Мои любимые триггеры: Что делать, когда вас задевают за живое

Неуловимая природа болевых точек

Наши болевые точки неуловимы по своей природе: они скрываются в закоулках воспоминаний о детстве, а во взрослой жизни проявляются как эмоции. Они то возникают, то исчезают. Бывает, что душевные раны обостряются в определенный период жизни, когда мы чувствуем особенную, необъяснимую связь с детством. И если в тридцать лет одни болевые точки проявляются через ощущение отверженности, то в пятьдесят другие заставят вас чувствовать одиночество, в основе которого лежит страх остаться одному. Может случиться так, что ваши близкие люди, будь то партнер, дети или родители, пока они рядом, увидят надлом в вашей душе и поведении, который вы сами не замечаете; это может выглядеть так, будто вы осознанно пытаетесь утаить свои слабости и недостатки.

Возникает страх и смешанные чувства: «Неужели я ненормальный, который трясется из-за всяких пустяков?», «Неужели я, пытаясь избежать любой критики, начала замыкаться в себе и прекращать общение?»

Вместо того чтобы попытаться понять ее происхождение, изучить причины, люди часто предпочитают неведение и, положившись на случай, так и не делают ничего, чтобы прояснить этот вопрос.

Вот уже не один год мы в своем Психопедагогическом центре применяем опросник, разработанный в результате длительного исследования проблем с конфликтной компетентностью[20], который позволяет выявить, какие трудности люди могут испытывать в конфликтных ситуациях, то есть в ситуациях, которые с полной уверенностью можно определить как конфликт. Когда по тем или иным соображениям я фиксирую наличие эмоциональной уязвимости, одни респонденты даже благодарят, как бы говоря: «Спасибо, хоть кто-то меня понимает». А в других случаях я сталкиваюсь с удивлением: «Серьезно? Вы уверены?» Человек как бы не желает признаться себе в этой уязвимости, саморазрушающей или агрессивной, которую удается выявить благодаря опроснику. Что лучше – осознавать собственную эмоциональную уязвимость или оставаться в неведении? Понимать свое эмоциональное состояние – это хорошо или плохо?

С помощью многих людей я всю жизнь пытался понять природу своих эмоций, эмоциональной нестабильности и слабостей. Чем глубже становилось мое понимание самого себя, тем больше я замечал, что мне становится лучше. Хуже всего мне было тогда, когда понять ничего не удавалось, когда я жил в состоянии беспокойства и возбуждения, испытывая обжигающие эмоции, которые, не находя выражения, постоянно причиняли мне боль.

Казалось, моя жизнь была не в моих собственных руках, а в руках «судьбы». Одна замечательная дзенская история хорошо иллюстрирует похожую ситуацию.

Для того чтобы определить свои болевые точки, скрытые и неуловимые, необходимо протискиваться через игольное ушко, разбирать ситуации, которые на первый взгляд кажутся разнородными между собой, но на самом деле между ними можно найти очень конкретную связь. Этот метод чем-то напоминает анализ сновидений, позволяющий проникнуть в бессознательное.

В ходе долгой работы я выявил три пути: слово, имя и фотография. В главе 3 я дам вам конкретный инструмент распознавания – круг болевой точки.

Работа, которой мы займемся сейчас, позволит нам освободиться от состояния эмоционального невежества, найти себя и не дать болевым точкам доминировать и управлять нашим поведением, развить способность самоанализа от зачаточного состояния до истинного владения собственными эмоциями.

Речь

Речь – это то, что отличает человека от остальных млекопитающих и от всех живых существ. Она помогает нам выстраивать отношения. Речь позволила нам доминировать на земле, освоить ее, установить неоспоримое первенство: мы стали теми, кто есть, потому что можем говорить друг с другом. В основных религиях мира именно на слово возлагается бремя и честь донести до паствы Откровение; с его же помощью доброй сотней способов излагаются основополагающие постулаты, доказывается божественное превосходство. Вспомним хотя бы Библию:

Так в Евангелии от Иоанна описывается начало сотворения мира.

Слово – это наша жизнь. В то же время именно потому, что слово обладает такой мощью, оно может приносить вред и даже ранить. Не стану останавливаться на этой проблеме, весьма актуальной на сегодняшний день, вместо этого предлагаю вот что: я оставлю в книге место, чтобы вы могли записать фразу, которая больше всего ранит и раздражает вас, когда вы слышите ее в свой адрес.

Получилось? Надеюсь, каждому удалось вспомнить такую фразу; это позволяет понять, что раздражение и смятение, вызванные на первый взгляд пустячным замечанием, не исключительно ваша проблема – такое случается со всеми.

Неприятные слова, которые мы слышим в свой адрес, – это часть повседневной жизни, и я говорю не просто о балагане, устраиваемом в ходе политических дебатов, или о перепалке в баре.

Вы можете рассердиться, обидеться, замкнуться и замолчать, но независимо от реакции вы чувствуете боль. Вам больно, потому что вы, возможно, не готовы принять и хладнокровно выдержать этот удар.

Такие фразы могут казаться совершенно невинными: «Как это похоже на тебя!» Они отличаются от обычного оскорбления тем, что большинство людей может на них не обратить никакого внимания. Но не вы. От этих слов вас будто пронзает током, они задевают вас за живое. Проблема заключается вот в чем:

беспокоит только вас, имеет отношение исключительно к вам, она родом именно из вашего детства, из того единственного детства, которое у вас было, из опыта – только вашего, – который привел вас в существующую ситуацию. Этот опыт пережили только вы, его нельзя разделить ни с кем, потому что ни у кого не было того же самого прошлого, из которого вы вынесли фразы, причиняющие эти болезненные ощущения.

Я предлагаю вам спросить у четырех или пяти знакомых, как бы они отреагировали на «вашу» фразу: они не выносят ее, как и вы? Или испытывают слабое раздражение? А может, она и вовсе их никак не задевает? Такое упражнение можно проделать и в университетской аудитории; в результате студенты разделятся на несколько групп. На таких примерах заметно, что каждый человек обладает неповторимым набором индивидуальных особенностей: каждая из подобных фраз оказывается частью багажа личного опыта отдельного человека, а не всего человечества.

Лучана рассказала, что именно эти слова выбивают ее из равновесия, загоняют в угол, ей становится не по себе, и она впадает в состояние экзистенциальной прострации, из которого не может выбраться.

А ведь выглядит все, кажется, вполне невинно и безобидно, просто комментарий…

Именно простота и непосредственность этой фразы раздражают Лучану, заставляя воспринимать свое нежелание выполнять поручение как нечто неподобающее, неуместное и неправильное. Это дает о себе знать болевая точка, прячущаяся где-то далеко в детстве.

Они вызывают отклик именно в ее душе, тогда как реакция другого человека на те же самые слова будет совсем иной.

Каждого из нас задевают определенные фразы, потому что они связаны с нашим опытом и незаживающими ранами нашего детства. Личные, субъективные и уникальные переживания невозможно в полной мере разделить с другими людьми, найти в них сопереживание, это глубоко личный эмоциональный опыт.

Есть основания утверждать, что некоторые фразы вызывают раздражение у многих, а болезненная реакция на другие очень индивидуальна.

Однажды во время семинара я спросил Микелу, какая у нее «опасная» фраза. И услышал такую историю:

Это и в самом деле очень своеобразное чувство, понять которое другим сложно. Я спросил ее, смогла ли она определить его причину.

Микела вспомнила, что ей приходилось быть маленькой помимо собственной воли: она появилась на свет поздно, и родители хотели в полной мере насладиться своим статусом:

Она чувствовала, что хочет помочь взрослым насладиться этими особенными моментами, не разрушая их ожиданий, радости и восторга, оттого что у них есть маленькая дочурка.

Сегодня Микела несет бремя этой ситуации. Она хочет избавиться от него, но оно будто запечатлелось на ней в виде этой неувядающей юности, которая, кажется, возвращает ее в годы далекого детства.

Я не знаю, отчего именно, но у меня такое ощущение, что это не единственная фраза, которая беспокоит Микелу. Должно быть что-то еще. И действительно:

Мне эти формулировки кажутся максимально нейтральными, но для Микелы они имеют совершенно другое наполнение.

А теперь перечитайте фразу, которую записали ранее, и ответьте на следующие вопросы:

Слова, которые причиняют нам боль, хотя и относятся к далеким воспоминаниям, дают подсказку, а значит, и возможность распознать болевую точку, активация которой провоцирует такую острую реакцию. Постепенно мы восстанавливаем путь, которым пришли в эту точку. Глядя в зеркало заднего вида, мы начинаем замечать не только заторы, но и возможность совершить долгожданный обгон.

Имя

Обширнейшее влияние болевых точек, возникающих в процессе взросления и воспитании, может распространяться и на наше имя. Фактически, когда родители дают сыну или дочери имя, они тем самым выполняют одну из самых первых воспитательных функций. Фамилия содержит информацию об истории человека и его предков, в то время как имя – непосредственный результат свободного выбора родителей или следования традициям семьи.

«Представляясь по фамилии, мы мысленно связываем себя со своими предками. Когда меня называют Джимом, я – Джим и всё, без всяких других особенностей», – говорит известный психоаналитик Джеймс Хиллман[26].

Чтобы дать вам стимул к работе в этой плоскости, которая вызывает сильный резонанс и таит в себе много возможностей и разгадок, я начну первым.

Имя Даниэле появилось по желанию матери, которая имела гораздо больший вес в моей жизни, чем отец.

За каждым именем стоит чье-то желание, о чем нам и говорят следующие истории.

Однако Серафина добавляет:

Болевая точка, которая здесь проявляет себя, – это страх не соответствовать масштабу, не соответствовать настолько значимому имени. В итоге необходимость гнаться за почти недостижимым идеалом порождает ощущение несвободы.

В рассказе Элизабетты отчетливо доминирует фигура отца, чей сон обеспечивает полную преемственность по отцовской линии. Хотя имя, которое он выбирал, соответствует моде того времени, на первый план выступает ассоциация с королевской семьей, которую отец хочет передать дочери. Однако, на мой взгляд, здесь доминирует его убеждение в глубокой символической связи имени дочери с ним самим и его предками.

Из первых трех рассказов становится ясно, что на выбор имени влияют самые разнообразные мотивы.

Несколько десятилетий назад наиболее распространенной практикой была традиция имянаречения в рамках семейной родословной. Выбор имен был четко регламентирован: первенцу мужского пола давалось имя деда по отцовской линии, первенцу женского пола – бабушки по отцовской линии; следующих детей называли в честь дедушки и бабушки по материнской линии. Эта традиция глубоко связана с устоями патриархального общества.

Если запас имен внутри семьи исчерпывался, было принято ориентироваться на григорианский календарь, то есть на день памяти святого (в связи с этой практикой встречаются довольно эксцентричные имена, например Базилио, Приск, Публий, Леония).

В XX в. в результате движений за права детей эту традицию стали соблюдать все реже: подчеркивалась необходимость выбирать имена не по некой схеме, а свободно, это и привело к заключению, что имя – это проявление глубокого уважения к новорожденному, а не просто элемент генеалогической или культурно-антропологической маркировки. Произошла настоящая революция, которая привела к практике выбора совершенно иных имен, в том числе идеологического характера. Уже в годы фашистской диктатуры в Италии многих детей называли Бенито в честь Муссолини или Итало и Италия в знак преданности отечеству, а в среде сторонников коммунистического движения, особенно в 1950-х гг., девочек часто называли Надя, Татьяна или другими именами славянского происхождения, тем самым подчеркивая приверженность определенным взглядам.

Начиная с 1960-х гг. стали популярны имена знаменитостей из мира шоу-бизнеса и спорта. Например, моя знакомая итальянка по имени Наташа рассказывала, что ее русское имя связано не с историей и политикой, а с забытым всеми телесериалом, который был очень популярен в 1970-х гг. Неслучайно и то, что двоюродного брата Наташи, который старше ее на несколько месяцев, назвали Дмитрием, в честь главного героя того же сериала.

Однако и в придуманных именах никогда не было недостатка: одну мою тетю звали Альбина, а бабушку по материнской линии – Изолетта, о ней я расскажу немного позже; их имена отражали веяния того времени.

В отличие от истории Элизабетты, где заметно преобладает роль отца, в истории Сильвии, нашей следующей рассказчицы, доминирует фигура матери:

А вот история еще одной Сильвии:

Следующий рассказчик, Марчелло, своим именем обязан глубокой дружбе, родившейся в стенах больницы:

Случай Марчелло очень интересен, потому что имя связывает его с пространством чужой дружбы, которая задает определенную планку, своеобразные стандарты и становится как бы родимым пятном. Может ли статься, что эта связь оставила отпечаток в жизни Марчелло, стала его болевой точкой, сделав его зависимым от его собственных друзей? Об этом он не говорит, но вопрос этот, конечно, не может не возникнуть.

Выбор имени новорожденного ребенка братьями или сестрами, а не родителями – достаточно недавняя практика, зачастую осложненная обстоятельствами, которые влекут за собой разнообразные последствия. Следующая рассказчица, Лилли, говорит именно об этом:

Лилли воспринимает свое имя как легкомысленное, мультяшное. Разве можно воспринимать всерьез человека с таким именем? Велика вероятность, что Лилли заставит себя быть чрезмерно серьезной, чтобы компенсировать несолидность собственного имени.

В потаенных лабиринтах наших решений скрывается немало болевых точек. Как они возникают? Если мы хотим выяснить это, остается лишь вступить в диалог со своим именем, найти наилучший способ наполнить его смыслом и жить с ним.

Вот какую интересную историю поведала мне следующая рассказчица – Антонелла:

Антонелла сама поняла, в чем проблема: страх матери, что дочь будет похожа на бабушку, заставил ее воспитывать Антонеллу довольно сурово, сдержанно и строго, вынуждая ее быть «хорошей девочкой» – сама по себе судьба не слишком благоприятная, так как ребенок оказывается вынужден потворствовать желаниям родителей, в том числе неосознанным. Антонелла очень точно описывает эту ситуацию, и именно в этой четкости изложения скрыт потенциал значительных перемен.

Анализ Лауры отличается ясностью и проницательностью:

Помимо болевой точки, имя Лауры несет в себе семейный конфликт. И Лаура его идентифицирует:

Данное человеку имя, с одной стороны, заслуживает всяческого внимания, с другой – именно из-за своей значимости оно иногда скрывает семейные секреты. Несмотря на неизбежный ореол таинственности, эти конфликты проявляются как болевые точки и их можно проанализировать и проработать.

Фотография

Очередной след на нашем пути разительно отличается от двух предыдущих. Если слово или фраза, обращенные ко мне, вызывают раздражение, то обычно это абсолютно субъективное чувство, которое испытываю только я. Имя было дано мне другими людьми: родителями, семьей, взрослыми, которые заботились обо мне, и историю об этом я узнал из чужих уст.

Однако с помощью детской фотографии из плоскости субъективного восприятия и переданного воспоминания мы попадаем в плоскость истории. В наших руках и перед нашими глазами оказывается настоящая историческая находка, которая становится осязаемой, однозначной привязкой к реальности: это я в таком-то году в таком-то месте.

■ Это я в шесть лет на свадьбе дяди. Меня посадили на столик, чтобы я прочитал стихотворение, как было тогда принято.

■ Это я бегу по пляжу с мамой.

■ Это я дома, позирую для рождественской фотографии, сидя на диване.

А ведь за этими, казалось бы, простыми в своей каноничности снимками скрывается целый мир: тут и отмечание Рождества, и вечеринка по случаю дня рождения, и праздник в школе, и отношения между родителями и между родственниками, и иерархия в семье. Проекции и ожидания, связанные с моим вероятным будущим. Почему у меня так много снимков, где я играю в футбол или занимаюсь другими видами спорта? Возможно, потому что тогда было принято делать именно такие снимки? Или потому, что все это происходило в праздники? За кадрами скрывались ожидания моих родителей, возможно, одни у моего отца и совершенно другие у матери.

Бывает, что обнаружение фотографии позволяет создать настоящий шедевр.

Французская писательница Анни Эрно начинает свою книгу под названием «Другая дочь»[28] (пожалуй, это самая искренняя и трогательная из ее книг) именно с описания фотографии. Книга Эрно – своего рода послание сестренке, которую она никогда не видела, потому что та умерла до ее рождения: «Это […] овальная фотография оттенка сепии, наклеенная на пожелтевшую картонную обложку какой-то книжечки. На фотографии изображен младенец, сидящий на вышитых подушках, положенных друг на друга, его фигура занимает собой три четверти снимка. На ребенке расшитая распашонка, завязанная широким шнурком, с бантом за плечом, похожим на большой цветок или крылья огромной бабочки. Худенький, длинноногий младенец; его вытянутые ноги касаются столешницы. На округлый лоб спадает завиток темных волос, ребенок таращит глаза с почти гипнотическим напряжением. Кажется, что он шевелит руками, широко раскинутыми, как у куклы […] когда я была маленькой, то думала, что на снимке запечатлена я… Но это не я, это – ты».

Сравнивая фотографию сестры со своей («[Б]ыла еще одна фотография младенца, лежащего на том же столе, темные волосы расчесаны так же, но на ней я была пухленькой, с широко открытыми глазами на круглом личике…»), Анни Эрно раскрыла тайну, о которой ей никто никогда не рассказывал и которую она украдкой подслушала в десять лет в разговоре матери с соседкой. Это был секрет, о котором они с матерью никогда не говорили. Этот нераскрытый секрет сопровождал жизнь Анни как дочери, как женщины, как матери, как писательницы вплоть до того момента, когда в возрасте шестидесяти лет она решила доверить его нам, читателям, в этом чрезвычайно эмоциональном тексте. «Другая дочь», о которой говорится в названии книги, – это сама Анни, которая уехала далеко от родных, решив, что не хочет быть похоронена вместе с тремя другими членами семьи на фамильном кладбище в Нормандии.

Большинство из нас хранит альбом с детскими фотографиями. Правда, у некоторых совсем мало снимков и на них могут быть запечатлены очень далекие места и малознакомые интерьеры, например родной дом, находящийся за тысячу километров; а иногда это могут быть фотографии в коробке, которую никто никогда не открывает.

Я отношусь к большинству и, работая над этой главой, взял с книжной полки свой детский фотоальбом, который с большой любовью собирала мама. Это белый, богато украшенный вышивкой альбом конца 1950-х гг. На обложке – Тайная вечеря с фигурой Христа в центре и апостолами вокруг него, словно мама хотела приписать этому альбому почти сакральное значение. Честно говоря, я только сейчас заметил это священное изображение в центре альбома, в котором мама собрала все самые ценные фотографии и который подарила мне примерно за десять лет до смерти. Она очень ревностно относилась к этому альбому, в отличие от отца. Ответственной за сохранение семейной иконографии определенно была она.

Я открыл страницу со снимком, где мне два года: я позирую в студии, держа в руках искусственную птичку. На другом кадре я в той же фотостудии, весь в белом и выгляжу исключительно элегантно. В альбоме есть и более привычные фотографии: я с мамой в огороде рядом с домом, я в возрасте одиннадцати лет с матерью и отцом в кофейне, которой они управляли.

Я предлагаю вам игру: выберите из своих детских снимков один, который вы считаете значимым. Я тоже это сделаю.

Сила фотографии, даже самой нейтральной, заключается в том, что

Фотография помогает восстановить детали прошлого, которые мы не можем узнать иным способом, особенно это касается первых годов жизни. Они помогают ярче и четче увидеть болевые точки. Эта моя детская фотография – очень ценная находка.

Согласно научным исследованиям, по целому ряду причин, изученных нейробиологами, в первые три-четыре года жизни невозможно сохранить в памяти все события. А фотография может помочь нам что-то внезапно вспомнить.

Последний вопрос наиболее важен: какие болевые точки активирует ваша фотография? Чтобы побудить вас выполнить это упражнение, хочу рассказать о встрече с Лаурой, на которой я задавал как раз эти вопросы. Надеюсь, наша беседа вдохновит вас. Мне кажется, что история Лауры очень поучительна.

Д. Н.: Эта информация уже дает некое представление о ситуации: ваши детские фотографии до сих пор находятся в доме родителей. Следовательно, вы должны были приложить усилия, чтобы поехать и забрать их. Вы взяли только этот снимок или целый альбом?

Л.: Нет, в итоге я выбрала два или три фото.

Д. Н.: Насколько я понимаю, это вызвало некоторое сопротивление со стороны ваших родителей?

Л.: Да, так и было.

Д. Н.: Кто с вами на фото и какую роль он играет в вашей жизни?

Л.: Это мой отец, он защищает меня от опасностей этого мира.

Д. Н.: Вы положили свою руку на его плечо – это знак обладания и лидерства.

Л.: Да, это отчасти потому, что отец, несмотря на роль защитника, был в то время очень тревожным и ранимым. Со временем это изменилось, сейчас ему восемьдесят один год, но тогда он был таким. Если отец видел кровь, он тут же падал в обморок, а в определенных ситуациях оказывался очень подверженным стороннему влиянию. Рука на плече выражает мою поддержку.

Д. Н.: Значит, вы пытались в каком-то смысле опекать своего отца?

Л.: Наверное, да. Возможно, я чувствовала его тревогу. Он всегда боялся, что со мной что-то случится, мало что мне позволял, переживал из-за всего, поэтому-то я и приняла на себя опекающую роль в отношении отца.

Д. Н.: В каком году это было снято?

Л.: Учитывая, что я родилась в 1969 г., это примерно 1975–1976 гг.

Д. Н.: Вызывают ли какие-то воспоминания предметы, присутствующие на снимке?

Л.: Единственное, что привлекает мое внимание, это легкая хлопковая футболка: она ассоциируется у меня с тем временем, когда я была маленькой, очень живой и энергичной. Я тогда начала заниматься гимнастикой, и моменты, когда я стою неподвижно и никуда не бегу, были очень редки, в том числе на фотографии. Эти штаны я тоже помню: их можно было пачкать и делать в них все что угодно, потому что они были повседневными.

Д. Н.: Какие эмоции вы испытываете, глядя на эту фотографию?

Л.: Она вызывает у меня положительные эмоции, я переношусь в то беззаботное время. В кемпинге у озера я чувствовала себя совершенно свободно. Там не было серьезных опасностей, поэтому нам позволяли немного расслабиться. Для меня эта фотография ассоциируется с полным погружением в природу, с беззаботной жизнью, со свободой действий и дружбой с другими детьми. И, конечно, с временной свободой от родительского контроля.

Д. Н.: Как бы вы назвали эту положительную эмоцию?

Л.: Беззаботность, определенно. Откровенно говоря, это чувство для меня редкость. Не то чтобы все было мрачно, но у меня нет детских воспоминаний о беззаботной жизни. Но этот кадр пробуждает во мне именно чувство беззаботности.

Д. Н.: Кто и почему сделал это фото?

Л.: Почти наверняка снимал мой дядя, брат отца. У него тоже был трейлер на озере, он всегда приезжал в этот кемпинг, а еще ему нравилось фотографировать. Могу предположить, что в тот момент у него в руках был фотоаппарат, и… вот озеро, бурное и неспокойное, вот прекрасный солнечный день… и, видимо, ему захотелось сделать несколько снимков, что-то оригинальное… озеро на фоне, мы на переднем плане. Воображаю, как он предвкушает красивый кадр: «Я запечатлю этот пейзаж с братом и племянницей на переднем плане, которые только украсят его собой».

Д. Н.: Что хотел оставить после себя тот, кто сделал этот снимок?

Л.: Я думаю, он хотел запечатлеть момент гармонии природы и двух людей, на лицах которых написана радость и безмятежность. Запечатлеть момент, который разделили мы с отцом. Это не какое-то особое событие, это мгновение, вырванное из повседневной летней жизни.

Д. Н.: Что бы вам хотелось поменять в этой фотографии сегодня?

Л.: Позу отца… Единственное, что кольнуло меня при взгляде на эту фотографию, – это рука отца, которая не обнимает меня. Он не обнимает меня как ребенка.

Д. Н.: Скрываются ли на этой фотографии болевые точки? Какие? Ощущаете ли вы их сегодня? Одной из них может быть, что отец недостаточно тепло приобнял вас, вы уже озвучили это.

Л.: Да, хотя, как ни парадоксально, проблема отца заключалась в обратном – в том, чтобы отпустить меня… он всегда боялся, что со мной что-нибудь случится. В общем, отец был очень тревожным родителем. Я помню, как однажды вечером на озере я свернула не на ту тропинку и немного заблудилась, родители не знали, где я… меня искали минут 15–20, и отец чуть не сошел с ума за это время. Воздух был пропитан напряжением и постоянным чувством опасности. А я была очень пугливой и замкнутой.

На самом деле, думая о болевых точках, я всегда связывала их с матерью, с динамикой именно наших с ней отношений. Начав анализировать фотографию с отцом, я открыла для себя потайные двери, на которые раньше не обращала внимания.

Спасибо, Лаура, что поделились со мной и читателями рассказом о встрече с этой фотографией, которая позволила пересмотреть детали ситуации и углубить осознанность.

Теперь я хочу познакомить вас с другими историями, которые я черпаю, как всегда, из бесед.

Симона, следующая рассказчица, показала мне очень необычную фотографию, на которой ей четыре месяца.

В таком возрасте мы ожидаем увидеть ребенка с мамой. Первый год жизни является для нас основополагающим, именно в это время формируется первичная привязанность и базовое доверие к миру – основа нашего существования. Это решающий период для благополучного взросления. Симона же из всех детских фотографий выбирает снимок с бабушкой, что пробуждает во мне большое любопытство.

Вот как Симона объясняет свой выбор:

Симона предполагает, что на этой фотографии бабушка ругает ее брата двух с половиной лет, защищая малышку. Точной причины она не знает. Несмотря на строгое выражение лица женщины, Симона видит в нем любовь и заботу, которые всегда чувствовала по отношению к себе. Она добавляет:

В определенный момент рассказа Симона словно вспыхивает:

Попробуем резюмировать историю Симоны: перед нами памятная фотография того этапа жизни, о котором не остается воспоминаний. Неожиданно детский снимок восполняет часть истории, предоставляя информацию о том, как сложить кусочки, восстановить пазл и оправдать мать, которой следовало бы дарить внимание новорожденной, а не сосредотачиваться исключительно на первенце.

Во время вебинара по теме болевых точек Сильвия показала мне фотографию, о которой хотела рассказать. На первый взгляд она кажется очень необычной.

На фото Сильвия тянется навстречу матери, она хочет, чтобы та ее заметила и обняла. Она хочет быть ее ребенком. И у нее получается.

Карлотта – известная итальянская актриса. Она попросила меня проанализировать вместе с ней школьную фотографию ее класса[30]. Снимок сделан, когда Карлотте было семь лет и она училась в третьем классе. Мне сразу бросается в глаза, что на фото нет учителя, для снимка позируют только одиннадцать детей. Карлотта начинает рассказ:

Карлотта рассказала мне о многочисленных интригах, которые скрывает эта фотография: о зависти и ревности, о девочках, которые соревновались между собой и дружили против других девочек, о мальчиках-хвастунах, которые пытались выделиться перед учителями. Оказалось, что все соперничали со всеми: мальчики с девочками; были девочки, которые хотели, чтобы с ними дружили, но у них ничего не получалось; были мальчики, которые из кожи вон лезли, чтобы понравиться или, наоборот, не понравиться…

Я предложил порассуждать над тем, что на фотографии нет взрослых. Кажется, что эти дети сами по себе. Карлотта подтвердила мою догадку:

Я позволил себе заметить, что меня впечатляет сила и энергия детей, которые пускают в ход все, что у них есть, идут на хитрость, чтобы попытаться переключить раздражение родителей и перенаправить его на что-то более интересное – например, на дочь, которая разыгрывает перед ними сценку. Однако есть и другая сторона медали: чувство, что тебя все покинули и нужно постоянно справляться в одиночку с этой ситуацией, полагаясь только на свои силы. Приведу одну из заключительных фраз Карлотты:

Завершая беседу, я отметил, что, с одной стороны, выживание в одиночку заставляет нас задействовать все свои ресурсы, но, с другой стороны, всегда оставляет внутри ощущение неуверенности, неопределенности, хрупкости. В воздухе словно повисает вопрос: «Есть ли кто-то по ту сторону снимка или мы одни?» Поразительно, как от общей фотографии класса без учителя мы пришли к более глубокой метафоре. В ней заключен смысл нашего существования, именно она позволила Карлотте не только справиться в одиночку со всеми невзгодами, но и находить поддержку каждый день – в работе и личной жизни, заново вспоминая о важности и ценности других людей.

Я изучал эти фотографии в контексте поиска болевых точек, и у меня нет сомнений, что их можно использовать для работы с проблемами иного рода. Я рассказываю в своей книге о детских снимках, желая дать моим читателям возможность получить больше информации, помочь им стать хозяевами своего прошлого и идти вперед по жизни легко и свободно.

Надеюсь, что, рассматривая свою фотографию, вы смогли что-то для себя открыть. Однако добавлю: если у вас ничего не получилось, это только начало, ведь с ходу выявить новые связи не всегда возможно.

В главе 3 мы будем осваивать очень специфический инструмент. Велика вероятность, что вы сможете выявить свои болевые точки; это поможет вам воплотить в жизнь по-настоящему масштабные личностные изменения.