Мы с Витькой

9. БРЕДЕШОК

Сенька принес обещанный «бредешок». За этим странным словом скрывалось всего-навсего метра три-четыре сетки, плетенной мелкими ячейками из тонкой бечевки. Высота сетки, может быть, немногим превышает метр. По бокам две палки, сверху — поплавки из березовой коры, снизу — грузила из обожженной глины. В середине сетка вывязана мешком, который именуют мотней. В конце мотни завязан камень, оттягивающий ее.

Двое рыбаков берут это немудрящее приспособление за палки, растягивают его и волокут по реке. Третий с длинным шестом идет навстречу и производит возможно больше шума. Для этого он бьет по воде шестом-ботом, лягает воду ногами, наводя панику на рыбу. Та с перепугу бросается к бредешку, по глупости принимает горловину за сквозной проход и попадается в мотню. Бредешок поднимают над водой или выволакивают на берег и выбирают из мотни рыбу.

Я думаю, название «бредешок» произошло вот каким образом. Рыболовы идут вброд, бредут по реке. От слова «брести» снасть назвали бреднем, но это когда он большой, а маленький называют уменьшительным — бредешок.

Наш маленький бредень от долгого служения рыбакам или от небрежного к себе отношения был весь в дырах. Пришлось его залатывать. При помощи суровых ниток, пожертвованных бабкой Аграфеной, мы довольно успешно справились с этой задачей. Сенька подобрал бот.

Мы с Витькой были готовы сейчас же ринуться в наступление на рыбу. Но оказалось, что надо было еще во что-то одеться. Сенька просто засмеялся, когда мы высказали намерение отправиться в том, в чем были, — в трусиках, курточках и босиком.

— Да вы все ноги побьете. Там выбирать дорогу некогда — коряги, камни…

— Ладно, ноги обуем, а одежда зачем? — спросил я.

— А кусты, а комары? Да, потом, и замерзнешь. Ведь не пять минут, а часа три-четыре в воде пробудешь. Чего доброго, дождь пойдет, — сказал Сенька, взглянув на небо, по которому ползли подозрительные тучки.

Мы сдались и начали соображать, во что можем нарядиться. Плохо бы нам пришлось, если бы не бабка Аграфена.

Костюм рыболова с бреднем настолько необычен, что о нем стоит рассказать поподробнее. На ноги, обернутые в несколько рядов портянками, обуваются ступни. Ступни — это вроде тапочек, плетут их из бересты. В них работают на огороде, ходят в хлев доить коров. Но самое главное — ступнями трут полы, предварительно посыпав их речным песком. Полы становятся белыми, как новые.

Бабка Аграфена вынесла из чулана две пары старых ступней и одну пару совсем новых. Я по жадности выбрал новую. Остальная наша одежда состояла из всего того, что пришло в полную непригодность. Старые дедовы штаны из суровины, залатанные и перелатанные бабкины кофты, какие-то рваные рубахи. Не сразу придумаешь, что с ними делать, как их надевать.

Наконец все это кое-как надето и при помощи завязок и подпоясок закреплено. И странно, что в таких разнообразных одеждах мы становимся похожими друг на друга, словно близнецы.

— Вот здорово! — смеется Витька. — Мать родная не различит!

Правда, Сенька немного отличался от нас. У него через плечо на веревке надета холщовая торба для рыбы: ведь он возглавляет нашу рыболовецкую бригаду.

Дед Никанор и бабка Аграфена напутствуют нас, желают «ни пуха ни пера».

Сенька вспоминает, что мы отправляемся без спичек, и бабка выносит начатый коробок. Сенька прячет его в кепку, предварительно обернув в тряпицу. Дед обещает подпереть воду — закрыть все щиты плотины, чтобы внизу, где мы будем ловить, стало мельче.

Поднимаем бредешок на плечи и двигаем по берегу. По плану, разработанному Сенькой, мы должны пройти километра три, потом подняться рекой до самой мельницы. Мы с бреднем шествуем позади, а Сенька — впереди с шестом на плече.

Если бы ребята, особенно девчонки с нашего двора, в эту минуту повстречали нас, то, наверное, попадали бы от смеха, увидев наш необыкновенный наряд и наши серьезные лица. Подумав об этом, я развеселился, но ненадолго.

Скоро я почувствовал ошибку в выборе ступней. Новые, необмятые, они терли в подъеме и давили пальцы.

— Постой, ребята, — прошу я, — ногу трет.

— Новые — они всегда трут, — утешает Сенька, не останавливаясь. — Погоди, в воде поразмякнут и перестанут.

Скрепя сердце иду дальше. Примерно в середине пути не выдерживаю, сажусь на землю переобуваться. Ребята ждут, но я вижу, что они недовольны потерей времени.

— Что же делать, если идти не могу! — пытаюсь я оправдываться, хотя мне никто ничего не говорит.

— Да нет, переобувайся, конечно, — разрешает Сенька и опять поглядывает на небо.

А в небе плывут равнодушные облака. По траве, по кустам проносится свежий ветер. Я с трудом поднимаюсь и становлюсь на ноги. Они все так же болят при ходьбе. Но я все же иду, преодолевая боль, потому что не хочу испортить настроение товарищам. Я едва дотащился до условленного места. И теперь надо еще лезть в реку!

Начинаем мы с заводи. Перегораживаем ее в самом узком месте. И все же между бреднем и берегом остается пространство. Чтобы рыбе не вздумалось проскочить мимо сетки, мы с Витькой должны все время болтать ногами.

Сенька тем временем заходит от конца заводи, идет к нам, бултыхаясь, вспенивая воду ударами бота. Вода в заводи становится мутной. И мне кажется, что там огромные щуки и окуни, голавли и сазаны бегут в наш бредень.

— Болтай, болтай ногой! — кричит на меня Сенька, так как я на секунду забылся.

Да, не очень-то просто одновременно держать палку, болтать ногой и убивать слепня, который в этот самый момент впился мне в шею.

— Заходи! Выводи! — командует Сенька.

Это значит, что я со своим крылом должен переходить заводь, потом вместе с Витькой выводить бредень на берег.

Какой улов ожидает нас? Во всяком случае, Сенька со своим ботом почти залез в мотню и медленно отступает перед нами, пока не падает, зацепившись за что-то в воде.

Наконец мы имеем возможность осмотреть бредень. Конец мотни забит водорослями и ракушками. Вытряхиваем все это на песок, но ни единой рыбешки не находим. Рыба оказалась хитрее нас.

— В этой заводине никто никогда ничего не лавливал, — утешает Сенька, хотя непонятно, зачем же мы именно тут пытались ловить.

— Проведем здесь, по травке, — предлагает Сенька.

Мы бредем по самой середине реки, по травке, но не выводим бредень на берег. Поднимаем его тут же над рекой. Сенька, подхватив бредень под середину, извлекает из глубины мотни небольшую плотичку.

— Ну, вот и начали, — говорит он очень довольный, опуская первую добычу в торбу, где та продолжает еще трепыхаться.

Мы переходим от быстрины к другой заводи, от заводи — к кустикам, от кустиков — к осоке и к новой заводи, потом к ямке и опять к травке. В торбе у Сеньки прибавляется то плотичка, то окунек, то елец и даже две небольшие щучки попали туда.

Время течет бесшумно. Мы даже не замечаем, что небо заволокли низкие, мрачные облака. Я поднимаю голову только тогда, когда вижу на воде следы довольно частых капель.

— Гляди, ребята, дождь!

— Нам-то дождя нечего бояться, — улыбается Сенька.

Это правда. Мы и так мокрые по самую шею.

Не обращая внимания на дождь, мы бредем дальше.

— Давай заведем в этой ямуринке, тут голавлей страсть, — говорит шепотом Сенька. — Ты, Витька, под берегом, а ты, — тычет он в меня пальцем, — от реки, только тихо-тихо. Голавль, он пугливый — чуть что, и поминай как звали…

Сенька теперь выглядывает из-за кустов, показывая жестами, что должны делать мы с Витькой. По его беззвучному сигналу мы Витькиным крылом приближаемся к берегу, потом я начинаю заводить, стараясь неслышно передвигать ноги. Витька стоит по грудь в воде, а я погружаюсь все глубже и глубже. Почему именно меня, при моем коротком росте, нужно было загнать сюда?

— Здесь глубоко! — шепчу я.

Но Сенька раздвигает густые ветки, прикладывает палец к губам, молчит и только крутит злыми глазами. Вода уже подбирается мне под подбородок. Откидываю голову назад и чувствую, что сейчас поплыву. Только тогда Сенька понимает мое положение, и я слышу его ободряющий голос:

— Ничего, иди, сейчас мельче будет…

Однако ямуринка углубляется. Я перестаю доставать ногами дно и всплываю, опираясь одной рукой на палку бредня, другой ухватившись за шест, вовремя протянутый мне Сенькой. Кое-как подбираюсь к берегу и принимаю более или менее устойчивое положение, держась за ветки.

Теперь Сенька, продравшись через куст, кидается в ямуринку. Так было задумано. Голавлям, конечно, не останется ничего делать, как очертя голову залезть в мотню нашего бредешка.

Так бы оно, наверное, и было, но охотника на каждом шагу подстерегают неожиданности. Ямуринка в середине оказалась слишком глубокой. Сенька влетел в реку, и я увидел только вспенившуюся воду, пузыри, конец бота и кепку, качающуюся на волне.

Потом над водой показалась Сенькина голова, которая сразу же закричала:

— Спички, спички держи!

Но все напрасно. Когда Витька схватил кепку, никаких спичек там уже не было. Сенька барахтался в воде и ругался. А я заметил еще более страшное. Торба, в которой трепыхался улов, плавала вместе с Сенькой на воде, и рыбе была предоставлена полная возможность уходить обратно в реку.

— Рыба! — завопил я и, бросив палку, кинулся к Сеньке.

Мне казалось, что рыба уже вся успела удрать, воспользовавшись оплошностью нашего главного рыболова. С налета я схватился за торбу, и теперь мы оба с Сенькой скрылись под водой. Вынырнув, я услышал Сенькин голос:

— Держи бредень, дьявол, чего за меня хватаешься!

Палка как раз подплывала ко мне, я ухватил ее и выбрался на мелкое место, где стоял безучастный Витька. Скоро сюда же выплыл и Сенька.

— Такую ямуринку испортили! — с горечью выговаривал он.

— Что ямуринка! — заорал, в свою очередь, я. — Ты всю рыбу распустил!

Испорченная ямуринка, нехватка трех плотичек и щуренка из нашего улова, успевших воспользоваться суматохой и улизнуть, гасят мой охотничий азарт. Я сразу замечаю хмурое небо над головой, мелкий нудный дождик, покрывающий воду однообразной рябью.

— Пошли домой, — говорю я.

— Было тогда из-за чего бредень мочить! — с обидой возражает Сенька, показывая тощую торбу.

Мне холодно и неуютно в моем разноцветном намокшем костюме.

— Костер бы разложить, — вздыхаю я.

— А спички там, — показывает Витька на дно.

И Сенька отводит глаза, понимая, что это он не уберег драгоценное огниво.

— Тогда полезли в воду, там вроде теплее, — предлагаю я.

Мы возвращаемся в реку. Скоро дождику наскучило беспрерывно падать на землю, и он прекратился. Косой свет солнца пробился из-под кромки туч. Солнечные лучи весело заиграли в дождинках на траве, на листьях кустов и деревьев, заискрились в капельках, повисших на паутинах. Настроение немного поднялось, но лов все равно не клеился. Мы уже поменялись ролями, и я носился по реке с ботом, но и от этого ничего не изменилось.

— Откуда-то дымом потянуло, — повел носом Сенька. — Должно быть, юхинские пастухи костер жгут.

Я подумал о костре, о возможности обогреться, обсохнуть и со сладкой надеждой тоже понюхал воздух, но ничего не ощутил. Наверное, Сенька ошибся. Как бы хорошо сейчас попасть на мельницу! Но река, выгнувшись огромной дугой, не приблизила, а удалила нас от нее.