Воспаленіе праваго легкаго предупредило Рирдона, что полгода недостаточной пищи и общаго истощенія силъ грозятъ ему тяжелой зимой, — пожалуй, тяжелѣе всѣхъ предшествовавшихъ. Биффенъ, тотчасъ прибѣжавшій къ нему по его запискѣ, нашолъ его въ постели; за нимъ ухаживала сухая, желтая старуха, не хозяйка, а одна изъ жилицъ, которая рада была всякимъ способомъ заработать себѣ дневной хлѣбъ.
— Не совсѣмъ пріятно было-бы умереть здѣсь, — а? сказалъ бѣдняга и сдѣлалъ попытку засмѣяться, но тотчасъ-же раскашлялся. — Все-бы лучше въ порядочной комнатѣ; а почему, спрашивается? Не все-ли равно? Мнѣ снилось въ эту ночь, будто я плыву на кораблѣ; корабль наскочилъ на рифъ, и мы тонемъ. Мнѣ не такъ страшна была смерть, какъ переходъ съ нагрѣтой солнцемъ палубы въ темную, холодную глубину моря.
— Не разговаривайте, другъ мой, посовѣтовалъ Биффенъ. — Послушайте-ка лучше новую главу «Мистера Бэйли»; это навѣетъ на васъ сонъ.
Рирдонъ цѣлую недѣлю не ходилъ въ должность, и начавъ ходить снова, чувствовалъ крайнюю усталость и полное равнодушіе ко всему на свѣтѣ. О женѣ онъ почти не думалъ болѣе; предстоящее мѣсто въ Кройдонѣ представлялось ему тихою гаванью, которая, съ одной стороны, успокоитъ его совѣсть въ отношеніи жены, съ другой, — съ избыткомъ обезпечитъ всѣ его нужды и позволитъ ему забыть всѣ мелочи жизни.
Прошло около недѣли послѣ выздоровленія Рирдона, когда онъ получилъ записку отъ Картера, приглашавшаго его зайти къ нему въ госпиталь на слѣдующій день, часовъ въ одиннадцать утра. Рирдонъ подумалъ, что онъ имѣетъ сказать ему что-нибудь относительно Кройдона, — быть можетъ, какую-нибудь непріятную вѣсть.
Картеръ еще не приходилъ, когда Рирдонъ пришолъ въ госпиталь, и клеркъ попросилъ его подождать въ кабинетѣ. Черезъ полчаса отворилась дверь, но вмѣсто Картера вошла Мистриссъ Эдмондъ Юль.
Рирдонъ, никакъ не ожидавшій подобной встрѣчи, совершенно растерялся. Мистриссъ Юль подошла къ нему съ дружески протянутой рукой.
— Простите мнѣ эту маленькую хитрость, сказала она. — Я боялась, что вы не захотите видѣть меня, если будете предупреждены, а мнѣ нужно сказать вамъ нѣчто очень важное.
Онъ промолчалъ съ учтивымъ видомъ.
— Вы ничего не слышали объ Эми? спросила она.
— Ничего съ тѣхъ поръ, какъ видѣлъ ее.
— И не знаете, что случилось?
— Ничего не знаю.
— Я должна предупредить васъ, что я пришла сюда единственно по моему собственному побужденію, — единственно. Я вступила въ заговоръ съ мистеромъ Картеромъ и просила его ничего не говорить даже своей женѣ, чтобы она не передала Эми. Я полагаю, что на мнѣ лежитъ долгъ сдѣлать все, что я могу въ этихъ грустныхъ обстоятельствахъ.
Рирдонъ слушалъ внимательно, но безъ малѣйшаго признака сочувствія.
— Прежде всего я должна вамъ сообщить, что дядя Эми, Джонъ, умеръ въ Ватльборо и завѣщалъ ей десять тысячъ фунтовъ.
Мистрисъ Юль остановилась, наблюдая, какой эффектъ произведутъ ея слова. Въ первую минуту ничего не было замѣтно, но потомъ губы Рирдона задрожали и вѣки его заморгали.
— Я очень радъ слышать о такой счастливой перемѣнѣ въ ея судьбѣ, сказалъ онъ холодно.
— Вы понимаете, надѣюсь, что это должно положить конецъ вашимъ печальнымъ недоразумѣніямъ, продолжала его теща.
— Я не вижу, какимъ образомъ.
— Какъ не видите? Вѣдь это совершенно измѣняетъ ея и ваше положеніе. Я полагаю, что еслибы не стѣсненныя обстоятельства, то между вами никогда не дошло-бы до такихъ непріятностей. Ни вы, ни Эми не были склонны къ этому. Такъ повидайтесь-же съ нею, прошу васъ. Вѣдь теперь все такъ перемѣнилось... Только повторяю, что Эми не подозрѣваетъ о моемъ свиданіи съ вами, и вы не должны ничего говорить ей объ этомъ. Вѣдь вы знаете, худшая ея слабость — это гордость; да не въ обиду вамъ сказать, Эдвинъ, и за вами также эта слабость водится. Между двумя такими щекотливыми натурами недоразумѣнія могутъ длиться вѣчно, если та или другая сторона не согласится сдѣлать первый шагъ. Будьтеже великодушны. Вѣдь женщины всегда немножко упрямы. Забудьте прошлое и повидайтесь съ Эми.
Въ тонѣ ея слышалась аффектація, отъ которой коробило Рирдона. Онъ не могъ даже положиться на ея увѣреніе, что Эми ничего не знаетъ объ ея шагѣ. Во всякомъ случаѣ, обсуждать такіе щекотливые вопросы со своею тещей казалось ему большою безтактностью.
— Ни въ какомъ случаѣ не могу я сдѣлать болѣе того, что уже сдѣлалъ, возразилъ онъ, — а тѣмъ болѣе послѣ того, что вы мнѣ сказали. Теперь я могу пойти къ ней не иначе, какъ по ея приглашенію.
— Ахъ, еслибы вы отбросили всѣ эти щекотливости!
— Я не могу отбросить ихъ. Причиной нашей разлуки была, какъ вы сами сказали, бѣдность, и если Эми болѣе не бѣдна, то это вовсе не резонъ, чтобы я шолъ къ ней просить прощенія.
— Однако взгляните-же на дѣло безпристрастно: вѣдь первый вызовъ былъ сдѣланъ вами. Я отнюдь не хочу говорить вамъ непріятностей, но... конечно, вы и сами сознаете, что вы дали Эми нѣкоторый поводъ жаловаться...
Рирдонъ съ трудомъ подавлялъ раздраженіе. Ему хотѣлось остаться одному, обдумать хорошенько случившееся, а тутъ эта Мистриссъ Юль со своимъ звенящимъ въ его ушахъ голосомъ!.. Самая мягкость этого голоса была непріятна ему.
— Я сознаю, что былъ поводъ къ огорченію и заботамъ, но жаловаться было не на кого.
— Однако, вы упрекали ее за то, что она не хотѣла жить въ какомъ-то совсѣмъ неприличномъ для нея мѣстѣ.
— Можетъ быть, я потерялъ терпѣніе послѣ того какъ Эми... Впрочемъ, я считаю излишнимъ возвращаться къ прошлому.
— Но неужели вы не исполните моей просьбы?
— Къ сожалѣнію, это невозможно. Дѣло касается только насъ съ Эми, и постороннее вмѣшательство не можетъ принесть никакой пользы.
— Жаль, что вы смотрите на мой поступокъ какъ на «постороннее вмѣшательство», возразила уколотая Мистриссъ Юль; — очень жаль! Признаюсь, мнѣ не приходило въ голову, что вы можете взглянуть на дѣло такимъ образомъ.
— Повѣрьте, что я сказалъ это не съ тѣмъ, чтобы васъ обидѣть.
— Такъ вы отказываетесь сдѣлать первый шагъ къ примиренію?
— Я вынужденъ отказаться и убѣжденъ, что Эми пойметъ мои побужденія.
Мистриссъ Юль поняла, что ей ничего болѣе не остается, какъ уйти. Она еще настолько владѣла собой, что протянула зятю руку и сказала съ видомъ сожалѣнія:
— Мнѣ остается только прибавить, что дочь моя очень, очень несчастна.
Рирдонъ вышелъ вскорѣ послѣ нея, и пошолъ куда глаза глядятъ.
День за днемъ проводилъ онъ послѣ того въ лихорадочномъ возбужденіи. По вечерамъ пульсъ его ускорялся и никакая усталость не могла принесть ему освѣжающаго сна. Въ разговорахъ со своимъ единственнымъ другомъ, Биффеномъ, онъ казался или угнетеннымъ, или — еще чаще — чрезъ мѣру возбужденнымъ. Кромѣ своихъ занятій въ лечебницѣ, онъ не дѣлалъ ничего, сидѣлъ по цѣлымъ часамъ, не открывая книги, или бродилъ по улицамъ безъ всякой цѣли. Часы, когда приходила почта, заставали его въ напряженномъ ожиданіи; въ восемь часовъ утра онъ непремѣнно стоялъ у окна, прислушиваясь, не стукнетъ-ли почтальонъ у наружной двери. Заслышавъ этотъ стукъ, онъ выбѣгалъ на лѣстницу, перегибался черезъ перила и съ трепетомъ ждалъ, поднимется-ли къ нему почтальонъ. Но всякій разъ оказывалось, что письма не къ нему.
Наконецъ, въ половинѣ ноября, ожидаемое письмо пришло. Рирдонъ слышалъ, какъ стучался почтальонъ, но онъ уже пересталъ выбѣгать на лѣстницу при подобныхъ случаяхъ, и въ этотъ день къ тому-же былъ боленъ и лежалъ. Услыхавъ, что кто-то поднимается къ нему по лѣстницѣ, онъ приподнялъ отяжелѣвшую голову, потомъ вскочилъ и яркая краска залила его лицо и шею.
Письмо Эми начиналось на этотъ разъ словами «милый Эдвинъ», при видѣ которыхъ у Рирдона закружилась голова. «Вы вѣроятно слышали, писала она, что мой дядя Джонъ оставилъ мнѣ десять тысячъ фунтовъ. Деньги эти еще не въ моихъ рукахъ, и я не хотѣла писать вамъ пока не получу ихъ; но боюсь, какъ-бы вы не истолковали превратно мое молчаніе. Еслибы деньги эти были получены въ то время, когда вы такъ бились, чтобы заработать для насъ средства къ жизни, то никогда не были-бы сказаны тѣ слова и передуманы тѣ мысли, благодаря которымъ мнѣ было такъ трудно написать это письмо. Я хочу сказать, что хотя это наслѣдство легально принадлежитъ мнѣ, но я признаю за вами право дѣлить его со мною. Съ тѣхъ поръ какъ мы разъѣхались, вы считали своимъ долгомъ присылать мнѣ гораздо болѣе денегъ, чѣмъ дѣйствительно могли удѣлять; поэтому я хочу, чтобы вы воспользовались вмѣстѣ со мною случившеюся перемѣной. Я сказала вамъ при нашемъ послѣднемъ свиданіи, что я готова вернуться къ вамъ, если вы возьмете мѣсто въ Кройдонѣ; но теперь для васъ не представляется надобности продолжать такой родъ занятій, который совершенно не по васъ. Повторяю, что я готова жить съ вами попрежнему, и охотно вернусь къ вамъ, если вы скажите мнѣ, гдѣ вы намѣрены поселиться. Не думаю, чтобы вы пожелали оставить Лондонъ навсегда, да и для меня это было-бы нежелательно. Дайте мнѣ вѣсть о себѣ какъ можно скорѣе. Полагаю, что этимъ письмомъ я исполняю выраженное вами желаніе. Я прошу васъ положить конецъ нашей разлукѣ и надѣюсь, что прошу ненапрасно».
Письмо выпало изъ его рукъ. Это было именно такое письмо, какого можно было ожидать, но начало обмануло Рирдона. Когда волненіе его улеглось, онъ впалъ въ такое отчаяніе, что нѣкоторое время не могъ ни шевелиться, ни даже думать.
Уже въ сумерки онъ всталъ и написалъ Эми слѣдующій отвѣтъ: «Милая Эми, благодарю васъ за ваше письмо и вполнѣ цѣню чувство, которое внушило его вамъ. Но если вы полагаете, что исполнили этимъ письмомъ «мое желаніе», то вы, должно быть, странно перетолковали мои слова. Единственное, чего я желалъ, такъ это — чтобы прежняя любовь ваша ко мнѣ какимъ-нибудь чудомъ возвратилась; но могу-ли я увѣрить себя, что въ вашемъ письмѣ высказываются чувства жены, желающей возвратиться къ мужу потому, что она его любитъ? Если это такъ, то ваши выраженія выбраны крайне неудачно. Вы написали мнѣ потому, что считали долгомъ написать. Но такое чувство долга есть ничто иное какъ заблужденіе. Вы не любите меня болѣе, а въ бракѣ, если нѣтъ любви, то нѣтъ и взаимныхъ обязательствъ. Или, можетъ быть, вы считаете нужнымъ жить со мною ради свѣтскихъ приличій? Но будьте-же мужественны, откажитесь отъ притворства; скажите обществу, что ложь гнусна, и живите честною жизнью. Я не могу, милая, раздѣлить ваше богатство; но если вы не нуждаетесь болѣе въ моей помощи — такъ-какъ теперь мы совершенно независимы другъ отъ друга — то я перестану посылать вамъ деньги, которыя до сихъ поръ я считалъ вашими. Такимъ образомъ у меня будетъ болѣе чѣмъ достаточно ихъ для моихъ нуждъ, и вамъ не останется никакого повода смущаться мыслью, что я терплю лишенія. На Рождествѣ я переселюсь въ Кройдонъ и тогда опять напишу вамъ, такъ-какъ намъ ничто не мѣшаетъ оставаться друзьями. Я буду облегченъ теперь отъ постоянной заботы о васъ, зная, что вы обезпечены отъ проклятой бѣдности, причины всѣхъ нашихъ страданій. Васъ я не виню, хотя и винилъ подчасъ. Мой личный опытъ показалъ мнѣ, какъ могутъ ожесточать несчастія даже крѣпкихъ по натурѣ людей. Великое и благородное горе сближаетъ сердца, но борьба съ нуждой, мелкіе денежные разсчеты способны хоть кого деморализировать. Я долженъ просить васъ не писать мнѣ болѣе объ этомъ предметѣ, такъ-какъ другого отвѣта, кромѣ этого, я не могу дать. Извѣстите меня, если вы переселитесь куда-нибудь. Надѣюсь, что Вилли здоровъ и что онъ ростетъ и цвѣтетъ на радость вамъ».
Перечитывая письмо, онъ остановился на словѣ «милая», встрѣчавшемся въ срединѣ. Не зачеркнуть-ли его, — и такъ, чтобы Эми замѣтила это?.. Онъ уже обмокнулъ перо, но удержался. Зачѣмъ лгать? Вѣдь онъ еще любитъ ее. И кто знаетъ, быть можетъ, она призадумается надъ этимъ словомъ...
Комната слабо освѣщалась уличнымъ фонаремъ, но онъ свѣтилъ все тусклѣе. Рирдонъ, лежа на постели, глядѣлъ на тусклое, желтоватое пятно на потолкѣ. Онъ понялъ, что улицы одѣваются туманомъ, его злѣйшимъ врагомъ. «Нужно купить респираторъ, если эта адская погода продлится», подумалъ онъ. Горло его постоянно горѣло въ послѣднее время и въ груди слышался зловѣщій хрипъ.
Ему хотѣлось чаю, но лѣнь было возиться съ приготовленіями къ нему, и онъ предпочелъ обойтись безъ него. Онъ забылся на полчаса и проснулся въ лихорадкѣ, какъ постоянно бывало въ эти часы съ нѣкоторыхъ поръ. Нужно было однако вставать и идти въ лечебницу на вечерній пріемъ.