Морфология сознания. Том 2

VII. ОНТОГЕНЕЗ И ЭВОЛЮЦИЯ ПОРОКОВ

Парадоксально происхождение человеческих пороков, которые возникли как отражение антагонизма нео-кортекса и лимбической системы. Само представление о пороке имеет рассудочные корни, сложившиеся вместе с увеличением относительных размеров новой коры. Только появление двойственности сознания привело к формированию внутренней самооценки поступков человека. Вполне понятно, что для «взгляда на себя со стороны» необходимо иметь раздвоенное сознание с совершенно различными критериями ценностей. В нашем мозге такая самокритичность достигается противостоянием лимбической и кортикальной систем управления поведением, которые были описаны в предыдущих главах настоящей книги. Лимбическая система представляет наш видовой опыт и инстинктивно-гормональные механизмы принятия решений. Если пользоваться только этим инструментом управления поведением, то никаких пороков у нас нет и никогда не было. В животном мире никто не считает пороком естественное желание есть всё, что пахнет пищей, при первой возможности размножаться и доказывать свою доминантность.

Порок как классификационный критерий оценки своего или чужого поведения возникает только при трагическом раздвоении сознания на «биологическое» и «социальное». «Целостная личность» домового воробья, кошки, мышки или идиота такими глупостями не страдает. Их мозг не разделён на противоборствующие рассудочно-социальную и инстинктивно-гормональную системы. В нём нет сомнений в своей биологической правоте и ясности целей. Они не могут «посмотреть на себя со стороны» слабо развитой кортикальной системой, что делает их жизнь простой и непротиворечивой. В результате котики всюду лазят за едой и писают в хозяйские тапки, мышки гадят, где едят, а воробушки разворовывают зерно и хлебные крошки. В оставшееся время они без сомнений предаются сексуальным утехам и задорно гоняют друг друга. Понятие порока вне человеческого общества как-то не прижилось.

Необходимо отметить, что среди людей такая непротиворечивая жизнь также очень распространена. При появлении материальных возможностей большая часть гоминид с радостным повизгиванием начинает носиться по планете в поисках новых впечатлений и удовольствий. Критериями доминантности становятся экзотическая закуска, осваивание максимального числа территорий и особей противоположного пола. Иначе говоря, никаких особых интеллектуальных различий между гоминидами и оголтелыми кроликами нет и не предвидится. Неокортекс старается не напрягаться, если основные биологические цели легко достижимы, а о существовании других задач человек даже не стремится догадываться. По этой причине затрачивать особые усилия для образования потомков, родившихся с серебряной ложкой во рту, не стоит. Как правило, дело кончается одинаковым и запланированным биологическим успехом. Гении и таланты в такой идеальной гоминид-ной среде почему-то не заводятся. Этих несчастных всё время притягивает очередная попытка размножения или новейший способ выпендриться (проявить доминантность). К другим занятиям избыток родительских ресурсов как-то не располагает. Попробуем разобраться в социально-технологических подходах к выращиванию мало-мальски способных к мышлению особей с приемлемым числом обезьяньих пороков. Талантливые плоды гоминидной эволюции возникают независимо от родительских усилий по воспитанию, образованию и содержанию детей. Есть множество способов разведения потомков, но по существу они сводятся к трём основным подходам.

Первый вариант мечты любой заботливой мамы состоит в найме заграничных гувернанток и нуждающихся профессоров университетов для выращивания любимых генокопий. Подход очень хороший как для гувернанток, так и для бедствующих профессоров. Поразительно то, что столь наивным способом богатейшие люди планеты надеются вырастить будущую элиту своих стран. Получается неважно. В лучшем случае богатую поросль удаётся научить скрывать свои пороки, а безразличие и презрение прятать за имитацией гуманизма и нежной заботы о человечестве. При этом все пиарские танцы вокруг поощрения искусств, сирот, нищих и убогих нацелены на демонстрацию своих достоинств, украшений или туалетов. На всё это принято тратить чужие деньги, благородно пожертвованные рекламодателями. О затратном изучении каких-либо наук или искусств, а тем более о личном творчестве речь вообще не идёт. Беднягам остаётся только мучиться в условиях невостребованности неокортекса, что компенсируется изысканными пороками, психиатрическими лечебницами и дорогими психоаналитиками. По сути дела, такой тип воспитания не предполагает или заведомо исключает использование неокортекса. Мозг такого сокровища не должен напрягаться, поскольку основные проблемы уже заранее решены деньгами и связями родителей. Личная катастрофа поджидает обладателей развитого неокортекса во второй половине жизни, когда становится понятна биологическая сущность их предыдущего существования.

Второй вариант воспитания генокопий обычно осуществляется менее состоятельными родителями. Он состоит в замучивании бабушек и дедушек, которые таскают по кружкам, спортивным секциям, репетиторам и учителям музыки драгоценных отпрысков своих детей. Вне учебно-образовательного процесса этих детей возят в теплые края и исторические центры культуры. Таким незатейливым способом заботливые родители пытаются дать здоровье и обеспечить лучшее будущее следующему поколению. Обычно получается немного хуже, чем ожидается. Однако в этой ситуации у подростков непроизвольно складываются условия недостатка личного времени и свободных средств, что ожидаемо приводит к злобным конфликтам с родителями.

С педагогической точки зрения это более перспективная ситуация, чем в первом варианте развития головного мозга. Конфликт, даже небольшой, заставляет работать неокортекс, который старается найти способ для эгоистичной самореализации. Только при помощи неокортекса можно обмануть родителей, обобрать доверчивую бабушку и добраться до запретной, но желаемой цели. В этом случае появляется вероятность использовать приличное образование и культурное наследие в личных целях. Однако и в этом варианте усилия подростков обычно направлены не на совершенствование успехов в высшей математике, а на привычные биологические утехи. Тем не менее у некоторых обладателей подходящего неокортекса появляется шанс реализовать свои способности для решения новых человеческих проблем.

Третий подход специфичен для тех, кто считает детей досадным артефактом простых удовольствий и не обращает на них особого внимания. В этой группе родителей понимание процесса появления и выращивания детей сводится к естественно-биологическому процессу и осуществляется по принципам простейшей логики. Если заводится кошка, то появляются котята, собака — щенята, а если жена — то дитята. Сильные выживут и вырастут, а слабые — погибнут. Материнский инстинкт если и действует, то менее продолжительное время, чем у современных высших приматов, а отцовский — имеет следовые проявления. При этом первоначальная забота родителей о половом созревании потомков перерастает в остервенелую внутривидовую конкуренцию «всех против всех», которая легко переходит в физическое насилие и душегубство.

Эта крайняя форма педагогики от ранних гоминид почти никогда не даёт внятного результата. Репродуктивная цикличность повторяется из поколения в поколение почти без изменений. Она вяло и ненавязчиво обременяется новыми социальными требованиями со стороны сообщества, которые сути процесса не изменяют. С архаичными представлениями об устройстве мира родительская активность сводится к редким заботам о здоровье потомков и псевдовоспитательному подражанию более успешным соседям. Тем не менее и при архаичном воспитании обладатели врождённого таланта или гениальности могут найти способы самореализации. К сожалению, отсутствие образования и воспитания чаще всего приводит этих природных самородков к криминальным подвигам и другим формам социального паразитизма. При этом они не испытывают никакого дискомфорта от своего обезьяньего поведения. Дело в том, что у них нет баланса лимбической и кортикальной социализации мозга, а биологические страсти считаются нормой «человеческого» поведения. Вполне понятно, что такие представления регулярно возникают при любой форме воспитания, это зависит от индивидуальных особенностей строения мозга.

Интересно отметить, что при всех видах воспитания таланты появляются с одинаковой частотой. Это зависит от индивидуальных особенностей конструкции мозга, которые почти никогда не наследуются (Савельев, 2018а). Однако чаще всего это происходит в третьей группе самодеятельных педагогов, поскольку она самая многочисленная. Есть и вторая причина появления ярких гениев при третьем типе педагогического процесса. В столь ограниченной социальной среде вероятность получить образование и пробиться к высотам науки и культуры очень низка. По этой причине самореализация гения или таланта происходит только при исключительной природной одарённости и зависит от случайностей. Если же талант возникает у ребёнка в более благоприятных условиях, то возможностей для реализации у него будет намного больше.

Теперь кратко рассмотрим особенности развития пороков и отклонений поведения в каждой из условных систем родительского воспитания. В первом варианте педагогического подхода вероятность появления гения крайне низка. Это не означает, что при помощи родительских денег и связей из этих детей не будут быстро изготовлены «гениальные» безголосые певички, дизайнеры одежды и «великие» режиссёры. Бездарности с деньгами и связями процветают во всех социальных системах с одинаковым краткосрочным успехом. Речь идёт о реальных талантах, которые оставляют после себя как убогие поделки и продукты дефекации, так и великие памятники науки и культуры. Для условий их появления необходимо заставить неокортекс работать вопреки желаниям лимбической системы. Сделать это в условиях изобилия крайне сложно, а зачастую и невозможно. Единственным мотивом, могущим мотивировать неокортекс, является мечта о глобальной доминантности. К сожалению, эти мечты возникают слишком поздно для получения полноценного образования и воспитания.

По этой причине страстные, но жалкие попытки про-доминировать над остальными гоминидами оказываются не очень удачными или просто позорными. Результатом становится вечная внутренняя неудовлетворённость и скрытое ощущение своей обеспеченной бездарности. В этой ситуации пороки остаются теми же плодами эмоциональной реализации страстей лимбической системы. Пока есть следы половых гормонов, они реализуются в виде беспредельной полигамии, бесконечных внешних способов наркотического отключения мозга или детской доминантности. Она может реализоваться в попытках стать главным бабуином, построить самый большой фаллический символ на планете или заняться религиозной философией. Последняя отлично оправдывает как врождённую бездарность, так и впустую растраченный природный талант.

При втором педагогическим варианте выращивания детёнышей ситуация более перспективная. Если выраженный талант у ребёнка присутствует, то родители стараются уничтожить его любыми доступными методами. Это связано с тем, что конструкции головного мозга детей и родителей заметно различаются и, как следствие, интересы не совпадают. Взрослые «опытнее и лучше знают жизнь», что позволяет им успешно губить любые таланты в самых первых их проявлениях. Этот волюнтаризм родителей является одной из основных причин возникновения пороков во втором варианте воспитания. Самым быстрым педагогическим успехом такого подхода становится тотальный обман родителей и всех остальных обладателей развесистых ушей. До раскрытия мелких надувательств обычно проходит несколько лет, что позволяет отлично закрепить выработанный социальный инстинкт на долгие годы. Иногда этот навык сохраняется на всю жизнь и успешно передаётся следующему поколению.

Кроме социально выгодной лжи, значительное внимание уделяется созревающему неокортексу. Если возникает детерминированная мозгом увлечённость, то появляются равные шансы для проявления творческого или криминального таланта. Вполне понятно, что творчество в уголовной деятельности реализуется чаще, поскольку она лучше детерминирована биологией приматов и незатейливой лимбической системой. Таким образом, пороки второго варианта воспитания реализуются чаще и максимального уровня достигают при взрослении. Это происходит под влиянием приличного образования и воспитания, которые используются для решения незатейливых биологических задач.

Наиболее простой вариант проявления пороков мы имеем при естественно-биологическом воспитании. В их состав легко и рано включаются все перечисленные выше, но с одной особенностью. Их осуществление происходит по самым простым биологическим законам, мало совместимым с социальными ограничениями большинства гоминидных сообществ. Бескомпромиссное и не отягощённое социальными инстинктами подчинение лимбической системе обычно принимает наиболее тяжёлые асоциальные формы. Тем не менее пороки, возникающие даже в такой среде, могут быть довольно рафинированными, если прикладываются творческие усилия для их совершенствования.

Если таланты и гении редки, то самые изысканные и осуждаемые любым сообществом человеческие пороки проявляются намного чаще. Они возникают всегда и совершенно независимо от образования, воспитания и достатка. При этом пороки порицаются, преследуются и часто являются поводом для летального искусственного отбора. Для профилактики доминирования лимбической системы ничего не помогает, а каждое новое поколение с задором и удовольствием предаётся самым осуждаемым занятиям. Устойчивость персонального порокообразования очень велика. Большинство мировых религий и теологических учений помельче тысячелетиями не могут справиться с сомнительными увлечениями человечества. При этом служители культов сами часто становятся как носителями, так и проповедниками множества пороков. Грехи у людей появляются вполне самостоятельно, без назойливых проповедей и поучительных примеров. Они приносят незатейливую радость, восторг, а часто и глубокое удовлетворение.

Эти простейшие рассуждения приводят нас к биологической естественности пороков и искусственности их социального отрицания. Иначе говоря, искусственный отбор в социальных системах гоминид направлен против тайнопроцветающих пороков, которые возникают из-за особенностей эволюционного происхождения нашего мозга. Так, почти неизвестны ужасные грехи гоминид, которые могли бы появиться благодаря нео-кортексу. Зато лимбическая система может порадовать нас всеми цветами самых изысканных пороков. Дело в том, что неокортекс обязательно используется лимбической системой как вспомогательный инструмент. Он дополняет, планирует и изобретательно украшает любое безобразие столь же замысловато, как и находит приемлемые оправдания для злодейств. В этом случае неокортекс работает в рамках биологических задачек и не чувствует никакого дискомфорта. По сути дела, порок становится формой быстрого достижения личных биологических результатов за счёт сообщества. Отсюда как осуждение, так и привлекательность. Глубинная суть общей приятности пороков кроется в экономии предполагаемого расхода энергии мозга и полной оправданности произошедших событий.

Следует отметить, что существуют огромные особенности индивидуальной организации мозга, которые сказываются как на масштабах пороков, так и на плодах осмысленного творчества. Однако есть и стабильные особенности поведения. Существование любых воспроизводящихся различий между особями одного вида является вынужденным следствием эволюции. По этой причине вся естественная история приматов пронизана половым диморфизмом, который проявляется в анатомических, церебральных и поведенческих различиях. Существующая внешняя индивидуальность гоминид дополнена различиями в организации половых хромосом, что гарантирует перемешивание наследуемых признаков и увеличивает видовую изменчивость. Различия настолько велики, что, по заявлениям самых смелых генетиков, современные мужчины несколько ближе к самцам шимпанзе, чем к женщинам. Как бы там ни было, но половые признаки легко обнаружить молча и в полной темноте. Эти опыты миллионы лет успешно подтверждаются изысканной практикой самых недоверчивых читателей, что и гарантирует воспроизводство человечества.

Надо подчеркнуть, что искусственный отбор на всём протяжении замысловатой истории гоминид имел выраженный половой диморфизм, который был рассмотрен ранее, а его роль в эволюции исследована в других работах (Савельев, 2016, 2019). Существует распространённое мнение о глубоких различиях пороков женщин и мужчин. На самом деле таких оригинальных половых признаков немного. Они продиктованы в первую очередь репродуктивными и индивидуальными особенностями, а в последнюю — церебральными различиями. Рассмотрим влияние полового диморфизма на развитие социальных пороков мужчин и женщин.

Переходя к этой сложной теме, необходимо напомнить, что у нас существует доказанный физиологический диморфизм, заметно сказывающийся на восприятии мира мужчинами и женщинами. Приведу несколько примеров таких различий, приводящих к половым особенностям поведения. Мужчины и женщины смотрят одинаково, но видят по-разному. Специальные исследования показали, что среди популяции цветонормальных людей легко выделить 2 группы мужчин и 3 — женщин, различающихся по тестам на подравнивание смеси красного и зелёного цветов к оранжевому монохроматическому эталону (600 нм). Это объясняется полиморфизмом в том локусе Х-хромосомы, который определяет длинноволновой фотопигмент сетчатки (Mollon, 1986). Результатом является склонность фертильных дам к цветам поярче и к сочетаниям почуднее. Это не порок и не безвкусица, которых тоже предостаточно, а всего лишь половая особенность цветовосприятия и стремление к личной неповторимости.

Существуют странные представления о пороках, связанных с возрастной половой активностью. Иногда она имеет яркие проявления, которые превращаются в неравные по возрасту браки или тотальную полигамию. Престарелые мальчики стараются стабилизировать свою потенцию частой сменой партнёрш, а девочки — омоложением возлюбленных. Природу этого поведения мальчиков, считающуюся порочной, особенно искать не надо. Если половых гормонов хватает, то такой способ самоутверждения и поисков утраченной молодости вполне понятен. Тем более что половой рецепторный аппарат, включая генитальные тельца крайней плоти, обладает вполне сохранными рецепторами.

Со стареющими тётеньками дело обстоит намного сложнее. Есть два основных сценария развития климактерического синдрома. Рассмотрим их оба, начиная с самой катастрофичной, для внешнего наблюдателя, ситуации. Наиболее злые обстоятельства обычно складываются тогда, когда женщина приближается к менопаузе, сохранив чрезмерную сексуальную озабоченность. В этом случае активность её репродуктивного мозга сосредоточена на обслуживании половых нейро-гормональных центров. Вполне понятно, что ни один потенциальный половой партнёр не будет обделён вниманием и тщательно испытан стимуляцией соматических механорецепторов. При таких индивидуальных особенностях поведения циклический синаптогенез вокруг нейрогормональных клеток мозга будет надолго сохранён. Следствием этого, кажущегося приятным, события будет поддержание активности половых центров мозга с параллельным падением синтеза периферических половых гормонов. Это нейробиологическое рассогласование обычно пугает окружение ветхой жертвы стареющего мозга буйной и неадекватной гиперсексуальностью.

Следует отметить, что неравнодушные к сексуальным удовольствиям старушки весьма практичны в своих порывах. Дело в том, что соматическое старение, проявляющееся в морщинах, обвислых молочных железах, редких волосах и разросшихся ягодицах, не связано с ожидаемым разрушением механорецепторов половой системы. Проблемы для окружающих и ужас ситуации в том, что у женщин в механорецепторах половой системы преобладают клубочковые (генитальные) тельца, а тельца Мейсснера очень редки. Это означает, что до начала периода зрелости (33—50 лет) количество нервных образований постоянно увеличивается и остаётся постоянным до старости (более 80 лет). При этом не подтверждается гибель генитальных телец даже в преклонном возрасте (Hanzlova, Malinovsky, 1989). Иначе говоря, рецепторы генитальной области до конца жизни женщин сохраняют свою чувствительность и продолжают возбуждать отзывчивый мозг. В конечном счёте это означает, что желание получать сексуально-романтические удовольствия у возрастных женщин нисколько не пропадает, хотя тающие соматические кондиции заставляют их снижать избыточную разборчивость в партнёрах.

Существует и более щадящий сценарий развития событий. Если даже сексуально активная дама умудрится в зрелом возрасте увлечённо заняться каким-либо делом, не связанным с репродукцией, то её вступление в менопаузу может пройти почти незаметно. В этом случае метаболическая активность, связанная с синаптогенезом, будет сосредоточена в других центрах мозга, а нейрогормональные клетки снизят свою активность и тихо дегенерируют. В наиболее выраженном варианте такого развития событий женщины вообще не замечают этих неприятных физиологических признаков старения. Следовательно, в зрелом возрасте половая активность зависит от сохранности механорецепторов половых органов и связей разных центров мозга с эффекторными нейрогормональными нейронами. Совершенно ясно, что при старении вероятность хорошей сохранности всех перечисленных выше центров крайне низка. По этой причине чрезмерная старческая сексуальность является редким явлением и обычно считается аморальной попыткой реванша за неудачную молодость, а не порочностью.

Длительный искусственный отбор по половым различиям в поведении привёл к довольно заметным последствиям в понятийном аппарате языка. Это очень заметно даже в семейных контактах, когда мужчины и женщины вкладывают в одинаковые слова довольно разные значения. По этой причине полноценно договариваться между собой даже внутри семьи не получается. При полном согласии мы вкладываем в слова своё собственное персонифицированное значение, которое никогда не совпадает с чужим, даже если оба говорящих принадлежат к одному полу. Ситуация становится катастрофической, если пытаются договориться представители разных полов. К индивидуальным различиям организации мозга примешиваются половые подозрения или надежды, которые делают самые примитивные разговоры крайне затруднительными. Только высокий уровень половых гормонов может довести говорящих до занимательных результатов.

Эти бытовые наблюдения получили вполне объективную оценку в специальных исследованиях. Так, детальное сопоставление речи мужчин и женщин позволило выявить шесть основных различий. Во-первых, женщины больше, чем мужчины, подчёркивают свои отношения с противоположным полом. Во-вторых, женщины всегда больше увлекаются другими людьми, чем мужчины. В-третьих, в разговорах женщин больше, чем мужчин, занимает место происходящего действия. В-четвёртых, женщин больше интересуют особенности и качества людей, предметов и действий. В-пятых, женщины больше увлекаются настоящим и будущим, а мужчины — прошлым. В-шестых, женщины больше внимания уделяют содержанию того, что хотят сказать собеседнику (Irigaray, 1988).

Иначе говоря, женщины рационально пытаются провести вполне объяснимую реконструкцию ситуации и определить её биологическую ценность лично для себя. Если ценность ситуации для женщины окажется достаточно высока, то разговор продолжится, а если нет, то к нему исчезает интерес. Смысл таких построений всё тот же, что и всегда, — обеспечение репродуктивных преимуществ. Это не порок, а детерминированное инстинктивно-гормональными механизмами поведение, не осознаваемое ни мальчиками, ни девочками. По этому поводу не стоит придираться к девочкам, поскольку у большинства мальчиков вся милая болтовня с дамочками сводится к инстинктивно-гормональным целям простого оплодотворения.

Культивирование этих неосознаваемых интуитивных отличий приводит к системным полоролевым стереотипам, которые осуществляются на уровне содержания, интонации и невербальных сигналов. Женская речь, по мнению многих исследователей, характеризуется частыми извинениями, неумением принять комплимент без возражений, эмоциональной экспрессивностью, использованием намёков и косвенных выражений. Женщины в разговоре отличаются более широким диапазоном тонов, их резкой сменой, выделением ключевых слов и частыми вопросами в конце фраз (Golde, 1988). Эту генетически и церебрально детерминированную вербальную особенность никаким пороком считать нельзя. Дело в том, что женщины отличаются особенностями понимания речи, которая может трактоваться настолько оригинально, что вызывает подозрение в некоторой невменяемости собеседницы.

Обычно речевые конструкции, особенно сложные, не воспринимаются дамами целиком. Их мозг, как, впрочем, и мозг большинства мужчин, работает по принципу узнавания, а не анализа содержания. Это обходится мозгу энергетически намного дешевле, чем осмысленное восприятие. Дамы отыскивают знакомые слова или словосочетания, хорошо им известные. Знакомые сигналы из внешнего мира вызывают цепь эмоциональных ассоциаций, формирующих инстинктивно-гормональную оценку и мотивацию ответа. Внешне это выглядит как выхватывание дамами знакомых слов из контекста и необъяснимое цепляние к ним во время всего разговора.

Это одна из проблем женского сознания, которое часто уравновешивает значение слов и дел. Молоденькие девочки выхватывают из контекста только биологически значимые сигналы и полностью игнорируют любые скрытые социальные обременения или условности.

Многие симпатичные мальчики, поняв это в раннем возрасте, становятся знатными сердцеедами. Они пользуются особенностями сознания женщин и обещают им любой желаемый мир иллюзий. Получив доступ к возможности оплодотворения, они довольно быстро оставляют объект краткого вожделения в одиночестве или со своей сомнительной генокопией. Такой обмен лингвистических умозрений, сказок и обещаний на возможность переноса генома в следующее поколение обычно не устраивает женщин, но зато часто происходит.

Среди пороков, носящих явный половой диморфизм, особое место занимают преимущественно мужские параллельные языки. Подразумевается не существование двух разных языков у населения, живущего на общей территории, а совершенно иное явление. Речь идёт об эволюционном смысле параллельного развития двух способов общения. Один язык, общепринятый и официальный, существует в модификациях разговорного, литературного, казённого, военного и профессионального вариантов. Для его адекватного или углублённого понимания пишутся толковые и бестолковые словари, учебники, пособия и энциклопедии. При этом почти в любом достаточно многочисленном сообществе параллельно живёт и эволюционирует некий неофициальный язык, который считается неприличным или запрещённым. Это добавляет ему дополнительную ценность и эмоциональность, которая ассоциируется с сильными чувствами или ощущениями говорящего. В России он носит название матерного языка. Его исследованиям посвящено много специальных работ, занимательных и поучительных. Однако для эволюции мозга эти лингвистические исследования представляют второстепенный интерес. Намного важнее понять причины выживания этой речевой формы и её эволюционную биологическую ценность.

В русской матерщине очень мало правил и множество возможностей для личной и творческой модификации речи. Каждой обезьяне приятно осознавать, что, вывернув наизнанку свои навыки использования запрещённых слов, она добивается исключительной доминантности. Достаточно открыть рот и начать издавать звуки, как тебя узнают, понимают твой персональный подход к проблеме и ценят за оригинальность. Следовательно, запрещённый язык хорош как простейшее средство достижения узнаваемости и форма речевой доминантности. По этой причине обладатели невысокого творческого потенциала и малолетние доминанты стремятся широко использовать этот примитивный подход к достижению своих личных целей.

В значительной степени матерщина является своеобразным социальным инстинктом, который поддерживается искусственным отбором внутри российской социальной системы. Эта драгоценная национальная особенность должна быть повсеместно и навсегда запрещена для публичного использования. Для этого есть три веские причины. Во-первых, матерщина является запретной мужской речью и не должна использоваться среди женщин без крайней нужды. В противном случае утрачиваются её эмоциональная ценность и сексуально-романтическая привлекательность, что снижает успешность репродуктивных контактов. Во-вторых, без матерщины бездарность всякого недалёкого чиновника, писателя, режиссёра и артиста станет очевидна всем окружающим, а массовая культура перестанет сближаться с разговорами в общественном туалете второсортной пивной. В-третьих, строгие запреты являются наилучшим способом поддержки и творческого развития российской матерщины. Это гарантирует её дальнейшее процветание как ценного, но неопасного социального инстинкта.

Таким образом, человеческие пороки являются естественным следствием антагонистических взаимодействий неокортекса и лимбической системы. Понимание существования нехорошего или порочного поведения гоминид началось вместе с развитием тормозных центров мозга и становлением социализированных сообществ. По этой причине не вызывает сомнения, что первичным и самым ужасным пороком была проблема дележа пищи. Это стало основой первого глобального периода искусственного отбора мозга по принципам наличия развитых тормозных центров. Ими оказались лобные области, что и привело человечество к сегодняшнему развитию интеллекта. Принцип борьбы с пороком утаивания пищи был довольно прост. Тот, кто не делился добытой пищей с соплеменниками, изгонялся или съедался сам. Дальнейшая борьба с обезьяньими пороками лимбической системы продолжалась по тем же принципам.

Создание основ системной религиозности привело к постепенному прекращению широко распространённого каннибализма, а затем и близкородственных браков. Эти простейшие примеры показывают, что борьба простодушного человечества с древними пороками стала отличной движущей силой для искусственного отбора. Во все времена прослеживается непримиримое противодействие любых сообществ обезьяньим страстям лимбической системы. За несколько тысячелетий искусственного отбора удалось значительно изменить ситуацию с проявлением многих пороков. Полностью избавиться от них невозможно, поскольку человеческий мозг слишком сильно индивидуально изменчив. Однако можно перенаправить процесс в более безопасное русло. Перспектива состоит в постепенной замене обезьяньих лимбических грехов на кортикальные — рассудочные. Социально опасных — на относительно безвредные. В настоящее время признаки новых форм грехопадения уже заметны в среде верующих в компьютерных богов.