Мои любимые триггеры: Что делать, когда вас задевают за живое

Непредсказуемость в конфликтах: Горки американские или русские?

Чтобы избежать бесконечного повторения одних и тех же сценариев и не превратиться в хомячка, бегущего в колесе, необходимо научиться управлять конфликтной ситуацией, а именно справляться с поведенческими, коммуникативными и организационными сложностями. Весь сложный мир взаимоотношений лежит в неизведанной и непредсказуемой плоскости, где все идет не так, как вы планировали, и не совпадает с вашими ожиданиями. Ситуации могут быть самыми разными. Например: вы, конечно же, не ожидали, что вашего ребенка исключат из школы. Как вы поступите летом? Возьмете его на каникулах в кругосветное путешествие или найдете для него что-то более конструктивное, учитывая его «достижения», которые для любой семьи стали бы неприятным сюрпризом? Или, например, на работе за соседний стол сажают коллегу, из-за которой вы ушли из компании, где работали до этого. А теперь она снова оказывается рядом – именно в том офисе, куда вы устроились. Вы пытаетесь обсудить это с менеджером, объясняете, что у вас были проблемы с этим человеком, но в ответ слышите: «Да ладно, дай ей второй шанс». И вот уже вы не спите ночами, думая, что на следующий день придется иметь дело с человеком, из-за которого у вас уже возникали серьезные трудности.

Я помню забавный случай во время серии семинаров в России, на которые меня пригласили монтессори-педагоги. Затронув тему детских ссор и непредсказуемой природы конфликтов, я сказал: «Это чем-то напоминает русские горки: никогда не знаешь, что произойдет в следующую секунду». Одна учительница решительно перебила меня: «А мы говорим "американские горки"!» На минуту я потерял дар речи: русские ли горки или американские – это всего лишь две точки зрения на явление действительности, которое можно рассматривать с самых разных ракурсов.

Возникало ли у вас когда-нибудь ощущение, что вы сказали лишнее? Возможно, вам знакомы моменты, когда слова вылетают сами собой, как будто связь между мозгом и языком пропала? Скажем, вы наверняка могли говорить лучшей подруге: «Да, ты и правда выбрала не ту работу», «Да, он тебе совсем не пара», «Да, действительно, у тебя всегда были проблемы с семьей». Вы как бы подтверждали ее собственные высказывания, которые она озвучила минуту назад. И тут между вами внезапно вырастает стена и подруга переспрашивает: «Что? Неужели ты действительно считаешь, что моя семья – причина всех проблем? Что моя семья какая-то неправильная, дефективная? Ты действительно так думаешь?» В этот момент вы чувствуете, что загнаны в угол, и отвечаете: «Послушай, я просто хотела согласиться с тобой, сказать, что ты права», – но она сопротивляется: «С чем согласиться? В чем я права? Это ты хотела сказать. Давай, говори уже. Ты давно хотела это сделать…» Вы на грани эмоционального срыва, потому что не ожидали такой реакции. По сути, либо вы неправильно поняли, либо у подруги случилось временное помутнение рассудка. Вы не просто в замешательстве, вы чувствуете беспомощность. «Что я сделала не так? – думаете вы. – Я ведь просто хотела с ней согласиться, мы всегда были так дружны. В чем же дело?» Вы осознаете, что спровоцировало эту внезапную реакцию что-то из сказанного вами. Итог – проблемы в отношениях с лучшей подругой. Что теперь будет? Что делать можно, а чего не следует?

Как действовать в подобных ситуациях, чтобы это не привело к окончательному разрыву? Как развивать конфликтную компетентность в моменты, когда кажется, что мы на пределе своих коммуникативных возможностей?

Время от времени я встречаю людей, которые утверждают, что у них не бывает конфликтов. У меня складывается впечатление, что это симптом гораздо более серьезной проблемы.

Мы можем называть их сотней разных способов, но на самом деле это несоответствие между нашими ожиданиями и тем, что происходит в действительности. Не всегда все будет идти гладко.

Что нам делать с трудностями в отношениях, с тем, что мы называем конфликтами? Как они разрешаются в нашей жизни? Считаем ли мы конфликт досадной неприятностью, от которой пытаемся поскорее избавиться, вернув прежнюю гармонию? Широко распространенное мнение, особенно в средствах массовой информации, заставляет нас воспринимать конфликт как настоящую войну, хотя это не война и не насилие, а всего лишь один из этапов жизни и отношений. Подход, который я предлагаю и о котором всегда говорю на своих курсах, заключается в том, чтобы использовать эти трудные ситуации в отношениях как возможность исцеления. Можно ли исцелиться с помощью конфликта? Мой ответ – несомненно, да.

Исцеление конфликтом

Дети, которые растут в конфликтном социуме, – наиболее яркий тому пример. Требование некоторых родителей, чтобы их дети не ссорились, – это признак нездоровой и, я бы сказал, репрессивной политики внутри семьи. Конечно, детям можно пригрозить: «Даже не думайте ссориться. Не надо. Вы не знаете, куда это может вас завести». В школе мы наблюдаем нечто похожее: «Если вы вдруг поссорились или считаете, что кто-то хочет с вами поругаться, немедленно сообщите об этом учительнице». Но это просто не работает. Мысли детей, особенно в возрасте от трех до шести лет, еще очень сильно заняты проблемой самоутверждения. Общение со сверстниками преследует эволюционные цели: с одной стороны, оно позволяет оценить свою собственную силу и решительность, а с другой – благодаря общению мы можем понять, что само по себе присутствие в нашей жизни других устанавливает определенные ограничения; кроме того, эти ограничения становятся источником фрустрации, которая позднее приобретает символическую окрашенность. В возрасте от трех до шести лет необходимость в присутствии других детей – это решающий фактор, который позволяет развивать ряд базовых функций для последующего взросления[32].

Уголок конфликтов, также используемый в рамках моего метода конструктивного конфликта, описанного в книге «Он первый начал!», – это замечательный инструмент урегулирования разногласий. Детям предоставляется специальное место, где они могут обсудить друг с другом причины, из-за которых возникла ссора, и вместе прийти к соглашению. Взрослый играет роль посредника, призванного облегчить взаимодействие между участниками спора, помогая каждому выразить свою точку зрения. Он не становится судьей или арбитром, как в боксерском поединке. Эффективность уголка для конфликта подтверждается тем, что в дальнейшем дети сами задействуют его при необходимости решить какую-то проблему[33].

Представленная ниже таблица описывает, какие социальные навыки развиваются у детей благодаря использованию метода конструктивного конфликта.

Очевидно, что изоляция на этом этапе жизни может особенно негативно повлиять на ход взросления.

Не говорите детям: «Война – это что-то вроде ваших ссор»

В последние несколько десятилетий для описания событий, влекущих за собой многочисленные трагические смерти, разрушения и насилие, во всем мире используют термин «конфликт» вместо более честного слова «война»[34]. Некоторые из подобных войн могут даже не быть объявленными, что, впрочем, не мешает им отличаться особой жестокостью.

Мне вспоминается заголовок статьи: «За два года конфликта в Сирии убито более ста тысяч мирных жителей». Такая подмена понятий таит в себе нечто тревожное, создает мощный эмоциональный блок. Идея применять к этим катастрофическим событиям тот же термин, что мы употребляем для описания разногласий с партнером, который предлагает отправиться в отпуск туда, куда мы не хотим, или с детьми-подростками, которые слишком много играют в PlayStation, или с соседом, который решил покосить траву в 7 утра в субботу, или с другом, который не пригласил на важное событие, совершенно возмутительна; вот лишнее доказательство того, что преобладающие в социуме формулировки имеют мало общего с реальностью. Люди все чаще прибегают в речи к преувеличениям, передергиваниям, двусмысленностям, а то и откровенно человеконенавистнической негативистской лексике.

Термин «конфликт» происходит от латинского слова, которое означает «страдать совместно» и содержит латинский префикс cum-, который образовал такие слова, как comunicazione, compagnia, coinvolgimento, contatto, comunità, convegno, а также complicazione[35]. Как можно обозначать этим словом многообразие чудовищных проявлений жестокости и подлости? Я не призываю стремиться к идеальной точности в выборе слов – лишь к тому, чтобы избежать подмены понятий, которая влияет на общественное сознание. Однако необходимо различать то, что действительно различно. Одно дело – война, чудовищная катастрофа, которую мы видим на снимках в СМИ, катастрофа, которую лично я имел возможность увидеть в Косово сразу после вторжения Сербии на территорию этой крошечной страны, и совсем другое – разногласия, которые у вас могут возникнуть с бариста, приготовившим капучино не совсем по-итальянски, или с четырнадцатилетним сыном, который в 11 часов вечера еще не готов к завтрашней контрольной, или с парикмахером, к которому вы заранее записались, а он говорит, что никакой записи на ваше имя нет…

В высшей степени абсурдно говорить детям: «Знаешь, что такое война? Война – это что-то вроде твоих ссор с друзьями». Ребенок не может чувствовать такую ненависть к другому, чтобы захотеть убить, как это происходит на войне. Друзья ему не враги – они его товарищи по играм, с которыми у него возник конфликт. Это совершенно иной мир, и мы вскоре это увидим.

Итак, давайте попробуем освободить язык от безумия войны, от насилия и вернемся к реальности, которую предлагает нам повседневная жизнь. К сожалению, оказывается, что работать над проблемой конфликтов между детьми гораздо проще, чем над вопросом о семантических различиях слов «конфликт» и «война» у взрослых.

Использование слов «конфликт», «насилие» и «война» как синонимов порождает тревогу. Сигнал о насилии направляется в зону нашего мозга, отвечающую за выживание, а о конфликте, в свою очередь, – в зону, которая отвечает за поддержание отношений с людьми. Если происходит путаница, возникает риск, что сигнал о конфликте попадет в отдел мозга, регулирующий вопросы выживания. Как говорит нейробиолог, лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине Рита Леви-Монтальчини, в ситуации насилия в определенный момент активируется наиболее древняя и примитивная часть мозга, которая находится в самом глубоком слое и обеспечивает реакцию выживания. В начале работы над конфликтами между детьми мы услышали от одной учительницы: «Если мы не вмешаемся, они поубивают друг друга! Они кусаются! Они уши друг другу пооткусывают!» Эта идея немыслима, но вполне объяснима: когда налицо путаница смыслов, простая детская ссора будет вызывать у нас такую же тревогу, как и ситуация реального насилия.

Задание, с которым вы точно справитесь

Я предлагаю небольшое задание на восприятие. И хотя под него не подведена научная база, оно помогает немного лучше понять некоторые фрагменты книги.

Итак, какое из этих четырех изображений вызывает у вас самую сильную тревогу и дискомфорт?

Я не хочу никоим образом влиять на ваш выбор, однако скажу, что у меня на консультации люди чаще выбирают изображения с кричащими друг на друга мужчинами и с разъяренным автомобилистом: эти ситуации гораздо ближе нам, чем атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки.

Из истории мы имеем общее представление об окопах Первой мировой войны (40 млн смертей за три года) и о взрыве атомной бомбы (более 200 000 человек погибло за считаные мгновения). Это жуткие кадры, но кажется, будто ничего не происходит: солдаты неподвижны, ядерный гриб кажется безобидным. Смотря же на двух спорщиков, мы сразу чувствуем, что ситуация накаляется, их захлестывают эмоции. С точки зрения эмоционального восприятия нас поражает не атомная бомба или солдаты, которые будто ждут неизвестно чего, на нас производит впечатление гнев, запечатленный на двух других фотографиях: широко раскрытые рты и прищуренные глаза, этот энергичный жест из окна машины и крик, который, несмотря на стоп-кадр, вполне угадывается. Иными словами, мы сталкиваемся с одним из величайших недоразумений, которые ломают наш мозг:

Мы склонны тревожиться, когда некая ситуация вторгается в наше личное пространство, тем самым активизируя лимбическую систему и вызывая соответствующую эмоциональную реакцию. Кадры из исторической хроники требуют рациональной оценки, потому что на них запечатлены ситуации, далекие от повседневной жизни. Проблемы начинаются тогда, когда мы путаемся в понятиях, не осознаем драматизма некоторых ситуаций и, наоборот, ожесточаемся и распаляемся, когда речь заходит о куда более невинных и незначительных эпизодах, которые, конечно, могут иметь признаки неконструктивного конфликта, но не приводят к убийству. Я много раз говорил и не перестану повторять, что ситуация вооруженной агрессии сильно отличается от простого разногласия в отношениях, от ожесточенного спора вроде того, что показан на фото с двумя кричащими друг на друга мужчинами. Находиться на линии огня, подвергая себя опасности, – риск совершенно иного порядка, чем услышать оскорбление в свой адрес. Людям это не всегда понятно, ведь мы живем в мире широко распространенного нарциссизма, где чисто личные, эгоцентричные мотивы могут помешать нам увидеть полную картину происходящего. В частности,

Создается впечатление, что нам нельзя совершить ошибку, нельзя сделать ничего пусть даже отдаленно несовершенного. Антропологическая мутация, имя которой нарциссизм[36], произошла в конце 1970-х – начале 1980-х гг. на всем Западе, и она так или иначе затрагивает всех нас. Вот ее главная идея: «Если что-то меня беспокоит слишком сильно – значит, это насилие»[37]. От времен принадлежности к обществу и связи с ним мы перешли в эпоху индивидуализма, где каждый толкается, возмущается, не хочет, чтобы его беспокоили; где во главу угла ставятся восприимчивость и обидчивость, а каждый думает только о себе.

■ Он/она не слушает меня.

■ Он/она не замечает, что мне плохо.

■ Он/она не смотрит на меня, когда говорит со мной или когда я с ним/ней разговариваю.

■ Он/она ущемляет моего внутреннего ребенка.

■ Он/она никогда не скажет спасибо.

■ Он/она показывает на меня пальцем, когда говорит.

■ Он/она делает все, чтобы спровоцировать меня.

■ Он/она постоянно ходит с недовольным лицом.

■ Он/она не так на меня смотрит.

■ Он/она не уважает меня.

Я могу до бесконечности перечислять выражения, которые уже почти стали шаблонными.

Мы живем в мире обидчивых и чувствительных людей, где бывает непросто даже прийти к согласию, если мы не слушаем друг друга, не можем справиться с конфликтами и противоречиями. Слушать друг друга очень важно, но говорить, что неумение или нежелание слушать влечет за собой насилие, – это совсем другое дело.

Насилие характеризуют эмпирические данные: наличие причиненного вреда, преднамеренность действий, масштаб нанесенного ущерба, постоянство воздействия. Согласно определению Всемирной организации здравоохранения, насилие – это «преднамеренное применение физической силы или власти, реализованное или в виде угрозы направленное против себя, против иного лица, группы лиц или общины, результатом которого являются (либо имеется высокая степень вероятности этого) телесные повреждения, смерть, психологическая травма, отклонения в развитии или различного рода ущерб»[38]. Если руководствоваться этим определением, поступки детей не имеют со всем этим ничего общего.

Это настоящее нарушение их прав, давайте оставим их в покое, позволим им жить, расти, взрослеть. Какой смысл выискивать задир в детском саду? Это просто дети, которым нужно научиться быть вместе[39]. Отвечать немного грубо, толкаться, драться – это вполне нормальные ситуации для трех-четырех лет.

Последнее важное различие мы проведем между конструктивным и неконструктивным разрешением конфликта. Неконтролируемый, неконструктивный конфликт – это конфликт, в котором стороны нападают друг на друга, не контролируя свои эмоции; контролируемый, конструктивный конфликт – тот, в котором каждый человек сосредоточивается на проблеме и контролирует свои эмоции.

Я предлагаю очень простую таблицу, которая резюмирует то, о чем мы сейчас говорили, и которая, как мне кажется, очень наглядно показывает разницу между насилием и тем, что я называю контролируемым и неконтролируемым конфликтом.

Много лет назад в моем родном городе один мужчина убил девушку, с которой периодически встречался. Когда преступника задержали, в камере его посетил адвокат. На выходе его ждали журналисты, которые хотели узнать, была ли причиной преступления ссора. В какой-то момент один из журналистов спросил: «Но если они не ссорились, почему он убил ее?»

Такое естественное взаимодействие, как ссора, постоянно путают с насилием.

Когда говорят о конфликте и насилии или о конфликте и войне, часто используют метафору контейнера: как банка содержит в себе варенье, так и насилие содержит в себе конфликт, а конфликт является частью насилия. Таким образом, конфликтный опыт оказывается всего лишь частью самого насилия. Иными словами, конфликт заключен в той же самой банке и в любой момент может перерасти в насилие. Ассоциация «ссора/конфликт» становится своеобразным негативным ярлыком, который можно прилепить ко всему, что пошло не так: «ругаются только невоспитанные люди», «продолжайте в том же духе, и закончится тем, что вы поубиваете друг друга», «если вы собираетесь ругаться, то я ухожу» и т. д. Это, конечно, очень интригующая метафора, но она не имеет ничего общего с реальностью. Дальше я покажу вам, что все обстоит ровно наоборот:

Конфликт и насилие не находятся в одном поле, это два разных мира, и, хотя они могут пересекаться, это чаще происходит в представлении социума, чем в реальности. Более того, именно эволюция нашего вида в культурном отношении освобождает нас от необходимости насилия и открывает мир ритуалов и разрешения конфликтов – это совершенно иная вселенная. В мире насилия побеждает тот, кто сильнее и циничнее, а в конфликте – тот, кто лучше применяет свой интеллект и коммуникативные навыки.

Активный отказ в конфликте

Изучая конфликты между детьми, я понял, что одна из наиболее четких и интересных стратегий, которые они применяют, это так называемый активный отказ. В определенный момент они покидают поле конфликта или отказываются от предмета спора, например игрушки, оставляя ее оппоненту, и отправляются на поиски чего-то другого. В некоторых случаях, особенно если ссора происходит в семье, ребенок кричит: «Сейчас я буду играть с классной игрушкой, а тебе ее вообще ни за что не дам!» Потом он уходит и, если находит другую игрушку, кризис снова обостряется, а через 5–10 минут спорщики уже играют вместе.

Таким образом, дети применяют стратегию, требующую творческого подхода, то есть учатся преодолевать препятствия, придумывая альтернативу. Само препятствие заставляет искать более адекватное решение. Оно не позволяет человеку оставаться в гомеостатическом состоянии, которое называют зоной комфорта.

Со мной это случалось много раз, и я благодарен тем, кто создавал для меня препятствия, а таких людей было немало: они помогали мне развиваться. Как и все остальные, я не склонен терпеть дискомфорт без необходимости и стараюсь удерживать занятые позиции. Но потом нечто буквально выбивает из-под тебя стул и заставляет встать, куда-то идти и начинать все сначала.

Я считаю, что конфликт – это возможность нестандартного нового старта в жизни, а подходящим инструментом для этого служит подход, применяемый детьми, а именно – активный отказ.

Конфликтная некомпетентность и конфликтная компетентность

Если насилие возникает из-за потери контроля над эмоциями, из-за неправильного их восприятия и переживания, то в СМИ, сообщая о случаях преступлений, следовало бы указывать «он потерял контроль над собой» вместо «произошла ссора». Нельзя использовать для описания убийства такое важное слово, как «конфликт». Жестокий человек – это тот, кто не умеет конфликтовать или страдает от конфликтной некомпетентности в тяжелой форме.

Говоря «конфликтная некомпетентность», я имею в виду неспособность человека справляться с напряжением в отношениях, переживая его как непреодолимую угрозу. Исследование, проведенное нашим институтом в период с 2012 по 2015 г.[40], привело нас к формулированию этого понятия. Это открытие очень важно, поскольку оно позволяет пересмотреть некоторые термины и реалии: в частности, агрессивного человека следует считать не резким и вспыльчивым, а не умеющим конфликтовать, управлять своими эмоциями и коммуницировать в конфликте. По этой причине такой человек попадает в неприятности вплоть до трагического развития ситуации.

Конфликтно-некомпетентного человека характеризуют следующие особенности:

■ он приравнивает словесную атаку к насилию;

■ выплескивает эмоции, не фильтруя («я зол и заставлю тебя это почувствовать»), чему способствует широко распространенная культура эмоциональной экспансии, призывающая не держать ничего в себе;

■ считает, что человек, стоящий на его пути, представляет проблему, которую нужно устранить;

■ убежден, что другой всегда может причинить ему боль.

путать их очень опасно, потому что вы не знаете, с кем имеете дело. Некомпетентность в конфликте чаще всего порождает насилие человека по отношению к самому себе в форме членовредительства. А иногда насилие возникает безо всяких предпосылок: вспомните массовые расстрелы в школах США, когда вооруженный ученик приходит в школу и пытается убить как можно больше людей. С кем он повздорил?

Конфликтная компетентность – противоядие от насилия. Она заключается в том, чтобы научиться управлять конфликтами, а не избегать их. Постоянно стремиться избегнуть конфликтов – это самое вредное, что только можно сделать; вместо этого мы должны научиться разрешать их. Быть компетентным в конфликтах – значит уметь выдерживать напряжение, рассматривая его как нечто управляемое как на уровне эмоций, так и на уровне коммуникации. Если вы умеете конфликтовать, вам не нужно причинять боль тем, кто выступает против вас. И себе, очевидно, тоже.

Наша гипотеза, частично взятая из книги Франко Форнари[41], заключается в том, что конфликтная компетентность противостоит насилию. Эта гипотеза создает очень четкий разрыв по отношению к традиции интерпретации насилия, основанной на эскалации (напряжение перерастает в насилие). На практике насилие скорее характеризуется дефицитом конфликтности, чем ее избытком.

Эмоции часто берут верх и препятствуют нашему успеху: «я слишком зол, чтобы стараться правильно коммуницировать», «он просто приводит меня в ужас, я не намерен слушать его». В этих двух фразах выражено препятствие, не дающее нам избавиться от ограничений, связанных с нашими болевыми точками, и выйти на новый коммуникативный уровень. Между отношениями, в которых доминируют эмоции, застарелые, глубокие и тяжелые, и новой возможностью общения, не мгновенной и не спонтанной, но имеющей очень много преимуществ, лежит целая пропасть. Эта возможность позволяет нам достигать целей, не сталкиваясь с чувством вины, осуждением, советами, обвинениями и не страдая от отчуждения и отверженности. Это перспектива сосуществования, где больше не действует правило «человек человеку волк», а все основывается скорее на построении общих смыслов.

Мы не заинтересованы в том, чтобы усиливать обидчивость и восприимчивость к негативному, предпочитать жалобы и мелочность.

В заключение я процитирую слова Изабель Филльоза, моего любимого французского психолога, которая объясняет эволюционную задачу, стоящую перед каждым из нас: воспринимать конфликт как ресурс, как область познания, критически важную для нашего будущего.