На экране-подвиг

Взгляни на этого человека. Ты можешь сказать, какой он? Добрый? Да. Злой? И злой тоже. Мягкий? Сердитый? Важный? Озорной? Хитрый? Страдающий? Огорченный? Радующийся?..

Кто этот человек?

Егор Булычев — герой пьесы Максима Горького. Один из самых ярких и сложных характеров в русской драматургии.

Егор Булычев — купец, хищник, богач. Умница, мыслитель. Бунтарь, безбожник, грубиян. Нежный и заботливый отец. Он тяжело болен и знает, что скоро умрет. Его все больше и больше гнетет фальшь и несправедливость окружающего. Его злит мир хищников, к которому он сам принадлежит. Он ждет революции. Революция должна взорвать прежний порядок и обновить жизнь в России.

«Не на той улице я живу, — говорит он дочери. — В чужие люди попал, лет тридцать все с чужими. Вот чего тебе я не хочу. Отец мой плоты гонял, а я вот…»

Этот сложный образ блестяще воплотил на сцене артист Борис Щукин, первый исполнитель роли Булычова.

«Я не знаю, — писал Щукин, — как вообще играется Булычов. А как я сам играю, тоже, конечно, не знаю. Этого никто про себя не знает… Ясно, понятно, органично для меня то, что у Булычова закваска народная. Отец его плоты гонял. В свое время наверняка ловкий, талантливый парень, Булычов довольно ловко и легко нажился; довольно легко вошел в купечество. С его природными данными, с его сноровкой, с крепкой натурой он быстро занял там определенное положение. И оттого, что он пришел в этот класс извне, а не вырос из него — ему легко смотреть на себя и на окружающих как бы со стороны».

А это Борис Васильевич Щукин. Не правда ли, ничуть не похож на своего героя? Да, действительно, ничего общего. Правда, это не фотография, а шаржированный портрет, сделанный рукою самого Щукина. Конечно, шарж искажает реальный образ человека — в шарже художник обычно выхватывает и усиливает самые характерные, чаще всего смешные, черты. И, несмотря на это, в хорошем шарже всегда узнаешь того человека, которого рисовал художник. А у Щукина были хорошие шаржи, талантливые (рисовал он не только себя). В карикатурном автопортрете Щукин посмеялся над своей неказистой внешностью и добродушной мягкостью. Он казался себе очень смешным, однако это не мешало ему быть совсем другим на сцене. Он менял в себе все: выражение лица, взгляд, улыбку, голос, походку, манеру говорить, двигаться.

«Если бы у меня спросили, кто из советских актеров мог бы во всех отношениях — как в жизни, так и на сцене — служить примером для подражания, я, не задумываясь, ответил бы: «Щукин!» Щукин никогда не полагался на свой талант и на свое обаяние.

В основе его творчества всегда был огромный, предельно добросовестный, напряженный труд. Я не помню ни одной репетиции, на которую Щукин пришел бы неподготовленным, творчески инертным.

Когда дело почему-либо не шло, он мог от отчаяния дойти до слез, но ни на минуту он не прекращал поисков… Трудолюбие и трудоспособность Щукина казались неистощимыми, и в этом, мне думается, в значительной степени заключается секрет его успехов…

К каждому рядовому спектаклю он относился, как к премьере, с той же добросовестностью, с той же затратой нервной энергии и физических сил, с тем же темпераментом, с той же любовью к своему делу. Даже болезнь не могла снизить уровень его требовательности к самому себе.

В общении с людьми Борис Васильевич был ласковым, сердечным, обходительным и умел своим вниманием, чуткостью, своей мягкой, обаятельной улыбкой покорять сердца тех, с кем ему приходилось общаться. И если человек не знал Щукина близко, он и не подозревал, каким жестким, суровым, а иногда даже и страшным в своем гневе бывал Щукин, когда сталкивался с чем-либо, что оскорбляло его как гражданина и художника. Щукин ненавидел и презирал отвратительные пережитки прошлого, еще, к сожалению, не изжитые в нашей актерской среде. Зазнайство, лень, гениальничанье, презрение к труду, отсутствие дисциплины, позерство и ложь, эгоизм, пьянство, распущенность в быту, мещанские интересы — все это вызывало со стороны Щукина резкий отпор…»