Моя королева

Я жаждал дождя. Хотел так сильно, что, когда он полил, я пожелал его остановить, правда безуспешно. Нескончаемый ливень: розовый, зеленый, синий, всех цветов радуги, прямо из ниоткуда. От него засыпáли птицы. Так лило сам не знаю сколько времени. Старики признавались, что никогда подобного не видели. Они поговаривали о предках, Боге, небе — обо всем, кроме истинной причины дождя — меня. Я вызвал его, чтобы все смыть, стоял посреди плато и смеялся, смеялся. Вода уносила с собой все, превращаясь в реки ярости из моих врагов и всех тех, кто никогда в меня не верил. Я видел, как промелькнул клоунский ботинок — прощай, Сглаз! Затем я заметил синее платьице и попытался все остановить, но было слишком поздно, поэтому я нырнул за ним.

Я подскочил в постели и глубоко вдохнул, чтобы не утонуть. Снаружи лило как из ведра, капли падали на лицо, потому что я спал около окна и забыл захлопнуть ставни. Переведя дыхание, я всмотрелся в грозу. С каждой вспышкой молнии плато было видно, как днем. Лето уходило все дальше и дальше.

Мне всегда нравилось слушать дождь, лежа в постели, тогда казалось, что со мной ничего и никогда не случится. Я думал о бедных кроликах, лисицах и птицах, которые, наверное, молились, лишь бы ливень закончился. К счастью, когда он такой сильный, это всегда ненадолго. Завтра перед моим уходом наверняка засияет солнце.

Вспыхнула еще одна молния, и я закричал, потому что в дом вошла Вивиан. Матти не высунулся из комнаты проверить, все ли хорошо, но я видел его вчера с бутылкой, поэтому все понял. Вивиан была одета так же, как и утром, только вся мокрая; я вспомнил серию «Тома и Джерри», когда коту пришлось снять шкуру и выжать ее. Волосы Вивиан прилипли к лицу, под ногами образовалась лужа. Вивиан быстро дышала, сжав одну ладонь в кулак и оставив вторую болтаться. Она по-прежнему злилась, по-прежнему казалась сильной, и я смотрел на нее, не говоря ни слова, словно считал совершенно нормальным, что она вот тут передо мной.

— Ты вправду хочешь, чтобы я превратилась обратно в королеву? — спросила она.

— Конечно, — сказал я. — Конечно, хочу.

— И ты на все готов, чтобы это доказать? На все, на все?

Не дожидаясь ответа, она вышла. Я накинул куртку «Шелл», надел ботинки, обе подошвы которых отклеивались, отчего я не мог теперь сказать, где правый, а где левый. И я пошел за Вивиан.

Дождь лил не так сильно, мы шагали под хвостом грозы. Я чуть не спросил у Вивиан, куда мы направляемся, но сдержался. Я просто радовался тому, что мы вместе, как раньше, и не стоит портить момент дурацкими вопросами. Вместо этого я сказал:

— Мне снился дождь. Может, у меня тоже есть необыкновенные способности. Как твои с ветром.

Вивиан шла вперед, не отвечая, — может, просто не слышала. Сначала я подумал, что мы идем в грот, но она не заставила меня вертеться юлой. Я едва видел, куда ступал. С плато спускалась настолько густая тьма, что между вспышками молнии ничего не существовало — ничего, кроме нас двоих. И даже о нас двоих в такой ночи я подумал, что по-настоящему мы не здесь, мы просто выдумали друг друга, чтобы быть счастливыми.

Вскоре мы подошли к месту, которое я узнал, что-то вроде возвышавшегося посреди плато холма повыше остальных в округе, с руинами на вершине. Вивиан приводила меня сюда в начале лета, здесь мы иногда играли; она прозвала холм Кающимся. С одной стороны можно было подняться по пологому склону, а с другой возвышенность резко обрывалась в груду камней — Вивиан говорила, что там минимум двадцать метров высоты.

Она объяснила, что только на первый взгляд перед нами холм, а на самом деле это великан, которого она обратила в камень за грубость. Она не хотела рассказывать, что именно натворил гигант. Я подумал, может, он пытался заглянуть ей под юбку, поскольку не понимал, что еще более дерзкое можно сделать по отношению к девчонке. Великан рухнул на бок мгновенно, а затем порос травой. Вивиан говорила, что когда-нибудь, возможно, вернет ему первоначальный облик, но пока что виновник должен подумать над своим проступком.

Мы взобрались на Кающегося. Я поскользнулся на траве и оцарапал колено, но Вивиан не останавливалась и продолжала путь, поэтому я сделал вид, что ничего не почувствовал, и догнал ее. Мы дошли до самого края и замерли, не говоря ни слова, над бездной в двадцать метров под ногами, прислушиваясь к умолкающему внизу дождю. Вивиан посмотрела прямо перед собой, практически полностью втянув голову в плечи. Наконец она произнесла:

— Для того, чтобы я снова стала королевой, нужно принести жертву.

— Чего?

— Если ты хочешь, чтобы я снова стала твоей королевой, ты должен доказать свое повиновение. Ты должен прыгнуть.

Я опустил глаза: внизу был лишь мрак, я не видел дна; черт, высоко, я никогда не прыгал так высоко, тут можно и шею сломать.

— Если я прыгну, все станет как прежде? — спросил я, просто чтобы уточнить.

— Да.

Молния ужалила горизонт — на этот раз настоящая ведьминская молния, кривая и злая. Она вонзилась в землю ровно в тот момент и осветила мне путь. Глубокие лужи в траве. Почва пила — пила столько, сколько могла. В валунах блестели кусочки слюды, которую я долгое время принимал за золото, пока у меня под кроватью не нашли пору камней и не отругали.

Часть меня говорила не прыгать, это совершенно идиотский поступок, но в глубине души я знал: то, чего требует Вивиан, вполне логично, а логику я люблю. Я посмотрел на нее, она взглянула на меня в ответ, выставив подбородок немного вперед. Ее губы шевельнулись, чтобы что-то сказать, но она сжала их и не издала ни звука. В конце концов я решил прислушаться к голосу разума. И совершил широкий шаг вперед.

Понятия не имею, действительно ли Вивиан ждала от меня этого поступка, но я прыгнул, а она закричала, попыталась меня удержать — я почувствовал, как по рукаву скользнули ее пальцы, пока я опирался на густую тьму и медленно в нее погружался. Это было приятное ощущение, словно летать во сне; я видел, как силуэт Вивиан качнулся в сторону там, наверху, а за ним — звезды.

Вдруг мне стало страшно. Я настолько испугался, что на мгновение забыл, что я тут делаю, падая, как дурак. Я надеялся, что на то была веская причина и что на этот раз я не натворил глупостей, как тогда, взбираясь на гору за заправкой, иначе дома меня ждет крепкая взбучка. Я свернулся калачиком, чтобы стать совсем маленьким.

Затем страх прошел, и я все вспомнил. Я падал в звезды; это было настолько прекрасно, что дух захватывало. Я бы с удовольствием остановился, чтобы оглядеться по сторонам, попытался прикоснуться к звездам, но ничего не вышло. Я просто вертелся в воздухе, вырывая руками куски неба. Вдруг я почувствовал что-то твердое под спиной. Я был длинный, очень длинный: казалось, я могу дотянуться до гор по обе стороны плато.

И тут я весь сжался, прозвенел, словно коса нашла на камень, и стало больно. Боль оказалась настолько огромной, что у нее не было другого цвета, кроме ослепительного белого. Весь воздух, который я вдохнул с рождения, вышел разом и унес с собой вообще все остальное: ложь, оскорбления, вкус шоколада со свечным воском и цикория, красных божьих коровок, прикосновение ваты — все это выскочило и бросило меня в пустоте. Я услышал крик, шлепанье шагов, и надо мной показалось лицо Вивиан. Она плакала каплями грозы и своими собственными слезами, смешивающимися на белых щеках.

— Прости, прости, прости, — бесперебойно повторяла она. — Прости, Шелл, я не хотела… Это было жестоко.

Тут на меня снизошло озарение, и я вдруг понял, что значит слово «жестоко» и почему тот тип с заправки называл меня жестоким садистом. Никогда больше не буду поджигать насекомых.

Вивиан все плакала, тараторила так, что я не мог ни слова разобрать. Она попыталась помочь мне встать, но я зарычал — настолько было больно. Затем вдруг стемнело, а когда я открыл глаза, Вивиан наклонилась, сняла голубой жакет и положила его мне на лоб.

Тут я заметил ее руку, усыпанную синяками до плеча. От локтя до запястья все было забинтовано и в желтых пятнах от антисептика. Я открыл рот, пытаясь заговорить, но ничего не вышло, кроме воздуха. Вивиан приблизила ко мне ухо — очень красивое ухо, похоже на карту Матти с долинами и горами. Я снова попытался, выталкивал слова все сильнее и сильнее языком, но они словно превратились в металлические кубики, царапающие губы на выходе. Я спросил, как она с собой это сделала, но Вивиан ответила, что не надо волноваться, она просто упала на тротуаре. Так вот почему она не ходила в школу.

Тут Вивиан снова расплакалась. Зрелище, наверное, было то еще: мы вдвоем, промокшие до костей, валяющиеся в грязи.

— Ну и ночка, — произнес я не своим голосом.

Она рассмеялась, всхлипнула и согласилась, что ночка выдалась не из легких. Затем прижала ладони к моим щекам и сжала так сильно, что у меня губы сложились в трубочку.

— Шелл, уйдем отсюда, только ты и я.

— Ты и я?

— Да.

— А твои родители?

— Матери все равно.

— А отцу?

Вивиан плюнула на землю — почти в меня, словно я растворился на месте.

— Он мне не отец.

— Понял, — сказал я. — Пойдем к морю. Я знаю дорогу. Что думаешь?

Она улыбнулась и кивнула, вытирая нос.

Я встал, взял ее за руку. Мы ушли, перешагивая через холмы, и добрались до моря ровно в тот момент, когда всходило солнце. Мы мочили наши великанские ноги в волнах. Пейзаж оказался еще прекраснее, чем я думал, и Вивиан прижалась ко мне. Теперь, когда она снова стала королевой, мы могли прикасаться друг к другу.

Только вот все было не так, конечно, я же не мог сдвинуться с места, и мы оба это знали. Я лежал в грязи, Вивиан склонилась надо мной и тихо плакала. Она провела ладонью по моим волосам, пригладила их назад и рассмеялась, даже чуть-чуть как Вивиан в начале лета.

— Ты и вправду похож на дона Диего де ла Вегу.

Затем она помрачнела, как-то странно посмотрела, и тут я понял, что мне гораздо лучше, болит не так сильно, а просто хочется спать — настолько хочется, словно меня ждал самый глубокий сон в моей жизни, хуже, чем в тот раз, когда я пытался не уснуть до рассвета, ожидая Деда Мороза. Тогда мне не повезло: я все-таки уснул, а он появился прямо сразу, мы чуть-чуть разминулись. Наверное, он не хотел меня будить, но оставил классную электрическую сеть. Игрушка сломалась, когда отец случайно на нее наступил.

— Не волнуйся, Шелл, я схожу за помощью.

Я попытался удержать Вивиан, но не смог. Мне не удалось ничего сказать, объяснить ей, что я не волновался, а совсем даже наоборот, никогда лучше себя не чувствовал. Правда, немного жаль, что отец сломал ту электрическую сеть.

Я открыл глаза и понял, что остался один. Я вспомнил, как лежал в полном одиночестве в горячке в овчарне, но на этот раз я знал: Вивиан вернется. Только я ее больше не увижу.

Я совсем ничего не боялся — я, сын четы Кургуз с заправочной станции, тот самый, который никогда не вырастет. Я рассмеялся, и, наверное, меня было слышно даже в долине. Доктор Барде ошибся, а вместе с ним и все остальные. Я вырос на этом плато. Благодаря Вивиан я стал великаном, прикоснулся к небу одной ладонью и к земле — другой. Мир обрел свою королеву, и все это — моя заслуга.

Солнце встало, отправив гонцом один из тех теплых ветров, которые навевают мысль о вернувшемся лете. Но оно никогда не вернется. В конце концов все сезоны лгут. Сам не знаю как, я все-таки сел, прислонившись к валуну спиной и повернув лицо к свету.

Я закрыл глаза в последний раз и наклонился навстречу ветру, словно груда песка — один из тех кривых замков, которые я сооружал во время летних каникул на озере, а остальные ребята их растаптывали. Я видел все плато, горы и заправку — вон там, внизу, со следами от старой вывески на крыше. Мама одевалась, будила отца, чтобы тот освободил место на диване. Я видел самого себя, красно-желтого в красивой куртке. Я видел бегущую по траве Вивиан.

Вот. Все было хорошо.

Ветру оставалось лишь дуть — дуть настолько сильно, чтобы стереть меня из этой истории, которой, может, и не было никогда.