Мой адрес – Советский Союз!

Глава 3

К Серёге я заявился ровно в 10 утра. Пунктуальность всегда была одной из черт моего характера. Точность, как известно, вежливость королей, а я хоть и не голубых кровей, но этого правила старался всегда придерживаться.

Сам я проснулся ненамного раньше, и первым делом выдул литра полтора холодной воды из крана на кухне. Голова совсем не болела, не так уж и много я, честно говоря, накануне выпил, а вот пить хотелось зверски. Лёгкое брюзжание маменьки выслушал ещё накануне вечером, перед тем, как рухнуть в постель.

Товарищ жил в такой же коммуналке, дом был близнецом нашего, только на первом этаже.

– Принёс? – спросил Серёга, открывая дверь после двух длинных и одного короткого звонков.

– Ага. Вот, держи.

– А ты меня, если честно, разбудил своим звонком.

– Это заметно, – согласился я, глядя на его всклокоченные лохмы.

– Кофе будешь?

– А что, у тебя и кофе есть?

– «Наша марка». Такой же у нас в ресторане подают. Только молока у меня нет. Холодильника нет, и хранить негде.

– Можно и без молока. Но с сахаром.

– Всё-таки странно, что ни я, ни мои более старшие товарищи не слышали этой песни, – задумчиво бормотал спустя несколько минут Зинченко, прихлёбывая горячий кофе, вернее, кофейный напиток. – Так и не вспомнил, где мог её слышать?

– Блин, хоть убей – не вспомню.

– Странно… Где слышал – не помнишь, а текст знаешь наизусть.

Вот ведь пристал, как банный лист к одному месту. Сижу тут, как на допросе у следователя. Может, сказать, что я эту песню сам сочинил? Ведь как ни крути, а песня теперь пойдёт по рукам, станет, так сказать, народной. И если когда-нибудь и появится группа «Фристайл», то эту песню они уже ни при каких обстоятельствах не сочинят, потому что кто-то сочинил её задолго до них. Почему бы этим кем-то не стать мне?

– Ладно, видимо, придётся признаться, – вздохнул я, сделав небольшой глоток кофейного напитка.

– В чём?

– В том, что я песню сочинил.

Зинченко удивлённо вытаращился на меня.

– То есть как?

– Да вот так, – снова и ещё протяжнее вздохнул я. – Сидел как-то с гитарой, бренчал что-то, а тут вдруг само собой получилось. Сначала мелодия, потом текст дня три сочинял, вылизывал. Правда, припев родился сразу.

Я почувствовал, как у меня предательски краснеют уши, но отступать было поздно.

– Однако… Я и не знал, что в тебе дремал композитор. И давно сочинил?

– Эм-м-м, где-то с месяц назад.

– Так слушай, тогда тебе надо, наверное, нужно это песню где-то опубликовать.

– Это ещё зачем?

– Ну как же, после этого все будут знать, кто автор песни. Женька, да ты только представь! Если в каждом советском ресторан её начнут исполнять, тебе автоматом будет отчисляться какой-то процент.

– А это, как его, агентство по авторским правам какое-нибудь?

– Какое ещё агентство? У нас не США, у нас достаточно просто опубликовать где-то произведение, чтобы оно автоматически оказывалась защищённым авторским правом. Этим занимается Всесоюзное управление по охране авторских прав. Оно через своих уполномоченных взимает на местах авторский гонорар за публичное исполнение всех видов драматических, музыкальных и других произведений, а также занимается выдачей взимаемых сумм писателям и композиторам. Так, кажется, говорится в Постановлении какого-то там правительственного органа.

– Ну хорошо, предположим, я даже опубликую где-то тест песни, может быть, даже и ноты, которых я, кстати, вообще не знаю… Откуда в этом управлении… как его…

– В ВУОАП.

– Откуда в этом ВУОАП узнают про то, что моя песня где-то опубликована? И любой ансамбль сможет исполнять её без всякой контрибуции.

– Слова-то какие умные знаешь, – усмехнулся Серёга. – К твоему сведению, каждый не только ресторанный, вообще любой творческий коллектив должен представить репертуар, который будет им исполняться на одном концерте или постоянно. Этот репертуар утверждается специальной комиссией, после чего список песен передаётся человеку от ВУОАП. В Свердловске тоже такой есть. Конечно, он не ходит каждый вечер по кабакам с ручкой и блокнотом, чтобы проверять, что именно и как часто исполняется. Берётся средняя величина, скажем, такая-то песня исполнится один раз за вечер, и на этом основании происходит ежемесячный расчёт с заведением, в котором работает ансамбль. Соответственно, ты как автор каждый месяц получаешь на свою сберкнижку отчисления за сочинённое тобой произведение. И, повторюсь, эту песню с удовольствием будут исполнять все рестораны страны. А это… В общем, это хорошая сумма, очень хорошая. Ну что, понятно я объяснил?

– Молодец, всё по полочкам разложил, – похвалил я друга. – Теперь остаётся придумать, где разметить это стихотворение. А может, и ноты заодно.

– Хм, а вот ту, боюсь, может получиться закавыка. Вполне вероятно, что ни один журнал не рискнёт напечатать на своих страницах текст такого содержания. Конечно, в нём нет никакой антисоветчины, но текст местами, как бы сказать, сомнительный. Нет, я не утверждаю, что его обязательно забракуют, но в то же время… Не обижайся только, ты не Есенин, чьи ещё более сомнительные стихи всё-таки чудом публиковали и даже продолжают публиковать, пусть даже мало и редко. Художественная ценность текста твоей песни на уровне… ну, не дворового творчества, и не блатняк, но, согласись, шедевром не назовёшь.

– Да я и не претендую. Сам знаю, что не шедевр. Может, хотя бы в газету отнести? В какой-нибудь да повезёт, а после этого можно считать дело сделанным.

– Как вариант – может быть. А что, попробуй отнести в «Асбестовский рабочий». Я почитываю его время от времени, так они периодически публикуют стихи читателей. Какой-нибудь экскаваторщик Иван Петров не только ударник труда, но и народный поэт. Сочиняет стихи типа: «В карьере добываем мы асбе́ст, нам добывать его ни в жизнь не надоест…» Ну а ты студент, спортсмен, может даже и с нотами дадут публикацию. Или на крайний случай с аккордами. Сегодня воскресенье, там точно закрыто, но можешь прямо сейчас написать им письмо и опустить в любой почтовый ящик. Ну или уже из Свердловска, на день позже дойдёт. Вон, – сказал он, подсовывая мне номер «Асбестовского рабочего», – спиши оттуда контактные данные. Но на всякий случай отправь письма сразу в несколько газет, в том же Свердловске две точно есть.

– Так и сделаю, – заверил я товарища. – А ноты где мне взять?

– Уже, – подмигнул мне Серёга. – Ещё вчера в ресторане накидал. Без аранжировки, правда, но, думаю, для какого-нибудь «Асбестовского рабочего» и так сгодится. Сейчас я тебе перепишу и ноты, и текст.

– Да текст я и сам могу…

– Так ноты идут сверху текста, ты так не сможешь совместить, если нот не знаешь.

Двадцать минут спустя перед мной лежал тетрадный лист с нотами и текстом.

– На досуге размножь, если решишь в другие газеты отправлять, да и для себя экземплярчик оставь. Постарайся, когда будешь копировать, ничего не напутать, одна неправильная нота – и вся работа насмарку. И это… Ты не будешь против, если мы в «Ландыше» будем песню исполнять?

– Я-то нет, а как же авторское право? А утверждённый репертуар? Вас не штрафанут?

– Бог не выдаст – свинья не съест. Можешь написать разрешение от руки?

– Да легко.

– Отлично! А как в следующий раз приедешь – мы тебе вручим сумму, накапавшую с процентов.

– Слушай, Серый, а вам какая разница, будете вы исполнять мою песню или нет? У вас же всё равно ставка.

Товарищ хитро усмехнулся:

– Так ведь её народ станет заказывать. А каждый заказ – это минимум рубль, а если заказчик щедрый, то трёшка или даже пятёрка.

– А, ну да, как-то я не подумал.

– Сейчас…

Он встал, порылся в выдвижном ящике комода, видимо, как и вся мебель, оставшимся от покойной бабушки.

– Вот тебе от меня подарок, в нашу газету прямо по дороге и оправишь.

И он протянул мне конверт с уже наклеенной маркой. Рисунок на ней изображал профиль Ленина. Под ним цифры: 1870–1970. Ну это мы и так знаем, что Вождю мирового пролетариата сто лет стукнуло.

Конверт по пути домой кинул в первый же попавшийся почтовый ящик красного цвета с белым гербом СССР и надписью на табличке: «Для писем внутри города». Более мелким шрифтом указывалось время выемки корреспонденции. Ну да, красный – для внутригородских отправлений, а синий – для междугородных. В детстве, помнится, мы с пацанами отдирали эти гербы, которые в большинстве были пластмассовыми, а найти и умыкнуть металлический считалось особым шиком. На один металлический можно было обменять до десяти пластмассовых гербов.

Да-а, как же давно оно закончилось, моё детство. В 21 год так ещё не казалось, а вот в 70 с хвостиком… Эх, как же мне повезло в том плане, что я стал ниспровергателем тезиса Анри Этьена[3], и являюсь симбиозом тела молодого человека и знаний немало повидавшего на своём веку старца. Может, и не такого уж старца, но по мне человек за семьдесят – как следует поживший, уход из жизни в таком возрасте никого не удивит. Никто не запричитает: «Ой, какой молодой, ещё бы жить да жить!» До пенсии дожил – уже молодец, не зря отчислял всю жизнь в Пенсионный фонд.

– Сына, когда теперь приедешь? – спросила меня мама, когда я проверял, всё ли положил в портфель, не забыл ли паспорт и деньги.

– Может, через месячишко, но точно сказать не могу. Как получится. Может, после сессии, может, после практики.

– А на юг ты вроде с кем-то ехать собирался?

– Будет видно, – неопределённо дёрнул я плечом.

– Съезди, чего ж не съездить, ни разу в жизни моря не видел.

Так-то она права, дожив до 21 года, на море мне доселе побывать не удалось. В той жизни я добрался до Пицунды только после окончания института, в 27 лет, кажется. С искалеченной ногой вагоны я уже разгружать не мог, а подработка при помощи паяльника, когда я занялся мелким ремонтом радиоаппаратуры прямо в нашей общаговской комнатушке, больших денег не приносила. Вадим из солидарности со мной тоже ни на какое море не поехал, ни после первого курса, ни вообще до окончания института. Так что все эти институтские годы я чувствовал себя перед ним в какой-то степени виноватым.

На прощание мама пыталась сунуть мне десять рублей, причём почему-то незаметно от отца, но я так же незаметно убрал руку с купюрой, процедив, что спасибо, конечно, но я сам зарабатываю достаточно, мне хватит и сумки с припасами от родителей.

Дорога в Свердловск не обошлась без приключений. Где-то на середине пути автобус встал. Оказалось, полетел ремень вентилятора и закипел радиатор. Запасного ремня у водилы не оказалось, и он стоял перед автобусом, задумчиво почёсывая лоб под сдвинутой на затылок кепкой.

– Шеф, есть старая камера? – спросил я.

– Была вроде, а зачем?

Обалдеть? Ну да, водила не старый, не такой опытный, но на вид уже за тридцать, по идее, должен знать, как можно заменить порванный ремень вентилятора. Тут даже капроновые чулки подойдут. Правда, на ногах наших пассажирок я их что-то не замечал, да и не отдал бы никто из них такой дефицит. Через двадцать минут я уже натягивал на шкив привода вентилятора вырезанный из камеры ремень.

– До города хватит, – успокоил я водителя. – Поехали.

Остаток пути прошёл без приключений, и в половине седьмого вечера я ввалился в наше общежитие. Не я один, как оказалось, на праздники-выходные съездил проведать родных, одновременно со мной к общаге подгребли ещё двое с сумками, в которых, надо думать, как и в моей, лежали съестные припасы. Мама с утра специально сбегала на местный рынок, и в дорогу снабдила меня большим шматком завёрнутого по старинке в тряпицу сала, домашней колбасы с чесноком, десятком варёных яиц, кругом «Краковской», парой 2-литровых банок с маринованными огурчиками и помидорами, и литровой банкой смородинового варенья. А батя под шумок сунул мне в сумку поллитры самогона, шепнул, что у Марьи Васильевны брал, а это была известная на весь район самогонщица, которую милиция не трогала. Что логично – её племянник был местным участковым.

Вадик приехал раньше меня. Я обнаружил его лежащим на кровати с книгой Стругацких «Хищные вещи века».

– А я уже в душ успел сходить, – отрапортовал Вадим, принимая сидячее положение. – О, чувствую запах чесночной колбасы!

– Есть такое дело. На ужин распробуем.

– Я тоже приехал не с пустыми руками. Сегодня попируем.

– Может, ребят позовём с нашей группы?

– Я не против, – согласился комсорг. – У нас соберёмся?

– Только пусть несколько табуреток и стульев с собой захватят, а то на кроватях все не уместятся. Думаю, можно народ понемногу собирать.

Вадим, несмотря на должность комсорга, был парнем компанейским. Через полчаса все студенты нашей группы, обитавшие в общежитии, включая Ингу со Светкой, собрались в нашей комнате. Костя Парамонов прихватил свою порядком раздолбанную гитару от неизвестного производителя, так как на ней отсутствовали какие-либо опознавательные знаки, включая наклейку внутри деки. Я помнил, что через пару лет дека этой гитары снаружи украсится наклейками из ГДР с изображениями красивых женщин. В СССР их стали завозить, кажется, в 1971-м, в основном демобилизованные из ГСВГ, возвращавшиеся как с обклеенными красотками чемоданчиками, так и с пачками наклеек внутри. Что уж греха таить, вот на этом шкафу на последнем курсе института я лично пришлёпнул какую-то блондинку арийской наружности.

– А кто за пивом побежит? – спросила Света.

Я скромно умолчал о бутылке самогона от бати. Пусть лучше полежит до лучших времён.

Согласился сбегать Витя Садовый, поинтересовавшись, сколько нужно взять.

– По бутылке на каждого хватит? – спросил Вадик, снова оглядывая собравшихся, и вновь не последовало возражений.

– Тогда с каждого по 35 копеек, – заявил Витя.

– За девчонок я заплачу, – сказал я, роясь в кошельке.

Витька вернулся через двадцать минут, притащив целую авоську «Жигулёвского». В 10 вечера, когда практически всё, выставленное на стол, было съедено, а пиво выпито, Вадим решительно отправил всех по комнатам. Завтра снова учиться, а значит, нужно как следует выспаться.

А ведь это первый учебный день для меня за полвека с лишним, думал я, подходя утром вместе с Вадимом к величественному фасаду УПИ. По пути закинул в почтовый ящик два письма с текстом и нотами «Ах, какая женщина!». Одно письмо я отправил в «Уральский рабочий», а второе – в редакцию молодёжной газеты «На смену!». На положительный результат я особо не наделся, хорошо если вообще пришлют ответное письмо с извинениями, в советские годы редакции ещё практиковали такую обратную связь.

Третье письмо я решил лично занести в редакцию литературно-художественного журнала «Урал», но не сегодня. Там кое-над чем нужно было поработать. К стихотворению «Ах, какая женщина!» в я собирался добавить произведение Виктора Бокова «Не руби берёзы!» и текст Николая Добронравова к песне «И вновь продолжается бой!». Бокова я мало читал, но строки «Не руби берёзы белой, не губи души лесной…» почему-то врезались в память на всю жизнь. Стихотворение было из сборника начала 80-х, а вот дату под ним я тоже запомнил – 1977-й. Так что в плагиате меня вряд ли обвинят. Что касается текста будущей песни Пахмутовой на стихи её супруга, то ни он, ни музыка ещё тоже не написаны. Я ради интереса с утра напел её как бы под нос себе при Вадике, так тот тут же навострил уши. Мол, что за песня? Мотив какой-то незнакомый. Ну я и сказал, что балуюсь на досуге стихосложением, а заодно иногда и мелодия получается. Так он возьми и предложи отнести стихотворение в «Урал». Ну или по почте отправить. Я же подумал, что и впрямь текст могут опубликовать на страницах журнала, тем более в этом году отмечается 100-летний юбилей Ленина. Естественно, тогда уж с нотами, в тексте как-никак имеется припев. А прицепом можно попробовать сунуть «Женщину». А поскольку Бог, как известно, любит троицу, то можно ещё что-нибудь лирическое подкинуть. Так и родился вариант с «Берёзами».

Правда, скорее всего, из этих трёх произведений захотят выбрать одно, и понятно какое. Но тут я пойду на принцип: либо всё – либо ничего! Согласен, по стилистике совершенно разные произведения, Добронравов стоял явно особняком. Как сочетать несочетаемое? Хрен его знает, отправлю письмо, а там будет видно. Где бы ещё второго Серёгу Зинченко найти, чтобы ноты написал… Знакомых музыкантов в Ебурге… то есть в Свердловске у меня на данный момент не имелось. Значит, надо поискать. Например, в какой-нибудь музыкальной школе. А лучше в музучилище, оно вроде на Первомайской находится. Наверняка там занятия допоздна идут, это ж не обычное ПТУ. Уральскую консерваторию я отмёл сразу, там такие деятели, что к ним на хромой кобыле небось не подкатишь, а в музучилище народ должен быть попроще.

В общем, решил вечером зайти. А пока на первом месте учёба!

Здание сталинской монументальности напоминало какой-нибудь греческий храм, чему способствовали колонны ионического типа, венчавшиеся двумя завитками. Перед фасадом располагался скверик с клумбами и фонтанами, а также гипсовый памятник Кирову, имя которого и носил институт. В 1982-м его памятник по причине плохого состояния заменят на бронзовый.

К главному входу стекаются ручейки студентов, что самое интересное, некоторые лица кажутся знакомыми. А некоторых даже вспоминаю по именам. Вон, к примеру, Антон. Этот со второго курса, он будет солистом в ансамбле, для которого Вадим выбьет аппаратуру. Идёт, обсуждая что-то с парнем, который в том же ансамбле будет играть на барабанах.

– Привет! – слышу сзади.

Оборачиваюсь, вижу невысокого и улыбчивого Лёшку Мордасова. Жмёт нам с Вадимом руки. Из моей группы парнишка, сам свердловский, поэтому живёт, естественно, с родителями. На позавчерашней демонстрации нёс портрет Косыгина.

– Гляди-ка, к первой паре пришёл, – весело удивляется Вадим. – Ты ж вроде любитель поспать.

– Ага, поспишь тут… Первая пара – полупроводники, – тяжко вздыхает одногруппник.

– Точно, с Ляхом лучше не шутить, – вспоминаю я прозвище препода завкафедрой Оптики полупроводников и радиоспектроскопии Бронислава Брониславовича Вишневского.

Он перед войной закончил Варшавский университет, дипломированный физик, был интернирован в СССР, сидел в лагере, но вскоре был освобождён, когда дал согласие воевать в составе Армии Андерса[4]. Прошёл всю войну, был награждён каким-то польским крестом и советскими медалями. Это я уже позже узнал, на последнем курсе, когда Вишневский умер от последствий полученного на фронте тяжёлого ранения, и мы, пятикурсники, провожали его в последний путь. Там-то, на Восточном кладбище, во время прощания и были озвучены биографические данные.

Так-то мы уже на первом курсе знали, что Вишневский вроде как воевал, но без подробностей. Зато Бронислав Брониславович славился своим вредным характером. Получить у него зачёт стоило немалых трудов, студенты толпами ходили к нему пересдавать экзамены, и костерили преподавателя на чём свет стоит. Мне тоже на первом и втором курсах довелось походить на пересдачу, на третьем и четвёртом я умудрился сдать с первого раза.

Мы не доходим до главного входа, сворачиваем налево – в прошлом году РТФ переехал в новый учебный корпус № 6 на углу улиц Малышева и Мира. Этакая кирпичная «хрущёвка» в пять этажей, только с большими окнами. Как же давно я тут не был…

Всё-таки рано я пел самому себе дифирамбы. Мол, хоть сейчас готов сдать зачёты не то что за первый, а и за пятый курс. Ко второй половине дня, покидая аудиторию, я чувствовал, как гудит голова, и мне больше всего хотелось прогуляться по свежему воздуху, сходить в кино или театр, в общем, полностью очистить мозг от всех этих закладываемых в него знаний.

Но на вторую половину дня было запланировано сразу несколько дел. И первоочередное – зайти к Казакову, уточнить график тренировок. Так-то я помнил, что вроде как занимались по вторникам, четвергам и субботам, но кто его знает, может, в этой реальности что-то поменялось на уровне тех же тренировок.

Кафедра физического воспитания УПИ располагалась в отдельном здании, при ней действовало несколько отделений, в том числе отделение спортивных видов единоборств. Семён Лукич помимо бокса ещё и самбо преподавал, в прошлом он занимался и тем, и другим, а потом умудрился стать дипломированным тренером по этим видам единоборств. То есть в УПИ на соответствующей кафедре имелись и свои боксёры, Лукич и меня переманивал, но я для себя решил, что уж лучше выбрать нормальную, как говорили родители, профессию, а бокс они считали баловством, которое с годами сойдёт на нет.

– Станешь тренером потом, – говорил мне Лукич, когда я предъявлял ему эти аргументы.

– А если у меня нет способности других тренировать? – возражал я. – Это ж нужны педагогические наклонности. А я в себе их не чувствую.

Вот, кстати, сейчас-то я мог бы сказать, что во мне эти самые наклонности, пожалуй, что и имеются, так как за свою долгую жизнь, в которой пришлось также не один год руководить персоналом компьютерной фирмы, волей-неволей приходилось включать педагога. Но всё равно диплом выпускника факультета радиотехнического факультета УПИ мне был дороже диплома физвоса. Если с благоволения высших сил задержусь в этой жизни подольше, то, конечно же, свяжу её с радиоэлектроникой и компьютерами. Зная многое наперёд, можно избежать целого вороха ошибок, совершённых в прошлой жизни. Только вот почему-то сразу вспоминается пресловутый «эффект бабочки». А вдруг получится ещё хуже?

Ну, если такими мыслями забивать себе голову, то лучше вообще спрятать её в песок и не дёргаться. В конце концов, я же не собираюсь изобретать оружие массового поражения такой мощности, что оно за несколько минут уничтожит Землю. Его и так изобрели до меня всякие оппенгеймеры и курчатовы. Может, я просто пешка в игре каких-нибудь вселенских гроссмейстеров? Может, они экспериментируют с вариантами развития горизонта событий или как это правильно называется? А то вспомнилось почему-то выражение из «Интерстеллара»…

В общем, как говорили римляне, «Audaces fortuna juvat», то бишь «Счастье сопутствует смелым». Без оглядки на прошлое и с верой в светлое будущее. Одну жизнь я уже прожил, и если мне будет в этой отпущено достаточно времени, то я постараюсь использовать его с максимальной эффективностью. Вопрос в том, для себя или для кого-то ещё? Или вообще для целого государства под названием СССР?

Что ни говори, а мне при всех недостатках советского строя нравилась эта страна. Понятно, что время, в котором прошли наше детство и юность, в общем, лучшие годы жизни, мы всегда считаем самым прекрасным. Но, объективно глядя на то, что происходило после развала Советского Союза, начиная, как говаривала Наина Ельцина, со «святых 90-х», и заканчивая открытым боестолкновением с Украиной и валом западных санкций, я могу сам себе признаться, что жалею о развале такой могучей страны, которая могла на равных разговаривать с теми же Соединёнными Штатами. Но которые нашу политическую верхушку вчистую переиграли. Устроили нам такую гонку вооружений, что наша экономика этого просто не выдержала. Лично моё мнение – надо было дать ход косыгинским реформам, и тогда можно было бы на что-то надеяться. Я, конечно, не экономист, но, начитавшись в своём будущем умных статей от умных людей, пришёл в кое-каким выводам. Есть немало причин, приведших к развалу СССР, но хаотичные перестроченные реформы только ускорили процесс распада. Реформаторы знали, что нужно что-то делать, но как именно – не до конца понимали. Примером метаний из стороны в сторону стала объявленная в мае 1986 года масштабная кампания по борьбе с «нетрудовыми доходами». По всей стране кинулись отлавливать «бомбил», в свободное время за плату подвозивших людей на личных авто. За это полагалось пять лет лишения свободы с конфискацией имущества. А ровно через полгода, в ноябре 1986 года, репрессии обернулись полной легализацией. В соответствии с законом «Об индивидуальной трудовой деятельности» многие виды бытовых услуг, ранее считавшиеся нелегальными, стали не только законными, но и поощрялись. Я уж молчу про антиалкогольную кампанию. А самое, может быть, главное – СССР де-факто проспал состоявшуюся в западных странах научно-техническую революцию, обеспечившую мощный рост производительности труда.

– Здорово, Женька! – встретил меня своей широкой улыбкой Казаков, став тут же чем-то похожим на актёра Евгения Леонова. – Ты чего это заявился? У тебя по расписанию тренировка завтра.

– Да я уточнить расписание…

– Чего его уточнять? У нас как были занятия по вторникам, четвергам и субботам, так и остались. Так что завтра к 7 вечера я тебя жду. Кстати, мне тут дали на время почитать один журнальчик, американский, «Ринг» называется. Но там всё не по-русски. Ты случайно не шаришь в английском?

21-летний Евгений Покровский если и шарил, то самую малость, а вот пенсионер Евгений Платонович Покровский английским владел вполне сносно. В том числе и техническим, так как приходилось иметь дело с документацией на поставляемые из-за рубежа компьютеры. Изучать помогала и языковая практика, в тех же Штатах я как-то жил почти месяц, приезжал по делам фирмы, да и по миру поколесил, а везде же английский – язык международного общения.

– Ну так, более-менее. – уклончиво сказал я.

– Это… Может, переведёшь хотя бы статью про бой Фрезера и Эллиса? – немного заискивающе попросил он.

– Можно.

– Вот выручил! А за сколько управишься?

– Ну, одну статью к завтрашней тренировке могу перевести, – пообещал я, хотя мог бы перевести её в пределах часа. – Кстати, вам привет от Бориса Яновича Лихтера. Вчера вернулся из Асбеста, по старой памяти заходил к своему первому тренеру.

– Знаю его, неплохой специалист. Ну и от меня ему при случае привет передавай.

Минуту спустя я держал в руках мартовский «The Ring». Сунув его в портфель, рванул на Первомайскую. От УПИ до музучилища идти пешком три с половиной квартала, так что на дорогу ушло меньше пятнадцати минут.

– Вы к кому, молодой человек? – увидев, как я застыл, озираясь, поинтересовалась сидевшая сбоку от входа за обшарпанным столом немолодая женщина, строго сдвинув брови.

– Добрый вечер! А кто у вас из преподавателей сейчас более-менее свободен?

– В смысле более-менее? Они у нас все заняты, у всех уроки. Вот перемена будет – тогда и подойдёте, к ому нужно. А к кому вам нужно?

– Тут такое дело, – вполне натурально засмущался я. – Я текст сочинил и мелодию, а вот нот не знаю, чтобы её записать. Мне посоветовали зайти в музыкальное училище и попросить какого-нибудь педагога набросать ноты.

Вообще-то никто меня не просил, но вахтёрше об этом знать необязательно.

– Ох ты, композитор, что ли? – с плохо скрываемой насмешкой спросила она. – Ладно, так уж и быть, подскажу… Ступайте в 115-ю аудиторию, это на третьем этаже, там преподаёт Натан Ефремович Козырев. Натан Ефремович мужчина хороший, обходительный, безотказный… В общем, попробуйте с ним договориться.

– Спасибо большое!

– Сразу-то не ломитесь, постойте у двери, у него последнее занятие не закончилось, – добавила она, бросив взгляд на циферблат висевших напротив входа часов.

Натан Ефремович Козырев оказался мужчиной лет сорока, невысоким, узкоплечим и с блестящей залысиной и венчиком тёмных волос. На увесистом таком носу сидели очки в круглой оправе. Выслушав меня внимательно, особого удивления не выказал, лишь чуть заметно приподняв густые брови.

– Так вот прямо и сочинили? – спросил он без всякого намёка на какую-то язвительность.

– Так вот взял и сочинил, – подтвердил я.

В этот раз на щеках снова появился румянец, но зато уши уже не полыхали багрянцем. Наверное, привыкаю понемногу врать.

– Натан Ефремович, я готов возместить вам потраченное время.

– Молодой человек! – он аж засопел от возмущения. – Вы что, предлагаете мне деньги?!

– Да я не то что…

– Чтобы я подобного больше не слышал!

Надо же, обычно люди этой национальности куда сговорчивее в таких вопросах, и своего никогда не упустят. Хотя, конечно, встречались в моей жизни исключения, и вот, кажется, передо мной сейчас одно из них.

– Вы меня не так поняли, – пробормотал я, не зная, что ещё сказать в своё оправдание.

– Ладно, ладно, – примирительно махнул рукой Натан Ефремович. – Время действительно для меня дорого, так как не позднее 8 часов я обещал быть на дне рождения у товарища. Итак… Вы владеете какими-нибудь инструментами? Мне нужно услышать мелодию, прежде чем мы начнём подбирать ноты.

– Разве что акустической гитарой, но вообще-то я эту песню ещё не подбирал, только про себя напевал.

– Ещё лучше, – устало вздохнул Натан Ефремович. – Ну напойте, что ли, тогда.

Я и напел. Как мог, стараясь как можно более точно попадать в ноты, которых не знал. Пел вполголоса, так как не слишком надеялся, что смогу вытянуть в некоторых местах, как Кобзон или Лещенко.

– Та-да-дам, дам, дам, та-да-дам, дам-дам, – изображал я переход от куплета к припеву.

И в финале:

Натан Ефремович стоически выслушал песню до конца, после чего сел за видавший виды рояль «Эстония».

– Текст на бумаге есть?

– Да, конечно!

Он расправил сложенный вчетверо листок и поставил его перед собой на пюпитр.

– Попробуем такое вступление, – пробормотал он себе под нос и наиграл довольно бодрую мелодию.

Честно сказать, оригинал я не помнил, хотя наверняка Пахмутова какое-то intro сочинила. Просто давно не слышал саму песню, в последнее время всё больше в исполнении струнного трио сексапильных девушек «Silenzium». Но в целом то, что предложил сейчас глядящий на меня с вопросом в глазах Козырев, меня вполне устраивало. О чём я ему и сообщил.

– Прекрасно! – констатировал педагог. – Теперь идём по куплету.

Минут через десять вчерне при моём непосредственном участии набросок мелодии был готов. В целом, как мне показалось, эта версия почти ничем не отличалась от оригинала Пахмутовой. Но Натан Ефремович не был столь уверен в окончательной победе.

– Над аранжировкой ещё нужно поработать, – сказал он, опуская крышку рояля и бросая взгляд на часы. – Дайте мне пару дней, и я вам сделаю конфетку. Вы же никуда не спешите?

– Да в общем-то нет…

– Кстати, произведение получается весьма задорным, да и текст в тему, страна как раз празднует 100-летний юбилей Владимира Ильича Ленина. Я бы даже сказал, что эту песню не стыдно исполнить и на правительственном концерте. Ну а что, к 53-й годовщине революции в Кремле по традиции должен состояться концерт. Если быстренько предложить песню кому-то из более-менее известных исполнителей, да протащить её на радио…

– Лещенко.

– Что Лещенко? – заморгал Козырев, вырванный из своих грёз.

– Ну, есть такой молодой, но уже достаточно известный исполнитель, Лев Лещенко. Вот я и говорю, может, ему подсунуть песню?

– Лещенко, Лещенко… Нет, не слышал. Может, поищем среди свердловских баритонов? Тех, кто уже становился лауреатом всесоюзных фестивалей? Пару-тройку можно найти…

– Мне всё же хотелось бы поработать с Лещенко, – стоял на своём я.

– Экий вы упрямый! Лещенко какой-то… Где вы вообще о нём слышали?

– Да вот слышал как-то, как раз по радио. Не помню, что пел, но пел хорошо.

Опять вру, но почему-то мне казалось, что к 1970 году певец и впрямь уже должен был где-то прозвучать.

– Ну хорошо, пусть будет Лещенко… Где вы собираетесь его искать?

– В Москве, где же ещё.

– А конкретнее?

– Да разве это такая большая проблема? Пара звонков – и считай, Лещенко у нас в кармане. Вы только мне подскажите, кому в Москве можно позвонить?

Натан Ефремович малость охренел от моей наглости. Снова заморгал, потом откашлялся и заявил:

– Однако… Вам, молодой человек, палец в рот не клади – откусите по локоть. Но так уж и быть… Есть у меня в Москве один знакомый конферансье, знаком со многими из певческой среды. Позвоню, спрошу, слыхал ли он о Лещенко. Если не поможет, то ищите тогда дальше сами. Домашнего телефона у меня, к сожалению, нет, всё обещают провести, да никак, так что позвоните мне послезавтра днём завучу, она меня пригласит. Есть ручка и листок бумаги? Записывайте… Звоните только не раньше десяти утра. А мне, извините, уже пора бежать, опаздываю.

Вернувшись в общежитие, я рассказал Вадиму, как сходили в музучилище, и то тоже ко мне пристал, кто такой Лещенко и почему я хочу, чтобы именно он исполнил эту песню? Пришлось повторять то, что я не так давно говорил музыкальному педагогу, в итоге Вадим махнул рукой и улёгся с учебником в руках, включив приспособленный над кроватью светильник. А я уселся переводить статью из журнала «The Ring», посвящённую бою Джо Фрейзера против чемпиона мира в тяжёлом весе по версии WBA Джимми Эллиса.

– Это что у тебя? – оторвался от чтения сосед.

– Тренер журнал дал про бокс, американский, попросил перевести один статью.

– А ты что, английский знаешь?

– Да так, через пень колоду, школьный курс.

В школе я на самом деле изучал немецкий, но Вадим этого вроде бы не знал, не помню, чтобы он об этом меня когда-либо спрашивал, поэтому я и приврал без особого опасения, что могу быть раскрыт.

– Хм, думаешь, получится? Может, у кого из соседей словарь есть…

– У меня по английскому была твёрдая «четвёрка», – выдал я свой последний аргумент. Ну всё, не отвлекай, а то до утра переводить буду.

Управился я ещё до того, как Вадим заявил, что у него слипаются глаза и он отправляется на боковую. Причём перевёл не только эту статью, но и ещё одну, в которой знаменитый американский тренер Константино Д’Амато рассказывал о своих наработках в боксе и в частности о стиле защиты «peek-a-boo», основанной на резких маятникообразных движениях корпусом и нырках. Я читал когда-то об этой технике защиты, которую, кстати, впоследствии будет удачно применять Майк Тайсон и, возвращая следующим вечером журнал Казакову, предложил попробовать реализовать на практике наработки американца. К тому же в журнале приводились рисунки, где движения боксёров отмечались стрелками, всё было понятно и доходчиво, и неудивительно, что уже в этот же вечер мы с Семёном Лукичом трудились по индивидуальной программе, воплощая в жизнь заветы Д’Амато.

Тренировка для меня, казалось, тянется бесконечно, а я всё впахивал как ни в чём ни бывало. Казаков и тот взял тайм-аут после второго захода работы на «лапах», обозвав меня «роботом», не ведающим усталости. Да, так и есть, моя выносливость после возвращения в молодое тело заметно повысилась. Пусть прошло немало лет, но я прекрасно помнил, что даже в лучшей форме не мог вот так, почти даже не запыхавшись, отработать полноценную тренировку, в финале переходящую в трёхраундовый спарринг. Спарринговал, кстати, с Олегом Коноваловым, студентом-пятикурсником физвоса, его квадратную физиономию я сразу узнал, едва переступив порог зала. Он единственный, пожалуй, мог работать со мной более-менее на равных. Конечно же, парень, хоть и не показывал этого, но, думаю, расстроился, что не он, а я отобрался на последнее по времени первенство СДСО «Буревестник». А соответственно, имел ко мне некоторой счёт, и каждый раз в спарринге старался доказать, что ничуть мне не уступает.

Справедливости ради, Олег действительно был неплохим боксёром, но я всё же по некоторым параметрам его превосходил. Вот и сегодня Коновалов работал со мной в полную силу, причём до этого его разминка и тренировка проходили в более щадящем режиме, чем у меня. Но даже на этом фоне после трёх раундов спарринга я выглядел на порядок свежее, и грудь моя часто вздымалась лишь потому, что вторую половину заключительного раунда я провёл в полную силу, пытаясь заставить себя выложиться полностью. Но даже с учащённым пульсом и мокрой от пота спиной я был уверен, что могу отработать в таком же темпе ещё как минимум пару раундов. Блин, да мне с такой выносливостью впору в профессионалы подаваться!

Впрочем, бил я не в полную силу, это всё-таки тренировка, а не официальный бой. Может, тогда устал бы побольше. Но, как бы там ни было, от Казакова, как и от Лихтера несколькими днями раньше, не укрылось, насколько свежо я выгляжу.

– Гляжу, в хорошей ты форме, – довольно улыбнулся Семён Лукич. – Думаю, к турниру к Дню Победы ты готов на все сто. Не забудь – завтра в диспансере медобследование.

Блин, а я и забыл, что в пятницу стартует Республиканский турнир по боксу, приуроченный к Дню Победы. В прежней жизни из-за травмы после 1 мая мне уже ни до каких турниров стало, а теперь да, не отвертишься. Да и не больно-то хотелось, я уже не первый день горел желанием выйти на ринг, испытать давно забытое чувство реального боя, с которым не сравнится никакой тренировочный спарринг. От этой мысли я невольно улыбнулся, и эту улыбку Лукич истолковал по-своему:

– Что, жаждешь реванша?

Я сначала не понял, о чём он, затем до меня дошло. На турнире ожидался тот самый мой обидчик из Краснодара, которому я проиграл рассечением на прошлом первенстве СДСО «Буревестник». Максим Будько, студент, если память не изменяет, Кубанского сельхозинститута.

– Это да, поквитаться я не против.

– Надеюсь, он не сменил весовую категорию, – нахмурился Козырев. – Вполне мог, чтобы с тобой не встречаться, наверняка знает, что ты его сделаешь.

– Не говорите «гоп», Семён Лукич, – покачал я головой.

– Ладно, ладно… Но, если говорить объективно, то ты сильнее, – остался при своём наставник. – Но самое главное для нас на очереди – первенство СДСО. Надеюсь, к осени ты форму не растеряешь.

Ну да, если я до осени вообще доживу. Каждое утро просыпаешься и, ещё не открывая глаз, мысленно благодаришь того, кто дал тебе пожить ещё один день. Невольно вспоминаешь восточных мудрецов, призывавших радоваться каждому дню, каждой прожитой минуте, каждой травинке и пению птиц… В общем, бери от жизни всё, пока есть что брать.

Правда, учитывая, что вот уже несколько дней со мной ничего не происходит, будто какая-то неведомая сила зашвырнула меня в моё прошлое и забыла обо мне, я всё смелее начинал думать о том, что, быть может, так и проживу всю оставшуюся жизнь в этом теле? А что, мне такой вариант нравится.

Причём, что интересно, выносливость моя была какой-то выборочной. Даже если я не тренировался и никаким особо физическим трудом не занимался, то часам к десяти-одиннадцати вечера всё равно начинал клевать носом. Наверное, моя выносливость проявляется только на ринге. И возможно, проявится на разгрузке вагонов, мы как раз в следующее воскресенье, по словам Вадика, идём на станцию, зарабатывать свои десять-пятнадцать рублей.

Там, правда, сумма заработка зависела от количества членов такой вот самодеятельной бригады. Обычно нас собиралось пять, максимум семь человек, я даже сейчас, спустя полвека, помнил кого-то по именам и в лицо. Если вагон забит под завязку, то бригаде обычно платили сотку, которую бригадир Игорь Петрович Бердников, или просто Петрович, делил поровну. Именно через Петровича, основным местом работы которого, как ни странно, был какой-то НИИ, где он трудился инженером, мы узнавали, когда можно подойти на станцию «Свердловск-Товарный», и с помощью физического труда заработать себе на мороженое и не только.

В этот вечер перед сном я решился наконец засесть за воспоминания о будущем. Дождался, когда Вадим отправится на боковую, включил настольную лампу, взял чистый блокнот с надписью на обложке, так незамысловато и гласившей – «Блокнот», и начал писать. Наверху первой страницы написал: «Катастрофы». В моей памяти их осело немало, и начать я решил по датам.

Этим летом в Астрахани начнется эпидемия холеры. В ноябре страшный циклон вызовет цунами, в результате чего в Восточном Пакистане и Западной Бенгалии погибнут около полумиллиона человек. Июль 1971 года – авиакатастрофа в аэропорту Иркутска. Февраль 1977 года – пожар в московской гостинице «Россия». Два года спустя в Свердловске – эпидемия сибирской язвы. Вроде как возбудитель попал в мясо из одной из секретных лабораторий, что, впрочем, власти до последнего отрицали.

5 июня 1983 года – теплоход «Александр Суворов» на полном хорду врезался в несудоходный пролёт Ульяновского моста. Погибло около 200 человек.

Трагедия на заводе пестицидов в Бхопале, унесшая жизни более 3 тысяч человек. Пожар на Чернобыльской АЭС, землетрясение в Армении, «Адмирал Нахимов»… Упомянул взрывы под Асбестом и в Свердловске. Ладно, дошли до развала СССР, на этом пока остановимся. Ещё не факт, что все эти ЧП произойдут в этой реальности, особенно если моё присутствие в ней повлияет на будущее.

Следующий раздел назывался «Террористические акты». Октябрь 1971 года. Взрыв на борту пассажирского самолета, выполнявшего рейс Москва-Симферополь, сразу же после валета из «Внуково». Заряд тротила был спрятан между стойкой сидения и стенкой на уровне 43 шпангоута.

1972 год. Олимпиада в Мюнхене, где члены террористической организации «Черный сентябрь» захватили в заложники израильских спортсменов. 8 января 1977 года – серия взрывов в Москве, устроенная армянскими радикалами. Помнил только имя и фамилию организатора – Степан Затикян. Но, думаю, и это уже зацепка. 20 ноября 1979 года – теракт в Мекке, погибло около 500 человек. 2 августа 1980 года произошел теракт в Болонье. В результате взрыва на железнодорожном вокзале погибло более 80 человек. Конечно же, семья Овечкиных, 8 марта 1988 года неудачно пытавшаяся захватить самолет, выполнявшего рейс по маршруту Иркутск – Курган – Ленинград.

Третий раздел – «Серийные убийцы». На память первым делом пришёл, естественно, Чикатило, убивавший с 1978 по 1990 годы, хотя первое убийство 2-классницы Елены Закотновой в городе Шахты осталось недоказанным. Там еще какого-то Кравченко расстреляли, заставив сознаться в якобы совершённом им убийстве. Конечно же, наш, свердловский маньяк Николай Фефилов. В 80-е будет убивать и насиловать девочек и женщин. Вместо него какого-то невиновного мужика даже расстреляли. Москвич Сергей Головкин в своем гараже изнасилует и убьёт 11 мальчиков. Начнёт в 1986 году, закончил в 1992-м, расстрелян в 1996-м. «Таганский маньяк» Евсеев, каннибал Джумангалиев, «Павлоградский маньяк» Ткач, гроза гомосексуалистов и бабушек Ряховский, педофил Сливко, «Витебский душитель» Михасевич… Всё, больше никого, как ни пыжился, вспомнить не мог. Разве что парочку из постсоветского периода, но до этого времени ещё дожить надо. Тем более вдруг СССР при моём непосредственном вмешательстве не развалится? Думать об этом было как-тог немного даже… Не то что страшно, но дух слегка захватывало, когда я представлял себя этаким вершителем судеб целого человечества. Ну ладно, 1/6 части суши, что тоже само по себе немало.

Четвёртый раздел – «Политические события». Конечно же, Афганистан, как одна из крупнейших ошибок внешней политики СССР. Польская «Солидарность» – у этой змеи надо заранее вырывать ядовитые зубы. Перестройка, мать её дери… Развал СССР, вечно пьяный Ельцин, давший надежду на возрождение ставленник силовиков Путин, переворот на Украине, Крым, Донбасс, санкции, спецоперация 2022 года…

Ну и пятый раздел – «Экономика». Зевнув в очередной раз от души, бросил взгляд на часы – ого, без двадцати два. То-то у меня глаза слипаются и зеваю то и дело. Ладно, не горит, завтра вечером допишу. И так, чувствую, завтра весь день на лекциях буду носом клевать, хорошо хоть тренировки нет, а то даже при своей чудо-выносливости выглядел бы варёной курицей. Надо только тетрадочку получше спрятать, чтобы Вадик, любивший проводить неожиданные уборки, на неё не наткнулся.

Выспался я на первой же паре, забравшись в аудитории на «Камчатку», причём без последствий. А после уроков помчался во врачебно-физкультурный диспансер по адресу: Каменская-8. Честно говоря, немного волновался, пусть даже осмотр проводился достаточно поверхностный. Терапевт, невропатолог, окулист, хирург и кардиолог. Все поставили подписи, заверяющие, что я здоров, как бык, и отпустили восвояси.

А на следующий день после занятий я первым делом зашёл в телефонную будку на углу Первомайской и Проспекта Ленина, откуда набрал номер завуча музучилища. Пришлось ещё дважды совать в прорезь двухкопеечные монеты, прежде чем трубку взял приглашённый с урока Натан Ефремович.

– Евгений? Хорошо, что позвонили. У меня для вас всё готово, можете заезжать. Я сегодня в училище до пяти часов, так что два часа, думаю, вам хватит, чтобы добраться.

Два не два, а через полчаса я переступал порог музыкального училища имени Чайковского, где меня как старого знакомого встретила та же самая вахтёрша.

– А-а, композитор, – прищурилась она, пряча улыбку. – Не иначе к Козыреву?

– К нему, – кивнул я и с немного подобострастной улыбкой положил на стол плитку шоколада «Сказки Пушкина» с котом на этикетке производства Свердловской кондитерской фабрики. – А это чайку попьёте со сладким.

– Ох ты, гляди-ка… Ну спасибо!

Шоколадка тут же исчезла в ящике стола. А я был отправлен в уже знакомую аудиторию с просьбой опять же дождаться окончания занятий, а не лезть напролом. Мол, Натан Ефремович человек хоть и интеллигентный, но, если попасть ему под горячую руку – можно и услышать в свой адрес пару ласковых.

Я «пару ласковых» слышать не хотел, а потому постоял в коридоре до окончания занятий, и лишь только когда из аудитории выпорхнули несколько девушек, переступил порог.

– А, здравствуйте, молодой человек! Ну что, партитура готова, послушаете?

– С удовольствием!

– Только я сам напою, а то мне под вас придётся подстраиваться, а у меня через пятнадцать минут последний урок.

Он сел всё к той же «Эстонии», поставив перед собой на пюпитр в ряд три листа с партитурой. Видимо, не доверял мне переворачивать листы, хотя если не по нотам, то уж по тексту я бы, пожалуй, сориентировался. Затем наиграл заход, а следом запел, и запел, нужно признать, довольно неплохо. Не как Лещенко, конечно, тенорком, но очень мелодично. И, я бы сказал, достаточно ритмично, аккордно, как того требовала песня.

– Ну как? – обернулся он ко мне, сыграв последний аккорд.

– Здорово! – не покривив душой, ответил я.

– Что ж, забирайте партитуру – и вперёд, к Льву Лещенко! Если, конечно, не передумали.

– А вы что, узнали, как его найти? – спросил я, принимая тонкую папку с завязанными тесёмками.

– Узнал, – кивнул тот. – Лев Лещенко с 13 февраля работает солистом-вокалистом Гостелерадио СССР. Но так вот, с кондачка, он не споёт. Нужно разрешение, аккомпанемент, площадка…

– А что же делать? – растерянного спросил я.

– Лучше сначала подойти к Силантьеву, он руководит эстрадно-симфоническим оркестром при Гостелерадио. Покажи ему партитуру, если понравится – намекни на кандидатуру Лещенко. Не уверен, что получится сделать всё одним-двумя днями, наскоком. Вам придётся всё на месте решать, и ещё не факт, что тот же Силантьев или Лещенко окажутся в Москве. У вас когда каникулы в институте?

– Весь июнь сессия и потом две недели практика, так что на отдых остаются полтора месяца.

– Хм, понятно… А вы сильно торопитесь? В смысле, насколько быстро хотите пристроить эту вещь?

– Да в общем-то не горит… Но сами говорили, что в год 100-летия Ленина такая песня прозвучала бы весьма кстати.

– Да-да, и я снова готов под своими словами подписаться. Потому и рекомендую не тянуть до сессии. Давайте я снова своему товарищу позвоню, может быть, у него получится узнать, где и когда выступают Лещенко с эстрадно-симфоническим оркестром…

– А может, просто отправить вашему знакомому письмо?

– Зачем?

– Ну, он же в Москве живёт, ему проще будет отдать партитуру Силантьеву… Или нет? – напрягся я, увидев выражение лица собеседника.

– Молодой человек, мой бывший сокурсник, конечно, готов и рад помочь, но отдать письмо у него вряд ли получится. Он уже семь лет прикован к инвалидной коляске, у него парализована нижняя часть тела после аварии, где он пострадал, кстати, не по своей вине. Лихач выехал на встречную полосу, и у Романа не было шансов уйти от столкновения. В этой аварии погибла его жена, а он сам на всю жизнь остался калекой. А за рулём встречной, новенькой «Волги» сидел сынок крупного военачальника, генерала, который отделался только лёгким испугом. Правда, Роману предлагали деньги, хорошие деньги, но он напрочь отказался брать, посчитав их, как он выразился, кровавыми. По выходным его дочка навещает, у неё своя семья, она давно живёт отдельно, а так он сам научился справляться с хозяйством, даже полы моет, представляете? Ну а главная отдушина для него – фортепиано… Так, что-то я с вами заболтался, а то вон уже ученики в дверную щелочку заглядывают. Так что позвоните через недельку… Нет, давайте я вам позвоню, потому что к моменту вашего звонка информация может устареть. У вас же в институте должен быть на деканате или кафедре какой-то номер?

– На кафедре есть, – сказал я и продиктовал номер, который действительно помнил со студенческих лет благодаря своей если и не феноменальной, то очень даже неплохо развитой памяти.

– И всё-таки, как я могу вас отблагодарить? – задал я вопрос, прежде чем распрощаться.

– Опять вы со своей благодарностью…

– Во всяком случае, я хотел бы вписать вас в соавторы музыки.

– Вот как?

– Ну а что, вы же сделали аранжировку, вступление – разве этого мало?

– Нет, ну если с такой точки зрения рассматривать…

Козырев выглядел явно смущённым, видно, нечасто ему делают подобные предложения.

– В общем, договорились, – улыбнулся я, избавляя собеседника от моральных страданий. – Тем более для вас это и материально выгодно.

– С чего вы взяли? – спросил выглядевший всё ещё растерянным Натан Ефремович.

– Так ведь будете иметь с каждого исполнения песни свой процент авторских, – пожал я плечами, по-прежнему улыбаясь.

– Действительно, – пробормотал тот, задумчиво скребя ногтями залысину. – Но, право, не хочется выглядеть паразитом, присосавшимся к чужому произведению…

– Натан Ефремович, дорогой вы мой человек! Без вашего участия никакого музыкального сопровождения не было бы. Так что смиритесь и примите это как должное. А насчёт вашего московского приятеля я буду ждать звонка. И знаете что… Вдруг у вас не получится дозвониться, давай я вам сам буду сюда позванивать каждый два дня. Устроит такой вариант? Ну и отлично! А теперь позвольте откланяться, а то вон ученики и впрямь того и гляди дверь в кабинет выломают.

На ночь глядя я снова принялся за свои записи. Нужно было заполнить раздел «Политические события». Достал из-под матраса тетрадку и, глядя на отвернувшегося к стенке Вадима, начал вспоминать. В этом году в Италии появятся печально знаменитые «Красные бригады», на счету которых будет немало террористических актов. Самая известная акция в истории организации – похищение и убийство председателя Христианско-демократической партии, бывшего премьер-министра Италии Альдо Моро весной 1978 года. Основателями «Красных бюригад» станут студентом Университета Тренто Ренато Курчо, его подруга Маргерита Каголь и некто Альберто Франческини.

Декабрьские акции протеста в Польше, связанные с повышением цен. Тогда же впервые заявит о себе Лех Валенса.

1972 год – Договор по ПРО. Кровавое воскресенье 30 января 1972 года, когда британские солдаты устроили бойню произошедшие в североирландском городе Лондондерри. Военный переворот в Чили 1973 года. Турецкое вторжение на Кипр в июле 1974 года. Устроенный Пол Потом геноцид в Камбодже, длившийся с 1975 по 1979 годы.

Смерть Брежнева, череда генсеков, и наконец Перестройка. Метания Горбачёва, 1991 год, восхождение Ельцина и преклонение перед Западом… В общем, спать лёг почти как вчера, хотя и заполнял всего один раздел.

В пятницу меня освободили от занятий по причине участия в турнире, который продлится по воскресенье включительно. Стартует он для кого-то с 1/8 финала, а для кого-то с ¼. Те, кому придётся вступать в турнир с 1/8, сегодня, в пятницу, проведут сразу два боя – в первой половине дня и во второй. В субботу полуфиналы, в воскресенье, соответственно, финалы.

С утра взвешивание в легкоатлетическом манеже УПИ, где и будет проходить турнир. На стене огромный плакат, поздравляющий с праздником Победы 9 Мая. Ну да, уже завтра 25-я годовщина. В Москве будет парад, а в Свердловске первый Парад Победы на площади 1905 года пройдёт только в 1975 году. Да и во многих других городах он ещё не проходит. Так что этот день в стране пока лишь просто праздничный выходной.

Я накануне у Козырева взвешивался, вес был 83,7, то есть в свою весовую категорию до 91 кг я вполне укладывался, ещё и с большим запасом. Это подтвердило и утреннее взвешивание, на которое заявился и Лукич.

От Свердловска помимо меня выступал ещё и Владимир Нифонтов, 25-летний спортсмен, официально числившийся спортинструктором на «Уралмаше». Ему в его первом полусреднем весе придётся сегодня как раз дважды выходить на ринг. Если, конечно, он одержит победу в первом, потому что соперник у него, по слухам, серьёзный, хоть и молодой – 21-летний Сергей Червов из Красноярска.

А вон и Будько. Увидев меня, подошёл, протянул руку.

– Привет! Надеюсь, не затаил на меня обиду за прошлый бой?

– Да ладно, это бокс, всякое бывает, – улыбнулся я, стараясь, чтобы улыбка выглядела как можно более натурально. – В моём весе?

– Если до 91-го, то в твоём, наверное, – тоже улыбнулся он.

– Отлично, тогда у меня есть шанс на реванш.

– Ну, это мы ещё посмотрим, кто кого, – подмигнул мне Максим. – Там вон списки вывесили, мы с тобой можем в полуфинале сойтись, если сегодняшние бои выиграем.

Парень, в общем-то, нормальный, думал я, направляясь к вывешенным на стене спискам пар, и в самом деле не виноват, что так случилось.

Здесь я обнаружил и Лукича.

– Сегодня у тебя в вечерней части седьмая пара, бьёшься с каким-то Репейниковым из Белгорода, – сообщил он. – Честно говоря, не знаю такого боксёра, у него, как и у тебя, I взрослый. Думаю, ты должен его одолеть.

Легко сказать… А вдруг этот Репейников – серьёзный соперник? Даже с моей выносливостью не факт, что я за три раунда смогу уделать любого. Либо с первого раунда брать такой темп, чтобы в третьем соперник буквально валился с ног. С другой стороны, постоянно атакуя, можно нарваться на хороший встречный удар. В общем, нужно уметь сочетать осторожность с напором.

Среди участников оказался и представляющий Московскую область и Вооружённые Силы Николай Новиков Действующий чемпион страны во втором наилегчайшем весе, участник Олимпийских Игр в Мексике, естественно, к нему было повышенное внимание, вон уже вроде интервью берут и заодно фотографируют. Глядишь, и ко мне когда-нибудь выстроится очередь из репортёров.

Напротив каждой фамилии в списке пар были приписаны спортивные звания. Перворазрядники составляли мизерную часть участников, остальные КМС и Мастера спорта СССР. Ну и один Мастер спорта международного класса – тот самый Новиков. Как его вообще занесло в Свердловск? Турнир хоть и республиканский, собравший боксёров со всего РСФСР, но, если говорить серьёзно, проходной, и увидеть на нём представителя сборной СССР было большой редкостью.

До вечера делать было нечего, и я со скуки заглянул в кинотеатр «Салют». Взял билет на «Трембиту». Вот ведь, на Свердловской киностудии тоже иногда могли снимать что-то стоящее. Даже с такими звёздами, как Евгений Весник, Ольга Аросева и Иван Переверзев. Вон и молодой, но уже «засветившийся» на большом экране Крамаров мелькнул в небольшой роли. Правда, сам этот опереточный фильм мне особо никогда не нравился, дешёвкой попахивал, но для приятного времяпрепровождения, когда нужно просто расслабиться, вполне сойдёт.

Не сказать, что я особо волновался, но лёгкий мандраж перед боем – явление вполне обыденное для любого, даже самого крутого боксёра. И чем ближе бой – тем больше волнение нарастает. Только вот не знаю, как для кого, а у меня, насколько я помнил, в момент выхода на ринг оно улетучивалось, оставались только собранность и решимость во что бы то ни стало добиться победы. Посмотрим, как оно будет в этот раз.

– На ринг приглашаются Евгений Покровский – Свердловская область, и Валентин Репейников – Белгородская область, – объявил без четверти восемь вечера судья-информатор.

Репейников был выше меня почти на голову, худющий, с длинными руками и ногами-жердинами. Нос вздёрнутый, голубые глаза смотрят на мир с каким-то удивлением, словно птенец только что вылупился из яйца. Ещё и причёска соответствующая – короткие светлые волосы торчат во все стороны. Ну чисто цыплёнок!

– Боксёр в красном углу представляет Свердловскую область и СДСО «Буревестник», – снова разнёсся под крышей манежа голос судьи-информатора. – Боксом Евгений занимается семь лет. Провёл двадцать два боя, в девятнадцати из них одержал победу. Является обладателем I взрослого разряда. Тренируется у Семёна Казакова.

Ну давай уже, заканчивай языком-то молоть, а то кулаки реально чешутся. С командой рефери «Бокс!» волнение как рукой сняло. Да и было бы из-за чего волноваться. Соперник оказался вполне по зубам, технически не очень хорошо подкован, да и слишком осторожен. Выставил вперёд длиннющую левую руку, думает, это сильно ему поможет держать меня на дистанции. Я уже в середине первого раунда, сообразив, что соперник не слишком активен, стал гонять его по углам и прижимать к канатам, входя в ближний бой. Моей выносливости хватило и на следующий раунд, в конце которого я сумел пробить оппонента в печень. Тот согнулся пополам и сел на одно колено. На счёт «семь» встал, но лицом был бледноват. Тут и гонг ударил.

«Стоп! Боксёры, по углам».

Лукич вытащил у меня изо рта капу, дав возможность прополоскать рот водой, которую я выплюнул в услужливо подставленное ведро, затем принялся обмахивать меня влажным полотенцем.

– Не соперник он тебе, не соперник, – говорил он, вытирая моё потное лицо. – Не тяни резину, заканчивай досрочно.

Я и сам не собирался затягивать, а потому всё закончилось в первой же моей атаке. Репейников зажался в углу, скукожившись, как только мог, а я молотил и молотил его, с удовлетворением отмечая, что могу работать в таком темпе, наверное, весь раунд. В итоге рефери просто остановил бой ввиду явного преимущества одного из боксёров.

– Молодец, Женька! – услышал я с трибун.

Там как раз в секторе напротив расположились ребята с моего курса во главе с Вадимом. С улыбкой помахал им рукой, потом направился в свой угол, где Лукич принялся расшнуровывать мне перчатки. Потом в центр ринга, где рефери поднял мою руку, а я приобнял понурого Репейникову, отвесив дежурную фразу, что он держался достойно и главные его победы ещё впереди.

А следом за мной на ринг поднялись Будько и Червов. Оба хорошо сложены, практически одного роста – то есть чуть ниже меня – только разве что цвет волос разный. Будько темноволосый, курчавый, а его соперник огненно-рыжий. Кто-то с трибун даже крикнул:

– Рыжий, давай!

Я задержался, прежде чем уйти в раздевалку. Всё-таки интересно, что покажут бойцы, одному из которых завтра предстояло противостоять мне в полуфинале. Тут поединок получился более равным, честно говоря, по итогам боя я бы затруднился отдать кому-то из них двоих предпочтение. У судей, кажется, возникла та же проблема, но в итоге победу с минимальным преимуществом по очкам 10:9 одержал представитель Краснодарского края Максим Будько. Ну что ж, реваншу быть!

В общагу я вернулся вместе с Вадимом и ещё несколькими нашими ребятами, кто не уехал на выходные к родне в область, включая Свету с Ингой. Толя Рыбчинский предложил обмыть мою победу хотя бы пивом, но ему тут же сделали выговор. Мол, Женька, которому завтра снова на ринг выходить, будет смотреть, как ты пиво хлещешь, а сам слюни глотать? Ну, предположим, слюни я бы не глотал, не такой уж я и большой любитель пенного, разве что в охотку, но в целом парни были правы. И Инга, которая, в отличие от Светки, согласившейся с идеей Толика посидеть-пошуметь, проявила благоразумие.

В общем, в субботу я как следует выспался, продрав глаза только в 10 утра. Да и то разбудил меня радиоприёмник, по которому шла трансляция в реальном времени Парада Победы на Красной площади. Потянулся, зевнул, порадовавшись про себя, что всё ещё живой, всё ещё молодой и с хорошими перспективами на будущее, после чего, согласившись на предложенную Вадимом яичницу, отправился на гигиенические процедуры.

– У тебя во сколько сегодня бой? – спросил Вадик, пока я расправлялся с завтраком.

– Пока не знаю, надо будет в манеж сходить, там должны были сегодня с утра списки полуфинальных пар вывесить, – сказал я, размешивая в стакане ложечкой сахар. – Потом вернусь, скажу, ко скольким приходить за меня болеть.

Болеть за меня, как выяснилось, нужно было с шести до семи вечера. Именно в таком промежутке должен был пройти наш бой с Максимом Будько, учитывая, что субботняя программа начиналась в 15.00.

На улице висели флаги, натянутый напротив общаги транспарант поздравлял жителей города с Днём Победы, из динамиков гремела бравурная музыка. В целом ощущение праздника присутствовало. Даже вон из-за крыши одного из домов в воздух поднялась связка разноцветных шариков.

Пообедал я влёгкую в студенческой столовой недалеко от нашего общежития. Ну как влёгкую… Тарелочка борща со сметаной, картофельное пюре со шницелем и стакан компота с булочкой с изюмом. Для моего организма с хорошим метаболизмом невесть какая еда, учитывая, что порции в столовой подавались достаточно скромные. Зато дёшево, всего-то в рупь пятнадцать копеек обошлось. Да и не нужно мне было наедаться, учитывая предстоящий бой.

– Что-то ты какой-то слишком уж самоуверенный, – попенял мне два часа спустя Лукич, помогая зашнуровывать перчатки. – Вид такой, будто уже Олимпиаду выиграл.

– И Олимпиаду выиграю, дайте только срок, – улыбнулся я во все тридцать два.

Оказалось, рано я радовался. Первый раунд отработал так, что соперник, кажется, готов был на почётную капитуляцию. Свеженьким вышел и на второй, атаковал непрестанно, но как-то подсознательно я Будько жалел, что ли, не бил акцентированно в голову, разве что по корпусу, но печень Максим каждый раз удачно прятал за локтем правой руки. Я особо и не переживал, был уверен, что если не во втором, то в третьем раунде дожму южанина, тем более что в середине раунда краснодарец всё же оказался в нокдауне – моя перчатка прилетела ему в висок.

И тут в концовке раунда я понял, что моя выносливость, оказывается, тоже имеет предел. Дыхание затруднилось, а конечности стали тяжелеть, хоть пока и не критично. Молотить без остановки я мог, получается, чуть меньше двух раундов? Хорошо хоть усталость не навалилась сразу, а лишь начала проявляться. Ну хотя бы теперь знаю, на что способен мой организм, и в будущем придётся раскладывать свои силы на весь бой. Во всяком случае, лучше приберечь свою выносливость на заключительный раунд, который всегда является решающим. Главное, чтобы в этом бою хватило силёнок довести дело до победы.

В перерыве Лукич настоятельно посоветовал снова, как и в прошлом бою, завершать поединок досрочно. Он-то, получается, как и Будько, тоже не заметил, наверное, со стороны мою накопившуюся усталость. Вот только от себя не скроешь, и я понимал, нутром чуял, что если проведу в начале заключительной трёхминутки затяжную атаку, то она для меня самого может оказаться последней. Конечно, могу и нокаутировать оппонента, и рефери может остановить бой за явным преимуществом, моим, естественно… Но если не получится всё решить в этой атаке?

Чёрт его знает, риск, как известно, благородное дело, и тот не пьёт шампанского, кто не рискует, но как по мне, то риск должен быть оправдан. А в данном случае рисковать не имело никакого смысла.

– По-кров-ский! По-кров-ский! – неслось из уже знакомого сектора.

Молодцы ребята, активно поддерживают, думал я, возвращаясь в свой угол, где меня уже поджидал тренер.

– Давайте поиграю с ним, – предложил я Лукичу. – Хочу проверить, насколько могу быть вариативен по ходу боя.

Тренер аж рот на пару секунд приоткрыл от удивления. Видно, не ожидал от своего подопечного таких умных слов, хотя я за дурака себя никогда не считал. Потом, вернув челюсть на место, задумчиво произнёс:

– Нет, ну если с этой стороны посмотреть… Тогда да, конечно, что ж не поиграть, по очкам ты явно ведёшь… Ты только это, не заигрывайся, а то мало ли…

Не заигрывайся… Понятно, что я не собирался все три минуты бегать от соперника, который, сообразив, что можно работать и посмелее, может попереть на меня буром, рассчитывая вернуть всё проигранное в первых двух раундах. И в начале заключительного отрезка боя я провёл пусть и не затяжную, но неплохую атаку с переводом голова-корпус-голова. Будько выстоял, хотя второй удар в голову его слегка потряс и едва не привёл ко второму нокдауну.

«Надо добить», – промелькнула мысль. Но я вовремя себя притормозил. Нет-нет, рано, Женька! И без того после этой атаки мне требовалась передышка, сейчас я был обычным боксёром Евгением Покровским, таким, каковым и являлся до того, как стал инвалидом. И из этого и нужно было исходить, строя тактику ведения боя.

Будько, подзуживаемый криками тренера из своего угла, в середине раунда всё же попытался обозначить некоторый натиск, но я поработал на контратаках, а ноги ещё вполне хорошо меня слушались, чтобы двигаться по рингу, не позволяя загнать себя в угол или прижать к канатам. А когда Лукич крикнул мне: «Женька, пятнадцать секунд!», я сам пошёл в атаку, и тут у нас с Максом случилась хорошая такая заруба. И он, и я хотели доказать и судьям, и орущим зрителям, и в первую очередь самим себе, что чего-то стоим. Но я был более настойчив, и последний удар остался за мной. Да такой, что Будько реально поплыл, и только гонг спас его от более тяжёлых последствий.

Бой я, понятное дело, выиграл, хоть и по очкам, хотя до этого мечтал, что уложу соперника на настил ринга. И мог ведь это сделать в первом же раунде или начале второго. Жалел… Не хватило спортивной злости. Надо было, как герой Пороховщикова в ещё не снятом фильме «Ринг», сидеть в раздевалке, набираться злости. Правда, тот злости, как мне показалось, так и не набрался, но у него задача состояла немного в другом.

– Нормально, но самый главный наш бой завтра, – просветил меня Лукич, когда мы шли в раздевалку. – Минеев – парень крепкий, да ещё и левша, и с левой бьёт так, что только выноси. Да ты сам видел.

Это да, Минеев неплох. Первый полуфинал в моём весе состоялся чуть раньше, там Виктор Минеев из Якутска красиво разобрался с курганцем Василием Яворским. Отправил соперника в нокаут в конце второго раунда, к тому времени мы с Лукичем уже были в зале, и видели всё своими глазами.

– Нам нужна эта победа, – продолжал настраивать меня тренер уже в раздевалке. – Нужно уже заявлять о себе в полный голос.

Понятное дело, что нужно, всё-таки хочется остаться в летописи турнира его победителем. И я не собирался давать сопернику спуску, пусть он даже Мастер спорта и левша с поставленным ударом.

Воскресенье началось с неожиданной проблемы по имени насморк. Скорее всего, виной тому открытая на ночь форточка. Вроде и сквозняка не было, но всё равно, получается, продуло.

Насморк лечится за 7 дней, а если не лечить – то проходит за неделю. Эту аксиому я усвоил с детства, и потому мог лишь смиренно чихать и шмыгать текущими ручьём соплями, считая часы до выхода на ринг. Хорошо хоть температуры не было, хотя, не исключено, позже и она появится. Но что будет потом – меня, если честно, волновало мало, все мысли лишь о предстоящем бое.

– Ты что, заболел?

Казаков нахмурился, когда заметил, что я чихнул два раза подряд.

– Ну точно, и глаза вон красные. Ты где умудрился-то простыть, друг мой ситный?

– Да ночью спал с открытой форточкой…

– Вот же балда! А-а-а, – махнул он рукой, – вот и коту под хвост все мои надежды на нашу победу.

– Семён Лукич, да бросьте вы, в самом деле, так-то я нормально себя чувствую.

– Уверен? – с надёжей посмотрел он мне в глаза.

– Сто процентов!

– Смотри у меня, – погрозил пальцем Лукич. – Не подведи, тем более сегодня победителей награждает сам Попенченко.

Точно, в той жизни, пока лежал в больнице, вычитал в принесённой газете, что на финалы прибыл специально приглашённый олимпийский чемпион Токио Валерий Попенченко. А ведь жить ему осталось всего 5 лет. 15 февраля 1975 года в результате загадочного несчастного случая упадёт в пролёт лестницы главного корпуса МВТУ, где был завкафедрой физического воспитания. Пролетев три этажа, разобьётся насмерть. Причём причина этого падения так и останется нераскрытой.

Блин, как бы сделать так, чтобы Попенченко не ушёл из жизни таким молодым, всего в 37 летнем возрасте? В принципе, в запасе у меня почти 5 лет, главное, не забыть про эту историю, и вовремя подсуетиться ближе к той дате. Что-нибудь да придумаю.

Уже на разминке из носа течь перестало, а вместо этого появилась небольшая заложенность. А когда я подвигался на ринге с минуту, то понял, что и заложенность чудесным образом прошла. Может быть, увеличение пульса, температуры тела или ещё какие-то факторы, связанные с движением, снимают симптомы простуды? Ну или как минимум насморка. Не знаю, я не медик, главное, что я почувствовал себя более-менее нормально, и это добавило мне заряд оптимизма.

Минеев был мужиком крепким, коренастым, опытным, двадцати девяти лет, как объявил судья-информатор. Правда, звёзд с неба не хватал, на чемпионате страны его лучшее достижение – выход в полуфинал в прошлом году. Самое большое неудобство доставляла его правосторонняя стойка и левая рука, которая несла в себе приличный заряд. Но я не собирался становиться лёгкой мишенью, поскольку ноги – лучший друг боксёра.

Зрителям в большинстве своём отнюдь не нравилось, что я скачу чуть ли не зайцем и не так часто выбрасываю удары в сторону наседавшего соперника, и они начинали посвистывать. Земляки, называется… Или это представители иногородних делегаций?

Привыкли уже, что я веду бой, к моим ураганным атакам, а тут вот такое. Но я ни под кого подстраиваться не собирался, у меня имелся свой план на поединок, которого я и собирался придерживаться. Кроме всего прочего я использовал нашу с Лукичом наработку – маятниковые движения «peek-a-boo» от американского тренера Константино Д’Амато. И использовал неплохо, сопернику попасть в меня было весьма затруднительно. В конце раунда, правда, Минеев хорошенько меня встряхнул, причём его перчатка влетела в мою, а моя уже самортизировала мне в нос. Думал, кровь пойдёт, но обошлось.

– Женя, ты что, весь бой собираешься от него бегать? – с недовольным видом поинтересовался Лукич в перерыве.

– Почему весь, раунд ещё побегаю, а там начну работать, – успокоил я наставника.

Мужик сказал – мужик сделал! К середине раунда Минеев нормально так вымотался, пытаясь загнать меня в капкан. Я упорно придерживался тактики Мохаммеда Али, он же Кассиус Клей: «Float like a butterfly, sting like a bee. Ohhhh. Rumble, young man, rumble!» Что примерно переводится как: «Порхай как бабочка, жаль, как пчела, и рубись, парень, рубись!» Весь раунд я порхал и жалил, набирая очки джебами левой, и думаю, что как минимум не проиграл его, учитывая, как соперник, хоть и напирал, но по-настоящему достать меня смог от силы пару раз. Да и то я даже не поплыл, так, встряхнулся, не более того.

А в третьем раунде я резко взвинтил темп, безостановочно обстреливая соперника сериями на средней дистанции. Ближний бой с таким приземистым и короткоруким бойцом был противопоказан, не хватало ещё нарваться на шальной апперкот или хук левой – тут же ещё и его стойка левши доставляла мне некоторое неудобство.

Так и отработал последние три минуты – серии со средней и постоянные джебы, которые я неустанно выбрасывал в сторону покрасневшего то ли от злости, то ли от принятых в лицо ударов соперника. До зрителей, наконец, дошло, что я хотел от этого боя, и на трибунах снова начали меня поддерживать. Тем более подавляющее большинство болельщиков свои, свердловские, а я на турнире представлял не только СДСО «Буревестник», но и Свердловскую область.

В концовке боя Минеев так выдохся, что то и дело после моих атак откидывался на канаты, а руки уже почти не поднимал, чем я без зазрения совести пользовался, раз за разом отправляя перчатки в это словно вытесанное из куска камня, но уже порядком помятое лицо.

Когда прозвучал финальный гонг, в голову пришла мысль, что в таком темпе мог бы, пожалуй, отработать ещё раунд. В целом, кажется, я получил представление о своей выносливости. Возможно, находись я в менее хорошей физической форме, будь я растренированным – и выносливость упала бы на порядок. Но пока у меня не было желания этого проверять. Есть здоровье, есть возможность – тренируйся и выступай!

Но не забывай про учёбу, специальность в будущем тоже пригодится. Может, я ещё раньше Возняка спроектирую персональный компьютер! Всего-то и нужно, что найти где-то микропроцессор MOS Technology 6502, ПЗУ, добавить RAM, клавиатуру и монитор, то есть то, чем пользовался при сборке своего персонального компьютера Стив Возняк. Правда, тот же MOS Technology 6502 будет выпущен только в 1975 году, как и его конкуренты от компаний «Motorola» и «Intel». Вот если бы я жил в Штатах или Японии – у меня была бы возможность сориентироваться на рынке микросхем, процессоров и прочей лабуды, необходимой для создания «персоналки». А в СССР, где на данный момент верхом научной мысли считается ЭВМ БЭСМ-6, созданная три года назад – огромные шкафы в ряд с бобинами магнитных лент – о подобном ещё можно только мечтать.

Из задумчивого состояния меня вывел голос судьи-информатора:

– А в этом бою победу по очкам одержал представитель Свердловской области Евгений Покровский!

Под восторженные крики заполнивших трибуны зрителей рефери поднимает вверх мою руку. Вижу, как Попенченко аплодирует стоя. Приятно, чёрт возьми! Физиономия Казакова излучает счастье. Как-никак первая большая победа под его руководством.

И да, пока я всё ещё перворазрядник, но если выиграю на осеннем первенстве ДСО «Буревестник», то заслужу наконец звание КМС. Я просто обязан это сделать, другой результат я буду считать для себя провалом.