На линии огня

1. ОТРЯД «УЗКОЙ СПЕЦИАЛИЗАЦИИ»

Создание очередного отряда «Неуловимых» пришлось как раз на те дни, когда наши разведчики добыли совершенно секретные циркуляры гитлеровского командования с категорическими приказами расправиться с партизанами в самым кратчайший срок. Среди документов была карта, на которой весь район от Полоцка до Новоржева был перечеркнут красным карандашом. Крест означал, что в течение месяца от партизан в указанной местности не должно остаться и следа.　

К сроку, когда полоцкое гестапо должно было рапортовать своему начальству о «блистательных» победах над партизанами, и относятся первые операции нового нашего отряда, которым стал командовать полковник Никитин Тимофей Миронович.　

К этому времени послужной список Тимофея Мироновича был довольно велик. Его боевой путь начался на гражданской войне в 1918 году, когда он восемнадцатилетним юношей добровольно вступил во 2-й Советский полк города Харькова для борьбы с гайдамаками. Дальше были бои с генералом Красновым под Царицыном, ликвидация кулацкого мятежа в Моршанском уезде, учеба на курсах красных командиров в Москве, сражения на южном фронте против Деникина, защита Петрограда от Юденича, освобождение от белогвардейских банд Сибири и Дальнего Востока — словом, поистине лихой боевой путь красного командира.　

Великую Отечественную войну Никитин начал в должности начальника отдела химической защиты 24-й армии Западного фронта. Участвовал в боях на реке Вопь, что севернее Ярцева, во взятии в 1941 году города Ельни, в боях южнее Вязьмы. В последнем бою был сильно контужен и в бессознательном состоянии взят в плен, содержался в лагере для военнопленных в Первой Баравухе, откуда бежал и, установив связь с нашими бойцами, сразу же был зачислен в состав бригады «Неуловимые».　

В это время полковнику Никитину было 42 года, и мы, естественно, считали его ветераном. Опыт и звание давали ему право на командирскую должность, но по заведенному с самого начала порядку каждый вновь прибывший в бригаду сначала должен был проявить себя в партизанских боевых операциях. И Никитин с честью прошел это испытание, после чего был назначен командиром отряда, действовавшего в Полоцком районе.　

Комиссаром нового отряда стал один из москвичей, бывший боец батальона ОМСБОНа, которым я командовал осенью 1941 года, Иван Иванович Рогачев.　

Непохожи один на другой были и бои, и нападения на гарнизоны и разведывательные операции. Также непохожи были и отряды. Каждый из них отличался чем-то своим, присущим именно этому подразделению.　

Не составлял в этом смысле исключения и отряд Никитина, чему в немалой степени способствовали его начальники разведок — Николай Ильич Пономарев и сменивший его затем на этом посту Николай Александрович Ярошенко.　

К тому времени, насколько мы знали, партизанское　движение охватило практически все европейские земли, оккупированные фашистами.　

Партизаны сражались в Карпатах и Татрах, в Арденнах и Альпах, в Югославии, в Польше, в Италии, во Франции и других странах. В рядах интернационалистов билось с врагом немало бывших солдат и офицеров Красной Армии, бежавших из гитлеровского плена. Связь с интернациональными соединениями Центральный штаб партизанского движения считал важным и по политическим, и по стратегическим соображениям. Огромную роль играла эта связь для партийно-политической и подпольной деятельности и для других специальных задач.　

Но осуществить переброску связников на многие сотни километров было делом нелегким. Использование авиации осложнялось большим риском, и к нему прибегали лишь в крайних случаях.　

Организовывать связь с интернациональными партизанскими соединениями было также одним из наших особых заданий.　

Здесь-то и сказался талант Николая Ильича Пономарева, который определил «узкую специализацию» одного из наших отрядов. У Пономарева разведка была организована так, что, замыкаясь на Центр через штаб бригады, она, благодаря налаженным связям, росла вширь и по цепочке порой достигала не только бывших границ Родины, но и отдаленных уголков Европы. По этой цепочке «Неуловимые» получали и затем отправляли в Москву ценнейшую информацию, принесенную связниками отряда, каждый из которых знал только предыдущее и последующее звено связи, и лишь некоторые из них слышали фамилию Пономарева. За время нашей работы на этой цепочке не было ни одного провала.　

Но у нее был и недостаток — медленность продвижения, и при срочных заданиях цепочка эта не использовалась.　

Одно из таких заданий было связано с появлением на территории оккупированной Белоруссии насильно созданного смешанного остмусульманского подразделения, набранного фашистами из предателей, религиозных фанатиков и прочих запуганных и обманутых лиц некоторых азиатских национальностей. Гитлеровцы усиленно пропагандировали само существование такого подразделения, о нем говорил в своих речах сам рейхсминистр Геббельс, о нем писали на десятках языков нацистские газеты, так что вся эта акция имела ярко выраженную политическую окраску.　

Естественно, в этой связи возникла необходимость контрпропаганды. Тем более что враг и на временно оккупированных советских территориях, и на оккупированных областях Европы старательно распространял слухи о том, что мусульманские народы воюют в Красной Армии по принуждению, под страхом смерти.　

На временно захваченной земле Украины, Белоруссии, Прибалтики и России эту клевету разоблачить было легче. Здесь народ знал, что в партизаны идут только добровольно и, значит, о принуждении сражающихся в лесах казахов, узбеков, азербайджанцев и людей других национальностей речи быть не могло и все заявления фашизма — ложь.　

По по другую сторону бывших границ Родины сделать это было гораздо сложнее.　

Центральному штабу партизанского движения стало известно, что на польско-словацкой границе сражается интернациональный отряд, имеющий в своем составе бывших солдат Красной Армии, бежавших из лагерей военнопленных, среди которых много казахов. Так и возникла идея создания отдельного советского партизанского отряда в этом районе. Прежде всего нужно было направить туда опытного партизанского командира, желательно — казаха.　

После недолгих раздумий командование остановилось на кандидатуре бойца с очень трудными казахскими именем и фамилией, которого в отряде все звали просто Саша или, еще проще, Сашкой-казахом.　

За время войны у меня было несколько встреч с Сашей, и я хорошо знал всю его историю.

2. САШКА-КАЗАХ

Еще по тридцатым годам, когда служил в 15-м Алма-атинском полку войск ОГПУ, я помню казахстанские пески и степи, горы и лощины, где порой на десятки километров не встретишь вокруг никого. Казахи ценят общение, берегут его — они немногословны, сдержанны, всегда верны своему слову. Иначе, говорят они, нельзя — обманешь человека, потом долго с ним не встретишься, и будет грех давить на душу.　

На бескрайних своих просторах, проводя много времени в одиночестве, они веками привыкали к песне, а песня, как бытует поверье, делает и злого человека добрым. Зачем ссориться, говорят казахи, если можно дружить, и дружить — веселее.　

История этого народа была суровой, как сама его жизнь. Феодализм с тысячелетней системой угнетения господствовал в аулах, суровая природа не поддавалась разбросанным по степям кочевникам, набеги бандитов из-за границы лишали люден скота и кормильцев многодетных семей. Душа тянулась к добру, но не очень-то много рассыпано было его по миру, и только песня способна была принести утешение.　

Второе свое рождение казахский народ связывает с приходом Советской власти. Зацвели аулы, стали расти города, пошли в школу дети. Слышней стала песня.　

Но порой она прерывалась из-за угла. Враг не смирился с освобождением народа, использовал любую возможность для убийства, надругательства, разрушения.　

Родившийся в 1920 году Саша с малых лет остался сиротой. Случись бы это до семнадцатого года, в лучшем случае быть бы ему батраком у бая, если б каким-то чудом избежал он голодной смерти. Но теперь у любого казаха был свой кусок хлеба, и добрые люди не оставили мальчика.　

После постановления партии об организации детских домов Саша был направлен в Саратов, жил и воспитывался там до юношества и поступил на рабфак в городе Семипалатинске, а затем перебрался в Алма-Ату, где был принят в военное стрелково-пулеметное училище.　

Войну молодой лейтенант начал под Москвой, где и произошла наша первая случайная встреча. Я понимал казахский язык, и это, естественно, сблизило нас. Потом Саша командовал батальоном, дважды был ранен, прошел переподготовку и получил назначение в воздушно-десантные войска.　

Для него будто началась новая жизнь. Теперь он не поднимал бойцов в атаку, не окапывался для обороны — наоборот, зачастую должен был всячески избегать встреч с противником, потому что забрасывался во вражеский тыл в составе маленькой группы или с индивидуальным заданием, которое имело отношение к разведке или организации связи с партизанскими соединениями.　

Не все операции, в которых он участвовал, проходили благополучно, и Саше не раз пришлось воспользоваться своим умением без промаха бить в цель. Но теперь не　меньшую роль играло умение уйти самому, не оставив следа, или отправить врага по ложному следу.　

На очередное задание молодой лейтенант вылетел весенней ночью. Самолет сразу же набрал высоту, пробил облачность и, прикрытый ею, устремился на запад. Вскоре миновали линию фронта, а спустя еще час машина пошла на снижение, и Саша увидел из иллюминатора сигнальные костры — его ждали.　

Пилот открыл люк, и Саша привычно прыгнул вниз. Затяжные прыжки были освоены им отлично, и он не торопился рвать кольцо, планировал. Но что это? Поверив внутреннему беспокойству, лейтенант, управляя стропами парашюта, намеренно стал удаляться от костров По его расчетам, теперь он должен был приземлиться где-то на расстоянии километра от встречающих.　

Ощутив ногами мягкий толчок в землю, он быстро смотал и стал зарывать парашют. И тут же услышал автоматную стрельбу и лай собак. Интуиция не обманула лейтенанта: враги либо обнаружили слишком яркие костры, либо развели их сами, прежде уничтожив группу встречи.　

Судя по стрельбе и лаю, с трех сторон путь для Саши был отрезан. Четвертая наверняка вела к болоту — должно быть, этим объяснялась мягкость грунта при приземлении. Лейтенанту некогда было организовывать ложный след, и он принял другое решение. Добравшись до заросшего камышами болота, он погрузился в него настолько, что лишь голова оставалась на поверхности.　

Выходило так, что лишь чудо могло спасти Сашу: в холодной весенней воде долго не простоишь, а окружившие болото немцы уходить как будто не собирались.　

И все-таки чудо почти произошло. Успокоились собаки, отчаялись обнаружить пропавшего парашютиста враги, и в споре верх брали утверждавшие, что он потонул в болоте. Офицер, немного помявшись, дал команду отходить. Почти поверив в чудо, Саша поверил и в свое везение, удачу. Но когда гитлеровцы уже отходили от болота, офицер наудачу, для собственного успокоения, бросил в камыши гранату…　

Саша не знал, что произошло дальше. Очнулся он уже в лагере неподалеку от Львова, в лазарете.　

Оценив обстановку, лейтенант понял, что враг не должен знать о его выздоровлении, иначе лагерный лазарет немедленно сменят на тюремную камеру и кабинет следователя. Поэтому он старательно, не без успеха демонстрировал гестаповским врачам ограниченную возможность двигаться и полную потерю речи и слуха.　

Его проверяли — неожиданно над ухом звучал выстрел или, наоборот, тихий вопрос, но Саша, ежесекундно ожидая какого-нибудь подвоха, не давал себе расслабиться. Нарочито неуклюже перемещаясь по территории лагеря, он искал путь побега. Усиленная охрана, колючая проволока, большое расстояние от нее до бараков. Казалось, и мышь не могла проскользнуть незаметно при таких условиях.　

Одному одолеть препятствия было практически невозможно. Значит, надо искать помощников. Но Саша содержался отдельно, да и что иное он мог предпринять в роли глухонемого? А медлить было нельзя — как только врачи окончательно удостоверятся в его неизлечимости, он попадет в число тех, которых уводят из лагеря еще до утренней поверки и которые обратно уже никогда не возвращаются.　

В канцелярии лагеря работала молодая полька. Саша не однажды ловил ее сочувственные взгляды, и как-то раз он улыбнулся девушке и сделал движение головой, которое могло означать — туда бы мне, на волю.　

Девушка посмотрела на него удивленно, задумалась. А через несколько часов, проходя мимо Саши, сунула ему в руку какой-то сверток. Уединившись, Саша развернул бумагу. Оказалось, что это крупномасштабная карта местности. Карта была не нужна ему, он знал ее наизусть. И все-таки радость охватила узника: ему готовы помочь…　

На следующий день на вопросительный взгляд Саши девушка едва заметно кивнула, приглашая следовать за ней. Она обогнула кухню, на мгновение задержалась возле бочек с водой, ткнув между ними пальцем, и тотчас ушла.　

С безразличным видом пройдя мимо бочек, Саша успел заметить там сложенную гражданскую одежду, в складках которой, как выяснилось позже, оказались кусачки.　

Той же ночью, одолев два ряда колючей проволоки, он бежал из лагеря… А через несколько месяцев я инструктировал его перед новым заданием.　

Самолет из Центра совершил промежуточную посадку на нашем партизанском аэродроме, принял на борт Сашу и продолжил свой курс на запад.　

Снова был ночной прыжок, к сожалению, и на этот раз не обошедшийся без осложнений. В густой облачности самолет проскочил сигнальные огни, второй круг значительно уменьшил бы запас горючего, а пилотам предстоял еще неблизкий путь назад, и Саша решил прыгать без вторичного захода.　

Он должен был приземлиться в предгорье, а оказался в горах, на неровном рельефе неловко подвернул себе ногу. Забросав камнями парашют и сориентировавшись по звездам и компасу, Саша отправился к месту, где его должны были ждать. Боль в ноге заставляла его делать частые привалы, и он уже понимал, что сильно задержался и на месте встречи никого не застанет. Дублирующая встреча была назначена через неделю, и оставалось где-то в безопасном месте переждать это время.　

Неудачное приземление вскоре сказалось нестерпимой болью в ноге. Да и в случае облавы трудно было бы оторваться от преследования, а значит, задание оказывалось под угрозой срыва. Саша знал, что в трех километрах от места встречи стоит словацкая деревушка, и без лишних размышлений направился к ней. Он вспомнил своего старого знакомца — деда, который говорил, что если человек нуждается в помощи на чужой стороне, то он должен обращаться в самую бедную избу деревни, где для путника всегда найдется приют.　

В деревне, до которой добрался Саша, дома и впрямь делились на бедные и богатые, что вполне соответствовало обстановке в Словакии того времени, и он выбрал беднейшую.　

Дед — полуказах, полурусский — знал, что говорил. С хозяевами Саша объяснялся жестами и некоторыми созвучными словами, однако они быстро поняли друг друга, и вскоре пожилой мужчина «колдовал» над его ногой, а женщина собирала на стол.　

Прислушавшись к словацкой и русской речи, хозяин и Саша обнаружили, что могут без труда объясняться, если станут произносить слова помедленнее. Хозяин рассказал, что неподалеку от деревни базируется польский партизанский отряд полковника Томека, а южнее, километрах в пятидесяти, — чехословацкий отряд.　

Такая осведомленность и откровенность удивили Сашу, и он тут же решил, что при выполнении своего задания прежде всего займется вопросами конспирации.　

Народное средство оказалось чудодейственным, нога быстро зажила, и уже на следующий день в сопровождении хозяина Саша отправился к полковнику Томеку. Его беспокоило то обстоятельство, что среди польских партизан в эти дни было пять различных политических формирований, а к какому из них склоняется полковник Томек,　Саша не знал.　

Полковник встретил его радушно. В беседе они, по обоюдному молчаливому согласию, не касались политических убеждений, ограничиваясь общей целью борьбы с фашизмом. Томек сразу же согласился помочь в организации лагеря для нового отряда, но Саша высказал и просьбу об оружии и боеприпасах. Затем полковник познакомил его с партизанами — бывшими солдатами и офицерами Красной Армии, среди которых было шестеро русских, четверо казахов, узбек и украинец.　

Встреча получилась весьма сердечной, Саша видел в глазах соотечественников слезы и сам едва сдерживал их.　

— Будем драться вместе, товарищи? — спросил он.　

— Еще как будем! — заверили бойцы.　

Томек помог Саше связаться с чехословацким отрядом под командованием Ивана Кмеча, а тот в свою очередь связал его с другими польскими и чехословацкими отрядами, в рядах которых сражались представители нашего народа. Кроме того, Иван Кмеч познакомил Сашу с начальником областной жандармерии майором Ваисом, убежденным интернационалистом. Пользу от такого знакомства трудно переоценить — впоследствии Ваис давал Саше важнейшие сведения и каждый раз вовремя предупреждал о грозящих опасностях.　

Новый партизанский отряд назвали «Заря», насчитывал он семьдесят пять человек восьми национальностей Советского Союза. Только в течение недели партизаны «Зари» взорвали три вражеских эшелона, уничтожив при этом двести пятьдесят фашистов. Затем они перенесли удар на шоссейную дорогу, где напали на колонну автомашин с живой силой и техникой. В этом бою было убито шестьдесят гитлеровцев и взято в плен четырнадцать. И снова Саша тут же сменил цель. Пока его бойцов взбешенные каратели искали и ждали на дорогах, отряд разгромил четыре пограничные заставы в районе Старая Любовня и Литманово, получив при этом значительные трофеи.　

Буквально ураганом прошел отряд «Заря» по району. Вскоре и враги звали его командира Сашкой-казахом. Теперь даже слух о нем повергал гитлеровцев в трепет. А самое главное — теперь уже они не могли разглагольствовать, как прежде, о том, что представители мусульманских народов Советского Союза воюют под страхом смерти и якобы ждут не дождутся своего освобождения　с помощью фашистов.　

Диверсия следовала за диверсией, но внимание Саши все больше привлекал замок в Новом Сочу. Уж больно заманчив был этот объект, о котором от майора Ваиса и из других источников он знал, что там базируются огромные вражеские склады с резервными запасами вооружения и динамита. Можно было не сомневаться, что фашисты держали этот динамит для уничтожения коммуникаций, различных зданий и туннелей в случае отступления.　

Замок усиленно охранялся, все подходы к нему были перекрыты.　

Майор Ваис пока что не мог дать полной информации о замке в Новом Сочу, а дополнительная разведка также не располагала исчерпывающими данными, необходимыми для проведения операции. Нужен был «язык». После консультации с майором Ваисом был намечен объект — полковник гитлеровской инженерной службы Вольф, часто наезжавший в замок. Правда, график его приездов был неизвестен, а нести постоянное дежурство на круглосуточно охраняемой дороге было и опасно, и практически малоосуществимо. Саше пришла счастливая мысль: сделать полковнику Вольфу «вызов» — взорвать мост над горной рекой, восстановление которого потребовало бы участия инженерных войск и профессионалов мостового дела. Дело было сделано, и разведка доложила, что Вольф действительно не замедлил явитьсяк месту диверсии. А уже вечером полковник Вольф, насупясь, сидел перед Сашей. Не зная, кто захватил его в плен, полковник держался браво. Однако вскоре фашистского вояку пришлось поддерживать: узнав, что он попал в руки Сашки-казаха, полковник обмяк и с трудом шевелил губами. Нет, вовсе он не отказывался давать информацию, просто он никак не мог справиться с нервами и обрести подобающее столь высокому офицерскому чину осмысленное выражение лица. Впервые в жизни Саше пришлось уговаривать врага с помощью ласковых интонаций в голосе, ибо он заметил, что только они имели действие и успокаивали Вольфа.　

— Господин полковник, — чуть ли не с нежностью говорил ему Саша, — мы гарантируем вам жизнь, если вы подробно ответите на наши вопросы. После этого вы сами сделаете выбор: захотите, сможете вернуться и гарнизон, не захотите — мы отправим вас через фронт.　

— Лучше в плен, — пробормотал полковник, неприятно сжимаясь в комок.　

— Как пожелаете, — согласился Саша. — Но сначала вам следует рассказать, что вы знаете о складах в Новом Сочу.　

— Три тысячи тонн динамита, — только и сказал полковник, как его вновь словно парализовало.　

— Послушайте, полковник, — опять принялся уговаривать Саша. — Я имел дело со многими вашими коллегами, и ни один из них не вел себя так некрасиво. Стыдитесь, полковник, вы же офицер доблестного рейха. Возьмите себя в руки!　

Но Вольф, как ни силился что-то сказать, не мог. Тогда комиссар отряда Рудаков, кажется, поняв причину замешательства врага, решил сам допросить полковника.　

— Ты выйди, — сказал он Саше. — А то доведешь его своим присутствием до разрыва сердца. Может, без тебя он разговорится.　

Как ни странно, Рудаков оказался прав: уход Саши возымел свое действие. В отсутствие командира «Зари» Вольф подтянулся и постепенно обрел возможность отвечать членораздельно. Он обозначил на карте гнезда охраны, режим патрулирования, расположение складов во внутреннем дворе замка и даже, осмелев и вполне освоившись в чужой обстановке, попробовал дать консультацию по выбору способа минирования.　

Комиссар, не выдержав, рассмеялся:　

— С этим мы разберемся сами.　

Лав исчерпывающие показания, Вольф с беспокойством спросил:　

— Вы, правда, не убьете меня?　

— Мы свое слово держать умеем, — ответил Рудаков. — Вы, кажется, выбрали плен?　

— Да, да! — подтвердил Вольф. — Возвращение в гарнизон для меня равносильно смерти. Мне не простят, что я был в руках партизан.　

Информация, полученная от полковника Вольфа, приводила к безусловному, по неутешительному выводу: штурм замка в Новом Сочу не мог принести успеха даже при условии совместных действий «Зари» с польскими и словацкими партизанскими отрядами. Запрос в Центр о присылке бомбардировочной авиации тоже исключался, поскольку склады с взрывчатыми веществами находились глубоко под землей и практически были недосягаемы для бомб. Оставался один выход, искать диверсионно-разведывательный путь к складам.　

И снова Саша обратился к майору Ваису. Тот долго и хмуро молчал, потом сказал:　

— Есть у меня человек в замке. Но без разрешения товарищей я не могу связывать тебя с ним.　

— Да ты пойми! — убеждал Саша майора. — Речь ведь идет о сохранности дорог. О сохранности туннелей. Наконец, о сохранности ваших городков! Ты же сам говорил, что это не городки, а настоящие памятники культуры. Что же ты хочешь, чтобы они взлетели на воздух? Скажи, ты этого хочешь?　

— Может, это только твои предположения, — упрямился Ваис. — Может, ничего они взрывать не собираются?　

— По-твоему, они динамит для бутербродов берегут? — не на шутку рассердился Саша.　

Через несколько дней они вновь встретились с Ваисом, и майор сказал:　

— Товарищи согласны с твоим мнением относительно динамита. И они разрешили дать тебе связь. Только тут есть одна тонкость. Ты ведь мусульманин?　

— Я коммунист, — рассмеялся Саша. — И значит — атеист.　

— Это лучше, — рассудил Ваис. — Дело в том, что мой человек ксендз, и на почве веры могла бы заминка выйти. Но если ты атеист, это несколько меняет дело. Только ты при нем хотя бы бога не ругай. Обещаешь?　

— Зачем же обязательно ругать? — сказал Саша. — Коммунисты признают за человеком право на любое вероисповедание. И мы приучены уважать чувства верующих.　

— Это почти совсем хорошо, — повеселел Ваис. — Тогда последнее. Ксендз наш — человек хороший, но с причудами. Он спросит тебя, во славу ли бога это дело, и ты должен будешь ответить, что во славу.　

— А без этого обойтись нельзя? — спросил Саша, недовольно нахмуриваясь.　

— Без этого ничего не выйдет, — твердо заверил майор.　

— Попробуем столковаться, — пообещал Саша и поинтересовался: — А как же это ксендз заслужил расположение немцев? Да еще и оказался в замке?　

— Там никто не знает, что он ксендз, — пояснил Ваис. — Там он — дворник. Ксендз у нас большой артист.

— Ну, если он артист, тем более столкуемся. Мне тоже сколько ролей приходится играть! Значит сцена у нас одна.　

Ксендз Юрек, в миру — просто Юрек, производил в замке ежедневную уборку. Осенний листопад делал его работу бесполезной, но он вывозил без устали мусор к обрыву в трех километрах от Нового Сочу. Повидаться с ним наедине труда не представляло, и Саша отправился на эту встречу сам. Он дождался Юрека у обрыва, вышел из укрытия, едва тот остановил лошадь, и только было собрался произнести пароль, как ксендз в дворничьем фартуке опередил его.　

— О! Я все понял. Вы — Сашка-казах.　

— Вы не ошиблись, — сказал Саша и все-таки, приученный к дисциплине, произнес пароль: — Это хорошо, что светает на востоке.　

— А а-а… — неопределенно протянул Юрек, впрочем, ничего больше не прибавляя.　

— Я жду ответа, — напомнил Саша.　

Ксендз внимательно осмотрел его с головы до ног и назвал ответ:　

— Скоро и на западе рассветет.　

Они сели на камень у обрыва, и Саша изложил суть дела:　

— В замок необходимо пронести мину. Установить ее надо в подвале.　

— Я готов сделать все, что вы скажете, но… — Ксендз помолчал, что-то обдумывая. — Но как вы себе это представляете? С территории замка меня выпускают свободно.　А вот при въезде всегда обыскивают самым тщательным образом. И меня, и телегу.　

— А лошадь? — спросил Саша.　

— Лошадь — нет. — Ксендз не смог скрыть удивления, пытаясь разобраться, не дурачат ли его.　

— В мешке с овсом, висящем на морде лошади, она может свободно провезти килограмма два, — сказал Саша. — За неделю вы перевезете четырнадцать килограммов тола, а потом и взрыватель.　

— Пожалуй… — вскоре согласился Юрек, но предусмотрительно спросил: — Тол пахнет?　

— Он будет пахнуть самым свежим хлебом, — пообещал Саша. — Ваша кобыла останется довольна.　

— Второй вопрос, — продолжал ксендз. — Предположим, я сумею пробраться в подвал. Но я совершенно не знаком с тем, как устанавливают эти вещи. Моя квалификация, молодой человек, несколько иная, чем оборудование бомб…　

— Ну! — сказал Саша. — Этому мы вас быстро научим. Было бы желание…　

— Хорошо, — просто согласился Юрек. — Я постараюсь.　

Майор Ваис ошибся — Юрек так и не заговорил о боге. В эти дни мирские дела были значительно важнее религиозных разногласий.　

Ксендз оказался на редкость способным учеником, а его лошадь, кстати, ничего не имела против лишнего груза в овсяном мешке, который так вкусно пах свежим хлебом.　

Черной осенней ночью страшный взрыв потряс горы. Замок в Новом Сочу с расположенными в нем складами динамита перестал существовать.　

Уже много лет спустя, после войны, за организацию операции по спасению жизненно важных и культурных объектов Польши коммунист партизанский командир Саша был награжден высшим военным орденом ПНР — серебряным крестом «Виртути Милитари».

3. ВДАЛИ ОТ РОДИНЫ

Местом действия следующей операции отчасти станет далекая страна, и разговор коснется церкви, но в основном — борьбы с фашизмом, которая стала самым ярким свидетельством интернационального братства народов, объединившихся вокруг Советского Союза в тяжелые для мира годы.　

Операция эта завершилась осенью 1943 года под Полоцком, а вот начало ее, за давностью лет и в силу некоторых других обстоятельств, установить нелегко.　

Конечно, общим началом всех наших действий во время войны стал июнь 41-го, но когда я перебираю дневниковые записи, документы, письма далеких и близких друзей, то в этом случае переношусь в другой июнь — жаркий и душный июнь 43-го года, каким он был в то время в Риме.　

…Жарким июньским днем по Риму шел трамвай. В его вагоне изнывало от духоты не так уж много пассажиров. Но все же некоторым пришлось стоять — например, высокому священнику в черной сутане. Впрочем, он не привлекал к себе ничьего внимания, так как фигура священника была для Рима совершенно обычной.

Несколько выделялись из остальных пассажиров вагона трое. Двое из них — женщина-итальянка и мужчина восточного типа — также стояли, склонившись над третьим, несомненно, европейцем. Европеец сидел, кусая губы от боли, и женщина утешала его по-итальянски. Боль, судя по всему, становилась невыносимой, и тогда мужчина восточного типа обратился к товарищу на незнакомом пассажирам русском языке:　

— Потерпи, Саша. Немножко потерпи. Мама Анжелика говорит — скоро приедем.　

— Плохо, Карим, — отвечал Саша. — Да и куда мы приедем? Кажется, мне действительно нужен доктор. Есть ли там доктор?　

Карим на ломаном итальянском стал расспрашивать Маму Анжелику, ответы женщины были неутешительными.　

— Мы найдем доктора, — все же сказал Карим. — Непременно найдем.　

Незнакомый язык привлек внимание людей в вагоне. Особенно им заинтересовался сухощавый человек в белой пиджачной паре, который тут же продвинулся поближе к необычной троице. Однако достичь ее он не смог — дорогу ему преградил священник. Взгляд священника не сулил ничего хорошего, и сухощавый вынужден был отступить на прежнее место.　

Священник же двинулся к выходу и, проходя мимо Карима, шепнул:　

— За вами следят. Выходите за мной.　

Русская речь незнакомого священника удивила Карима, но времени на размышление не было, к тому же Карим имел большой опыт общения с людьми в Италии, и этот опыт подсказал ему, что священник из тех людей, которым можно и нужно верить.　

Поддерживая Сашу, Мама Анжелика и Карим вышли из трамвая. За ними попытался было выскочить и сухощавый, но внушительная фигура в сутане в последний момент вновь преградила ему путь, и сухощавый вынужден был отправиться в вагоне до следующей остановки.　

— Идите шагах в десяти от меня, — сказал священник Кариму. — Я зайду в дом и оставлю дверь открытой. Когда вокруг никого не будет, войдете.　

В доме, куда Мама Анжелика и Карим ввели Сашу, ждал врач, который тут же занялся раненым, а женщина стала объяснять священнику, кто и откуда прибыли эти русские. Священник задавал ей вопросы на итальянском языке.　

Впрочем, Мама Анжелика знала немногое. Сегодня утром ей, связной одной из подпольных групп, было поручено перевести двух бежавших из плена русских с улицы Кайроли, 62, где находилась кафе-молочная, а в ней подвал, уже не однажды укрывавший беглецов перед отправкой их в партизанские отряды. На этот раз новых людей нужно было отвести в отряд небезызвестного капитана Примо.　

Поначалу все шло благополучно, казалось, так будет и дальше. У них дважды проверяли документы, и припасенные Мамой Анжеликой пропуска не вызвали никаких подозрений у немцев. Группа достигла уже окраины Рима, когда нелепая случайность чуть было не погубила все дело.　

В Германии наступали времена тотальной мобилизации, и в патрульных командах нередко можно было встретить стариков или полуинвалидов — у рейха катастрофически не хватало живой силы. Один из таких стариков преградил группе путь на окраине Рима. Он долго и подозрительно всматривался в пропуск Карима и, будучи, очевидно, каким-то специалистом по демографии, вдруг спросил:　

— Азиат?　

Карим был узбеком, но лицо его не имело ярко выраженных национальных черт, итальянцы легко принимали его за соотечественника. И вот на беду попался «образованный» фашист.　

— Азиат? — снова спросил жандарм, теряя терпение.　

— Не понимаю, — ответил Карим по-итальянски, а Мама Анжелика обрушила на жандарма поток слов, в которых темпераментно объясняла гитлеровцу, что это ее родственники с севера и один из них (имелся в виду Саша, не знавший итальянского языка) немой.　

Второй жандарм, пока первый разбирался с документами, щелкнул затвором винтовки. Решение надо было принимать мгновенно, и, может быть, Саша на сей раз принял не самое удачное — мощным ударом он сбил наземь жандарма и вырвал у него из рук винтовку. Старик же оказался проворнее, чем можно было ожидать, и резво, несмотря на возраст, пустился наутек. Стрелять или преследовать старика было опасно — среди бела дня ему вот-вот могли прийти на помощь, и нужно было как　можно скорее уходить самим. Вынув из винтовки затвор и пригрозив лежащему на земле жандарму, беглецы заспешили по улице к спасительному перекрестку.　

В спешке они допустили непростительную ошибку — не обыскали повергнутого наземь жандарма. Карим впоследствии долго не мог простить себе эту оплошность, хотя, признаться, в те горячие минуты у них едва ли было время на обыск. Беглецы уже достигли перекрестка, когда сзади раздался оглушительный выстрел — у жандарма, кроме винтовки, оказался еще и пистолет. Пуля попала Саше в ногу. Сгоряча он продолжал бежать, когда они, путая следы, петляли по узким окраинным улочкам, но в конце концов, обессиленный, Саша опустился на землю.　

Карим знал, что помощь и поддержку можно найти едва ли не в любом доме пригорода, где жили в основном рабочие. Он помнил, как совершался побег из лагеря: итальянец, с которым они вошли в контакт, дал им записку и сказал, чтобы они показали ее в первом же попавшемся жилище бедняка. К столь необычной форме связи с подпольем Карим отнесся тогда с некоторым подозрением, благо у него уже были другие способы добраться до партизан, однако советом итальянца и запиской все же пришлось воспользоваться. Побег прошел не гладко, гитлеровцы почти сразу организовали преследование, и вот тогда-то Карим с товарищами бросились в какой-то дом победнее, предъявили записку и оказались… в объятиях друзей, которые и переодели, и спрятали их, а потом отвели на улицу Кайроли, 62.　

И теперь, помогая раненому Саше подняться, Карим осматривался по сторонам. С виду домики были почти одинаковыми и они повели Сашу к ближайшему. Им действительно тут же оказали помощь — дали йоду и чистой материи для перевязки, но оставаться у гостеприимных хозяев было опасно: с минуты на минуту могла начаться облава, а по-настоящему спрятаться поблизости было некуда.　

Рассудив, Карим принял решение возвращаться в город к друзьям Мамы Анжелики. И вот — неожиданная встреча со священником в трамвае, которой они воспользовались, потому что боль в ноге у Саши усиливалась и он едва мог ступать на нее. И — на счастье — в доме оказался врач, принявший Сашу без каких-либо вопросов. Священник, улыбаясь, рассматривал Карима, потом предложил:　

— Давайте знакомиться.　

— Здесь меня зовут Карло, — первым представился Карим.　

— А меня здесь зовут Падре, — отвечал священник. — А некоторые называют отцом Дорофеем. Зовите меня, как вам будет удобнее. Итак, вы шли к капитану Примо?　

— Примо? — насторожился Карим. — Кто это? Откуда вы взяли, что мы шли к нему?　

— Конспирация — вещь нужная, — снова улыбнулся Падре. — Но если я назову вам пароль, с которым вы должны были явиться к Примо, то вы поверите мне?　

— Почему вы решили, что мы шли к Примо? — не уступая, возражал Карим.　

— Я хорошо знаю окрестности города. Да и самого капитана. А кроме того, — Падре дружески рассмеялся, — наша встреча вовсе не случайна, как могло показаться вам. Я сопровождал вас от самой Кайроли. По просьбе хозяина кафе Фарабуллино Альдо, у которого вы жили последние дни. Итак, пароль: «В горах прошел сильный дождь».　

— «Но в долине совершенно сухо», — ответил Карим, иони, к великой радости обоих, обнялись.　

Через минуту, ожидая конца операции, которую доктор делал Саше, Карло иотец Дорофей спорили об оплошности, допущенной при проверке документов. Падре считал, что другого выхода у Саши не было, да ик тому же у них не было времени на обыск жандарма, но Карим не принимал этих оправданий, говорил, нещадно укоряя себя, что они с Сашей проявили непростительную беспечность. И вдруг, уловив лукавинки в глазах отца Дорофея, Карим сказал:　

— Кажется, сегодня я совершаю еще одну ошибку.　

— Какую именно?　

— Вы сами поняли, какую.　

— Возможно, — согласился Падре. — Из разговора с вами я могу догадаться, что вы не просто обычный беглец из лагеря. Слишком профессионально вы анализируете свои действия. И вообще, вы проявили завидную выдержку.　

— Ну, этому я мог научиться во время пребывания в лагере. Там поневоле приобретешь опыт подполья, — резонно возразил Карим.　

— Я не собираюсь задавать вам лишних вопросов, — заверил Падре. — Вы просили согласия Примо на организацию отдельной группы в отряде. Людей в группу　вы подобрали сами, еще в лагере. Ушли вы из лагеря последним, и теперь группа ждет вас.　

— Спасибо, — поблагодарил Карим, с чувством пожимая Падре руку.　

— Ваша группа будет действовать на территории четвертого сектора первой зоны, — продолжал Падре. — Расположенные на этом участке Аурелия, Кассия, Брачианезе и Фламиния набиты гитлеровцами, как мешок трухой. Это — чрезвычайно опасный район. Надеюсь, в этом вы отдаете себе полный отчет.　

— Но именно там можно найти возможность побеседовать с высокими чинами германской армии, — ответил Карим, не приемля опасений Падре.　

— Да, да, — кивнул Падре. — Мы учли это, подбирая место для вашего лагеря. Но вам придется быть очень　осторожным.　

При некоторых недомолвках отец Дорофей и Карло отлично понимали друг друга. Недомолвки были естественны, можно сказать, вынужденны, их требовало само время… Лишь спустя много лет, уже на советской земле, Карим Бекович Турабеков и бывший служитель русской католической церкви в Риме Дорофей Захарович Бесчастный смогут быть более откровенными друг с другом. Падре расскажет, как ему удавалось доставать деньги и продовольствие для партизан, причем он заставлял работать на антифашистов сам Ватикан, и впоследствии папа Пий XII, узнав, куда шли солидные пожертвования прихожан, выколачиваемые из него отцом Дорофеем, не упустил случая погордиться своим участием в Сопротивлении. Падре расскажет многое, но Кариму Бековичу снова придется умалчивать о существенных подробностях своего пленения и того, как оказался он в солнечной Италии, — для этого рассказа, как порой приходится оговариваться, еще не настало время. Когда-нибудь оно непременно настанет, и я надеюсь еще рассказать о Карло более подробно.　

Сейчас же скажу лишь, что Карим Турабеков — один из многих мужественных сынов узбекского народа, рядом с другими народами нашей Родины грудью вставшего на защиту Отечества. Считаю своим долгом назвать хотя бы нескольких из них, с которыми мне довелось познакомиться лично в мирное и военное время.　

Это — Герой Советского Союза Бойс Хамидович Иргашев, сын бывшего дехканина-батрака, сам начавший трудовую деятельность в двенадцать лет, ушедший на　фронт санинструктором, а затем воевавший кавалеристом, стрелком, разведчиком. Ныне Боис Хамидович — полковник республиканского управления КГБ.　

Это — кавалер многих орденов и медалей Ахмед Махамеджанович Азизов, пехотинец и разведчик, участник прорыва блокады Ленинграда, ожесточенных боев под Синявином, дважды раненный, дошедший до стен рейхстага. Ныне Ахмед Махамеджанович так же, как и его друг Иргашев, полковник республиканского управления КГБ.　

Это — подполковник в отставке Ашур Нурматович Нурматов, десантник, артиллерист, разведчик.　

Это — павший смертью храбрых в бою за станцию Парголово узбекский поэт и воин Кадыржан Имамов, успевший до войны выпустить лишь одну книжку своих стихов «Орзу» («Мечта») и оставшийся в памяти однополчан и друзей молодым, страстным, бесконечно преданным своей Родине.　

Убежден, что каждый из них достоин отдельной　книги…　

А в тот жаркий июньский день Падре и Карим продолжали обсуждать будущие действия, и не понимавшая по-русски Анжелика удивленно переводила взгляд с одного на другого — уж больно быстро сошлись странный священник с советским военнопленным.　

Вошел доктор, сказал, что операция закончена, но больному придется несколько дней пробыть у него в квартире — только тогда он сможет подняться на ноги. Сообщив это, доктор тут же покинул комнату, предоставляя возможность Кариму и Падре закончить разговор.　

— Не волнуйтесь, — сказал отец Дорофей. — Квартира абсолютно надежная. Вашим товарищам, может быть, еще не однажды придется пользоваться ею для связи. Болеть никому не возбраняется, и это не вызывает подозрений. К тому же наш доктор — одни из самых дорогих в Риме, и фашисты привыкли, что к нему обращаются лишь состоятельные люди. Вас это, естественно, не касается, — добавил Падре. — На партизан доктор работает бесплатно, таково его кредо. Теперь последнее. Связь с вами будет осуществлять Мама Анжелика. Кроме нее, товарищи Гверчино, Армандо и Фортунати. Для самых крайних случаев — руководитель центра изделия взрывчатых материалов товарищ Менгарени. Он же будет снабжать вас оружием. — Отец Дорофей замолчал, видимо, считая свое сообщение достаточно исчерпывающим.　

— Нет, — возразил Карим. — Это — не последнее. У меня есть еще одна просьба к вам. В самое кратчайшее время мне нужно организовать связь с Москвой.　

Падре задумался, потом ответил:　

— Такую связь, вероятно, имеет руководство Сопротивления. В партизанских отрядах сейчас сражаются несколько тысяч бывших советских военнопленных, и я думаю, что такая связь не только необходима, но и уже организована.　

— Вы абсолютно правы, — подтвердил Карим. — После того как вы получите принципиальное согласие руководства, я дам вам пароль, благодаря которому мы обусловим конкретные действия.　

В группу, которую возглавил Карло, входили четыре итальянца и одиннадцать бежавших из фашистского плена советских товарищей. Она дислоцировалась у поселка Монте Арсиччио в лесу Инсукерета, в пещерах. Руководство района сразу же отметило, что смысл единства Сопротивления с приходом советских бойцов стал более веским, живым и реальным. Бывшие красноармейцы оказывали итальянским партизанам не только помощь в боевых действиях, но и внесли огромную моральную поддержку своей храбростью и боевым опытом.　

Карим ни на мгновение не удовлетворялся достигнутым, зная, что в скором времени группе придется решать задачи значительно более важные. Он хотел, чтобы бойцы в короткий срок овладели тактикой партизанской борьбы и подполья.　

Первой операцией группы стал разгром вражеского продовольственного склада, значительно пополнивший базу отряда капитана Примо. Затем было совершено несколько диверсий на автострадах и захвачен склад фашистского военного госпиталя, надолго обеспечивший партизан медикаментами. После успешного разгрома вражеского гарнизона вблизи Пиетты Карим пришел к твердому убеждению, что группа готова к заданию.　

Но даже сам Карим не знал всей полноты этого задания.　

На огромном театре военных действий в Европе оно диктовалось переломом в войне, когда гитлеровские войска терпели все более сокрушительные поражения на восточном фронте.　

В Ставке Верховного Главнокомандования в Москве предвидели возможность пополнения гитлеровских войск　за счет переброски армий из союзных рейху стран и с западного театра военных действий.　

Наше командование поставило перед разведкой боевую задачу — выяснить сроки и масштабы подобных перебросок. В выполнении этого задания принимал участие «Гром» и другие антифашисты.　

Одним из вероятных источников резервов для германско-советского фронта могла стать Италия.　

«Гром» и Карим знали, что именно здесь происходят формирования каких-то частей. В гарнизонах появлялись и исчезали довольно большие группы высоких чинов германской армии. С одной из этих важных птиц, как выразился Карим, ему необходимо было «побеседовать». Кандидат на такую «беседу» должен был иметь чин не ниже полковника, а главное — располагать необходимой для Центра информацией.　

Лишь после войны я рассказал Кариму, что в те же дни в полоцких лесах мы стали готовиться к завершению операции, которую он и его друзья должны были начать там, в Италии.　

Не только группа Карима, но и те из «Неуловимых», которые, словно связанные единой нитью, приступили к выполнению задания, вовсе не были его единственными исполнителями. Таких групп было много, и каждая выполняла порученное именно ей дело. Но Полоцкий район был одним из ключевых на пути к восточному фронту, и в Центре не исключали, что он будет использован для переброски новых больших соединений гитлеровцев. В числе многочисленных иных мероприятий намечалась и операция, которая во многом зависела от сообщения из далекой Италии.　

Чем успешнее Красная Армия громила врага, тем активнее действовали партизаны. В эти годы была завершена централизация партизанского движения, наладившая прочную связь между бойцами единого невидимого фронта, хотя сами они о существовании этой связи зачастую не подозревали.

4. ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ

…Командир отряда Трофим Михайлович Шинкарев не мог знать, почему именно его бойцов я выбрал для выполнения очередного задания. Он воспринял это как обычный приказ командования бригады и внимательно выслушал все инструкции и наставления.

Шинкарев понимал, что перед ним поставлена чрезвычайно сложная задача. До сего дня отряд выполнял в основном диверсионные операции, собирал секретную информацию, вел разведку для более успешного выполнения заданий. Он знал, что Виктор Романов или, скажем, тот же Иван Голубев могут возглавить группу и пустить под откос железнодорожный эшелон. Что Степан Григорьевич Богданов, у которого оккупанты расстреляли жену и семерых детей, не знает страха в бою, но не идет на поводу у переполнявшего его гнева, а действует всегда осмотрительно и наверняка.　

Знал командир, что вездесущий комиссар Сергей Андреевич Чепурко наладил разъяснительную и агитационно-массовую работу, и здесь первым помощником комиссара был секретарь комсомольской организации отряда Шламков. А отец Шламкова, семидесятилетний Игнат Федорович, несмотря на почтенный возраст, прекрасно вел пропагандистскую работу среди местного населения, охотно распространяя свежие сводки Совинформбюро.　

Командир мог гордиться своими бойцами, о которых даже среди партизан бригады — а их-то нелегко было удивить находчивостью или смелостью, — ходили легенды. Так, например, всем было известно, как шинкаревцы 12 августа 1942 года взорвали мост в Сивошино.　

Этот мост давно мозолил нам глаза — по нему шло интенсивное движение к фронту и обратно. Мы знали, что мостом в Сивошино интересуется и Центр. Несомненно, по его приказу не раз уже предпринимались попытки взрыва моста разведывательно-диверсионными группами фронта, соседними партизанскими отрядами. Но, к сожалению, все они заканчивались неудачно. Многочисленная охрана моста располагала хорошо укрепленными пулеметными гнездами, по берегам реки кустарник был вырублен — казалось, незаметно подобраться к мосту было совершенно невозможно.　

Разрешить, наконец, эту сложную задачу мы поручили отряду Т. М. Шинкарева.　

Мост был настильным, он возвышался над несудоходной рекой лишь на полтора метра над водой. Это обстоятельство и стало для Шинкарева решающим. Родилась идея плота и стойки — «заряда», как назвал это сооружение наш юный минер Лев Константинов. Плот, на котором крепились тол, стойка, бочка с мазутом и бочка с бензином, должен был по течению достичь моста. Стойка, ударившись о настил, как надеялся Шинкарев, привела бы　в действие взрыватель. Под покровом темноты, по нашему мнению, такая операция могла обеспечить успех. Начались испытания и тренировки.　

«Подвела» река — она упрямо прибивала плот к одному берегу задолго до моста. В конце концов, инициативу взял на себя боец Поцелуйко. Он вызвался вплавь доставить плот к фарватеру, который непременно принес бы его к мосту. По расчетам бросать плот нужно было метров за сто пятьдесят от моста, но на очищенный от кустов берег пловцу выбираться было рискованно, и у Поцелуйко оставался лишь одни шанс — вернуться против течения к ожидавшим товарищам.　

Шинкарев хоть и был автором плана, но на такой вариант долго не давал согласия. Бойцу Поцелуйко пришлось доказывать свои способности на партизанском озере, которое он перемахнул «туда и обратно» за поразительно короткое время.　

Ночью, не дожидаясь появления звезд, боец вывел свой «снаряд» на середину реки. По течению толкать плот было легко, и все внимание Поцелуйко сосредоточил на том, чтобы избежать шума. Ориентиром ему служила впадина, выделявшаяся на фоне неба темным заметным пятном.　

Достигнув ее, боец оставил плот и поплыл обратно. Он тут же понял, что одно дело «перемахнуть» озеро, когда можно изо всех сил работать руками и ногами, совсем другое — бесшумно плыть по реке против течения. И все же он благополучно достиг места, где его ждали товарищи, как раз в тот момент, когда над водой громыхнул взрыв и мост, кувыркаясь в зареве пожарища, полетел в воздух.　

Триста пятьдесят часов понадобилось гитлеровским саперам для восстановления моста на илистом, крайне неудобном для строительства дне реки. В условиях военного времени подобный урон врагу можно было считать крупным успехом.　

Новое задание, порученное Шинкареву и его бойцам, существенно отличалось от прежних и требовало тщательной подготовительной работы. Она началась с появлением в Полоцке четырех спекулянтов, имевших самые настоящие документы, выданные антикварной конторой города Минска, которыми бойцов снабдил наш друг, антифашист, обер-лейтенант Карл Фрейнд, по долгу службы выполнявший некоторые поручения указанной организации.　

Спекулянты открыли на полоцком базаре скупочный пункт, куда они принимали лишь ценные антикварные вещи, по-царски расплачивались с каждым своим клиентом. Продавали они мало и чаще что-то неожиданное или совершенно диковинное. Одним из таких покупателей и оказался фельдфебель Юрген Франц, которого заинтересовал спиннинг. Он вертел снасть в руках, когда один из спекулянтов прошептал ему мимоходом:　

— Вы читали новый духовный календарь?　

— Меня заинтересовала вторая страница, — произнес Юрген отзыв пароля.　

— Будете приходить сюда в среду, лучше с утра, — продолжала начальник разведки отряда Аня Смирнова, исполнявшая роль спекулянтки. — Постарайтесь, по возможности, узнавать фамилии прибывших в Полоцк высоких чинов.　

— Это весьма непросто, но… попытаюсь, — ответил Франц.　

— О дальнейшем — в следующую встречу, — заключила Смирнова. — При необходимости срочной связи — вариант номер пять.　

Фельдфебель купил понравившийся ему спиннинг и, предовольный, отправился восвояси.　

…В те же дни в окрестностях далекого Рима Карим Турабеков получил информацию о появлении в округе группы высоких чинов гитлеровской армии. Судя по их поведению, полковникам и генералам был предоставлен отдых перед очередными назначениями. Такой вывод помогли сделать две девушки-официантки в обслуживающем гитлеровцев кафе, беседу с которыми составил и провел «Гром».　

Дальнейшее наблюдение показало, что особым почтением среди высокопоставленных гитлеровцев пользуется один из полковников, при появлении которого подтягиваются даже генералы. Этот полковник держался особняком, завтракал и обедал всегда в одиночестве и контакты с коллегами ограничивал лишь приветствиями. Ужинал он у себя в номере, непременно под музыку Грига, записанную на редкий в те годы магнитофон.　

Штурм отеля, в котором расположились высокие чины, представлялся маловероятным — его охрану несли около двухсот гитлеровцев, да и не в планах Карима было осуществлять операцию с большим шумом.

Во время очередного завтрака официантка, обслуживавшая надменного полковника, осмелилась обратиться к нему:　

— Господин офицер, как я поняла, большой поклонник Грига. Осмелюсь сказать: у моего отца есть пластинки с записями этого композитора. На них оркестр под управлением Вальтера.　

Полковник, только что смотревший на дерзкую официантку с удивлением, сразу заинтересовался:　

— Вальтера?　

— Да. Мы живем неподалеку и часто слышим, как у вас в номере звучит Григ. Отец говорит, что у вас записан оркестр под управлением Гарна и вы, очевидно, сожалеете, что это — не Вальтер.　

— Я хочу познакомиться с вашим отцом, — непреклонным тоном приказа сказал полковник. — Попросите его прийти ко мне сегодня вечером. Пусть он скажет часовому: «Господин Вольф ждет меня», — и его пропустят.　

— Да, господин офицер. Я передам это отцу.　

Вечером охрана беспрепятственно пустила в отель пожилого итальянца, который поднялся на второй этаж и постучал в номер полковника Вольфа, указанный ему прислугой.　

— Господин полковник хотел меня видеть, — сказал старик, поздоровавшись. — Меня зовут Антонио Руфо. Я — настройщик роялей.　

— Садитесь, — милостиво предложил полковник. — Вы не принесли пластинки?　

— Я стараюсь не выносить их из дому, — объяснил Антонио. — К тому же для них нужен патефон.　

— Я куплю у вас всего Вальтера, — предложил Вольф, — Скажите: ваша цена?　

Руфо отрицательно покачал головой: жаль, но пластинки не продаются.　

— Тогда дайте мне хотя бы записать их на магнитофон.　

— Хорошо, — не сразу согласился Антонио. — Это можно сделать в кафе после ужина. Там не будет мешать посторонний шум. У меня дома слышна улица. — Он, извиняясь, улыбнулся. — Да и у вас здесь тоже.　

— Хорошо, — сказал полковник. — Сделаем это завтра.　

На другой день, как обычно, утром к офицерскому кафе подъехала фура с мясом. Как обычно, на кухню внесли шесть туш в рогожных мешках. Но на завтрак вместо　жаркого были поданы спагетти с сыром. Хозяин кафе вышел объясниться:　

— Я приношу свои извинения господам офицерам. Привезенное мясо оказалось несвежим. К обеду доставят новое.　

В это время повар в подвальном помещении вспарывал мешки, из которых выбирались Карим с товарищами.　

После ужина полковник Вольф явился в кафе с магнитофоном, и в сопровождении трех вооруженных солдат, вставших на пост у входа. Антонио Руфо уже ждал полковника.　

В это время охрана полковника слышала, как хозяин кафе распекает своих рабочих, требуя от них вывезти привезенные утром негодные туши и закопать за городом, чтобы не дай бог по городу не распространилась какая-нибудь зараза.　

Вскоре из помещения донеслась мелодия Грига в великолепном исполнении оркестра Вальтера, а с крыльца рабочие стали вытаскивать рогожные мешки и грузить их в фуру. Однако мешков оказалось не шесть, как было утром, а одиннадцать. Впрочем, охрана и понятия не имела, сколько их должно быть на самом деле.　

Фура медленно тронулась со двора. А за окном по-прежнему, торжествуя, звучал Григ. Но вот музыка смолкла, и сразу наступила подозрительная тишина. Создавалось впечатление, что в кафе никого нет. Охранники недоумевали — там по крайней мере должно было находиться пять человек: полковник Вольф, меломан Антонио с дочерью, хозяин кафе и повар. Один охранник решительно вошел в помещение, но увидел там лишь крутящийся магнитофонный диск с порванной пленкой… Никого из людей не было. Только на допросах он и его коллеги, изо всех сил цепляясь за жизнь, вспомнили о рогожных мешках.　

Тем временем эти мешки уже вспороли в пещерах партизанского лагеря. Сначала из них выбрались Карим с бойцами, потом старик с дочкой, хозяин и повар, и, наконец, извлекли связанного по рукам и ногам Вольфа, который тщетно пытался вытолкнуть изо рта чудовищных размеров кляп.　

Двумя часами раньше полковника спеленали столь быстро, что он, как говорится, и глазом не успел моргнуть. А теперь он сидел перед Каримом и угрюмо смотрел в пол. Карим терпеливо ждал ответа на единственный пока что вопрос:　

— Господни Вольф, откуда вы прибыли и куда намеревались отбыть в ближайшее время?　

Полковник не поднимал взгляда и не разжимал губ, лишь иногда у него нервно подергивалась щека да судорожно дергался кадык, словно полковник хотел пить.　

Тогда Карим завел патефон и поставил на него пластинку — ту самую, обещанную, Грига в исполнении оркестра под управлением Вальтера. Полковник долго еще держался, по потом разом обмяк и поднял глаза:　

— Вы хотите сказать, что это будет звучать и после моей смерти?　

— Либо при вашей жизни, — внес поправку Карим. — Выбирайте, что больше вам по душе.　

— Я не верю, что вы сохраните мне жизнь.　

— Это будет зависеть от вас, — сказал Карим, ничуть не пытаясь сыграть на чувствах сановного офицера.　

— Вряд ли, — усмехнулся Вольф. — Вы слишком рано взяли меня. Я еще не знаю своего конкретного назначения. Знаю лишь, что нас должны были отправить на восточный фронт после короткого отдыха. Знаю лишь, что наш маршрут должен был лежать через Минск и, возможно, Полоцк. Подробности мне неизвестны. Вы вообще ошиблись, выбрав меня в жертву. Отношение ко мне других офицеров определяется не моей должностью, а высоким покровительством. Что же касается необходимых вам сведений, то ими будет располагать только генерал Кюммель. Однако теперь вам вряд ли удастся повторить трюк с похищением. По всему по этому я не вижу шансов остаться живым.　

— Это решим не мы с вами, — ответил Карим. — Но думаю, что шансы слушать Грига и в будущем вы получите лишь в обмен на полную откровенность. Вы хорошо начали наш разговор. Посмотрим, что будет дальше.　

На следующий день Карим встретился с отцом Дорофеем и передал ему пароль для руководства итальянского сопротивления: «В синем Риме семь холмов, а в Италии семь полусухих рек». По этому паролю от Карима приняли шифровку для передачи ее в Центр.　

Впоследствии выяснилось, что на одном из этапов шифровка была перехвачена противником, но шифр ее оказался таким сложным, что до конца войны она так и осталась для фашистов неразгаданным ребусом.　

Однако в белорусских лесах не было никакой сложности с прочтением полученной информации. И вскоре Аня Смирнова при очередной встрече с Юргеном Францем говорила фельдфебелю:　

— Очень вероятно, что в Полоцке появится генерал Кюммель. Постарайтесь сразу же сообщить нам об этом.　

…Генерал Кюммель появился в Полоцке с большими полномочиями. Он должен был проверить обеспечение секретности при переброске на восточный фронт частей, которыми ему было поручено командовать. Ранее он надеялся, что удастся ограничиться лишь организацией переброски и затем первой же оказией вернуться в Германию либо в Италию, но после дерзкого похищения полковника Вольфа эти радужные надежды пришлось оставить: кто-то должен был рассчитываться за ротозейство, и генерал Кюммель как раз и оказался, как старший по званию, в незавидной роли козла отпущения.　

В общем-то, считал Кюммель, особой беды от пропажи Вольфа быть не могло. Полковник располагал лишь устаревшими секретами и наконец-то, к великому облегчению многих, будет наказан за свою чрезмерную гордость. А прибывшие пополнения могут исправить дела на фронте, и даже небольшой успех скорее всего вернет его в Германию или Италию.　

Одним из четырех появившихся в городе «спекулянтов» был опытный разведчик, коммунист-чекист Головин. Пока что он старательно держался в тени, хотя «по роли» был «хозяином» открывшейся на рынке антикварной лавки. Он почти не показывался на «рабочем месте» да и в город выходил редко — целыми днями находился на конспиративной квартире одного из подпольщиков. Но как только Франц сообщил о прибытии Кюммеля в Полоцк, Головин прервал свое затворничество и приступил к активным действиям.　

Ему уже не раз приходилось появляться в логове зверя. И он, шутя, говорил, что «давно уже выработал манеру разговора с гитлеровцами по душам» и что «души их имеют одну слабую клавишу — страх, к которому они приучены не только нашими победами, но прежде всего самим фашизмом, так что нужно лишь не ошибиться и попасть именно на эту клавишу». Однако на сей раз в разработанном нами плане расчет строился не на страхе врага.　

Мы понимали, что добраться до Кюммеля будет практически невозможно. Наученный горьким опытом, противник значительно усилил охрану высоких чинов, а в прифронтовой полосе она достигала и вовсе небывалых размеров. Не только мы, но, пожалуй, и самые ближайшие сотрудники Кюммеля были лишены какого-либо доступа к документам, которыми он располагал. Так что брать на испуг было некого.　

При разработке плана операции мы исходили из тех соображений, что, как бы скрытно ни проводилась переброска гитлеровских резервных армий на фронт, где-то эшелонам с живой силой и техникой непременно придется сделать достаточно длительную остановку. Не станет же противник посылать в бой измотанных долгой дорогой солдат, которые к тому же в течение длительного времени из-за конспирации были лишены даже нормальной пищи, элементарных удобств. Нетрудно было предположить, что такая остановка произойдет где-то поблизости от фронта, и это предположение подтвердило появление Кюммеля, явившегося в Полоцк ранее вверенных ему частей. Напрашивался вывод, что генерал лично отвечает за состояние солдат и офицеров резервных армий и прибыл в район Полоцка, чтобы проследить за передислокацией и организацией необходимого им отдыха. В том, что передислокация будет тщательно скрываться, мы не сомневались, но кое-какие сопутствующие ей моменты, по нашему мнению, рано или поздно должны были вылезти наружу, проясниться. Выяснению таких моментов и посвятил все свое время Головин.　

Покинув одну конспиративную квартиру, Головин вскоре оказался на другой и на следующее утро вышел из нее в форме немецкого обер-лейтенанта. Вступал в действие вариант номер пять.　

Маршрут Головина по городу был рассчитан до минуты, и он, как и ожидал, встретил Франца Юргена, направлявшегося в жандармерию, там, где они могли обменяться несколькими словами, не будучи кем-либо замеченными.　

Еще через час Головни вразвалку, с ленцой подошел к воротам продовольственного склада и назвал часовому полученный от Юргена пароль, действовавший в городе на эти сутки.　

В кабинете начальника склада он спросил тихо:　

— Как дела, гауптман?　

В тоне вопроса, заданного младшим по званию офицером, не лишенный сообразительности начальник склада уловил уверенность, которая заставила его ответить, не церемонясь с собственным ущемленным «я».

— Отлично, обер-лейтенант. — И все-таки он спохватился: — С кем имею честь?　

— Через меня с генералом Кюммелем, — спокойно ответил Головин и повторил пароль, полученный от Юргена.　

Интенданту оказалось вполне достаточно такого подтверждения полномочий обер-лейтенанта. Разговор в кабинете начальника склада длился недолго. Гауптман усердно заверял проверяющего, что все будет сделано в срок и в надлежащих размерах, незаметно для себя называя и сроки и размеры заготавливаемого им продовольствия. Мы умели считать, знали, что и в каких размерах выдавалось в пайках различным родам войск врага, поэтому Головин во время разговора получал ценнейшую и информацию.　

Практически свою задачу разведчик выполнил. Однако оставалось еще так же виртуозно уйти из кабинета. Уйти так, чтобы прозревший гауптман не побежал мгновенно следом, расстегивая на ходу кобуру и вытаскивая пистолет　

То, что прозрение может наступить позже, нас не беспокоило. Но если бы Кюммель через несколько часов узнал о посещении склада неизвестным офицером, то он должен был сделать лишь один вывод — вывод о своем проигрыше: остановить запущенную в движение махину переброски войск было не в его власти да и, откровенно, не в его интересах.　

Согласно кивая гауптману, по-прежнему оставаясь внешне совершенно спокойным, Головин искал подходящий момент, чтобы попрощаться. Но интендант проявлял рвение, он явно хотел оставить о себе хорошее впечатление в надежде, что генерал Кюммель не забудет его стараний.　

— Прекрасно, — наконец прервал бесконечный его отчет Головин. — Я доложу господину генералу, что нашел полный порядок на вашем складе, и особо отмечу трудности, с которыми вы столкнулись.　

Гауптман благодарно улыбнулся, предложил:　

— Может быть… ради знакомства… по рюмке коньяку?　

— К сожалению, — сухо отказался Головин, — через пятнадцать минут я должен быть у генерала. Не провожайте меня. — Последнее он добавил не зря: гауптман мог бы удивиться, что порученец Кюммеля ходит по городу пешком.　

Сопоставляя полученную Головиным информацию с другими данными, мы смогли вскоре сообщить Центру сроки и масштабы готовящейся переброски войск врага.　В том же сообщении я представил к награде большую группу бойцов отряда.　

Особое задание было выполнено.

5. ПО ЛОЖНОМУ СЛЕДУ

Враг с каждым днем наращивал машину подавления боевой деятельности народных защитников и подполья. Росло количество могил расстрелянных и замученных в городах и селах Белоруссии, множились карательные экспедиции, увеличивалось число фашистских гарнизонов и личного состава в них. Но по непонятной врагу логике это приводило к тому, что фронт в его тылу не сужался, а, наоборот, день ото дня ширился и становился мощнее.　

Гитлеровцы лихорадочно искали новых способов борьбы с партизанами и подпольем.　

Мы тоже, как говорят, не сидели сложа руки. Однако при умножении наступательных ударов нам постоянно приходилось разгадывать обновленную тактику противника и неустанно заботиться о повышении эффективности своих действий.　

Особой заботой была необходимость строгого контроля за вновь создающимися, порой стихийно, самостоятельно, партизанскими подразделениями.　

С одной стороны, подпольный райком партии ставил перед нами задачу количественного роста за счет добровольцев, стремящихся к организованной борьбе с фашизмом, с другой — мы должны были всеми способами исключать стихийность в этом важном и нужном деле.　

Стихийно возникавшие отряды часто, в силу своей неопытности, становились легкой добычей врага, и надо было вовремя приходить на помощь при их организации.　

История отряда, созданного как раз в результате такой помощи, объединяет обе стороны этой проблемы.　

Подпольный райком партии рекомендовал командованию бригады организовать новую боевую единицу в районе деревни Кополь. Мы были готовы выполнить поставленную задачу — у нас была связь с копольским подпольем, в частности с его активным участником Богдановым. В районе Кополя постоянно действовали наши разведчики «Снежинка», «Роза», «Клава», «Людмила» и другие, так что мы были хорошо информированы о настроениях населения этой и окрестных деревень, жители которых в подавляющем большинстве стремились к борьбе с оккупантом любыми способами.　

Поэтому руководство бригады вплотную занялось планами создания нового отряда. Примерно в это же время Богданов сообщил нам, что, по данным подполья, в Кополе уже организуется… партизанским отряд. Эти сведения подтвердили после нашего запроса «Снежинка» и «Людмила».　

Получалось, что кто-то идет навстречу нашим планам облегчает нам выполнение поставленного задания. Факт сам по себе отрадный, однако он требовал тщательной перепроверки. Мы посоветовали местным подпольщикам оставаться в стороне и не искать связи с зарождающимся подразделением, а сами отправили в Кополь опытного разведчика «Ястреба».　

Ранним утром к окраине деревни подошел человек, одетый в застиранную суконную рубаху. Его встретила звенящая тишина и пустота улицы. Для отдаленной деревни, куда захватчики заглядывали редко, это было по крайней мере странным. Выждав некоторое время и не заметив ничего подозрительного, человек двинулся к ближайшему дому и постучал в незапертую дверь.　

Навстречу ему, придерживаясь рукой за стену, вышел слепой дед:　

— Кого бог послал или черт принес?　

— Доброго здоровья, отец. Воды бы напиться, — спокойно ответил гость.　

Голос ли гостя понравился деду, он ли соскучился по общению, но вдруг проявил гостеприимство:　

— Заходи. Вода в ведре. Может, и поесть чего-нибудь сообразим.　

На кухне дед довольно уверенно, несмотря на слепоту, полез ухватом в печь, достал котелок с горячей картошкой, поставил его на стол:　

— Ешь.　

Гость не отказался от угощения.　

— Понятно, — сказал дед и улыбнулся, морща старческий лоб.　

— Что — понятно?　

— А то, выходит, что жуешь с хрустом. Не от тещиных блинов пришел.　

— Что это в деревне пусто? — спросил гость.　

— Бабы по ягоды пошли, а мужики собрания в лесу устраивают.　

— Собрания? — удивился гость. — Это по какому же поводу? Приказ, что ли, обсуждают?　

— Как тебе сказать? — разоткровенничался дед. — Я по своей инвалидности, конечно, всего не знаю. Однако полицаи, испугавшись, съехали.　

Гость припозднился у деда и вскоре увидел сквозь окно возвращавшихся мужиков. Он тут же попрощался с хозяином, вышел из дому, хотел было уйти из деревни незамеченным — через огороды, но делал это неловко, его заметили, задержали, обступили со всех сторон с вопросами:　

— Кто такой? Откуда? Зачем?　

— В Полоцк иду, зашел еды попросить.　

Он хотел продолжить путь, но ему не позволили:　

— А ну-ка! Пойдем с нами.　

Трое похожих друг на друга дюжих ребят повели человека к сараю за крайней избой деревни. Они не скрывали своего недоверия к нему, покрикивали:　

— Шагай! Шагай! Сейчас разберемся!　

Подойдя к сараю, двое остались охранять неизвестного, а третий направился к избе.　

— Хоть бы обыскали меня, — усмехнулся задержанный. — А если я сейчас пистолет вытащу?　

Ребята, смутившись, продолжали стоять поодаль. Вскоре третий привел кого-то в выцветшей гимнастерке, судя по которой, его можно было принять за бывшего офицера Красной Армии　

— Та-ак! — протянул мужчина. — Пошли знакомиться.　

Он привел задержанного в заднюю комнату избы, где　

было занавешено маленькое окно и скудным огнем горела керосиновая лампа.　

— Ну, рассказывай.　

— Что рассказывать? — не стал артачиться задержанный. — Фамилия — Волков. Попал в окружение. Добрые люди спрятали у себя в подполье. Вот, досидел до лета, совестно стало обузой быть. Вышел судьбу искать.　

— Где отсиживался?　

— Под Юратишками. На хуторе. Фамилия хозяина — Комлев. Звать Иваном.　

— Хорошо, что Иваном, — чему-то усмехнулся допрашивающий. — А сейчас знаешь, с кем говоришь?　

— Нет.　

— Командир партизанского отряда Леденев. Вот так.　

В комнату втиснулся и молча сел у занавешенного окна коренастый человек в пиджаке.　

— Какую же ты судьбу искать собираешься? — спросил Леденев у задержанного.　

— Да ведь человек ищет, где лучше…　

— А в партизаны пойдешь?　

— Если возьмете…　

— Возьмем ли? — Леденев снова усмехнулся. — Присаживайся пока к столу. — Он разлил самогон по стаканам. — Пей!　

— Как бы не заснул с непривычки…　

— Заснуть можно только мертвым сном! — Леденев с удовольствием рассмеялся своей шутке, и лицо его пошло румяными пятнами. — Прошлая судьба у нас похожа, пусть и будущая сойдется. За это и выпьем! Я, брат, тоже по подвалам посидел да по лесам пошатался.　

Он говорил долго, время от времени задавал вопросы — о происхождении, о номере части, о партийной принадлежности, о маршруте, которым Волков добрался из-под Юратишек до Кополя, о том, почему этот маршрут выбрал. Потом сказал:　

— Ты у нас не один приблудный. — Он кивнул на человека у окна. — Вот на днях Иванова подобрали. Бежал из плена. Я его своим заместителем сделал. Ничего, и тебе должность подберем.　

Вскоре в штаб бригады поступило донесение от «Снежинки». Разведчик сообщал, что в отряде Леденева появилось двое неместных — Волков и Иванов, оба они, судя по всему, являются ближайшими помощниками Леденева.　

А вскоре пришел более подробный доклад от «Ястреба».　

В нем говорилось, что Леденев в основном занимается обучением будущих партизан военным действиям, причем проводит его не с оружием, которого у людей нет, а с любыми подручными средствами — палками, черенками от лопат и прочим. Правда, время от времени он малыми силами организует засады на дорогах, и как-то засада под его руководством отбила продовольственный обоз у полицаев, которые после первого же выстрела бросили подводы и разбежались. Особо «Ястреб» подчеркивал отсутствие какой-либо конспирации в отряде.　

Все это сведения настораживали, требовали разобраться в ситуации в ближайшее время. Тем более что в очередном сообщении «Ястреб» докладывал о намерении Леденева напасть со своим «отрядом» на гарнизон в Лужках. При почти полной невооруженности людей это, несомненно, должно было кончиться для них трагедией, полной катастрофой, так что затея Леденева все больше походила на провокацию.　

А события в Кополе развивались так. Леденев собрал　всю группу на лесной поляне, где он обычно проводил «учения», и произнес перед людьми речь, из которой следовало, что они смогут вооружиться, лишь разгромив гарнизон в Лужках, что сделать это не трудно, так как, по его данным, в Лужках расквартированы не солдаты, а инвалидная команда.　

Командование «Неуловимых» располагало совершенно противоположными сведениями: в Лужки за последнюю неделю были стянуты значительные силы из соседних гарнизонов.　

На собрании в лесу Леденев не нашел достаточной поддержки у людей и тогда перешел к угрозам — сказал, что каждый несогласный с ним будет считаться дезертиром и с ним поступят по законам военного времени. Естественно, это не возымело действия, не подняло энтузиазма людей. Тогда Леденев заговорил о необходимости последней разведки, которую он якобы организует в Лужках, и к вечеру действительно отправил в разведку Иванова. Удивляясь такому решению, Волков спросил Леденева:　

— Что ж ты, командир, Иванова в одиночку послал?　

А-а! — отмахнулся Леденев. — Подстрелят — тем лучше. Не верю я ему.　

— Кому же ты веришь?　

Леденев усмехнулся:　

— Думаешь, тебе верю? Ошибаешься. И тебе не верю! Вот в Лужках будет дело, посмотрю, какой ты солдат. Что-то ты все следишь за мной. Может, подослан?　

— Может, подослан. Может, послан, — неопределенно хмыкнул Волков　

— Дай сюда пистолет! — вдруг приказал Леденев.　

— Нет у меня пистолета.　

— Это хорошо, что нет. — Леденев поднялся. — Пойдем-ка в лес, поговорим. — Он многозначительно расстегнул кобуру, не скрывая своих намерений.　

Они отходили все дальше и дальше от деревни. Наконец Леденев остановился, сжал оружие:　

— Так кем же ты послан?　

— А что, если зондерфюрером Майзенкампфом? — нагловато спросил Волков.　

Леденев оценивающе осмотрел Волкова, потребовал:　

— Пароль!　

На мгновение он ослабил бдительность, и этого мига хватило Волкову для того, чтобы сбить «командира» с ног и обезоружить. Связывая Леденева, Волков подосадовал　на себя, что перестарался: казалось, предатель уже не придет в себя. Однако Леденев вскоре зашевелился, истошно закричал, и пришлось угомонить его кляпом.　

Транспортировать Леденева, связанного двумя ремнями, Волков не решался, потому что в деревне могли неправильно оценить ситуацию, да и о сообщниках предателя забывать было нельзя. Однако другого выхода не было, и разведчик, дождавшись темноты, поволок Леденева в Кополь.　

Он спрятал предателя в заброшенном овине, а сам пошел к братьям Рябухиным, у которых квартировал вместе с Леденевым. Старший Рябухин, Алексей, встретил Волкова недоверчиво:　

— Ты вроде с командиром уходил. Где же он?　

— На связь пошел, — ответил Волков.　

— На какую связь? — подозрительно заворчал Алексей. — Что же это за командир, если он на связь сам ходит,　да еще один?　

— А что это за партизаны, если им немцы сами обозы дарят? — спросил Волков.　

Младшие Рябухины сидели насупившись. Алексей　вздохнул:　

— И это верно говоришь. Что-то мы, кажись, как на святках ряженые.　

Той же ночью нашей засадой был перехвачен возвращавшийся из Лужков Иванов. Он оправдывался тем, что выполнял приказ Леденева и производил разведку в гарнизоне. Врал, не моргнув глазом. Даже о результатах разведки доложить не смог. Не смог назвать ни примерную цифру солдат в казармах, ни число казарм, «не знал» о том, что в Лужки стянуты большие вражеские силы. И в конце концов вынужден был рассказать правду, которая заключалась в том, что Леденев и Иванов организовывали партизанский отряд по заданию… гитлеровцев.　

Какую же цель преследовал противник этой своей затеей? Тут была и попытка отвлечь людей от настоящей борьбы, и стремление выявить, а потом уничтожить тех, кто к ней стремится, и, не в последнюю очередь, продемонстрировать легкость, с какой фашистский гарнизон расправится с целым партизанским отрядом. Словом, налицо оказались все методы лжи, провокации и коварства, без которых никогда не обходились тайные службы гитлеризма.　

Необходимо было объяснить людям, обманом завлеченных в группу Леденева, какие планы строил и какое поражение потерпел в этой акции противник. Кроме того, мы не могли оставить без ответа столь далеко рассчитанный шаг врага. Лучший ответом мы считали создание на основе заявивших о своей готовности к борьбе людей нового партизанского отряда.　

В Кополь я отправился сам. После двухчасовой беседы на поляне, где еще недавно проходили «учения», после народного суда над Леденевым и Ивановым, воздавшего предателям по заслугам, мы предоставили Волкову право формировать отряд. Шутя, он говорил, что полработы за него сделали сами гитлеровцы.　

Пока шла работа по организации нового нашего подразделения, «Неуловимые» нанесли несколько ударов по тем гарнизонам, которые противник ослабил, согнав живую силу в Лужки, где зондерфюрер Майзенкампф так и не дождался налета невооруженных партизан.　

Новообразованный отряд передислоцировался в лесной массив на несколько десятков километров западнее Кополя. Начальником разведки в нем был назначен Волков, начальником штаба — Янков. Оставалось найти кандидатуру на должность командира. Мы остановились на кадровом офицере, участнике еще финской кампании, в которую он был награжден орденом Красной Звезды, Павле Федоровиче Лученке.　

Выходец из бедняцкой белорусской семьи, Павел Лученок надел военную форму в 1938 году, когда поступил в полковую школу в городе Горьком. Не снял он ее, чтобы остаться незамеченным, и в трудные месяцы окружения 102-го отдельного противотанкового дивизиона, где исполнял должность командира взвода, и в конце концов, после безуспешных попыток вырваться из вражеского кольца, оказался один на оккупированной земле. Знание местности, природная находчивость, неколебимая уверенность в правоту дела, которому он посвятил жизнь, помогли Лученку не растеряться в создавшемся положении, и уже в ближайшее время он связался с партизанами.　

Комиссаром отряда был назначен Николай Степанович Гусев. Этот серьезный и обстоятельный человек отличался не только прекрасными качествами политработника, но и умело налаживал быт в отряде. Недаром в наградном листе на Н. С. Гусева отмечено, что в партизанском подразделении, где он активно и мудро осуществлял работу комиссара, действовали сапожная, пошивочная и валяльная мастерские, обеспечивавшие бригаду обувью и теплой　одеждой, что в значительной мере способствовало успешному выполнению личным составом боевых заданий.　

Отряд под командованием Лученка уже в скором времени после событий в Кополе стал полноправной единицей бригады. Боевой опыт отряд приобретал в боях с карателями, которые не могли простить себе неудачу в Лужках и предприняли несколько отчаянных попыток уничтожить отряд. Трижды за первый месяц своего существовании отряд отражал атаки значительно превосходящих сил врага, успевая нанести упреждающий встречным удар и затем выйти из окружения, неся минимальные потери.

6. БОРЬБА ЗА МАГИСТРАЛЬ

По численности личного состава отряд, созданный вблизи напряженного железнодорожного участка линии Полоцк — Невель, был одним из самых больших в бригаде. Его постоянными объектами диверсии были железные дороги.　

В одни из осенних дней я вызвал в свою землянку командира отряда Анатолия Александрова. Мне всегда нравился этот умный жизнерадостный человек. В том, что отряд, расположенный вблизи деревень Стойки и Белый, сражался умело и успешно, была его немалая заслуга. И помощники Анатолия Александрова — комиссар Иван Мартинцев и начальник разведки Николай Горбунов — были под стать ему.　

Однако на этот раз я собирался обсудить с Александровым не прошлые заслуги, а задачу намного сложней тех, которые отряд решал до сих пор.　

Имевшиеся у нас сведения, информация, полученная из Центра, и данные соседей — все говорило о том, что железнодорожные перевозки гитлеровцев к фронту на нашем участке значительно активизируются. Мы не могли не помешать этому, особенно в районе Полоцк — Невель, где движение возрастало с наибольшей интенсивностью. Подпольный райком партии считал, что «Неуловимые», в тесном взаимодействии с подпольщиками, справятся с этой задачей.　

В тот памятный день Анатолий Александров получил приказ руководства бригады: максимально, а по возможности и полностью парализовать железнодорожное движение на участке Полоцк — Невель. Это была задача, равноценная приказу «ни шагу назад», который хорошо знаком нашим воинам по первым дням войны. Правда, здесь его точнее можно было сформулировать, как «ни шагу вперед» — для врага.　

Александров внимательно и внешне совершенно спокойно выслушал приказ, но я заметил в его взгляде некоторое напряжение — очевидно, командир критически оценивал боевые возможности своего подразделения. Через мгновение он коротко продублировал приказ:　

— Есть максимально парализовать движение на указанном участке.　

— Дело очень серьезное. Справишься? Или нужна помощь? — спросил я.　

Александров склонился над картой района, и я лишний раз убедился, что выбор мои правилен — командир отряда предельно четко понял поставленную задачу.　

— Прежде всего необходимо подготовить пути подхода к железнодорожному полотну, — выкладывал свои соображения Александров. — На участке разъезда Алешье-Тупик стоят железнодорожные составы из товарных вагонов, оставленные здесь после эвакуации. Надо убрать их с пути подхода. Охрана самого полотна многочисленна и хорошо вооруженная…　

— Здесь мы поможем, — пообещал я и коротко поведал о полученных из Центра приборах «бромит» для бесшумной стрельбы из винтовок.　

— Превосходно! — обрадовался Александров. — Это как раз то, что нужно.　

Началось одиннадцатимесячное, не прекращавшееся ни на один день, сражение отряда под командованием Александрова за железнодорожную ветку Полоцк — Невель.　

Как всегда, первой вступила в действие разведка. Пока диверсионные группы освобождали пути подхода к участку, взрывая нагроможденья поврежденных вагонов в Алешье-Тупике, на полоцкой железнодорожной станции приступил к выполнению конкретного задания разведчик «Валентин».　

Противник без особого внимания отнесся к взрывам в Алешье-Тупике, поскольку вышедшие из строя вагоны его не интересовали. Это было предусмотрено Александровым, как и многие другие дальнейшие действия гитлеровцев.　

Благодаря «Валентину» и его товарищам с полоцкой железнодорожной станции удалось вывезти несколько бочек со скипидаром, и последние взрывы в Алешье-Тупике сопровождались огромным пожаром. Теперь　противник не мог оставаться безучастным — опасаясь распространения огня, он стянул в Алешье-Тупик большие силы. Но, как это часто бывало, гитлеровцы искали партизан не там, где они находились. В это время прогремели мощные взрывы в нескольких местах железнодорожного участка Полоцк — Невель. Здесь нашими бойцами впервые были использованы «бромиты», позволявшие бесшумно снимать охрану.　

Урон врага был существенным: развороченные рельсы, пушенный под откос эшелон и взорванный мост. А попытка гитлеровцев повсеместно навести порядок рассредоточила их силы и позволила тут же провести еще две диверсии.　

По предварительным подсчетам разведки, движение на магистрали было остановлено минимум на десять дней, и эти десять дней штаб отряда напряженно занимался подготовкой новых операций.　

Противник принял экстренные меры по усилению охраны железной дороги: долговременные земляные огневые точки вдоль полотна, вырубленный на сто и более метров лес по обеим сторонам, несколько карательных экспедиций двадцатитысячного соединения гитлеровцев при поддержке танков, бронемашин и минометных подразделений — все это, по замыслу врага, должно было исключить возможность повторения диверсий такого масштаба со стороны партизан.　

Эти меры, возможно, и возымели бы свое действие, если бы отряд Александрова сражался в одиночку. Однако штаб бригады постоянно держал под контролем деятельность подразделения в районе Полоцка — Невеля, «Неуловимые» всегда были готовы прийти на помощь своим товарищам. Когда к Белому и Стойке вышла карательная экспедиция гитлеровцев, ее «принял на себя» отряд под командованием Шинкарева. Он отвел противника от расположения отряда Александрова, дав ему возможность пересечь магистраль и дислоцироваться с другой стороны на заранее приготовленном месте, в лагере, подготовленном бойцами другого, соседнего отряда.　

Постоянное внимание отряду Александрова оказывал подпольный райком партии. Полоцкие подпольщики получили специальное задание без промедлении обеспечивать Горбунова и его разведчиков необходимой информацией. В тесном взаимодействии с ними работал в Полоцке и «Валентин». Таким образом, поставленное перед отрядом задание выполнялось и в самом Полоцке.　

На полоцкой железнодорожной станции формировался　состав с техникой, и фашисты собирались пустить его при первом же затишье на магистрали. Но если раньше они помещали заградительные платформы впереди паровоза, то теперь враг придумал иную изуверскую хитрость: «заградительная» платформа, битком набитая советскими военнопленными, помещалась следом за паровозом. Гитлеровцы были уверены, что уж на этот раз, помня про обреченных на гибель соотечественников, мы не рискнем взрывать составы.　

Велико было коварство врага. Но и ответный ход, найденный «Валентином» с товарищами, был достойным ответом. Магнитная мина большой мощности была заложена в хвостовых вагонах состава, где размешались боеприпасы, и взрыв превзошел все наши ожидания: состав, по существу, был разгромлен, а передняя платформа с военнопленными осталась невредимой.　

Тогда фашисты предприняли другие решительные меры. В районе действия отряда Александрова, в деревне Каменка, они расположили крупный гарнизон, единственной целью которого было отрезать партизанам пути подхода к железной дороге Полоцк — Невель.　

В штабе бригады приняли план Александрова штурмовать гарнизон в Каменке. К сожалению, ночной штурм оказался неудачным — атакующие бойцы были обнаружены противником метров за 300 и встречены плотным огнем. Не желая терять людей, командир приказал отступить от Каменки. Но мы не отказались от цели освободить деревню от оккупантов, и в последующие дни деревня была надежно блокирована с помощью других отрядов и подверглась массированному, не прекращавшемуся ни днем, ни ночью обстрелу. Через несколько дней противник вынужден был оставить Каменку, вновь освободив пути подхода к магистрали.　

Задача максимальной парализации движения на участке Полоцк — Невель бойцами подразделения Александрова была выполнена.