Мы были высоки, русоволосы…

Косая. Лапами в забор

Стоит. И сруб сосновый воет,

Когда ветра в нутро глухое

Заглянут, злобствуя в упор.

Зимой все в инее и стуже,

Ослабив стекла звонких рам,

Живот подтягивая туже,

Глядит на северный буран.

Кругом безлюдье. Хоть кричи!

Стоит, как на дороге нищий.

И тараканы стаей рыщут

В пустой отдушине печи.

Метели подползают ближе.

И вдруг рванут из-под плетня,

Холодным языком оближут

В хлеву хозяйского коня.

А сам хозяин бледнолицый,

Окутан кем-то в белый холст,

Лежит в гробу на половицах,

В окамененье прям и прост.

В окошко свет скупой, бросая,

Глядит луна в его судьбу,

И ветры жутко потрясают

Его сосновую избу.

Здесь по соседству с белым гробом,

В ногах застывших мертвеца,

За полночь я родился, чтобы

Прославить мертвого отца.

Чуть брезжил свет в разбитых окнах.

Вставал, заношенный до дыр,

Как сруб, глухой и душный мир,

Который был отцами проклят,

А нами перевернут был.