Молох Империи. Книга 1

ГЛАВА 7

Планета Хатгал ІІІ являлась миром промышленных разработок. Подобно сотням других сходных с ней миров она ежегодно поставляла на внутренний рынок Империи Нишитуран миллионы тонн редчайших минералов и сотни миллионов тонн обогащенных руд. Как правило, все подобные сырьевые мирки имели малопригодные для человека атмосферы, либо вовсе их не имели.

Хатгал ІІІ не был исключением. Основным элементом его атмосферы был азот, составляющий ровно половину воздушной среды. Далее пропорцию делили метан, кислород, аммиак и множество всевозможных соединений и галогенных газов. Хатгал ІІІ имел всего один 'устойчивый' остывший материк, другие два были испещрены тысячами ядовитых озер, вулканов, кратеров и проявляли повышенную сейсмическую активность.

Работали на Хатгале ІІІ сложнейшие горнодобывающие машины, сверхпрочные интеллектуальные роботы и десятки тысяч рабов, принадлежащих департаменту промышленности, подчиненному эфору Туварэ.

Огромный тюремный корабль нырнул в атмосферу планеты и лишь пройдя половину посадочной траектории затормозил резко и болезненно, ничуть не заботясь о своих пассажирах. Только после этого он перешел на антигравы и приземлился в ожидающем его космопорту. Медленно и аккуратно корабль опустился в раскрытый гигантский шлюз герметичного купола ангара. Спустя минуту все пространство вокруг корабля было оцеплено охранниками и боевыми гравитолетами. К трапу звездолета подогнали гигантский вездеход и шесть сотен новых заключенных заполонили его под жестким контролем охраны, сопровождавшей вновь прибывших пинками и руганью.

Покинув космопорт, вездеход доставил свой груз в распределительный блок, куда загоняли гуськом, между двух цепей вооруженной дубинками охраны, которая весьма усердно ими орудовала.

Попав внутрь, он занял очередь, растянувшуюся на десятки метров. Все помещение выглядело грубым и нелепым, полностью металлическим с преобладающими унылыми тонами. Видеокамеры и зоркие охранники фиксировали любое движение вновь прибывших. Каждые несколько минут избивали нерасторопного заключенного. Иногда дубинками, иногда прикладами стэнксов и тяжелыми ботинками.

Очередь подошла и он увидел широкое окошко в стене, за которым сидел старый, но крепкого вида охранник со множеством нашивок и орденской планкой. Его стол был заставлен различной аппаратурой и остатками бесчисленных завтраков.

– Имя? – прогремел бээнец.

Он хотел было сказать, но передумал, ощутив водораздел с прошлой жизнью. Теперь он не тот прежний Константин Масканин, теперь он другой человек. А его настоящее имя останется известным только ему самому.

– Мэк.

– Возраст?

– Двадцать три стандартных года.

Его ответ полностью удовлетворил охранника.

– Вставь руку сюда.

Мэк повиновался и вставил руку в узкое круглое отверстие в стене, помеченное светящимся трафаретом эмблемы БН, ощутил, как невидимые ему зажимы надежно зафиксировали предплечье, и почувствовал жгущую, но не долгую боль.

– Твой номер ОСО 5211788, запомни, – охранник выдал комплект тюремного серого комбинезона.

Мэк схватил одежду и пошел к группе унылых зэков, уже подвергшихся клеймению. На руке бледно флюоресцировала наколка с номером.

Когда очередная группа достигла требуемого числа, ее вывели из помещения в весьма просторный и герметичный ангар, где погрузили в гравитолет, единственным предназначением которого была перевозка заключенных. Вскоре последовал двухчасовой перелет, за это время заключенные получили не один ушиб, а он внимательно рассматривал разделивших с ним судьбу людей. У всех были угрюмые лица и полные мрачных раздумий глаза. Все как один размышляли о собственном незавидном будущем. Естественно, размышлял и он. Впереди не приходилось ждать ничего хорошего, это было ясно любому, будь ты хоть трезвомыслящий, хоть полный идиот.

В новом "жилище" группу Мэка встретил необычайно высокий и худой офицер, в глаза бросалась его нишитская кожа, что была не просто молочной, а бледной, словно смерть. Он приказал построить вновь прибывших и взял в руки стэк, уверенно завертев им между пальцев.

– Я капитан Атанас… Я руковожу объектом 114Е, – сообщил он простуженным голосом и добавил: – На котором вы отныне будете работать. Вы будете распределены по бригадам моего отряда.

Окинув взглядом новых рабочих-рабов, капитан Атанас брезгливо сморщился, выказав свое неудовольствие их видом и их существованием вообще. Затем продолжил:

– Запомните, самое главное на Хатгале ІІІ – это дисциплина и полное подчинение. К нарушителям будут применяться суровые, я бы даже сказал – драконовские меры наказания. Я могу убить любого из вас любым способом, какой мне взбредет в голову… Вы будете разбиты на группы по три человека и если какой-то недоумок вдруг вздумает бежать, он обречет на смерть своих товарищей, потому что без их ведома он этого сделать не сможет. Если вздумает сбежать группа, то, когда ее поймают, а их всегда ловят, их ждет халцедонская язва. Для тех тупиц, которые не знают, что это такое, я скажу, что это очень долгая и весьма болезненная смерть. Кроме того, хочу предостеречь явных идиотов, которые почему-то всегда попадаются, атмосфера на Хатгале ІІІ ядовита, поэтому бегая по этим вонючим горам без скафандра, вы не проживете и нескольких минут. И последнее, некоторые из вас осуждены всего лишь на двадцать лет. Так вот, случается, что дожив до окончания срока, администрация таких освобождает и отправляет на окраинные миры империи.

Капитан слегка улыбнулся.

– Так что еще раз подумайте, прежде чем попытаетесь сбежать или устроить поножовщину. А теперь вас сопроводят в бараки, где вы будете накормлены и переодеты в спецовки. С этого момента на гуманное обращение не рассчитывайте. Все вы сволочи, преступники и враги империи, а значит единственное ваше предназначение – сгнить в этой вонючей дыре.

Капитан взмахнул стэком и тот час же послышались надрывные команды охранников. Заключенных повели в бараки.

Бараки для рабов располагались в выдолбленных горнороботами скальных пещерах. От самой породы их изолировали прочные металлические стены, от атмосферы – двойные шлюзы, а от возможных аварий – несгораемые пластиковые перегородки, которые могли полностью изолировать друг от друга все секции. Закупоренные секции могли некоторое время поддерживать автономное существование и имели аварийный запас продуктов и воздуха. Бараки надежно охранялись совершенными охранными системами, караульными постами, автономными мазерными установками и находились под наблюдением воздушных патрулей.

Хатгал ІІІ убивал и делал это порой массово: обваливая тонны пород, взрывая попутные газы в шахтах и штольнях, удушая через разгерметизированные изношенные скафандры или сводя невольников с ума долгими годами каторжной работы.

Но несмотря на полное безразличие к человеческой жизни, администрация этого каторжного мира делала все, чтобы уменьшить смертность. Сотни таких планет поглощали просто неимоверное количество рабочей силы, которую нужно было постоянно восполнять. Социальная система империи имела много врагов, особенно среди покоренных народов, недовольство которых время от времени выливалось в бессмысленные и кровавые бунты. Поэтому на миры смерти уже давно стали отправлять только преступников, совершивших уголовные преступления или деликты против империи. Законопослушный ненишит был полностью гарантирован от сией печальной участи. Были и другие источники рабочей силы – неугодные личные рабы и военнопленные.

Барак, куда втолкнули Мэка, был рассчитан на сорок человек – рабочую бригаду.

– Хатан, этот твой, – бросил охранник бригадиру и вышел.

Хатаном оказался широкоплечий молодой парень, чуть выше среднего роста. Его массивную голову венчали темные волосы, а странные желто-карие глаза изучающе осматривали новенького.

Несмотря на его молодость, а здесь находились и те, кто на десятки лет были старше бригадира, чувствовалось, что этот лидер пользуется непререкаемой властью.

– Как звать? – без особого интереса спросил он.

– Мэк.

– По какой статье?

Мэк пожал плечами в ответ.

– Не знаешь за что сюда попал, что ли?

Мэк вновь пожал плечами, ответив:

– Я не из империи.

Хатан присвистнул, вокруг возбужденно загомонили. Он поднял руку, призывая к тишине.

– И как же это тебя, интересно, угораздило?

– Захвачен в плен во время боя, – ответил Мэк, решив не раскрывать всех обстоятельств и впервые отвел взгляд от бригадира, чтобы осмотреться.

Четыре десятка зэков хранили молчание, которое нарушил Хатан:

– Так значит наши беложопые ангелы-хранители где-то затеяли небольшую войну? Ну и ну, – Хатан задумчиыо усмехнулся. – В общем так: будешь в группе с Маонго и Шкоданом. А вообще, запомни хорошенько: если будешь дружить с головой, будешь жить нормально. Обещаю. Если попадешься на воровстве или доносительстве, тебе не жить. Крыс и стукачей у нас не любят. Захочешь закосить – обращайся ко мне. Если будешь делать это сам и часто – станешь бессменным шнырем. Усек? Ну а пока Маонго покажет твою койку. Там переоденешься. На ужин ты уже опоздал. Скоро отбой.

После этих кратких наставлений бригадир потерял интерес к новичку. Он ушел в свой кубрик, после чего разошлась и толпа.

Здоровенный негр провел Мэка в отдельный кубрик, где в одну линию были расположены три койки. Тут же сидел бледный, щуплый, изможденный мужичок, который после того как Мэк ему кивнул, представился Шкоданом. В его голосе заметно ощущалась затравленность.

Мэк успел немного умыться, когда прозвучал длинный низкий сигнал.

– Падай скорее на койку, – настоятельно посоветовал Маонго и тут же последовал собственным словам.

Через некоторое время дверь в помещение отворилась. Вошел охранник, прошелся вдоль центрального прохода, заглянув в каждый кубрик, и объявил:

– Отбой!

За ним автоматически захлопнулась стальная дверь.

Свет погас и тут же над дверью в помещение включилась тусклая лампа ночного освещения. При обходе охранники могли открыть смотровое окошко и оглядеть, что творится в бараке. Находясь под первым впечатлением, Мэк подумал, а не проще было бы установить хотя бы обыкновенную видеокамеру?

– Эй, потушите луну! – крикнул кто-то.

Тут же на центральном проходе послышались шаркающие, но тихие шаги, ночная лампа была занавешена одеялом. Стало почти полностью темно.

Кровать Мэка находилась сразу у прохода и он выглянул посмотреть, что будет дальше. Но человек у 'луны' и не думал уходить, он застыл, припавши к смотровому окошку. Минут двадцать Мэк ждал, когда тот уйдет спать, но так и не дождавшись, позволил себе забыться сном, уже успев невзлюбить здешние порядки.

Снился ему опять кошмар. Один и тот же. Причем кошмар этот не забывался, а словно застревал в памяти. До недавних пор Мэк подобным не страдал и всерьез подозревал, что это последствия ковыряния в мозгах коновалов Самхейна. Кошмар, что его преследовал, начинался с одного и того же: он разговаривал с Хельгой, она смеялась и шутила, они вместе гуляли, ужинали в смутно знакомом кафе. Потом появлялся человек в черном, с бледной кожей, и снова, и снова продолжал надругаться над его женщиной. И каждый раз в ушах стояли ее полные отчаяния и боли крики. Потом возникало бледное лицо Самхейна. Не лицо даже, а зловещая морда с оскаленной пастью, переполненной рядами острых, словно частокол, зубов. Затем изо рта Самхейна брызгали потоки черной крови и он дико, остервенело смеялся. Смеялся очень долго и Мэк чувствовал полную беспомощность, бесполезную, не находившую выхода ярость и душившую ненависть. Мерзкая морда бээнца-палача начинала увеличиваться, мясистые, пылающие злобой глаза светились победой, завораживали, тянули к себе. Мэк проваливался в растущий, пламенеющий адским заревом глаз Самхейна, к которому его тащило неведомой силой, подавляющей всякое сопротивление в зачатке. Потом в этом демоническом глазу он видел свое отражение, прикованное цепями к воздуху, неспособное освободиться. Его тело, а вернее его отражение было окровавлено и обезображено. Пробуждение после такого сна не приносило ничего, кроме острого желания придушить Самхейна или любого бээнца. Мэк каждый раз зло ухмылялся и тут же забывал о кошмаре. Прошлое есть прошлое, что было, то сплыло.

Мэк проснулся как от толчка. Его прошиб холодный пот. Кругом темнота и тишина. Сначала пришла мысль, что он проснулся от кошмара, но потом он отбросил ее. Кто-то тихо и медленно крался рядом. Бесшумно, насколько это было возможно, вскочив, Мэк схватил невидимого врага, в одно мгновение выкрутил ему руку и заткнул рот. Этот кто-то даже не оказал сопротивления, а все его тело сильно трясло.

Немного ослабив хватку, Мэк освободил ему рот и спросил шепотом:

– Ты что тут делаешь?

– Я Шкодан… – ответил человек срывающимся от боли в руке голосом. – Я не хотел ничего сделать. Я всегда хожу по ночам.

– Но зачем?

– Чтобы сменить у двери Сирила. Мы с ним по очереди дежурим у 'луны', чтобы вовремя услышать охранника и снять одеяло.

Мэк освободил его и придержал.

– Слушай, а этот… – он кивнул на храпящего Маонго, – откуда здесь негр? Я думал, они давно уже в империи вымерли…

– Тише, – чуть ли не с ужасом прошептал Шкодан. – Он не любит, когда его так называют.

– Не понял…

– Чего не понял?

– Это как если бы собака не любила, когда ее собакой называют?

Шкодан шарахнулся и попятился к проходу. А Мэк лег обратно на койку. Он позволил себе еще немного подумать о 'лунном карауле' и снова заснул.

Утром его разбудил звуковой сигнал, возвестивший о подъеме. Тут же все покинули свои койки и разбрелись, кто к очкам справлять нужду, кто к умывальникам приводить себя в порядок. Один из заключенных дал Мэку тюбик с пеной и станок для бритья – такой же как и у остальных. Мэк с удивлением рассмотрел непривычные гигиенические принадлежности, затем понаблюдал, как другие сбривают утреннюю поросль. Он впервые видел подобные инструменты, ведь во всей галактике о подобных орудиях давно уже забыли, предпочитая либо пенки для растворения волос, либо молекулярное бритье. В мирах так называемого свободного человечества даже существовала мода на удаление корней волос. Мэк, как и любой его соотечественник, всегда презрительно относился к таким модам и теперь почти что пожалел об этом. Аккуратно побрившись, и тем не менее, порезавшись в нескольких местах, он смыл остатки пены и услышал голос Хатана:

– Строиться! Живее!

К удивлению Мэка, заключенные очень даже дисциплинировано построились в одну кривую линию на центральном проходе. Тяжелая дверь отворилась и в камеру вошли трое охранников.

– Все в порядке, сержант, – доложил Хатан одному из них. Тот кивнул в ответ и жестом приказал стоящему снаружи рабу вкатить тележку с завтраком: по одной для каждого миске какой-то каши и по куску пластилинового на вид хлеба.

Мэк ожидал, что каша будет мерзкой на вкус и не ошибся. Без запаха, без вкуса – это было бы еще ничего, но жидкий жир, в которой она растворилась, противно расползался по рту и пищеводу. Хлеб оказался ей под стать – безвкусная пристающая к зубам масса. Видать, здешние повара – большие мастера в своем деле. Неплохо было бы хоть одного утопить в его же вареве.

Перед началом работы Мэк получил свой первый новенький, плотно облегающий тело скафандр, изготовленный из прочной металлизированной полностью герметичной ткани. Его дополняли тяжелые горные сапоги с металлическими набойками, толстые рукавицы и гермошлем с вмонтированным приемопередатчиком. Империя не скупилась на амуницию для рабочих-рабов, исправно поставляя в миры смерти добротные скафандры, которые менялись каждый месяц, так как за это время его прочная ткань изнашивалась, не выдерживая воздействия минералов и тяжелых нагрузок.

Как оказалось, бригада Хатана занималась добычей минералов в одной из штолен методом взрывов. Перед началом нового рабочего дня Мэк, Маонго и Шкодан получили несколько ящиков с аммонитовыми шашками, которыми следовало взрывать породу в конце туннеля. Взяв по паре шашек, группа заложила их в нескольких выщерблинах, после чего Маонго к каждой связке установил детонатор, срабатывающий от дистанционного пульта.

– Уходим! – бросил он.

Отойдя на безопасное расстояние, Маонго произвел подрыв. Взметнув клубы серой пыли и разворотив породу, взрыв грянул бьющим по ушам грохотом. Тут же к месту взрыва устремился приземистый робот; десятки его конечностей с насажанными бурами мгновенно вгрызлись в породу. Люди помогали машине расчищать завал и наполняли породой подходящие самодвижущиеся платформы.

Различить что-либо в не осевшей пыли было крайне трудно, а очертания напарников растворялись уже через каких-то шесть-семь метров, по этой простой причине заключенные опасались во всю орудовать силовыми раздробителями. Шкодан с Маонго привычно выжидали. А снабженный датчиками робот 'напарник' мог реагировать на людей, и поэтому он шустро разгребал завал и дробил глыбы без риска причинить людям вред.

Заключенным же пока что оставалось наполнять подкатившую к ним порожнюю платформу и дробить более-менее мелкие осколки.

Накладывая на платформу глыбу за глыбой, Мэк размышлял над мучавшим его вопросом: почему эту простейшую операцию здесь не выполняют специальные механизмы? Однако довольно скоро вопрос этот показался ему просто дурацким, и он выкинул его из головы, ведь ответ на него был очевиден – хорошее современное, а главное – 'умное' оборудование стоило имперской казне не в пример больше нежели несколько рабов. Шкодан тоже тягал здоровенные каменюки как заведенный. А Маонго лениво перетаскивал не очень крупные булыжники, словно выражая всем своим видом, что только такая вот форма работы для него привычна.

Стараясь не обращать внимания на негра, Мэк довершил наполнение платформы и та укатила прочь. В ту же секунду ее место заняла следующая. Эта монотонная работа продолжалась несколько часов, пока не оставались только крупные глыбы. Их оставляли напоследок, чтобы потом дробить на более мелкие. Работа была до одурения простой и нудной. И с одним большим минусом – приходилось вкалывать без малейших перерывов.

– Иди сюда, – рявкнул Маонго на Шкодана. – Оглох что ли?

Тот смиренно поплелся к развороченной негром куче камней и послушно принялся переносить куски породы на гравитележку. Мэк продолжал дробить и нагружать, краем глаза наблюдая за напарниками. Неся очередной камень, Шкодан неуклюже споткнулся и упал, и похоже, сильно ударился об угол платформы. Мэк процедил проклятия. Он хотел было подойти помочь Шкодану подняться, но тот уже успел очухаться и поднимался сам. Пыль к этому времени успела осесть, сквозь оргстекло гермошлема было видно, как усмехнулся Маонго. А безучастный горный робот самозабвенно занимался дроблением.

Порядком обозленный, Мэк продолжал работать, постоянно раздумывая, не вступиться ли ему за Шкодана? Его сильно подмывало начистить морду самодовольному амбалу, но не хотелось ввязываться в драку, не зная ситуацию наверняка. Кто ж их знает, этих Шкоданов и Маонго? Вот взять Шкодана – человек, который не хочет себя защищать, есть в нем что-то неправильное, подозрительное. Но самое главное, что охлаживало пыл Мэка, была опасность повреждения чьего-нибудь скафандра, а это, как ни крути, неминуемая смерть.

После расчистки завала была вновь заложена взрывчатка. Отойдя в безопасное место, Мэк осмотрел свои перчатки, исцарапанные острыми краями минерала. Прочная ткань не выдерживала сильного трения и уже начинала изнашиваться. Вывод напрашивался сам – самое большее через неделю понадобиться новая пара. При осмотре скафандра он заметил несколько потертостей и царапин. Даже обивочный металл сапог был иссечен минералом.

Прогремел новый взрыв, за которым последовал следующий цикл добычи. За день группа успевала проделать пять циклов, что занимало четырнадцать-пятнадцать часов.

Сутки на Хатгале ІІІ длились чуть больше двадцати трех стандартных часов, из которых восемь-девять свободных от работы заключенным отводилось на кормежку, проверки и сон.

Раз в двое суток приходилось заменять горнороботу то буры, то насадки силовых раздробителей. Какие бы мозги этой железяке не вставь, он так и не поймет, что такое бережное отношение к оборудованию – его же собственным конечностям.

Так, в бесконечной круговерти измождающих рабочих циклов и отсыпаний, Мэк провел свои первые две недели. Здесь не было выходных, никто даже не заикался об этом. Единственным развлечением для рабов было спиртное – жуткое пойло, выдаваемое раз в неделю всем бригадирам, которые потом распределяли его среди своих подопечных.

Попробовав эту дрянь, которую все называли 'чиу', Мэк выплюнул его на пол. Увидав такую реакцию новенького, все дружно загоготали, а кто-то сказал, что со временем человек и к дерьму привыкает, если это самое дерьмо может стать единственной для него отдушиной.

Мэк заметил, что почти все считали время по попойкам. 'Это было две пьянки назад… то произойдет через три…' Еще он заметил, что Хатан практически всю 'трезвую' неделю находится на подпитии и, когда он переберет норму, всегда находится пара-тройка зэков, летающих по кубрикам под его кулаками-кувалдами. Но когда приходит день раздачи чиу, бригадир почти трезв.

В один из дней покончил с собой Рестик. На Хатгал III он был этапирован семь месяцев назад и зачислен к Хатану. За эти месяцы он успел заслужить 'славу' не только у себя в бригаде, рассказы о нем с интересом слушались и в других бригадах и даже охранники, бывало, проявляли к нему интерес. Рестик слыл безобидным дурачком и с самого своего появления в бараках сразу оказался в центре внимания.

А репутацию он себе заслужил не только многочисленными 'заездами', но и историей своего ареста. Дело в том, что Рестик был наркоманом со стажем. Его арестовали, когда он, нанюхавшись какой-то дряни, выбежал на многолюдную городскую улицу и громко улюлюкая, посрывал с себя одежду, выставив на всеобщее обозрение свое тщедушное тельце. При этом он декламировал корявые стишки собственного сочинения, пребывая в полной уверенности, что публика восхищенно внимает его недюжему таланту. Возможно, Рестик с детства мечтал стать известным поэтом.

На галлюцинирующего наркошу полицейские сперва глазели с живейшим интересом, все-таки не каждый день увидаешь подобное. А потом, наконец, решили, что хватит ему шокировать порядочную публику и доставили в участок. Дело было рассмотрено за несколько дней. Рестика приговорили к пожизненной каторге. Наверное, судья пожалел его, так как в империи наркомания карается смертью.

На Хатгале III охранники с ним не церемонились, лечили его 'болезнь' дубинками и карцером да потешались, заслышав дикие, полные невыразимых страданий, вопли. Мало-помалу, Рестик 'затих', став менее раздражительным, но замкнутым. Казалось, он жил в каком-то своем мирке, понятном ему одному. Работал он добросовестно и даже увлеченно. К всеобщему удивлению, так ни разу и не попробовал чиу.

В бригаде Рестик был на особом счету, его 'по-своему' оберегали, сделав объектом бесконечных шуток и словесных издевательств. Подобные взаимоотношения Мэка не удивляли, до Хатгала многие заключенный были, откровенно говоря, отбросами общества, отребьем. Поэтому и развлекались незатейливо, с присущей им пошлостью. 'Слышь, Рестик, а давай мы тебе в зад трубу вгоним. Турбоускоритель получится, как улетишь с Хатгала к едрене фене…' А каждый его очередной 'заскок' с интересом обсуждался не один день.

Недели две назад ему подсунули 'нахимиченный' белый порошок, который состоял из выпаренной из пота соли, засушенных, перетертых в муку экскрементов и неведомо откуда взявшегося порошка пищевого красителя. Рестик с сомнением воззрился на свою находку, понюхал, попробовал на вкус и отпустил длинную тираду матерных эпитетов в адрес шутников. Но в голове у него что-то перемкнуло. Его руки задрожали, взгляд застыл. Быстро и машинально он разбил порошок по 'тропкам' и втянул через импровизированную трубочку. Потом закашлялся и вырвал. Из носа брызнула кровь.

Однажды он перешел дорогу бээнцам. Когда бригада прибыла из штольни и построилась на обед, кто-то из охранников бросил в его адрес нелестное замечание. В ответ Рестик обозвал его 'беложопым кретином', что вызвало всеобщую бурю смеха. Два охранника скрутили смельчака, обработали дубинками и куда-то увели. Когда бригада пообедала и начала строиться у выхода из барака, Рестика привели голого, избитого, с выкрашенными несмываемой ярко-красной краской ягодицами. Никто из зэков над ним не посмеялся. После этого случая еще долго не находилось смельчаков поконфликтовать с охраной.

Во всех лагерях миров смерти империи существовала одна интересная особенность и являлась она превентивной мерой к устранению массовых бунтов и сложного иерархического устройства среды заключенных. Как известно, в закрытом мужском коллективе, обреченном на долгие годы единообразного и долгого общения, контингент в котором к тому же собирался из духовно неразвитых индивидов, неизменно существовала проблема полового инстинкта. Имея печальный опыт теперь уже далеких, но не меркнущих в памяти кровавых бунтов, руководство лагерей опасалось подавлять базовые человеческие инстинкты, к коим, помимо пищи, сна и прочего, относилась и потребность в совокуплении. Естественно, никаких борделей в мирах смерти создавать нишиты и не думали. В практику было внедрено использование в бараках виртуальных шлемов со встроенными биопроцессорами и записанными секс-программами. Специальные нейротрансмиттеры шлемов воздействовали на мозг, создавая совершенно реальную иллюзию полового акта. Биопроцессор адаптировался к каждому новому пользователю индивидуально, угадывая его желания, настроение, наклонности, фантазии. Виртуальные шлемы пользовались бешеной популярностью, но их не хватало – в департаменте промышленности они считались слишком уж накладными. В бригаду выдавалось по 4-5 штук, так что доступу предшествовала очередь. Кому-то виртуальные утехи перепадали раз в семь-восемь хатгальских суток, кому-то чаще, в зависимости от статуса. Заключенные прозвали виртуальный шлем 'оргазмотроном'. После очередной счастливой ночки с высвобождением излишнего запаса семенной жидкости во время поллюции, пользователь просто подмывался утром, теперь он, по замыслу разработчиков этого чуда техники, был менее агрессивен и мог сколько угодно вспоминать свои ночные 'подвиги' пусть и виртуальные.

Правда, 'оргазмотронами' пользовались далеко не все. Находились такие, которые после одного-двух 'заходов' не прикасались к ним по разным причинам. Не признавал их и Хатан. А после первого сеанса и Мэк, на которого на утро накатила волна гнетущих и болезненных воспоминаний о Хельге, испортивших настроение на несколько дней.

Рестик тоже не признавал 'оргазмотрон', но по каким-то своим причинам. Он даже не разу не пытался воспользоваться им. Рестик предпочитал просто мастурбировать в своем кубрике после отбоя, чем вызывал многочисленные шуточки и издевательства, и особое неудовольствие соседей по койкам. Поначалу они пытались его обуздать кулаками, но потом потеряли всякую надежду, наблюдая, как каждую последующую ночь Рестик все также целеустремленно принимался за старое. Придурок – он и есть придурок, что с него возьмешь?

И вот он покончил с собой. Когда бригада собралась после смены и строем направилась к ожидающему гравитолету, Рестик шел и еле слышно повторял: 'Как больно!' Внезапно вырвавшись из строя, он бросился к обрыву с криком: 'Если б вы только знали, как больно!' И прыгнул. Никто не успел его задержать.

В одном из очередных циклов, когда Мэк по обыкновению вспарывал жилу силовым раздробителем, по приемопередатчику послышались близкие крики и грязная ругань Маонго. Тщедушный Шкодан сделал неуверенную попытку увернуться от кулаков верзилы и, пропустив несколько ударов, рухнул на камни.

Мэк стиснул зубы и снова решил не вмешиваться, вспоминая, как накануне сцепился с Маонго и тот схватился за раздробитель, вынудив Мэка ответить тем же. Явная опасность подобной драки была несомненна – достаточно малейшей дырки в скафандре и своевременно доставить человека в помещение с нормальной атмосферой просто не успеть, так как конструкция скафандра не способствовала долгому пребываю в нем при разгерметизации. Поэтому Мэк продолжал в бессильном гневе набрасывать глыбы на гравиплатформу, а Шкодан терпел очередное издевательство.

Получив свое, Шкодан принялся разбирать кучу, раздробленную Маонго, а тот спокойно расселся на камнях. Перетащив на платформу глыбы негра, Шкодан продолжил дробить породу на своем участке.

И тут из пылевого облака возник бронированный скафандр охранника. Надсмотрщик оценил участки всех троих и гребущегося в породе робота.

– Слизняк пальцем деланный! Ты опять копошишься как дохлая крыса!

Участок Шкодана представлял собой печальное зрелище. Маонго и Мэк ушли далеко вперед, оставив его позади со своеобразным островом из крупных и мелких глыб.

– Ах ты сволочь ленивая! – охранник подскочил к Шкодану и резко ударил ногой в живот. – Я тебе покажу как работать!

Изрыгая нечленораздельную брань, он продолжил наносить удары по упавшему наземь заключенному. Тело раба подпрыгивало под ударами увесистых носков горных ботинок.

Мэк подбежал к надсмотрщику. Он хотел было попытаться все ему объяснить, но не успел. Причиной явилась шоковая дубинка неожиданно приложенная к голове. Гермошлем не спас от парализующего удара.

В голове все завертелось, в глазах потемнело. Мэк полностью потерял ориентацию в пространстве и упал. Через несколько секунд он пришел в себя. Охранник к этому времени уже пошел обратно – проводить обход дальше.

Матерясь про себя, Мэк подождал, пока его силы восстановятся и побрел за очередной глыбой, накапливая злость и пережидая пока уйдет слабость.

Шкодан отходил долго. Отходить ему никто не мешал, но когда он поднялся на ноги, тут же получил оплеуху от Маонго. Скрепя зубами, Мэк подошел к непутевому напарнику и стал помогать перетаскивать глыбы. Он не видел, как улыбнулся Маонго, а если бы увидел, запустил бы одну из каменюк ему в рожу.

Избитый и ослабевший Шкодан взял очередной камень и, зацепившись ногой о выступ, рухнул наземь. Мэк подбежал к нему помочь подняться. Но Шкодан затих. Тогда Мэк перевернул его. Оргстекло гермошлема было разбито. Лицо превратилось в кровавое месиво. Прочный и острорежущий минерал раздробил кости лица и вошел в мозг. Смерть наступила мгновенно.

– Маонго… Какая же ты ублюдина, Маонго…

Мэк зарычал, давно скопившаяся злость требовала выхода. И выход она нашла. Он бросился к негру, на лету ударив его замком рук по гермошлему, когда тот не ожидал нападения. Верзила рухнул на камни, но проворно перекатившись, вскочил на ноги, выставил руки вперед. С каким-то улюлюканьем Маонго ринулся на противника, нанося мощные удары, которые впрочем встречали лишь воздух. Мэк сумел в очередной раз увернуться и двинул ногой ему в живот. Маонго только пошатнулся и обрушил новую серию мощных ударов, но снова впустую. Его удары встречали лишь воздух. Однако вскоре один достиг-таки цели и сбил Мэка наземь.

Негр тут же налетел на него, но вдруг остановился, опасаясь удара ногами. Тогда, подловив момент, он ударил правой ногой, когда Мэк попытался встать.

Удар вышиб воздух из легких, дыхание сперло, но Мэк все же смог откатиться достаточно далеко и вскочить на ноги.

– Ну, давай, давай, новичок, – уверенно отчеканил негр с превосходством в интонации, – посмотрим, какой из тебя герой. Я с удовольствием выясню сколько в тебе геройства, а сколько обыкновенного дерьма, когда я тебе переломаю все ребра.

Маонго не спеша приблизился.

– Что молчишь, новичок? Уже обделался небось?

Мэк молчал. Он просто ждал.

Последовала новая атака. Мэк увел тело в сторону, уходя от кулака, и в то же время нанес удар ногой в брюхо. Маонго отлетел, однако быстро вскочил. Сквозь мембрану слышалось его тяжелое дыхание, видимо удар таки пронял. Потом уже Мэку пришлось держать такой же удар. Вернее, не держать даже. Частично уйдя от сапога в притирку с ногой верзилы, он сделал молниеносную подсечку, одновременно заехав кулаком в шлем, куда-то в район уха.

Маонго рухнул и больно ударился спиной о камень. Взревев разъяренным зверем, он рывком вскочил и бросился на обнаглевшего новичка. Но Мэк вновь в притирку ушел в сторону, проведя мощнейший подплужный удар к основанию челюсти, где гермошлем примыкал к шейным кольцам скафандра. Несмотря на всю мощь, апперкот не свалил Маонго, а только лишь остановил его. Тогда Мэк пробил по колену выставленной вперед ноги и серией ударов кулаками и локтем довершил разгром противника. Негр свалился как подкошенный.

Конечно и скафандр играл роль защиты, но Маонго оказался на редкость крепким. Он тут же попытался встать и получил еще один удар – сапогом по шее. Не будь на нем скафандра, горный сапог размозжил бы ему кадык и сломал бы позвонки. Но шейные пластины смягчили тяжелый удар. Через секунду придя в себя, негр снова попытался встать, держась руками за камень и упираясь коленями в грунт.

Мэк взял увесистый булыжник и с силой приложил его по шлему верзилы.

Остатки сил окончательно покинули Маонго и он обмяк.

Мэк подошел к поверженному врагу и рывком перевернул его, потом посмотрел на датчик жизнедеятельности и облегченно вздохнул.

'Все в порядке, кажись, жить будет. Ублюдок всего лишь потерял сознание'.

Мэк пошел дробить следующую глыбу этого чертового минерала.

– Ты добился неприятностей, – процедил ему Хатан, когда охранники обнаружили труп и потерявшего сознание Маонго. Не став ничего выяснять, они схватили Мэка и выволокли из тоннеля штольни, затем грубо бросили в стоящий рядом гравитолет. Охранники не желали слушать никаких объяснений. А Мэк и не пытался ничего объяснить.

Его бросили в карцер – темное квадратное помещение два метра шириной и высотой два с половиной. Холодные камни стен, пола, потолка. И ни единого лучика света. Здесь было зябко. От облокачивания на неровные шероховатые камни стены, тело очень скоро затекало. Не рискуя ложиться на пол, он проводил все время на корточках, иногда вынуждая себя вставать и разминать затекающие ноги.

Сколько он провел здесь времени, Мэк не знал. Но, судя по тому, что ему, как он подсчитал, тридцать раз выдавали миску с похлебкой, то могло пройти дней десять, может быть пятнадцать, смотря сколько раз в сутки здесь кормят. Точно определить он не мог, время здесь словно играло в свои собственные игры.

То, что последовало дальше, было просто удивительно. Дверь в карцер отворилась и двое охранников сопроводили его в барак бригады. Ни допросов, ни каких бы то ни было разговоров. Просто кинули в карцер и, продержав там какое-то время, также просто освободили. И никаких побоев и пыток.

'Может быть им все было известно с самого начала, – подумал Мэк. – Или администрации наплевать на то, что произошло'.

В барак его привели за полчаса до отбоя.

– Ты видать не понял, о чем я тебе говорил, – встретил его Хатан, недовольно ухмыльнувшись. – С головой не пожелал дружить, вывихнул Маонго челюсть и сломал ему ребра. Мы уважали его, а ты пришел и отправил его в санчасть.

Ну началось, сам себе кивнул Мэк. Спаянная кастовая шайка боится посягательств на своих. Логика проста, стоит попустить и даже 'луну' некому 'тушить' будет.

– Он избивал Шкодана, из-за него он погиб.

Левая бровь Хатана поднялась вверх в деланном удивлении.

– Ты как будто не тупой, с сображалкой что надо. А может ты у нас доблестный рыцарь? Активист партии защиты насекомых и растений? Видали? – Хатан повернулся к остальным, когда за его спиной зазвучал подхалимский гогот десяток глоток. – У нас, нахрен, праведник завелся. Слушай сюда, – Хатан вновь повернулся к Мэку, – Шкодан всего лишь жалкий слизняк, каких много и без которых не обойтись. Ты тут и месяца не пробыл и уже нарушил наши законы. Не тебе решать, плохи они или хороши. Понимаешь? Мы здесь уже много лет и нас устраивает эта система.

– Каждому свое…

– Поумничать захотел?

– Ваша система убивает в человеке достоинство. Погляди на себя, Хатан… От тебя до бешеного зверя один шаг.

Хатан улыбнулся, в его глазах горело еле сдерживаемое бешенство.

– Говоришь правду, не задумываясь? В жопу идеалист? Похвально… для школьника. Были у нас вроде тебя, они долго не заживались. А кому посчастливилось – опустились ниже уровня Рестика.

Заключенные обступили Мэка. Ну вот и оно: сначала 'поговорить', как бы правоту свою доказать, а потом толпой загасить. Сколько тысяч лет этому шаблону?

Один из зэков попытался ударить, но безрезультатно. Скользнув под руку, Мэк заехал в ответ ему в рожу, разбив нос. Через секунду Мэк отбивался по всем направлениям, вертясь словно волчок. Вокруг образовалась мертвая зона. Попытка напавших задавить его числом провалилась, многие получили болезненные удары, а двое сипели, согнувшись на полу.

Не дожидаясь начала следующей атаки, Мэк сделал резкий выпад в сторону и сбил с ног одного из зэков. Проскочив в образовавшуюся брешь, он шмыгнул ко входной двери, где его уже невозможно было окружить.

Теперь напасть более чем трем сразу было невозможно. Первый, видимо самый ретивый, получил прямой удар ногой в живот и согнулся пополам. А второй замком рук метил пробить защиту Мэка, но попал в дверь. Удар отбросил зэка под ноги напиравшей толпы.

Через головы передних полетели табуретки. И одна таки засветила Мэку в лоб.

Из глаз на секунду посыпались искры – и этого было бы достаточно, чтобы навалиться на Мэка и просто его затоптать. Но очередной зэк, увлеченный инерцией собственного удара, от которого Мэк ушел машинально, всем своим корпусом продолжил двигаться вперед, что помешало двум фланговым воспользоваться ситуацией. Получилась небольшая заминка.

Зато паузой воспользовался Мэк. Метя по коленям, он подсек полузавалившихся противников и те сообща рухнули. И получили по головам на добивание.

Внезапно все расступились. Вперед вышел высокий длинноволосый заключенный по кличке Конь, вытянутое лицо которого пересекали четыре уродливых шрама. В правой руке он держал заточку – грубо сработанный самодельный нож из куска стали. В руках опытного бойца такая 'игрушка' являлась весьма смертельной.

А мастерство длинноволосого предстояло скоро выяснить.

Конь стал заходить слева, рассчитывая таким образом выманить Мэка от двери. Тогда бы 'борзому', как Мэка уже начали называть, пришлось бы оголить спину. Этим неминуемо воспользовались бы остальные. Мэк остался на прежней позиции. Будь он на месте Коня, то не стал бы светить заточкой, а приблизившись бы вплотную, молниеносно нанес удар в уязвимое место: глаза, солнечное или шею. Противник же предпочел действовать в открытую, будучи уверенным в себе.

Мэк сделал ложный выпад и попытался выбить нож из его руки, но тот успел убрать ее. В следующую секунду заточка замелькала перед самым лицом Мэка, едва не задев его. Лишь благодаря реакции, ему удалось увернуться от ударов и даже буцнуть по голеню.

Молниеносные выпады длинноволосого следовали один за другим. Вот лезвие смотрело в сторону мизинца, теперь в направлении большого пальца. Длинная, но неглубокая царапина пересекла предплечье. В продолжении бесконечно долгих напряженных секунд, Мэк уворачивался, отбивал удары и, наконец, сумел провести мощнейший удар под дых. Конь согнулся и начал было попятиться на назад, но в догон получил коленом в челюсть. Конь отлетел, как сшибленная чурка. Вокруг выстроилась живая стенка, не давая его добить.

Мэк ухмыльнулся, отцовская наука пошла впрок. И будь у него тоже нож, противник давно бы стал трупом.

– Ах ты падаль! – выкрикнул Конь, восстановив дыхание и придя в себя.

Подбадриваемый толпой, он бешено размахивал заточкой, делая короткие, резкие выпады, целя в горло. И опять почти достиг цели, вспоров Мэку правую щеку. В тот же миг Мэк перебил предплечье Коня, отчего заточка полетела на пол, а ногой в это же время со всей дури лягнул истеричного придурка в пах. От такого удара тот согнулся. И получив кулаком по темени, рухнул без сознания. Про себя Мэк отметил, что длинноволосый был хорошим бойцом, но далеко не искусным. Скорее всего его школой были подворотни и войны уличных банд.

– Ну хватит, мутон! – взревел Хатан, до сих пор наблюдавший за всем в отдалении. – Попробуй-ка меня уделать.

И, разбрасывая всех в стороны, он прошелся сквозь толпу к прижатому к стене Мэку.

Вся сила и опыт не помогли пробить защиту бригадира и уйти от мощного натиска его кулаков-кувалд. Попытка противостоять закончилась тем, что Хатан прижал его к стене, начисто лишив любой попытки даже рыпнуться.

– Ну что, Мэк, наделал в штаны? Или это еще впереди?

Хатан повернул кровоточащее и начинающее оплывать лицо к себе.

– Ты… – Хатан запнулся, – И как слово-то к тебе, черт возьми, подобрать поприличнее? Дурак ты Мэк, раз пошел против нас. Против меня! Сколько бы ты смог противостоять? Ночь? Сутки? Трое? Но тебе когда-нибудь захочется спать.

Хатан отрыгнул зловонным перегаром.

– Ты дурак, но ты мне нравишься. Благородный чудак. Хм… – Рот Хатана перекосило, его стальные пальцы схватили Мэка за челюсть и стукнули затылком о стену. – Ты что, не мог жить как все? Ты ведь мог здесь нормально жить, как я, как Маонго, как он, он. Нет же, тебе понадобились эти говнюки, всякие Шкоданы, Сирилы, Рестики, которые и существуют только для того, чтобы об них вытирать ноги. Ты, наверно, из какой-нибудь обеспеченной семьи, да? Ходил себе в детстве в школу, потом в университет, читал всяких яйцеголовых умников. У тебя наверняка была хорошая работа, ты был сыт, одет и не думал о завтрашнем дне. Тебе просто не повезло, что тебя втянули в заварушку и ты попал в плен. Не знаю кем ты был, но теперь ты один из нас – просто раб! – Хатан сплюнул в сторону, успев немного остыть. – Ты не из империи, ты не знаешь, как живут здесь. Если желудок не пуст, можно позволить себе порассуждать о благородстве, о гуманности и о прочем дерьме. Каждый из нас с детства дрался за жизнь. Таким, как ты, этого не понять. Но теперь ты здесь, с нами. А мы попали сюда из другой вселенной, которой ты и не нюхал. И никто из нас никогда не был отягощен деньгами. И ты не вправе судить нас за наши законы.

Хатан отошел назад. Мэк медленно сполз по стене на пол и обхватил окровавленное лицо руками.

В коридоре послышался стук тяжелых ботинок охранников.

Дверь отворилась, вошли пятеро солдат и один заключенный. Охранники стали дубинками расталкивать толпу зэков, начиная все больше раздражаться.

Один из солдат заметил у стены Мэка и что-то рявкнул остальным.

На полуживого Мэка обрушились дубинки сразу троих охранников, выбив из него последние силы.

Вошедший с ними заключенный вплотную придвинулся к Хатану и незаметно сунул ему в руку клочок бумаги. Потом он подошел к бесчувственному телу и, подождав, пока его прекратят пинать, схватив за руки, потащил за дверь.

Мэка вновь ждал карцер. Но теперь его периодически станут избивать.

А Хатан, лежа на своей койке, единственной в его кубрике, после отбоя развернул клочок бумаги и, приказав убрать одеяло с 'луны', стал читать.

'Маонго – подсадка. Он офицер лагерной охраны. Два дня назад он вышел из санчасти для беложопых, где ему вернули его бледный пигмент и нормальные размеры носа и губ. В день, когда его туда положили, там работали люди Краба, когда его выписывали, было дежурство моей бригады. Мои люди лично видели, как Маонго устраняли имплантанты носа и губ. За их слова ручаюсь.

Сенард.'

Хатан скомкал бумажку и сцепил зубы, унимая бесивший его гнев. Сволочь Маонго, или как там его зовут, оказался беложопым офицером, полтора года водившим его за нос. А он так и не просек эту подставу. Теперь Маонго не достать.

Ну ничего, зато с Мэком можно исправить отношения. Хатан возьмет его под свое крыло. Если только его оставят в бригаде. Впрочем, в противном случае, пару слов чиркнуть другим бригадирам и Мэка никто и пальцем не тронет.

Хатан лежал и не мог уснуть. Душившая его ярость не унималась. Вскочив с койки, он вдребезги разнес табурет, на котором была сложена его спецовка. За табуретом последовала тумбочка, разлетевшаяся от кулака бригадира, словно фанерная.

'Погоди, Маонго, – подумал он, – рано или поздно…'