На лосях

ЗОЛОТОЙ ШАР

Рана Кучума оказалась небольшой: пуля лишь коснулась холки, прочертив на ней рваною борозду. Рогач вполне мог продолжать путешествие и даже нести вьюк.

Измотавшиеся за дни погони путешественники решили отдохнуть на Солоных озерах до конца дня, привести себя, насколько возможно, в порядок, а затем уже возвращаться в Коробейники.

Озера были небольшие: самое крупное — метров четыреста в поперечнике. Глубина редко больше метра, дно илистое, тинистое, вязкое. Топкие берега поросли осокой и камышовыми зарослями. К чистой воде почти нигде не подойдешь, не увязнув по колено.

Помимо трех соленых, здесь было и несколько пресных озер.

Лагерь разбили на лугу, на перешейке между Нижним Солоным и пресным Паромным озерами. Калина Васильевич с помощью ребят протащил по Паромному бредень, и скоро над пылающим костром висело ведро ухи. Рыбу варили в соленой озерной воде.

Под руководством деда чуть поодаль от костра соорудили из жердей наклонный навес, покрыв его брезентом. Землю под навесом устлали пихтовой лапкой. Калина Васильевич навалил на костер несколько сушин вперемежку с сырыми березовыми кряжами.

— Так мы зимой на охоте частенько ночуем, — объяснил дед. — Гоняешься иногда за зверем сутками, а до жилья далеко… Разложишь такой костер — и спи спокойно. Береза не искрит.

При этих словах Антон с сожалением посмотрел на свою замызганную шинелку, на которой зияла внушительная дыра. А все из-за того, что на прошлом ночлеге он самолично навалил в костер сухих пихто-76 вых дров. От пихты же, которая «стреляет» напропалую, того и гляди пожара дождешься.

Улеглись под навесом, протянув ноги к костру. Сильно вызвездило, и давал себя знать холодок… А под навесом было тепло и уютно: брезент нагрелся и обдавал жаром лежащих под ним людей.

— Дывлюсь я, диду! — начал разговор пригревшийся Антон. — Тут у вас зимли — оком не окинешь, а хозяйство ведете бидно. Разве ще охотитесь богато…

— Земля, сыне, худо родит… Рожь посеешь — не каждый год на семена соберешь. Да вокруг Ларевки и полей-то никаких нет. Самую малость возле Сосен пашем. Скотинкой в основном колхоз наш занимается. А в Банях да Березовке и вовсе никто земли не Касается: сплошь рыбаки да охотники.

— А по-моему, — вмешалась в разговор Наташа, — и незачем здешним колхозам хлебом заниматься. Исходили мы эти места, дедушка, и видели ваше никудышное жито: колос от колоса — не слыхать и голоса! Зато какие у вас прекрасные луга, сколько сенокосов. И по Вишерке, и по Березовке, и по другим рекам вокруг Чусовского озера — тысячи гектаров.

— Верно, дочка, гектаров-то тысячи, да нас… единицы. Не под силу большое хозяйство вести.

— Ну, я так кажу, — подвел итог разговора Антон, — тут надо бы робыть в радяньском масштабе! Совхоз тут надо животноводческий — тогда дило пойдэ! Ведь це же целина, така ж сама, як в Сибири и Казахстане… Целина животноводческая!

— Видать, люди вы государственные… — задумчиво глядя на огонь, промолвил Калина Васильевич. — Нам бы таких в колхоз!

Спалось тепло. За ночь никто ни разу не просыпался. Лишь дед дважды тихо вставал, чтобы подложить в костер дров.

— Я уж вас провожу до Сосен-то, — предложил утром Калина Васильевич. — А за лодкой после внук сюда скатает.

— А вы, дедушка, не беспокойтесь, — отказался было Сергей, — поезжайте домой. Мы по берегу до вашей деревни доберемся. А от Ларевки пойдем в Семь Сосен по дороге.

Старик покачал головой:

— По дороге, говоришь? Нет у нас никаких дорог.

— То есть как нет? Ведь в Соснах ваш колхоз?

— Верно, каждый день на работу ездим. А дорог все же нет. Топи, реки да чащобы кругом — где им, дорогам, тут быть? Верхом да на волокуше — и то не везде проедешь. Летом у нас первостатейный транспорт — лодка, а зимой, известное дело, — сани. До Сосен отсюда рукой подать, а попробуй, не зная этих мест, пройти!

— А что, дедушка, — спросила Наташа, — в Соснах лесничество есть?

— Верно, есть.

— Ну что ж, ребята, вот мы и сдадим документы браконьера лесничему! А вы, Калина Васильевич, не знаете, кто такой Федоров?

— Это он, что ли, ваших лосей стрелял? Кто ж не знает этого шаромыжника! Давно бы пора ему получить по заслугам…

К обеду наши путешественники распрощались с Солоньвми озерами. Дед повел караван сначала в глубь леса, а потом, когда вышли на едва заметную просеку, что звали здесь Пьяной гранью, свернул по ней круто направо.

Шли, перепрыгивая с кочки на кочку. В изодранную обувь струйками затекала ледяная болотная жижица. Лишь лоси брели совершенно свободно, почти не выбирая дороги.

Часа через два путешественники вышли на луга. Вдали виднелась серебряная петля не то реки, не то озера.

— Вишерка, — коротко бросил Калина Васильевич, указав на излучину.

Подошли вплотную.

Не было ни ветерка, и поверхность реки казалась зеркалом: по водной глади над подернутыми золотом березняками, над краснеющими и трепетно шелестящими осинниками чередою плыли стайки белогрудых облаков.

— Так ни один художник не сможет сделать! — воскликнула Наташа, любуясь перевернутым пейзажем.

— А вот и Сосны, — кивнул дед на недалекое крутоярье, по которому на добрых полкилометра разбежались редкие избушки.

Через Вишерку переправились в лодке возле самой деревни. От всей души поблагодарив Калину Васильевича, распрощались с ним и направились, окруженные ватагой любопытных ребятишек, в лесничество.

Вячеслав Григорьевич Поспелов, лесничий Вишер-ского лесничества, и Зоя Ивановна, его жена, радушно приняли гостей, о которых были уже наслышаны. Однако радостное оживление хозяев тотчас исчезло, как только они узнали о преступлении Федорова. Лесничий нахмурился, а когда взглянул на документы, отобранные у браконьера, лицо его так потемнело, что и без того белокурые волосы стали казаться еще светлей. От уголков рта книзу протянулись жесткие складки.

— Это дело для него пахнет судом, — сказал Поспелов. — От работы же я его отстраняю немедленно, — и лесничий начал крутить ручку телефона, вызывая Ныроб.

Ныроб не отвечал.

— Опять связь оборвалась, что ли?

Но взглянув в окно, Вячеслав Григорьевич увидел нависшую над далеким горизонтом тучу, которую беззвучно перечеркивали зигзаги молний.

— Ага, понятно: гроза. Только что-то поздновато. Ведь как-никак сентябрь на дворе… Время не грозовое.

— Ты долго, Слава, будешь мучить гостей? — спросила вошедшая в контору Зоя Ивановна. — Доложить начальству всегда успеется! Они ж и мокрые, и голодные!

Лесничий моментально превратился из строгого начальника в жизнерадостного простодушного человека.

Угошали хозяева от души: и окунем из Чусовского озера, соленным «каменкой», то есть каменной солью, и щами из свежих овощей, и грибовницей, и жареной дичиной, и чаем с домашним вареньем. Потчевали, как близких знакомых, как друзей, с которыми не виделись много лет. Вячеслав Григорьевич и Зоя Ивановна, кстати сказать тоже лесничий, лишь несколько лет назад, окончив учебу, прибыли сюда, в глухомань, и были рады свежим людям. Они восхищались Наташей: тем, что она приручила лосей, и тем, что свой жизненный путь хочет начать не в столицах, а, как и они, в тайге, и тем, что она одна отважилась отправиться в рискованное путешествие.

А за окном бушевала гроза. И небо почти ежесекундно прорезали причудливо ветвистые молнии.

Перед тем как лечь спать, наши друзья вышли под навес крыльца полюбоваться стихающей грозой. Вскоре к ним присоединились хозяева — и им не спалось. Пошли разговоры о предстоящем завтра пути. Никто не заметил, как из-за леса вынырнул огненный шарик и, подгоняемый легким ветром, поплыл над Вишеркой. Первый обратил на него внимание наблюдательный Сергей. Беседа враз оборвалась.

— Шаровая молния, — высказал кто-то догадку.

А шарик, приближаясь, все рос и рос. Это был уже не шарик, а шар, примерно с полметра в диаметре. Ослепительно яркий, он, казалось, катился на высоте нескольких метров над рекой. И вдруг стало так светло, что все невольно зажмурились Золотое пламя объяло окрестности, излучины Вишерки, заречные леса, косогоры с прилепившимися на них домишками… Пауза — и послышался такой грохот, что, казалось, земля раскалывается пополам. А затем вновь со всех сторон к домику лесничества подступила непроглядная темень…