Мужская игра

8

Телефон зазвонил так резко, что Джулия, ожидавшая Саймона на диване в гостиной, даже вздрогнула. Подбежав к столику, она потянулась к трубке и только тогда вспомнила, что ее пребывание в этом доме является в некотором смысле секретом. Брать трубку или не брать? Что, если этот звонок важен для Саймона? А вдруг звонит Ребекка или кто-то еще из его знакомых? Что они могут подумать, услышав женский голос?

Что же делать? Телефон не умолкал. Джулия вспомнила совет отца: если не уверена, что сделаешь правильно, то лучше не делай. И тут же звонки прекратились. Джулия облегченно вздохнула и подошла к невысокому стеклянному столику, на котором красовалась необычной формы керамическая ваза со свежесрезанной розой. Рядом с вазой лежал запечатанный конверт. Судя по штемпелю, письмо было послано из Лондона.

— Где Патрик? — услышала она голос Саймона и поспешно оглянулась. — Джулия, вы не видели Патрика?

Она улыбнулась.

— Вы же сами отпустили его до завтра.

Он хлопнул себя по лбу.

— Ну конечно! Надо же быть таким рассеянным. — Саймон устало вздохнул. — Значит, нам придется самим готовить обед. У вас есть любимое блюдо?

— Нет. У нас в семье постоянно не хватало денег, поэтому мы не могли позволить себе выбирать или готовить что-то особенное. Обычно папа давал мне несколько долларов, а я решала, что на них купить. — Джулия улыбнулась. — Кстати, вам письмо. Вон там, на столике.

Едва взглянув на обратный адрес, Саймон положил письмо в карман.

— Какие-то неприятности? — спросила Джулия, заметив, что он нахмурился, и тут же приложила ладонь к губам. — Извините, это, конечно, не мое дело.

— Все в порядке, не извиняйтесь. Это письмо… от одного знакомого. — Явно желая перевести разговор на другую тему, Саймон обвел взглядом гостиную, но, очевидно не найдя ничего такого, что могло бы помочь ему в этом, снова посмотрел на Джулию. — Что ваша семья думает о нашем проекте?

— О том, что я здесь, у вас?

— Да.

— Вообще-то они ничего не знают. Я только сказала, что уезжаю работать в Сан-Франциско.

— И вы не собираетесь ничего им сообщать?

Она опустила голову.

— Джулия?

— Нет, не собираюсь. Чем меньше людей знают о наших планах, тем лучше. Кроме того, мой отец болен, и я не хочу лишний раз его волновать. Ему не проблемы нужны, а операция.

— Что с ним?

— У него язва желудка. Видите ли, он сильно переживает из-за меня. Особенно после того, как мы с Кеном расстались. Папа считает, что все дело в моем характере. В общем, я хочу доказать, что могу прожить и без советов родных.

— Но они же волнуются.

— Будут волноваться еще больше, если узнают, что я живу у вас. Позвоню, когда… когда все решится. Я ведь взрослая и вполне в состоянии сама решать, как мне жить.

Через пару часов у Саймона появились основания усомниться в соответствии действительности последнего утверждения своей подопечной. Они сидели на диване перед разложенным на столе листом бумаги с изображением генеалогического древа семейства Фернли.

— Итак, я правнучка графа Фернли. Означает ли это, что я имею право называться графиней? — Джулия обеспокоенно посмотрела на Саймона. — А если станет известно, что я никакая не Фернли, не посадят ли меня в тюрьму за мошенничество?

— О том, чтобы у вас не было никаких проблем, позаботимся мы с Барретом. Что касается титула, то ситуация такова: вы не можете носить титул, пока не выйдете замуж за человека, уже имеющего его. У вас есть престиж, но не титул.

— Вот и хорошо, не придется запоминать все эти глупые «ваше высочество» и «его светлость». — Джулия старалась держаться бодро, но они оба понимали — самое трудное у них впереди.

— Итак, начнем, — сказал Саймон, раскладывая на столике фотографии. — Готовы?

— Ко всему. — Она решительно вскинула подбородок. — Моей семье нужны эти деньги, и я намерена их заработать, даже если придется с утра до вечера ходить на каблуках.

— Надеюсь, на такие жертвы вам идти не понадобится. — Он взял в руки первую фотографию. — Здесь все, кто будет на приеме. Мы с Барретом распределили их по степени знатности. Знатность и деньги не всегда одно и то же, и многие из тех, кто обладает звучной фамилией, не имеют почти никакого влияния. Вам нужно знать и тех, и других.

Джулия вздохнула.

— Здесь представлены богатые и влиятельные люди, но при этом они мало чем отличаются от вас. Вам нужно лишь убедить их в том, что вы очаровательны, элегантны и принадлежите к тому же, что и они, кругу.

Джулия открыла и тут же закрыла рот.

— Расскажите мне вот об этой леди.

— Патриция Брукс. Ей за семьдесят, но точный возраст никто не знает. Ее муж умер давным-давно, дети разъехались, так что последние годы Патриция занимается благотворительностью. Любит поговорить о литературе. Добродушная и все еще энергичная, не пропускает ни одного бала или приема. Понравиться ей нетрудно — держитесь скромно, улыбайтесь, когда она будет что-то рассказывать, и упомяните о Маргарет Митчелл.

Джулия кивнула и сделала запись в блокнотике.

— Хорошо. А кто это?

Все шло нормально, пока Саймон не дошел до фотографии, которую он предпочел бы не показывать, но на предъявлении которой настоял Баррет.

— Джессика Тернер. У нее все есть, она всех знает, и ее знают все. Умна и проницательна, ее не проведешь и она замечает каждый промах, будет следить за каждым вашим шагом. В общем, ее следует опасаться.

— Она может что-то заподозрить?

Саймон усмехнулся.

— Джессика подозревает всех и каждого. Считает своим долгом охранять круг избранных от проникновения посторонних. Наверное, это у нее оттого, что она слишком много времени проводит во Флориде, где собирается так называемая элита. Утверждает, что способна распознать чужака и самозванца за двадцать шагов.

Джулия покачала головой.

— Похоже, мне придется как следует потрудиться, чтобы заработать мои денежки.

— Если бы это было легко, Баррет не платил бы так много.

— Знаете, по-моему, этот прием будет чем-то похож на Хэллоуин. В детстве я больше всего любила именно этот праздник. Наверное, из-за того, что он веселый: можно дурачиться, подшучивать друг над другом, объедаться всякими вкусностями.

— Охотно верю, — бесстрастно согласился Саймон.

Джулия удивленно уставилась на него.

— Что? — спросил он.

— Вы так это сказали, словно никогда не ходили с друзьями по соседям, не выпрашивали сласти и не грозили страшным голосом: «Откупись, а то заколдую!»

Саймон пожал плечами.

— Мои родители считали это неприличным, чем-то вроде попрошайничества.

— Извините. — Джулия немного растерялась и, не зная, что сказать в утешение, погладила его по руке. — Мне очень жаль.

— Нельзя сожалеть о том, чего не имел.

— Наверное, вы правы.

Глядя на Саймона, Джулия подумала о том, какая пропасть их разделяет. У них совершенно разный жизненный опыт, разное воспитание, разные привычки и вкусы. Они жили в разных мирах и разойдутся, как только каждый достигнет своей цели в этом предприятии.

— У нас мало времени.

— Знаю.

Оба при этом обмене короткими репликами думали о своем. Джулия — о том, сколь многое ей необходимо узнать, запомнить и усвоить. Саймон — о том, что никогда еще не встречал женщину, похожую на Джулию, и что вряд ли когда-нибудь встретит. Но времени действительно мало, и обоим нужно сосредоточиться на работе.

Остаток дня ушел на то, чтобы рассказать Джулии, кто есть кто в местном обществе, как вести себя с наиболее важными персонами и каких тем следует по возможности избегать в разговоре с ними. Память у нее оказалась отличная; она легко запоминала имена и удивительно точно соотносила их с лицами на фотографиях. Тем не менее, когда через пару часов Саймон объявил, что «урок» окончен, Джулия обреченно закрыла лицо руками.

— Боже, я все перепутаю, — в отчаянии прошептала она.

Саймон пересел поближе и, взяв ее холодную руку, начал массировать пальцы.

— Вы моя лучшая ученица. У вас поразительные способности. Такой зрительной памятью могут похвастать немногие.

Она попыталась рассмеяться, но из груди вырвался всхлип.

— Нет-нет, не говорите так. Вам все равно меня не убедить. Я же понимаю, что вы говорите это всем. Я просто не понимала, за что берусь. Скажите, вы уже готовили кого-то по такой же программе?

Саймону ничего не стоило солгать, придумать парочку убедительных примеров, которые, возможно, придали бы Джулии уверенности, но как мог он лгать, глядя в ее ждущие правды глаза?

— Вы — первая.

Она закрыла глаза.

— Джулия, положитесь на меня. Я помогу.

— Меня беспокоит не это. Боюсь, что подведу вас.

Да, теперь они зависели друг от друга. Без помощи Саймона она не могла рассчитывать на большие деньги, которые позволили бы ей решить свои проблемы. Но и Саймон не мог вернуть семейный бизнес, если Джулия не будет иметь успех. Лучшее, что оставалось ему в случае провала, это работа на Баррета.

— У нас все получится, — твердо, с окрепшей решимостью сказал Саймон. — Я защищу вас от Джессики Тернер и ей подобных.

— Отец всегда говорил, что я должна рассчитывать только на себя. Он говорил, что нельзя полагаться на кого-то другого, даже на него. Только твердо держась на ногах, можно выжить в этом мире, где каждый сам за себя. Поэтому, Саймон, я не хочу надеяться на чью-то помощь. Мне нужно самой всему научиться.

Может быть, но только в голосе ее по-прежнему звучало сомнение. Что, если он взвалил на ее плечи непомерную тяжесть? Наверное, ему не следовало усугублять чужие проблемы своими, ведь теперь Джулия чувствует ответственность не только за себя, но и за него.

Но что сделано, то сделано, назад пути нет. Остается идти вперед и побеждать. Если же в конце пути их ждет разочарование, то виноват будет лишь он один. Он запустил колесо, и теперь ему держать ответ перед Богом и собственной совестью, если придуманный им план рухнет и придавит своими обломками Джулию Сандерс. Почему-то Саймона не оставляло чувство, что при всей своей браваде и храбрости она человек тонкий, чувствительный и уязвимый.

Он думал об этом весь вечер, замечая сгустившиеся под глазами Джулии тени, дрожь в ее голосе, принужденную улыбку и даже отсутствие аппетита.

— После ужина никаких занятий, — объявил Саймон.

Джулия вскинула голову и посмотрела на него удивленными, широко открытыми глазами, в которых отражались золотистые огни люстры. Ее мягкие припухлые розовые губы шевельнулись, и Саймон отвел взгляд.

— Вам необходимо выспаться, — пояснил он. — Завтра у нас долгий и трудный день.

Она моргнула, опустила голову и сдержанно кивнула, как будто хотела возразить, но в последний момент передумала.

— Обо мне не беспокойтесь, я буду в порядке.

Провожая ее взглядом, Саймон подумал, что ни в коем случае не станет ее перегружать. Теперь он лучше знал возможности своей ученицы и мог планировать занятия, исходя из сделанных наблюдений.

Обойдя дом и проверив, закрыты ли окна и двери, он поднялся к себе в спальню. В какой-то момент у него мелькнула мысль заглянуть в комнату Джулии, и ему стоило большого усилия воли отказаться от грозящего непредсказуемыми последствиями шага. Почитав с полчаса, Саймон погасил свет и закрыл глаза с твердым намерением уснуть. Он не знал, сколько прошло времени, когда что-то — может быть, неясный шум — заставило его проснуться и подойти к окну.

На лужайке, у посаженного в незапамятные времена вяза, стояла Джулия. Ночь выдалась тихая и ясная, и ее фигура отчетливо выделялась на фоне залитой серебристым лунным светом травы. Лицо Джулии казалось неподвижным, застывшим, как у прекрасной, высеченной из благородного мрамора статуи. Внезапно «статуя» ожила и с резвостью выпущенной на свободу лани помчалась через газон. В этот момент Джулия утратила какое-либо сходство с предметом искусства и превратилась в молодую, полную жизни женщину, место которой не в музее, а в постели, на шелковых простынях.

Впервые она выглядела естественной и свободной.

А правильно ли я поступил, позволив Баррету выбрать Джулию Сандерс? — спросил себя Саймон. Не ошибся ли, согласившись с его решением? Не поспешил ли, когда, не задумываясь, взялся за дело? Останется ли Джулия прежней Джулией, когда все будет закончено?

Была и еще одна проблема. Наблюдая за резвящейся на поляне молодой и красивой женщиной, Саймон испытывал острое желание присоединиться к ней. Казалось бы, такой порыв легко погасить, но все дело было в том, что ему не хотелось его гасить. Более того, ему хотелось заново испытать то, что он почувствовал, когда поцеловал ее в первый день знакомства. Ему было мало сохранившегося в памяти вкуса ее губ — он жаждал большего. Это был голод страсти, неутоленный и необъяснимо сильный. Стоя у окна, Саймон сжимал кулаки, чтобы не уступить безрассудному влечению.

В этот момент Джулия подняла голову и посмотрела на его окно. В первую секунду ее лицо выразило удивление, но уже в следующую на нем появилась улыбка. У Саймона перехватило дыхание. В нескольких метрах от него, посреди посеребренной луной лужайки, стояла, раскинув руки и призывно улыбаясь, женщина его снов.

Он не сделал ничего, если не считать того, что улыбнулся в ответ и отошел в глубь комнаты.

А что еще он мог сделать? Поддаться бушевавшему в нем желанию? Выпрыгнуть из окна, подхватить Джулию на руки и унести в спальню? Услышать ее сладостный стон и ощутить под собой упругое, горячее, бьющееся в любовном ритме тело? Насладиться ее ласками? Но что потом? Проснуться утром, зная, что поступил, как безвольный юнец? Жить, понимая, что безответственно воспользовался доверившейся тебе женщиной? Или делать вид, что ничего не случилось?

Нет. Саймон не мог позволить это, не потеряв к себе уважения, не потеряв право говорить о достоинстве и чести, не оттолкнув Джулию от себя.