Мой адрес – Советский Союз!

Глава 11

– Поздравляю, Евгений Платонович! Выступили более чем достойно, не подвели, так сказать, «Динамо». Мало того, ещё и задержали опасных преступников. За это отдельная благодарность. И вот, наши литовские коллеги просили вам передать.

Начальник УКГБ по Свердловской области Алексей Александрович Хлестков протянул мне красиво упакованную грамоту под стеклом в деревянной рамке. Вот только написано всё было на литовском, и я смог разобрать лишь свои имя, отчество и фамилию латинскими буквами.

По возвращении из Каунаса где-то неделю спустя меня пригласили в УКГБ на встречу с Хлестковым, который, как я узнал позже, только в этом году возглавил управление, переведясь с аналогичной должности из соседнего Челябинска. Почему только через неделю? Не знаю, спросить не рискнул.

Хлестков оказался улыбчивым, мог и пошутить, но подсознательно я чувствовал, что за видимым добродушием скрывается достаточно жёсткий человек, которому на пути лучше не становиться. И я не видел в этом ничего плохого, если эта суровость идёт во благо обществу и стране. Но пока при нашем знакомстве у генерал-майора не было повода её проявлять, напротив, был повод меня похвалить, что он и делал. Рядом стоял Хомяков, улыбаясь краешком губ. Он меня и вызвонил в общежитии вечером, не успел я вернуться из Каунаса, и сопроводил сегодня к Хлесткову.

Встреча с начальником УКГБ заняла не больше десяти минут, Алексей Александрович сразу извинился, что не может уделить больше времени, так как весь в делах. Но мне и десяти минут хватило, чтобы, так сказать, проникнуться. И потому кабинет руководства областной «ЧеКа» я покидал со скрытым облегчением. Ну и с грамотой в руках.

– Зайдёте ко мне? – спросил Хомяков, когда мы покинули приёмную. – Мне, в отличие от Алексея Александровича, пока торопиться некуда. Чайку попьём, расскажете, как съездили.

Я согласился. Мне тоже особенно торопиться было некуда, меня Борисов с учёбы ради такого случая, как визит к генерал-майору КГБ, освободил на весь день.

Чай у Виктора Степановича, которого мне так и подмывало с первой нашей встречи назвать Черномырдиным, оказался неплохим. И ваза с печеньками порадовала, потому что печеньки оказались домашними и очень вкусными.

– Супруга моя, Нина, увлекается этим делом, – объяснил майор. – Она вообще хозяйственная. У нас под Свердловском дача, шесть соток, так там ни одного сантиметра свободного, всё засажено. Огурцы, помидоры, чеснок, смородина, клубника… Всё лето, считай, там живёт в домике, который больше похож на сарай. А ей нравится. И по осени в нашей квартире антресоли и шкафы забиты её закрутками. Ну и печёт всю жизнь, сколько я её знаю, это ещё Нину мама её научила. Заранее, так сказать, готовила к семейной жизни. Да вы ешьте, не стесняйтесь, Нина у меня чуть не каждый день то пирожки, то печенья печёт. Когда только успевает, при её-то графике работы… Она у меня на «скорой», ей и ночами частенько приходится дежурить. Короче говоря, у меня уже вошло в привычку коллег по работе подкармливать, потому что если я буду всё это есть – то скоро в дверь перестану пролезать.

Он улыбнулся, я улыбнулся в ответ, мол, понимаю, как трудно держать себя в форме с такой домовитой женой.

– А дочка у нас, старшеклассница, та вообще подальше от всех этих выпечек держится, у неё спортивная гимнастика, там каждый лишний грамм во вред идёт, – добавил Хомяков.

А то я уж было подумал, что у них с Ниной нет детей. Оказывается, есть, да ещё и гимнастка.

– Евгений Платонович, неужели вам не интересно, что было в той папке? – неожиданно сменил тему майор.

– В какой? – не понял я в первый момент.

– Да в той, которую выкрали из замурованного тайника в подвале Дома отдыха, а вы тех грабителей задержали.

– Ах, эта… Интересно, – не стал врать я. – Но мне сказано было забыть про неё – я и забыл.

– В общем-то, не такой уж и большой секрет, потому что следствие затягивать не стали, материалы уже переданы в суд. Мои литовские коллеги думают, что суд будет открытым, показательным. А судить будут некоего Брониуса Пятренаса. В годы войны он работал на немцев, но сбежать не успел, а своё личное дело зачем-то спрятал в подвале здания, где во время немецкой оккупации было что-то вроде следственного изолятора. После войны перебрался в Вильнюс, сменив имя и фамилию, стал Миколасом Казлаускасом, устроился на фабрику, отпустил усы и бороду… Да-да, это отец Йонаса Казлаускаса, которого вы задержали. Сын родился перед войной, но и для него, я так понимаю, удалось сменить как минимум фамилию.

– И отец попросил сына выкрасть из подвала его личное дело, – предположил я.

– Верно, вам не откажешь в проницательности, – кивнул Хомяков. – Не знаю, почему Пятренас не уничтожил своё личное дело сразу же, когда была такая возможность, а решил спрятать его. Может быть, надеялся, что немцы вернутся, и ему будет что им предъявить… Не знаю подробностей всей этой истории, но сын знал о прошлом своего отца.

– А жена?

– Жена у него умерла во время войны.

– Ясно… Казлаускаса-младшего и его подельника тоже будут судить?

– Будут, но позже, на отдельном процессе.

– Как думаете, что грозит этому, как его… Пятренасу?

– Опять же не знаю всех подробностей, но коллеги сказали, что он лично расстреливал евреев. Уже одного этого хватит для высшей меры.

Да, сколько верёвочке ни виться… Но ведь каков, четверть века скрывался от правосудия! И, наверное, каждый миг своего существования боялся разоблачения. Не позавидуешь… Но возмездие его всё-таки настигло. Ибо, как говорил Леонардо да Винчи: «Кто не карает зла, тот способствует его свершению». Это я где-то в интернете вычитал, в память и запало.

– Помните, я вам говорил про денежное вознаграждение в случае победы на чемпионате СССР? – свернул в сторону Хомяков. – Так вот, сегодня или крайний срок завтра тысяча рублей за вычетом подоходного налога будет зачислена на вашу сберегательную книжку. И на неё же будет зачисляться ваша ежемесячная стипендия в размере 120 рублей. Это, само собой, не считая студенческой стипендии, к которое мы отношения не имеем. Уверен, при серьёзном подходе к тренировкам большие победы не за горами. Не подумайте, будто я принижаю ваш успех в Каунасе, это тоже большая победа, но думаю, пора уже понемногу выходить на международный уровень. Впрочем, это не мне решать, просто я вижу в вас потенциал.

– Но мои поединки не видели, – констатировал я.

– Не видел, – согласился Хомяков, – но читал. «Советский спорт» опубликовал большой материал по итогам чемпионата страны, и вам уделили целый абзац.

Это точно, я тоже читал. Корреспондент писал, что боксёр из Свердловска Евгений Покровский, на предварительных стадиях показывавший не очень выразительный бокс, в финале устроил настоящую битву со своим соперником из Армении Камо Сарояном. И выглядел в ней на порядок сильнее оппонента. И что специалисты, с которыми он, корреспондент, пообщался, назвали этот бой самым ярким на турнире. Что ж, приятно такое про себя читать. Позавчера, когда приехал в Асбест, у родителей уже имелась на руках газета, да и я им пару экземпляров подвёз. А так сразу купил десять штук, кому-то подарить, а что-то для себя закроить. А то оставишь один, а с ним возьми, да и случись что-нибудь. Элементарно может потеряться.

Помню и сияющие восторгом глаза Полины, когда на следующий день после приезда мы с ней встретились. За это время она успела съездить в Москву, на запись новогоднего «Голубого огонька». Вроде как всесильному Лапину понравилось её выступление на праздничном концерте, и он порекомендовал Полину с песней «Этот город» для участия в новогоднем концерте. Именно её, а не Магомаева, решив, что в этой интерпретации песня заиграла новыми красками. Вернувшись, Полина взахлёб рассказывал, как проходили съёмки. Правда, как выяснилось, ей только пришлось открывать рот под фонограмму, записанную с оркестром Силантьева. А платье в блёстках ей подобрали костюмеры прямо там, на студии. Жаль, пришлось возвращать.

По её словам, подготовка к съёмкам новогодней передачи началась ещё в сентябре, когда исполнители представляли свои номера, и они утверждались в Главном управлении музыкальных программ. Но ей благодаря протекции Лапина удалось, можно сказать, запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда, и принять участие в финальных съёмках «Голубого огонька».

В общем, мы встретились, и… И между нами ничего не было, если не считать горячих поцелуев на последнем ряду кинозала, где шла очередная индийская мелодрама. Нет, с этим всё-таки нужно что-то делать. У меня, можно сказать, личная жизнь страдает, мне срочно нужна жилплощадь!

Но кто ж мне её даст? Для этого нужно сначала устроиться на какое-нибудь предприятие, отработать как минимум лет пять, после этого встать в очередь на жильё и ждать его лет десять-пятнадцать. Проще вступить в жилищно-строительный кооператив от какого-нибудь Союза композиторов. На первоначальный взнос деньги есть, только за последний месяц на мой счёт поступило две тысячи триста рублей. Тысячу я, как водится, оставил на текущем счету, а остальное положил на срочный вклад. Пусть деньги работают на благо Родины.

На следующий день после визита в КГБ я успел сделать в научном кружке доклад на тему развития компьютерных технологий, обрисовав своё технологическое будущее из первой жизни. В общем, заключил я, будущее за компьютерами, которые со временем будут становиться всё компактнее и в итоге персональный компьютер с системным блоком и монитором можно будет спокойно установить на столе. Доклад был принят с некоторым недоверием и одновременно воодушевлением, и Борисов меня похвалили за полёт мысли. А следом заглянул в правление Уральской организации Союза композиторов РСФСР, чтобы провентилировать вопрос с ЖСК. Председатель правления Геральд Николаевич Топорков мне уже был знаком, именно он вручал мне членские корочки.

– Увы, – развёл руками Топорков. – С кооперативными домами у нас как-то не складывается. Наши уральские композиторы – народ небогатый, это в Москве и Ленинграде творческие люди могут позволить организовать жилищно-строительный кооператив, да ещё в столицах союзных республик, там им республиканские власти хорошую ссуду дают. А у нас – глухомань. У людей и на первый взнос не наберётся… ну а вы тем более молодой, все мы прошли через общежития, в том числе семейные, и квартиры получили в уже зрелом возрасте – никто не роптал.

– Я всё понимаю, но если есть деньги – почему бы их не вложить в квартиру? Сейчас не трудное послевоенное время, советский человек имеет право на отдельную жилплощадь. Ладно, Геральд Николаевич, извините, что потревожили.

Я встал, собираясь уходить, но Топорков меня остановил:

– Евгений, а как вы смотрите на частный дом?

– В смысле?

– Просто у меня знакомый живёт на набережной Рабочей молодёжи, Роман Исакович Резник. Это возле Городского пруда. У него прекрасный двухэтажный дом с небольшим садом. Газ, вода – всё есть. И даже своя артезианская скважина всё ещё действует. Мало того, там даже телефон есть. Всё-таки Роман Исакович работает директором мебельного магазина… Вернее, работал. Недавно он получил разрешение на выезд с семьёй в Израиль, уволился, и теперь срочно ищет, кому продать недвижимость.

Вот, пожалуйста, всё-таки отпускают на историческую родину советских евреев. А вот обретут ли они там счастье – это уже другой вопрос.

– И что, желающих нет?

– Двое вроде бы приценивались, но, я так понял, на руках у них нет таких денег.

– Каких?

– Три тысячи.

Хм, именно столько у меня лежало на срочном счету, плюс на текущем почти две тысячи.

– Не уступает?

– Это я не знаю, это с ним самим говорить надо. Но вроде бы нет.

– А что, дом действительно хороший?

– Поверьте мне на слово, – приложил он растопыренную пятерню к груди. – По-хорошему, за такой дом и пять тысяч не жалко, но срочность… Они улетают через две недели.

Раньше я никогда не задавался мыслью о частном доме. Нет, конечно, периодически мечталось иметь свой домик либо на берегу озера, либо на берегу моря. Но эти мечты носили чисто умозрительный характер. Потому что жить в городской квартире как-то было привычнее и спокойнее. Централизованное отопление, водопровод, канализация, туалет, ванная, кухня… Всё под рукой. Конечно, есть и такие дома, где имеется всё то же самое, но меня останавливала ещё и вся эта бюрократия, которой может сопровождаться продажа квартиры и покупка дома. И опять же, сегодня купишь в городской черте или даже ближнем пригороде – а завтра возьмут и снесут, скажут, тут пройдёт ветка метрополитена или трасса какая, а взамен дадут несчастную однушку – и радуйся. Поэтому, если я заинтересуюсь предложением Геральда Николаевича, надо сначала выяснить в градостроительном управлении или кто там этим заведует, не планируется сносить частный сектор в ближайшие годы. А я заинтересовался. Подумалось, что если хозяин из потомков племени Давида, то дом должен быть в приличном состоянии. Не встречал в своей жизни еврея, который не мог бы обеспечить себе комфортное существование.

Вернее, встречал за одним исключением. Имелся у меня в прошлой жизни знакомый художник Лёня Биркин. Был талантлив, чертяка, и его картины хорошо продавались, в том числе за границу. Однако при этом пил горькую (хотя, наверное, творческим людям это простительно), ходил в одной и той же одежде годами, жил практически круглогодично в своей полуподвальной мастерской, где я нередко обнаруживал его в компании какой-нибудь женщины лёгкого поведения. Однако при этом был прекрасным собеседником, и мы могли часами общаться на самые разные темы, ну разве что кроме компьютеров и прочей техники, в которых Лёня был ни в зуб ногой. Умер от тромба, закупорившего лёгочную артерию. И два дня пролежал в своей мастерской, прежде чем его нашли, в июльской жаре уже начавшего неприятно пахнуть.

– Когда можно посмотреть дом? – спросил я.

– Подождите, я сейчас позвоню Роману Исаковичу.

Я подождал. Роман Исакович оказался дома и, узнав, что его домом интересуется молодой композитор, уже успевший прославиться на ниве творчества, и на ней же немного заработать, оказался готов был меня принять. Топорков сказал, что у него ещё дела, поэтому ехать мне придётся одному. Написал на клочке бумаги адрес, и я поехал.

Скрытый от посторонних глаз забором, над которым виднелся только второй этаж с двускатной, покрытой лёгким налётом снега крышей, из которой торчали печная труба и разлапистая антенна, он уже внушал доверие и заряжал каким-то непонятным, но внушающим доверие оптимизмом. Ворота были железные, выкрашенные в весёлый салатовый цвет. Да ещё по белому лебедю на каждой створке – хозяин, видно, был в какой-то мере творческой натурой. Сбоку от ворот – калитка с кнопкой электрического звонка, спрятанного от дождя под миниатюрным жестяным козырьком.

Не обращая внимания на заливистый лай собаки в соседнем дворе, я нажал на кнопку звонка. Через пару минут послышались мягкие шаги, звяканье запора, дверь калитки открылась, и моему взору предстал ухоженный мужчина предпенсионного возраста в тщательно отутюженном костюме. Высокий лоб, кучерявые, чёрные с лёгкой проседью волосы, мясистый нос, и взгляд человека, чья жизнь – бесконечное страдание. Впечатление дополняли опущенные книзу уголки губ. За его спиной виднелись голые ветви плодовых деревьев и очищенная от снега дорожка.

– Вы – Евгений Покровский, – констатировал он.

– А вы – Роман Исакович, – принял я предложенный тон.

Взгляд Резника стал чуть менее печальным, на губах появилось слабое подобие улыбки.

– Прошу прощения… Прежде чем показать вам дом, хотелось бы выяснить, располагаете ли вы суммой, о которой вам говорил Геральд Николаевич, или это лишь праздное любопытство?

– Понимаю вашу озабоченность, но если бы не располагал, то не приехал бы смотреть дом. Не в моих правилах тратить время попусту.

– Слова зрелого человека, – довольно кивнул Резник и посторонился. – Прошу.

Дом мне нравился всё больше. Старый, бревенчатый, построенный в начале века, но крепкий, несмотря на возраст, он излучал уверенность в завтрашнем дне. Мол, ещё сто лет простою, а может и двести. Каменный фундамент, небольшое крыльцо с навесом, стоявшим на деревянных, витых столбиках.

По словам Резника, строил дом для себя купец Сыромятников, владевший в Екатеринбурге тремя бакалейными лавками. Но в своём доме первый этаж, как обычно бывает у купцов, под магазин переоборудовать не стал. Захотел вокруг дома разбить сад, и чтобы никто и ничто не мешало здесь его отдыху от трудов праведных и отдыху его домочадцев. Революция заставила купца с семейством бежать за границу. Впоследствии тут жил какой-то нэпман, а после того, как он был арестован за спекуляцию, сюда заселился первый секретарь образованного в 1934 году Ленинского района. В том году, как просветил меня Резник, до того единый город был поделён на три района: Ленинский, Сталинский и Октябрьский. В 37-м первый секретарь был осуждён на 15 лет за троцкистскую деятельность и пропал в лагерях. Его семью выселили в какой-то барак, а вместо них заселили две семьи рабочих с «Уралмаша» – по семье на этаж. После войны уралмашевцы получили квартиры в новостройке, со всеми удобствами, а сюда из барака (не того ли, куда переселили семью репрессированного секретаря?) перебралась пара старых и заслуженных большевиков. В 1962 году ушла из жизни бабушка, а год спустя и дедушка. А ещё через год сюда вселился Резник с домочадцами – женой Татьяной и дочерью Раисой.

– Купили? – спросил я.

– В некотором роде, – уклончиво ответил завотделом и тут же вскинул руки. – Даже не сомневайтесь, всё по закону, комар носа не подточит.

Дом был бревенчатым, но внутри брёвна оказались стесаны. Стесали их, как пояснил Резник, уже после того, как сложили дом, и заштукатурили, а он старую штукатурку содрал и заштукатурил заново, после чего отделал декоративными панелями из ДСП. Не сам, конечно, а мастера, но под его чутким руководством.

Похоже, в этот дом хозяева немало вложили средств и сил. Тут даже имелся раздельный санузел. В одной отделанной явно импортной плиткой комнатушке ванна и душ, в другой унитаз.

– Дом подключен к системе канализации, поэтому с отходами никаких проблем не будет. Мусорные контейнеры дальше по улице, через два дома, на небольшом пустыре. Кстати, мебель, книги и посуду мы оставляем. Была мысль распродать, выручить за неё хорошие деньги, но уже не успеваю. Честно говоря, не ожидал, что нам всё-таки дадут разрешение на выезд, сразу же купил билеты. Так что, если надумаете покупать дом, считайте, мебель вам уже не понадобится.

Да уж, мебель тут стояла хорошая, я бы даже сказал, замечательная. Иного ожидать в доме, где проживает директор мебельного магазина, было бы странно. И порадовала домашняя библиотека, где виднелись корешки редких подписных изданий.

А вот стиральную машинку, холодильник, огромную радиолу и телевизор Резники всё же продают. Завтра за ними должен приехать покупатель. Что ж, если я тут осяду, придётся обзаводиться собственной бытовой техникой.

Кое-что из посуды, по словам хозяина, они успели уже продать, но и того, что осталось, мне хватит с лихвой. Хрусталь тоже «ушёл», как и пара ковров, ну так я к мещанству никогда не был склонен, как-нибудь переживу.

На первом этаже располагались гостиная, и совмещённая со столовой, оборудованная чуть ли не по последнему слову техники кухня. Плита газовая, имелся и дровяной камин, сделанный уже при Резнике, захотелось ему, видимо, побарствовать. С той стороны дома на всякий случай под навесом имеется небольшая поленница, так что с дровами в ближайшее время проблем возникнуть не должно.

– Пойдёмте, я вам второй этаж покажу. Там у нас с Татьяной спальня, и была спальня дочери. Мы дочку Раисой назвали, она четыре года назад в Москву уехала, учится в консерватории. А год назад вышла замуж за… хм… своего педагога.

– То есть в Израиль она не собирается?

– Отказывается наотрез, – вздохнул Резник. – У неё способности к музыке, и она считает, что Московская консерватория – лучшая в мире. И что именно в СССР она может состояться как виолончелистка. Опять же, семья… Они уже задумываются о ребёнке.

– В целом с ней можно согласиться, – сказал я, подумав, что на будущем Раисы отъезд родителей может сказать весьма негативно. – Рыба ищет – где глубже, а человек – где лучше. А почему вы не перепишете дом на дочь?

– Мы ей предлагали, но она наотрез отказывается. Не нужен, говорит, мне этот дом в Свердловске, из которого я, слава богу, выбралась и надеюсь больше никогда не вернуться. У меня теперь московская прописка, что хотите со своим домом – то и делайте. Вот и делаем…

Второй этаж занимали две спальни, побольше и поменьше. Мелькнула мысль, что вторую можно будет так же, по примеру Резников, выделить ребёнку. Если он, конечно, будет, во что хотелось верить.

– Роман Исакович, давайте посмотрим коммуникации. Трубы, электропроводку…

– Бога ради, идёмте.

Подвальная дверь располагалась под лестницей, ведущей на второй этаж. Резник щёлкнул тумблером находившегося справа за дверью выключателя (в данном случае включателя), и в подвале загорелась 100-ваттная лампочка. Подвал был просторным и чистым, здесь стояли только старый шкаф, велосипед и были сложены в штабель десятка два картонных коробок. По стенам проходили две трубы – водопроводная и потолще, видимо, канализационная, а также затянутые изоляцией провода, проходящие через счётчик с рядом пробок под ним. И отдельно телефонный кабель. Мне в наследство оставляли подключенный к ГТС телефон, который, по словам Резника, провести ему отдельно в частный дом стоило неимоверных усилий.

– Трубы почти новые, в позапрошлом году меняли. А проводку пять лет назад, но тоже, как видите, состояние идеальное. Можем осмотреть чердачное помещение.

– Давайте.

Его жена показалась только мельком, поздоровалась и больше «не отсвечивала». Она была явно славянской внешности, интересно, в кого пошла дочка?

Час спустя мы закончили осмотр дома. Я сказал, что мне здесь всё нравится, включая сад и беседку на внутреннем дворике, также огороженном забором, и оборудованную там же насосом артезианскую скважину, оставшуюся от предыдущих владельцев.

– Дайте мне три дня, в течение которых я дам окончательный ответ.

– Хорошо, три дня, но это максимум. Потому что, сами понимаете, время для меня – деньги.

– Тогда, может, скидку сделаете?

– Молодой человек, побойтесь бога! Я и так выставил более чем приемлемую цену!

– Это я так спросил, на всякий случай, ведь поторговаться – святое дело, – ослепительно улыбнулся я.

А на следующее утром я позвонил Хомякову и сразу же поинтересовался, не будет ли слишком вызывающе, если студент купит себе дом в личное пользование?

– Деньги-то честно заработаны? – на всякий случай уточнил Виктор Степанович.

– Обижаете! Гонорары за песни.

– Ну тогда вы в своём праве, – успокоил он меня. – Можете приглашать на новоселье.

– Пока дом ещё не купил, хочу узнать предварительно, не будут ли этот участок в ближайшее время застраивать. А если не планируется – то покупаю и сразу же приглашу на новоселье.

После разговора с Хомяковым я отправился в градостроительное управление и после некоторых бюрократических сложностей, сопровождавшихся шоколадкой секретарше и бутылкой коньяка заведующему отделом застройки, выяснил, что в ближайшие годы расселять жителей частного сектора, в котором проживали Резники, не планируется. Вероятно, эти домики всё же снесут, но не раньше, чем лет через пятнадцать-двадцать, и то не факт. Успокоенный этим объяснением, я отправился снимать деньги в сберкассу со срочного вклада. В сберкассе столько не было, пришлось ходить два дня подряд. А на третий день мы с Резником поехали к его знакомому нотариусу, где прошло оформление купли-продажи. Я видел, как жаль Роману Исаковичу покидать своё гнёздышко.

Потом поехали оформлять прописку. Для этого мне пришлось выписаться из общежития, что стало для Вадима большой печалью, хотя о своих планах присмотреть домик я сообщил ему в первый же вечер после визита к Резникам.

– Эх, подселят какого-нибудь балбеса, – вздыхал он.

– А что делать, – тоже вздыхал я. – Ты же знаешь, у меня, можно сказать, отношения с Полиной – теснее некуда, а нам даже встречаться с ней негде, целуемся в кинотеатрах.

– Оно и верно, – соглашался Вадик. – Ну хоть на занятиях будем видеться.

С Резником договорились, что я подожду, пока они с женой окончательно не съедут накануне вылета в Москву. Но последнюю ночь перед их отъездом проведу уже на новом месте, не ночевать же зимой на улице. Так что спать мне пришлось в комнате, раньше принадлежавшей Раисе.

По ходу дела попросил Романа Исаковича поделиться координатами полезных людей. Тех самых, которые сидят на хлебных должностях. Резник не стал вставать в позу. В итоге у меня появились телефонные номера директоров продуктовой и промтоварной базы, чиновника из городского управления здравоохранения, а также его сменщика на посту директора мебельного магазина. Да ещё и сам позвонил этим людям, предупредил насчёт своего молодого, но, как он сказал, перспективного протеже.

Позвонил отцу на работу, сказал, что теперь у меня свой дом. Батя офигел – о своём желании приобрести недвижимость они с матерью и не подозревали. Сразу же спросил, сколько я отдал? Сумма заставила его присвистнуть:

– Жаль, я не умею песни сочинять, может, и в Асбесте мы с матерью в своём доме жили бы.

– Дом хороший, – сказал я, – на самом деле стоит дороже, мне просто повезло, что человек срочно его продавал. Так что приглашаю на новоселье.

– И когда? – оживился отец.

– Пока ещё не решил, как решу – позвоню.

Между делом меня пригласили в кабинет председателя облспорткомитета. Пётр Александрович Репьёв в присутствии председатель областной федерации бокса вручил мне удостоверение Мастера спорта СССР и соответствующий значок. Очередная вершина взята, думал, держа в руках ещё хрустящие корочки красного цвета с тиснёными золотом буквами. Выйдя из кабинета, раскрыл, внимательно прочитал… Комитет по физической культуре и спорту при Совете министров СССР. Удостоверение № 108366. Тов. Покровский Е. П. является мастером спорта СССР по боксу. Звание мастера спорта СССР присвоено 11 декабря 1970 года. Фото с уголком, подпись, плюс примечание, что значки мастера СССР не восстанавливаются и дубликаты их не выдаются.

Утром 12 декабря я помог Резникам погрузить чемоданы в такси. Когда мы прощались, я, немного поколебавшись, спросил:

– Роман Исакович, скажите, вот вы тут были директором мебельного магазина, уважаемым человеком, к вам, наверное, на поклон даже чиновники из горкома и облисполкома ходили. А кем вы будете там? Наверняка ведь задумывались об этом?

Резник поглядел на меня чуть исподлобья:

– Да, здесь я уважаемый человек. Но там я буду свободным. А свобода, молодой человек, она дороже любых денег!

Да-да, свобода, она такая, мысленно улыбнулся я. Я тоже всю свою прежнюю жизнь мечтал быть свободным, но даже открыв собственный бизнес, эту свободу не обрёл.

– Думаете, там, в Израиле, вы станете свободным человеком?

– Ну уж в любом случае буду свободнее, чем здесь.

Может, и правда он там найдёт своё счастье, хотя сколько я знал историй о том, как в поисках лучшей доли доктора наук, перебравшиеся из СССР в Израиль, трудились там дворниками или грузчиками. А тут всего лишь директор мебельного магазина. Вот если бы он был квалифицированным сантехником, то и на земле обетованной не пропал бы.

Хомякова я пригласил на ближайшее воскресенье, как и Полину, Настю, Вадима и своих родителей – звонком отцу на работу. Обещали приехать.

Полина ничего не знала о моих телодвижениях относительно личной жилплощади, я сообщил ей уже, когда стал полноправным владельцем недвижимости.

– Да ты что! – округлила она глаза. – И ты молчал!

– Боялся сглазить. Наобещал бы тебе, ты обрадовалась бы, а потом раз – и ничего! Зато теперь у нас есть собственный дом, где ты будешь прописана на законных основаниях. Поехали покажу.

И мы поехали. Полина ахала и охала, пока ходила по дому, ей всё не верилось, что у неё теперь тоже будет свой дом, что она наконец-то съедет от Клавдии Михайловны. И дом, мягко говоря, неплохой.

– Ну как, нравится? – поинтересовался я под конец экскурсии.

Вместо ответа она кинулась мне на шею и впилась своим губами в мои. Ну а дальше мы переместились на диван в гостиной, и наконец-то предались любовным утехам. И никто нам не мог помешать предаваться ему хоть до следующего утра. Что мы, собственно, и сделали, так как любовью занялись уже вечером, и я никуда Полину отпускать не пожелал.

А утром она меня озадачила вопросом:

– Жень, а разве по закону можно прописать у себя девушку, не будучи на ней женатым? Это же считается аморальным и, кажется, противозаконным.

Да, что-то такое я слышал. Надо будет этот вопрос провентилировать. А то поведу Полинку прописываться, а нам не только от ворот поворот, но ещё и сообщат по месту учёбы. И устроят до кучи комсомольское судилище. Так что же, срочно жениться? В общем-то, я не против такого варианта, правда, с другой стороны, мне казалось, что в таком деле торопиться не следует, мы ещё слишком молоды.

– А если тебе пока от Клавдии Михайловны не выписываться? – осторожно предложил я. – А жить будешь со мной, здесь. А когда отучимся, то можно будет и о свадьбе подумать. Ты же согласна стать в перспективе моей женой?

– В перспективе согласна, – рассмеялась Полина. – Но вдруг твои соседи сообщат какому-нибудь участковому, что у тебя какая-то девушка живёт?

– С соседями, думаю, можно договориться. И даже с участковым, если он окажется не слишком принципиальным. Кстати, Резник сказал, что по идее наш участковый, должен зайти, познакомиться с новым хозяином дома. Хорошо бы с ним подружиться.

Участковый пришёл в ближайшее воскресенье утром, я едва успел умыться и только собирался позавтракать. Капитан Иван Ильич Михайлов был немолод для своего звания, на вид ближе к пятидесяти, и носил роскошные усы, как у киношного Будённого. В шинельке, на ногах сапоги, наверное, какие-нибудь утеплённые, в которые заправлены брюки-галифе, выглядел он спокойным и уверенным в себе, и каким-то неторопливым, словно олицетворяя собой тезис: «Кто понял жизнь – тот больше не спешит». Показав удостоверение, с моего разрешения повесил шинель в прихожей, тщательно вытер ноги там же о половичок, прошёл к гостиную.

– Присяду?

Он кивнул на стул возле стола.

– Конечно. Может, чайку?

– Не откажусь, – после секундного раздумья согласился Иван Ильич.

Усевшись за стол, вынул из планшета бумагу и новомодную шариковую ручку. Я тем временем соорудил две вместительных чашки чая на маленьких блюдцах, где сбоку примостились десертные ложечки. Поставил на стол розетку с вишнёвым вареньем и плоскую стеклянную вазу на невысокой ножке, наполненную печеньями и конфетами. Преимущественно шоколадными. Я к сладкому вообще-то равнодушен, но для гостей или Полинки, которая была той ещё сластёной, в самый раз.

Участковый, впрочем, к сладкому тоже не притронулся, разве что положил себе в чашку ложечку варенья и тщательно перемешал.

– Значит, Покровский Евгений Платонович?

– Он самый.

– Дом купили у Резников, верно?

– Да, могу документы показать…

– Не нужно, я уже наводил справки. Спортом занимаетесь?

Он кивнул в сторону шкафа, где я, ничтоже сумняшеся, выставил свои пока ещё не очень многочисленные медали, грамоты и кубки. Мне казалось, что, если уж участковый навёл справки насчёт купли-продажи, мог бы заодно и обо мне разузнать побольше. Может, и разузнал, просто разыгрывает простачка. Тем более вон один из кубков увенчан маленькой фигуркой боксёра.

– Занимаюсь. Боксом, – и добавил. – В «Динамо».

– В «Динамо», – сразу оживился участковый. – Это хорошо… Я и сам люблю бокс, в юности занимался. Судя по наградам, успехи уже есть?

– Недавно чемпионат СССР выиграл.

– Серьёзно? – казалось бы, искренне удивился Михайлов. – Здо́рово, поздравляю! Наверное, про вас в газетах писали?

– Было дело… Вы пейте чай, а то остынет.

Участковый засиделся у меня минут на тридцать. Пришлось рассказать ему свою биографию, помянуть родной Асбест, родителей, армию, учёбу в институте… На вопрос о том, планирую ли я жить один или с кем-то, честно сказал, что девушка у меня есть, и, думаю, ничего криминального в том, если она будет периодически гостить у меня и даже оставаться на ночь, я не вижу. На всякий случай добавил, что девушку эту звать Полина Круглова, и если товарищ участковый смотрел праздничный концерт к очередной годовщине Октябрьской революции, то мог видеть её на сцене. И что она появится в «Голубом огоньке». Показалось, что Михайлов проникся. Спросил, не собираюсь ли я заводить собаку? Я ответил, что не планирую.

– Я бы на вашем месте завёл, – покачал головой участковый. – Поставил бы будку во дворе. Живёте вы один, уедете на какие-нибудь соревнования, и дом останется без присмотра. А так хоть бы залаяла, соседей по тревоге подняла… Вы, кстати, с соседями уже познакомились? Нет? Советую познакомиться. Они бы собаку подкармливали в ваше отсутствие.

– Так я на это время могу свою девушку тут селить. Она точно будет лучше собаки.

– Хм, можно и так. Но только на время, без прописки посторонним жить не положено.

На прощание Иван Ильич попросил не сильно шуметь, если вдруг решу пригласить друзей. Оставил номер телефона опорного пункта, где, впрочем, как он признался, его не всегда можно было застать. Район у него большой, но стали появляться новостройки, пока с каждой семьёй познакомишься в этих муравейниках… Расстались вроде бы довольные друг другом. Во всяком случае, мне хотелось в это верить.

Я не преминул воспользоваться советом участкового и быстренько познакомился соседями. Их характеристику мне ещё Резник давал, при личном знакомстве выяснилось, что репатриант в своих описаниях соседей не ошибся. Справа от меня жила пожилая семейная пара Фёдор Кузьмич и Василиса Петровна Кулебякины. Глава семьи успел повоевать и в Гражданскую, и в финскую, и в Великую Отечественную, был орденоносцем, и в свои 72 года ещё достаточно крепким стариком. Держали они безродную псину по кличке Гром, здоровую и лохматую, которая, к счастью, сидела на цепи, иначе точно откусила бы у меня какую-нибудь часть тела. Мило пообщались за чашкой чая, после чего я направился знакомиться к соседям слева. Здесь жили Ревякины… Хм, Кулебякины, Ревякины – практически рифма. У этих семейка была побольше: бабушка 81 года фамилия Петрова), дочь с зятем (Ревякины), и внук с внучкой. Старшая внучка укатила учиться в Куйбышев и там осталась, выйдя замуж. Мне и эти соседи понравились, спокойные, деловитые, зять бабули, Игнат Ревякин, работал на «Уралмаше», а его жена Екатерина трудилась в отделе кадров вагонного депо. Обошлось без чаепития, но общение прошло на позитиве.

Папку с «хрониками будущего» спрятал в подвале. Когда закладывал тайник кирпичами, невольно вспомнил литовские приключения. Там тоже всё началось с папки, спрятанной в подвале. Что-то никак у меня не получается пристроить хотя бы один экземпляр в надёжные руки. Может, рискнуть и Хлесткову отдать? Тогда придётся признаваться, что я ментальный путешественник из XXI века. Чекисты – люди серьёзные, за такие якобы розыгрыши определят на лечение, и это в лучшем случае.

Лучше как-нибудь незаметно подсунуть. Хотя, когда ещё я окажусь в кабинете начальника УКГБ по Свердловской области и тем более, как мне сунуть папку ему незаметно в стол? Более вероятным виделся вариант с Хомяковым. С ним мы уже несколько раз пересекались, был случай, и хоть меня одного в своём кабинете он не оставлял, но всё же можно было что-то придумать. В крайнем случае просто разослать свои записи куда-нибудь в ЦК КПСС на имя Косыгина или ещё кого-то, кто способен отнестись к посланию серьёзно. Отправить по почте без обратного адреса, либо вымышленный написать.

В воскресенье отметили новоселье. Хомяков вырвался, один, хотя я приглашал его с женой, но у той неожиданно нарисовалось дежурство за приболевшую коллегу. Родители приехали с полными домашних припасов сумками, хотя я тоже успел пробежаться по магазинам. Я Хомякова представил, как он и просил, товарищем из «Динамо», который мне чуть ли не второй отец. Холит, лелеет и пылинки с меня сдувает.

Хорошо посидели, душевно… Я и камин разжёг, придавшему нашим посиделкам романтическую атмосферу. Заодно при всех представил родителям Полину как свою девушку. Ту самую, что пела на праздничном концерте.

– Ой, а я смотрю, лицо-то знакомое, думаю, где ж я её видела?! – всплеснула руками мама. – И точно, она!

– Полина – моя девушка, – со значением добавил я.

– Это вроде невеста? – спросил батя, прожёвывая кусок ароматного домашнего сала.

Полина покраснела, меня же этим было не смутить.

– Можно и так сказать.

– Вы теперь и свадьбу играть будете?

Это уже мама поинтересовалась.

– А как же! Только пока не решили, когда… Нам бы с учёбой разобраться.

– Это верно, – подал голос молчавший до этого Хомяков. – Мы вон с моей тоже не спешили, дождались, когда получим дипломы, я в своём институте, она в медицинском – и только тогда подали заявление в ЗАГС. И то первое время по общежитиям пришлось помыкаться, у тебя, Евгений, в этом плане попроще.

Как-то незаметно он перешёл со мной на «ты», однако это выглядело вполне естественно.

Хорошо посидели, но без телевизора всё-таки не совсем то. Как-то незаметно разговор перешёл на Новый год – кто и где будет праздновать. Хомяков, понятно, в кругу семьи, родители у себя в Асбесте, а я предложил нам четверым – мне, Полине, Насте и Вадиму – снова собраться у меня. Две пары – самое то. С Настей у Вадика отношения развивались не сказать, что стремительно, но по нарастающей. Полина по секрету сказала, что у них любовь просто неземная. Ну и замечательно, лишь бы «залёта» не случилось.

Так вот, будут же показывать «Голубой огонёк» с Полиной, как можно это пропустить?! Брать в прокат… Нет, телевизор должен быть свой, и хороший. Деньги у меня на счету после покупки дома ещё оставались, а перед Новым годом и я направился по магазинам. За цветным телевизором не гнался, пока жители область могут наблюдать только чёрно-белое изображения. Только в 1975 году на Урале появится цветное телевидение. Заглянул по старой памяти и в комиссионные. В итоге свой выбор я остановил на телеприёмнике «Рекорд-68» за 215 рублей. Наружная антенна осталась от прежних хозяев, и с ней приём был на редкость чистым, а то я уж подумал, как бы не пришлось приложить свои знания для усиления сигнала. В последних числах декабря купил живую ёлку и воткнул её в ведро с песком и сразу полил. Поливать придётся время от времени, иначе осыплется через несколько дней. А наряжали её уже с Полиной. Но сначала махнули с ней в универмаг – в доме коробок с ёлочными игрушками что-то не нашлось.

За продуктами пришлось побегать. Идти в магазин – ну разве что за хлебом. Ну и ещё «Советского шампанского» урвал в гастрономе, взял сразу 5 бутылок, с запасом. Хотя и знал, что от настоящего шампанского в нём только название. На производство нашего, отечественного, уходил всего месяц. Пузырьки за это время ну никак не могут образоваться, поэтому то, что мы пили – это всего лишь винная газировка. За границей его продавали как игристое. Но советскому человеку выбирать не из чего, он не знает вкус настоящего шампанского, за исключением дипломатов и прочих деятелей, имеющих возможность выезжать в капстраны. Ну или тех, кто имеет возможность покупать шампанское, ввозимое в штучном порядке в СССР. Думаю, Леонид Ильич уже точно на приёмах к Кремле поднимает фужер с настоящим шампанским.

Из спиртного прихватил ещё три бутылки грузинского красного и две белого, плюс на всякий пожарный бутылку «Столичной». По большей части затарился на Центральном рынке. Даже при его кусачих ценах здесь было нет протолкнуться. Потратиться пришлось изрядно, но я не жалел – новогодний стол того стоил. Тем более что на сберкнижку перечислили тысячу от «Динамо» за победу на чемпионате СССР, которая пришлась весьма кстати.

Заглянул и на продбазу, с директором которой был дружен (скорее, имел общий интерес) Роман Исакович. Оттуда вернулся с кое-каким дефицитом, включая несколько баночек красной икры и севрюжий балык. Заплатил явно больше номинальной цены, ну так мне это и вынесли, считай, с чёрного хода.

Холодильником я пока не обзавёлся, да он как-то и не был предметом первой необходимости ввиду того, что на дворе стоял декабрь. Скоропортящиеся продукты я хранил на чердаке, в обнаруженном там же сундуке. Может, от самого купца ещё остался, так и пылился тут годами за ненадобностью. Несмотря на возраст, выглядел он крепким, ни одной щелочки, да ещё окован железными полосами. В него уж точно никакая крыса не пролезет. Я его поставил возле закрытых ставенок ведущего на улицу окна. Здесь поддувало в щель, на полу снежок не таял, температура точно ниже нуля.

Ничего, после телевизора и за холодильник возьмусь. Сейчас у меня было денег впритык, а холодильники стоили от 300 рублей. Причём самый простой и дешёвый я брать не хотел, чтобы громыхал своими внутренностями на весь дом. Уж лучше подкопить и взять что-нибудь приличное типа финского «Rosenlew», ставшего предметом торга в комедии «Кавказская пленница». Но если достать не удастся, то придётся брать что-то более доступное.

Вот ведь, всё хорошо в СССР, и жильё тебе бесплатно дают (правда, не в моём случае), и работой обеспечивают, и медицина бесплатная, хоть хейтеры будущего и стебались над её качеством… Был у меня в знакомых один такой, лет на десять помладше меня. Нормальный мужик, но не переваривал СССР. Для страны, в которой он родился, у него не было ни одного доброго слова. А его аргументы казались прочными, как железобетон.

– Да я йогурт впервые попробовал после 1991 года! До этого из кисломолочных продуктов был только кефир и ряженка, в стеклянных таких бутылках, забыл? Бананы и помидоры продавались зелёными, и родители их клали «на дозревание» в тёплое место. Из остальных фруктов и овощей круглогодично – только картошка, морковь, лук, свекла и яблоки. Полгода где-то продавалась капуста. Помнишь, какой отвратительный запах гнили всегда стоял овощном магазине? Кстати, зимой мы постоянно мёрзли. Где бы мы не жили, окна всегда продувались, а отопление работало отвратительно. Перед каждой зимой щели в окнах прокладывали поролоном и проклеивали бумажными полосками. А сладости?! Шоколадные конфеты, жевательные резинки и кола были роскошью. В ежедневной продаже имелись карамель, леденцы, отечественная газировка: лимонад и ситро. Да «Тархун» и «Байкал» нужно было уметь достать. Далее он вспоминал, что в магазине никогда нельзя было достать мясную вырезку, только «суповые наборы» из костей. Хочешь нормального мяса – иди на рынок и плати втридорога. Чтобы вкусно и разнообразно питаться, надо было иметь доступ к дефицитным продуктам через знакомых начальников и директоров продовольственных баз, магазинов, спецраспределителей. – Нормальной одежды нельзя было достать, какие-то сраные джинсы доставались у спекулянтов за бешеные деньги. А предметы личной гигиены! Ведь не было никаких папмперсов, никаких женских прокладок, советские женщины мастерили сами себе прокладки из подручных материалов. А вместо туалетной бумаги в туалете висела газетка. Про бытовую технику я уж и не говорю… По сравнению с сегодняшними временами она стоила просто умопомрачительно дорого. Ну а тебе ли не знать, что персональные компьютеры и сотовые телефоны в нашей стране появились через 10 лет после того, как они появились в Европе и США. А если бы Советский Союз не рухнул, наверняка бы через все 15.

И я, слушая его, во многом вынужден был с ним соглашаться. У меня просто не находилось аргументов для возражений. Да, да, да… Но всё равно я свою жизнь в «совке» вспоминал с затаённой радостью. Может быть, просто потому, что был молод и уверен в себе, а будущее виделось в радужных тонах. Ведь рано или поздно социализм победит, советский человек будет иметь всё – только трудись. Прозрение наступило в 80-е, когда пошла череда смертей генсеков. Думалось, а ведь куда-то не туда мы ползём. Нам столько лет обещали, что мы скоро станем жить лучше, а это «скоро» почему-то никак не наступало. Где мы свернули не туда? И потому Перестройку с рухнувшим «железным занавесом» практически все восприняли с воодушевлением. Вот теперь-то точно заживём! Ага, зажили… Такого разгула преступности, такого количества нищих не было со времён Гражданской войны. Даже в Отечественную, наверное, до такого не доходило.

Ну ничего, прошла страна через горнило 90-х, выстояла, нашлись люди, которые смогли взять бразды правления в свои руки и направить повозку под названием «Россия» в нужную колею.

А у нас пока встреча Нового года. Сегодня 31 декабря, страна готовится встречать новый, 1971 год. Девчонки пришли ещё днём, занялись стряпнёй, Вадик подтянулся ближе к вечеру – были дела в институте по комсомольской линии.

Я разжёг камин, затрещали в огне полешки, стало совсем уютно, и девочки стали накрывать на стол. Легенды советских застолий – салаты «Оливье» и «Селёдка под шубой», сырная и колбасная нарезка, мандарины, бутерброды со сливочным маслом и красной икрой.

Своего часа ждали принесённые с чердака, охлаждённые бутылки шампанского и грузинского. Водку тоже поставил, хотя ни я, ни Вадим вроде бы не собирались употреблять крепкое спиртное. Но стоит и стоит, есть не просит, пусть даже для украшения стола. Был и лимонад, опять же охлаждённый.

В 11 часов начался «Голубой огонёк», и наше внимание моментально сосредоточилось на новогодней развлекательной передаче. Дмитрий Гнатюк исполнил песню «Маритана», потом Зинаида Евтихова и Николай Фатеев показали гостям студии акробатический этюд. Кукольный театр, Эдита Пьеха, Муслим Магомаев…

– Поля, когда тебя покажут? – спрашивал Вадим.

– Да я и сама не знаю, – честно признавалась Полина. – Когда уезжала, режиссёр говорил, что они ещё на монтаже будут думать, кого в какой последовательности ставить.

– Ну мы в любом случае тебя не пропустим, если только вдруг электричество не отключат, – говорил я. – Тогда тебе придётся петь вживую. Гитара есть, подыграю.

Это я вспоминал ещё не снятый мультик про дядю Фёдора. Только там в Простоквашино телевизор показывал без звука, а у нас нормальный, по нынешнему времени, конечно, потому что для меня нормальный – это мой LG диагональю 42 дюйма, стоявший в зале в моей квартире будущего. Но главное – показывает, и звук есть, хотя, опять же, далеко не стерео.

Первая часть «Голубого огонька» закончилась без десяти минут полночь. На экране появился генеральный секретарь ЦК КПСС, дорогой Леонид Ильич Брежнев. Если не ошибаюсь, это было первое появление генсека с новогодним поздравлением жителям СССР на телевизионном экране. Присутствующие мне подсказать не могли, так как доселе никто Новый год под телевизор не встречал ввиду отсутствия самого аппарата. Приходилось опираться на свою от природы хорошую память: где-то когда-то вычитал этот факт с первым телеобращением Леонида Ильича к согражданам.

– Дорогие соотечественники! Дорогие товарищи и друзья! Идут последние минуты 1970 года. Советский народ провожает его с сознанием исполненного долга, с хорошим настроением…

Закончил Брежнев свой спич воззванием:

– Пусть новый год будет годом новых побед, дела мира и демократии, дела социализма и коммунизма! Наша новогодняя здравица в честь великого советского народа в честь Ленинской партии коммунистов и нашей горячо любимой социалистической Родины! С Новым годом! С новым счастьем, дорогие товарищи!

Мы закричали: «Ура! С Новым годом!» и чокнулись фужерами с шампанским. Каждый про себя загадал желание. А затем настал черёд подарков. Насчёт подарков девушкам я заранее предупредил Вадима и даже предложил одолжить ему денег – так бы, безвозмездно, он точно не взял. Но Вадик заявил, что у него имеются свои, недаром он по-прежнему иногда появляется на станции в качестве грузчика.

Решили не мудрить и одарить девушек парфюмом. Вадим вручил Насте «Ландыш серебристый», а я Полине уже по традиции – её любимые «Белая сирень». В ответ получили по поцелую… и пузырьку одеколона. Девчонки не мудрили с выбором, подарили нам по флакону одеколона «Карпаты». Который, кстати, было не так уж и легко достать, особенно в нашем Свердловске.

Я видел, как Полина нервничает: а вдруг её не покажут? Я тоже переживал про себя, да и Настя с Вадимом, было заметно, косились в экран телевизора с настороженностью. Зря волновались, в половине первого ночи после выступления Эдуарда Хиля с песней «Зима» на экране появилась наша Полина Круглова.

– Полинка! – взвизгнула Настя, прижав ладони к лицу.

Ох и хороша она была с этой причёской и в своём искрящемся платье! Да и сегодня девчонки вырядились – глаз не отвести. Мне даже захотелось немедленно остаться с Полиной наедине и сделать с ней что-нибудь непотребное. Но ласково и нежно.

А почему бы и нет? Ведь мы договорились, что ночуем все сегодня у меня. Только Вадик с Настей не во второй спальне, а в гостиной на диване, благо тот раздвигался. Второй этаж этой ночью наш с Полиной.

По постелькам мы отправились во втором часу, уже после того, как запоздало погуляли по заснеженной набережной. По идее надо было отправиться на свежий воздух сразу после наступления Нового года, но мы боялись пропустить выступление Полины. И тем не менее не мы одни оказались бродящими по набережной с горящими бенгальскими огнями и бутылкой шампанского. Пили мы прямо из горла по очереди, никто не брезговал.

А потом пошли спать… Ну как спать. Сначала занимались тем, чем занимаются взрослые дяди и тёти, и только потом собственно отправились на боковую.

Проснулись мы с Полиной в девятом часу утра. И снова… хм… занялись этим самым. Не знаю уж, как обстояли дела у Насти с Вадиком, но, судя по их довольным и одновременно смущённым физиономиям, они тоже время зря не теряли. За утро не отвечаю, но ночью как минимум.

А 2 января, в субботу, когда я пришёл на тренировку, Казаков сообщил мне приятную, но исподволь ожидаемую новость:

– Женька, в четверг выезжаешь на двухнедельные сборы в Кисловодск. Вернее, вылетаешь. Руководство института уже предупредили, сессию сдашь задним числом. В понедельник утром тебя ждут в спорткомитете, получишь деньги на билет и командировочные.

– А в чём дело-то? – не понял я.

– В Америку летишь! Сразу со сборов. Тебя включили в команду для участия в матчевой встрече США – СССР.

Да ладно! Нет, в глубине души я, конечно, наделся, что попаду в сборную, но надежда эта была очень осторожной, и я никому о своих мечтах не рассказывал, даже Лукичу.

– Блин, у меня же загранпаспорта нет! – вспомнил я.

– Репьёв по телефону сказал, что этот вопрос решится буквально за пару дней.

– Класс! А вы, Семён Лукич, не полетите?

Тот грустно вздохнул:

– Ну, куда ж ещё меня… С вами полетят старший тренер сборной Анатолий Степанов и его помощник, он же родной брат Степанов – Геннадий Григорьевич. А, ну и врач, само собой.

– А кто руководитель делегации?

– Не знаю, кто-нибудь из Спорткомитета или федерации бокса.

– Ну и замполит какой-нибудь, – подмигнул я Лукичу.

– А как же, – криво ухмыльнулся Казаков. – Кто-то же должен следить за вашим моральным обликом.

Загранпаспорт мне и впрямь сделали оперативно, в среду он уже был готов и отправлен… в Москву. Сказали, что сейчас он мне ни к чему, понадобится только на паспортном контроле.

С Полиной мы решили, что она на время моего отсутствия поживёт в моём доме. Причём даже с Настей, чтобы им поодиночке скучно не было. Соседей предупредил, чтобы не было вопросов, те вроде отнеслись с пониманием. А девчонок тщательно проинструктировал, как обращаться с газом, печкой и так далее.

– Эх, вот бы у Вадима тоже был свой дом или квартира, – мечтательно вздохнула Настя.

– Будет, Анастасия, будет, – уверенно заявил я.

Наверное, слишком уверенно, потому что на самом деле далеко не каждая семья обзаводилась собственным жильём даже после десятилетий совместной жизни. Многие так и ютились в семейных общежитиях до старости. А многие жили в коммуналках, бараках, полуподвальных помещениях с удобствами во дворе. И это зачастую буквально в центре города. М-да, нескоро ещё решится в нашей стране квартирный вопрос.

На самом деле я летел не в Кисловодск, где не было своего аэродрома, а в Минеральные Воды. Оттуда 60 км уже до места назначения. Захватил куртку, так как Кисловодск в январе – это как Свердловск в октябре. Впрочем, как я выяснил позже, и Лас-Вегас зимой примерно такой же, осенний, так что куртка будет и там актуальна. По идее, в Штаты хорошо бы махнуть было за месяц до встречи, чтобы успеть пройти акклиматизацию, но кто ж нам позволит торчать в стане идеологического противника целый месяц! Советский спортсмен должен уметь акклиматизироваться и показывать достойный уровень в любой ситуации.

В составе сборной в Штаты должны были лететь Анатолий Семёнов, Виктор Запорожец, Анатолий Левищев, Александр Мельников, Николай Хромов, Сурен Казарян, Леонид Тлеубаев, Олег Толков, Юозас Юоцявичус, Олег Коротаев и, собственно, Евгений Покровский. Четверо из этого состава уже принимали участие в подобных матчах: для Толкова это был второй матч, а для Запорожца, Мельникова и Хромова – третий.

Степанов и его брат нас особенно не напрягали. Кстати, по ходу дела узнал, что Геннадий в прошлом – двукратный чемпион СССР, а Анатолий Григорьевич – лишь однажды становился чемпионом. Причём один раз в финале уступил как раз своему брату, Геннадию. А ещё у них был третий брат, Виктор, тоже двукратный чемпион СССР. Правда, месяца полтора назад умер после, как принято говорить, тяжёлой и продолжительной болезни.

Если Анатолий и Геннадий и были в подавленном состоянии, то уж точно не на сборах. У братьев был рабочий настрой, который передавался и нам. Каждая тренировка заканчивалась трёхраундовым спаррингом. Пары распределяли согласно весовым категориям, чтобы не ощущалась разница в весе. Соответственно, уже в первый день я спарринговал с Олегом Коротаевым. С земляком, если что, свердловчанином. Правда, уже перебравшимся в Москву. Нас даже заселили в один номер.

И я-то помнил, что в будущем он станет криминальным авторитетом. А начало его криминальной истории положит драка с сыном Щёлокова – Игорем Щёлоковым, случившаяся в 1977 году. Ему припишут тяжкие телесные, хранение оружия, которым на самом деле окажется сувенирный патрон и наркотиков. Анашу, скорее всего, ему подбросили. В 80-х снова будет арестован, уже за хулиганство. Обзаведётся знакомствами с криминальными авторитетами. А в начале 90-х переберется в США, где и получит пулю в затылок. Убийцу и заказчиков так и не нашли.

Я боксировал с Олегом, а в голову лезли те самые мысли о его мрачном будущем. И ведь в силу своего буйного характера, как бы я ни пытался изменить его судьбу, всё равно рано или поздно влезет в неприятности.

– Покровский, в каких облаках витаешь? – услышал я голос Анатолий Григорьевича.

Пришлось вернуться на грешную землю и показать всё (ну или почти всё), на что я способен. Вторую часть спарринга отработал в темпе, который больше присущ «легкачам», а не тяжеловесам, так что Коротаев только и делал почти весь третий раунд, что пытался повиснуть на мне, устроив себе, несчастному, передышку. После окончания спарринга Степанов сдержанно меня похвалил:

– А ты выносливый, Покровский. Я ещё на чемпионате страны заметил, что на тебе пахать и пахать.

По ходу дела выяснил ещё одну интересную деталь про нашего старшего. Тот, оказывается, снимался в фильме «Первая перчатка». Ему предлагали главную роль, но он отказался, в итоге сыграл чемпиона Москвы Юрия Рогова – соперника Никиты Крутикова в исполнении Ивана Переверзева. А я, честно говоря, не раз видевший этот фильм, и не догадался бы, что наш тренер – своего рода кинозвезда.

Тренировки проходили ежедневно через два часа после завтрака и вечером, за полтора часа до ужина. Так же каждый день мы проходили медосмотр у врача сборной Виктора Петровича Ульянова. Поневоле пришлось перезнакомиться с ребятами, которым предстояло вместе со мной лететь в Штаты. Впрочем, все они оказались нормальными, свойскими парнями. Виктор Запорожец, несмотря на возраст – ему было всего 23 года – успевший даже выступить на Олимпиаде в Мехико, охотно делился историями с прошлой поездки, встреча тогда проходила в том же Лас-Вегасе. Тогда они ещё и в Монреаль успели завернуть, провести встречу со сборной, составленной из американских и преимущественно канадских боксёров.

– Там, конечно, всё другое, – с видом знатока говорил Витя. – В магазин зайдёшь – глаза разбегаются. Чего только нет… И жвачка тебе, и «Coca-Cola», а колбасы – сортов сто, не меньше.

– Ну да, в Японии, когда в прошлом году туда ездили на турнир, тоже всего навалом, – поддакивал Казарян. – Я оттуда джинсы и магнитофон привёз. А спонсоры – ну это типа организаторы, которые денег дали на турнир – ещё и часы каждому подарили, «Seiko Navigator», вот эти.

И гордо продемонстрировал сидящие на запястье часы с каким-то хитроумным циферблатом и календарём.

– А в казино ходили? – спросил Запорожца Толя Левищев.

– Не, строго-настрого запретили, – вздохнул Витя. – Сказали, если узнают, что заходил в казино – мигом вылетишь из сборной и больше в жизни за границу не попадёшь.

А я подумал, ну что делать советскому боксёру в казино? Поставить на красное или чёрное жалкие доллары, обменянные перед вылетом? Или разменять купюры на монеты и проиграть в «однорукого бандита»? Нет, не с нашими доходами литься по казино. Хотя из интереса, просто поглядеть – почему бы и нет? Будет потом что рассказать, мол, заходил в казино в Лас-Вегасе, но везде народцу полно, так и не хватило места за карточным столом или рулеткой.

Но наконец сборы подошли к концу, и 20 января утром мы выехали автобусом в Минеральные Воды, а оттуда самолётом вылетели в Москву. В аэропорту «Шереметьево», куда мы перебрались из «Домодедово», к нам присоединился какой-то начальник отдела Комитета по физической культуре и спорту при Совете министров СССР. Звали его Борис Петрович Петухов, он провёл с нами прямо в зале ожидания краткий инструктаж относительно того, как должен себя вести за границей советский человек. Поехали на Смоленку, менять рубли на валюту в специализированном отделении Банка СССР.

Я слышал, что вроде как менять разрешалось из расчёта два доллара на день пребывания за границей. Но нам разрешили поменять сорок рублей на сорок «гринов», как выражаются валютчики и фарцовщики. Предупредили, что оставшуюся при возвращении валюту нам обменяют на чеки «Внешпосылторга», которые можно будет отоварить в сети магазинов «Берёзка». А затем снова отправились в аэропорт, где сели на рейс во Франкфурт-на-Майне.

Жаль, не удалось побыть в Москве подольше. У меня в сумке лежала папочка для Силантьева с очередным, хм, шедевром. Хотя, что ни говори, а у Пахмутовой с Добронравовым что ни песня – то шедевр, даже если это официоз. Ничего, на обратном пути, когда времени будет побольше, попробую нагрянуть к Силантьеву.

В немецком аэропорту провели пять часов в ожидании прямого рейса до Лас-Вегаса. По совету Петухова, учитывая 10-часовую разницу по времени между Москвой и Лас-Вегасом, перевели стрелки своих хронометров. Нам было разрешено погулять по зданию аэропорта, но за его пределы ни в коем случае не выходить. А в огромном здании аэропорта находились магазины «Duty Free».

Ах как манят блестящие ящики с шоколадками! Хрупкие пузатые бутылочки парфюма и яркие этикетки на алкоголе соблазняют вроде бы выгодными ценами. Вот только я-то знал, что в беспошлинных магазинах не всегда дешевле. Отсутствие налога на импорт компенсируется высокой стоимостью содержания магазинов. Потому как цена аренды площадей в аэропортах заоблачна, и в стоимость товаров заложена высокая наценка.

– Я бы не советовал здесь тратиться, – подсказываю ребятам. – В Штатах можно будет найти варианты подешевле.

– Женька дело говорит, – соглашается Витя Запорожец, который был на голову ниже меня. – Это только кажется, что тут дёшево, рассчитано на неопытных туристов.

– Ну и нечего тогда тут делать, пойдёмте обратно, – резюмировал Олег Коротаев.

В оставшиеся почти три часа заняться было решительно нечем, и мы втихаря от сопровождающих лиц сели играть в переводного дурака захваченной тем же Коротаевым из дома колодой карт. В дурака играли и на сборах, сначала на щелбаны, но так как соответственно весовой категории сила щелбанов у всех была разная, решили играть на мелочь. С собой у нас были и советские деньги, включая железную мелочёвку, так что на кон могли поставить от 10 копеек до рубля – на бо́льшую сумму договорились не играть.

За большими стёклами аэропорта уже начало темнеть, когда появился Петухов и скомандовал двигаться на таможенный контроль. А ещё через полчаса мы занимали места согласно купленным билетам в салоне «Боинга-747». Мне досталось место возле иллюминатора, рядом со мной плюхнулся в своё кресло Коля Хромов. Полёт предстоял долгий, почти 12 часов. Как и перед полётом из Минеральных Вод в Москву, я снова про себя прочитал короткую молитву, которой меня ещё в прошлой жизни научил один ведун – бывший скульптор Владимир Ракша. У него действительно были волшебные руки, которыми он творил чудеса, поднимая на ноги, казалось бы, безнадёжных больных. Когда моя нога совсем стала плохой, я поехал к нему, и не только избавился от боли, но и почти перестал хромать. Жаль, умер старик в нулевых, я бы после своего смертельного диагноза первым делом поехал к нему.

Молитва же звучала следующим образом:

«Щит мне порука, Христос мне защита. Иду – и везде мне путь, и светлая дорога. Аминь!»

И я её повторял в такие вот моменты, когда нужно было куда-то далеко ехать на поезде или лететь самолётом. Чисто по привычке, про себя, но ни разу ни в какую передрягу не попал.

Наверное, молитва тут всё-таки тут ни при чём. Всё запрограммировано заранее, как говорится, на роду написано. А можно ли это как-то исправить… Когда мне хреново, я обычно вспоминаю майора Звягина[12], находящего выход из любой ситуации, и по жизни предпочитал придерживаться правила: «Каждый человек – кузнец своего счастья». Вот и я старался ковать, ставя перед собой одну задачу за другой и поочерёдно их решая.

И в этой жизни, в которой, похоже, я задержался надолго, предстоит то же самое. Впрочем, цели на этот раз немного другие. Например, учитывая, что я не стал инвалидом, планировал продолжать выходить на ринг, пока есть желание и здоровье. Да, я уже стал чемпионом СССР, и это здо́рово! Но сколько их было, чемпионов СССР, тысячи, многих через десять лет уже забыли. То ли дело чемпион мира или Олимпийских Игр! Кстати, первый в истории чемпионат мира среди любителей пройдёт в 1974 году, классно было бы стать его победителем и войти в историю.

– Tea, coffee, juice? – вырвал меня из мечтаний голос улыбающейся стюардессы.

Она катила перед собой по проходу тележку с напитками и лёгкими закусками.

– Do you have green tea? – спросил я.

– Yes, of course! – ещё шире улыбнулась она.

– Make one, please, and that sandwich over there… No, let's have two, they look very appetizing.

Когда я получил свой зелёный чай и два бутерброда, сидевший рядом Коля Хромов пробормотал:

– Ни хрена себе, Женька, ты и английский знаешь?

– Да так, на уровне школьной программы, – отбрехался я.

– Я тоже в школе английский учил, а только почти ничего из вашего диалога не понял.

А я подумал, что это мой небольшой прокол. Хорошо, что рядом Коля сидел, а не сотрудник Госкомспорта. Тот мог бы и доложить по инстанции, что студент Уральского политеха, в жизни не бывавший за границей, очень хорошо владеет языком идеологического противника. А потом разборки с органами… Так что впредь надо следить за языком.

Я раскрыл захваченный ещё из дома томик стихов Есенина. Особо поэзию никогда не любил, но стихи Есенина запали мне в душу ещё с детства.

И плевать, что многие ценители творчества Есенина уверены, будто эти стихи посвящены мужчине, в частности, молоденькому литературному секретарю Эрлиху. Поэтический гений может быть кем угодно в своих сексуальных предпочтениях (если это, конечно, не педофилия), и при этом оставаться гением.

Вскоре нас кормили ужином. Хорошим, даже я наелся, после чего решил вздремнуть. Мы уже преодолели примерно половину, под нами простирался Атлантический океан, а мне снился Лас-Вегас – город Греха, город миллионов огней, фантастических взлётов и сломанных судеб.