Моя необработанная форма

43. ЛЮДЕЙ БОЛЬШЕ НЕТ

– Все началось в далеком XXI веке, вернее все в этом веке закончилось. Произошло то, о чем писалось в древних книгах со времен клинописи. Раса людей сама себя истребила. В тот век у человечества уже не оставалось никаких идеалов, исчезло понятие «Бог, Творец». Все правительства во всех государствах стали насквозь коррумпированы, преступны, недра земли и природные ресурсы истреблялись, экология стала катастрофичной, честность в отношениях между людьми исчезла, все молились Золотому Тельцу. Люди окончательно одичали и возгордились, превратившись при этом в примитивных обывателей-приматов. Этот процесс длился несколько тысячелетий, и вот теперь, наконец, все пришло к логическому завершению. Произошла мировая война, которая привела к глобальной катастрофе. В ход было пущено ядерное оружие, уничтожившее все живое на земле. Теперь уже никто не помнит ни тех стран, что участвовали в мировой войне, ни народов, исчезнувших в ней. Они так же далеки от нас, как и первобытное племя маатари, существовавшее за миллионы лет до того. Но ты смотришь на меня с недоверием и удивлением: как же так, думаешь ты, люди были истреблены, но мы-то есть?! Вот за окном нашего салона, пусть и в руинах, раскинут город, и в нем живут люди! – Годжаев подошел к барной стойке и прикоснулся к ней рукой, но рука, удивительно, прошла сквозь стойку и уперлась в пустоту. Он взял из вазы яблоко, протянул мне его, но когда я хотел было этот плод принять, в руке у него ничего не оказалось. Я поднял взгляд на доктора, но теперь уже и его самого не было передо мной. Лишь только после того, как я настроил зрение и сосредоточился, образ Годжаева вновь возник перед моими глазами. Но теперь мы стояли не в салоне на вершине небоскреба, а в настоящих зарослях, напоминающих джунгли, в которых обитало племя маатари. Все вокруг казалось ненастоящим.

– Никогда по отношению ни к одному предмету не употребляй слово «настоящее»! – Годжаев был невыносим, он прочитал и эту мою мысль. В моих глазах все снова померкло и стало разрушаться. Это уж точно была настоящая пытка, находиться вблизи от существа, видящего тебя насквозь.

– Человеческий разум – самая ненадежная вещь! Мы живем среди собственных химер и еще умудряемся этим химерам то радоваться, то огорчаться! Разве это не безумие, не лунатизм? – Годжаев был, как всегда, подчеркнуто мил, но его уловки больше не работали. Мне захотелось сказать ему что-нибудь очень неприятное, обидное, оскорбительное, хотя я и понимал, что в этом нет смысла.

– Ты рассуждаешь о людях так, будто и сам принадлежишь к ним! – пора наконец раскрыть карты. Этот клоун должен знать, что я не такой уж ягненок и прекрасно понимаю, с кем имею дело.

– Интересно, – засмеялся Годжаев, – а кто же я по-твоему? Фантом? Ты ведь не думаешь, что я киборг?

– Думаю. А кто же еще?

Мои слова еще больше рассмешили доктора. Или это он только прячется за своим смешком? Делает вид, что ему это безразлично, такой риторический прием мне хорошо знаком, зря Годжаев думает, что этим он меня обескуражит.

– Нет, мой друг, я – человек! И если тебе нужны какие-то доказательства, могу проткнуть палец и продемонстрировать тебе свою кровь, которая, поверь мне, вполне натуральная!

– У тебя и фекалии могут быть натуральными, но это еще не делает тебя человеком! – ура, наконец-то мне удалось сказать ему гадость. И это вроде бы подействовало, Годжаев на секунду изменился в лице и перестал улыбаться. Потер пальцами лоб.

– Мне понятен ход твоих мыслей, и то, о чем ты говоришь, правда. Людей на планете больше нет. Наша популяция истреблена, и биологическая жизнь вытеснена роботами. Это все правда. Видишь, я с тобой откровенен.

Годжаев достал из шкафчика бутылку коньяка и два бокала. Налил себе и мне. Пить мне не хотелось, и я отодвинул свой бокал в сторону.

– А я выпью! – Годжаев одним глотком опустошил содержимое бокала и закурил сигару.

– Да, – продолжил он, – это все правда. Жуткая правда! Ты не первый, кто раскрыл секрет киборгов. – Он горько улыбнулся и снова себе налил. Да он, оказывается, пьяница. Или это тема роботов его так взволновала? По крайней мере, одно слабое место я у него нашел!

– Но нам предоставляется выбор – исчезнуть, как исчезли все остальные, или остаться жить, пусть и в качестве неорабов. Люди всегда выбирают жизнь. Это нормально.

– Так ты тоже задействован ими, как подопытная белая крыса? Вот так новость! – это уже что-то новенькое, оказывается, мы с Годжаевым находимся в равном положении. Моя радость была слишком очевидна, чтобы не вывести Годжаева из себя. Наконец-то взгляд его стал холодным и сверлил меня лютой ненавистью.

– Нет, я всего лишь обслуга, или, если угодно, технический персонал! Белая крыса – это ты!

Вероятно, лицо мое как-то отвратительно скорежилось после этих слов, что вызвало у Годжаева приступ гомерического смеха.

– Ладно, ладно, шучу! – продолжил он, отсмеявшись. – Пойми же, что нас с тобой нет в материальном мире, как и самого материального мира больше нет. На эту тему существует несколько различных гипотез. Одни считают, что мир был уничтожен людьми, другие уверены, что его никогда и не было, а были лишь наивные человеческие представления о нем. Мы всего лишь свет, прорезающий тьму, заблудившаяся во вселенной мысль, молния небытия, и мы существуем в мире идей. Но мы странным образом осознали самих себя, и теперь нам страшно принять идею своей конечности. Мы боремся со смертью, несмотря ни на что, и пусть мы не существуем, мы все равно хотим продлить процесс нашего небытия до бесконечности. Такова природа света, такова наша природа. Все это я говорю тебе для того, чтобы ты осознал свою миссию и не строил больше никаких иллюзий насчет окружающего нас мира. Ты мысль, а мысль должна двигаться и расширяться, чтобы не исчезнуть. Твое путешествие не имеет конца, пока ты идешь, и нет границ между мирами. Если вдруг завтра ты окажешься в числе невольников, проданных в рабство в Эгинах, или тебя выбросит на планете, заселенной ленточными червями, не удивляйся, а иди дальше. Никогда не останавливайся. Никогда по отношению ни к одному предмету не употребляй слово «настоящее».

В этот бред не хотелось верить, но что-то в словах Годжаева задевало меня за живое.