Моя необработанная форма

25. ЗАЛ СЛАВЫ В КАНАСТОТЕ

Называю себя великим не из хвастовства или хамства. Это не треп. Никто из специалистов не сомневается в том, что имя мое уже вписано в историю бокса где-то рядом с Мохаммедом Али, Джо Луисом и Рокки Марчиано. Иногда я жалею, что не могу сразиться с кумирами детства. Нет ничего слаще, чем повергать идолов. От этого просто срывает крышу. Мне не повезло родиться в ту эпоху, когда на ринге действительно бились герои. А отправлять в нокаут мелкую сошку – не такое уж большое удовольствие. Не скажу, что все бои дались мне легко и на своем веку я не встретил реальных бойцов. Было всякое. Были и тяжелые бои. Меня и в нокдаун отправляли, и рассекали бровь, и выбивали зубы, и ломали ребра. Но ни одному боксеру я не проиграл психологически. Даже слыша хруст своей переломанной руки или глотая собственные зубы, я был уверен, что уйду с ринга победителем. Временные трудности, боль, сопротивление соперника – все это только добавляло мне азарта и ярости, которые я в итоге и обрушивал на противника. Я бил всех. Калечил. Ломал. Разрушал.

Мне часто вспоминается тот удар, которым Роки Марчиано вышиб с ринга великого Джо Луиса. Красиво. Один удар – и легенда повержена. Великое мгновение в боксе. Вообще я часто вспоминаю легендарные нокауты. Тот нокаут, что сокрушил великого Майка Тайсона, непревзойденного Али, удар, укладывавший на настил ринга Джорджа Формана, Сонни Листона, Ларри Холмса, знаменитый «удар-призрак» Мохаммеда Али и многие другие. Иногда, видя такие сны, я просыпаюсь от сильной эрекции. Все это меня дико возбуждает. И если говорить о мечтах, то я хотел бы оставить в истории бокса такой нокаут, который навсегда был бы связан с моим именем. Многих противников я отправил на настил ринга. Карьеры многих спортсменов разрушились о мои кулаки. Но не было еще такого нокаута, который поверг бы фанатов бокса в шок. Наверное, им мог бы стать мой собственный нокаут, когда кто-нибудь завалит меня в поединке и я рухну, как срубленное дерево, но такой радости своим недоброжелателям доставлять я не собираюсь. Не дождутся. Лучше смерть. Еще могло бы запомниться, если кто-то загнется после боя со мной, станет инвалидом, калекой, как Джеральд Макклеллан после поединка с Найджелом Бенном, или отправится на тот свет, как Бенни «Кид» Парет, пропустивший двадцать девять ударов в голову от Эмиля Гриффита. Мне этого хочется, и в каждом новом бою я стараюсь достичь лишь этой цели. Но спорт есть спорт, рефери на ринге имеет право вмешаться в ход поединка, и это каждый раз рушит мои планы. Скучно выигрывать без крови, без того, чтобы противника твоего не вынесли из ринга на носилках. Такой бой я считаю потерянным. Но спорить с судьями, кидаться на них, как это делают некоторые бойцы, перечить им – занятие неблагодарное. Меньше всего я хочу быть дисквалифицированным и отстраненным от боев, это меня просто убьет. Вне ринга я несчастен. Приходится довольствоваться легкими победами, не приносящими большого удовольствия, но зато приносящими большие деньги. Моя фотография будет висеть в Зале Славы в Канастоте, в этом нет никаких сомнений. Как нет сомнений в том, что с головой у меня не все в порядке. Ну и что? Не идти же мне самому в полицию и не сдаваться же врачам? Я живу так, как живу, а если влипну, то отвечу за все свои злодеяния по полной. Пусть каждый делает свое дело. Их задача найти меня, обезвредить, упечь в психушку или за решетку. Ну а мое дело как можно дольше этого избегать. Пока мне это удается.

Еще я должен снова отстоять свой титул в бою с нигерийцем Эфе Ибеабучи, и думаю я теперь только об этом. Все морально-этические угрызения оставляю очкарикам, пусть они ковыряются в том, что такое хорошо, а что такое плохо. Меня это не волнует. Разве важно для акулы, что думает о ней мелкая рыбешка, попадающая к ней в пасть, или невезучий ныряльщик, поцарапавшийся о камни? Нет, акула просто идет на зов единственной капли крови, пролитой человеком, чует ее на большом расстоянии и не успокоится до тех пор, пока не разорвет всего аквалангиста и не скормит им свой природный инстинкт. Такова ее природа хищника, и винить ее за это нельзя. Ну и моя природа опасна, причем опасна и для меня самого, так что же мне теперь, руки на себя наложить? Нет, зачем? Мне и так осталось жить недолго, такие, как я, долго не живут. Новое зло поселилось в моем сердце и в моей голове. Это зло я иногда вижу в своих реалистичных снах, ослепительных, как свет лампочки. Вот один из них – сон, оставшийся навсегда в моей памяти. Пусть психологи думают.