Мои любимые триггеры: Что делать, когда вас задевают за живое - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Даниэле Новара (Глава 1 Негативный опыт детства: Трудности на всю жизнь) #5

Глава 1 Негативный опыт детства: Трудности на всю жизнь

У детской боли нет срока давности.

Сильвия Веджетти Финци.

Девочка без звезды (Una bambina senza stella)

Время, когда мы полностью зависим от других

Детство, хоть мы и помним его лишь фрагментарно, – это самый важный период жизни, когда закладываются основы нашей личности. Это время, когда мы часто получаем травмирующий, негативный опыт.

«Негативным опытом детства» я называю все плохое, что произошло с нами, когда мы были детьми.

Негативный опыт – это своеобразная палка в колесе: все, что когда-либо причиняло страдания разной степени тяжести. Это как самые тривиальные ситуации (например, подруга стала общаться с другой девочкой, перестав обращать на вас внимание), так и настоящие травмы, например потеря в детском возрасте брата или сестры, отца или матери. Кроме того, к негативному опыту я также отношу нежелательные педагогические сценарии, когда, например, родители, вместо того чтобы заниматься воспитанием, постоянно ругались, унижали друг друга, не считаясь с тем, что это происходит на глазах у детей. Или ситуации, когда родители не позволили ребенку продолжить учебу, несмотря на его желание, или заставляли заниматься видом спорта, который ему не нравится.

Однако существует немало людей, которые считают, что у них было счастливое детство,

как в рекламе мороженого, где все радужно: мать обо всех заботится, отец защищает, а дети беззаботно играют друг с другом. Можно лелеять эту ностальгию, возводить на пьедестал, делиться воспоминаниями о детстве, рассматривая фотографии и рассказывая семейные истории. Если родители хотели передать нам модель идеальной беззаботной семьи, для решения этой задачи они просто выбирали фотографии, которые передадут потомкам пример предков, воспроизводивших эту модель и хорошо позировавших перед камерой. Снимки, которые нам передали родители, доказывают, что все было под контролем и так, как и должно было быть.

Вера в эту сладкую умиротворяющую идею позволяет нам жить с уверенностью, что период детства был той самой «земляничной поляной», как сказал бы Ингмар Бергман[5], которую мы раз за разом вспоминаем как легкое и беззаботное время. Мы помним себя маленьких вместе с родителями, братьями, сестрами, бабушками и дедушками. Мы окружены вниманием, любовью и заботой – только так и никак иначе.

Вот что мне рассказала о своем детстве Ромина:

Райский пирог

О детстве у меня только приятные воспоминания, в основном связанные с летом. Мы играли на свежем воздухе с друзьями, тетя Ассунта звала нас на кухню, чтобы готовить пироги; особенно мы любили «Рай». Само название говорит о том, что это было нечто исключительное. Вы кладете кусочек в рот – и переживаете гастрономический экстаз. Но лучше всего было печь этот пирог вместе с тетей, которая умела мастерски вовлечь всех, не обделив никого вниманием. А когда все было готово, семья приглашалась к полднику. И это далеко не единственное мое воспоминание. Дядя Луиджи, муж тети Ассунты, бывало, брал нас с собой на озеро рыбачить; мы ловили рыбу, которой все вместе ужинали вечером. Иначе говоря, лето – это мое детство, а мое детство – это лето.

Однако есть и те, кто ничего не помнит о своем детстве, как героиня следующей истории – Рафаэлла. После семинара в нашем Психопедагогическом центре[6], посвященного теме образовательной автобиографии, вызвавшего большой интерес у Рафаэллы, она поняла, что ничего не помнит о своем детстве. Она захотела со мной побеседовать, и я все пытался добиться хоть чего-то:

– Как же так? Неужели вы совсем ничего не помните?

– Ничего, – ответила она, – абсолютно ничего, провал в памяти. Я ничего не чувствую. И так было всегда. Я думала, что этот семинар поможет что-то вспомнить. Но ничего не изменилось.

Польский писатель Юрек Беккер сказал: «Не помнить свое детство – это все равно что быть приговоренным всю жизнь таскать за собой сундук, содержимое которого неизвестно. И чем старше становишься, тем тяжелее кажется этот сундук, а желание его открыть все возрастает»[7].

Вот что я хочу сказать Ромине и Рафаэлле: детство – это большой сундук, в котором действительно может найтись все что угодно. В нем не могут храниться исключительно приятные воспоминания об условных «бутербродах со сливочным маслом и джемом на завтрак». Да и полный провал в памяти не означает, что все сценарии развития событий в дальнейшем окажутся радужными.

Сундук детства стоит открыть. Получать ласку и нежность – это безусловное право каждого ребенка, но именно негативный опыт, трудности, препятствия, опыт преодоления и сопротивления сформировал нашу личность

и сделал нас теми, кто мы есть. Я ни в коем случае не хочу сказать, что «бутерброды со сливочным маслом и джемом» не очень подходящее воспоминание о беззаботном детстве, а лишь пытаюсь донести мысль, что анализ негативного опыта, переосмысление и прояснение сложных ситуаций прошлого помогают развиваться и самосовершенствоваться. Воспоминания позволяют нам разрешать сомнения, находить ответы на сложные вопросы.

Я убежден, что невозможно прожить детство совсем без негативного опыта. Кроме того, именно тот способ, которым мы смогли переработать этот опыт и интегрировать его в свою жизнь, поможет разобраться в себе и стать самими собой по-настоящему. Негативный опыт детства – это испытания, через которые мы проходим на пути к тому, чтобы стать личностью. Как педагог, ученый и психолог я много общался с людьми, готовыми рассказать (подчас не без удовольствия) о теневой стороне своего детства, потому что они знают: именно там рождаются возможности, будущее.

Как не заблудиться в сумрачном лесу детских невзгод

Детство – это хранилище нашей жизни, в нем содержится негативный опыт, который, как я уже упоминал, включает три основные категории: болевые точки, модели воспитания и реальные психологические травмы. Умение распознавать и различать их чрезвычайно важно, именно оно позволяет нам обрести ясность. Модель воспитания необязательно равна травме. То же самое относится и к болевым точкам.

Болевые точки

В закоулках нашей жизни прячутся отголоски проблем детства, которые регулярно дают о себе знать в самых разных ситуациях. Эта боль – часть нашего эмоционального опыта, следствие взаимоотношений с родителями или другими взрослыми, с братьями, сестрами и друзьями. Преимущественно она проявляется в конфликтных ситуациях, то есть в моменты несоответствия ожиданий и реальности.

Представьте, что вы предвкушаете спокойный веселый рождественский обед в кругу семьи, а вместо этого кто-то из братьев или сестер вдруг поднимает щекотливую тему, обсуждать которую вы не готовы. На эмоциональном уровне эта ситуация активирует вашу болевую точку, загорается красная лампочка пожарной тревоги. Это дискомфортное ощущение всегда индивидуально, ведь оно часть именно вашей личной истории. К тому же вероятность того, что окружающие поймут вашу боль, весьма невелика. В порыве гнева вы ощущаете, как внутри вас поднимается волна неосознанных или почти не осознаваемых чувств, истоки которых надо искать в далеком прошлом. Какова вероятность, что другой человек, непохожий на вас, поймет, что вы ощущаете? Ваша реакция кажется несоразмерной, однако именно вы должны справиться с ней, ведь ваша история принадлежит только вам. Окружающим кажется странным, что вас вывела из равновесия ситуация, которая выглядит вполне нейтральной, безобидной и не вызывает у них самих беспокойства. Послушайте, что рассказывает о себе Лючия:

Я терпеть не могу, когда собеседник отвечает на телефонный звонок в тот момент, когда я что-то рассказываю. Я считаю это проявлением неуважения и пренебрежительного отношения. Понимаю, что все так делают, но не могу сдержать себя, и когда такое снова повторяется, я просто не могу скрыть своего неодобрения.

Лючия уверена в собственной правоте, но из-за подобной реакции у нее возникают трудности в отношениях. И эта ее реакция не что иное, как болевая точка.

Модель семейного воспитания

Модель воспитания – это полученное воспитание[8], то есть сложная система вмешательств (социальных, психологических, антропологических, этологических и т. д.), которые общество осуществляет в отношении своих представителей, чтобы организовать процесс взросления новых поколений (но не только). Распознать модель воспитания возможно благодаря анализу полученного пассивного воспитания, которое определяется семейной, социальной и культурной средой. Это что-то вроде кожи или платья, которые кто-то другой надел на вас, а вы в этом ходите.

Понятие модели воспитания ассоциируется у меня с образом глиняной фигурки, ведь в детстве каждого из нас будто вылепливают по форме, выбранной кем-то другим.

Модель семейного воспитания словно определяет каждого из нас: ты был воспитан именно так, а не иначе.

В истории каждой семьи она может принимать разные формы, соотносясь не столько с жизнью отдельного человека, сколько с жизнью его родителей. Модель воспитания может видоизменяться в результате того, что происходило во время беременности матери, родов или в первые годы жизни ребенка, но не далее. Основной период формирования этой модели – самое начало жизни, от рождения до шести лет, когда защитные механизмы работают еще очень плохо, а зависимость от родительских фигур или других значимых взрослых крайне сильна.

Сегодня в общении с детьми преобладает концепция «родитель-друг», но было время, когда почти исключительно доминировал образ отстраненного родителя, немногословного и скупого на ласку, который очень редко сближается со своими детьми. Каждая эпоха имеет свои воспитательные сценарии, у каждого родителя есть бессознательные матрицы, которые могут воспроизводить определенную модель воспитания. Позиция жертвы, воодушевленность, чувство юмора, невнимательность, смирение, самообвинение, мелочность, гиперконтроль, самобичевание, перфекционизм, поиск одобрения – все это примеры моделей воспитания, усвоенных в детстве.

Иногда бывает, что даже случаи успеха, которые кажутся очень ценными примерами для подражания, например спортивные достижения, скрывают в себе очень строгие и жесткие воспитательные модели, которые не оставляют детям никакого пространства для маневра. Случай сестер Уильямс, двух знаменитых теннисисток, наиболее яркий, но далеко не единственный. Модель воспитания – часть нас самих, так же как наша кожа, ее очень трудно распознать, если не проводить специальное исследование, в котором определенные фазы развития личности подвергаются переосмыслению. Ее можно отнести к числу самых тонких, замаскированных проявлений негативного опыта детства. Помню, что в своей первой книге, посвященной отцам и матерям, я хотел написать следующее посвящение:

Моим родителям, которые,

несмотря на все свои ошибки,

дали мне возможность посвятить себя

этой профессии[9]

Даже спустя не один год я считаю эту формулировку очень удачной. Бывает непросто определить, какое воспитание получил человек, но еще труднее оказывается выявить его фактор неблагополучия. Зачастую сами люди, тяжело страдая, продолжают повторять, точно мантру: их родители были идеальными, хотя родители и есть причина их страданий. Обратим внимание на связку «родители были идеальными, хоть и…». Именно за этим «хоть и» скрываются самые разнообразные перипетии детства: «хоть мой отец и был алкоголиком и, когда напивался, избивал нас», «хоть и все мои братья и сестры учились, а мне пришлось пойти работать», «хоть меня и ругали больше всех», «хоть я и оказывался зачинщиком и виновником всех ссор», «хоть помочь по дому и просили только меня»… Перечислять можно до бесконечности. Самое главное, что, несмотря на все эти обстоятельства, родителей всегда оправдывают и обеляют, а воспоминания со временем стираются, становятся смутными, нечеткими. Остается устойчивое чувство привязанности, потребность знать, что ты был желанным ребенком, «хоть и», например, ты прекрасно знаешь, что родился последним из семи детей, когда матери было уже сорок пять. И все же вы сохраняете некое почтение к родителям. Все это напоминает истории про давние времена, но я часто слышу нечто похожее от пациентов.

Девочка, которая не хотела петь

Так называется художественный фильм, показанный на телеканале Rai. Эта картина снята по мотивам автобиографического романа певицы Нады «Мое человеческое сердце»[10], которая рассказывает о своем выдающемся голосе, который открыла ее сестра Маргерита. От лица Нады говорит ее сердце, израненное эмоциональной и психической нестабильностью матери, подверженной острым депрессивным состояниям, в результате которых она сильно отдалилась от дочери. Ранимое сердце девушки чувствует, что только ее пение может исцелить мать. Поэтому она начинает петь и становится Надой, преодолев, таким образом, страх быть брошенной и опасения, что ее недостаточно любят.

На трудностях взросления Анн Анселин-Шутценбергер построила науку, которую назвала психогенеалогией. В книге «Болезнь под названием родительство» (Una malattia chiamata genitori)[11] она весьма любопытным образом выстраивает в единую повествовательную композицию проблемные элементы воспитания на самом раннем этапе жизни.

Я пишу это не для того, чтобы дать однозначную оценку отношениям с родителями; я хочу изучить и проанализировать, что нам дало воспитание, постичь его суть и понять, как оно повлияло на нашу жизнь.

Например, образ «хорошей девочки» – это всегда продукт определенного воспитания и совершенно несчастный, на мой взгляд, персонаж. «Хорошая девочка» играет только в куклы; всегда аккуратно выглядит и прилично одета; должна всегда помогать матери и заботиться о братьях и сестрах, даже когда они дергают ее за волосы, выдумывают разные шалости и грубят. «Хорошая девочка» всегда должна быть готова поделиться своими игрушками, не ожидая, что с ней поделятся в ответ. Она всегда послушна и готова услужить.

Следующая моя собеседница, Элиза, рассказала, как она была «хорошей девочкой»:

Не высовывайся

Мама всегда говорила мне: «Не высовывайся. Никогда не стремись быть первой, уступай другим». По сути, она просила меня жертвовать собой, проявлять мягкость, не создавать конфронтаций. Я должна была стать тем островком спокойствия, которого не существовало у остальных членов семьи, потому что в их отношениях преобладали конфликты и взаимное унижение. По мнению матери, я должна была стать той дочерью, которая каким-то образом спасет всю семью. Она видела меня хорошим ребенком, который всегда будет вести себя правильно.

Только позже я поняла, что это была концепция воспитания; именно так, в ее представлении, меня надо было растить.

Далее Элиза начала рассуждать о своей судьбе, о том, как ей пришлось адаптироваться к написанному для нее сценарию воспитания, который мать разработала, а отец в некотором смысле утвердил. Может ли она выйти за его рамки? Конечно, да, если начнет анализировать свое воспитание, отдавать предпочтение собственному выбору, даже чисто в умозрительных вопросах – то есть всегда делать не то, чего хотели от нее другие; иными словами,

это возможно, если стараться жить своей собственной жизнью, а не чужой.

Травма

По словам израильского психоаналитика Галит Атлас, «у каждой семьи есть своя история травм. Каждая травма хранится внутри семьи совершенно уникальным образом и оставляет свой эмоциональный отпечаток на тех, кому еще предстоит родиться»[12].

Безусловно, здесь речь идет о трагическом событии, хотя его масштабы могут быть различны. В самых тяжелых случаях, когда травма – непрерывный процесс, годами разрушающий повседневную жизнь семьи, она зачастую вызвана неадекватным поведением взрослых (алкоголизмом, наркоманией, педофилией, физическим или психологическим насилием) либо страшными семейными тайнами.

Травмирующие события также могут быть совершенно непредвиденными: автомобильная авария, падение с тяжелым исходом, операция или серьезная болезнь, угрожающая жизни члена семьи и потенциально смертельная. Этот тип травмы запускает то, что в терминологии Зигмунда Фрейда называется механизмом вытеснения или подавления. Принцип его работы заключается в том, что, когда на бессознательном уровне присутствует травмирующее воспоминание, связанные с ним сильные болевые ощущения подавляются, ведь, если бы травма была постоянно активирована, дальнейшее существование оказалось бы невозможным: сознание постоянно заполняли бы паника, страх, ощущение собственной неполноценности и беспомощности.

Механизм подавления защищает нас, лишая воспоминание эмоциональной значимости. В таких случаях травма остается в сознании как «не особо значимое», «неважное» событие. Разделение чувств и мыслей, с одной стороны, позволяет нам избежать слишком разрушительных эмоций, однако, с другой стороны, капсулирует травму, не давая возможности ее проработать[13].

Альбом для наклеек

Марио сорок лет, он работает менеджером по продажам в крупной компании на севере Италии. Он чувствует, что его что-то беспокоит, и, чтобы понять причину, начинает посещать в моем институте курс по навыкам работы в команде, который затрагивает также специфику его сферы деятельности – маркетинг и продажи. Слушатели получают задание: вспомнить эпизод из детства, который, по их мнению, сыграл важную роль в выборе ими профессии и который может быть полезен для достижения цели обучения. Каждый вспоминает что-то свое. Марио рассказывает о том, как обменивался наклейками в школе. Его сделки всегда были успешными. Это и навело его на мысль, что у него есть способности. Наклейки ему покупал дедушка… Дедушка! В этот момент Марио надолго замолкает. Мы все смотрим на него и ждем продолжения. Я понял, что он обнаружил подавленное воспоминание. Наконец Марио приходит в себя и начинает рассказ:

Мне было семь лет, я заканчивал первый класс. Моя тетя пришла забрать меня из школы и сказала, что дедушка работал на тракторе и, когда разворачивался на холме, трактор перевернулся, и дедушка погиб. «Будут похороны, – сказала мне тетя, – а сейчас мы поедем посмотреть на него». Я не понимал, что она имеет в виду. Посмотреть, жив он или умер? Посмотреть на что? Тетя не ответила. Меня привели в странную комнату, где было много людей. В какой-то момент я почувствовал, что меня толкают вперед, и вдруг оказался перед гробом, где лежал дедушка. «Прикоснись к нему! Это в последний раз», – приказал мне чей-то взрослый голос. Я все еще ничего не понимал и был буквально в ужасе. Ведь дедушка еще вчера играл со мной и покупал мне наклейки в газетном киоске. Я дотронулся до него – он был холодным, прямо ледяным. И тут я упал в обморок, на глазах у всех, а очнулся уже в больнице.

Я подавлял эти воспоминания, а теперь они внезапно пробудились.

Вот это и есть травма – она капсулируется и остается в тишине нашего внутреннего хранилища;

мы избегаем воспоминаний о травмирующем опыте, чтобы продолжать жить, чтобы избежать коллапса, как и случилось с Марио. Но в сорок лет, в середине жизненного пути, в безопасной обстановке он может позволить себе вспомнить.

В этой книге мы поговорим о болевых точках, иногда заходя на территорию травмы или затрагивая тему моделей воспитания.

НЕГАТИВНЫЙ ОПЫТ ДЕТСТВА

Мои болевые точки

К счастью, в негативном опыте детства преобладают именно болевые точки, а не травмы. Я помню летний лагерь в 1960-х годах, устроенный по армейскому образцу, с поднятием флага, множеством обязанностей и дежурствами. Но что лично у меня вызывало наибольший ужас – это тихий час. Мне совсем не хотелось спать днем, я перестал это делать в пять лет, но нас заставляли оставаться в комнатах и спать или хотя бы притворяться. Мы не могли выйти даже в туалет, потому что дежурная монахиня или ее помощница, сидевшие за занавеской, нас не выпускали.

Далее хочу рассказать о нескольких не очень приятных ситуациях, которые произошли в моем детстве.

Солнечные ванны

Помимо дневного сна, в тот месяц мы каждый божий день должны были принимать солнечные ванны. Это оказалось настоящим мучением: у меня было лицо, усыпанное веснушками, и очень светлая, молочно-белая кожа. Мы оставались на солнце так долго, что кожа отшелушивалась сама по себе. В семь лет я думал, что это правильно, так и должно быть. Поэтому в письма, которые мы писали родителям каждую неделю, я решил вкладывать по кусочку своей кожи в доказательство того, что я добросовестно прохожу курс солнечных ванн. Но действительно любопытно в этой истории одно обстоятельство: за несколько лет до смерти матери я спросил, помнит ли она, как я присылал ей из летнего лагеря лоскутки собственной кожи. В ответ она заявила, что никогда ничего подобного не получала. Тогда я понял, что руководство лагеря тщательно проверяло наши письма и не задумываясь убирало эти наглядные свидетельства, чтобы избежать возможных претензий, которых, впрочем, не последовало бы, потому что в те времена родители не спорили с представителями образовательных учреждений.

Ребенок без музыкального слуха

Однажды я читал доклад на музыкальном фестивале в провинции Порденоне. Ожидая своего выступления, я разговорился с одним из организаторов фестиваля и в лучших традициях метода свободных ассоциаций вдруг сообщил ему: «В детстве у меня совсем не было слуха. Вы, представители следующего поколения, заявили, что эта идея ошибочна». Я вдруг осознал, что говорю о ярлыке, который ко мне приклеили учителя, воспитатели в лагере, священники и который не имеет ни отношения к музыке, ни научного обоснования. Лишь несколько лет спустя от этого ярлыка отказались окончательно и было справедливо признано, что все без исключения дети восприимчивы к музыке и способны петь и играть на различных инструментах.

Поэтому я добавил этот ярлык к числу тех, что были в моде во времена моего детства, когда всем диагностировали воспаление миндалин, о чем я рассказывал в книге «Дети не виноваты» (Non è colpa dei bambini)[14]. Следующими по распространенности «диагнозами» многих моих сверстников были плоскостопие и аппендицит. Ярлык «нет слуха» оставил глубокий отпечаток на моей психике. Я всегда считал, что у меня есть врожденный недостаток. Только сейчас, освободившись от этой тяжелой и бессмысленной ноши, я понимаю, как все обстоит на самом деле.

Я мог бы бесконечно рассказывать о собственном детстве. Но моя цель – побудить вас вспомнить травмирующие ситуации из вашего собственного детства, которые оставили раны, сохранившиеся в глубинах вашей памяти. Это необязательно должен быть полноценный травмирующий эпизод, воспоминания о котором вы подавляете, чтобы продолжать жить, но и более безобидные ситуации, как в воспоминаниях Арианны:

Надо мной смеялись

Я была очень послушным и спокойным ребенком; не уверена, что сама ссорилась с кем-то из семьи, зато отчетливо помню, что конфликты с сестрой, которая на пять лет старше меня, всегда заканчивались плохо: мне постоянно доставалось. Несмотря на это, я всякий раз надеялась одержать над ней верх. Мама в наши ссоры не вмешивалась, даже если была дома.

Это и есть трудности, с которыми столкнулась Арианна: пренебрежение матери. Она продолжает:

Случалось, что мама и сестра дразнили меня, потому что я была маленькой и мои слова казались им смешными. Мне было очень обидно. Кроме того, я видела, насколько матери безразлично, что сестра глумится надо мной. Из-за ее равнодушия я чувствовала себя слабой и ранимой, хотела, чтобы она защитила или выслушала меня, чтобы они не смеялись надо мной, хотя я и мала. Я хотела много чего еще, но этого так и не случилось.

Ваш случай совсем не уникален, дорогая Арианна. У скольких таких же маленьких девочек, как вы, была деспотичная старшая сестра-командирша? Это очень распространенное явление, но оно все равно накладывает свой отпечаток. Мозг, со всем его многообразием нейронных связей, решил сохранить ваше воспоминание о матери, которая ни во что не вмешивалась и не сочувствовала, когда сестра насмехалась над вами и дразнила вас. Но зачем мозгу это запоминать? Чтобы создать некий водораздел, благотворный импульс, стимул двигаться вперед.

Что можно сказать ребенку в такой ситуации? «Сходи на детскую площадку. Там есть твои сверстники, и с ними можно поиграть. Твоя сестра не единственный ребенок на свете».

Трудности и испытания следует превращать в вызов и стимул – это работающая стратегия на всю жизнь.

Новое начало: Детские трудности как стимул к лучшей жизни

Бороться за права детей я начал давно. Книга на эту тему, написанная в соавторстве с Марио Лоди, – одно из моих самых счастливых воспоминаний, в том числе потому, что у нас зародилась дружба с этим человеком, представителем итальянской педагогической школы[15]. Мы все должны выступать против ущемления в правах. В то же время я хочу помочь тем, кто, несмотря на тяжелые и даже трагические ситуации, верит, как и я, что можно не просто освободиться от гнета негативного опыта, а использовать этот опыт для создания новых возможностей. Проще говоря, начать все заново.

Из тяжелой ситуации есть два выхода: она может на всю жизнь остаться в памяти как история краха или превратиться в возможность, ресурс, стимул, силу.

Это игра, где шансы на успех велики, но ребенок не может играть в нее один, без поддержки.

Необычный друг

Шансы на успех поистине не имеют границ. Едва ли не больше всех услышанных историй меня поразила история Анны, матери-одиночки, которая воспитывала дочь. На протяжении многих лет я помогал ей как консультант в педагогических вопросах. Иногда я спрашивал ее кое о каких моментах ее личной истории, предлагая мысленно вернуться в детство. По-настоящему трагическое детство, отмеченное чередой тяжелых утрат: сначала мать, потом отец… никого не стало… Она оказалась на попечении бабушки-садистки, которая мучила ее и не давала спокойно жить ни в раннем детстве, ни в подростничестве. Анна постоянно чувствовала себя подавленной, не видя выхода из ситуации. Однажды я спросил ее, были ли тогда рядом доброжелательные люди, на которых можно положиться. Она задумалась на некоторое время, напрягая память, и ответила: «Нет, доктор. Никого не было». Я, не сдаваясь, позволил себе спросить, как в таком случае она справилась с ситуацией, которая должна была стать непосильной для маленькой девочки (все началось, когда ей было пять-шесть лет). Тут ее лицо расплылось в улыбке, и она сказала: «А ведь действительно, со мной рядом кое-кто был». Я просил ее продолжать, заверив, что с удовольствием выслушаю. На вопрос о том, что это был за человек, Анна ответила: «Это был не настоящий человек из плоти и крови, а воображаемый друг. Я назвала его Гектором. Я разговаривала с ним, доверяла ему свои секреты, рассказывала о том, что со мной происходило, как будто он мог мне помочь. Общение с Гектором спасало меня, помогало укрыться от того, что со мной происходило, от тревоги и от того, что все шло наперекосяк».

Итак, даже воображаемый друг может помочь ребенку в преодолении трудностей. Безыскусный рассказ Анны – это одна из самых невероятных историй, которые я слышал в жизни. Тем не менее я считаю его очень реалистичным, ведь он показывает,

насколько поистине огромны ресурсы детей и каждого из нас.

Иногда требуется совсем немного усилий, чтобы пролить свет на свое прошлое и благодаря этому пересмотреть собственное отношение к взрослению и жизненным испытаниям.

Много лет назад одна моя знакомая учительница, ставшая теперь известной писательницей, попросила меня о консультации, чтобы поговорить о крайне болезненных событиях, которые произошли с ней в раннем детстве. В первые месяцы жизни, в один из самых важных моментов, когда потребность в заботе особенно велика, она оказалась в реанимации, подключенная к медицинской аппаратуре. Роберта (буду называть ее так) хотела узнать, какой отпечаток оставили те события. Когда я писал эту книгу, то постоянно вспоминал о нашем разговоре, поэтому я попросил Роберту поделиться ее историей.

Неудачное начало: моей жизни не угрожала опасность

Мне было три месяца, когда мать заметила: если поднять меня из колыбели и подержать вертикально, один глаз начинал отекать, а потом и вовсе закрывался полностью. Первоначальным диагнозом был рак. Так началась длинная череда госпитализаций и выписок согласно регламенту службы здравоохранения; в то время мать и ребенок еще не имели ни малейшего права на содействие тому, чтобы, несмотря на неизбежный трагический исход, у них сформировались прочные взаимоотношения. Сейчас мне трудно даже представить себе эти бесконечные и непредсказуемые расставания для осмотров и взятия анализов, поездки на скорой помощи без матери, которую не пускали в машину, шум аппаратуры, общий наркоз, чужие руки, которые небрежно держали меня на весу, причиняли боль и дискомфорт, и, наконец, запах постоянной опасности, к которому я принюхивалась, как дикий зверек. И хотя первоначальное предположение о раке оказалось ошибочным, оставалась еще ангиома, заболевание, которое имело три перспективы развития: опухоль могла или уменьшиться, или сохранить размер (в этом случае меня должны были прооперировать), или прогрессировать, что приведет к нарушениям зрения и функций нервной системы. Последние месяцы болезни я провела в больнице Турина, за сотни километров от дома, в ожидании. Перед каждым обследованием медсестры успокаивали мою мать, подливая ей в суп какое-то лекарство; больницы были абсолютно не приспособлены для приема семей и поддержания связи между матерью и ребенком.

Среди больничных коек и детского плача разворачивались драмы детей, оказавшихся на операционном столе и лишившихся зрения. И тут же слышались ликующие крики тех, кто возвращался домой исцеленным и думал, что возобновит свою прежнюю жизнь с того момента, где она остановилась, затолкав травму в чемодан вместе с носками и больничным халатом. Мне посчастливилось выздороветь, и мать была уверена, что произошло чудо. Так к моей проблеме с глазом, краснеющим без причины, добавился новый груз – история о маленькой девочке, которую уберегла какая-то святая покровительница и которая обязана своим спасением Всевышнему.

В итоге волк проглотил нас не жуя, как сказала мне одна девочка, прочитавшая сказку о Красной Шапочке, – смерть в тот момент отступила. Может быть, так и выглядит путь к спасению – пройти через болезненный опыт, оставшись целым и невредимым, выбраться, прорубив себе путь или заставив себя выплюнуть, как Пиноккио из чрева Кита.

Оказаться на первом году жизни в таких условиях для ребенка особенно рискованно, ведь у него не формируется базовая привязанность к значимому взрослому. Роберту окружала только медицинская аппаратура. Мама была далеко.

Я спросил Роберту, может ли она объяснить, как ей удалось найти свой путь – интересную работу, мужа, детей, добиться успеха в творчестве. Объяснять такие вещи непросто, но я все же попросил ее попробовать. В ответ она прислала мне сообщение, которое можно резюмировать так: «В жизни случаются трудности, но их можно преодолеть».

Отголоски столь неудачного начала жизни я продолжала ощущать каждый день; это напоминало сигнал тревоги, некую убежденность в том, что все может рухнуть в любой миг, когда я занимаюсь обычными, повседневными, почти банальными вещами: веду машину, пью пиво или беру ребенка из кроватки. Я считаю, что возможность услышать собственную историю, пусть и не во всех подробностях, была важна и научила меня называть вещи своими именами и не превращать боль в табуированную тему. Мне повезло, что мама все мне рассказывала. Это позволило мне не стать скелетом в шкафу собственной истории, истории матери и наших предков.

Также мне посчастливилось иметь отца, обладавшего непоколебимой силой духа: во время Второй мировой войны он лишился отца, бросил школу и в восемь лет начал работать, чтобы содержать свою мать, братьев и сестер в условиях голода и крайней нищеты. Ежедневный пример его способности сглаживать конфликты, переносить неприятности, улаживать проблемы, не теряя доброго расположения духа, свидетельствовал о том, что, в сущности, жизнь всего этого стоит.

Возможно, именно благодаря экстремальным условиям, в которых мне приходилось выживать, я воспитала в себе веру в то, что жизнь дает нам неограниченные возможности. Всегда находясь в напряжении, я воспринимала как нечто само собой разумеющееся ситуации, которые для многих могли показаться совершенно невыносимыми.

Я никогда не сомневалась, что смогу родить сама или что смогу без проблем кормить грудью. Я всегда была убеждена, что сдам экзамены, найду подходящую работу, любимого человека, построю более или менее здоровую семью, справлюсь с жизнью в незнакомом городе; что рядом будут люди, которые любят меня, даже если я с ними почти не знакома, а я буду любима и достойна любви.

У меня было стойкое, инстинктивное, физическое ощущение, что я имею право существовать и принимать активное участие в жизни, которая происходит здесь и сейчас.

Успехи и свершения, прошлые и будущие, для достижения которых нужно прикладывать усилия изо дня в день, как говорит Роберта, не являются чем-то самим собой разумеющимся. В ее истории присутствует фигура матери, которая говорила с ней, а также очень интересный образ отца как пример необычайной стойкости, в которой можно найти опору перед лицом трудностей. Становится понятно, что весь этот опыт, в значительной степени пережитый неосознанно, был приобретен благодаря поддержке, которую Роберта искала с упорством и решительностью и которую она получила.

Иными словами, умение искать поддержку в том, что нас окружает, как это делали Анна и Роберта, дает большие возможности. Умение добывать ресурсы для поиска ответов и решений в нашем реальном окружении или даже в мире собственных фантазий поможет проложить путь к новому дню и новому началу.

Детская книга «Приключения Пиноккио» – это история, которая подходит нам идеально. Очень оригинально, однако не отступая от классической модели повествования, автор рассказывает историю деревянной куклы, которая проходит через очень трудные испытания. У Пиноккио нет матери, но есть отец, который очень слаб здоровьем. На пути Пиноккио встречает Кота и Лису, Манджафоко, Фитиля и товарищей, которые втягивают его в ничегонеделание и пустое времяпрепровождение. Он попадает в Страну Развлечений, его проглатывает Кит, он противостоит коварной стихии моря, но в конце концов преодолевает все испытания, находит отца, заново выстраивает свою жизнь, учится, работает, и это приводит его к тому, что на последних страницах книги он освобождается от обличия куклы и становится настоящим живым мальчиком. Поистине превосходная метафора наших возможностей. Мой совет всем родителям: читать «Приключения Пиноккио» детям с пяти-шести лет. Это сказка, возможно, будет сопровождать ваших детей на протяжении всего их взросления; в любом возрасте она сообщает нам что-то новое и удивительное.

Мне очень нравятся еще две книги. Их авторы – общественные деятели, которые рассказали свою историю о том, как они успешно преодолели невзгоды своего детства. Одна из них – «Девочка без звезды»[16] Сильвии Веджетти Финци, знаменитого итальянского психолога.

Лишь тогда, когда детство давно прошло, человек может установить контакт с утраченной частью себя. Достаточно внезапной ассоциации, чтобы вспомнить большие и малые несправедливости, которые, все больше удаляясь во времени, становятся безвредными, потому что время течет, подобно воде, унося с собой осколки пережитых разочарований[17].

В возрасте семидесяти семи лет исследовательница, ученая и писательница решает напечатать историю своего детства. Девочка без звезды – это забытый, брошенный ребенок: мать рассталась с ней, чтобы спасти от расовых преследований, которые могла навлечь на нее еврейская фамилия Финци.

Родиться в 1938-м, в год принятия расовых законов, – не самое хорошее предзнаменование. Девочку отдали кормилице, а затем оставили на воспитание родственникам. Сильвия – ребенок, который вынужден скрывать свое имя, еще не понимая, что происходит. Она знала, что у нее есть биологическая мать, но никогда не общалась с ней. Брат уехал вместе с матерью, они отправились к отцу без нее, и она чувствовала себя брошенной и нежеланной.

В военные годы Сильвия видела, сколько вокруг нее страдает детей. Она нашла убежище в фантазиях, которые позволяли ей создать собственное спасительное восприятие мира.

Когда она снова встретилась с матерью, то почувствовала лишь отчуждение и, в детстве отвергнутая ею, отвергла ее в ответ.

Она чувствует, что это лишило ее идентичности, она больше не знает, кто она такая. Однако именно этот поворотный момент дал ей необходимый импульс для познания себя.

Задача Сильвии – восстановить свою идентичность, в полной мере обрести имя, переосмыслить собственные страдания и превратить их в ресурс для понимания других. Неслучайно как область деятельности она выбирает психологию и аналитический подход.

Она осознала, что, оставив ее, родители совершили акт любви, который освободил ее от принудительного ношения звезды Давида и от концентрационного лагеря, где она могла с высокой долей вероятности оказаться, как и многие другие мальчики и девочки.

Ее собственный опыт страдания помог ей понять и увидеть страдания других, превращая в сокровище то, что для окружающих выглядит безысходной ситуацией.

Опубликовав свою книгу, Сильвия Веджетти Финци укрепила свою ориентированность на мир детей и их проблемы, регулярно подчеркивая в интервью, что она именно детский специалист. Она добилась в жизни успеха благодаря, как она сама говорит в подзаголовке своей книги, способности почерпнуть скрытые ресурсы из детства для преодоления жизненных трудностей.

Под этой способностью подразумевается также возможность превратить трудности детства в перемены, в новое начало.

Вторая книга, которая меня поразила, «Мечты моего отца»[18], написана другим общественным деятелем, бывшим президентом Соединенных Штатов Бараком Обамой. В начале 1990-х гг., задолго до того, как оказаться в Белом доме, начинающий специалист в области прав человека Обама получил должность редактора Harvard Law Review, став первым афроамериканцем на этой должности в истории журнала. Затем, когда ему было чуть за тридцать, он получил от издательства предложение написать свою историю, рассказав, как темнокожий человек смог достичь подобных результатов. В итоге получилась очень необычная, я бы даже сказал, уникальная книга. Она представляет собой в каком-то смысле юношескую автобиографию, которую Барак Обама написал главным образом с целью узнать о происхождении своего отца. Будучи еще очень молодым человеком, тот приехал из Кении учиться в Соединенные Штаты, где встретил светлокожую девушку, будущую мать Барака. Когда сыну исполнилось два года, мужчина вернулся обратно в Африку, желая следовать своим идеалам и бороться за родную землю, фактически бросив жену и ребенка.

Взросление без отца создало серьезные трудности. Одним из самых больших камней преткновения для маленького мальчика, сына белой женщины и черного мужчины, было ощущение того, что он чужак: потому что он мулат и потому что вырос без отца.

И все же он справился.

О смерти матери он пишет: «Каждый день я вижу ее в своих дочерях, ее способность радоваться и непрестанно удивляться. Я не хочу говорить о своей скорби по поводу ее смерти. Я знаю, что она была самым добрым и щедрым человеком из всех, кого знал, и что лучшей частью себя я обязан только ей»[19].

Очевидно, что матери удалось подобрать нужные и действенные слова, которые помогли ее сыну преодолеть фазу бунтарства, характерную для подросткового возраста, и воспринять те ценности и принципы, которые прививались ему с детства в материнском доме.

Ощущение собственной инаковости стало вызовом, переросло в стремление к социальной справедливости по отношению к людям с другим цветом кожи, стало императивом, который привел Барака в политику трудиться во имя личной и коллективной свободы. В этом порыве заключены глубинные стремления обоих его родителей: приверженность отца к борьбе за справедливость и социальные изменения, а также склонности матери, выражающиеся в общительности, эмпатии и выстраивании взаимоотношений с людьми.

Потребность узнать о своих корнях по линии отца привела Барака Обаму к поиску другой половины семьи, и в этот момент круг замкнулся. Он обрел свое место в мире, примирился с пустотой, которая присутствовала в его жизни, узнал имена и облик мест и людей. Он нашел все необходимое, чтобы стать тем, кем он стал, несмотря на все сложности детства, включая переезд с Гавайских островов вместе с матерью, вышедшей замуж за индонезийского торговца, мусульманина; семья отправилась в Индонезию, где он посещал начальную школу. Эта перемена могла направить маленького Барака по совершенно иному пути, загнав его в тупик. Но вместо этого история принимает другой оборот, выстраиваясь в цепь событий, которые помогают нам еще раз убедиться в том, что дети, да и все мы, обладаем силой, позволяющей начать все сначала. Об этой силе я тоже рассказываю в своей книге.

Трудности детства, будь то травмы, болевые точки или нежелательные модели воспитания, представляют собой возможность, ресурс, и, распознав этот негативный опыт, мы можем проявить защитные реакции, то есть способности: отпустить ситуацию и освободиться, с одной стороны, а с другой – найти себя и начать все сначала. Однако следует помнить, что лечение детской травмы в корне отличается от работы с нежелательными моделями воспитания или, как в этой книге, с болевыми точками.

Дальше мы как раз займемся проработкой болевых точек, которые помогут запустить изменения и станут прекрасной возможностью для переосмысления и обучения.

Болевые точки бросают вызов нашему детству, помогая выявить лучшее в нас.

В первую очередь это происходит в конфликтах, то есть в ситуациях столкновения интересов, которые возникают и в повседневной жизни.

Мы способны придумать кое-что получше, чем просто жаловаться. Мы можем правильно воспользоваться болевыми точками, чтобы высвободить новые ресурсы.