На Крыльях Надежды: Ранняя проза

На пути к солнцу

Мы с детства знаем о том, как снимали проклятия на баррикадах, и о том, как снимали проклятия на стройках и в лабораториях, а вы снимите последнее проклятие, вы – будущие педагоги и воспитатели. В последней войне, самой бескровной и самой тяжелой для ее солдат.

Братья Стругацкие

Эту историю рассказал мне мой знакомый и друг примерно год назад. Тогда он работал учителем в одной из школ – классный учитель и психолог от Бога, хотя по специальности он когда-то не являлся ни тем, ни другим. Цепкая память до сих пор хранит эти образы и слова, глубоко запавшие мне в душу, побудившие коренным образом изменить свою деятельность и образ жизни. И я не жалею о выборе, который сделал, – я рад ему. Я благодарен своему другу за это и буду благодарен всегда, ведь именно с того момента началась моя новая жизнь. Историю я передаю вам – и пусть вы увидите и поймете в ней еще больше, чем увидел я в свое время. Я буду рад за вас. В путь, мои друзья!

* * *

Был осенний прохладный вечер, и мы беседовали c ним, удобно устроившись на какой-то скамейке в парке. Он тогда решил рассказать мне случай из своей учебной практики. Работал он в то время учителем литературы в одной из городских школ. Точнее сказать, подрабатывал, как это обычно принято называть, – вел подготовительные курсы по предмету для подготовки учеников к поступлению в гуманитарный ВУЗ города. Работал он третий год и считался одним из лучших «специалистов», хотя сам он, помнится, постоянно морщился при упоминании этого слова.

«Я не специалист, – часто говорил он, – я сам нахожусь на пути познания». Помню, он еще, бывало, сокрушался о том, что вынужден готовить этих самых «специалистов», набивая ученикам головы необходимым материалом, пусть даже и набивая умело и с обоюдным для обеих сторон удовольствием.

«Не это главное, Александр, не это», – говорил он мне. «Я вынужден давать людям умные схемы и таблицы, что были придуманы за них давным-давно. Да, я могу давать это очень увлекательно и интересно – но само по себе это не научит учеников мыслить. Мертвые схемы, какие-то там подходы – к чему это им? Сделать из них людей – вот моя задача, Александр. Людей, приученных мыслить без предрассудков и без предрассудков же подходить ко всем явлениям жизни, чтобы они не говорили «это невозможно», но пробовали, работали и добивались результата – в том числе и в том, что еще вчера было недоступно их силам. Я хочу их научить любить труд, видя в нем источник обновления для себя и открытия новых границ, потому что только свободные от предрассудков и любящие труд люди могут познавать весь горизонт открытого им мира. Понимаешь, о чем я?»

Честно сказать, тогда я мало что понял из сказанного, но продолжал слушать с интересом. Мой друг вообще был удивительный и интересный человек – много знал сам и многому же мог научить (нет, не академической мудрости, но живой жизни!). Он был внимателен и добр. Он был просто мудр.

Я слушал, а он продолжал говорить.

«Нет невозможного, есть просто еще не сделанное – вот каков должен быть девиз! Как тяжело, Саша, совмещать обучение учеников такому миропониманию с наполнением их голов всегда ограниченными конструкциями, навязываемыми этим или тем подходом извне! Ведь надо приучать их мыслить и изучать самостоятельно, именно тогда будут рождаться интерес и увлечение, и любовь к труду станет залогом свободного и светлого творчества! Вот в эту сторону надо менять образование, но на это нужны объединенные усилия множества людей. А пока этого нет, и положение учителя – великая роль и ответственность! – сведено до положения чернорабочего в стране – какие страшные явления начинают рождаться, Саша!

Я не работал в той школе как другие учителя, но многое мог замечать. Третьеклассники, Саша, третьеклассники! – тогда я впервые увидел это «подрастающее поколение». Никаких сопровождений учителя из школы в раздевалку не было – ребята неслись сами. По пути шествия по коридору парни хлопали девчонок из своего класса по попам, отпуская уместные к делу слова, остальные же ребята рядом при этом хохотали. Девчонки это воспринимали как должное, даже как знак внимания с мужской стороны – и улыбались. Какой-то парень сбил девушку постарше – тут же на лету перепрыгнул через нее, выругавшись, и понесся дальше.

Потом я видел некоторых из этих ребят на улице – компания из пяти или шести собралась вокруг неизвестного мне мальчугана чуть постарше. Они периодически сплевывали на пол и что-то говорили зажатому парню. Я не слышал слов – сначала просто смотрел. Потом зажатый парень, кажется, начал что-то просить у них, и те заулыбались. Затем внезапно один из них резко сплюнул на землю и пнул паренька в живот. Я больше не стоял – подбежал и раскидал этих парней. Тот мальчуган, что пнул паренька, помнится, пытался сопротивляться и хотел ударить меня – я просто аккуратно отбросил его, и тогда они все дали деру. У хрипящего и согнувшегося от боли парня я таки узнал, что он взял у них денег в долг – кажется, рублей пятьсот – матери на лекарство. Но долг так пока и не смог вернуть, хотя прошло уже около двух недель… В тот день я проводил парня до дому – он жил недалеко. Я обезопасил ему этот день – но кто, кто сможет обезопасить ему остальные дни его жизни от таких, как эти, кто, Александр?!

А на следующий день я стал свидетелем еще более занятной сцены. Решил поприсутствовать на уроке – математике, кажется. До сих пор картина стоит перед глазами: совсем молодая и уже плачущая учительница – и класс, злорадно улюлюкающий над ней… Они подложили ей крысу в письменный стол. Это в этот раз – а в прошлые были размазанные красками стулья, веером нарезанный классный журнал, даже кнопки на стуле…

Это я узнал от нее в тот день, когда вынужден был вмешаться и силой прекратить этот «урок» издевательства (вот ребята то радовались, что смогут свалить домой раньше!), и утешал эту девушку, еще совсем недавно закончившую педагогический ВУЗ и устроившуюся на свою первую работу…

Через три недели Лариса – так звали молодую учительницу – уволилась, не в силах больше это терпеть. Уволилась так же, как и предыдущие три девочки… Только вот продержалась она больше всех – три месяца. Остальные не выдерживали и этого.

Она уволилась – а я продолжал работать. Но у меня был другой класс, Саша! Их еще не коснулось тогда это страшное влияние – они были достойными людьми, эти уже почти что выпускники! Тот класс, свидетелем школьной жизни которого я так случайно стал, считался, оказывается, в школе «одним из худших». То есть худшим в компании наряду с некоторыми другими… Учителя сами рассказывали, что основную проблему как раз и стали составлять эти классы молодых школьников, а отнюдь не старшие, как было раньше. Старшеклассники сейчас казались ангелами по сравнению с маленькими «ребятишками». И каждый год становилось все сложнее… Благо и радость, если кому-то из учителей удавалось воспитать и поставить на место какой-то из младших классов – и тем более научить их уважению к учебе! Но это удавалось лишь единицам, а остальные классы ставились на самотек…»

Потом Игорь вдруг поднялся, лицо его приняло какое-то твердокаменное выражение, и глаза засверкали.

«Когда положение учителя стоит на уровне грязного раба, и в сердце нет уважения к труду, а есть лишь к деньгам – тогда и начинает рождаться этот бред, эта гадость, Саша! И бороться с этим надо, видя причину и устраняя ее. А с этим надо бороться! Если мы хотим оставить за собой достойное поколение, мы должны бороться за это – мы просто обязаны это делать, если человечество хочет продолжать жить! Надо приучать людей любить ближнего, любить труд, любить самосовершенствование – это залог здоровой жизни, да и жизни вообще. Казалось бы, всем известные истины, но ведь надо прилагать их к жизни, надо вносить их в жизнь, жизнь надо строить на них! Вот что надо, Саша, очень надо – это наш спасительный путь».

Игорь говорил, а я слушал. Тогда я еще понимал далеко не все его слова и мысли – теперь понимаю больше, намного больше. Теперь я и вижу больше – может быть, даже как он. Но обратимся вновь к его словам.

«Помнится, как-то ко мне после занятий пришла женщина – мать одного из ребят, что учились у меня. Кажется, Славы. Ей было лет тридцать, хотя выглядела, Саша, она намного старше. Она была очень взволнована и испугана – и я вскоре узнал, почему. Ее сын пропал из дому. Никаких записок, ничего, что могло бы вывести на его след. Она уже обзвонила и милицию, и все прочие службы. Как она сказала мне: «Слава очень хорошо отзывался о вас, и вы ему очень нравились – вы стали даже чуть ли ни его кумиром. Он искренне любил вас, и я это видела. А сегодня он пропал…»

Женщина заплакала – я, как мог, стал ее утешать.

«Он… ведь… у… меня… хороший. Только… только вот… пьет. И… я… глупая сама… сама приучила… его… к этому! Как… же я перед ним… виновата!»

Слова доносились из всхлипов женщины и таяли в воздухе. Ясно. «Видимо, парень в очередном запое», – подумалось мне, хотя что-то внутри подсказывало, что я, к счастью, совсем не прав… Я научился доверять этому что-то, которое называл чувство-знанием. Чем я мог помочь здесь? Поиски уже идут, и ее сына все равно скоро должны найти – я мог только убедить в этом эту плачущую женщину.

И я убеждал.

Когда она, наконец, успокоилась, то сказала, что, если я не против, она бы снова пришла завтра ко мне после занятий – она одинока, и так ей будет легче перенести те дни горя, пока ищут ее сына. Я не отказывался.

А через семь дней парень нашелся – точнее, пришел домой сам. И первое, что он сделал, когда увидел родную мать, – подбежал к ней, обнял ее и всхлипнул. Он просил прощения за то, что оставил ее без предупреждения на целую неделю. Говорил, что эта неделя ему была очень необходима, что он, наконец, одумался и стал другим человеком, что он бросил пить, что он порвал со своими «напарниками» – порвал навсегда, порвал с ними со всеми. Он плакал, впервые за долгие годы – плакал. А потом он прибежал ко мне – со слезами в глазах. Он схватил мою руку обеими ладошками и стал горячо ее жать.

«Учитель, вы помогли мне! Ваша вера в людские силы и в меня спасла меня, учитель. Вы ведь даже не знали, что я пью – но это и не важно. Ваша вера помогла мне, учитель! Ваши слова о пагубе пьянства и здоровой жизни (а я тогда как раз стал рассказывать им об этом и приводить статистику) очень помогли мне. Спасибо, спасибо вам! Я никогда этого не забуду!»

Признаться, это совершенно особое ощущение, когда ты видишь, что кому-то помог – это великое чувство, Саша! Это радость. Радость тогда переполняла меня – радость за этого славного человека. Никогда не забуду того дня, никогда. Я всегда как могу стараюсь помогать другим. Не все, конечно, отвечают мне благодарностью – я ее и не требую. Но этот паренек – он не побоялся выразить своих чувств… Это настолько здорово – помогать, видя, что твоя помощь уместна! Знать, что в чью-то жизнь ты можешь привнести красоту и свет – это благословенно, Александр!»

И слезы выступили на его глазах. А потом он вновь заговорил.

«Потом Слава приходил ко мне после того, как закончил школу, – он навещал меня иногда. Один раз пришла и мать – сказала, что сын ее действительно перестал пить, и обняла меня с моего разрешения. А потом я работал дальше…»

Да, друзья мои, Игорь потом работал дальше – еще десять лет он работал в разных школах города, и ему даже удалось начать сдвигать систему образования по пути воспитания и формирования Людей – да, именно людей с большой буквы. Пример образования и его система, которую он с согласия начальства школы создал в одной из них, скоро стали очень популярны, и другие школы тоже решили попробовать их – и не пожалели.

Но таких школ было лишь несколько десятков, а не десятков тысяч по стране. Потому что для подобных сдвигов нужны объединенные усилия множества людей – если, конечно, человечество хочет жить. И пусть тот добрый пример, который мой друг дал этому десятку школ, станет примером и для других. Пусть его труд не пропадет – но, улучшенный, воплотится в мире в мириадах юных жизней наших детей. Пусть светлая память о нем живет в сердцах тех людей, которые его знали – и которые помнят о нем.

* * *

Я медленно встал. Комок подступил к горлу, и я заплакал – тихо плакал, сидя на коленях и вспоминая наши разговоры. Затем медленно положил цветы на могилу Игоря и тихо побрел домой. Я не буду расстраиваться и огорчаться, но я буду помнить о нем – моем мудром друге. Я буду помнить о нем, пока я жив.

Я запишу его рассказ, я запишу многие наши беседы – и передам их вам.

Тем, кто готов их узнать. Тем, кто готов изменить себя и свою жизнь. Тем, кто готов трудиться. Тем, кто готов познавать без предрассудков.

И пусть ваш светлый труд воплотится в мириадах юных жизней наших детей – пусть он войдет в их жизнь светлыми лучиками, чтобы уже никогда ее не оставить.

Да будет так, друзья!

27.12.2004