Молох Империи. Книга 1

"Сейчас!"

Кракс подобрался и выпрыгнул из уса и, что было сил, низко пригнувшись, пробежал метров пятнадцать. Пуля просвистела над ухом. Он вжался в землю и перекатился за кочку. Еще одна пуля вырвала султанчик там, где он упал.

Гравитолет продолжал поливать лес огнем. Повстанец продолжал следить.

Кракс вскочил и прыжками преодолел еще пять метров в сторону, до следующего бугорка. Кажется, он заметил едва различимый огонек выстрела. Значит, у ирианца не стандартное снайперское оружие, а скорее всего приспособленный к этому делу стэнкс. Реактивная пуля, пущенная снайпером, чиркнула бронекостюм в районе ягодиц. Лейтенант неторопливо досчитал до ста двадцати и перекатился, потом резко вскочил и побежал. Еще десять метров и залег.

Снайпер временно потерял интерес к петляющей, словно дичь, мишени и переключился на гравитолет. Одиночными выстрелами он повыводил из строя видеодатчики и оптику, лишив "зрения" пилота. За ослеплением последовало разоружение. Меткая очередь влупила по незащищенному крохотному узлу бионного накопителя лучемета. Ствол продолжающего вести огонь лучемета перегрелся, и начал оплавляться. То же повторилось и с другим, спаренным с ним. Гравитолет стал бесполезен и беспомощно завис, пока пилот пытался добиться от него повиновения, не сообразив, что причиной всему были повреждения, а не отказ систем.

Расправа с воздушной машиной дала Краксу фору, он уже почти добрался до огнеметчика, но теперь снайпер вспомнил и о нем. Пули ложились очень близко, в каких-то считанных сантиметрах, и если бы повстанец его видел, то записал бы на свой счет очередного врага.

"Пора!"

С утроенной энергией, словно ошпаренный кипятком, лейтенант в мгновение ока метнулся к желанному холмику, перевалив через него. Пули дважды чиркнули по спине. Если бы он не пригибался, и если бы побежал по прямой, то доставил бы снайперу немало удовольствия.

Огнеметчик валялся на боку, подогнув под себя ноги, и тихо скулил. Руки прижимались к лицу. Лейтенант перевернул его. Пуля попала в челюсть. Насквозь. Выбила зубы. В добавок он получил дозу газа, но с отчаянием прижимал ладони к кровавым ранам, цепляясь за жизнь.

Послышалась очередь из стэнкса и словно на полуслове, оборвалась. Возможно, кого-то вновь убило.

Кракс взял огнемет и припал к оптическому монокуляру, просматривая в него участок леса, в котором он по пути засек вспышку выстрела. Теперь у него удобная позиция, повстанец потерял его из виду. Но и самого снайпера через оптику найти долго не удавалось, да еще дым и огонь вносили свою лепту. Кракс, метр за метром обследовал участок леса, не замечая, что начал рычать, пока почти случайно не различил неясное шевеление рядом с горящей сухой травой. Это мог быть какой-нибудь ирбидорский зверек, и если это так, то очень глупый, если не спасся бегством от набирающего силу окружающего огня. Не мудрствуя лукаво, ротный высветил дальность по квантовому бинокуляру дальномера, запрограммировал несколько капсул, и один за другим произвел несколько выстрелов. Грянули четыре мощных взрыва. Потом несколько долгих минут не раздавалось ни одного выстрела. Но вот заговорили десятки стэнксов. Пригибаясь, часть черных легионеров побежала к лесу. Со снайпером было покончено.

Мэк крайне осторожно подогнул колени и отпихнул навалившегося ирианца в дальний угол могилы. Сверху послышались шаги. Появившийся легионер заглянул вниз.

– Он здесь, сержант! – глухо, из-за противогаза, крикнул он.

Появился Хатан.

– Мэк, ты как?

Мэк поднял свободную руку и сжал в кулак.

– Встать можешь?

Он приподнялся, потом очень осторожно встал на ноги.

– Давай руку, – Хатан протянул свою и они сцепились. Медленно и осторожно он вытащил друга наверх.

– Нюхнул?

– Угу.

– Идти можешь?

– Угу.

– Пошли.

Управляемый командами ротного, гравитолет сел у первой траншеи и раскрыл люки десантного отсека. Туда внесли раненого в челюсть огнеметчика и еще одного с раной в животе и выходным отверстием в пояснице.

– Живее, живее! – закричал Кракс на Хатана и Мэка.

Забравшись внутрь, Мэк уселся поближе к выходу. В голове прочно засела мысль поскорее отсюда убраться.

– Назначь кого-нибудь, сержант, – распорядился ротный, – для присмотра.

На борт запрыгнул назначенный легионер. Люки закрылись. Машина поднялась в воздух и с постоянным ускорением помчала прочь из зараженной зоны.

Пилот перешел на управление автопилотом, контролируемое бортовым вычислителем, хранящим в памяти весь маршрут.

Раненный в живот громко стонал и бредил. Когда границы зоны миновали, сопровождающий снял с него противогаз, предварительно врубив систему отсоса воздуха, сверяясь во время ее работы с показаниями датчиков. Мэк сорвал и свой противогаз, ненавистный, но спасший жизнь, и жадно заглатывал свежий воздух. Жжение и боль не проходили, в добавок заслезились глаза, и потекло из носа.

С третьего противогаз стянуть не удавалось, он остервенело отбивался, хрипел и норовил лягнуть сопровождающего.

– Ну все, – произнес Мэк, когда легионер с раной в животе затих. – Отмучался.

На подлете пилот сообщил о своем грузе, гравитолет встретил дежурный медотряд. Оценив состояние прибывших, хирург злобно прикрикивал на санитаров, чтобы те поскорее подносили все необходимое для проб крови, антидоты, снотворное и обезболивающее.

Мэк попытался отвлечься от болезненных ощущений, но горящие носоглотка и легкие не позволяли думать о чем-то другом, кроме с трудом терпимой боли. После последних инъекций он еще какое-то время продолжал мыслить. Но вдруг, как будто кто-то нажал выключатель в мозгу. Он мгновенно погрузился в царство Морфея.

Спустя пару недель Мэк отдыхал на лугу недалеко от полевого госпиталя. Отдыхал после очередной гипервентиляции легких, облокотившись о худосочное деревцо с прожженной кроной. Ирбидорское светило взошло в зенит и теперь приятно пригревало, способствуя полному отдохновению. Мысли скакали лихорадочной каруселью, и при каждой новой попытке собрать их и остановиться на чем-то одном, Мэк неизменно терпел поражение. Очень хотелось курить, но ему строго-настрого это запретили. Да и сам он прекрасно понимал, что это крайне опасно в его состоянии.

Ему вспомнился легионер из его роты, с которым он попал в лазарет. Его так и не смогли спасти, слишком много он наглотался газку. Их койки стояли рядом, и целую неделю Мэк наблюдал, как он постепенно умирал, в бреду и жАре, выплевывая вместе с кровавой мокротой сожженные легкие. Казалось, даже сильнейшее обезболивающее ему не помогало. Он умер рано утром на восьмой день, а в ушах до сих пор стояли его жалобные стоны, тяжелые хрипы и судорожное, прерывистое дыхание. Мэк даже не знал его имени. Когда формировали их роту, в нее посводили остатки из разных разбитых подразделений.

– Вот ты где, – послышался до боли знакомый голос.

Из-за дерева вышел Хатан, улыбаясь и щурясь от солнца. Они обнялись.

– Ну рассказывай, что тут с тобой? Скоро домой?

– Домой? Не-ет, меня сегодня на комиссии признали годным. Скоро вернусь в полк.

– Что? Да они в своем уме? Ну, мудаки! Тебя же из когтей смерти с трудом вырвали!

Хатан был крайне возмущен и до боли сжал кулаки.

– Хотя, я не удивлен, – сказал он, – мы же пушечное мясо, а мяса на этой войне требуется много, иначе не заткнешь все дыры.

– Оставь. Я уже давно ничему не удивляюсь.

– Скучаешь, небось?

– Да тут не поскучаешь, веселая компания подобралась. Соседи по койкам – ребята из мобильной пехоты.

– Нишиты?

– Нет. Торкондцы… Здоровенные такие, крепкие… Я уже пятый день, как говорить нормально могу… Общаемся, в картишки перекидываемся.

– Что-то я ни разу эту хваленную мобильную пехоту не видал.

– Они вроде как с начала кампании тут торчат… в резерве стояли… А недавно их на укрепрайон бросили, там ирианцы их полдивизии намолотили. Под Виароном.

– Виарон, говоришь? Где-то я уже слышал про такой городишко.

– Так вот, – продолжил Мэк выкладывать не совсем свежие новости, – ирианцы понастроили там множество ложных целей, даже без ландшафтных голограмм. Это ввело в заблуждение авиацию и артразведку. Да и потом, у ирианцев оказалось много мобильных РЭБ-станций и высококлассных спецов. Эти торкондцы рассказывали, что у них связь часто пропадала. А еще, говорят, вызывают атмосферники, чтоб те расправились с обнаруженной колонной, а те прилетят, покружат и – ничего. А иногда где-то в другом месте ракетно-бомбовую нагрузку высвобождают, раз даже по своим же.

Хатан скрипнул зубами, представив себя на месте торкондцев. На этой войне всякое может случиться.

– Что ж они, недоделки, совсем ослепли?

– Да нет. Прилетают бомбёры на указанные координаты, а там вместо колонны раздолбанная техника горит. Летуны так и ретируются ни с чем. Это потом разобрались: ирианцы, оказывается, перед налетом (тоже еще вопрос, как они о нем узнают?), устраивают бутафорские пожары, наносят закопчения, снимают с техники целые узлы или частично разбирают ходовую, да еще реально выведенную из строя, порядком покореженную технику с собой тягают. Вот и выходит, что летунам кажется, что их кто-то опередил.

Хатан хмыкнул и покачал головой.

– Хитрые дьяволы… А как же это наши летуны по своим бомбят?

– Да черт их знает, – Мэк пожал плечами. – Может, опознавательные коды ирианцам достались? Может, рэбовцы что-то наколдовали. Да и с разведкой у повстанцев все путем. Не знаю… А потом, наша доблестная мобильная пехота пошла на штурм. А предварительно укрепрайон атмосферники отутюжили, мощная артподготовка была проведена, а потом оказалось, что у повстанцев ни КП, ни НП почти не пострадали. И огневая система нихрена не подавлена. А полки и батальоны в растопырку ринулись, почти без взаимодействия, связь совсем забита была.

– Весело, черт возьми, – Хатан закурил, а Мэк с трудом сдержался, чтоб не попросить сигарету. – И что же дальше?

– А что дальше… Дальше к моим соседям трое приходили. Навестить. Двое из них тоже торкондцы, а третий, ефрейтор, – нишит. Рассказали, что маршал Хок отдал под трибунал за эту бойню командующего корпусом и половину его штаба. Если б командир дивизии не погиб, его ждало бы то же самое. Рассказали, что там же, под Виароном, захватили в плен нескольких опетцев. В расход пустили.

Мэк сплюнул, прогоняя мысли о куреве.

– Так что поболтать есть с кем, я не скучаю. Тут еще медсестричка на меня глаз положила.

– О! – улыбнулся Хатан. – Так ты у нас времени даром тут не теряешь.

– Ну-так! Красивая, ласковая, что еще надо?

– А как зовут?

– Леаркат.

– Странное какое-то имя.

– А она из периферийной системы, на другом конце империи. Квирум, кажется. Ты бы ее видел! Тело разноцветными яркими узорами выколото, в пикантных местах всякие прибамбасы продеты, говорит, у них обычай такой. Характер шальной. Ей после окончания войны гражданство дадут, за тем и прилетела на Ирбидору.

– Ну ты с ней?…

– А как же? Гуляем под лунами, прямо сплошная романтика, благо, присмотр сейчас за мной не такой строгий стал. Может и она постаралась, не знаю. Раза три ходил к ней в гости, в соседний поселок. Она еще и готовит обалденно.

– Леаркат, говоришь? Ласковая? – Хатан мечтательно улыбнулся. – Черт, я даже тебе завидую. Надо будет с какой-нибудь ирианочкой позажигать. Только опасно это, прирезать может, подгадав момент.

– Что ж, давай дерзай, Хатан, но держи ухо востро. А Леаркат еще и художник. Меня нарисовала, точь-в-точь, вылитый получился. Правда, пока она на кухне стряпала, я еще несколько портретов нашел. Чужих. А меня даже любимым называет, правда только в постели, но все же называет. Времени зря не теряет, у нее таких любимых и до меня и после еще… – Мэк застыл и ухмыльнулся. – Смотрю на тебя, Хатан, и кое-чего не нахожу. Куда подевал сержантские лычки?

Хатан плотоядно улыбнулся.

– Это меня Атанас, перед тем, как на губу посадить, разжаловал.

– Кто-кто?! – изумился Мэк. – Капитан Атанас?! Тот самый, что с Хатгала?

– Ага, он самый, – кивнул Хатан. – Ладно, начну по порядку. После того, как тебя увезли, мы похоронили всех жмуриков и вернулись в расположение. Потом, два дня гонялись за диверсантами, вот тогда-то и погиб ротный. Если бы на нем был бронник… Рядом с ним разорвалась граната от РАГа, он погиб мгновенно. После боя мы с ребятами похоронили его с почестями. Всем было горько, все уважали Кракса. Не будь он дураком и носил бы бронекостюм, то был бы сейчас жив.

Мэк потупил взгляд и тяжело задышал.

– Потом к нам прибыл капитан Атанас, – продолжил Хатан, подкурив новую сигарету. – На построении он меня узнал и знаешь, что сказал? "И ты здесь, Хатан? Меня из-за тебя сюда бросили". Представляешь? Этого скота зашвырнули на войну. Да еще в черный легион! И к тому же ротным, хотя капитаны-бээнцы в легионах командуют батальонами, а не ротами, как в регулярных войсках. Так что, он теперь здесь, на Ирбидоре. И из-за нас! Видать, следаки из внутренней безопасности БН таки докопались, что мы там на Хатгале натворили, а крайним вышел Атанас. Он, конечно, зуб сразу на меня заимел, это понятно. Придирался, подгаживал. Да и не только мне… – Хатан выбросил окурок и продолжил. – Однажды, когда рядом никого не было, он меня здорово достал по поводу моего ярко выраженного похмелья. И я ему довольно не слабо двинул в брюхо и сказал, что на войне иногда стреляют в спину. На следующий день он оформил на меня записку об аресте "за халатное исполнение приказов" на пять суток. И разжаловал, сволочь.

– А мог бы и раздуть, тогда тебя бы вмиг в расход.

Хатан пожал плечами и ухмыльнулся.

– Он, чучело, в штаны наложил, видно его проняли мои слова про выстрелы в спину. Да и представь, из тепленького места прямо на войну попасть, вот он, наверное, и посоображал, а чем черт не шутит?

– Ну и как ты сейчас?

– Сейчас-то последние сутки на губе торчу.

– Веселенькое взыскание получается.

– Я доволен, Мэк. Знаешь, что такое гауптвахта здесь? Полугнилой сарай в сожженном хуторе, охраняют два хромых калеки. Тишь и благодать, только кормежка ни к черту. Но я доволен. Да и ребята каждый день чего-нибудь носят. Да и моим часовым кое-что перепадает. Сижу с еще одним арестованным, которого за воровство посадили. У своих же крал, ублюдок. Я его так… буцкаю время от времени, чтобы не расслаблялся. В общем, нормально все. Атанас думал, что мокнул меня в дерьмо, но… – Хатан ухмыльнулся, – просчитался.

– А как ты ко мне пришел, тебя же охраняют?

– Ха! Договорился с часовым навестить тебя на полчасика.

– Н-да… – с улыбкой покачал головой Мэк. – Думаю, узнай об этом наш ненаглядный Атанас, его точно от злости перекосило бы.

– Он уже не узнает. Ребята рассказали, что он подорвался на мине. Остался без ног, руки по локоть оторвало. Но выжил. Его увезли в главный госпиталь группировки. И сопровождали его туда наши. Не церемонясь. Обращались с ним, как с куском дерьма, поиздевались на славу. Хорошо проводили!… Завтра вот выхожу, а в полку работы прибавилось. Нам передали трофейное артвооружение, уже дегазованное, то самое, которое ты видел, когда тебе фильтр прострелили. Кстати, как у тебя тут с кормежкой?

– Да так, дают, в основном, бурду, но голодным не бываю, Леаркат заботится. Я доволен.

– Счастливчик. Ладно. Я побежал, пора возвращаться. Выздоравливай давай, поправляйся!

Они крепко пожали руки и Хатан припустился, давно уже ставшей привычной трусцой, обратно. А Мэк облокотился о деревцо и замечтался о нежной и ненасытной медсестре – квирумианке. Через пару часов у Леаркат заканчивалась смена.

Колонна гусеничных транспортеров с черными легионерами выползла к разбитой грунтовой дороге. Путь ей преградил поток низколетящих гравиплатформ, до предела нагруженных ранеными, среди которых большинство было легионерами, ведь бронекостюмы бээнцев и солдат 80-й армии значительно уменьшали потери среди них.

После недавних дождей грунтовая дорога совсем раскисла и транспорт, не снабженный гравиприводом, был обречен на долгое скитание по лесостепным районам Ирбидоры, где сейчас продолжались бои.

Пропустив колонну раненых, транспортеры медленно поползли к своей цели – к одной из деревень, насчитывающей две тысячи дворов.

Несмотря на очевидные победы, империя дорого платила за усмирение ирианских миров. Помимо обычных боевых действий шла партизанская война. Империя теряла технику и хорошо обученных солдат. Особенно большие потери несли черные легионы. Некоторые их них были полностью уничтожены еще в начале кампании, иные, сильно поредевшие, расформировывались и поступали в пополнение другим. Так в 50-й легион влились остатки 1-го, 2-го, 7-го и 48-го. В плен черных легионеров, как и солдат БН, ирианцы почти не брали. В бесконечных атаках и в авангардных боях легионеры натыкались на ожесточенное сопротивление фанатиков. За спиной стояли заслоны БН, всегда готовые открыть огонь в случае отступления.

Часом позже транспортеры добрались до деревни, на окраине которой стояли десятки боевых машин пехоты и залповые реактивные самоходные установки. Везде сновали имперские солдаты, среди которых попадались серые бээнские мундиры.

Легионеры выгрузились и построившись в колонну, пошли между покинутых домов с выбитыми окнами и дверями или проломленными крышами. Некоторые дома, догорая, чадили удушливой гарью. Кое-где попадались трупы местных жителей и животных. На самой широкой центральной улице коптили стащенные в кучу более двадцати искореженных БМП и инженерных машин, у которых возились трое солдат. Проходя мимо, кто-то из шедших рядом с Мэком легионеров спросил, что тут произошло.

– 'Амурчик ' нагрянул. – Ответил солдат. – Шел на предельно низкой, наши коды по 'свой-чужой' выдавал. И эмблемы на нем имперские. Вот зенитчики его и прогавили. А он, паскуда, сыпанул все что нес и смотался.

'Амурчиками' называли экранопланы огневой поддержки АР-42 за их форму фюзеляжа, сильно напоминающую фаллос. А этот, что недавно натворил бед, был захвачен повстанцами и на него уже ведется охота.

На одной из улиц на наспех построенных виселицах болтались на ветру около сотни повешенных. Самый первый казненный был солдатом 80-й армии, его одежда была изорвана, босые ноги окровавлены, голова в кровоподтеках. Рядом на установленном деревянном щите с нанесенной светящейся краской крупной надписью значилось: 'ТАК БУДЕТ С КАЖДЫМ ДЕЗЕРТИРОМ'.

Никого из проходящих эта картина не тронула, многие даже не обратили на повешенных внимания. Все уже успели привыкнуть к подобным вещам.

На другом конце деревни бээнцы собрали ее население и, не церемонясь, разделяли на две большие группы. Женщины и маленькие дети заталкивались в одну, а все остальные, (кроме калек и раненых, что выдавало их принадлежность к повстанцам – их стреляли на месте), в другую, чтобы потом отправить в лагеря смерти. Кто-то из подростков вырвался и побежал, петляя, среди оврагов. Офицер БН вынул импульсный пистолет и выстрелил. Беглец дернулся и упал в рыхлую землю. Женщины дружно подняли вой, но автоматная очередь вверх голов заставила их замолчать.

Проходя по извилистым улочкам некоторые легионеры, улучив момент пока их не видят офицеры, выскакивали из колонны и забегали в брошенные дома в поисках съестных припасов. Впрочем, офицеры лишь делали вид, что не замечали мародеров.

Батальон покинул деревню и около двух километров прошел пешком, чтобы влиться в основные силы полка. Здесь, посреди пахотного поля, шли работы по строительству оборонительного рубежа. Легионеры рыли траншеи и ходы сообщений, инженерные машины оборудовали пушечные позиции, вокруг которых суетились имперские артиллеристы. Прибывшему батальону был выделен участок во второй линии, который ему предстояло подготовить к обороне.

В километре от строящихся укреплений виднелся лесок, скрывающий за собой поля, с которых в небо подымались столбы плотного дыма. Над головами промчались скоростные бронированные экранопланы армейской авиации. Заход за заходом, они где-то за лесом обрушили на врага весь боезапас. С каждым часом налеты экранопланов учащались. Чаще всего налеты совершали отдельные тройки, но бывало на штурмовку шли и большие группы – сразу по две-три эскадрильи. Нередко воздушные машины возвращались назад сильно рыская, в их фюзеляжах были видны пробоины, в стабилизаторах отсутствовали вырванные куски.

Ближе к полудню укрепления были достроены.

Сдав ротному шанцевый инструмент, Мэк и Хатан вытерли вспотевшие лица грязными рукавами да отправились отдыхать в траншею. Над головами гулял холодный ветер, доносящий постепенно утихающий гул удаляющихся инженерных машин. Рядом, положив лучемет на колени, на корточки опустился легионер по фамилии Семенов. Хатан достал из вещмешка флягу, открутил крышечку, сделал большой глоток. Протянул ее Мэку. Тот понюхал ее содержимое и поморщился, хотя запах показался приятным.

– Я уже не спрашиваю, где ты это достал, – сказал он, сделав глоток и передав Семенову.

– Неплохое винцо. Крепленное, – оценил лучеметчик.

Хатан улыбнулся, словно эти слова предназначались ему.

– Выменял у одного нишита. Им винище регулярно выдают.

Фляга пошла по новому кругу.

Вино немного убавило рези в пустых желудках, ощущение голода хоть и притупилось, но все же оставалось весьма болезненным. Мэк терпел неприятный подсос в животе и колики в солнечном сплетении. Остальные чувствовали себя далеко не лучше.

– Жрать охота, – Хатан постучал по протестующему животу, – интенданты, мать их! Тут не знаешь, в какую минуту за тобой старуха придет, так хотя бы хоть кормежку давали вовремя.

– И съедобную желательно, – поддержал Мэк. – А то с нами будет то же, что с четвертым батальоном. Там ребята от вареных овощей наполовину с пресной водой сутки напролет из сортиров не вылазят.

– Угу, – Семенов сделал новый глоток, – я спрашивал про обед у ротного. Он и сам бесится, шипит как демон. При мне связался с интендантами, распек их так, мать их, промать, что кажется от такого концентрата ненависти тут же замертво упадешь. А те – нет! Бодро так отвечают, мол, мы на мины напоролись, мол к вечеру будем.

– К вечеру? – злобно спросил Мэк. – Тут к вечеру может быть и кормить-то некого будет.

Вино допили молча. Каждый думал о своем. Мэк заметил, что Хатан закрыл глаза и сделался мрачнее тучи. Его и без того оплывшее и пожелтевшее от постоянного недоедания и напряжения лицо налилось теперь болезненной желчью, темные круги под глазами проступили настолько, что казалось, глаза ввалились внутрь. И все это за каких-то несколько минут. Пару дней назад во время штурма одной из деревень, которую повстанцы превратили в опорный пункт обороны, он получил серьезную травму. Тяжелое бревно перекрытия подожженного дома обрушилось ему на голову и, если бы не защитный шлем, лежать бы ему в земле Ирбидоры. В госпиталь Хатана не отправили, переживать последствия сотрясения мозга он должен был в своем подразделении. Армейский медик посчитал, что если он оклемался и может ходить, значит, ничего серьезного не произошло. Теперь Хатана периодически донимали дикие мигрени и головокружения.

– Снова голова? – посочувствовал Мэк, – у меня еще осталась одна доза эстоцина.

Хатан протер глаза и начал мять виски.

– Этот гребаный котелок почти всегда болит.

Он взял протянутую другом самовводящуюся ампулу с двумя миллилитрами и ввел под кожу.

Семенов порылся в нагрудных карманах и вытащил еще две ампулы.

– Держи, – предложил он, – две дозы эстоцина и одна морфина.

– Морфин?

– Я давно его храню. Еще когда в другом полку был, попал в команду, которую выделили отыскать санитарный гравитолет. Отыскали. Его ирианцы сбили, ну а мы после захоронения прихватили, кто что мог. Это я держал для себя на черный день, мало ли, что со мной может случиться. Но, видать, тебе нужнее.

Хатан кивнул в знак благодарности и тупо уставился перед собой.

– Скоро полегчает, – попытался успокоить Мэк.

Но Хатан резко мотнул головой, от чего тут же скривился, и ответил:

– Полегчает здесь, – он ткнул пальцем в лоб, – но не в душе. Мы все тут погибнем.

– Война скоро закончится, – сказал Семенов.

– Война может и закончится, – Хатан сделал глоток, но фляга оказалась пуста. – Черт!… Но горечь, горечь останется. Она останется внутри… Это капец… Я не знаю, за что я воюю. Хотя, конечно, знаю – за свою свободу… Я уже давно не ощущаю своей правоты.

– Я чувствую то же самое, Хатан, – произнес Мэк. – Мы воюем за свободу… Но понимаем, что цена нашей свободы – свобода ирианцев… и бессмысленная… да, наверное, бессмысленная смерть наших товарищей. И я не уверен, стоит ли все это такой цены… Знаешь, иногда я смотрю на вот эти мои руки… И самое противное, мы воюем не на той стороне.

– Я убиваю ирианцев за то, что они стреляют в меня, – Хатан снова начал массировать виски. – Но, клянусь, они мне нравятся. С превеликим удовлетворением я бы убивал бээнцев. Если бы я только мог… если бы…

– И у меня те же мысли и чувства, – в голосе Семенова прозвучала невыносимая тоска. – Да, наверное, у большинства легионеров те же настроения. Я чувствую себя последним скотом… Но иначе нельзя. Я должен вернуться домой – к жене, к дочерям.

Он достал маленькую стереокарточку, потрепанную, но бережно хранимую, с изображением семьи.

– Можно? – спросил Хатан.

Семенов передал свое бесценное сокровище ему в руки, а Мэк присел рядом с другом, чтобы посмотреть. На стереокарточке была изображена русоволосая женщина в окружении трех девочек школьного возраста. Все они счастливо улыбались.

– Знаешь, я тебе завидую, – сказал Хатан, ощутив в душе щемящую безысходность. Он передал стерео обратно. – Тебе хоть есть куда возвращаться. У тебя есть цель… и есть те, кто тебя любят, кому ты нужен… У меня же нет никого.

– А откуда ты? – спросил Мэк.

– Я-то? – Семенов подкрутил пальцами роскошные усы. – Из Шерола. Слыхали? Опетский сектор.

– Да ну? – Мэк сильно удивился. Переглянувшись с Хатаном, он подметил ту же реакцию. – Я думал, в опетском секторе нет миров смерти.

– Гм… Конечно их там нет. Были когда-то, но теперь там работают вольнонаемные и зашибают неплохие деньжата. Странно даже, что вы такое подумали, – не менее их удивился Семенов.

– Тогда как тебя в черный легион занесло? Не из мира смерти?

– Так же как и вас, как и всех легионеров, – глаза Семенова застыли, он погрузился в тягостные воспоминания. – Я двадцать семь месяцев провел на Лау IV, прежде чем попасть на Уль-Тию… По профессии я инженер. На Шероле работал в крупной кораблестроительной фирме, строил корпуса звездолетов. Наша фирма должна была подписать контракт с одной компанией из Данаи. Меня и нескольких моих коллег командировали на Данаю для ознакомления с агрегатами, партию которых мы хотели закупить. Я рассчитывал всего на несколько дней, а вышло, что мы застряли на две недели. В сравнении с моим миром, Даная оказалась… как бы это поприличней выразить… В общем, Даная – дерьмовая планета. Там все значительно дороже, а заработки данайцев намного ниже, чем у нас в опетском секторе. Это планета контрастов. В глаза просто бросается роскошь нишитских домов и данайцев из правящего слоя… И нищета простых данайцев… Насколько я успел понять, низовых аборигенов давят свои же – данайцы из верхних слоев. У них там что-то вроде религиозно-олигархической системы. Непонятно, почему нишиты не навели порядок… Хотя, как мне объяснили еще перед командировкой, религиозное мракобесие БН все-таки прикрутило… В общем, я на подобное не рассчитывал и, чтобы не остаться без средств, вынужден был поселиться в дешевенькой гостинице на окраине какого-то городка, название которого уже и не помню. Слово 'гостиница' и то, наверное, чересчур для той хибары, где я жил. Не поверите, я даже не смог на Данаю перевести деньги со своего банковского счета… Так вот, однажды местная полиция провела облаву, всех постояльцев согнали в тюремные гравитолеты, потом раскидали по камерам при полицейских участках. Меня несколько раз допрашивали, избивали, называли неизвестные имена. Единственное, что я понял, в той гостинице были арестованы то ли члены какой-то преступной группировки, то ли еще кто-то из тех, кто не в ладах с законом.

– Ты им говорил, кто ты такой? – спросил Мэк.

– Конечно говорил.

– А они что?

– Данайцы не поверили. Сказали, что документы мои поддельные, внешность измененная. А когда я заявил, что они нарушают закон, нарушают мои права, что я в конце концов гражданин… Когда я потребовал защитника, они, скоты такие, просто рассмеялись мне в лицо. И избили, но уже более жестоко. Кто-то из полицейских нагло соврал, что на Данае нет граждан ненишитов.

– Тебя искали твои товарищи?

– Не знаю, но уверен, что искали. Может быть и нашли бы, если бы все не произошло так быстро. Через неделю я уже летел на Лау IV.

– А ты никогда не хотел отомстить? – спросил Хатан.

Семенов вздохнул и потупил взгляд.

– Отомстить? Конечно, я хочу отомстить. Но еще я хочу вернуться домой, это для меня важнее.

Хатан снял защитный шлем и бросил его к другой стенке траншеи.

– Мне некуда возвращаться, – прошептал он, – при удобном случае я прикончу хоть одного бээнца. Может, хоть немного душу отведу… А ты, Мэк, никогда не думал о мести?

Его слова, словно резанули по живому. Перед глазами Мэка всплыли родной дом, семья, отец и мать, братья. Вспомнилось это как нечто далекое и нереальное, ушедшее безвозвратно. Вспомнились и друзья-сослуживцы. Потом он вспомнил Хельгу. Ее лицо, все ее милые сердцу черты, ревностно оберегаемые памятью, возникли перед глазами. Вспомнился ее голос, все интонации, звонкий смех, потом те счастливые мгновения, что они проводили вместе. Но вспомнился и тот миг, когда бээнец Самхейн убил ее у него на глазах.

– Думал, Хатан, конечно думал. Но может быть, я так никогда и не отомщу.

– Почему?

– Мне нужен конкретный человек.

– Да-а. Жизнь – хреновая штука.

– Напротив, – не согласился Мэк, – жизнь – штука прекрасная, я когда-то радовался ей. Это 'когда-то' и было жизнью, а сейчас я не живу… а существую.

– Поэтому я и говорю, что она – хреновина дерьмовая.

Мэк посмотрел на друга и помотал головой.

– Нет. Просто она жестокая. И жестокой ее делают люди.

– Пусть так, Мэк, в чем-то я и согласен. Знаешь, что я сейчас подумал? Я ведь знаю тебя давно, ты мой друг и все такое… Но в то же время я не знаю о тебе ничего. Ты всегда был молчуном. Ты же не из империи. Как тебя-то сюда черт занес?

Мэк некоторое время молчал, а когда решил заговорить, послышался свист снаряда и следом грохот близкого взрыва. За ним последовали новые. Начинался бой.

Из леса появилось около десятка имперских гравитолетов и потянулись к траншеям легионеров. Снаряды падали всюду: на поле, в траншеи, некоторые ложились совсем близко от гравитолетов, обдавая их взрывной волной и осколками. Гравитолет, шедший в гуще строя, взорвался от прямого попадания, его горящие остатки разлетелись сотнями фрагментов и подожгли траву у леса.

Спустя несколько минут гравитолеты уже проносились над траншеями. Они везли раненых солдат 80-й армии. Через четверть часа из леса показалась другая имперская техника: более двух десятков БМП, несколько бронированных гусеничных транспортеров, десятки гравитолетов с солдатами и легкий танк. Достигнув позиций черных легионеров, солдаты шустро поспрыгивали в траншеи, а танк принялся зарываться в землю. Остальная техника двинулась дальше, чтобы пополнить истраченный боезапас.

Высоко в небе вновь появились экранопланы. Зайдя в пике, они бросились на наступающих повстанцев. Где-то за лесом от земли потянулась белая полоса, выделывающая просто непредсказуемые эволюции. Пущенная ракета попала в одну из воздушных машин, сильно повредив ее. Экраноплан окутался пламенем, вошел в штопор и врезался в землю. Пилот спастись не смог, вероятно он погиб сразу.

Мэк всматривался в лес. Их траншея была вырыта всего в каком-то полукилометре от первой траншеи, в которой разместились передовые батальоны. Хатан все так же сидел рядом, вертя в руках стэнкс, а слева Семенов рассматривал местность в прицел лучемета.

Экранопланы ушли. Через некоторое время из леса появились первые ирианцы и низкосидящие боевые пехотные машины имперского образца. Это были не обычные 'Флаксоры', а устаревшие 'Морты'. БМП с ходу вели огонь из скорострельных мазеров и били короткими очередями из мелкокалиберных пушек, издавших режущий уши звон. Все больше и больше их выползало из-за укрытий деревьев. Резко увеличив скорость, БМП бросились в атаку, вслед за ними бежали пехотинцы. Для Мэка это был первый оборонительный бой, как, впрочем, и для всего полка, теперь легионерам предстояло узнать, как выглядит наступление с противоположной стороны.

Имперские солдаты и легионеры открыли плотный огонь. Артиллерийские батареи прицельно били прямой наводкой по наступающим 'Мортам', поджигая их и заставляя останавливаться. Везде, где только можно, вспыхивали адские огненные цветы, высвобождаясь на свободу вместе с глухим ревом разрывов. Тонны земли вздымались на десятки метров ввысь и все чаще вместе с обломками металлобетонитовых или бревенчатых перекрытий и накатов и фрагментами человеческих тел. Смерть начала свою жатву с обоих сторон. Гул выстрелов, скрежет металла, треск автоматов и лучеметов, грохот разрывов, крики и вопли раненых – все это смешалось, слившись в одно целое.

Мэк сменил опустевший магазин и припал к прицелу стэнкса, чтобы вновь отыскивать цели и методично отправлять к праотцам храбрых ирианцев. Рядом, самозабвенно поливая наступающих огнем, расположился Семенов. Хатан стрелял одиночными, долго целясь, чтобы наверняка.

Прошуршал едва заметный в общем грохоте свист. Всех троих обдало жаром и накрыло стеной земли. Первым очухался Семенов и расшевелил Мэка, после чего они вдвоем привели в чувство Хатана. Мэк оглядел себя. К мундиру пристали комья земли. Стряхнув ее, он ощупал на себе липкие пятна. У Семенова были такие же, да и у Хатана, но у него еще и лицо сплошь в мелких крапинках. Мэк понял, что это чья-то кровь. Снаряд, засыпавший их, кого-то разнес на мелкие кусочки.

В воздухе запахло гарью, что вперемешку с не оседающей пылью, забивала нос, не давая дышать.

С полминуты Мэк изучал первую траншею, которой досталась вся тяжесть отражения атаки. Все чаще и чаще вздымались над ней огненные клубы земли, все больше и больше из нее выбывало защитников.

Но бой понемногу стал стихать. Потеряв почти всю технику и много людей, ирианцы стали отходить. Первая атака была отбита.

В небе появился одинокий экраноплан – арткорректировщик. Он кружил над повстанцами, делая противоракетные зигзаги. Выполнив свою задачу, он улетел. Через несколько минут заговорили дальнобойные имперские гаубицы и ракетно-артиллерийские дивизионы. Где-то за лесом рвались сотни и сотни тяжелых самонаводящихся снарядов, низко над землей – то на высоте пяти-семи метров, то чуть ли не срезая кроны деревьев, проносились интеллектуальные крылатые ракеты.

Несмотря на всю мощь артиллерийской контрподготовки, ирианцы нашли силы для новой атаки. И атака эта оказалась еще стремительнее. Видимо им удалось обмануть артразведку имперцев или они обладали мощными мобильными станциями радиоэлектронной борьбы.

Первыми пошли легкие танки КФ-8 и КФ-10, точно такой же врылся в землю посреди имперских позиций. За танками шли боевые машины пехоты, а потом и держащиеся в десяти метрах от земли боевые гравитолеты. Поддерживал атакующих массированный огонь ирианских 'Вузулов' и реактивных минометов.

Танки с ходу открыли беглый огонь, а когда им стала отвечать артиллерия, перенесли огонь на нее, засекая орудийные позиции.

Метрах в десяти слева рядом с траншеей угодила тяжелая реактивная мина, засыпав нескольких легионеров. Мэк и Семенов переглянулись, поторопились на помощь, начав выгребать их из-под земли. Тяжелая сырая земля оказалась вовсе не рыхлой, надо было спешить чтоб засыпанные не задохнулись. С первым вырытым так и случилось, он уже не дышал, его нос и рот были плотно забиты землей, глаза – сплошная грязно-кровавая каша. Четырем другим повезло больше – всего лишь переломы и контузии.

– Давай назад! – крикнул товарищу Мэк. – Я тут сам управлюсь!

Семенов побежал назад к лучемету.

Мимо, перелезая через трупы и завалы, протискивался легионер без оружия. Глядя на него, можно было подумать, что он обезумил, настолько не стыковались отсутствующий, мрачный взгляд с улыбкой во весь рот.

Мэк попридержал его, их глаза встретились. Легионер, словно пытаясь собрать мысли, наконец сообразил, что вызывает подозрение.

– Я посыльный… меня командир батальона послал.

– Посыльный?

– С ротными связи нет, с мониторами тоже.

– Нашел кого-нибудь?

– Пока нет, но тела некоторых видел.

Мэк отпустил его и занялся перетаскиванием раненых в блиндаж, где уже находились трое имперцев-артиллеристов. Один из них сильно обгорел и пребывал без сознания, остальные были посечены осколками и тихо стонали.

Возвращаясь обратно, он подобрал у одного из убитых гранатомет.

– Держи РАГ! – крикнул он Хатану.

Но тот швырнул его обратно и опустился на колени, обхватив лицо руками. У него опять начинался приступ. Очень не вовремя, черт подери!

Мэк зло сплюнул. Помочь бы Хатану, да чем? Это как раз та ситуация, когда самая лучшая помощь – не приставать. Да и обстоятельства… Подобрав гранатомет, он занял позицию у бруствера, приник к прицелу. В сотне метров горел БМП. Рядом ползли ирианцы. Мэк дал по ним короткую очередь веером. Следующая очередь прошила насквозь борт гравитолета и подожгла его.

Когда ирианцы захватили первую траншею, большинство их танков полыхали. Повстанцы перепрыгивали заваленные трупами окопы и бежали дальше – до ломанной линии второй траншеи было метров четыресто-пятьсот. Прорвавшиеся с ходу через передовую траншею залегли и поджидали основные силы. 'Морты' в упор расстреливали вторую полосу обороны. Прорвавшиеся танки давили оставшиеся в межполосье орудия вместе с расчетами.

Запаниковав, некоторые легионеры покидали окопы, находя смерть от своих же, стрелявших им в спину.

Вскоре из леса показались новые танки, теперь уже средние МТ-152. Загодя развернувшись цепью, танки шли на максимальном ходу, ведя огонь из всех стволов. Они поравнялись с 'Мортами' и довершили взлом второй траншеи. Не задерживаясь, они так же стремительно помчали дальше – в сторону деревни. А на левом фланге имперских траншей, огибая их, показалась еще одна, но уже более многочисленная группа МТ-152. Фланговые танки также направилась в деревню.

Мэк расстрелял последнюю обойму и отбросил бесполезный гранатомет. Хатан все так же стоял на коленях, обхватив голову. Рядом с ним упал, непонятно откуда взявшийся раненный в челюсть легионер. Обойдя друга, Мэк взвалил раненого на спину и потащил в блиндаж. А в это время большая группа имперских солдат под прикрытием единственного танка, попыталась отбить позицию одной из батарей. Там на позиции остались две уцелевшие пушки. Имперцам удалось обезвредить ближайший ирианский танк и превратить в металлолом одну БМП. Через полминуты имперский КФ-8 вывел из строя еще одного своего собрата, подставившего ему борт. Солдаты захватили орудия, но все до одного полегли, так и не успев сделать из орудий ни единого выстрела. Имперский танк вскоре задымился, из него выскочили горящие танкисты и упали, скошенные пулями повстанцев.

Вдоль второй траншеи шел ирианский КФ-10, по сторонам пригибаясь бежали пехотинцы. Мэк заскрипел зубами. На пути танка находился блиндаж с ранеными, он просто не выдержит воздействия гравипривода тяжелой махины и тогда раненые окажутся погребенными. Но нашелся смельчак – кто-то из солдат 80-й армии. Он бросивлся под танк с гранатой, когда до блиндажа оставалось метров сто. Смельчака подстрелил заметивший его повстанец.

На пару матерясь, Мэк и Семенов стали отсекать пехоту от танка, что вскоре удалось – потеряв четверых убитыми, ирианцы залегли. КФ-10 их заметил и моментально огрызнулся из башенного лучемета. Семенова ранило, луч краем чиркнул по левому предплечью, рука легионера отнялась. В это же время за их спинами к ним ползли несколько ирианцев.

– …!!! – Мэк нырнул на дно траншеи – пули дважды чиркнули по защитному шлему.

– Передавит… Он их всех передавит… – Семенов выматерился и бросил: – Держи!

Мэк схватил лучемет. Семенов вытащил из подсумка кумулятивно-плазменную гранату.

– Я сейчас…

Низко пригибаясь, шеролец побежал по траншее к блиндажу. Мэк грубо, чуть ли не пинками растолкал Хатана, отдал лучемет и наорал на его. Но видя безразличие в его глазах, Мэк вкратце матом обрисовал положение. Хатан взял оружие. Спустя четверть минуты длинные белые трассеры лучемета били по ползущим врагам.

Мэк тем временем наблюдал за танком, не замечая, что кусает в кровь губы. Он машинально достал из подсумка кумулятивно-плазменную гранату. Между тем, до блиндажа бронированному монстру оставалось уже несколько метров. Затаившийся за изломом траншейного уса Семенов швырнул гранату. Кувыркаясь в воздухе, она вскоре стабилизировалась и угодила ударной частью куда-то в корму. Взрыв разнес одну из надстроек гравипривода, направленная струя плазмы прожгла броню и повредила генератор. Танк задымил и остановился, рухнув на землю с высоты полутора метров, и медленно завалился бортом в траншею.

Пронесло… Мэк вспомнил, что нужно дышать. Еще немного и танк прошел бы над блиндажом. Между корпусом и грунтом гравипривод создавал мощное гравитационное поле и при попадании под его воздействие все начинает весить в десятки раз больше и расплющивается под действием собственного многократно увеличенного веса. Это если воздействие поля не краткосрочно. А погребение блиндажей и прочих укрытий, сдавая взад-вперед, – любимый прием всех танкистов. Не останови Семенов танк вовремя, накаты и земля, ставшие весить десятки тонн, моментально раздавили бы раненых.

Сзади стрекотал лучемет Хатана, а Мэк пытался отыскать глазами шерольца. Но тот все не появлялся. Чувствуя недоброе, Мэк бросился к неподвижному танку и нашел героя бездыханным с залитым кровью лицом.

Бой подходил к концу. Кругом хозяйничали ирианцы. Выстрелы звучали все реже.

'Вот и все…' – подумал Мэк, но ошибся.

Сверху обрушилась эскадрилья имперских экранопланов. Десять атмосферных штурмовиков низвергли на торжествующих победу ирианцев шквал смертоносного огня. На несколько минут все потонуло в адском грохоте. Вдруг внезапно наступила тишина. Она била по ушам и оглушала не меньше, чем недавний огневой шторм.

Закончив обработку, экранопланы ушли в поисках других целей.

Вновь засыпанных Мэка и Хатана отыскали и отрыли легионеры из другой роты, сообщив, что от полка практически ничего не осталось. Из тех, кто выжил, большинство были ранены.

А ирианцы, которым посчастливилось избежать смерти, стали отходить обратно в лес. Никто им не мешал ни единым выстрелом.

Несколько часов, не выпуская из виду Хатана, Мэк помогал отыскивать и сносить в одно место раненых, где им оказывалась первая помощь. После налета истребителей их осталось очень много и большинство были обречены.

Хатан ушел в себя. Он сидел, обхватив голову руками.

– Я уйду, – медленно произнес он, когда Мэк присел рядом передохнуть.

– Куда? Кругом войска и ирианцы, ты найдешь только смерть.

– Мне уже все равно, Мэк. Мы все равно погибнем. А я так больше не могу.

– Не будь идиотом, – Мэк с силой сжал плечо Хатана пальцами. – Тебя повесят как дезертира.

– Не старайся, Мэк, я уже все решил. Рано или поздно меня все равно прикончит какой-нибудь местный фанатик. А так у меня, возможно, появится шанс… Шанс отомстить. Понимаешь? Во мне скопилось столько горечи… столько злобы… И ненависти. И я должен найти им выход, должен отомстить за себя, за тебя, за Шедана, Вика, Джава, за других ребят и за этого Семенова.

Хатан встал, взял стэнкс и два магазина к нему. Они крепко обнялись, чувствуя, что видятся в последний раз.

– Прощай.

– Прощай.

Когда он ушел, Мэк улегся на засыпавшую траншею землю. Его душило чувство потери, и глядя в ненавистное ирбидорское небо, он проклинал себя. Проклинал за то, что не нашел сил и слов убедить друга остаться, за то, что отпустил его на верную смерть. Но кто знает, может у него получится? Мэку очень хотелось в это верить. Он подумал о Семенове. Вот она судьба человека, мечтавшего вернуться домой. Мечтавшего увидеть жену и дочерей, но отдавшего жизнь ради спасения других. Мэк вспомнил Хельгу и почему-то Фиону и Леаркат. Потом мысли вернулись к Хатану, если бы у него были слезы, он бы заплакал. Наверное, заплакал бы. Говорят, слезы мужчине не к лицу. Чушь. Сильному нечего стыдиться слез. Оставалась надежда, что Хатану повезет, но Мэк не знал, да и не узнает никогда, что его слова пророчески сбудутся.

Спустя неделю Хатан раздобыл цивильную одежду и поселился в одном из ирианских поселков, прожив там несколько дней. Одним утром поселок окружили солдаты БН и погнали всех жителей в фильтрационный лагерь. Искали скрывающихся повстанцев. Если хоть кто-то вызывал подозрение, его отправляли, если мужчина, в партию, предназначенную в один из миров смерти. При наличии явных доказательств производились расстрелы. Во время проверки у Хатана обнаружили наколку с номером, сделанную на Хатгале III. Поняв, что перед ними дезертир, стоявшие рядом офицер БН и сержант попытались его скрутить. Он убил обоих голыми руками, прежде чем очередь из стэнкса оборвала его жизнь. Уже мертвого, его повесили с табличкой: 'так будет с каждым дезертиром'.

Конец первой книги