На край света

3

Во мне, как ни смешно, просыпается давнее легкое волнение. Глядя на свое отражение, будто на приятеля, я тихо усмехаюсь и пожимаю плечами.

Даррен Хиддер — моя первая тайная любовь и друг детства. Семилетними детьми мы были уверены, что, когда вырастем, поженимся. Тогда мне это казалось чем-то самим собой разумеющимся. Позднее, став подростками, мы обнаружили, что стесняемся друг друга, и перестали так часто видеться. А лет в семнадцать оказались вместе на одном празднике для старшеклассников. Даррен выпил лишнего (где-то за пределами здания, внутри распивать спиртное не разрешалось) и принялся расписывать, в какую красавицу я превратилась. Нет, то были не избитые фразы «какие у тебя глаза!», которыми для достижения понятных целей молодые люди могут потчевать любую девицу. А точные описания именно меня, причем сделанные человеком наблюдательным и творческим.

Когда он успел меня рассмотреть? — раздумывала я весь тот вечер. И почему, хоть и подшофе, так волнуется и то и дело краснеет?

Закончилось это маленькое романтическое приключение весьма неприглядно. В поисках уединения мы умудрились прошмыгнуть в гардеробную. А оттуда нас с отборной руганью выставил гардеробщик. Я, задыхаясь от унижения, тут же уехала домой. Потом мы с Дарреном всевозможными способами избегали встреч, через год он уехал учиться. А лет пять назад приехал навестить родителей вместе с невестой. Мы столкнулись с ними на улице и поболтали как обычные соседи.

— У него какие-то проблемы, — говорит мама. — Я особенно не стала вникать. То ли поссорился с другом, то ли что-то стряслось на работе.

А с женой у него как? — так и крутится у меня на языке вопрос. Но я, естественно, молчу. Признаваться в том, что я интересуюсь женихом из детства, стыдно даже самой себе.

— Не знаю, захочет ли он сам обращаться за профессиональной помощью, но Беатриса готова на что угодно, лишь бы облегчить страдания сына.

— Знакомым я консультаций не даю, — напоминаю я, стараясь казаться почти безразличной.

— Но ведь папиному крестному сумела помочь, — произносит мама ласковым, чуть ли не заискивающим тоном, который, впрочем, очень ей свойственен.

— Папиного крестника я почти не знала. — Я представляю, как Даррен явится ко мне в агентство и сядет передо мной на мягкий диван. Нет! Видеть в нем просто клиента я не смогу.

— Ты и Даррена теперь почти не знаешь, — замечает мама. — Вы дружили детьми, а теперь оба взрослые люди.

— М-да, конечно…

— В общем, смотри сама. А может, все же надумаешь съездить на вечер? Там и Даррен будет. Встретитесь, посмотришь на него, определишь, сможешь ли его принять… Себастьян наверняка не станет возражать.

— Против чего?

— Против того, что ты съездишь на праздник без него, — спокойно поясняет мама.

— А, да… — Черт! А я уж было подумала… Отмахиваюсь от глупой мысли. — Разумеется, он не будет возражать. Но я… — Снова поворачиваюсь к зеркалу и провожу рукой по волосам. Меня уже охватывает еще не вполне сформировавшееся желание собрать их в прическу, но тут я вспоминаю о том, с каким лицом Себастьян провожал меня в Лондон последний раз, и приятное волнение сходит на нет. — Не знаю, смогу ли я…

— Мы с папой очень хотели бы, чтобы смогла. Думай быстрее — билеты еще есть, но ведь могут закончиться. А количество мест, сама понимаешь, ограничено.

— Да, конечно.

— В общем, я надеюсь, — многозначительно произносит мама.

— Я подумаю, — обещаю я.

Телефон снова звонит, как только я усаживаюсь с чашкой кофе перед телевизором и беру пульт. Нехотя откладываю его и беру трубку.

— Алло?

— Мама уже рассказала тебе об этом благотворительном вечере? — бьет мне в ухо звонкий высокий голос сестры.

— Может, сначала поздороваешься?

— А я что, не поздоровалась? Наверное, забыла. Привет! Ну так рассказала?

Настораживаюсь. Не зря я сразу почувствовала, что Хэлли вынашивает некий план, поэтому и собирается на этот вечер.

— А почему это тебя так интересует?

— Тебе объясню, — говорит Хэлли, понижая голос. — Но, учти, для всех остальных это секрет! В общем, мне известно из довольно-таки надежного источника, что на этом празднике будет Дэниел Раффнер, — сообщает она торжественно-заговорщическим тоном.

Хмыкаю.

— Ну и что?

— Как это — что? — возмущается Хэлли. — Он теперь в шоу-бизнесе, ты что, не слышала? Только и видишь его фотографии то в «ОК!», то в «Хэллоу»!

— Ты читаешь эту ерунду? — наклоняя голову вперед, спрашиваю я. — Хэлли! Ты воспитанная умная девушка! Неужели тебе не жаль тратить время на такие глупости?

— Представь себе, не жаль! — с вызовом отвечает сестра. — Жизнь, если хочешь знать, не только учеба и скучные отцовские сборища!

— Как тебе не стыдно! — упрекаю ее я, хоть и отчасти понимаю, что она имеет в виду. — У папы с мамой собираются пианисты, художники, литераторы! Настоящее искусство — это тебе не…

— Все эти их друзья — а вместе с ними и их искусство — лично мне обрыдли! — перебивает меня Хэлли.

— Я не понимаю тебя, — строго и вместе с тем мягко отвечаю я. — И не узнаю. Мне казалось, ты учишься не без удовольствия…

— Я как училась, так и учусь! — с нотками злости восклицает Хэлли. — Но теперь еще и отдыхаю. Даже с «ОК!» в руках. Что в этом такого? Понимаешь, после зубрежки и экзаменов хочется расслабиться, переключиться на что-то праздничное, веселое, такое, что не заставляет тебя думать.

— Картина талантливого художника тоже не заставляет думать, — терпеливо объясняю я. — Но сколько вызывает чувств! Наспех сделанные фотографии из этих твоих журналов ей в подметки не годятся!

Хэлли с полминуты сопит в трубку, видимо подавляя в себе приступ раздражения. Потом произносит вкрадчивым голосом:

— Но ведь каждый вправе выбирать то, что нравится ему? Ведь так? Особенно если речь об отдыхе. Ты можешь спокойно расслабляться в Галерее Тейт, а я куплю свеженький выпуск «Хэллоу» и полюбуюсь на красивые и счастливые лица знаменитостей.

— По-твоему, они красивые? — спрашиваю я, отмечая, что из-за бешеной занятости и неодолимой тоски мне сейчас совсем не до галерей. — Сплошные клоунские маски! А счастья — настоящего, о котором мечтаешь, оставаясь наедине с собой, — поверь, у них его не больше, чем у нас с тобой! — Тяжело вздыхаю.

— Ты стала какая-то злая, — замечает Хэлли.

Проглатываю слюну. Неужели правда?

— Лучше бы поинтересовалась, зачем я звоню, — голосом бедной родственницы произносит она.

— Зачем ты звонишь? — спрашиваю я.

— Дэниел Раффнер… Вы же с ним вместе учились в школе? — мгновенно оживляясь, щебечет Хэлли.

— И что из того? — настораживаюсь я.

— Он теперь такой красавчик, — мечтательно протягивает Хэлли. — И у всех на виду! Я как увижу его на фотографии, с ума схожу, честное слово!

— Хэлли! — вскрикиваю я. — Да что это с тобой?! Он тугодум, к тому же в школе был очень неряшливый!

— Неряшливый? — недоверчиво переспрашивает Хэлли.

— Да! Ходил вечно с грязными ногтями и в засаленном воротничке!

— Ну не знаю… Теперь он просто картинка! Загорелый и с такой сексуальной улыбкой!..

— Зубы у него вставные, загар ненатуральный! — почти кричу я. — Хуже того, недавно мне сказали, что он уже вовсю делает пластические операции! В двадцать-то девять лет! По-твоему, это мужчина?

— Пластические операции теперь делают все кому не лень, — заявляет Хэлли. — И я сделаю, как только появятся мешки под глазами.

— Ты точно рехнулась!

— Наоборот, моя дорогая сестричка! Прозрела! И, если хочешь знать, очень этому рада. Хотя бы проживу не как мать с отцом — гораздо веселее и ярче.

Меня охватывает страх.

— Ты что, хочешь повторить судьбу Бобби?

— Нет, — тотчас отвечает Хэлли. — Куролесить полжизни? Это тоже неинтересно. Я придумала план похитрее: хочу совместить одно с другим. Получу достойное образование, охмурю какого-нибудь красавца и буду жить с ним насыщенной веселой жизнью.

Я до того расстроена, что мысли скачут в разные стороны. Вот почему невозможно оказывать психологическую помощь родным и близким: их проблемы принимаешь слишком близко к сердцу, а при этом невозможно рассуждать бесстрастно и трезво.

— Хэлли, — начинаю я спокойным и возможно более убедительным тоном, — подобных красавцев легко охмурить на вечер-другой. А жить предпочтительнее с людьми серьезными и надежными.

— Как твой Себастьян? — спрашивает Хэлли.

Улавливаю в ее голосе насмешливые нотки и, хоть и понимаю, что на это не стоит обращать внимания, почему-то огорчаюсь.

— Да, как… — спотыкаюсь. До сих пор ли Себастьян — мой? — Себастьян, — договариваю я ровным голосом. — Во всяком случае, не как Дэниел Раффнер.

— А я убеждена, что любовь в состоянии преобразить любого человека! — с юношеской наивностью и запалом восклицает Хэлли.

Я хватаюсь за голову. На какую странную дорожку она сворачивает! Я такой, ей-ей, не была никогда.

— Наш Бобби же зажил новой жизнью, — изменившимся тоном произносит Хэлли. — С этой… своей, — добавляет она с презрением, почти с ненавистью. — Не мог найти себе молоденькую, свеженькую.

— Хэлли! — одергиваю ее я. — Нельзя же так!

— А затягивать в сети свободного парня, когда у самой на руках уже двое детей, можно? Почему она не удержала рядом с собой первого мужа? Второго? Так же обойдется и с Бобби: родит от него ребенка и подастся на поиски новых впечатлений! Все они такие, эти актеры-актрисы!

— А Дэниел Раффнер, по-твоему, другой? — спрашиваю я, начиная тяготиться этим глупым разговором.

— Гм… Во-первых, он не актер, а просто шоумен, — после секундного колебания отвечает Хэлли. — Во-вторых, насколько мне известно, женат еще не был ни разу и у него пока нет детей. Если же я сумею вскружить ему голову настолько, что…

— Ты пугаешь, меня, честное слово! — в отчаянии восклицаю я. — Если хочешь, охмуряй этого болвана Раффнера сколько душе угодно! Но я об этом предпочла бы вообще не знать. Если ничего другого ты говорить не собираешься, тогда извини…

— Подожди! — взвизгивает сестра. — Думаешь, для чего я тебе позвонила?

— Чтобы сообщить, что ты в восторге от Раффнера, — нетерпеливо говорю я.

— Да нет же. То есть… это не главное. Главное в том, что если ты приедешь на благотворительный вечер…

— Вряд ли я приеду, — перебиваю ее я, вспоминая, как, учась в последнем классе, балбес Раффнер притащил в школу серую подвальную мышь и как гоготал, когда Эмили Маккорти в буквальном смысле чуть не упала в обморок.

— Если ты приедешь на вечер, — будто не услышав моих слов, проникновенно и с мольбой говорит Хэлли, — тогда сможешь запросто подойти к нему и будто между прочим познакомить нас.

Ее просящий тон обезоруживает. Поджимаю губы и многозначительно молчу.

— Сама я ни за что в жизни не осмелюсь к нему приблизиться, — добавляет Хэлли.

— И не приближайся. Так будет лучше, поверь, — пытаюсь образумить ее я. — Не хочу, чтобы ты страдала, чтобы разочаровывалась.

— По-твоему, — с сомнением в голосе произносит Хэлли, — я недостаточно привлекательна?

Качаю головой. Господи! Сегодня определенно день сюрпризов. Неужели Хэлли и правда так сильно увлеклась этим идиотом?

— Конечно… — страдальческим голосом говорит она. — Вокруг него вьются такие красотки!

— Дурочка! — восклицаю я. — Ты в сто раз привлекательнее всех этих жеманных мартышек!

— Ты правда так думаешь? — обрадованно спрашивает она.

— Разумеется! — Хэлли в самом деле красавица. С незабудковыми глазами, полными губами и царственно ленивой грациозностью. К тому же очень способная, все схватывает на лету и обещает стать достойным дизайнером. Мысль о том, что она свернет с правильного пути и окунется в мишурный мир людей, чьи изображения мелькают в глянцевых журналах, заставляет меня поежиться от ужаса. Бедные мама с папой! — Ты красивая, Хэлли, и заслуживаешь лучшей участи, — говорю я, изо всех сил стараясь воздействовать на сестру так, как я обычно влияю на клиентов. — Поищи себе друга среди однокурсников. Наверняка у вас немало смышленых симпатичных ребят…

— Пожалуйста! Я тебя очень прошу! Обещаю, если я пойму, что он действительно болван, не буду ни страдать, ни разочаровываться. Просто махну на эту затею рукой, и все.

— Обещаешь? — строго спрашиваю я.

— Значит, ты согласна? — радостно вскрикивает Хэлли.

Перед моими глазами мелькает образ Себастьяна, потом Даррена, каким он запомнился мне после последней встречи, и грудь наполняется живительным волнением.

— Согласна. При условии, что ты…

— Ур-р-ра! — вопит Хэлли, заглушая все мои условия.

— Сказать по правде, меня эта идея смущает, — говорю я, рассеянно рассматривая очередное платье на вешалке.

— Почему? — спрашивает Мелани, заглядывая мне в глаза. — Я, наоборот, подумала: это как раз то, что тебе сейчас нужно.

Кривлюсь, отпуская платье. Мы бродим по торговому центру «Селфриджез» добрых полчаса, а я никак не могу выбрать наряд, потому что не в силах заставить себя сосредоточиться. Мелани, которая без раздумий приобрела у Хиддеров билеты для себя и Остина, в тот же вечер обзавелась и двумя новыми платьями. Я же откладывала поездку в магазин до последнего, но и сегодня, если и дальше так пойдет, боюсь, ничего не куплю.

— Понимаешь, как-то мне непривычно идти на такое торжество без Себастьяна.

Мелани фыркает.

— Ты свободная женщина, Джой! Еще даже не его жена. А вы разговаривали об этом?

— Гм… — Мы не общались с Себастьяном с последней встречи. Но моим близким вовсе не обязательно об этом знать. — Разговаривали… — Смотрю на очередное платье. Оно совершенно не в моем вкусе, но я изучаю его только для того, чтобы Мелани не видела моего взгляда и не догадалась, что я лгу.

— И что он сказал? Не стал шуметь?

— Шуметь? — переспрашиваю я. — Ты же прекрасно знаешь, что кричать и скандалить Себастьян считает ниже своего достоинства. За это я его и ценю.

Мелани смотрит на меня искоса.

— Не знаю, не знаю… Нам с Остином лучше уж поругаться, чем мучить друг друга убийственными взглядами.

— По телефону убийственных взглядов, слава богу не видно.

— Он мог выразить неодобрение голосом, — произносит Мелани, не сводя с меня глаз.

— Но не выразил, — отвечаю я, беря платье и прикладывая его к себе.

— И слава богу, — бормочет Мелани, явно не вполне мне веря. — Послушай, у тебя же совсем другой вкус! — Она кивает на одежку. — Длинные скучные балахоны пусть носят бабушки. А тебе, особенно сейчас, нужно что-нибудь такое… Чтобы закружилась голова.

Усмехаюсь.

— У кого это? — Вспоминаю про Даррена и, как это ни глупо, краснею.

Это не ускользает от зоркого взгляда Мелани.

— У кого? В первую очередь у тебя, — отвечает она, явно гадая, почему я смутилась. — И у всех окружающих мужчин. За исключением моего Остина, естественно.

— И моего отца, Бобби, Дэниела Раффнера. Вот уж его внимания мне не нужно ни капли. Ну кого еще? Ах да, Джоуи Хиддера — он если взглянет на чужую женщину, даже на меня, хоть я ему и в дочери гожусь, то Беатрису хватит удар. — Резко умолкаю и гуще краснею. Во-первых, потому, что, упомянув про старшего Хиддера, естественно, вспомнила и о младшем. И потому, что сказала «гожусь ему в дочери». Дочерью ему может стать лишь невестка, поскольку Даррен у них единственный ребенок, а Беатриса для вторых родов уже старовата.

Несколько мгновений мы с Мелани без слов смотрим друг на друга. Я думаю одновременно о том, что нехорошо обманывать лучшую подругу, и о том, что невестка у Хиддеров наверняка давно есть. Та, рыженькая… Даррен представлял нас друг другу, но я не запомнила ее имени. Не исключено, и внуки у них тоже уже имеются. Впрочем, об этом, я, наверное, узнала бы от мамы. С другой же стороны, в последнее время мы с родителями, хоть и живем в одном городе, довольно редко видимся, поэтому при встречах разговариваем отнюдь не о соседях.

Мелани прищуривается.

— Что-то ты все темнишь.

Вижу по ее разгоревшимся глазам, что мое смущение ее заинтриговало. Небрежно взмахиваю рукой, но не нахожусь с ответом.

— Ты от меня что-то скрываешь? — спрашивает она.

Набираю в легкие воздуха, собираясь возразить, но больше не могу врать.

— Гм… да. Кое-что. Но это лишь потому, что сама не успела ни в чем разобраться, — поспешно объясняю я, боясь, что Мелани надуется. — Обещаю, я все тебе расскажу.

— Когда? — требует Мелани.

— Э-э… Скоро.

Она еще какое-то время изучает меня, потом решительно берет из моей руки платье, возвращает его на место, кивает каким-то своим мыслям, хватает меня за руку и тянет за собой.

— Куда ты?

— Сейчас узнаешь. Понятия не имею, о чем ты там умалчиваешь, но чувствую, что должна тебе помочь. Именно таким образом. И, пожалуйста, не сопротивляйся.

— Каким — именно таким? — Я послушно следую за ней.

Мелани, не отвечая, подводит меня к консультантке и настойчиво-любезным голосом мамаши, притащившей в магазин угловатую дочь-подростка, дабы преобразить ее, просит:

— Пожалуйста, подберите для моей подруги наряд.

Консультантка кивает и обводит внимательным взглядом сначала мое лицо, потом шею, грудь и бедра, очевидно определяя мой стиль и размеры.

— На какой случай планируется наряд?

Я приоткрываю рот, но Мелани меня опережает, продолжая играть роль мамочки, полагающей, будто ее шестнадцатилетняя дочка еще ребенок.

— По случаю благотворительного торжества. Нам нужно что-нибудь особенное, — с чувством добавляет она. — Потому что у моей подруги… очень сложный период. Ей необходимо воспрянуть духом, почувствовать себя королевой бала, ощутить, что жизнь не заканчивается, а только-только начинается. Вы меня понимаете?

Консультантка с уверенностью кивает. По-видимому, с подобными просьбами к ней обращаются гораздо чаще, чем можно себе представить.

Я смотрю на Мелани широко распахнутыми глазами. Не она ли несколько дней назад объясняла мне, что никто не имеет права принимать за меня какие бы то ни было решения? Мелани, будто прочтя мои мысли, поворачивается ко мне и извинительно произносит:

— Иначе нельзя, Джой. — Она прикладывает руку к груди. — Мне подсказывает шестое чувство. А оно меня, сама знаешь, никогда не подводит.

Консультантка с улыбкой смотрит то на нее, то на меня.

— Хотите что-нибудь сдержанное? Или, наоборот, открытое?

Мелани прикусывает губу и на мгновение задумывается.

— Подберите что-нибудь смелое, сексуальное. Такое, что в толпе разодетых людей обращало бы на себя внимание.

— Мел! — Я дергаю ее за рукав.

Она будто не слышит меня.

— Фигура ей позволяет щеголять в чем угодно. Да, еще нам нужны туфли. Или босоножки. В общем, то, что подойдет к платью. Плюс, наверное, сумочка — все, что требуется в подобных случаях.

— Мел! — повторяю я, возмущенно пошлепывая ее по плечу и требуя к себе внимания.

— Я же сказала: в этом ты должна меня послушаться, — вполголоса произносит Мелани. — Считай, что так я тебя наказываю за скрытность и уловки.

Консультантка задерживает на мне вопросительный взгляд. Озадаченная решительностью Мелани, я лишь растерянно моргаю в ответ.

— Будут еще какие-нибудь пожелания? — на всякий случай спрашивает консультантка.

Снова приоткрываю рот, но не знаю, что говорить.

— Пока не будет, — твердо произносит Мелани.

Стою перед зеркалом восторженная и вместе с тем смущенная. Таких открытых платьев я не носила сто лет, хоть когда-то обожала похвастать красивой узкой спиной и изяществом плеч.

В самом начале наших отношений Себастьяна восхищала моя «раскованность, не выходящая за разумные пределы». Потом он стал говорить, что не хотел бы ни с кем делить права любоваться моим телом, даже отдельными его частями, и намекать на то, что ему гораздо больше нравится мое лицо, когда оно без макияжа. Я не изменила свой стиль и до сих пор крашу глаза и губы и ношу одежду по фигуре, но стала во всем куда более сдержанна. А теперь вдруг задумываюсь о том, что позиция Себастьяна эгоистичная, и стою, совершенно растерянная.

— Просто блеск! — восклицает Мелани.

— Так и кажется, что платье сшили именно для вас, — поддакивает консультантка.

— Покупай не раздумывая, — советует мне Мелани. — Ничего лучшего мы не найдем, готова поспорить. Да и времени почти не остается.

Я в нерешительности провожу пальцем по тонкой черной бретели и качаю головой.

— Послушай… я, наверное, разучилась носить такие вещи. Лучше выбрать что-нибудь поскромнее.

Мелани и консультантка изумленно переглядываются.

— Такие способности невозможно утратить, — настойчиво произносит Мелани, подталкивая меня к примерочной. Я не двигаюсь с места и кривлю губы.

— Себастьяну бы это… не понравилось.

— А где он, твой Себастьян?! — запальчиво спрашивает Мелани. — Его нет в Лондоне, вообще в Англии и даже в Европе! Это во-первых! А во-вторых, если он заставляет тебя прятать такую фигуру, значит, я его совершенно не понимаю!

— Не то чтобы заставляет прятать… — начинаю я и умолкаю.

Консультантка едва заметно кивает, подтверждая слова Мелани. Я до сих пор не знаю, как мне быть, но по моей груди уже разливается пьянящее чувство — ожидание праздника и чего-то такого, что переменит жизнь.

Мелани берет мою руку и пожимает ее.

— Сделай это ради меня, Джой. Мне невыносимо видеть тебя такой печальной.

Снова взглядываю на себя в зеркало.

— Я что, очень печальная? — Широко улыбаюсь. — Так лучше?

— Да, намного. Улыбка к этому наряду подходит гораздо больше. — Она секунду-другую смотрит на меня с мольбой. — Ну хочешь, половину суммы заплачу я?

Усмехаюсь.

— Да ты что! Спасибо тебе, но проблема не в деньгах, — говорю я, уже направляясь к примерочной.

— А в чем? — ласково, словно боясь неверным словом или даже интонацией разрушить свой план, спрашивает Мелани.

— Сложно объяснить. — Вхожу в примерочную. Подруга услужливо задергивает за мной шторку.

— А ты попробуй.

Я переодеваюсь в свою юбку и водолазку. Мелани с минуту ждет ответа и, не получая его, добавляет:

— А лучше ничего не объясняй, просто купи это все, и точка.

Порой она бывает несколько навязчивой. Зато в ней нет ни капли того присущего большинству женщин почти неподконтрольного стремления выставить соперницу в невыгодном свете. Мы с ней, конечно, никакие не соперницы. Ее раздражает мой Себастьян, а я вижу в Остине лишь мужа своей подруги. Но некоторым дамочкам очень важно затмевать всех вокруг. В противном случае они по-настоящему страдают.

Отодвигаю шторку и отдаю платье, туфли с открытыми носками и крошечную черную сумочку, расшитую бисером, ожидающей неподалеку консультантке.

— Твоя взяла, — говорю Мелани. — Но учти: если я почувствую себя неловко, уедем оттуда на пару!

Она обнимает меня и чмокает в щеку.

— Не на пару. Возьмем еще и Остина. А то будет там глазеть на девочек. Бог его знает, что выйдет из такой благотворительности!