ног усталость, бил сухой кашель — высоту 7000 м не обманешь, но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что выпадало на нашу долю в прежних сезонах при восхождениях на пик Сталина или Хан-Тенгри. Ну что же, сезон на сезон не приходится, но мы свое дело сделали и проложили новый маршрут на пик Корженевской, который с тех пор и по сей день именуется «путь Цетлина».

После нас наверху оставались еще две группы из нашей экспедиции, которые прокладывали свои маршруты на «Корженеву». Теперь мы должны были их подстраховывать, оставаясь в базовом лагере в качестве спасотряда. Нам также предстояло найти и обустроить площадку для приема вертолета.

Однако нашим надеждам на расслабленную жизнь в тепле и уюте базового лагеря не суждено было сбыться. Как говаривал Конек-Горбунок: «Это — службишка, не служба; служба все, брат, впереди!» Главные события начали разворачиваться как раз в тот вечер, когда наша группа только-только спустилась с вершины в базовый лагерь.

Лагерь казался совсем пустым. Мы знали, что команды Левы Добровольского и Вали Божукова на восхождениях, но почему в лагере нет ни доктора Алексея Шиндяйкина, ни нашего завхоза Коли Шалаева? Нам навстречу вышли из палатки радист Костя Хетагуров и корреспондент Феликс Свешников, что было вполне ожидаемо, но вдруг, совершенно неожиданно, появился также Виктор Егоров. Это еще что? Ведь Виктор входил в состав группы Божукова и вместе со всеми вышел на восхождение пять дней назад! Как он оказался в лагере и где же тогда все остальные?

Слова Виктора быстро прояснили ситуацию. Оказалось, что наверху, примерно на высоте 6100 м, плохо себя почувствовал Володя Данилов. Сначала понадеялись, что это просто горная болезнь от недостатка акклиматизации, но день передышки на этой высоте не принес ему облегчения. Было ясно, что Данилову необходимо срочно спускаться, и Егоров вызвался его сопровождать. Вообще говоря, всем известно, что ни в коем случае нельзя отправлять заболевшего вниз по технически сложному маршруту с одним сопровождающим. Но это очевидное соображение почему-то не пришло в голову таким сильнейшим альпинистам, как мастер спорта Валентин Божуков и заслуженный мастер спорта Кирилл Кузьмин.

О том, как протекал спуск двойки Егоров — Данилов, лучше всего рассказано в газетной корреспонденции В. Егорова («Коммунист Таджикистана» от 24.08.1966 г.), отрывок из которой я позволю себе процитировать ниже:

«Два дня измученный болезнью Данилов идет, шатаясь по леднику, моренам, осыпям. На льду его ноги разъезжаются, он падает, впадая сразу в забытье. Полузакрыв глаза от пульсирующей боли в висках, идет он, привязанный тонким репшнуром к сопровождающему.

—Трещина, Володя, перешагни, — настораживается его товарищ с ледорубом наготове и настойчиво дополняет: — Внимательно, Володя. Ну-ка соберись с силами. Р-раз! — и облегченно: —Хорошо, Володя.

А Володя, опустошенный проделанным усилием, сломленно валится на бок, шепчет: —Отдохнем

Лежит, иногда начинает бредить, вспоминая о жене и дочке.

Как медленно назад уходит вверх гребень, лак медленно увеличивается в размерах, приближается морена ледника Москвина. Солнце уходит с Памира. Уже не шумят лавины. А больше здесь и шуметь некому. Вековая тишь.

— Вставай Володя, надо идти, — негромко говорит товарищ. И нетерпеливо хрустит подмерзающий снег под триконями.

Ночью в палатке Володя хрипел, задыхался, кашлял. Просил горячей воды.

— Нет, не воды, чайку бы. Не могу пить, боюсь, вывернет. В горле застрял какой-то ком.

На маленьком примусе с трудом превратили осколок льда в воду. Вскипятили чай. Володя сделал глоток и уснул.

Начались вторые сутки спуска с горы... И опять медленно, слишком медленно поползли по сторонам горы, склоны, осыпи. К вечеру Володя категорически отказался идти. Уже не каждые двадцать, а десять шагов требовали для восстановления столько времени, сколько потребовало бы прохождение трех таких отрезков. А впереди были новые препятствия сераки ледника Москвина... »

Итак, спуск с гребня по пути подъема, который можно было проделать за семь-восемь часов, потребовал от ребят почти двух дней изматывающей работы. К этому я могу добавить, что Володя Данилов почти на голову выше Виктора Егорова, и, глядя на Виктора, можно только удивляться, как он смог спустить на 2 км вниз человека, который тяжелее его килограммов на двадцать. Когда ребята, наконец, добрались до озера, что на другой стороне ледника, Виктор бросил палатку и все вещи и помчался в лагерь за помощью. Там были только доктор Шиндяйкин и наш завхоз, тоже альпинист, Коля Шалаев, и они немедленно отправились за больным, примерно часа за полтора-два до нашего прихода.

Ясно, что была необходима срочная помощь в транспортировке Данилова, и немедленно, не переодеваясь после спуска со своего маршрута, четверка: Олег Брагин, Олег Куликов, Толя Севостьянов и я, выходит из лагеря. Часа через два уже в полной темноте встречаемся с Даниловым, Шалаевым и Шиндяйкиным. Данилов почти не в состоянии идти сам, каждый шаг ему дается с трудом, и они очень недалеко смогли продвинуться на пути к лагерю. Теперь нас стало шестеро, и дело пошло быстрее. Двое ведут Володю под руки, остальные подстраховывают на каждом шагу и освещают дорогу карманными фонариками.

Володя еле переставляет ноги, очень тяжело дышит, временами почти задыхается. Срочно необходима еще помощь. Как условлено, мы даем две зеленые ракеты, и уже минут через тридцать к нам присоединяются все, кто оставался в лагере. Теперь двойки меняются одна за другой, и больного несут на руках, почти бегом. Очень трудным для него и для нас был последний подъем по морене, но там рядом был лагерь, где док, наконец, смог заняться лечением Володи. Укол следует за уколом — сердечные, хлористый кальций, антибиотики, анальгетики. Диагноз: воспаление легких, заболевание почти летальное на большой высоте, и только человек такого могучего здоровья, как Данилов, смог так долго продержаться и спуститься почти самостоятельно.

Спрашиваем Алексея Шиндяйкина, надо ли транспортировать больного вниз прямо сейчас, ночью?

—Нет, можно и завтра с утра.

Ну слава Богу, человек жив и в надежных руках, а мы, наконец, сможем немного поспать. Денек выдался, будь здоров!

Утро. С надеждой смотрим на доктора: Как Володя?

—Ему лучше, но через час, не позднее, надо выходить.

Володя сможет идти или его надо нести?

Как получится, попробуем повести.

Теперь наша цель — как можно скорее добраться до низовьев ледника Фортамбек, где базовый лагерь армейских альпинистов, у которых есть возможность вызвать вертолет и есть площадка для его посадки. До базы армейцев — четыре-пять часов хода, но это для здорового человека. А сколько может занять транспортировка больного?

Леша еще раз осматривает Данилова, собирает аптечку. Наш радист пытается связаться с армейцами, но связи нет. Как же им сообщить о нашей беде и попросить срочно вызвать вертолет? Выход один — выслать вперед гонцов, и немедленно вниз отправляются двое самых быстроногих — Виктор Егоров и Толя Севостьянов.

Остальные подхватили больного под мышки и повели-понесли вниз. Володя изо всех сил старается двигаться сам, он весь мокрый от напряжения, хватает воздух ртом, хрипит, время от времени бессильно повисает на наших плечах. Тогда останавливаемся, сажаем его на рюкзак, вокруг хлопочет доктор, делает очередные инъекции, следующая двойка подставляет свои плечи и снова в путь.

Хотя это путь вниз по леднику, но ровной дороги нет, и все время приходится искать дорогу среди мелких и крупных трещин, в обход крупных валунов и ненадежных осыпных склонов, где-то подрубать ступеньки и делать мостки через ледниковые ручейки. Сил у Володи почти не осталось, но он дьявольски терпелив. Вот вдали уже показался лагерь армейцев. Последнее испытание — подъем вверх по крутому склону сцементированной осыпи. Быстро устраиваем веревочные перила метров на сто, снизу до самого гребня, и соединенными усилиями, поддерживая друг друга, вытаскиваем Данилова наверх. Здесь Володя падает наземь и почти не в состоянии двигаться.

Но здесь его и нас вознаградила невероятная удача. В лагерь с утра прибыл вертолет, и пилот, предупрежденный Егоровым и Севостьяновым о необходимости срочной транспортировки больного, терпеливо ждал нас. Хорошо, что мы так спешили — если бы задержались еще хоть на полчаса, вертолет мы бы уже не застали, — в темноте в горах они летать не могут. Грузим Данилова в кабину вертолета, наш доктор спешит написать историю болезни и дает последние напутствия сопровождающему Виктору Егорову. Сначала медленно, а потом все ускоряясь, начинают вращаться лопасти вертолета, машина отрывается от площадки и в облаке густой галечниковой пыли плывет в сторону обрыва. Еще через мгновение она ныряет прямо вниз, и вскоре мы ее видим уже над поверхностью ледника.

До Ляхша, где есть больница и доктора, всего минут двадцать полета. Через полчаса оттуда радиограмма. Все в порядке. Данилов в больнице.

Правосторонняя пневмония. «Завтра было бы уже поздно» — комментарий доктора Шиндяйкина. Теперь жизни Володи ничто не угрожает, и мы можем позволить себе немного отдохнуть в гостях у радушных хозяев. Они, как и мы, лишь недавно спустились с «Корженевы», — записку именно их команды под руководством капитана Снегирева мы сняли с вершины, оставив взамен нашу. Очень здорово было после всех тягот недавнего восхождения и транспортировочных работ, наконец, полностыо расслабиться, сытно пообедать, посидеть у настоящего костра, поговорить о пройденных маршрутах, общих знакомых, одним словом, почувствовать то, что называется братством племени альпинистов.

Наутро, когда мы начали собираться, чтобы идти к себе «домой», нас позвали на связь с радистом нашей экспедиции. Он спросил о здоровье Данилова и в свою очередь сообщил нам, что группа Добровольского — Овчинникова спустилась в лагерь. Вот это была полная неожиданность! Что могло заставить эту команду, одну из самых сильных команд страны, отказаться от восхождения по новому маршруту на пик Корженевской, которое в случае успеха почти гарантировало им золотые медали чемпионата СССР?

Все оказалось просто — на высоте 6400 м плохо себя почувствовал один из участников команды, Рубик Арутюнян. Стандартный набор симптомов начинающегося воспаления легких на высоте — ангина, головная боль, кашель — почти как у Данилова. Но для группы Левы Добровольского не было другого решения, кроме единственно верного, — немедленный спуск вниз всей группой. Год тренировок, мечты о рекордном восхождении — все было оставлено, забыто. Вниз, вниз с больным товарищем, в лагерь! С каждой сотней метров спуска Рубику становилось лучше, и когда на следующий день к вечеру группа пришла в лагерь, опасность для его здоровья уже миновала. Убедившись в этом, утром 15 августа команда Добровольского вышла снова на свой маршрут.

В тот же день мы вернулись в лагерь на леднике Москвина. Теперь нашей основной задачей стала подготовка места для посадки вертолета. Без вертолета было бы невозможно эвакуировать лагерь экспедиции. Потребовалось два дня каторжного труда для уборки крупных и мелких камней, зарывания канав и, главное, удаления пары огромных валунов весом, наверное, по полтонны. Сначала нам казалось, что их убрать нашими силами невозможно. Но Игорь Щеголев вспомнил, что в Древнем мире подобные задачи решались довольно просто: вплотную к камню вырывалась глубокая яма и в нее с помощью рычагов и полиспастов сталкивалась глыба, Оказалось, что эти навыки не совсем утрачены, и мы вполне успешно их применили. Последняя нивелировка площадки, и бывший десантник Коля Шалаев завершил строительство «аэродрома», выложив на земле букву «Т», повесив импровизированную «колбасу» — указатель направления ветра и поставив цветные флажки, ограничивающие летное поле.

После обеда все разбрелись по углам: кто читать, кто играть в шахматы или просто вздремнуть. Лагерь будто вымер, ленивая идиллия. Нас в лагере всего 14 человек, остальные участники — в составе групп Добровольского и Божукова, каждая на своем маршруте на «Корженеву», и, по нашим расчетам, они вряд ли могут спуститься ранее, чем через два дня. Солнце покатилось куда-то вбок за хребет, и острый угол тени прорезал лагерь. Потянуло холодом, и загоравшие на спальниках стали срочно утепляться. Еще один день ожидания подходил к концу.

Вдруг кто-то воскликнул: «Смотрите, вон там, чуть выше по леднику идут какие-то люди!» И вправду, из-за поворота морены показался человек, за ним второй. Издалека не разобрать, кто это, но мы точно знаем, что в нашем районе нет никого, кроме участников нашей экспедиции, и от этого становится как-то не по себе. Еще через какое-то время возглас: «Ребята, да это наши! Похоже, идет группа Божукова — Кузьмина!» Неужели успели спуститься с горы? Ну слава Богу, конец нашему ожиданию и беспокойству.

Люди приближаются, но их почему-то только двое. Еще немного, и мы видим, что это Кирилл Кузьмин и Юра Бородкин. Из группы Божукова сначала спустились Данилов и Егоров, теперь Кузьмин и Бородкин, но где остальные четверо? Что еще могло случиться с этой группой? И еще не спрашивая ни о чем подошедших, просто глядя на их иссохшие лица, почерневшие губы и ввалившиеся глаза, вдруг осознаешь — не иначе, как произошла какая-то беда! Да, вот и пришло то, чего все время опасаешься в горах, суеверно отгоняя черные мысли.

Кирилла Кузьмина было трудно узнать. Всегда уверенный в своих силах и амбициозный в своих стремлениях человек, с репутацией альпиниста № 1 Советского Союза, он выглядел предельно измотанным, в полной растерянности и даже смятении. Его рассказ был краток: на ночевке на высоте примерно 6800 м у Юры Скурлатова появились острые симптомы воспаления легких. Он задыхался, глубокой ночью потерял сознание, и ему пришлось несколько часов делать искусственное дыхание. Когда рассвело, Юра дышал сам, но в сознание не приходил. Срочно вниз!

Спускать его по технически сложному пути подъема группы было немыслимо, Единственный вариант налево с гребня, в снежную мульду на высоту 6200 м. Эти 600 м спуска могут быть для Юры спасительными. Однако сначала Кузьмин с Божуковым решили подняться на вершину пика Корженевской с тем, чтобы оттуда попытаться дать сигнал бедствия в лагерь. Ракет у них не было (а почему?), и с вершины они дали сигнал охотничьими спичками. Затея абсолютно бессмысленная, поскольку увидеть из лагеря на фоне восходящего солнца горящие на гребне горы спички было невозможно. Но на все это было потрачено не менее одного-двух часов драгоценного времени.

Потом они запаковали Юру в спальный мешок и в палатку и начали спускать вниз по снежному склону в мульду. Он по-прежнему оставался без сознания. Только к пяти часам вечера закончился этот тяжелейший спуск, но дальше пути не было, да и невозможно транспортировать человека в горах на сложном маршруте силами всего четырех человек. Нужна была срочная помощь, и вниз отправилась двойка Кузьмин — Бородкин. Им пришлось спускаться кратчайшим путем, не выбирая маршрута, по дороге они «схватили» холодную ночевку, то есть вынуждены были переночевать без палатки где-то на высоте 6000 м, но все-таки к концу второго дня добрались до нас.

Мы слушаем эту историю совершенно ошеломленные. У нас множество вопросов к Кириллу, но ответа на главный: «Жив ли Скурлатов?» — он не знает.

Закончив разговор, Кирилл, в совершенно необычной для него манере, утратив свойственный ему командирский тон, почти просительно обращается ко мне: «Вильям, вся надежда на твоих ребят, выручайте!» Но и без его слов было ясно, что выходить наверх надо немедленно: уже пять часов вечера и светлое время вот-вот закончится.

Но какая бы ни была спешка, сейчас главное — не забыть ничего из того, что необходимо иметь с собой на серьезных спасательных работах. Могут понадобиться носилки, которых у нас нет вообще. Быстро соображаем, что большой станковый рюкзак и набор стоек для палаток вполне подойдут как замена носилок. Конечно, спасотряд должен иметь необходимое количество веревок и прочего снаряжения, но это все есть в спасфонде у Коли Шалаева. Продукты и бензин — без них никак нельзя, работа предстоит очень тяжелая. Просматриваем список еще раз — вроде ничего не упустили. Примерно час уходит на сборы, и в шесть вечера в путь выходят Олег Брагин, Олег Куликов, Дима Дубинин, Валя Цетлин, Игорь Щеголев, Виктор Максимов, доктор Алексей Шиндяйкин и я. Утром должна выйти четверка вспомогателей с грузом дополнительного снаряжения и продуктов.

Базовый лагерь находится на высоте 3700 м. Скурлатов оставлен на высоте примерно 6200 м. Позавчера утром Юра был еще жив, но в очень тяжелом состоянии, а хорошо известно, что на такой высоте воспаление легких протекает со скоростью распространения пожара по сухой траве. Надо спешить, и мы как взяли высокий темп, так и идем, не останавливаясь. Слава Богу, мы совсем недавно прошли этот маршрут, и он нам хорошо знаком. Неделю назад мы поднялись на эти два с половиной километра за два с половиной ходовых дня. Сейчас надо пройти этот же путь, по крайней мере, вдвое быстрее.

В самом начале надо было пересечь ледник, лавируя между трещинами и ледяными глыбами (сераками), потом подняться по длинной осыпи под скальную башню, которую мы обходим уже в полной темноте. Здесь вперед выходит Олег Куликов, у которого ночное зрение почти, как у кошки. Каким-то непостижимым образом, почти на ощупь он находит седловину в гребне, мы переваливаем через контрфорс и выходим в боковой карман ледника, круто спадающего со склонов «Корженевы». Вскоре этот карман сужается и переходит в каньон, по которому водопадом грохочет ручей. Приходится выходить на скалы. Полки, внутренний угол, плиты то, что называется «скалы средней трудности». Двести метров по высоте, и вот знакомый по восхождению и с трудом угадываемый в темноте траверс влево и выход на осыпи и разрушенные скалы. Дальше уже должно быть проще. Где-то на перегибе, на высоте 4900 м есть площадка для двух палаток, первая и единственная, но как в темноте ее найти?

Уже поздно, десять часов вечера, наше беспокойство нарастает, и мы решаем, что надо дать сигнал бедствия, красную ракету, чтобы попытаться срочно вызвать группу Левы Добровольского, которая должна быть где-то не очень далеко, но на другом гребне «Корженевы». Понятно, что повторный спуск для ребят Добровольского будет означать, что они лишатся уже всяких шансов совершить восхождение, задуманное еще в Москве. Ракеты в рюкзаке у Цетлина. Мы с ним останавливаемся, внутренне радуясь возможности немного перевести дух, сбрасываем рюкзаки и достаем ракеты. Пускаем красную ракету, ждем десять минут, но ответа на сигнал нет, все закрыто ночным туманом. Итак, подкрепления не будет и рассчитывать мы можем только на себя.

Шестерка остальных ребят ушла далеко вперед, и их не видно. Темнота обступает, поглощает нас. Общее направление мы помним, но это мало помогает, когда надо перед каждым шагом пытаться угадать, куда и как поставить ногу. Неудачный шаг, что-то поехало под ногами, рюкзак отбрасывает в сторону, теряешь равновесие и, весь сжавшись, заваливаешься, сползаешь куда-то вниз, Наконец задерживаешься, несколько секунд лежишь, восстанавливая дыхание, поднимаешься и снова вверх. С левой стороны от нас угадываются крутые скалы, справа неподалеку — край ледника. Помнится, где-то рядом должен быть ручей. Он, конечно, уже замерз, но под ногами захрустел лед, что-то захлюпало, и мы идем прямо по крутому руслу полузамерзшего потока, выводящего на очередной осыпной гребень.

Впереди идет Цетлин, как-то угадывающий общее направление в этой кромешной тьме. Уже одиннадцать часов вечера. Куда идти дальше — абсолютно непонятно. Снова даем сигнал красной ракетой для группы Добровольского и снова не получаем никакого ответа. Зато приветливо замигали фонарики нашей группы, и вскоре нам навстречу спустился Олег Куликов, чтобы показать дорогу. До места бивака уже не очень далеко, и вот, наконец, около часа ночи мы у палаток, на высоте 4900 м. За этот вечер мы сделали все, что могли, набрав 1200 м высоты, но до цели еще очень далеко.

Ранним утром — в три тридцать вперед высылается двойка — док Алексей Шиндяйкин и Дима Дубинин. Они несут с собой только аптечку, минимум теплых вещей, фляжки с кофе и шоколад. Их задача — предельно быстро добраться до больного. Правда, наш врач до сих пор проходил лишь простые маршруты, а впереди ледопад, ледовый склон и довольно сложные скалы, но Леша очень силен и сможет справиться со всеми сложностями, особенно в связке с таким опытным альпинистом, как Дима Дубинин. Двойка уходит в темноту и сразу исчезает. Еще примерно через час пошли и мы, но тяжелые рюкзаки сильно замедляют наше движение.

Проходим ледопад, за ним две веревки крутых скал. Здесь вперед выходит Валя Цетлин, легко проходит все трудные места сам и обеспечивает надежную страховку для остальных. Последний участок крутого фирна в темпе преодолевает Олег Брагин, со свойственным ему упрямством никого не выпуская вперед. Вышли на основной гребень «нашего» маршрута, откуда виден весь путь группы Добровольского, и снова пускаем одну, затем другую ракету. Ответа по-прежнему нет никакого. Проходим, не останавливаясь, снежный взлет и, наконец, мы на высоте 5800 м. Уже рассвело. Выше идет пояс скал, прохождение которых требует особого внимания, но мы их преодолеваем почти бегом. Надо спешить! Напряжение нарастает до предела. До сих пор — вечером, ночью, утром — все мысли и силы были нацелены на одно: идти быстрее и быстрее, чтобы успеть. Ничто, кроме этого, не имело значения. И вот теперь наступает момент, когда мы узнаем, успели или нет?

Еще немного, и мы на высоте 6300 м, там, где был второй лагерь во время нашего восхождения, Тогда мы поднимались сюда два дня. Сейчас этот же путь прошли меньше, чем за сутки, за двенадцать ходовых часов.

На этом месте следы двойки Дубинин — Шиндяйкин уходят с гребня направо и теряются где-то далеко внизу. Что там дальше — пока невозможно разобрать в тумане. Но вот в разрывах мы видим палатку на снежном плато. Вокруг ни души. Рядом с палаткой черный продолговатый предмет. Что это? Неужели?! Но вот рядом появляется фигура Димы Дубинина. Кричим: «Юра жив?» Пауза и, наконец, ответ: «Да!» Слава Богу, мы не опоздали! Дима подходит к лежащему на снегу предмету и переворачивает его. Ну конечно, это — просто спальный мешок, выложенный на просушку.

Быстро сбегаем по склону вниз и узнаем от доктора, что Юра в сознании, но в очень тяжелом состоянии, и его надо немедленно транспортировать вниз. Его может спасти только быстрый сброс высоты. Быстро ладим носилки из станкового рюкзака и стоек от палатки, помещаем Юру в спальный мешок, заворачиваем в палатку и привязываем к «носилкам». Теперь надо сначала вытащить этот «кокон» на гребень по снежному склону вверх метров на триста, что относительно простая задача, хотя она и очень тяжела физически, особенно, когда приходится идти по глубокому снегу.

Решалась она так: сначала двойка хватает концы веревок, привязанных к носилкам, и бегом вверх по склону. Потом они загоняют в снег ледорубы и через них начинают тащить веревки с носилками, в то время как нижняя двойка изо всех сил подталкивает сани-носилки вверх. И дальше операция повторяется раз за разом.

Но дальше предстоял спуск по скально-снежному гребню. Как мы сможем там управиться с транспортировкой, представить было довольно трудно, десять человек — это очень мало для такой работы. Расчет простой: четыре человека должны нести носилки, еще четверо их страхуют, еще кто-то должен обрабатывать маршрут и нести рюкзаки носильщиков. Ситуация казалась просто критической. Но не успели мы пройти и одной веревки по гребню, как на нас, буквально с небес, свалилась помощь в лице группы Льва Добровольского, которая успешно прошла свой маршрут и теперь спускалась с вершины «Корженевы» по маршруту Цетлина. С такой поддержкой никакие трудности — ни начавшийся ветер со снегопадом, ни узкие снежные гребни, ни спуск через заснеженные скальные пояса, — уже ничто не могло помешать быстрому спуску пострадавшего.

С каждой сотней метров спуска Скурлатову становилось лучше, и котда мы к вечеру вышли на высоту 5600 м, док Шиндяйкин объявил, что сегодня не обязательно спускать Юру дальше, ему лучше побыть немного в покое, и мы решили там заночевать. Всю ночь док с Божуковым не отходили от больного, следя за его состоянием, готовя для него горячее питье и время от времени делая какие-то уколы.

Утром Алексей нас совсем успокоил, сказав, что непосредственная опасность для жизни Скурлатова миновала. И действительно, больной начал улыбаться, а когда его потащили дальше, он стал иногда даже давать нам советы и вообще старался нас всячески подбадривать. Еще одна ночевка, уже где-то в районе 5100 м, и здесь, наконец, мы могли спокойно отдохнуть. Наутро Юра уже смог встать на ноги, которые, впрочем, пока отказывались его держать.

Дальше уже не нужна была страховка, нам оставалось только спуститься по довольно несложным (при свете дня!) скалам, снежникам, длинным и крутым осыпным склонам, но это все было просто для такого большого отряда, как наш. Ну а главное, тревога за Юру уже исчезла, и настроение было приподнятое — мы успели! Строго говоря, Юра еще не мог идти сам, он мог только переступать ногами, поддерживаемый с двух сторон «атлантами». Особенно комично выглядела эта картина, когда в роли «атлантов» приходилось выступать довольно-таки низкорослым Вале Цетлину и Олегу Брагину, едва достававшим до плеч высокого Скурлатова.

Но даже казавшиеся бесконечными осыпи когда-то заканчиваются, а там внизу нас ждали зеленые полянки с приветливыми ручейками. Вдруг, как по заказу, появилось солнышко, и снова жизнь стала удивительно прекрасной, и усталости никакой нет, и все это оттого, что рядом идет почти самостоятельно веселый и радостный Юра Скурлатов. На одном дыхании мы пересекаем ледник и почти взлетаем по последнему крутому подъему по морене в базовый лагерь.

Первым, кто нас встретил, был Кирилл Кузьмин. Он подошел ко мне, в не свойственной ему дружеской манере обнял за плечи и как-то очень прочувствованно поблагодарил меня и всю нашу группу. Что ж, такая непосредственная реакция вполне объяснима, если вспомнить, в каком состоянии Кирилл провожал нас на «спасаловку», когда было неизвестно, жив ли Скурлатов. Ну а теперь, раз Юра жив и здоров, значит, все в порядке, и уже на следующий день Кирилл Константинович обрел свой привычный облик непререкаемого руководителя, убежденного в правоте своих действий.

Однако у нас оставалось немало вопросов к группе Божукова-Кузьмина, которые мы не могли не задать на следующий день, когда было общее собрание всех групп с «разбором полетов». Обсуждение было довольно горячим и даже жестким, особенно со стороны «академиков». Жаль, что не сохранилось ни стенограммы, ни хотя бы каких-то записей. Но мне хорошо запомнилось, как очень деликатный и внешне мягкий Валя Цетлин буквально вцепился, как бульдог, в Валентина Божукова, допытываясь у него, о чем он, как руководитель группы, думал, когда с высоты 6100 м отправил заболевшего Данилова вниз только с Виктором Егоровым, который на высоте тоже чувствовал себя не очень хорошо? Ведь именно по этой причине спуск Володи занял недопустимо много времени и не было никакой гарантии, что он останется жив. Божуков пытался защищаться, оправдываясь тем, что Данилов необычайно сильный альпинист и он настаивал на том, что сможет идти сам.

— Ну и что? — продолжал Цетлин. — Любой из нас на месте Данилова говорил бы то же самое. Но где же были ваши глаза и опыт профессионалов? Ведь на самом деле сил у Володи хватило только на полдня, а следующие полтора дня его тащил фактически на себе Егоров, чем и спас Данилова. Ну а если бы в лагерь еще не спустилась наша группа (а мы не планировали вернуться так рано), то кто бы тогда дотащил Данилова до лагеря и дальше до вертолета?

А случай с заболеванием Скурлатова? Конечно, подобное может случиться в любой группе, но ведь Юра еще с вечера почувствовал себя очень плохо, ночью терял сознание, и его спуск вниз необходимо было начинать как можно раньше. Однако утром, вместо того, чтобы спасать заболевшего, двойка Кузьмин — Божуков идет вверх до самой вершины (а это около 200 м по высоте!) с тем, чтобы оттуда, как нам поведал Божуков, дать в базовый лагерь сигнал бедствия термитными спичками. Когда мы вновь услышали это нелепое объяснение уже от руководителя группы, возмущению нашему не было предела.

Не выдержал даже деликатный и очень интеллигентный Игорь Щеголев и стал допытываться: «А сколько времени заняла эта бессмысленная операция с подъемом на вершину и когда же вы смогли, наконец, начать спуск Скурлатова, все еще находившегося без сознания? Ведь вы не могли не знать, насколько критичен для заболевшего каждый час, проведенный им на высоте более 6500 м!»

К этому добавил свое замечание Дима Дубинин, сказавший, что, по его мнению, подъем на вершину объясняется не какими-то мифическими надеждами на связь с лагерем, а банальным желанием записать себе в актив первопрохождение нового маршрута на «Корженеву». В результате этих действий было потеряно несколько драгоценных часов, и такое промедление могло оказаться роковым для Скурлатова. Однако, по мнению Божукова, и в этом случае они поступили правильно и не их вина, что световой сигнал спичками не был принят внизу.

Примерно так же отвечали Божуков и Кузьмин на все другие вопросы, доказывая «правоту» своих действий тем, что и Данилов, и Скурлатов остались живы. Я и сейчас помню, как нас разъярила эта логика. Ведь в обоих случаях все висело буквально на волоске! Только крайне благоприятное стечение обстоятельств, таких как наше досрочное возвращение в лагерь, необычайная выносливость Виктора Егорова, самоотверженный бросок Дубинина и Шиндяйкина на 1000 м вверх, неожиданное появление группы Добровольского и удивительная жизнестойкость обоих пострадавших, сделали успешной операцию по их спасению.

Чего мы, собственно говоря, добивались в этом споре? Конечно, не наказания Божукова и Кузьмина. Только одного — осуждения подобной практики действий. В тех случаях, когда на высоте заболевает человек, просто недопустимо рассчитывать только на благоприятное развитие событий. Напротив, надо рассматривать наихудший из возможных вариантов, и все действия должны быть основаны на понимании смертельного риска подобного заболевания и направлены на максимально быстрый спуск пострадавшего. Остальные соображения должны быть вообще исключены из рассмотрения.

Но, к нашему вящему удивлению, оказалось, что все это было далеко не очевидно не только для группы Божукова, но и для ребят из группы Добровольского. Их отношение нас особенно поразило, поскольку именно группа Добровольского, когда у них заболел Рубик Арутюнян, немедленно приняла абсолютно правильное решение: прекратила восхождение и всем составом спустила заболевшего в лагерь. Удивительно, но и этот аргумент не подействовал — мы остались в меньшинстве, и собрание не захотело всерьез обсуждать наши доводы.

По-видимому, отчасти это было обусловлено разницей в возрасте и опыте нашей группы и молодых участников из команды МВТУ. Ребята из группы Добровольского были существенно моложе нас, в самом расцвете своей спортивной карьеры, и для них Божуков и Кузьмин были тогда высшими авторитетами, олицетворением спортивного начала в альпинизме. Для нас же в альпинизме чисто спортивный подход никогда не был определяющим, даже в тех случаях, когда речь шла о самых сложных восхождениях. Если же ставкой оказывается человеческая жизнь, а такое нередко случается в горах, то не только говорить, но даже думать о спортивной стороне восхождения аморально.

Ну что же, очевидно, в те времена наше возмущение воспринималось почти как «старческое брюзжание», но для нас главным было высказать свое мнение, что мы и сделали. Естественно, что обнаружившееся полное несогласие в оценках привело к тому, что в период завершения работы экспедиции явственно обозначилась трещина между нами, «академиками», и молодыми ребятами из МВТУ, которые группировались вокруг Божукова.

Но в конце концов жизнь все расставляет по своим местам. В этом я смог лично убедиться и довольно скоро. Уже через пять-семь лет, когда мне приходилось по разным поводам встречаться с Валентином Ивановым, Славой Глуховым, Эдиком Мысловским или другими ребятами из группы Добровольского, я от них неоднократно слыхал, причем без всякой провокации с моей стороны: «После 1966 г, мы не раз ходили в одной группе с Божуковым и сами смогли убедиться, что ты и твои друзья были абсолютно правы в оценке поведения Божукова и Кузьмина во время восхождения на «Корженеву».

Вот так завершился наш спор в горах: мы не смогли убедить наших оппонентов в 1966 г., но через несколько лет за нас это сделала сама жизнь. И я не был особенно удивлен, когда в 1981 г. узнал, что на заключительном этапе формирования команды для восхождения на Эверест большинство участников команды высказалось против включения Божукова в состав экспедиции, хотя по тренированности и квалификации он, безусловно, мог считаться одним из сильнейших кандидатов.

К слову сказать, мои отношения с Валей Божуковым остались если не дружескими, то вполне уважительными. Я участвовал вместе с ним в ряде серьезных восхождений и неоднократно мог убедиться в том, насколько самоотверженно он может работать в критических случаях, не жалея себя и не считаясь с риском. Но наряду с этим, в других ситуациях он ведет себя как профессиональный «спортсмен-личник», бьющийся за рекорд, а в такие моменты для этих людей не существует ничего, кроме того результата, который они в состоянии показать. Поэтому при восхождении на «Корженеву» для Валентина, как и для Кирилла, приоритетом было прохождение маршрута, который мог принести им золотые медали первенства Советского Союза. Все, что могло этому помешать, отметалось как малосущественное обстоятельство, которое как-нибудь «само утрясется». И в тот год — действительно «утряслось!» Но, увы, мне известно слишком много случаев в альпинизме, когда само собой ничего «не утрясалось», обстоятельства складывались несколько иным образом и все заканчивалось трагедией.

Однако мне бы хотелось закончить рассказ об экспедиции на «Корженеву» на оптимистичной ноте. Конечно, здорово, что мы проложили несколько новых маршрутов на вершину. Но важнее другое: несмотря на все возникавшие сложности и опасности, нам удалось в том сезоне сделать все так, что обошлось без серьезных потерь. Может быть благодаря своему женскому имени, «Корженева», на самом деле является «доброй» горой?

И еще одно замечание. С самого начала работы экспедиции было заметно несколько снисходительное отношение к нам, «академикам», со стороны молодых ребят из МВТУ — мы были и старше, и явно слабее их по общей физической подготовке. Как однажды сказал про нашу группу К. Кузьмин: «Хорошие ребята, но не спортсмены, нет!» Но это отношение довольно быстро стало меняться, когда обнаружилось, что и во время многодневного подхода, и на тренировочных восхождениях мы шли наравне со всеми. Ну и конечно, нас очень зауважали, когда дело дошло до спасательных работ и выяснилось, что по способности переносить предельные нагрузки и работать в критических условиях мы ничуть не уступаем молодым. По этому поводу кажется уместным вспомнить слова поэта Бориса Слуцкого: «Есть кони для войны и для парада». Так вот, мы могли гордиться тем, что оказались очень неплохи как «кони для войны», а участвовать парадах» мы никогда не стремились.

В заключение вот о чем мне хочется еще сказать. Почти регулярно, один-два раза в году, на пути в свой институт, на Воробьевском шоссе я встречаю Юру Скурлатова. Обычное дружеское приветствие, какие-то незначительные слова, и мы расходимся, каждый по своим делам. Но и сейчас, более чем сорок лет спустя, при виде этого рослого, улыбающегося и дружелюбного человека я каждый раз вспоминаю тот день, когда он, абсолютно беспомощный, запеленутый с головы до ног, был вытащен нами в буквальном смысле слова с того света. Уверен, что когда-нибудь это нам зачтется!