Мученики пера

XXIII.

Поведеніе Альфреда Юля послѣ того, какъ судьба такъ жестоко обманула его разсчеты, могло-бы сбить съ толку посторонняго наблюдателя. Черезъ день по возвращеніи изъ Ватльборо, онъ началъ обращаться съ женой и дочерью съ несвойственною ему мягкостью. За столомъ онъ разговаривалъ — вѣрнѣе, говорилъ монологи о литературныхъ дѣлахъ, пересыпая ихъ остротами, которыя могла оцѣнить одна Мэріанъ. Онъ обратилъ вниманіе на слѣды переутомленія на ея лицѣ и посовѣтовалъ ей отдохнуть нѣсколько недѣль за новыми романами. Мрачная холодность, съ которою онъ передалъ своей семьѣ сущность духовнаго завѣщанія брата, какъ-будто смягчилась отъ сочувствія жены и дочери, и онъ казался теперь только проникнутымъ грустью, покорностью судьбѣ.

Онъ объяснилъ Мэріанъ, въ чемъ собственно состоитъ ея наслѣдство. Оно должно было быть выплачено ей изъ пая ея дяди въ одномъ торговомъ предпріятіи, въ которомъ Джонъ Юль участвовалъ въ послѣднія двадцать лѣтъ, но незадолго до смерти вынулъ значительную часть вложеннаго въ него капитала. Фирма называлась «Тэрбервиль и К°».

— Я не зналъ, что онъ былъ ихъ пайщикомъ, прибавилъ Альфредъ. — Мнѣ говорили, что изъ этого источника можно будетъ реализировать семь или восемь тысячъ фунтовъ. Какъ жаль, что этотъ пай не былъ оставленъ тебѣ цѣликомъ! Скоро-ли можно будетъ вынуть этотъ капиталъ, — я не знаю.

Душеприкащиками были назначены двое старыхъ друзей покойнаго, изъ которыхъ одинъ былъ его компаньономъ по писчебумажному дѣлу.

На слѣдующій день, вечеромъ, къ Юлямъ пришли гости, мистеры Гинксъ и Квэрнби, которые по обыкновенію ушли въ кабинетъ хозяина. Немного погодя, Юль вышелъ изъ кабинета, и увидѣвъ сходившую съ лѣстницы Мэріанъ, мягко сказалъ ей:

— Попроси мать приготовить намъ что-нибудь закусить въ началѣ десятаго. Да приди къ намъ поболтать, если есть охота.

Мэріанъ не часто случалось получать подобныя приглашенія.

— Ты желаешь, чтобы я пришла?

— Да, мнѣ будетъ пріятно, если ты ничѣмъ не занята.

Мэріанъ сказала матери, что гостямъ надо подать ужинъ и вошла въ кабинетъ. Мистеръ Квэрнби курилъ трубку, а мистеръ Гинксъ, давно отказавшійся изъ экономіи отъ табаку, сидѣлъ засунувъ руки въ карманы панталонъ и задвинувъ подъ стулъ свои длинныя и тонкія ноги. Оба встали, привѣтствуя молодую дѣвушку съ особенною сердечностью.

— Позволите вы мнѣ еще немножко покурить? спросилъ Квэрнби.

— Сколько вамъ угодно, былъ отвѣтъ.

Гинксъ придвинулъ для нея кресло, и отецъ

передалъ ей сущность обсуждаемаго вопроса.

— Какъ ты полагаешь, Мэріанъ, слѣдуетъ-ли учредить въ Англіи литературную академію?

Квэрнби устремилъ на дѣвушку благосклонный взглядъ, а Гинксъ вытянулъ свою длинную шею съ почтительнымъ вниманіемъ.

— Мнѣ кажется, что у насъ и безъ того довольно литературныхъ препирательствъ, отвѣтила она, съ улыбкой потупивъ глаза.

Квэрнби съ удовольствіемъ захихикалъ, а Гинксъ вскричалъ:

— Совершенно вѣрно! Совершенно!

Отецъ одобрительно улыбнулся, и поговоривъ еще немного объ этомъ предметѣ, перешолъ къ періодической литературѣ. Всѣ трое были того мнѣнія, что существующіе ежемѣсячные и трехмѣсячные журналы не могутъ считаться представителями лучшихъ литературныхъ мнѣній.

— Намъ нуженъ такой журналъ, который занимался-бы исключительно литературой, замѣтилъ Квэрнби. — Эти «Fortnightly», «Contemporary» и пр., хотя и хорошія изданія въ своемъ родѣ, но слишкомъ разнохарактерныя. Вы встрѣчаете въ нихъ одну литературную статью въ цѣломъ хаосѣ статей политическихъ, экономическихъ и всякихъ другихъ.

— О валютѣ, о желѣзнодорожной статистикѣ, объ эволюціи, дополнилъ Гинксъ, осклабляясь.

— А трехмѣсячные журналы предполагаютъ, что въ странѣ не выходитъ достаточнаго количества важныхъ книгъ, чтобы давать матеріалы для обозрѣнія серьезному рецензенту чаще четырехъ разъ въ годъ, вставилъ Юль. — Можетъ быть, это и такъ, но хорошій ежемѣсячный журналъ долженъ былъ-бы заключать въ себѣ не одно только обозрѣніе литературы. Въ немъ были-бы вполнѣ умѣстны такія статьи, какъ «Очерки исторической драмы», Гинкса, или ваши «Испанскіе поэты», Квэрнби.

— Я подалъ на-дняхъ эту мысль Джэдвуду, замѣтилъ Квэрнби, — и онъ, какъ мнѣ показалось, клюнулъ.

— Да, но у него и безъ того много текущихъ предпріятій, возразилъ Юль. — Сомнѣваюсь, чтобы въ настоящее время у него было достаточно свободнаго капитала для такого предпріятія. Вотъ еслибы другой капиталистъ присоединился къ нему...

— Капиталъ потребовался-бы небольшой, подалъ голосъ Квэрнби. — Дѣло окупало-бы себя почти съ самаго начала. Нужно-бы только привлечь объявленія иностранныхъ издателей. Но, какъ справедливо замѣтилъ Гинксъ, такія статьи, какъ трактаты о биметаллизмѣ, или объ оспопрививаніи, слѣдуетъ гнать вонъ.

И Квэрнби, сложивъ руки на обширномъ животѣ, засмѣялся своимъ тихимъ смѣхомъ, выработаннымъ въ читальнѣ британскаго музея.

— Я полагаю, что можно-бы допустить и романы, изъ лучшихъ, подалъ голосъ Юль.

— Непремѣнно изъ лучшихъ.

— Съ самымъ строгимъ выборомъ.

Они продолжали пренія, словно издательскій комитетъ, разсуждающій о журналѣ, первый номеръ котораго долженъ вскорѣ выйти, — пока Мистриссъ Юль не объявила, что ужинъ поданъ.

За столомъ, Мэріанъ была предметомъ общаго, необычайнаго вниманія; отецъ даже освѣдомился, до вкусу-ли ей кусокъ холоднаго мяса, который онъ отрѣзалъ для нея. Жена его по обыкновенію молчала, но на этотъ разъ мужъ сдѣлалъ нѣсколько попытокъ вовлечь ее въ разговоръ.

Послѣ ужина, когда мужчины удалились въ кабинетъ курить и пить грогъ, мать съ дочерью не обмѣнивались никакими замѣчаніями объ этой странной перемѣнѣ, но у обѣихъ на сердцѣ было такъ легко, какъ давно не бывало.

На слѣдующее утро, Альфредъ началъ совѣтоваться съ дочерью относительно матеріаловъ для статьи, которую онъ писалъ, и внимательно взвѣшивалъ ея отвѣты. Въ заключеніе, онъ сдѣлалъ видъ, что она рѣшила его сомнѣнія.

— Бѣдный Гинксъ! сказалъ онъ немного погодя. — Совсѣмъ извелся этотъ человѣкъ отъ бѣдности и неблагодарнаго труда. Я того и жду, что его прихлопнетъ параличъ.

— Что-же съ нимъ будетъ тогда?

— Это одинъ Богъ знаетъ. Всѣ мы въ такомъ-же положеніи. Что станется, напримѣръ, со мною, если я потеряю способность работать?

Мэріанъ промолчала.

— Между нами сказать, прибавилъ онъ, понизивъ тонъ, — съ моими глазами творится что-то неладное. Только ты не принимай этого слишкомъ серьезно.

— Съ твоими глазами?

Мэріанъ съ испугомъ посмотрѣла на него.

— Да. Я надѣюсь, что это не важно; однако, все-же думаю посовѣтоваться съ окулистомъ. Очень непріятно имѣть въ перспективѣ слѣпоту, катаракту, или что-нибудь въ этомъ родѣ; но все-же лучше знать правду.

— Непремѣнно посовѣтуйся съ окулистомъ, заботливо сказала дочь.

— Не безпокойся; можетъ-быть, это пустяки. Посуди сама, началъ онъ, помолчавъ, — могъ-ли я что-нибудь откладывать на черный день изъ заработка, который никогда не превышалъ 250 фунтовъ въ годъ, а въ послѣдніе года даже былъ значительно менѣе.

— Изъ чего тутъ откладывать!

— Все, что я могъ сдѣлать, такъ это застраховать мою жизнь въ пяти-стахъ фунтахъ. Но это не обезпеченіе въ случаѣ болѣзни. Что будетъ со мною, если я лишусь способности работать?

Мэріанъ хотѣла ободрить его, но не рѣшилась высказать своихъ мыслей.

— Присядь, сказалъ отецъ. — Ты можешь отложить работу на нѣсколько дней, да и для меня не лишнее отдохнуть хотя одно утро. Бѣдный Гинксъ! Надо будетъ собрать для него что-нибудь между нами. Квэрнби сравнительно благоденствуетъ... Да, четверть вѣка дѣлимъ мы втроемъ радость и горе! Я былъ скромнымъ газетчикомъ, когда познакомился съ Квэрнби, а онъ былъ чуть-ли еще не бѣднѣе меня. Цѣлая жизнь труда! Цѣлая жизнь труда!..

— Да, это правда...

— Кстати, — онъ перекинулъ руку черезъ спинку кресла, — какъ ты находишь нашъ воображаемый журналъ, о которомъ мы толковали вчера вечеромъ?

— У насъ и безъ того такъ много журналовъ, нерѣшительно отвѣтила Мэріанъ.

— Много! Душа моя, если мы съ тобою проживемъ еще десять лѣтъ, то увидимъ, что число ихъ утроится.

— Но желательно-ли это?

— Съ одной стороны, нѣтъ. Безспорно, что періодическая литература отнимаетъ время, которое иначе люди посвящали-бы, можетъ быть, болѣе солидному чтенію. Но, съ другой стороны, очень многіе, пожалуй, ничего не стали-бы читать, если-бы ихъ не сманивали короткія и новыя журнальныя статьи, отъ которыхъ иные переходятъ и къ болѣе основательному чтенію. Конечно, все зависитъ отъ качества періодической печати. Безъ такихъ журналовъ, какъ (онъ назвалъ два-три изъ наиболѣе распространенныхъ) можно-бы обойтись, если не смотрѣть на нихъ какъ на отвлеченіе отъ сплетенъ и другихъ вредныхъ занятій праздныхъ людей; но такой органъ, какой мы проектируемъ, имѣлъ-бы совсѣмъ особенное литературное значеніе. Я не сомнѣваюсь, что вскорѣ кто-нибудь заведетъ его.

— Что касается меня, то я не чувствую большой склонности къ литературнымъ предпріятіямъ, сказала Мэріанъ.

Деньги удивительно быстро развиваютъ въ насъ чувство собственнаго достоинства. Съ тѣхъ поръ какъ Мэріанъ сознала себя обладательницей пяти тысячъ фунтовъ, голосъ ея сталъ тверже, походка самоувѣреннѣе, и вообще она почувствовала себя нравствено свободнѣе. Недѣлю тому назадъ, она не рѣшилась-бы такъ спокойно высказать отцу свое нерасположеніе къ литературнымъ предпріятіямъ, а если и выразила его однажды, то лишь въ порывѣ раздраженія. Улыбка, которою она сопровождала теперь свои слова, также имѣла въ себѣ что-то новое: въ ней сказывалось сознаніе освобожденія отъ опеки.

— Я понимаю тебя, сказалъ отецъ, помолчавъ, чтобы овладѣть своимъ голосомъ и не дать прорваться въ немъ рѣзкимъ нотамъ. — Боюсь, что я сдѣлалъ твою жизнь нѣкотораго рода мученичествомъ.

— О, не думай этого, папа. Я говорю вообще... Я не могу такъ усердно заниматься литературнымъ трудомъ, какъ ты, — вотъ и все. Я люблю книги, но желала-бы, чтобы люди удовольствовались на нѣкоторое время тѣми, которыя уже написаны.

— Не думай, душа моя, что я не сочувствую тебѣ въ этомъ отношеніи. Развѣ я не сознаю, что большая часть того, что я написалъ, просто-напросто макулатура, нужная только на поддержаніе моей жизни. Какъ охотно я проводилъ-бы большую часть своего времени за чтеніемъ великихъ авторовъ, безъ всякой цѣли извлечь изъ него деньги. Но увы, это невозможно. Если я ношусь съ планомъ новаго журнала, такъ это потому, что онъ былъ-бы для меня лично важною помощью.

Онъ остановился и поглядѣлъ на дочь. Мэріанъ встрѣтила этотъ взглядъ.

— Ты, конечно, сталъ-бы писать въ этомъ журналѣ, сказала она.

— А почему-бы мнѣ не издавать его, Мэріанъ? Почему-бы не быть этому журналу твоею собственностью?

— Моею?

Она чуть не прыснула со смѣха; но въ умѣ ея вдругъ мелькнуло непріятное подозрѣніе: не въ этомъ-ли планѣ кроется причина внезапной перемѣны въ обращеніи ея отца? Неужели онъ способенъ на такое лицемѣріе? Это совсѣмъ не отвѣчало его характеру, насколько она знала его.

— Поговоримъ объ этомъ толкомъ, сказалъ онъ, видимо волнуясь. Голосъ его дрожалъ. — Понятно, что, на первый взглядъ, эта мысль должна казаться тебѣ странной. Ты еще не успѣла получить твоихъ денегъ, а я уже предлагаю тебѣ отдать ихъ. — Онъ засмѣялся. — Но я только предлагаю помѣщеніе для твоего капитала, и помѣщеніе выгодное. Пять тысячъ фунтовъ по три процента принесутъ тебѣ какихъ нибудь полтораста фунтовъ въ годъ, тогда какъ будучи помѣщены въ такую литературную собственность, какую я предлагаю, они дадутъ въ пять разъ болѣе, а вскорѣ, можетъ быть, и гораздо больше. Конечно, мой планъ составленъ только въ главныхъ чертахъ; надо будетъ посовѣтоваться съ компетентными людьми и составить точную смѣту.

Онъ жадно всматривался въ лицо дочери, но отвелъ глаза въ сторону, когда она подняла голову.

— Ты, конечно, не ожидаешь, что я теперь-же дамъ тебѣ рѣшительный отвѣтъ, сказала она.

— Конечно, нѣтъ. Я только излагаю тебѣ выгоды такого помѣщенія и, какъ старый эгоистъ, начинаю съ моихъ личныхъ выгодъ. Надѣюсь, что я буду редакторомъ новаго журнала, и мнѣ будетъ идти изъ доходовъ его та сумма, которая строго необходима для моихъ нуждъ. Разумѣется, я буду брать вначалѣ гораздо меньше, чѣмъ бралъ-бы посторонній редакторъ, и буду увеличивать свое жалованье лишь по мѣрѣ возростанія доходовъ. Такимъ образомъ, я избавлюсь отъ необходимости писать труху и буду работать только надъ тѣмъ, что считаю хорошимъ, и только тогда, когда на меня найдетъ вдохновеніе.

Онъ опять засмѣялся, какъ-будто желая поддержать въ своей слушательницѣ хорошее расположеніе духа.

— Такимъ образомъ, и глаза мои будутъ пощажены.

Онъ помолчалъ, выжидая, какой эффектъ эти слова произведутъ на Мэріанъ. Но она ничего не сказала, и онъ продолжалъ:

— И если мнѣ суждено потерять зрѣніе черезъ нѣсколько лѣтъ, то я надѣюсь, что владѣлица журнала, который я прочно поставлю, будетъ охотно выдавать мнѣ маленькую пенсію...

— Все это такъ, сказала Мэріанъ, — но для этого надо предположить, что журналъ будетъ имѣть успѣхъ.

— Онъ и будетъ имѣть его. Въ рукахъ такого опытнаго издателя, какъ Джэдвудъ — дѣльца новой школы, — журналъ, безъ сомнѣнія, пойдетъ бойко.

— И ты полагаешь, что пяти тысячъ фунтовъ довольно для такого предпріятія?

— На этотъ счетъ я не могу сказать пока ничего опредѣленнаго. Конечно, надо будетъ по одежкѣ протягивать ножки; но расходы можно значительно ограничить безъ вреда для успѣха. Къ тому-же, я думаю, и Джэдвудъ приметъ на себя долю риска. Но все это частности. Пока я желалъ-бы только, чтобы ты освоилась съ мыслью о возможности такого помѣщенія твоихъ денегъ.

— Лучше-бы попросту называть это спекуляціей, замѣтила Мэріанъ съ принужденной улыбкой.

Единственной цѣлью ея было пока дать понять отцу, что планъ его вовсе не соблазняетъ ее. Она не рѣшалась сразу сказать ему, что осуществленіе его немыслимо, хотя была убѣждена въ этомъ, и желала только показать ему, что ее нельзя подкупить лестью. Она не сомнѣвалась, что самъ онъ искренно вѣритъ въ практичность этого плана, но она далеко не считала его мнѣній непогрѣшимыми. Ей жаль было огорчать его, но она была почти увѣрена, что предлагаемое имъ помѣщеніе ея денегъ было-бы самымъ ненадежнымъ и стало-быть обратилось-бы во вредъ какъ ея интересамъ, такъ и его собственнымъ. Еслибы, въ самомъ дѣлѣ, мрачныя предположенія его оправдались, то забота о немъ пала-бы на нее, и ее не пугала эта отвѣтственность только потому, что въ душѣ ея таилась надежда, которой она не смѣла высказать.

— Называй какъ хочешь, возразилъ отецъ, съ трудомъ подавляя раздраженіе. — Всякое коммерческое предпріятіе есть спекуляція. Но скажи мнѣ только одно, и, пожалуйста, скажи откровенно: не считаешь-ли ты меня неспособнымъ быть редакторомъ журнала?

По совѣсти, она должна была-бы отвѣтить утвердительно. Она знала, что онъ отсталъ отъ интересовъ и воззрѣній настоящаго времени; но какъ было сказать ему это?

— Мое мнѣніе ничего не значитъ въ этомъ случаѣ, возразила она уклончиво.

— Однако, если Джэдвудъ положится на меня, то развѣ ты не положишься?

— Оставимъ это пока, папа. Право, я не могу сказать тебѣ ничего похожаго на обѣщаніе.

Онъ сверкнулъ на нее глазами.

— Однако, Мэріанъ, надѣюсь, что ты не отказываешься толковать о проектѣ, который имѣетъ для меня такое огромное значеніе.

— Я боюсь поощрять тебя, отвѣтила она откровенно. — Я не могу рѣшить теперь, возможно-ли исполнить твое желаніе, или нѣтъ.

— Такъ; это я понимаю. Сохрани меня Богъ смотрѣть на тебя какъ на ребенка, которому можно навязать что-нибудь противъ его воли и желанія! Конечно, нельзя тратить зря такую сумму денегъ: надо зрѣло обдумать дѣло. Я желалъ-бы только договориться... Ты не знаешь, Мэріанъ, что это значило-бы для меня...

— Какъ не знать, папа! Я очень хорошо понимаю тебя.

— Понимаешь? — Онъ наклонился впередъ; на лицѣ его было написано сильное волненіе. — Еслибы я сдѣлался редакторомъ вліятельнаго органа, то всѣ мои прошлыя невзгоды и страданія были-бы заглажены. Я не рожденъ для подчиненнаго положенія. Моя натура требуетъ власти. Неудача всѣхъ моихъ начинаній до такой степени ожесточила меня, что я бываю подчасъ способенъ на грубость, на низость, даже на жестокость. Я обращался съ тобою позорно, Мэріанъ, милое дитя мое, — не возражай! Я знаю, я всегда сознавалъ это и ненавидѣлъ себя за каждое жесткое слово, за каждый суровый взглядъ, который бросалъ на тебя...

— Папа...

— Нѣтъ, дай мнѣ высказаться. Я знаю, ты простила меня. Ты всегда готова прощать. Развѣ забуду я когда-нибудь тотъ вечеръ, когда я кричалъ на тебя какъ животное, а ты пришла ко мнѣ потомъ и заговорила со мною такимъ тономъ, словно вина была съ твоей стороны. Воспоминаніе объ этомъ жжетъ меня. Это говорилъ не я, а какой-то демонъ, сидящій во мнѣ. Но мысль, что враги мои торжествуютъ и смѣются надо мной, приводитъ меня въ бѣшенство. Этого-ли я заслуживаю? Чѣмъ я хуже этихъ людей, которые случайно возвысились и топчутъ меня? Я умнѣе, я честнѣе ихъ.

Эта странная откровенность заставила Мэріанъ простить отцу его лицемѣріе. Да и было-ли то лицемѣріемъ? Не сказалась-ли, подъ вліяніемъ надежды, лучшая сторона его характера?

— Зачѣмъ ты такъ много думаешь объ этомъ, папа? Стоитъ-ли огорчаться тѣмъ, что какіе-нибудь узколобые люди имѣютъ болѣе удачи, чѣмъ ты?

Онъ придрался къ слову.

— Узколобые? Ты согласна съ этимъ?

— Я считаю такимъ Фэджа.

— Такъ ты не на его сторонѣ?

— Какъ ты могъ думать это!

— Хорошо, не будемъ говорить объ этомъ. Можетъ быть, и не стоитъ. Съ философской точки зрѣнія, такія вещи ничтожны; но я не достаточно философъ для этого. — Онъ засмѣялся и продолжалъ надтреснутымъ голосомъ: — Что ни говори, а горько сознавать незаслуженную неудачу въ жизни. Ты видишь, я еще не такъ старъ, чтобы не быть уже въ силахъ достигнуть чего-нибудь. У меня ослабѣло зрѣніе, но я могу поберечь его, полечиться. Будь у меня свой органъ, я могъ-бы писать отъ времени до времени критическія статьи въ лучшемъ моемъ стилѣ. Ты помнишь замѣтку Гинкса обо мнѣ, въ его послѣдней книгѣ? Мы смѣялись надъ нею, но вѣдь онъ говорилъ правду. У меня дѣйствительно есть тѣ качества, которыя онъ мнѣ приписывалъ. Человѣкъ не можетъ не сознавать своихъ достоинствъ, какъ и своихъ недостатковъ. Я написалъ нѣсколько замѣчательныхъ вещей. Помнишь ты мою статью о лордѣ Гербертѣ Шербери? Едва-ли найдется болѣе тонкая критическая статья, но она затерялась среди журнальнаго хлама. Мѣткость-то моихъ шпилекъ и надѣлала мнѣ такъ много враговъ. Погоди! Дай мнѣ только завести свой журналъ, и на досугѣ, да съ яснымъ духомъ, я буду такъ отдѣлывать ихъ!

— Это недостойно тебя. Не лучше-ли игнорировать своихъ враговъ? Я, по крайней мѣрѣ, старалась-бы, при такихъ условіяхъ, не давать воли своимъ личнымъ чувствамъ.

— Ты права, душа моя. и не думай, что во мнѣ громче всего говоритъ мелочная мстительность. Это было-бы несправедливо. Нѣтъ, во мнѣ съ дѣтства жило страстное желаніе достигнуть литературной извѣстности. Между тѣмъ, лучшая часть моей жизни уже прошла, и я прихожу въ отчаяніе, чувствуя, что мнѣ не удалось пробиться на то мѣсто, которое я долженъ-бы по праву занимать. Теперь къ этому остается только одинъ путь: сдѣлаться редакторомъ солиднаго журнала. Только такимъ образомъ я могу еще заставить людей признать мои права. Многіе талантливые люди умираютъ непризнанными потому только, что имъ не удалось заявить о себѣ. Въ настоящее время вниманіемъ публики овладѣваютъ только беззастѣнчивые афферисты, которые такъ громко трубятъ свои рекламы, что заглушаютъ голоса честныхъ писателей.

Мэріанъ понимала, что все это говорится для того, чтобы тронуть ее, и ей тяжело было видѣть своего отца въ этой унизительной роли просителя, тѣмъ болѣе, что необходимость вынуждала ее быть непреклонной. Она вѣрила, что въ его оцѣнкѣ собственныхъ силъ была доля правды; что, по уму и таланту, онъ былъ выше многихъ изъ опередившихъ его на пути къ успѣху, хотя, какъ редакторъ, онъ почти навѣрняка потерпѣлъ-бы неудачу. Но хуже всего было то, что она не могла говорить съ нимъ прямо и должна была давать ему поводъ думать, что она колеблется изъ эгоизма, тогда какъ она была убѣждена, что уступивъ ему, она подвергла-бы риску его собственную будущность, погубивъ, можетъ-быть, и свои шансы на счастье.

— Не лучше-ли отложить этотъ разговоръ, пока деньги еще не въ моихъ рукахъ? сказала она, помолчавъ.

— Отложимъ. Только не думай, что я стараюсь повліять на тебя, говоря о моихъ неудачахъ. Это было бы слишкомъ низкою уловкой. Я неохотно говорю о себѣ и воспользовался этимъ случаемъ только для того, чтобы дать тебѣ лучше узнать меня. Надѣюсь, однако, что ты обсудишь мои слова.

Мэріанъ была очень довольна, когда этотъ разговоръ прекратился.

Въ слѣдующее воскресенье Юль спросилъ дочь за завтракомъ, собирается-ли она куда-нибудь въ этотъ день.

— Да, отвѣтила она, съ трудомъ подавляя смущеніе.

— Жаль! Я хотѣлъ пригласить тебя пойти со мною къ мистеру Квэрнби. Ты отлучишься на весь вечеръ?

— Часовъ до девяти, вѣроятно.

— А! Ну, все равно, все равно!

Но Мэріанъ замѣтила, что по лицу его скользнула тѣнь неудовольствія. За обѣдомъ онъ былъ молчаливъ, хотя и не клалъ передъ собою книги, какъ обыкновенно дѣлалъ, когда находился въ дурномъ расположеніи духа. Мэріанъ разговаривала съ матерью, стараясь поддержать веселый тонъ, который преобладалъ въ семьѣ со времени перемѣны въ ея отцѣ.

Уходя послѣ обѣда изъ дома, она встрѣтилась съ нимъ въ прихожей. Онъ принужденно улыбнулся, кивнулъ головой, но ничего не сказалъ. Онъ вошолъ потомъ въ гостинную, гдѣ жена его перелистывала иллюстраціи.

— Куда она пошла? спросилъ онъ сухо, но не грубо.

— Должно быть, къ Мильвэнамъ.

Онъ сѣлъ и, наклонившись впередъ, оперся подбородкомъ на ладонь.

— Она ничего не говорила тебѣ о журналѣ?

— Ни слова, отвѣтила Мистриссъ Юль, робко взглянувъ на мужа.

— Я хотѣлъ пойти съ нею къ Квэрнби. Тамъ будетъ одинъ человѣкъ, который подбиваетъ Джедвуда на изданіе новаго журнала. Для Мэріанъ было-бы полезно послушать мнѣній практичнаго человѣка. Не мѣшало-бы и тебѣ заговаривать съ нею объ этомъ. Разумѣется, если она рѣшилась отказать мнѣ, то не стоитъ болѣе и толковать объ этомъ. Я думаю, ты могла-бы вывѣдать ея намѣренія...

Только крайность могла заставить Юля обратиться за помощью къ женѣ. Это не было, однако, заговоромъ; счастье Мэріанъ было такъ-же близко сердцу Мистриссъ Юль, какъ и счастье мужа; но она чувствовала себя безсильной чѣмъ-нибудь посодѣйствовать тому или другому.

— Я скажу тебѣ, если узнаю отъ нея что-нибудь.

— Но мнѣ кажется, что ты вправѣ спросить...

— Нѣтъ, Альфредъ, этого я не могу.

— Къ сожалѣнію, ты очень многаго не можешь.

Съ этими словами, слишкомъ хорошо знакомыми его женѣ, хотя на этотъ разъ тонъ ихъ не былъ такъ язвителенъ, какъ всегда, онъ всталъ и ушолъ въ свой кабинетъ. Просидѣвъ тамъ съ часъ въ мрачной задумчивости, онъ одѣлся и отправился на литературный вечеръ къ своему пріятелю Квэрнби.