Мой дядюшка Освальд

11

Перейдем теперь к половине шестого следующего дня. Я устроился в лаборатории Уорсли вполне удобно: лежа на полу за шеренгой деревянных канцелярских шкафов. Я провел большую часть дня то входя в лабораторию, словно между прочим, то выходя из нее, а при этом изучал театр военных действий и постепенно отодвигал шкафы дюймов на двадцать от стенки, чтобы можно было за ними втиснуться. Кроме того, я оставил между двумя шкафами широкую щель, сквозь которую было видно всю лабораторию. А. Р. Уорсли всегда работал в дальнем конце лаборатории, футах в двадцати от места, где я сейчас расположился. Там он был и сейчас. Он что-то делал со штативом пробирок, пипеткой и какой-то синей жидкостью. Сегодня, как и обычно, на нем был белый халат. Он был без пиджака, в серых фланелевых брюках. Послышался стук в дверь.

— Зайдите! — крикнул он, не поднимая головы.

Вошла Ясмин.

Я не предупредил ее, что буду наблюдать, да и с какой бы стати? Во время битвы генерал обязан присматривать за своими войсками. В легком ситцевом платье, туго облегавшем ее формы, девушка смотрелась потрясающе; вместе с ней в комнату влетела эта трудноопределимая аура похоти и разврата, витавшая вокруг нее, где бы она ни находилась.

— Мистер Уорсли?

— Да, это я, — сказал Уорсли, все еще не поднимая головы. — Что вам угодно?

— Простите, пожалуйста, мистер Уорсли, что я так к вам врываюсь, — заговорила Ясмин. — Я ведь даже не химик, я изучаю биологию. Но тут я наткнулась на одну задачу, скорее химическую, чем биологическую. Я ко всем подходила с расспросами, но никто не дал четкого ответа. Все отсылали меня к вам.

— Отсылали, говорите, — пробормотал Уорсли довольным голосом и продолжил разливать синюю жидкость из мензурки по пробиркам. — Позвольте, — добавил он, — я только это закончу.

Ясмин спокойно ждала, цепким глазом оценивая свою жертву.

— Ну а теперь, — сказал Уорсли, отложив пипетку и впервые повернувшись, — что там у…

Он споткнулся на середине фразы, его челюсть отпала, а глаза сделались круглыми и большими, как полукроновые монеты. Затем из-под его проникотиненных усов показался кончик языка и скользнул по губам. Человеку, годами не видевшему женщин, кроме гертонских девиц и своей страхолюдной сестры, Ясмин должна была казаться чудесным видением, духом, парящим над водами. Однако Уорсли быстро оправился.

— Вы хотели что-то спросить, моя милая?

Ясмин заготовила вопрос совершенно великолепно. Я не помню точно, как он звучал, но там тесно переплетались химия (его предмет) и биология (ее предмет), и для разрешения задачи требовалось глубокое знание химии. Она специально все так запутала, что на ответ должно было потребоваться не менее девяти минут, а скорее всего, и больше.

— Интересный вопрос, — сказал Уорсли. — Как бы так лучше на него ответить…

Он подошел к длинной доске, висевшей на стене лаборатории, и взялся за мел.

— Хотите конфету? — спросила Ясмин.

У нее в руке был бумажный мешочек, и, когда Уорсли повернулся, она закинула одну из конфет себе в рот, а мешочек со второй протянула ему.

— Боже, — воскликнул Уорсли, — какое редкое наслаждение!

— Очень вкусно, — сказала Ясмин. — Да вы берите, берите.

А. Р. Уорсли взял конфету, пососал ее, покатал во рту, а потом разжевал и проглотил.

— Просто сказка, — сказал он. — Большое спасибо.

Я засек по часам тот момент, когда он проглотил конфету, и увидел, что Ясмин тайком тоже засекла. А. Р. Уорсли стоял у доски и о чем-то там распространялся, вырисовывая попутно мелом сложные химические формулы. Я пропускал все это мимо ушей, я считал проходящие минуты. То же самое делала и Ясмин, она почти не отрывала глаз от своих наручных часов.

Прошло семь минут… восемь минут…

Восемь минут пятьдесят секунд…

Девять минут! И точно в этот момент рука, писавшая мелом по доске, неожиданно замерла. А. Р. Уорсли окаменел.

— Мистер Уорсли, — сказала Ясмин, точно подобрав момент, — не могли бы вы дать мне автограф? Вы единственный преподаватель, чьего автографа еще нет в моей коллекции.

Она держала наготове ручку и бланк химического факультета.

— Что это? — пробормотал Уорсли: он сунул руку в брючный карман и только потом повернулся к ней.

— Вот здесь, — сказала Ясмин, показав пальцем на середину листа, точно по моей инструкции. — Ваш автограф. Я их собираю. Ваш я буду ценить гораздо больше, чем все остальные.

Чтобы взять авторучку, Уорсли был вынужден вытащить руку из кармана. Это было комичное зрелище: бедный мужик выглядел так, словно в брюки к нему заползла змея. Потом он встал на цыпочки и начал пританцовывать.

— Вот здесь, — повторила Ясмин, указывая пальцем. — Затем я вклею этот автограф в свою коллекцию вместе со всеми остальными.

С умом, затуманенным сгущающейся страстью, Уорсли торопливо расписался. Ясмин аккуратно сложила листок и сунула его в свою сумочку. Уорсли крепко вцепился обеими руками в край лабораторного стола. Он начал раскачиваться, словно стоял не на крепком полу, а на палубе штормующего судна. Голова его взмокла от пота. В его оправдание я напомнил себе, что он получил двойную дозу. Думаю, Ясмин напомнила себе о том же самом; она отступила на пару шагов и приготовилась дать отпор грядущей атаке.

А. Р. Уорсли медленно повернул голову и взглянул на нее. Порошок подействовал очень сильно, в его глазах появился сумасшедший отблеск.

— Я… э-э… я… я…

— Что-нибудь не так, мистер Уорсли? — участливо спросила Ясмин. — Вам плохо?

Уорсли продолжал цепляться за стул и смотреть на нее. Пот катился по всему его лицу, капал с усов.

— Вам чем-нибудь помочь? — спросила Ясмин.

Уорсли странно забулькал.

— Может, принести воды? — предложила Ясмин. — Или нюхательной соли?

Уорсли так и стоял, цепляясь за стол, тряся взмокшей головой и издавая все те же булькающие звуки. Он напоминал мне человека, в чьем горле застряла рыбья кость.

И вдруг он издал громкий рев и бросился на девушку; он обеими руками схватил Ясмин за плечи и попытался уронить ее на пол, однако она ловко отскочила.

— Ага! — сказала она. — Так вот, значит, что вас беспокоило? Ну что ж, милый, тут нечего стесняться.

Ее голос звучал спокойно и совершенно холодно. Уорсли вытянул руки и снова бросился на нее, однако Ясмин была для него слишком уж ловкой.

— Секунду, — сказала она, открывая сумочку и вынимая резиновую штуку, полученную от меня вчера. — Я совсем не против, мистер У., немного с вами позабавиться, но ведь мы же не хотим, чтобы кто-нибудь здесь обрюхатился, правда? Так что будьте паинькой и постойте спокойно, а я надену вам этот маленький макинтош.

Однако А. Р. Уорсли не хотел никаких макинтошей и отнюдь не намеревался стоять спокойно. Не думаю даже, что он мог стоять спокойно, даже если бы и хотел. Было весьма поучительно наблюдать воздействие на субъекта двойной дозы. Главное, она заставляла его прыгать. Он все время подпрыгивал, словно делал какие-то гимнастические упражнения. А еще издавал эти странные утробные звуки. И все время махал руками, как ветряная мельница. А пот все катился по его лицу. А вокруг него танцевала Ясмин, держа обеими руками эту смешную резиновую штуку, танцевала и кричала:

— Да постойте же спокойно, мистер Уорсли! Я же близко вас к себе не подпущу, пока не надену вам это!

Вряд ли Уорсли ее слышал. Он явно взбесился от похоти и в то же самое время производил впечатление человека, которому крайне неуютно. Похоже, он прыгал из-за сильного неустранимого раздражения. Что-то его буквально жгло, жгло так сильно, что он даже не мог стоять. На собачьих бегах бывает, что собаке вставляют в задний проход кусок имбиря и собака бежит как сумасшедшая, пытаясь убежать от страшного жжения в заду. В случае А. Р. Уорсли жжение происходило в несколько другой части тела, и оно заставляло его метаться по лаборатории, и он все время напоминал себе, что только женщина и может помочь ему избавиться от этого страшного жжения. Но эта чертова женщина была для него чересчур быстра. Он не мог ее поймать. А жгло все сильнее и сильнее. И вдруг Уорсли одним рывком разорвал переднюю часть своих брюк; по полу весело зазвякали пуговицы. Затем он уронил свои брюки; они застряли где-то у него на коленях. Он пытался сбросить их, но не смог, потому что все еще был в ботинках. С брюками, запутавшимися на ногах, Уорсли был все равно что связан. Бежать он не мог, да что там бежать, он не мог ступить ни шагу. Он мог только подпрыгивать. Ясмин увидела свой шанс и сразу же им воспользовалась; она бросилась на тугой дрожащий стержень, торчащий из его кальсон, и схватила его правой рукой, как ручку теннисной ракетки. Половина дела была сделана, однако он тут же еще громче взревел.

— Да заткнитесь вы ради бога, — прошипела она, — а то сюда сбежится весь факультет! И не дергайтесь — мне никак не надеть вам эту чертову штуку.

Но Уорсли был глух ко всему, кроме своего желания. И он попросту не мог стоять спокойно. Стреноженный брюками, болтавшимися у него на лодыжках, он продолжал метаться из стороны в сторону, размахивал руками и ревел, как разъяренный бык. То, что пыталась сделать Ясмин, было, наверное, похоже на попытку вдеть нитку в иголку работающей швейной машинки. Под конец она потеряла терпение, и ее правая рука — та, которая держала рукоятку теннисной ракетки, — быстро, зловредно извернулась. Словно удар с лета с резким поворотом кисти, сообщающим мячу быстрое вращение. Это движение явно выиграло очко, потому что противник издал звериный рев, от которого в лаборатории задребезжали все пробирки. А еще Уорсли замер секунд на пять, что дало ей время натянуть наконец резиновую штуку на место и отпрыгнуть в сторону.

— Нельзя ли хоть немного поспокойнее? — спросила Ясмин. — Это все же не бой быков.

Уорсли тем временем содрал с себя ботинки и отбросил их в конец лаборатории; затем он избавился от брюк и снова обрел подвижность. Ясмин не могла не понимать, что настал момент истины.

И он действительно настал. Нет никакого смысла рисовать последующую сцену. Не было никаких пауз, никаких антрактов. Поражала энергия, приданная этому человеку двойной дозой жучиного порошка. Он бросился на девушку как на ухабистую дорогу, неровности которой он надеялся загладить. Он простреливал ее от форштевня до кормы, и снова, и снова заряжал свою пушку, хотя та чуть не плавилась от нагрева. Говорят, древние британцы добывали огонь, долго и быстро вращая деревянную палочку, упертую в деревянный брусок. Что же, если так получают огонь, Уорсли был ежесекундно готов запылать, деревяшка там или не деревяшка. Меня ничуть бы не удивило, заметь я струйку дыма, поднимающуюся от этой парочки, барахтавшейся на полу.

Пока все это продолжалось, я воспользовался временем, чтобы сделать в блокноте несколько заметок на будущее.

Заметка первая: старайся всегда организовать встречу Ясмин с обрабатываемым субъектом в комнате, где имеется диван, большое кресло или хотя бы ковер на полу. Вне всякого сомнения, она очень сильная и крепкая девушка, но требовать, чтобы она работала на твердой деревянной поверхности, в крайне суровых условиях, это несколько чересчур. При теперешнем положении дел она может легко повредить поясницу или даже получить перелом тазовых костей. И что же тогда будет с нашим остроумным планом, тра-ля-ля?

Заметка вторая: никогда больше не давай никому двойную дозу. Слишком большое количество порошка излишне раздражает жизненно важные области и вызывает у жертвы нечто вроде пляски святого Витта. Это почти лишает Ясмин возможности надеть собиратель спермы, не прибегая к грубым приемам. Кроме того, передоза заставляет жертву реветь, что может быть очень неудобно, случись жене жертвы — ну, к примеру, королеве Дании или миссис Бернард Шоу — сидеть в это время за пяльцами в соседней комнате.

Заметка третья: постарайся придумать для Ясмин наилучший способ выбраться из этой ситуации и как можно скорее сбежать с драгоценной спермой, как только та окажется в мешке. Этот чертов порошок даже при умеренном применении может заставить девяностолетнего гения долбиться напропалую пару часов, если не больше. Даже не говоря о неудобстве, которое это может доставить Ясмин, жизненно важно поместить червячков в заморозку как можно скорее, пока они еще свежие. Вот посмотреть хотя бы на старика Уорсли, который все еще продолжает пилиться, хотя успел уже выдать положенное минимум шесть раз подряд. Возможно, в будущем эту проблему можно будет решать сильным уколом шляпной булавки в ягодицу.

Однако в данный момент в распоряжении Ясмин не было шляпной булавки, и я по сю пору не знаю, что такое она сделала Уорсли, но тот издал особо оглушительный вопль и неожиданно замер. Да и не желаю я это знать, не мое это дело. И что бы это ни было, я абсолютно уверен, что такая хорошая девушка, как она, никогда бы не сделала хорошему человеку вроде него то, без чего можно было обойтись. Уже через секунду Ясмин вскочила и бросилась к двери со своим трофеем в руке. Когда она покидала сцену, я едва не вскочил и не захлопал в ладоши. Какое исполнение! Какой великолепный выход! Хлопнула дверь, и она исчезла.

В лаборатории сразу же повисла тишина. Он стоял полуоглушенный на дрожащих ногах. Он выглядел так, словно его шарахнули по голове крикетной битой. Выписывая ногами странные загогулины, он медленно подошел к раковине и начал плескать себе на лицо холодную воду, я же тем временем выбрался из своего укрытия и на цыпочках покинул комнату, бесшумно притворив за собой дверь.

Ясмин уже и след простыл. Я сказал ей, что во время операции буду сидеть в своей квартире, и, наверное, она уже была на пути туда. Я выбежал наружу, запрыгнул в свою машину и доехал от лабораторного корпуса до общежития кружным путем, чтобы не встретиться с ней по дороге. Припарковав машину, я поднялся к себе и начал ждать.

Через пару минут пришла и Ясмин.

— Налей мне чего-нибудь, — сказала она, плюхаясь в кресло; я заметил, что она передвигается на скрюченных ногах и держит себя с явной осторожностью.

— Ты выглядишь так, — заметил я, — словно только что привезла добрую весть из Гента в Ахен[13] и при этом скакала без седла.

Ясмин не ответила. Я налил ей в стакан два дюйма джина и добавил кубический сантиметр лаймового сока. Она отглотнула чуть не половину роскошной жидкости и с облегчением выдохнула:

— Да, так уже лучше.

— Ну, как все прошло?

— Мы дали ему малость многовато.

— В общем-то, было такое подозрение, — согласился я.

Ясмин открыла сумочку и достала оттуда отвратительную резиновую штуку, открытый конец которой она вполне разумно завязала. А также листок бумаги с подписью А. Р. Уорсли.

— Потрясающе! — воскликнул я. — Ты сделала все, что надо! Все получилось! Ну и как тебе понравилось?

Ответ Ясмин меня удивил.

— В общем-то, пожалуй, да, — сказала она.

— Да? Значит, он не был слишком груб?

— Рядом с ним любой другой мужчина, какой мне встречался, похож на евнуха, — сказала Ясмин.

Услышав это, я расхохотался.

— Включая тебя, — добавила она.

Я перестал смеяться.

— Вот такими, — сказала она негромко, отглотнув немного джина, — я хотела бы видеть впредь своих мужчин.

— Но ты говорила, мы дали ему слишком много.

— Ну, разве самую малость, — сказала Ясмин. — Я не могла его остановить, он был совершенно неутомим.

— Так как же ты его остановила?

— Не бери в голову.

— Не поможет ли тебе в следующий раз шляпная булавка?

— Идея хорошая, — сказала Ясмин. — Я буду всегда иметь при себе шляпную булавку. Но было бы лучше отрегулировать дозу, чтобы мне не приходилось применять ничего такого.

— Отрегулируем.

— Я бы точно предпочла не втыкать никаких булавок и заколок в задницу испанского короля. Ты меня, наверное, понимаешь.

— Понимаю, еще как понимаю.

— Мне больше нравится расставаться по-дружески.

— А в этот раз не получилось?

— Да не то чтобы получилось, — слегка улыбнулась Ясмин.

— И все равно прекрасная работа, — сказал я. — Ты вернулась с полной победой.

— Он был такой смешной, — улыбнулась Ясмин. — Жаль, что ты его не видел. Он почему-то все время подпрыгивал.

Я взял бумагу с подписью А. Р. Уорсли, вставил ее в машинку, сел за стол и напечатал над подписью следующий текст:

Я показал листок Ясмин.

— Конечно, — сказал я, — к Уорсли это не относится, потому что его хозяйство не пойдет в заморозку. Но что ты думаешь в прочих отношениях? Как это будет выглядеть с подписью какого-нибудь короля или гения?

Ясмин внимательно изучила листок.

— Отличная работа, — сказала она. — Сойдет с любой подписью.

— Я выиграл спор, — сказал я. — Теперь ему придется капитулировать.

Ясмин сидела и пила джин малюсенькими глотками. Она расслабилась и выглядела теперь на удивление спокойно.

— У меня странное ощущение, — сказала она, вскинув на меня глаза, — что вся эта афера может и вправду выгореть. Сперва она казалась мне смехотворной, но теперь я просто не вижу, что могло бы нас остановить.

— А ничто нас и не остановит, — согласился я. — Ты победишь при каждом заходе, если будешь подсыпать своим объектам этот порошок.

— Какая это все-таки фантастическая штука.

— Я обнаружил это еще в Париже.

— Но ты не думаешь, что он может довести некоторых древних стариков до сердечного приступа?

— Конечно же нет, — ответил я, хотя и сам задавался тем же вопросом.

— Не хотелось бы мне оставлять за собой по миру цепочку трупов, — сказала Ясмин. — Особенно трупов великих и знаменитых людей.

— А ты и не будешь, — уверил ее я. — Так что можешь не беспокоиться.

— Возьмем, к примеру, Александра Грэма Белла, — продолжила Ясмин. — По твоим словам, ему сейчас семьдесят два года. Ты уверен, что он это выдержит?

— Крутой, как яйца, — заверил ее я. — Да и все великие люди, как правило, такие. И знаешь, что мы с тобой сделаем, чтобы ты поменьше боялась? Мы будем регулировать дозу в соответствии с возрастом. Чем старее объект, тем меньше он получит.

— Так и правда будет спокойнее, — сказала Ясмин. — Хорошая мысль.

Я повел Ясмин в «Синего вепря» и угостил превосходным ужином. Она вполне это заслужила. Затем я доставил ее в целости и сохранности в гертонское общежитие.