На Крыльях Надежды: Ранняя проза

В преддверии Нового Века

Удивляющая трагикомедия

В.В.П.: – Здравствуйте, здравствуйте, глубокоуважаемые телепялители! Доброго времени шуток… пардон, суток! С вами снова я, телеведущий программы «Раша Ньюс», Владимир Владимирович Пупкин. Тема нашей очередной телепередачи будет, можно прямо-таки сказать, предапокалиптического толка. Но – обо всем по порядку! Ах, да, пока я все еще это не забыл, хочу также добавить, что со мной сегодня в студии присутствует телесно и душевно исследователь человеческих душ Федор. Здравствуйте, Федор!

Федор: – Здрям!

В.В.П.: – Федор, ну вы прям… сразу всем им «здрям».

Федор: – То времена и нравы… хотя, мой друг, вы правы – не время нынче нам к ним обращаться «здрям!»

В.В.П.: – Да вы, однако же, поэт! Не видел мир вас двести лет!

Федор: – Примерно так… но как же быть? В ином пришлось мне мире жить.

В.В.П.: – Ну да, пожалуй… Ладно, стоп! Вы передачу нашу в топ иначе втиснете за день – а мне стихами вещать лень!

Федор: – А мне теперь забавно то… вещать им будем мы про что?

В.В.П.: – Картину будем мы смотреть, проснулся русский как медведь, распался как заморский враг, как утонул британский флаг, евреи как все стены плача арабам отдали без сдачи, ЕС втянулся как к России, прибалты сколь б не голосили, как N исполнились пророчеств, остались храмы как без зодчих, политик как пошел вразнос и ест один теперь овес, и, наконец, как Нова Эра вступает в гости к нам всем смело!

Федор: – Однако, друг, поэт вы тоже! Вам прохлаждаться здесь негоже!

В.В.П.: – Такие лавры мне достались… А вы где раньше прохлаждались?

Федор: – Я прохладился уж зимой, когда все шел к душе домой.

В.В.П.: – Зимой души? А где же лето?

Федор: – Слегка задержано все ж где-то. Надеюсь, что оно придет, и солнце Бога в мир войдет.

В.В.П.: – Чтоб осветить полночный путь? Творится ж в мире этом жуть!

Федор: – Не бойтесь, друг, та жуть пройдет – шакал завоет и помрет!

В.В.П.: – Они уж воют, слышишь, там? Уж воздается по делам.

Федор: – Такой вот век, такое время… Все человеческое племя уж начинает понимать, что значит душу предавать.

В.В.П.: – Об этом будет наш сюжет! Пройдет еще немного лет, и мир проснется ото сна, чтоб всплыть, подлодка точь, со дна.

Федор: – Как предсказание готично… Но то прелестно и отлично! Отмыть бы мир от грязи сей. Работай, карма, поскорей!

В.В.П.: – О том всю речь вели мы впредь. Ну что, начнем уже смотреть?

Федор: – Ну что ж, Владимир, как хотите! Начнем смотреть уже, кажите!

В.В.П.: – Все ж время чудное грядет, сюжет кто смотрит – да поймет!

Федор: – Оно бывает раз лишь в мире… Сюжет смотрящий, мысли шире!

Камера в телестудии движется куда-то вбок и вверх, отображая сперва окрестности какого-то города с высоты птичьего полета, а затем резко ныряет вниз, и перед телезрителями раскрываются панорамы различных городских улочек. Улочки быстро сменяют одна другую, камера резко ныряет туда-сюда за повороты, двигаясь на уровне третьего-четвертого этажей зданий. Как ни странно, все улочки пустые – не видно ни души. Куда-то пропала вся традиционная людская суета, испарились все толпы, и абсолютно замолк столь традиционный для мегаполисов гам. По краям улиц в достаточно хаотическом порядке припаркованы машины – некоторые из них, кажется, даже брошены – их двери раскрыты настежь, однако никто не стремится завладеть чужим транспортным средством. Городская система освещения и светофоры по-прежнему работают, но никакого движения не наблюдается. Город как будто в одночасье вымер – окончательно и бесповоротно.

Федор: – Вот это да! То что ж за дело? Недавно пташка еще пела – а ныне спрятались как будто… Я полагаю, это утро?

В.В.П.: – Сие, конечно же, Нью-Йорк! Напоминает, впрочем, морг… Ушли все с улиц эти люди… о, нет, они не в Голливуде!

Федор: – А кто, позвольте, все снимал?

В.В.П.: – То оператор наш летал!

Федор: – Вот это да! Сие возможно?

В.В.П.: – Сия возможность непреложна!

Федор: – Способны люди так летать, подобно птицам небо знать?

В.В.П.: – Летает парочка теперь – не тесно в небе, уж поверь.

Федор: – Понятно, хм… А где же люди, раз мы уж все не в Голливуде?

В.В.П.: – Как тараканы все в домах – обуревает их ведь страх! Они почуяли как будто, что в мир нисходит вечно утро…

Федор: – Как тараканы при свете огня прочь разбегаются, ноги сломя? Делают что же все прямо сейчас?

В.В.П.: – Молятся дружно они в этот час. Просят простить все их прошлы грехи – чуют, от Рая что все ж далеки. Знают, видать, ожидает что многих – просят простить всех их грешных, убогих…

Федор: – В Бога как будто поверили все же? То на людей как-то, вот, непохоже…

В.В.П.: – Федор, вы вспомните, кто их снимал!

Федор: – Ваш оператор по граду летал?

В.В.П.: – Типа того, Федор, типа того… В камеру видите рожу его?

Внезапно перед телезрителями появляется изображение улыбающейся румяной рожи оператора. Рожа высовывает язык и, кажется, дразнит телезрителей. Затем в камере крупным планом появляется рука, которая приветливо всем машет.

В.В.П.: – То оператор наш Иван – он облетал уж много стран!

Федор: – С небес к ним птица та спустилась… А самолеты?

В.В.П.: – Прекратилось!

Федор: – Они что, сбить его боятся?

В.В.П.: – От изумленья все стыдятся!

Федор: – Все то, учил что в институте… законы физики…

В.В.П.: – Забудьте! Уж новый мир встречает нас, Господь услышал ведь наш глас…

Федор: – Можно нам глянуть, где физики наши? Дружно толкутся у грязной параши?

В.В.П.: – Иван, кажите институт! Они все в стенах его тут.

Камера внезапно дергается, резко плывет куда-то вниз, вверх, снова вниз и вверх, все набирая скорость, а затем в последний раз ныряет вниз и влетает в открытые двери какого-то здания, пару раз ныряет по коридорам, а затем застывает в неподвижности. Перед телезрителями раскрывается огромный зал, заполненный людьми в белых халатах и очках. Стоящие у стен люди дружно, как будто по команде, с периодичностью раз в несколько секунд ударяются лбами о стены зала, что сопровождается глухим звуком, немного напоминающим «бом!». Тем, кому повезло меньше и не досталось стен, стоят на коленях посреди зала и с не меньшим упорством прикладываются лбами к каменному полу с примерно схожей периодичностью. Зрелище удручает и завораживает одновременно.

Федор: – То непотребство прекратить, ведь могут все ж себя убить!

В.В.П.: – У них депрессия, видать. Но что с неверующих нам взять?

Федор: – Умы их все же пригодятся. Надеюсь, муки прекратятся.

В.В.П.: – Себя познать все ж не стремятся… их ум врагом им может статься.

Федор: – То сделать можно лишь душой, а не их умственной лапшой!

В.В.П.: – Поймут, надеюсь, скоро то. Посмотрим дальше мы про что?

Федор: – Священник где у нас теперь, коль Божий Сын стучит в их дверь?

В.В.П.: – Иван, про то давайте глянем, идут как овцы к Богу сами!

Камера вновь меняет ракурс, вылетает из здания института, петляя узкими и извилистыми коридорами, взмывает в небеса и несется в белесых облаках, периодически как будто глядя на солнце удовольствия ради. Затем резко пикирует вниз, едва не врезавшись в украшающий верхушку здания крест, и влетает в открытые врата какого-то большого храма. Перед зрителями раскрывается достаточно интригующая картина: единственный оставшийся в храме священник делает, кажется, что-то невообразимое. Он то периодически берет в ладони пригоршни «святой» воды и «пробует» ее на язык, стремительно морщась и что-то невнятно шепча себе под нос, то снимает висящий на шее крест и ударяет им себя по лбу, прикрикивая «Аминь» для пущего эффекта, то подходит к произвольной иконе и начинает «строить ей глазки», то садится на пол в позе лотоса и начинает выбивать чечетку на обвешивающих его тело крестах, ожерельях и прочей бижутерии, то с воплями «Сгинь, кому говорю!» начинает носиться по залу, грозясь кому-то невидимому позолоченным крестом. Зрелище пугает, интригует и завораживает одновременно.

Федор: – Он не сошел ли там с ума?

В.В.П.: – То ритуальная чума!

Федор: – Все ритуалы перепутал, как будто бес его попутал?

В.В.П.: – Давно уж их попутал бес, исчез для них весь мир чудес, и даже глупый ритуал сегодня весь он переврал!

Федор: – Не будет коль у них овец, то жлобству вмиг придет конец?

В.В.П.: – С себя пусть шерстку постригут и злато сбросят, может, тут.

Федор: – Тельцу они все послужили, попировали и пожили – а чем платить придется им?

В.В.П.: – Мы это в тайне сохраним!

Федор: – Ну, хорошо, а что теперь? Пойдем к политику мы в дверь?

В.В.П.: – Мой друг, зачем в нее ходить – овес чтоб жрать, да водку пить?

Федор: – Овес и водка? Вот так дело! Братва вся на диету села?

В.В.П.: – Давно, мой друг, давно уже! Они и яйца Фаберже отдали гражданам уж в руки, скрипя зубами: «Ешьте, суки!»

Федор: – Вот ведь – и правда! Сие чудеса!

В.В.П.: – Здравствуй, политик! Отведай овса!

Федор: – Сточили зубки то свои, боясь увидеть миг зари? Иль озаренье снизошло, своих делищ познали зло?

В.В.П.: – Они увидели Ивана, когда пикировал он рьяно! Да и к тому же в своих снах могилки видели и прах. Им показали, что их ждет, теперь то знают наперед.

Федор: – Скупой тот рыцарь побелел, раздал все злато, в лужу сел?

В.В.П.: – Примерно так, примерно так… Политик наш ведь впрямь чудак. Уйдет со сцены скоро он – пора на сон, на вечный сон.

Федор: – А коль раздаст свое все злато?

В.В.П.: – Душа дарить должна быть рада! А он к себе все в нору греб и заработал только гроб.

Федор: – Подарит, может, что-то где-то… Дарить – хорошая примета!

В.В.П.: – Примета всяка хороша, коли чиста твоя душа.

Федор: – Овес не будем с ними есть – невелика та, право, честь. Давайте глянем под конец на медицинский мы венец! Тела спасали лишь они – что стало с ними в наши дни?

В.В.П.: – Иван, кажите нам сюжет, небесный вы апологет!

Камера вновь меняет ракурс, отворачиваясь от беснующегося священника, вопящего «Лети, лети отседова, нечистый!», вылетает в раскрытые храмовые врата и устремляется к небесам. Некоторое время зритель может наблюдать сменяющие друг друга далеко внизу пейзажи, начиная от лесных массивов и заканчивая бесконечными, казалось бы, дорогами, уводящими неведомо куда и, главное, неведомо зачем, а затем начинается традиционное резкое пикирование, а перед зрителями раскрывается картина загородной свалки. Огромной, знаете ли, свалки – можно даже сказать, картина всеобщего свалища. Отчетливо видно, как к свалке выстроилась целая колонна машин, соревнующихся друг с другом в праве опорожниться как можно быстрее. При «облегчении» очередного мусоровоза становится отчетливо видно, как из его кузова выкатываются и сваливаются в итак уже изрядно большие кучи какие-то таблетки всех форм и расцветок, какие-то пакетики с порошками, какие-то, наконец, баночки и колбочки с всевозможными микстурами и настоечками. Все это лекарственное барахло дружно стекает вниз с вершины кучи, на которую происходит выгрузка, звеня и как будто цокая невидимыми копытцами. Картину довершают шествующие тут и там пешком огненосцы с факелами, которые настойчиво и методично стараются отправить все это выгруженное барахло на съедение огню.

Федор: – Гори-гори ясно, чтобы не погасло!

В.В.П.: – Глянь-ка в небо – Ваньки летят, и пробирочки звенят!

Федор: – Как приятно вспомнить детство, годы духа малолетства, и узреть сейчас уж вновь к сим лекарствам всю «любовь»!

В.В.П.: – Друг друга лечат люди наши, и медицинской им параши не нужно более уже, почти яиц как Фаберже!

Федор: – Яиц знатна, конечно, тема… но в медицине перемена, гляжу, однако же, видна – и даже, право, не одна!

В.В.П.: – Способна вера исцелять! Ошибки только лишь понять свои обязан каждый был – и в вере Бог их исцелил. Теперь и любят, и поют – иную жизнь совсем живут!

Федор: – Как рад за них, однако, я! Любима тема то моя… Как и они, я вновь в дороге и счастлив думать я о Боге.

В.В.П.: – Мы знаем, Федор, с вами это – была больна сия планета, но исцеляться начала… Та перемена не мала. Век обновленья все ж грядет…

Федор: – …Но кто ж его переживет?

* * *

В.В.П.: – Колитесь, Федор, как дела?

Федор: – Нас снова, вот, судьба свела!

В.В.П.: – Ага, я вижу… это клево! Смотреть сюжеты будем снова?

Федор: – Да можно просто поболтать, что происходит – рассказать!

В.В.П.: – Весна идет, там что-то тает…

Федор: – А дух мой снова уж летает!

В.В.П.: – Как высота? И скорость как? И видишь ль неба личный знак?

Федор: – Как высота, увы, не знаю. Но скорость, вроде, набираю…

В.В.П.: – Я рад за то, мой друг-поэт, что с вами снова тет-а-тет!

Федор: – Да ладно вам, не стоит льстить… Нам нужно спящих пробудить.

В.В.П.: – Вещать решили вновь стихами, маша все крыльями-руками?

Федор: – Такой вот век, такое дело… Нам Муза в прошлом не допела, мы с каждой песней больше знаем – и сказ наш вновь мы продолжаем!

В.В.П.: – Мы для того как раз вдвоем. Ну что, потоп для них прольем?

Федор: – Потоп грядет святого рода… Катарсис это и свобода!

В.В.П.: – Смотри за речью, зритель-друг. Жизнь совершает новый круг!

Федор: – Но на иной уже ступени. И от огня там пляшут тени…

В.В.П.: – Но без огня лишь был бы мрак.

Федор: – Дается братьям нашим знак. Река времен течет весной и всех тревожит их покой.

В.В.П.: – Куется вечности дорога. А сколько их?

Федор: – Довольно много!

В.В.П.: – Могло быть больше ведь, наверное?

Федор: – Могло быть больше, это верно…

В.В.П.: – Сражаться будем тем, что есть.

Федор: – И да прольется в мир сей весть!

В.В.П.: – Давай же, камера, живи! Иван небесный наш, лети!

Федор: – Иван уходит вот на взлет как истребитель-самолет…

В.В.П.: – Он истребитель суеверий!

Федор: – Вот только нет на нем все ж перьев.

В.В.П.: – Ага, увы, и крыльев нет – но все ж небес апологет.

Федор: – Получит крылья в Тонком Мире и искупается в эфире?

В.В.П.: – Пусть стать как Ангел все же сложно, но у Творца ведь все возможно!

Федор: – Для недостойных крыльев нет?

В.В.П.: – Иван, кажите нам сюжет!

Камера вместе с Иваном (или все же Иван вместе с камерой?) устремляется прочь из съемочной студии, длительное время петляет по коридорам, на ходу уклоняясь от снующих тут и там сотрудников, которые при виде камеры (или все же Ивана?) весьма недвусмысленно улыбаются и уступают дорогу, а затем, наконец, пролетает в раскрывшуюся дверь на открытый и чистый воздух. Отчетливо видно, как камера разворачивается полукругом, набирает скорость и начинает петлять улицами столицы, поднявшись на уровень третьего-четвертого этажей домов, дабы уклониться от побочных эффектов возможных столкновений с еще менее двусмысленно улыбающимися ниже ходящими прохожими. Спустя какие-нибудь три минуты перед телезрителями раскрывается вид недавно отстроенного торгового центра и камера, аккуратно вписавшись в образовавшийся при раскрытии входных дверей проем, наконец-то как будто в нерешительности застывает на месте.

Перед зрителями раскрывается картина поистине эпического масштаба: весь зал, насколько хватает взору, заполнен галдящими и снующими туда-сюда людьми, на спинах которых закреплены пары крыльев белого, черного, розового, зеленого, оранжевого, серо-буро-малинового-в-крапинку цветов. Многие девушки кокетливо примеряют на себя очередные крылышки, грациозно красуясь перед зеркалами. Как будто в отместку некоторые юноши пытаются их за эти самые новообретенные крылья пощипать. Тут и там слышны возгласы в духе: «А как мне вот эти беленькие?», «А розовенькие я подарю подружке!», «В них ты больше похож на черта!», «Приветствую тебя, Эмо-Ангел!», «Дайте два!» и все в том же духе. Картина интригует и завораживает.

Федор: – Что они там вытворяют?

В.В.П.: – Крылья Ангелов скупают!

Федор: – Им хотят подобны быть, в небеса все воспарить?

В.В.П.: – Почти каждый то желал, рядом коль Иван летал!

Федор: – А что кричат они там все?

В.В.П.: – Да в основном лишь «дайте две!»

Федор: – И черны крылья тоже есть?!

В.В.П.: – Для тех, чей дух не принял весть.

Федор: – И даже розовые есть…

В.В.П.: – Носить такие – это честь!

Федор: – Вы юморист, смотрю, однако! А это?

В.В.П.: – С крыльями собака!

Федор: – И даже с крыльями стал конь?!

В.В.П.: – Рукой Пегаса ты не тронь!

Федор: – Да как ж я трону сквозь стекло?

В.В.П.: – Да я шучу вот так незло…

Федор: – А все ж Ивану повезло.

В.В.П.: – Иван теперь наш раритет, пусть нету крыл – не знает бед!

Федор: – Я за него ужасно рад! То первый шаг в Эдемский Сад.

В.В.П.: – Вселенной начат в Сад поход, и Божий Суд для всех грядет.

Федор: – В тот сад пропустят, да, не всех.

В.В.П.: – Американский вот морпех тому, похоже, не внимает…

Федор: – Как США, да, поживает?

В.В.П.: – Иван, кажи нам континент – то поучительный момент!

Как будто на деле обретя вторые, пусть и искусственные, крылья, Иван в совокупности с камерой и огромной охотой покидает битком набитый павильон с не-совсем-чтобы-Ангелами и резко взмывает под облака. На краткий миг камера оказывается ослеплена лучами восходящего солнца, а затем зрители на какое-то время могут созерцать нежные кучерявые облачка-барашки и пролетающие мимо стаи голубей. Затем совершенно неожиданно камера ныряет вниз, разрезая облака и спугнув очередную стайку ни в чем не повинных птиц, и перед телезрителями раскрывается удручающая в своей однотонности картина.

Куда ни глянь – повсюду сверху видны полуразрушенные и практически обезлюдившие города с покосившимися домами и выбитыми стеклами, по улицам которых гуляет ветер и катает неведомо откуда принесенные перекати-поле и прочие не вынутые из огня каштаны. Временами по одной из улиц стремглав проскакивает какая-либо фигура, отдаленно напоминающая человеческую, которая, однако, своими повадками и внешним видом больше напоминает неандертальцев. Порой же до зрителей доносятся тихие матюки небесного оператора Ивана и советы поскорее убираться из «этого могильника воняющих макак». Открывшаяся телезрителям картина действительно отчасти напоминает кладбище, в котором оставшиеся в живых либо еще не успели навести порядок, либо уже абсолютно неспособны это сделать самостоятельно. Создается ощущение, будто этот континент недавно посетила либо крупная природная катастрофа, либо не менее разрушительный по своим последствиям социальный теракт. Картина удручает и оставляет крайне тягостное впечатление на душе.

Федор: – Это что за обезьянки?

В.В.П.: – Сэр, позвольте, это янки!

Федор: – Лица их покрыты страхом?

В.В.П.: – Падать будут с жутким крахом!

Федор: – Шерстью многие покрыты, в войнах были подубиты?

В.В.П.: – Гласу Бога кто не внял, сам себя тот покарал.

Федор: – Янки, пред Богом вы лучше покайтесь…

В.В.П.: – Прочь с континента скорей разбегайтесь!

Федор: – Какой же жалкий то конец! Теперь там форменный звиздец!

В.В.П.: – Довел их всех капитализм, демократический фашизм.

Федор: – Все расползается по швам… Там много княжеств ныне там?

В.В.П.: – Почти их столько, сколько штатов… а с Уолл-Стрит волна всех гадов, смотри-ка, за море ползет!

Федор: – Гад от Закона не уйдет!

В.В.П.: – Конечно, Божий мудр Закон – ведь справедливость, карма он.

Федор: – Будут пытаться за море коль плыть, их самолеты все могут свалить?

В.В.П.: – Судна тонуть могут тоже начать… им не придется отныне скучать.

Федор: – Ну вот, что с янками то стало…

В.В.П.: – Природа дерзко покарала! Цунами и смерчи отныне там бродят и чем поживиться уже не находят.

Федор: – То поучительно столь как… Всяк злобный сам себе стал враг.

В.В.П.: – О том давно уж всем известно. А назидание – полезно.

Федор: – Уроком миру видно стали, Закон небес коль столь попрали…

В.В.П.: – За то ответственность нести сему народу в их пути.

Федор: – А как живет их брат-еврей?

В.В.П.: – Иван, кажите нам скорей!

В которой раз грустно вздохнув прямо в камеру, Иван с облегчением воспаряет под небеса и, руководствуясь одному ему ведомыми ориентирами, летит прямиком по направлению к священному граду, из-за святости которого было пролито так много человеческой и, видимо, не святой крови. При подлете, однако, оказывается, что небо над Иерусалимом плотно покрыто черно-серыми тучами, тут и там сверкают молнии, озаряя темный небосвод, и уже начал капать крупный дождь. В камере вновь раздается толи беззлобная ругань, толи едкий смешок Ивана, и она, камера, начинает покрываться самыми что ни на есть живыми и мокрыми каплями влаги. Затем, однако, перед телезрителями мелькает рука оператора, которая во всей своей необъятной моще с легкостью протирает камеру самой собой и недвусмысленно выставляет всем на обозрение большой палец, поднятый вертикально вверх. Проходит еще секунд пять, и перед взирающими в экраны своих телевизоров открывается шокирующий неподготовленного созерцателя вид: отчетливо видно, как огромные массы людей собрались перед столь плачевно знаменитой Стеной Плача и в каком-то пьяном угаре, больше, впрочем, напоминающем исступленное отчаяние, бьются головами об эту самую плачевную стену. Бьются, впрочем, не очень сильно, поскольку ни у одного из них, насколько хватает взгляду, не видно и следов от сильного удара лбом. Глухие звуки «бом!» в сопутствии с высокими вскриками «Ай!», «Ой!» и даже «Эх раз, да еще раз!» наполняют пространство. Картина напоминает попытку всеобщего народного прилюдного раскаяния не самым оригинальным для этого способом. Бьющиеся о мостовую капли влаги довершают плачевную картину плача.

В.В.П.: – Взгляните, друг, на стену плача – не видел мир такого срача!

Федор: – Вот это да! Башкой об стену?! В евреях вижу перемену!

В.В.П.: – Все в исступлении уж бьются, и крокодильи слезы льются…

Федор: – Огонь небесный пал на град, наш друг-еврей тому не рад?

В.В.П.: – Считал все деньги, но до срока… Приходит время для урока.

Федор: – Тельцу где служат люди ярко, там может стать ужасно жарко?

В.В.П.: – Тех солнце может сильно жечь, чья злоречива в жизни речь.

Федор: – Решат стихии, жечь кого. А как чиновник наш?

В.В.П.: – Того!

Федор: – Того иль этого? Не понял!

В.В.П.: – Кто воровал страсть много – помер.

Федор: – А кто немного воровал?

В.В.П.: – Закон им тоже всем воздал.

Федор: – Увидеть в красках можно это?

В.В.П.: – Вопрос оставлю без ответа.

Федор: – Ты так ответил односложно…

В.В.П.: – Конечно, глянуть это можно!

Камера вновь взмывает вверх, вылетая из пространства черных туч, и устремляется по направлению к Москве. Через непродолжительное время бывший еще совсем недавно черным небосклон внезапно озаряется солнечным сиянием, блики от света которого начинают играть тут и там на объективе одним им ведомые аккорды. Через совсем уже непродолжительное время перед телезрителями в реальном времени выплывает изображение собора Василия Блаженного, а с высоты птичьего полета раскрывается панорама Красной Площади. Отчетливо видно, как по вышеназванной площади под военным конвоем шествуют чиновники государства, злобно озираясь на отнюдь нелояльных к ним военных и улыбающийся и празднующий народ. Со стороны указанных лиц слышатся маты, нецензурная ругань и обещания «восстановить справедливость» – о какого рода справедливости идет речь, впрочем, не уточняется. Конвоиры периодически подпинывают их ногами, помогая забраться в приготовленные бронированные и зарешеченные фургоны под ободрительные возгласы стоящих поодаль людей. На лицах уходящих по этапу воров государства российского видна совершенно неподдельная смесь страха, удивления, тоски и разочарования. По всему видно, что они все-таки не ожидали именно такого финала.

Федор: – Смотрю, бегут теперь все вон, разрушен сытости был сон?

В.В.П.: – Чиновник с гор со всех упал… Весна покажет, кто где срал!

Федор: – А это что? Вот это да! В Сибирь уходят поезда?

В.В.П.: – Состав уходит из Кремля, кричат те воры только "бля!".

Федор: – Я не сниму пред теми шляпу, в Сибирь кто едет по этапу.

В.В.П.: – Народ в Сибирь воров сослал, своею шапкой закидал!

Федор: – Что, шах и мат? Давно пора! К концу подходит их игра…

В.В.П.: – Второй состав ты видишь там?

Федор: – Тем либералам стыд и срам!

В.В.П.: – Друг друга хая все смертельно, в составах едут параллельно…

Федор: – И дразнят как друг друга, глянь! Ну что за мерзость, что за дрянь?!

В.В.П.: – Им вместе там не скучно будет, состав в Сибирь когда пребудет.

Федор: – Охотно верю в это я! Пусть пухом станет им земля!

В.В.П.: – Народ когда-то вот, ссылали, но их самих туда послали!

Федор: – Бежит, бежит, трусливый вор! Эх, где же прошлый мой топор?!

В.В.П.: – Ну вот, опять за топоры!

Федор: – То элемент, мой друг, игры. Топорик знатный раньше был, но мой герой его зарыл и шпагу слова ныне взял…

В.В.П.: – А после в мир пришел аврал!

Федор: – Страна воспрянет ото сна, приходит снова в мир весна!

В.В.П.: – И уползает зверь в берлогу…

Федор: – Весна идет, весне дорогу!

В.В.П.: – Боятся света тараканы, во тьме лишь ставили капканы…

Федор: – Россия, вижу, вся в надежде. Англо-саксонцы как?

В.В.П.: – В одежде!

Федор: – Они что, голы раньше были?

В.В.П.: – Уж акваланги нацепили!

Федор: – Давно на нас тая обиду, уплыть решили в Атлантиду?

В.В.П.: – У них нет дома своего. Немного Англия… того.

Федор: – Империя рухнула – и вот им спать то горе не дает?

В.В.П.: – В угли войны коль страстно дули – воды, вот, сами отхлебнули.

Федор: – Вот это да! Они «буль-буль», коль повернули к бездне руль?

В.В.П.: – Стихия им дала ответ, и Атлантида шлет привет.

Федор: – В тумане что за свет стоит?

В.В.П.: – Огонь Шотландии горит!

Федор: – Вот это да! Сыны то гор!

В.В.П.: – И скачет мир во весь опор…

Федор: – Глупец считал, что это вздор.

В.В.П.: – Видны иные измененья, мудреет быстро поколенье!

Федор: – Хотел бы глянуть я на то, вы намекаете про что.

Кремлевская площадь начинает резко удаляться, все уменьшаясь и уменьшаясь, оставляя чувство гордости в душе за российский народ, камера начинает петлять по улицам и внезапно останавливается перед какой-то крупной столичной библиотекой, перед вратами которой полыхает самый что ни на есть настоящий пожар!

Рамки его и границы, впрочем, успешно контролируются проходящими тут и там процессиями с факелами, которые помогают гореть сваленной в кучу бумажной макулатуре и контролируют, дабы пепел ее ветхих знаний не разносился дующим ветром слишком далеко по миру. На лицах участников процессии можно заметить удивительную смесь скорби и внутренней радости одновременно. Периодически тут и там раздаются боевые кличи в духе «Гори-гори ясно, чтобы не погасло!». Действо интригует, шокирует и завораживает.

Федор: – Что за поля там полыхают?

В.В.П.: – То ложны «знания» сжигают!

Федор: – Чтоб мудрость вечную просечь, собрать бы книги те и сжечь?

В.В.П.: – Все ветхо знание есть прах, пред жизнью лишь внушает страх.

Федор: – А радость жизни нам дает как у Ивана духа взлет!

В.В.П.: – Давно пора летать всем нам. В машинах ездить – что за срам?

Федор: – Машины все ж нужны пока, их переделать бы слегка.

В.В.П.: – Иное топливо готово, ведь нефть – грязнейшая основа.

Федор: – Земля пускай уж отдохнет. Открытий новых ждет черед.

В.В.П.: – Да, не грозит открытиям скука, коль есть духовность плюс наука.

Федор: – А коль лишь смесь ума-апломба, то в мир приходит только бомба.

В.В.П.: – Не строят люди больше бомб, себе не роют катакомб.

Федор: – А с тем, что есть, как поступают?

В.В.П.: – Все потихоньку разбирают!

Федор: – В каком же плане? Снова в бой?!

В.В.П.: – Да нет же, друг, к душе домой!

Федор: – Я испугался было, право. За то, конечно, всем им слава!

В.В.П.: – Да, столь свободного металла планета наша все ж не знала!

Федор: – Куда девать его – не знают, коль скоро пушки расплавляют?

В.В.П.: – Металлов много накопали, но не туда же применяли.

Федор: – Теперь пора на дело тратить, на войны тратить средства хватит. А деньги как?

В.В.П.: – А денег нет!

Федор: – Откройте мне о том секрет!

По всему видно, что небесный апологет Иван очень неохотно прощается с созерцанием горящих полей ветхих книг, столь завораживающих взор неподготовленного зрителя, но, тем не менее, любопытство вкупе с чувством долга наконец-таки берут свое, и он, прощально махнув рукой всей факельной процессии и крикнув им что-то в духе «Hasta la vista!», наконец, в который уже раз за сегодняшний день уходит птицей в небеса. Какое-то время он продолжает привычно петлять по улицам города на уровне третьего-четвертого этажей зданий, а затем с галопа, если, конечно, такой термин применим и к подобного рода способу передвижения, влетает в открывшиеся дверцы валютной биржи. С ходу становится видно, что некогда полнившая сие заведение неразумия бессмысленная суета сует канула в лету, поскольку основными жителями сего заведения стали преимущественно только крысы, тут и там ползающие по паркетам, да слоняющиеся с тоскливыми выражениями лица люди сомнительной степени разумности, периодически и хаотически разражающиеся воплями наподобие «Голубые фишки, голубые фишки – это не излишки, это для сберкнижки!», «Отдам за пять, возьму за три, и лишних слов не говори!», «Быки и медведи нам всем не соседи… давайте подальше отсюда уедем!». Подобный хаос дополняют тут и там разбросанные пачки купюр самых разных форм и расцветок, на некоторых из которых уже успели отметиться вышеупомянутые крысы. В целом картина создает ощущение дурдома, из которого ушли все врачи и подавляющее большинство пациентов, а остались только самые упорные из вторых.

Федор: – Занятно, право… поделом! Валюты биржа точь дурдом!

В.В.П.: – Живут на них сплошь паразиты. Но вот теперь их карты биты.

Федор: – О том им пелось так давно, но все равно плывут на дно…

В.В.П.: – Смотреть на них не будем более – то выбор их свободной воли.

Федор: – Так, на попов уже смотрели…

В.В.П.: – Открыли тюрьмы свои двери!

Федор: – На труд отправили всех тех, не совершал кто тяжкий грех?

В.В.П.: – Дали грехи искупать тем возможность, кармы закон кто познал непреложность.

Федор: – Что же, пускай обнажат свою суть, жизни величье познав по чуть-чуть.

В.В.П.: – Будем надеяться, время им хватит, демон их больше что уж не захватит.

Федор: – Ангел-хранитель у каждого есть, слышать его – это даже как честь.

В.В.П.: – Люди, надеюсь, то скоро поймут.

Федор: – Как же поэты отныне живут?

Иван внезапно разражается победоносным криком «Я-х-у-у-у-у!» и вылетает прочь из помещения бумажного нервотрепства, постепенно все набирая высоту и как будто стремясь поскорее покинуть черту этого города. И вот, наконец, перед телезрителями начинают проплывать лесные массивы, камера ныряет резко вниз и как будто зависает на ветке какой-то из сосен. Спустя секунд десять становится понятно, что Иван просто-напросто с лету сел на приглянувшуюся ему ветку дерева точно классическая птица. Спустя еще секунд тридцать до зрителей доносятся тихие счастливые присвистывания, причем определенно человеческого генезиса. Перед телезрителями раскрывается вид на лесную полянку и кусочек небосклона, оказавшийся в объективе телекамеры как нельзя более кстати. Кажется, будто даже ведущему передалось мечтательно-весеннее настроение Ивана.

В.В.П.: – Не жить нам больше уж как встарь!

Федор: – И стая птиц уходит вдаль…

В.В.П.: – А это голубь мира кружит?

Федор: – Хороший вестник это, друже.

В.В.П.: – Вы, я смотрю, любитель птиц!

Федор: – Они предвестники зарниц.

В.В.П.: – О да, все небу столь близки…

Федор: – Поют, ты слышишь, петухи?

В.В.П.: – То боевая, Федор, птица!

Федор: – И соловья, вон, трель струится…

В.В.П.: – Ах, соловей, какая душка!

Федор: – Считает, слышишь, дни кукушка?

В.В.П.: – Упал на землю ястреб, глянь. Жрут муравьи… какая дрянь!

Федор: – Судьба печальна хищных птиц – на них достаточно лисиц.

В.В.П.: – А на лисиц довольно псов.

Федор: – И стрелки тикают часов…

В.В.П.: – И птички малые поют.

Федор: – Всех времена иные ждут.

В.В.П.: – И это знанье непреложно! Ведь снова встретимся?

Федор: – Возможно.

07.03.2011