Мужчина достойный любви

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Рейли подошел к двери и запер ее. Услышал, как у нее перехватило дыхание, когда щелкнул замок. Лицо мужчины, которое она увидала в зеркале, было каменно-твердым, а рот сурово сжат. Стянув с себя рубашку, он освободился от прочей одежды и велел ей сделать то же самое. Она повиновалась, но не без отразившихся в ее взгляде опасений. Ленточка из шелка скользнула на пол.

Он нашарил в комоде пакетик в обертке из фольги. Разбухшее дерево ящика со скрипом встало на место. Мелисса вздрогнула. Нервы ее были до предела обнажены, а голос надорван.

— Становись на четвереньки.

Вспышка внутреннего сопротивления сковала ее позвоночник. Она уселась на постели, подобрав под себя ноги.

— Что ты хочешь со мной сделать? — Ей следовало бы вначале подумать, а потом уж задавать этот вопрос столь призывным тоном.

— Это не план, а обещание. Каждый акт любви — это обещание.

Он намеревался ласкать ее всем своим телом, руками, всем своим существом. Он напитает ее желание до такой степени, что она станет до боли жаждать его, и это заведет ее еще дальше, чем они когда-либо заходили, когда его всего сотрясало от желания. Ее он тоже защитит.

И пока она смотрела, он облачил свой поршень в тонкий покров из латекса. Покончив с этим, он встал рядом с постелью и стал поигрывать с одним из сосков, пока тот не напрягся. Она прикрыла грудь ладонью.

— Для возлюбленных такого понятия, как скромность, не существует.

— Знаю, — проговорила она, едва дыша.

— Мы не обязаны жениться, если так тебе больше по душе. Но это не помешает мне желать всего, что у тебя есть и чем ты обладаешь. А начинается все с этого, Мелисса. — И он потянулся к ее талии и, приподняв ее, поставил на колени, так что ее тело расположилось параллельно его телу. И тут он сокрушил ее рвущим на части поцелуем, лишившим ее сил и воли.

Это не была уже известная ей нежность. Это была страсть, желание подчинять. И у нее внутри разыгралась вековая схватка между гордостью и повиновением, подстрекаемая захватывающим дыхание ощущением лежащих на теле его рук. Это был самый потаенный из невысказанных секретов и неисследованных желаний, сублимация и самоотдача. И в основе всего, на фоне потрясенных восклицаний и неумеренных желаний, находилось бесстыдное признание власти женщины над мужчиной.

Она целовала его везде, где он требовал. И когда она уже стояла на коленях, опершись на локти, то волосы ее распустились вокруг лица, словно шитый золотом занавес. Подняв руку, она откинула волосы на затылок, молчаливо предлагая ему поцеловать ее именно там.

Он послушался. Рот вбирал в себя ее ухо, ее затылок, ее позвоночник. Бедра его плотно прижались к ней сзади, а член соприкоснулся с ней. Когда он гладил ее по бокам, она дрожала, словно глубокий, молчаливый океан, потревоженный сильным волнением. Руки его вольно и по-хозяйски проникли между ног.

— Ты моя, — проговорил он. — Это наше свадебное ложе.

Легкие переполнялись воздухом. В горле все сжалось. Когда они раньше занимались любовью, то как бы пытались друг друга познать и друг друга соблазнить. Теперь все было примитивно и могуче, отброшены всякие намеки на цивилизованность.

— Хочу увидеть твое лицо.

Балансируя на локте, он перегнулся через ее спину. Она повернулась, чтобы его увидеть, пока не уперлась подбородком ему в плечо. Большего он ей не позволит. Глаза у нее закрылись, когда он поцеловал ее в ухо. Свободной рукой он обхватил ее тело, гладя ладонью налившиеся тяжелые груди, разглаживая живот, надавливая его, приподнимая ее и готовя.

Он резко подался вперед. Слишком потрясенная, чтобы издать хотя бы звук, она сжалась. Второе проникновение вызвало у нее стон, потек мед. Тело ее охватила дрожь, и оно готово было сдаться под натиском грубой силы. Он стал проникать до того глубоко, как никогда раньше она не испытывала.

Мир сотрясался и плясал, колебалась сама земля. Он обеими руками обхватил ее за талию и присел на пятки, увлекая ее за собой. Спина ее оперлась на его грудь. Она полностью лишилась чувств, прижимаясь к нему, а дыхание ее стало коротким и спазматическим.

Сидя, как на колу, она не могла убежать. Высвободившиеся его руки шарили по всему ее телу. Пальцы запутались в ее волосах. Он дотронулся до ее венерина бугорка и она вскрикнула, задергавшись и выгибаясь в его сторону.

Он прикрыл ей рот рукой. Она ее укусила. Он застонал: ему это понравилось. Он приподнимал ее все выше и выше, срывая с нее слой за слоем защитные покровы, внешние приличия и благопристойность и обнажая все, что под ними скрывалось. Они взорвались одновременно, и извержения сотрясли обоих, всепоглощающие волны чувственности дрожью пробежали по их телам.

И когда стих последний спазм, он убрал ладонь от ее рта.

— Я не мог допустить, чтобы кто-нибудь нас услышал.

— Знаю, — едва выдавила из себя она.

Ее обмякшее тело балансировало на его стоящих под углом бедрах. Она откинула голову назад, улеглась на его плечо. А когда она покачала головой, то волосы ее каскадом спустились ему на спину. Она слегка всхлипывала — отчасти от облегчения, отчасти от обуревавших ее эмоций, всепоглощающих и неуемных, волнами накатывающих на нее. А когда эмоции улеглись, то она нашла его руку и поднесла ее к губам. Поцеловала ему ладонь.

— Прости меня, что я тебя укусила.

Он зубами потеребил ей ухо.

— Временами это бывает прекрасно.

Результатом был потрясенный смех и задумчивый вздох.

— Любовь поразительна, не так ли? Я никогда не думала…

Он замер в ожидании.

— Я никогда такого не предполагала, — наконец, проговорила она. — Никогда даже не осмеливалась мечтать.

Его тело замерло. Еще никогда он так ее не любил, как сейчас. Он попытался придерживать ее, не раздавливая. Больше он ее не отпустит.

Через несколько минут дыхание ее стало более ровным. Она сняла его руки с талии и стала водить ими по всему телу.

— Теперь я принадлежу тебе.

Эти слова, земные и незамысловатые, прозвучали, неся в себе звон истины.

— Верно. Ты моя.

Мелисса улыбнулась в тихом изумлении, а глаза ее стали обшаривать белые стены, простую обстановку, стали изучать мужчину в зеркале, держащего женщину так близко, что они становились единым целым. Наконец, она кому-то принадлежит. Она стала здесь своя.

— Я люблю тебя, Рейли.

Он неподвижно держал ее целую вечность.

— Через четыре дня я отправлюсь в путь.

— Я буду тебя ждать.

Он поцеловал ее в плечо, слизывая соль с кожи.

Кружащие голову, покалывающие ощущения зародились где-то в нижней части ее тела, и они стали выплескиваться наружу, расплываясь по бедрам. Она позволила им беспрепятственно разливаться, задумываясь, ощущает ли это и он. Ведь они еще не разъединились.

— А ты будешь меня ждать?

— Столько, сколько тебе потребуется.

Пока Аврора не повзрослеет настолько, что больше не будет нуждаться в нянюшке.

Где-то в холле зазвучали голоса, но потом стали стихать. Они разъединились, когда голоса совсем умолкли. Рейли высвободил простыню и завернул в нее Мелиссу. Вернулась нежность, исчезло бешеное желание. С улыбкой, слегка кривившей его губы, он убрал потные волосы у нее со лба.

— Я буду мечтать о тебе.

— Только не останавливайся.

— Я люблю тебя.

— Я люблю тебя.

И сердце каждого из них дало обещание: я буду ждать тебя.

Мелисса прошла по гравиевой дорожке мимо круглой изгороди, через затемненный парк прямо к главным воротам. Почтальон опаздывал, и ящик на каменном столбе был пуст. Она решила немного подождать и послушать пение птиц на деревьях.

Свадьба прошла блистательно. Хелена выглядела ослепительно-шикарно в свадебном платье с обнаженными плечами. Лорд Дарби смотрелся столь же достойно и аристократично, как любой из портретов, висящих в главной галерее. Аврора проскользнула в уголок церкви в красном бархате и при ленточках — лучистый ангел, держащий в руках букет только что распустившихся бутонов роз.

Мелисса вздохнула, покраснев от того, что припомнила, как она плакала. Рейли сидел рядом на церковной скамье.

— Я всегда плачу на свадьбах, — хлюпая носом, проговорила она.

Готовый к любым неожиданностям, он подал ей льняной носовой платок.

— Судя по тому, что ты мне рассказывала, у тебя в этом отношении накопился богатейший опыт.

— Ты заметил, как она на него смотрит?

— Или он на нее? — Рейли в это время точно так же глядел на Мелиссу.

— Они, действительно, любят друг друга. Надеюсь, у них все получится.

Он плотно обхватил ладонью ее пальцы.

— Обязательно получится, мисс. Обязательно.

Слова эти стали их прощанием. Между тем днем, когда они занимались любовью у него в комнате, и полуденными часами четырьмя днями спустя, когда Рейли отвез в Хитроу Хелену и Реджи, тем самым дав старт медовому месяцу, Мелисса почти ни разу не была с ним наедине. То Хелена настаивала на том, что нужно упаковать как можно больше нарядов, то Реджи в абсолютнейшей панике отряжал Рейли выяснить, куда к черту запропастились брюки для верховой езды. Они крутились и вертелись, как никогда. И влюблялись друг в друга все сильнее и сильнее.

Головокружительное ощущение того, что ей есть кого любить сердцем и душою, не сделало Мелиссу слепой к нуждам Авроры. Для Мелиссы свадьба означала самоотрешение, бегство матери в очередной романтический вояж. Зато Аврора, похоже, воспринимала все абсолютно легко и естественно. Ребенок безо всякого труда принимал беготню в последнюю минуту, когда выяснялось, что опять чего-то недостает, а когда взрослые становились совершенно неуправляемы, она уходила в детскую. Мелиссе пришлось о ней беспокоиться не более десяти минут.

— Они ведь уезжают только на месяц, — успокаивала она свою маленькую подопечную.

— Знаю, — отвечала Аврора, словно взрослая. — Я же вам говорила: когда у мамы будет новый муж, у меня будет новый отец. А пока они не вернутся, у меня будет мой пони, мой сад и вы.

Сидя у ворот поместья, Мелисса посмеивалась. Она не была вполне уверена, что ей по душе порядок расположения позиций в этом списке. Но практичность подхода Авроры снимала с души значительную часть тяжести. Она пробормотала для самой себя давнее обещание: «Я всегда у тебя есть, малютка». И теперь у нее всегда был Рейли.

Или, точнее, ей бы хотелось, чтобы он всегда у нее был. В данный момент он был у Реджи и Хелены. «Что же они, не могли взять себе дворецкого напрокат на Ямайке?» — с раздражением размышляла она. И тут же решила нарисовать пришедшую ей в голову картину: контору «Дворецкие напрокат» с выставкой образцов — черные дворецкие в белых фраках, белые дворецкие в черных фраках, дворецкие восточного происхождения в коричневых смокингах, подающие ароматный черный цейлонский чай. Дворецкие старые и новые… «И только один Рейли».

Он определенно был уникален. И если она не сотрет с лица эту улыбку, последний дурак поймет, почему она так улыбается. Она очень счастливая женщина. А в продолжение десяти дней после свадьбы — очень одинокая.

Она получила от него письмо в тот же день, когда они прибыли на Ямайку, а другое через два дня. Она не имела права ожидать очередное письмо так скоро. Но она не переставала стоять на страже в воротах.

Подъехал почтальон, спасая ее от очередного приступа, жалости к самой себе. Он величественно вручил ей прибывшее авиапочтой с Ямайки письмо, лежавшее поверх всех прочих. Густо покраснев, она поблагодарила почтальона и бодро зашагала назад, к дому.

Не прошла она и десяти шагов, как тотчас же разорвала пестрый конверт с сине-белыми полосами на красном фоне. И развернула четыре аккуратно сложенные странички с текстом от руки. Опустив приветствия во вступительном абзаце, она стала читать:

«Полагаю, что к этому времени весь беспорядок после празднества прибран. Гирлянды следует снять до того, как они высохнут. С особой тщательностью надо убрать с библиотечных полок сухие листья и сосновые иголки, так как нежелательно, чтобы они в течение многих лет падали на тех, кто будет брать со стеллажа книгу…»

Мелисса просмотрела страничку одну за другой. Четыре листа инструкций персоналу! И как посмотрит шеф-повар на то, что Мелисса поторопилась разорвать конверт? Возможно, рассмеется и понимающе подмигнет кипящему чайнику.

Мелисса проглядела прочую корреспонденцию. И наткнулась на тоненький белый конвертик, адресованный лично ей, с ямайской маркой. Тут она замедлила шаги.

«Драгоценная любовь моя! — писал он. — Мои обязанности таковы. У меня собственный коттедж на краю имения. Без тебя он пуст, и мне одиноко, как может быть одиноко только в раю. Мне тебя не хватает, и от этого на душе пусто. Как ни стараюсь, но местные девушки не способны сделать что бы то ни было, чтобы снять с меня боль».

Ха! Она потерлась тыльной стороной ладони о лист бумаги. Он целую страницу дразнил ее и возбуждал. А потом стал описывать ночи.

Во рту у нее стало сухо. Сердце бешено забилось. Щеки приобрели цвет яркого ямайского заката. Он точно так же разговаривал с нею в постели, то поэтично, то приземленно, романтично и бесстыдно. И, как всегда, закончил письмо просьбой любить его вечно.

Итак, она его любит, подумала Мелисса, и не может даже вообразить себе, что может полюбить кого-нибудь еще. Все, что было в ней и чем она обладала, она отдала ему.

Все, за исключением руки в браке, подсказывал ей разум. Все, за исключением вечности.

Тут мысли ее прервал голосок Авроры, убирая черные мысли, начавшие необъяснимым образом омрачать Мелиссе день.

— Это письмо от Рейли?

— С чего ты взяла, куколка?

— Вы же им обмахиваетесь.

Мелисса в отчаянии поглядела на тончайшую бумагу, пляшущую у нее под подбородком. Судя по жару написанных на ней слов, на этом листе, возможно, есть горелые пятна.

— Он душит свои письма? И потому ты ими машешь? Можно понюхать?

— Нет, милая, нюхать тут нечего. — Возможно, это было единственное из чувственных наслаждений, которое он не поверил бумаге. Она поспешно сложила письмо, чуть-чуть не засунув его в конверт, предназначенный для шеф-повара. Однако потенциальная катастрофа была вовремя предотвращена.

— Пошли в детскую.

— Хорошо.

Аврора с новыми силами погрузилась в занятия. Какое-то время Мелисса опасалась, что это лишь способ компенсировать отсутствие матери, но, как всегда, ребенок с радостью принял то, что приносила ему жизнь.

— Ты готова для занятий чтением?

— Давайте лучше займемся историей. Я сегодня чувствую себя умной.

— Ты всегда умная.

— А буду ли я умной среди других детей?

Мелисса пощекотала ее.

— Даже умнее. Ты везде побывала. Говоришь по-французски, по-английски и имеешь понятие об итальянском. А учебник математики ты буквально проглотила.

— Если я пойду в школу, то буду сидеть в первом ряду, делать упражнения и таскать с собой целую кучу книг. И со временем буду знать все. Про всех королей и королев, про все страны и их столицы…

На фоне речей ребенка мысли Мелиссы уплывали куда-то далеко. Она лежала на белом песчаном пляже, а знойный тропический воздух ласкал ее тело. Над ней раскачивались пальмы, а волны целовали побережье Ямайки. Рейли трогал ее обнаженную спину, а большой палец лез под пояс купальника.

Руку ее дергала маленькая ручонка.

— Прости. Ну, что, дорогая?

— Если я напишу письмо маме и папе, ты его отправишь сегодня?

Они с почтальоном стали хорошими знакомыми и называли друг друга по именам.

— Конечно, отправлю.

Аврора пристроилась в уголке детской, трудясь над письмом. Мелисса перечитывала послание Рейли. Он полностью вверял себя ей. Будет ли она когда-нибудь в состоянии с такой же самоотдачей ответить на его любовь? Или сердце ее будет всегда разрываться между любовью к нему и любовью к этому ребенку?

Если он любит ее, то не должен заставлять ее делать выбор.

И если она его любит, прошептало ей сердце, то ей делать выбор не требуется.

Месяц разлуки мог бы дать достаточно времени для размышления. Вместо этого Мелисса обнаружила, что просто живет, применяясь к бегу дней, к шуму налаженного дома, к деловитости Авроры, впитывающей знания, словно губка. Не в первый раз она подумала о Бедфорд-хаузе, как о своеобразном придатке к Рейли, прочном, терпеливом, надежном, домашнем.

У них у обоих были ранее взятые на себя обязательства. Для нее это была Аврора, для него — дом. Он не мог ожидать от нее того, что она пожертвует ребенком ради собственного счастья, как и она не смеет просить у него, чтобы из-за нее он покинул этот дом. И все же одному из них придется уступить.

Мелисса приняла решение — но она по поводу Рейли принимала решения ежедневно. Последнее ее решение содержало в себе элементы компромисса. Если бы только он не переставал ее любить все то время, пока Аврора не повзрослеет хотя бы немножко! Он ведь обещал ей.

Но это обещание было дано им в пылу страсти, засомневалась она.

Рейли никогда не лжет настаивало ее сердце. Все блистательные эмоции, которым она так долго не доверяла, — надежда, оптимизм, любовь — заряжали ее энергией. Возможно, он подождет, но пока ей надо чем-то занять себя. Беготня к почтовому ящику не помогает держать нервы в порядке, а, наоборот, доводит их до отчаянного состояния.

Мелисса решила прогуляться к коттеджу, когда Аврора будет брать уроки верховой езды. Пустая коробка переворачивала ей душу. Оттуда на новый пост контрольного слежения, устроенный над конюшней, было перенесено все, кроме мусора. И когда она увидела эту картину запустения впервые, то начала приводить помещение в порядок, подбирая кусочки проводов и обрывки магнитофонных и видеолент, смахивая пыль с подоконников.

В следующий раз она пришла в коттедж вооруженной метелкой, мусорным ведром, ведром для воды и щеткой. И прежде, чем неделя подошла к концу, она заказала со склада рулоны обоев с прекрасными старинными рисунками, оставшимися от отделки основного дома. С разрешения шеф-повара она забрала из западного крыла несколько ненужных стульев и диванов, а также парочку ламп. Коттедж стал неотъемлемой частью прожитых ею дней, и она взяла туда Аврору и попросила читать вслух, пока она работала.

Ребенок назвал это помещение «школой».

— Я все равно становлюсь слишком большой для детской, — заявила она.

Мелисса высмеяла ее идею. В представлении Авроры школа была чем-то, соперничающим с Диснейлендом.

— Шеф-повар спрашивает, почему вы не перенесли сюда постель, — сказала Аврора как-то на неделе.

Мелисса так и завертелась на стремянке, держа в руках малярный валик. И бросила взгляд на единственную комнату, которую она еще не привела в порядок, на крохотную спаленку, один раз бывшую общей для них с Рейли.

— Постель?

— Шеф-повар говорит, что поскольку этим помещением никто не пользуется, оно могло бы стать вашим.

Ее. Идея эта расцвела у нее в голове, как и образ возвращенного к жизни коттеджа. И она увидела этот коттедж в новом свете. Превратить это место в дом — вот в чем, как выяснилось, заключалась ее задача. Благодаря Авроре, она это осознала. Благодаря Рейли, она обрела смелость пускать корни.

Боязнь потерять больше не преследовала ее, как прежде. Ее каким-то образом заглушила более острая боязнь вообще чего-то не иметь.

Она задумалась о маленькой девочке, сидевшей за столом у окна. Возможно, Рейли был прав, и эта девочка — она сама. Но не совсем. Аврора не защищала себя так, как это делала Мелисса. Авроре это было не нужно — у нее всегда была и будет Мелисса. А теперь у Мелиссы был Рейли. Знать, что тебя любят, было все, в чем она нуждалась.

Через пять дней он вернется. И когда он вернется, она не просто пообещает остаться с ним. Она попросит его, чтобы он на ней женился, на столько, на сколько хватит их жизней. И к черту будущее!

— Чему вы улыбаетесь? — спросила Аврора.

Мелисса ненадолго задумалась и со всей решительностью ответила:

— Я влюблена.

— Ну это я знаю.

Настало субботнее утро. Мелисса зашла в главный дом со взвинченными нервами, ноги у нее подкашивались, и тут она узнала, что Хелена и Реджи решили провести день в Лондоне прежде, чем на следующий день отправиться в имение. Лицо у Мелиссы осунулось, когда шеф-повар передала ей эти новости.

— Само собой, наш Рейли прибудет сегодня, чтобы удостовериться в том, что в доме все соответствует стандартам, принятым его сиятельством, и он может благополучно возвращаться. Вместе с вашей леди.

— Конечно, — проговорила Мелисса. Значит, сегодня он вернется. Она об этом знала еще месяц назад. Но была абсолютно к этому не готова.

Переполненная внезапным желанием бежать, куда глаза глядят, она окинула взглядом кухню. А что, если ему придется не по душе идея жить в коттедже? Что, если ее предложение вступить в брак лопнет? Что, если внушительно и во всем своем великолепии он просто откажется на ней жениться до тех нор, пока она не пообещает ему того самого «навсегда», которого он от нее так ждет?

Она была готова пообещать ему все, чем обладала. Но это включало в себя и ее обязательства перед Авророй. Примет ли он это?

Через полчаса она сидела у себя в коттедже и дрожащими руками наливала чай. На утрамбованной дорожке, ведущей от дома, послышались шаги. Повинуясь весьма настойчивым намекам шеф-повара, Кроули пришел к мысли разбросать у входа в коттедж белые камушки.

— Так это будет выглядеть более по-домашнему, милая моя.

Мелисса очень надеялась, что Рейли именно так это и воспримет. Тогда не потребуются пространные объяснения. Ему надо будет лишь осмотреться. А затем он примет ее в объятия. И она будет глядеть в эти нежные янтарные глаза…

Раздался громкий стук в дверь коттеджа. Чашка у нее в руках застучала о блюдце. Отерев руки о слаксы, она отворила дверь.

На пороге стоял нахмурившийся Рейли, он вглядывался в затемненное пространство.

— Значит, ты переехала сюда.

Слова «Добро пожаловать домой!» замерли на устах.

Он прошел мимо, намеренно стараясь до нее не дотронуться.

— Никогда от тебя этого не ожидал.

А она никогда не ожидала такого от него. Потрясенная, лишившаяся дара речи, она наблюдала за тем, как он мечется по гостиной, словно тигр в клетке. Тяжелые дубовые балки нависали у него над головой.

Он хмыкнул, прочищая глотку.

— Ты не можешь жить со мной. Прекрасно. Ты решаешь, что из этого ничего не получится. Возможно, ты и права. Но ты могла бы подождать, пока я приеду домой, и сказать мне об этом прямо в лицо, а не прятаться здесь, под сенью лесов. Независимо от того, какой ты была напуганной, у тебя всегда хватало смелости преодолевать любые затруднения, Мелисса. Вместо этого я приезжаю домой и нахожу вот это. — Он с ухмылкой указал на маленькую комнатку.

Мелисса больше не чувствовала нервов, одно только отупение. Она стояла у стола, наливая ему чай.

— Если ты сядешь, я все тебе объясню.

— Я тебе давным-давно сказал, что я не лезу туда, где мне не место. Мое место в главном доме. А ты устроила себе дом здесь. Это ясно говорит само за себя.

— Неужели?

— У тебя тут все, что тебе нужно. Стол для маленькой девочки. Собственный угол. — И он ринулся к дверям, не сводя взгляда с узорчатых плиток на полу. Его охватило тихое бешенство, и он высказался, прежде, чем уйти:

— Ты могла бы меня хотя бы предупредить в письмах.

Она загородила ему выход, держа чайник в одной руке, а чашку, подпрыгивающую на блюдце, — в другой. Жанна д’Арк не могла бы держаться прямее и увереннее.

— Не думала, что такое предупреждение необходимо.

— Ты права. Ты меня уже давно предупредила.

И давно полюбила.

Она наблюдала за тем, как он расправил плечи, собрав последние силы. Рейли мог быть великолепным дворецким, но он так же, как и все, был подвержен страхам и опасениям. Просто он умел это скрывать лучше многих.

Но не от нее. Когда он в очередной раз успокоится, когда он в очередной раз постарается работой превратить свои опасения в послушание, она будет знать, почему. Несмотря на взаимные обещания перед его отъездом, она в прошлом месяце проделала то же самое: не жалея сил, она приводила это место в порядок, поджидая, тревожась. Он не заметил стоящей за всем этим заботы. Пока что не заметил.

— Я сделала это своим домом. Не хочешь ли его осмотреть?

Он не отрывал взгляда от ее лица.

— Я и так вижу.

Она кивнула через плечо.

— Кухня.

Стиснув руки за спиной, он резко обернулся.

— Что ж, кухня как кухня.

Она кивнула через другое плечо.

— Спальня.

Он не желал поворачиваться, глядя ей прямо в глаза, и словно потеряв что-то и зная, что найдет это только там.

— Мелисса.

Нет. Все будет, как она хочет. Во-первых, ей следует принять решение. Если она поставит чайник, то дверь останется незащищенной. И он сможет уйти прежде, чем она выскажется. И она быстро придвинулась к нему.

Поставив также и чашку с блюдцем, она схватила его за руку и потащила, бесстыдно заимствуя тактику Авроры: ничем не прикрытая сила воли.

— Заходи. Я кое-что тебе покажу.

Она сумела подвести его к самой двери спальни. Он бросил недовольный взгляд на постель и увидел стеганое одеяло сшитое для него шеф-поваром, яркие акварели, развешенные Мелиссой по стенам, комод в углу. Его комод.

Стоя позади него, она скрестила руки, готовая выступить в свою защиту.

— Полагаю, что ты не заходил к себе в комнату прежде, чем направиться сюда и наорать на меня.

У него не было на это времени. Он не видел ее целый месяц, мечтая о ней, с нетерпением дожидаясь этого дня. Вот почему его буквально контузило, когда он услышал от шеф-повара, что она перебралась в коттедж. Но он не услышал от шеф-повара, что она забрала с собой в коттедж.

Он медленно обернулся.

Мелисса задрала подбородок, точно боксер, который из глупой бравады пренебрегает защитой. Но у нее больше не было чувства самосохранения. Оно ей больше не требовалось.

— Я знаю, что ты любишь, когда вещи стоят на своих местах. Вот их место.

— Ты перенесла сюда мою спальню?

— Она должна быть там, где находишься ты. Со мной.

Он никак не мог как следует обнять ее. Понадобилась минута, чтобы он пришел в себя. Коттедж и для него имел особое значение. Он был местом, где они впервые занимались любовью; местом, где он чуть было не остался на бобах из-за собственной сдержанности. Больше он не хотел гробить предоставившийся шанс. Другого не будет.