Москит

3

Полчища больших оранжевых мотыльков заполоняли Суманер-Хаус, где жил Викрам. Полный дом мотыльков и древней пыли, сметенной в холмики у дверей со стеклянной мозаикой. Жуки-короеды изгрызли причудливый ажур дерева, усыпав пол древесной пудрой. Никчемный дом. Руины. Что не сломано окончательно, то подправлено кое-как, присыпано песком, сцементированным чьим-то тяжким трудом и несчастьями. Этому дому числиться бы в реликвиях, но реликвий на острове избыток, а просторных домов не хватало. Суманер-Хаус был даже слишком просторен. Когда-то он поражал воображение. Когда-то здесь жили богатые голландцы; они пересекали океан на больших судах под парусами и возвращались в Европу с грузом специй, слоновой кости, золота. В те дни и резные ставни, и террасы, и полы, выложенные черно-белыми голландскими изразцами, были великолепны. Солнечные лучи проникали сквозь зеленое стекло крыши. Но что сталось со всем этим великолепием? Неотвратимый ход времени, унеся годы и десятилетия, смыл прошлое, оставил лишь следы былого блеска. Дом одряхлел, обшарпанная мебель разваливалась. Теперь здесь жили только Викрам, его опекун да женщина-прислуга, а чаще — лишь Викрам со служанкой. Она занималась своими делами, готовила, стирала, прибирала, а Викрам волен был уходить и возвращаться когда душе угодно. Никто его не останавливал, никто не задавал вопросов; опекун, мистер Гунадин, вечно пропадал в Малайзии, наведываясь сюда лишь изредка. Почему он стал опекуном Викрама, было загадкой. Возможно, так он решил выразить протест против вовлечения детей в войну. А может, приютил сироту из «Лотоса» в надежде улучшить свою карму. Кто знает, но, совершив этот единственный и необъяснимый акт благотворительности, мистер Гунадин с головой ушел в работу, уехал сначала на Ближний Восток, а потом в Малайзию. Управлять телекоммуникациями развивающихся стран. В городе поговаривали, что прочь из родных мест его погнала война. Что ж, усыновив Викрама, он хоть как-то смягчил кровожадность тамильских выродков. Люди считали его добрым сингальцем.

Изредка, безо всякой системы наезжая в приют «Лотос» к Викраму, он в один из своих визитов определил сироту в местную школу для мальчиков.

— Ему требуется хорошее образование, — оставшись с директором школы с глазу на глаз, заявил мистер Гунадин. Иронию собственных слов он упустил.

Директор предпочел не напоминать о том, что изначально сингальцы лишили тамилов малейшего шанса на образование. С тех пор многое изменилось, времена настали ужасные. Ничего не зная о детях-солдатах и о военном прошлом Викрама, директор считал его ребенком, лишенным семьи, но без душевных травм.

— Мне придется уехать на несколько месяцев, — предупредил мистер Гунадин.

— Не волнуйтесь, с мальчиком все будет в порядке, — заверил директор и пообещал: — Увидите, как он изменится за время вашего отсутствия.

Опекун Викрама щедро оплатил хлопоты директора. Инструкции мистера Гунадина для служанки Терси были коротки:

— Вы сами знаете, что от вас требуется, Терси. Смирным мальчика не назовешь, но пусть вас это не тревожит. Кормите его и следите, чтобы ходил в школу. А я вернусь через несколько месяцев.

И он уехал, оставив для связи свой адрес и номер телефона. Мистер Гунадин счел свой долг исполненным. Викрам сыт, у него есть крыша над головой и школа под боком. Чего еще надо сироте? Ему не грозит попасть в руки рекрутов, отправляющих малолеток на войну. Возможно ли сделать больше? Горожане восхищенно качали головами: какой все же мистер Гунадин прекрасный человек; надо надеяться, Викрам таких усилий стоит. Это было четыре года назад.

А Викрам, похоже, не понимал, насколько ему повезло. Он вообще плевал на свою удачу. Переехав в Суманер-Хаус, обращался с домом как с личным недругом — пинал стены, исподтишка колотил мебель, дырявил дверные косяки и царапал мозаику так, чтобы стекло пошло трещинами, но не разбилось. Лишь Терси знала, что Викрам обрекает дом на муки. Служанка Терси все видела.

Прошло время, Викрам подрос, и пытки прекратились, что тоже не укрылось от Терси. Едва ли не в одну ночь мальчик стал молчаливым и скрытным. Всякий раз, глянув на Викрама, служанка отмечала, какое у него каменное лицо. За последние четыре года, с тех пор как и здесь, на юге, начали убивать, положение сильно ухудшилось, никто ни в чем не мог быть уверен. Терси привычно хранила молчание. Парень только снаружи невозмутим, думала она, а изнутри как котел. Того и гляди взорвется.

Из всех знакомых служанка Терси доверяла лишь Суджи. Она знала, что Суджи — хороший человек. Встречаясь в городе, они прохаживались по рынку (недолго, чтобы не привлекать внимания) и обменивались новостями. Терси частенько рассказывала Суджи о сироте из «Лотоса».

— У него есть все, что нужно, но он ничего этого не хочет, — повторяла она. — Такая уж карма. Его из сиротского приюта спасли, дали совсем другую жизнь, надо же. — Терси мрачнела. — Только ничего не выйдет.

Суджи слушал, озабоченно кивая. Викрам не очень долго пробыл в рядах детей-солдат, но Суджи знал: единожды солдат — навсегда солдат. Мистер Гунадин преступил неписаные законы мироздания, а этого делать нельзя. На долю Викрама выпало то, что и представить невозможно, и потому, по мысли Суджи, мальчика надо оставить в покое. Терси снова и снова пересказывала трагедию Викрама, и Суджи лишь укреплялся в своем мнении: не следовало мистеру Гунадину вмешиваться в судьбу этого ребенка. Военные ворвались в дом Викрама в Баттикалоа, изнасиловали его мать и сестру.

— Много, много раз! — Терси шлепала себя ладонью по лбу. — Потом солдаты увезли женщин. Под кровать никто не заглянул, а там прятался Викрам. Отца в тот момент дома не было, но кто-то из соседей его нашел и сообщил, что у него всю семью убили. — Терси как ножом рассекала ладонью воздух: — Вот так! Была семья — и нет. И что бедняге делать? Страх какое горе. Он где-то яд раздобыл да и отравился, прости его душу грешную. Потом-то соседи додумались под кровать заглянуть, да уж поздно было.

Терси все качала головой, пересказывая дикую историю. Суджи знал ее наизусть, но всякий раз содрогался. Вот они, военные, во всей красе. Так он и сказал Терси, встретив ее сегодня на рынке.

— Вот они, военные, во всей красе. И чего от них ждать?

— Надо идти. — Терси заволновалась — поняла, что слишком долго болтает с Суджи у всех на виду. — Там Викрам стоит. Не хочу, чтобы он видел нас вместе.

— А кто это рядом с ним?

Суджи смотрел в сторону каде — придорожного ларька, где Викрам выпивал в компании мужчины в годах, которого Суджи не знал. О Викраме в городе ходило много разных слухов. Тамильскому мальчику-сироте была одна дорога — в ряды «Тигров», а оттуда обратного пути нет. Однако судьба распорядилась иначе: сингальские солдаты поймали кое-кого из «тигрят» и сдали в приюты. Среди этих детей оказался и Викрам. Ему было всего семь лет, а он уже таскал партизанам оружие и донесения. Суджи трудно было поверить в такое. Семь лет — и уже связной.

— Кто знает, во что его там превратили, — вздохнул Суджи, наблюдая за Викрамом.

Но разве можно исправить прошлое? И разве можно изменить ребенка, просто забрав его из приюта?

Терси была полностью согласна с Суджи.

— Айо! — воскликнула она, вновь во власти воспоминаний. — Видели бы вы его, когда он только-только здесь появился. Мистера Гунадина, понятно, не было — уехал и оставил ребенка на меня. За ним глаз да глаз, а на мне и без того весь дом. Все одной приходилось делать. Викрам тогда едва дом не разнес. Что творил — не описать. Теперь-то поутих. По правде говоря… — Она запнулась.

— Что?

— Ну…

Терси медлила. По правде говоря, мальчик не поутих, а будто опустел. Была в нем некая странность, загадочность; молчаливый, ни с кем не общается. Почти ни с кем. Сегодня у Терси была для Суджи новость.

— А вы знаете, что он с девочкой Мендисов подружился?

— Что? — вырвалось у Суджи.

Терси всполошилась. Она вовсе не хотела пугать Суджи.

— Нет-нет! Только не волнуйтесь и не думайте ничего такого, он к вам не придет. Девочка-то сама не больно разговорчивая, да и Викрама я с ней только один раз видела. Не стоило вам и рассказывать!

Суджи чуть успокоился, но тревога его полностью не улеглась.

— Нехорошо это, — пробормотал он, не зная, как объяснить свое смятение. Мало ли чем поделилась Нулани Мендис с этим парнем. Что рассказала о Тео?

— Между прочим, он прекрасно говорит на сингальском, — продолжала Терси. — Почти никто и не догадывается, что он из тамилов. Мистер Гунадин не хотел, чтоб об этом знали. Так безопаснее. Для самого Викрама.

— То-то и оно, что не догадываются, — пробурчал Суджи. — А он, может, на службе у «Тигров», кто знает.

— Кто, Викрам? — засмеялась Терси. — Так вот чего вы испугались! Нет, Суджи, нет. Он мальчик безобидный. Немного не в себе, конечно, но мирный, поверьте мне. Не знаю, как объяснить… — Она опять помолчала в нерешительности. — Если честно, мне его даже жалко. Будет ли у него шанс на нормальную жизнь? — со вздохом вопросила Терси. — Уж больно натерпелся.

Викрам не знал, что в городе о нем шепчутся. А и знал бы — не слишком задумался, потому что жил он в мире без людей. Внутри него царила такая пустота, что казалось, крикни — и услышишь многократное эхо. Годы назад, еще в «Лотосе», он начал воспитывать в себе равнодушие ко всему. Никто об этом, разумеется, не догадывался, но со временем равнодушие стало для Викрама философией жизни. В двенадцать лет, когда из сироты он превратился в подопечного мистера Гунадина, Викрам уже в совершенстве постиг искусство безразличия. К чему суетиться, если можно прожить, не поднимая шума? Викрам делал что хотел, брал все что понравится — никто не хватал его за руку, никто о нем не помнил, никто его не любил. К шестнадцати годам он сильно вытянулся, был хорош собой и абсолютно одинок.

Стоявший на гребне холма, чуть в стороне от города, Суманер-Хаус высился над остальными домами. Ничто не заслоняло вид на море из комнаты Викрама. Вот уже почти четыре года он жил здесь. Ходил в школу, упорно учился. На протяжении четырех лет опекун Викрама то исчезал из его жизни, то появлялся снова, а сам Викрам учился. Впитывал знания, как губка. Директор был очень доволен, о чем и сообщил мистеру Гунадину в письме.

«Это настоящий успех! — писал директор. — Неоспоримое доказательство того, что и таких детей можно перевоспитать».

Итак, Викрама в школе хвалили. Он неплохо знал английский, а его сингальский был безупречен.

— Он прекрасно пишет, — добавляли учителя.

Они старались поощрять его тягу к знаниям и не скупились на похвалы. В школе знали, что старт в жизни мальчику выпал тяжелый.

Каждое утро Викрам шел в школу. Ту самую, где учился и Джим Мендис. Никто здесь не сомневался, что Счастливчик Джим, вопреки трагедии с его отцом, однажды уедет в Англию — он ведь такой умный. Все ребята хотели дружить с Джимом, потому что он настоящий счастливчик, а вполне возможно, и потому, что потерял отца. Все хотели. Кроме Викрама. Он молча наблюдал за Джимом. Никто этого не замечал — на молчунов не обращают внимания, — но Викрам не выпускал Счастливчика из поля зрения, прикидывая, нет ли трещинки в счастье Джима. Броня счастья, однако, выглядела непробиваемой. Викрам давно знал, что у Мендиса есть сестра, а однажды с удивлением отметил, какая она красивая. Что-то в старшей сестре Счастливчика смущало Викрама. И вот в один прекрасный день он оказался с ней на одном перекрестке, а она вдруг повернула голову и улыбнулась. Викрам растерянно смотрел на нее. Не зная, что сказать, что сделать, он поспешно отвел взгляд. Сердце стучало как после долгого бега. Эта Мендис ему кого-то напомнила. Только вот кого? С того дня Викрам стал прислушиваться к разговорам о Нулани Мендис.

Она всегда молчит. Ни с кем не дружит. Только рисует и рисует. Это интересно. Викрам тайком присматривался к Нулани. Как-то он увидел ее на островке безопасности посреди дороги, которую местные называют Старой Тисовой. Нулани присела на корточки, опустила ладонь прямо в пыль и погладила землю. Вскинув голову, глянула вперед, потом назад. Викрам, затаившись за деревом, внимательно наблюдал. Он не понимал, что она там делает. И хорошо бы понять, кого она ему напоминает… Викраму почему-то стало страшно.

После того случая он долго не видел Нулани. Ему было не до нее — Викрам открыл для себя запретные радости с дочкой местного лавочника. Дочка лавочника его не жаждала, но Викрам очень тихо и очень спокойно пообещал ее придушить, если она скажет хоть слово. Разумеется, не всерьез, но она поверила. Довольный успехом, Викрам потащил ее за гаражи у железной дороги. Девчонка поначалу отбивалась, но потом, всхлипывая, приняла неизбежное, обмякла, и Викрам делал с ней все что хотел. Он даже в Суманер-Хаус ее приводил, да только служанка так глянула на них, что Викрам съежился, хоть и не показал виду. С тех пор дочку лавочника он водил только за гаражи.

А незадолго до своего шестнадцатого дня рождения Викрам познакомился с Джерардом.

Джерард не было его настоящим именем, его звали Радж Бака, но об этом никто не знал. Он держал ювелирный магазин в центре города, и, несмотря на войну, бизнес его процветал, поскольку иностранцы появлялись здесь не так уж редко. Джерард не раз видел, как Викрам околачивается на перекрестке, у ларька с дешевым спиртным. Как-то раз он обратился к парню с вопросом, потом еще. И слушал с таким вниманием, будто ему и впрямь хотелось знать о Викраме все: как успехи в школе, много ли друзей. Узнав, что друзей нет вовсе, пригласил Викрама к себе — Джерард жил в квартире над магазином — и угостил засахаренными фруктами вади, национальным десертом тамилов. Викрам был приятно удивлен.

— Где вы это достали?

Улыбнувшись, Джерард вместо ответа протянул ему манго из Джафны,[4] чем совершенно сразил Викрама.

— Как вы попали в Джафну? Через перевал? А говорят, Элефант-Пасс перекрыт войсками.

— Нет ничего невозможного, — со значением ответил Джерард. Помолчал, затягиваясь сигаретой. — Ну и как тебе жизнь под опекой сингальца? — небрежно спросил он. — Я слышал, твою семью убили сингальцы. А они ненавидят тамилов, верно?

Джерард ждал, стряхивая пепел на пол.

— Так что ты чувствуешь?

Викрам молчал. Мистер Гунадин велел никогда не упоминать о тамильском происхождении. Откуда вообще Джерард узнал? А тот рассмеялся — сомнения, написанные на лице Викрама, его явно развеселили.

— Не хочешь, значит, отомстить за семью, — ровным, почти беззаботным тоном сказал Джерард.

И снова Викрам промолчал. Его вдруг словно придавило что-то — будто на плечи навалился большой и тяжелый зверь. Холодок медленно полз по спине. Он чувствовал, как подрагивает позвоночник. Ладони взмокли. Перед глазами вспышкой пронесся образ девушки, растирающей специи в порошок. Джерард курил, с интересом наблюдая за мальчиком. В уголках его губ пряталась усмешка. Докурив, он прошел к письменному столу, достал из кармана ключ.

— Подойди, — сказал он. — Хочу тебе кое-что показать. Не бойся, — добавил Джерард, поймав настороженный взгляд Викрама. — Мы с тобой на одной стороне.

Джерард знал, что не ошибается. Он много раз втолковывал остальным в штабе, в чем преимущество мальчишек вроде Викрама, которых сама судьба уже сделала наполовину солдатами. Люпус, разумеется, был настроен скептически. Люпус всегда был настроен скептически — что бы ни предлагал Джерард. Естественно, Люпус видел в Джерарде угрозу. Естественно, Люпус опасался любого, кто позволял себе независимые суждения. И особенно Джерарда, который возражал против операций на севере страны. Джерард считал, что террористы террористам рознь. Далеко не каждый из них умен. Далеко не каждый отлично образован и обладает ораторским даром, как Джерард. Далеко не каждый — таков был удручающий вывод Джерарда — обладает его прозорливостью, и потому, к сожалению, далеко не каждый разделяет его точку зрения. Цель партизанской организации во главе с Люпусом — создание независимого тамильского государства. Смех, да и только, размышлял Джерард. У них нет ни тактики, ни стратегии. Они способны лишь уничтожить массу людей и заработать себе массу врагов в международном сообществе. Дипломатия им неведома, в отличие от Джерарда, планы которого были гораздо амбициознее. Он мечтал о единстве. Разумеется, он тоже хотел смены правительства, но разница в том, что Джерард видел новое правительство единым, а не сепаратистским. Причем без сингальцев! Власть единого тамильского правительства на всем острове — такова была цель Джерарда. Он мечтал, чтобы большинством правило меньшинство. Себя же он видел премьер-министром. Но действовать следовало без спешки. Терпения Джерарду было не занимать, он умел ждать. Для начала необходимо заложить фундамент для своего правительства и подорвать нынешнее. И тут без насилия не обойтись. На этом этапе Джерард собирался использовать таких, как Люпус.

На Викрама он обратил внимание еще несколько лет назад — во время рекрутских набегов на «Лотос». Парень был тогда совсем ребенком — несчастный, как подбитый птенец, но смышленый. А когда появился опекун, у Джерарда созрел план. Он сразу понял, что большая часть работы вербовщика за него была сделана в тот день, когда на кухонном столе ждал пальмовый сок, а в горшке булькал суп из чечевицы. Позже он узнал в подробностях о том дне, когда Викрам играл в прятки со смертью, а раскаленный воздух дрожал от криков его матери и старшей сестры. О том дне, когда небеса кипели и свет падал, яростный, зеленый, беспощадный, сквозь ротанговую крышу, пока сестра Викрама готовила приношение из королевских кокосов и плодов папайи, сбрызнутых шафрановой водой. В тот роковой день сестра так и не попала в храм, а случилось то, что должно было случиться. Все рассчитав и проанализировав, Джерард понял, что Викрам создан для великих дел. Он был уверен, что нашел победителя. Под его руководством Викрам пойдет далеко.

Джерард отомкнул ящик стола и посмотрел на Викрама.

— Ну, — мягко начал он, — не говори мне, что ты боишься. Что не захочешь отомстить, когда появится шанс.

Вынырнув из обычной апатии, Викрам не мог отвести взгляда от оружия.

— Вы научите меня стрелять?

— Терпение, терпение, — рассмеялся Джерард, задвигая ящик. Он был доволен оживлением Викрама, пробившимся сквозь маску безразличия. — Тот, кто умеет ждать, получает все. Прежде всего научись разбирать и чистить.

Лучшего начала не придумать; интерес надо подогревать. Чистота от Бога, сказал он мальчику, а Бог есть оружие. Викрам оценил мысль о божественной силе оружия. Ему нравилось, что Джерард все повторяет, точно мантру. Внезапно в его жизни появилась цель. Впервые за много лет что-то потеснило внутри него гулкую пустоту. Отомсти за семью, сказал Джерард. Викрам смотрел на него и думал, что понравился Джерарду. И чувствовал, как пустота внутри вибрирует, отступая.

Вскоре после этого знакомства Викрам решил, что в школе ему больше делать нечего. Однажды, направляясь к Джерарду, он снова увидел девчонку Мендис. Он успел забыть о ней. А она неожиданно остановилась и спросила:

— Ты больше не ходишь в школу?

Викрам удивился. Она же вроде немая. И откуда она знает, что он бросил школу? Он молча смотрел на нее.

— Я сестра Джима Мендиса, помнишь? — Нулани решила, что он ее не узнал. — А ты живешь в Суманер-Хаус, верно?

Викрам кивнул. Покопавшись в ранце, Нулани Мендис достала потрепанный альбом.

— Смотри. — Она показала рисунок.

Нулани рассмеялась. Викрам отвел взгляд от ее зубов, белых и ровных-ровных. Нехотя протянул руку к альбому и тоже не сдержал улыбки. Нулани нарисовала учителя, которого все в школе ненавидели. Получился карикатурно, но очень похоже. Викрам вдруг смутился. Девушка стояла так близко. Он чувствовал легкий приятный запах, исходящий от нее.

— Хорошо рисуешь, — с запинкой проговорил он.

Нулани почему-то пугала его. Было в ней нечто такое, что сбивало Викрама с толку. Решимость. Уверенность. Казалось, она в любой момент может попросить о чем-нибудь, чего Викрам не сможет ей дать. Нулани все улыбалась и говорила, и Викраму снова захотелось сбежать. Только теперь он заметил, что вблизи она еще красивее, чем издали. Он смотрел на нее, онемев от смущения.

— Твой брат уже уехал в Англию? — спросил Викрам, чтобы прервать ее: он ни слова не понял из того, что она сказала.

Нулани покачала головой:

— Нет еще.

Она опять улыбнулась, но застенчиво, словно ей передалось смущение Викрама. И отступила на полшага. В прошлый раз она не выглядела такой взрослой. А глаза у нее темные, глубокие, печальные. Полные чего-то невысказанного, непонятного. Викрам заглянул в них напоследок, кивнул и решительно зашагал в сторону ювелирного магазина.

Ближе к вечеру, когда Викрам отстрелялся по мишеням из винтовки с глушителем, Джерард сказал, что есть важный разговор.

— Во-первых, молодец! — Он забрал винтовку из рук Викрама. — Поздравляю! Я решил наградить тебя за отличную работу. В конце месяца намечается операция — пойдешь со мной. Если и там отличишься, дальше будут задания гораздо труднее и интереснее. Договорились? А еще через два месяца отправишься в Восточную провинцию. Вот где будет решаться сложнейшая задача.

— Что? В Восточную провинцию?! Туда, где тренируются «Тигры»?

— Викрам, — прервал его Джерард, — ты должен научиться не задавать вопросов. В свое время все узнаешь. Терпение, Викрам, терпение. И не надо вопросов. Обещаю — рядовым «тигром» ты не будешь. Ты не только умный парень, но и отличный стрелок, так что будем тебя готовить к самым серьезным делам. Поверь мне, парень.

— Когда?

— Терпение, терпение. — Джерард покачал головой. — Пока от тебя требуется только терпение. Мы оба долго ждали и готовились, нельзя все испортить спешкой. Ты отомстишь за свою семью, и уже очень скоро. Я отлично понимаю твои чувства, но подожди совсем немного. И вот еще что, Викрам… Вернись в школу и сдай экзамены. Сейчас тебе совсем ни к чему привлекать к себе внимание. Имей в виду, если эта Мендис заметила твое отсутствие, то и остальные заметят.

Викрам взял винтовку, стукнул прикладом об пол и зажал ствол между ног. Огладив железо, рассмеялся — визгливо и непристойно.

— Хватит! — резко сказал Джерард. — Убери. Это не игрушка. Получишь все, что захочешь, но держи себя в руках. Ты избран для великих дел. А сейчас — в школу.

Джерард отлично понимал, что молчаливая бесстрастность Викрама — маска, внутри же мальчишка так и кипит. И в любой момент бурлящая лава может вырваться наружу. А значит, нужно держать его в узде и контролировать. На всякий случай.

Через несколько дней после экзаменов Викрам опять увидел Нулани Мендис. Она не заметила его — чуть ли не бегом направлялась в сторону моря. Ради интереса он решил последовать за ней. Викрам шел за девушкой, наблюдая за движениями хрупкого тела. Темный силуэт проступал сквозь белую блузку и юбку цвета лайма. Стянутые в хвост волосы качались туда-сюда в такт шагам. Куда она идет? Викрам был заинтригован.

К берегу этим путем не доберешься — пришлось бы продираться через заросли огромных кактусов. За поворотом дороги сверкнуло море, затем открылся берег, абсолютно пустынный. Дорога обрывалась перед низким длинным домом за увитой зеленью стеной, с каменными львами по обе стороны веранды. Викрам вспомнил, что это за дом. Здесь жил тот самый писатель, который вернулся из Британии. Он как-то приходил в школу. Учителя качали головами: сам сингалец, а защищает проклятых тамилов, как можно? Однако человек он был знаменитый, потому его и пригласили.

Над стеной сада Тео Самарадживы гигантское хлебное дерево свесило ветви с мясистыми сочными листьями. Сразу за открытой калиткой Нулани Мендис остановилась, вытащила альбом и принялась рисовать. Провожатого она, судя по всему, не замечала. Как и нещадно палящего солнца. Нулани опустилась прямо на выжженную траву и с головой ушла в работу. В знойном мареве висел звон москитов и сонный гул прочих, не столь злобных насекомых. Викрам разглядел и самого писателя за столом на веранде. Выгоревшая на солнце добела, сейчас, в слепящем свете, веранда казалась припорошенной пылью. Вскоре из дома вышел слуга, заметил Нулани, позвал ее обедать и закрыл калитку. Больше никого из них в тот день Викрам не видел.

Нулани почти закончила портрет. Через неделю можно будет показать обе картины Суджи и Тео.

— Ради такого случая я приготовлю кирибат, рис в кокосовом молоке, — пообещал Суджи. — А еще куплю самой лучшей рыбы.

— И надо решить, где мы повесим портрет, — сказал Тео.

Праздник близился. Суджи развесил на деревьях новые фонарики. Тео объявил столь знаменательный день выходным. Работа его продвигалась, хотя и медленно. В октябре на экраны выйдет фильм по второй книге, его ждут в Лондоне на премьеру.

— Вы надолго уедете? — В потемневших глазах Нулани плеснулась тревога. — А обратно вас отпустят?

Сегодня она скрутила узел на затылке и воткнула в волосы цветок франджипани. Цветок покачивался с каждым движением головы, и Тео невольно следил за ним, гадая, когда тот упадет. Один раз он даже вскинул руку, чтобы успеть подхватить. Как объяснить девушке, что никому не под силу удержать его вдали от дома? А давно ли он снова стал называть эту страну домом?

Звонил его агент, жаловался, что до Тео совершенно невозможно пробиться по телефону, он в курсе? На линиях вечно глухо. Как он вообще живет в районе, напрочь отрезанном от мира? Агент очень надеялся, что Тео хотя бы пишет. Прорываясь сквозь какофонию эфирного треска, голос агента скрипел и булькал, словно Тео отчитывала сварливая нянька. «Лондонское лето в этом году — одно расстройство, — скрипел агент. — Сырое, гнилое, холодное. Одно утешение — телефоны здесь все же работают!»

Комендантский час на время отменили, так что Тео мог свободно гулять по пляжу. Девственно ровный песок цвета слоновой кости, казалось, простирается без конца и края. Безупречность песочной глади нарушали лишь следы Тео. В один из вечеров, сказав матери, что будет работать над портретом допоздна, к нему присоединилась Нулани. Широкая прибрежная полоса была пустынна, лишь легкий ветерок да волны составляли им компанию. Нулани и Тео брели по пляжу, не замечая минут; Нулани шла рядом, как ребенок, то и дело задевая рукой его руку. Ощущая тепло ее кожи, Тео едва сдерживал желание взять ладонь девушки.

— Мне кажется, я вас всегда знала, — неожиданно произнесла Нулани. — Может, мы в прошлой жизни были знакомы?

Тео сглотнул. Ее глаза — огромные, прозрачные. И в них отражается небо. Глядя на девушку, Тео не знал, что сказать. Двадцать восемь лет. Он старше почти на три десятка лет — и немеет в ее присутствии. Невозможно. Они шли и шли по пляжу, Тео смотрел на цветок франджипани у нее в волосах, удивлялся, почему тот не падает, и почти надеялся, что цветок все же упадет и он успеет его поймать.