На острие красных стрел

Освободив в ожесточенном бою Московский Бобрик, полк продолжал наступать. Мы с ходу форсировали речку Грунь и 9 сентября 1943 года вплотную подошли к городу Гадяч, располагавшемуся на высоком берегу реки Псёл. Здесь, на выгодном рубеже, противник и попытался задержать наше наступление.

Полк прорывался в город с севера по труднопроходимой, заболоченной местности. Помнится короткое совещание офицеров штаба полка на командном пункте. Майор Кузминов обратился ко всем присутствующим:

— Каждый должен подумать, каким образом преодолеть реку. Здесь может пригодиться опыт старшего лейтенанта Лебединцева. Вспомните, как он брал Васильевку...

После совещания я сразу же отправился к А. З. Лебединцеву. Попросил:

— Саша, расскажи, как это было.

Васильевку брали 19 августа 1943 года, когда меня в полку еще не было. Село это — юго-восточнее города Сумы. Гитлеровцы сильно укрепили его, и с ходу овладеть им не удалось. Выход из положения нашел начальник разведки полка старший лейтенант Лебединцев. Изучая оборону противника, он заметил, что ее левый фланг упирается в болото. Послал туда трех разведчиков. Они пробрались в тыл фашистов и благополучно вернулись. Тогда Лебединцев и предложил: отрядом человек в тридцать перейти ночью через болото и ударить по противнику с тыла.

Об удачном бое за Васильевку я уже слышал от разведчиков, но мне хотелось знать подробности.

Саша долго сопротивлялся, но потом все-таки рассказал. Суть замысла сводилась к тому, чтобы одновременно с атакой с тыла ударить на Васильевку двумя батальонами с фронта. Иначе два ослабленных предыдущими боями батальона, оставшиеся в полку, не смогли бы преодолеть подготовленную оборону противника — траншеи полного профиля и дзоты встали на их пути. Вот тогда и было решено воспользоваться предложением Лебединцева. Командир полка майор И. М. Бунтин собрал ординарцев, связистов, саперов, химиков и усилил ими взвод пешей разведки. Всего набралось 35 человек.

Ранним утром отряд перешел болото, под прикрытием тумана выбрался на торфяник. Противник заметил его, когда уже совсем рассвело. Стал обстреливать из минометов, затем заговорили пулеметы. Бойцы отряда залегли на краю торфяника за пирамидами, сложенными из брикетов торфа. Перед ними была большая поляна, за нею поднималась возвышенность, на которой и раскинулась Васильевка. Вдоль крутых скатов тянулась траншея, хорошо виден был дзот с пулеметом. Это он своим огнем прижимал к земле, не давая поднять головы. Без артиллерийской поддержки Лебединцев не решался атаковать.

Направил он связных в штаб полка с донесением, в котором просил командира поддержать артогнем. Одному из связных приказал на обратном пути прихватить обед. Вернулись связные во второй половине дня, ближе к вечеру, принесли термос пшенной каши. И главное, доложили, что артналет будет проведен в 19.00. Лебединцев собрал сержантов, поставил задачу.

Артналет продолжался минут десять. Бойцы отряда за это время стремительным броском достигли гряды и, как только артиллеристы перенесли огонь дальше, забросали траншею гранатами.

После боя у одного из убитых обнаружили рабочую карту с нанесенной обстановкой. Гитлеровцы, оставив траншею, отходили от хаты к хате, огрызаясь автоматным огнем.

Нашим досталось немало трофеев: минометы, два автомобиля с велосипедами в кузовах, несколько мотоциклов, три пулемета. В единственном на все село кирпичном здании, где, по-видимому, размещался штаб батальона, остались телефонные аппараты, оружие, боеприпасы, термосы с макаронами, фляги с еще теплым кофе...

Закончив рассказ, Лебединцев взглянул на часы. Времени для разговора у нас уже не оставалось. А мне так хотелось задать Александру еще один вопрос: за что в 42-м году его поощрили двухнедельной путевкой в дом отдыха? Меня удивило, что в то трудное время, оказывается, существовали для офицеров дома отдыха и там можно было фронтовику отмыться, отоспаться, вообще отдохнуть и даже с девушками потанцевать. Невероятно! Разведчики мне говорили, что Лебединцев отличился где-то на реке Миус, командуя разведотрядом. Но на фронте у него так и не нашлось времени, чтобы подробно рассказать мне об этом. О том, за что его поощрили путевкой в дом отдыха, Александр обстоятельно поведал мне лет через двадцать пять после Победы.

Ну а тогда, в один из сентябрьских дней 43-го года, прощаясь со мной, он сказал:

— Майор Кузминов — командир толковый. Не зря намекнул, что естественные преграды могут нас и выручить... Поэтому ищи, Алексей, броды через реку.

Я крепко пожал ему руку:

— Спасибо, Саша! Буду искать броды.

* * *

В тот же день вместе с тремя разведчиками я тщательно обследовал наш берег, внимательно изучил противоположный, стараясь найти наиболее подходящий участок для форсирования. Поздним вечером, наблюдая за рекой, мы заметили, как двое переходят ее вброд. Подумали, что в поиск идут фашистские разведчики, и приготовились их захватить. Оказалось, это мальчишки, пробравшиеся из города. Невтерпеж было ребятам скорее увидеть краснозвездных бойцов, хоть чем-нибудь помочь наступающим. Словно сейчас вижу старшего из них, шустрого малого, в видавшей виды кепчонке с поломанным козырьком, из-под которого выбивался непокорный русый чуб.

— Мы тут все внаем, — говорил он торопливо. — Мы с Петькой можем провести вас через броды.

Все вместе направились на командный пункт полки. Кузминов обрадовался:

— Вот и выход из положения! Молодцы, ребята! Кука, покажите на карте ваши броды.

— Не, на карте не сумеем... — смутился вихрастый, — а вот на речке покажем. И там, на той стороне, где и что у немцев, — все знаем. Правда, Петька?

Петька солидно кивнул головой.

— Хорошо. Тогда идемте к реке, — сказал полковой инженер лейтенант Ф. Чирва.

Вскоре он доложил Кузминову о том, что обнаружено три брода. Командир полка приказал ознакомить с подходами к бродам командиров рот и взводов, выделить проводников. Перенес КП ближе к берегу. Под покровом темноты артиллеристы заняли огневые позиции.

На рассвете, пока шла артподготовка, роты перешли вброд реку, преодолели заболоченный участок, начали атаку и к восьми утра уже достигли вокзала. Одновременно с юго-востока в город ворвался 29-й стрелковый полк. Завязались ожесточенные уличные бои.

Противник явно надеялся, что река и заболоченная местность станут для нас большой помехой, и не думал, конечно, что мы так быстро их преодолеем. Поэтому основные силы гитлеровцев были сосредоточены на юго-восточной окраине города. Когда же наш полк прорвался к вокзалу, фашисты заметались. Но сопротивлялись упорно, стараясь не допустить соединения полков. Борьба шла за каждый дом, некоторые улицы по два-три раза переходили из рук в руки.

Во второй половине дня разведчики заметили, что в одном из кварталов фашисты накапливают силы для контратаки, и подтянули туда минометную батарею. Я доложил об этом командиру полка, и он тут же отдал необходимые распоряжения. Когда гитлеровцы перешли в контратаку, батарея старшего лейтенанта Ф. Костомахи ударила по ним осколочными. Его поддержала батарея капитана Г. Косенкова. Вражеская контратака захлебнулась. Тут же подоспели пехотинцы 3-го батальона, вытеснили неприятеля на западную окраину города и там соединились с 29-м полком. К вечеру город был полностью очищен от фашистов.

Ранним утром следующего дня я с разведчиками был уже вблизи села Петровка и наблюдал, как немцы спешно закрепляются на гряде высот, протянувшейся недалёко от железной дороги. Тщательно обследовав железнодорожное полотно, мы обнаружили под ним большую трубу и решили, что лучшего места для командного пункта не найдешь. Я послал связного к майору Кузминову, и к середине дня он был уже здесь. Место для КП одобрил. Труба была надежным укрытием от бомб и снарядов, а со стороны противника не просматривалась. Не мог видеть враг и то, что делалось у нас за высокой насыпью. Батальоны расположились перед железной дорогой, как можно ближе к передовым позициям фашистов, в течение ночи окопались и замаскировались, используя пересеченную местность.

Мы не спускали глаз с гитлеровцев ни днем ни ночью, тщательно следили за ходом инженерных работ на их позициях, Старались определить, где и какие огневые точки оборудуются. И каждую ночь совершали вылазки к вражескому переднему краю, а затем, используя вымоины и овражки, проникали и на позиции врага. Работа разведчиков облегчилась тем, что немцы до глубокой ночи копались в земле, суетились, разговаривали, и все это, естественно, снижало их бдительность. Однажды удалось обойти одну из высот, пробраться в тыл противника, Там мы заметили, что гитлеровцы подтягивают резервы. Наши разведданные очень скоро подтвердились: через пару дней немцы крупными силами контратаковали нашу дивизию, стремясь вернуть утраченные позиции и снова захватить Гадяч. В районе высоты 171,9 им удалось потеснить подразделения 48-го полка.

Я находился на участке 1-го батальона, когда фашисты прорвались к командному пункту. В критическую минуту Лебединцев обратился к полковым разведчикам:

— Ребята, настал и ваш час! За мной, братья-славяне! — И первым поднялся навстречу пулям.

Вместе с нами пошел в атаку и начальник разведки дивизии майор М. Ф. Чередник. Рукопашная схватка была жестокой и кровавой, но противника мы все же одолели и положение восстановили.

В тот день немцы дважды прорывались и к штабу полка. Не выдержав натиска превосходящих сил, рота лейтенанта О. Дурды-Бердиева стала отходить к железнодорожному полотну, за которым размещались штаб и полковые службы. Тогда начальник штаба полка майор В. Ершов собрал группу, в которую вошли штабные офицеры и связисты, и повел ее в контратаку. Внезапной и стремительной атакой во фланг гитлеровцы были отброшены.

Потерпев неудачу в первой атаке, противник перегруппировался и после сильного минометного налета снова попытался прорваться к железной дороге. Майор М. Кузминов и начальник артиллерии полка майор И. Бикетов в это время находились на наблюдательном пункте. Бикетов первым заметил быстро выдвигавшихся по лощине немецких автоматчиков. Где они просочились, разбираться было поздно. Бикетов крикнул Кузминову:

— Ну держись, командир!

Противотанковая пушка, стоявшая недалеко от НП на позициях для стрельбы прямой наводкой, вела огонь почему-то с перелетом: наводчик то ли растерялся, то ли был контужен. Майор Бикетов бросился туда, заменил наводчика и открыл меткий огонь по наступающей цепи. На некоторое время враг был остановлен, но скоро начал атаку на другом фланге. И тут замолчал станковый пулемет, прикрывавший НП. Майор Кузминов послал связиста узнать, в чем дело. Тот вскоре вернулся и доложил, что первый номер ранен, а помощник никак не может устранить неисправность. Надо было что-то предпринимать, потому что с каждой минутой вражеская цепь подходила все ближе. До нее оставалось не более двухсот метров. Майор Кузминов выскочил из траншеи я бросился к пулемету. Осмотрев пулемет, он быстро устранил неисправность и приказал молодому бойцу:

— Ленту!

Вражеская цепь была уже в сотне метров... И тут оживший пулемет ударил длинными очередями. Вражеская цепь дрогнула. Фашисты повернули. Однако возле позиции, с которой вел огонь из пулемета командир полка, грянул взрыв. Кузминова засыпало землей. Майор Бикетов бросился на помощь, отрыл командира полка и вынес его в безопасное место. Кузминов пришел в себя, с трудом поднялся и, сообщив, что произошло, снова рванулся к пулемету. Но Бикетов его удержал.

Безусловно, в обязанности командира полка и начальника артиллерии не входило личное участие в отражении атак противника, никто от них не требовал ложиться к пулемету или становиться к прицелу орудия. Но обстановка в боях складывалась по-разному, случалось иногда, что успех решали личная храбрость и отвага старших командиров и начальников, их бесстрашие и уверенность, умение мастерски владеть штатным вооружением и боевой техникой. В такие моменты Кузминов и Бикетов действовали решительно и отважно.

Ожесточенные бои в районе Петровки продолжались. Перед полком стояла та же задача: овладеть господствующими высотами, которые цепочкой тянулись вдоль железной дороги. Гитлеровцы успели занять очень выгодную позицию, создали мощный укрепленный узел обороны и защищались с особой ожесточенностью.

В тяжелом положении оказался батальон лейтенанта Т. Ламко. Он попытался атаковать врага внезапно, через заболоченный участок местности. Но фашисты, видимо наученные горьким опытом, учли, что русские могут прорваться там, где это почти невозможно... Несколько атак батальона были отбиты. Люди залегли в заболоченной низине, где окопы отрывать бесполезно. Только ночь могла их спасти от губительного пулеметного огня. Но до ночи было еще далеко. Очень долгим показался тот день даже для нас, наблюдавших за ходом боя с железнодорожной насыпи. Бесконечно долгим он был для тех, кто лежал под огнем противника на болоте.

Чтобы облегчить положение батальона, полк прикрывал его огнем из всех видов оружия. Майор Кузминов приказал стрелять по врагу даже офицерам штаба. Создалось впечатление, что весь полк вот-вот поднимется в атаку на выручку попавшему в беду батальону. Немцы не выдержали — стали отвечать и «открыли» свои до этого нам неизвестные огневые точки. Полковые разведчики тут же засекли их.

Анализ полученных разведданных подсказывал, что гитлеровцы готовятся к новым контратакам. Нашему командованию стало ясно, что надо торопиться с занятием гряды высот.

Во второй половине дня майор Кузминов направил Лебединцева в батальон Ламко с приказом: ночью вывести подразделения с заболоченного участка и окопаться.

Командир полка не случайно избрал для выполнения этого трудного поручения именно Лебединцева. Кузминов знал, что тот дружит с Ламко, и видел, как переживает Лебединцев неудачу батальона.

Лебединцев добрался до командно-наблюдательного пункта батальона, когда наступили сумерки. Комбат внимательно выслушал устный приказ командира полка. Подумав, сказал:

— У меня есть другой план. Ближе к рассвету подползти к позиции немцев на минимальное расстояние, забросать траншею гранатами, ворваться в нее и выбить фрицев рукопашным боем...

Лебединцев одобрил этот замысел. Поддержали комбата и командиры рот. Когда проводная связь была восстановлена, Ламко доложил командиру полка о своем «встречном» плане. Посоветовавшись с начальником штаба, майор Кузминов разрешил комбату действовать по его усмотрению. Лебединцеву сказал:

— Вы можете возвращаться в штаб...

Тот взмолился:

— Товарищ майор, разрешите остаться здесь? В такой ответственный момент не могу отсюда уйти...

Командир полка разрешил потому, что уважал Лебединцева, верил в него, нередко и прежде посылал туда, где создавалась критическая обстановка. Лебединцев никогда не ограничивался ролью представителя штаба, он обязательно участвовал в бою, мог заменить вышедшего из строя командира, поднять людей в атаку.

Под покровом темноты в батальон Ламко был привезен ужин, доставлены гранаты и патроны. И вот в два часа ночи две роты, вытянувшись в цепь, поползли к траншее гитлеровцев, а третья двигалась следом на некотором расстоянии. Через час батальон уже был на склонах одной из высот. Здесь стояли снопы скошенной ржи. Прячась за ними, бойцы все ближе и ближе подкрадывались к траншее. Когда до нее можно было достать гранатой, Ламко подал сигнал, и батальон рванулся вперед.

Удар получился внезапным, гитлеровцы не выдержали и побежали, бросив пулеметы и противотанковые пушки. Преследовать их в полной темноте было рискованно, и Ламко с Лебединцевым решили закрепиться во вражеской траншее, которая позволяла вести огонь по скатам соседних высот.

Утром гитлеровцы предприняли несколько яростных атак, пытаясь выбить батальон из захваченной им траншеи. Но тщетно. Бойцы лейтенанта Ламко стояли твердо, проявляя в обороне упорство и мужество. А в это время за железнодорожным полотном, в штабе полка шла кропотливая и напряженная работа по подготовке к наступательным действиям. Сюда прибыли офицеры штаба дивизии и даже представитель от авиаторов.

Ровно в 14.00 загрохотала артиллерия, над высотами появились наши самолеты. Гитлеровские позиции подверглись мощной огневой обработке. Затем из укрытий вышли танки и двинулись на вражеские позиции, следом за ними с громким «ура!» поднялась в атаку пехота.

Это был красивый бой! И я не без гордости могу сказать, что значительный вклад в успех внесли и мы, полковые разведчики. Как потом выяснилось, 95 процентов важнейших целей и объектов на передовых позициях и в глубине обороны противника были вскрыты нами заранее, а потому надежно подавлены и уничтожены.

Сопротивление гитлеровцев было сломлено. Отчаянно огрызаясь, они стали отходить на запад, к Днепру. Началось преследование — горячая пора для разведчиков. Мы шли следом за противником, не спуская с него глаз, наступая на пятки его арьергардам, иногда двигались параллельным маршрутом, нападая и сея панику, захватывая пленных, причем не кого попало, а на выбор! Нам очень важно было вовремя узнать, на каком рубеже противник намерен остановиться, где он станет закрепляться для обороны.

Я командовал взводом пешей разведки, но это не означало, что мы двигались только пешком... Использовали трофейные мотоциклы, велосипеды, а иногда и автомобили. Предпочитали же лошадей — самое в то время надежное средство, не требовавшее ремонта и горючего, с которым разведчикам приходилось трудно.

Однажды на подходе к населенному пункту Нижняя Будакивка я заметил немецкий батальон, занимавший оборону, на наших глазах он подвергся удару с воздуха, и гитлеровцы бросились искать спасения в большой балке, изрезанной оврагами. Когда самолеты улетели и фашисты стали выбираться из низины, мы ударили по ним с двух сторон, стремясь наделать больше шума и создать впечатление, что нас здесь много. Били фашистов из автоматов и гранатами. В панике, почти не сопротивляясь, оставив несколько машин, они бежали в направлении Нижней Будакивки. В балке почему-то замешкался штабной бронетранспортер. Он попытался было по крутому склону выскочить на полевую дорогу, но его подстерегли разведчики и подорвали гранатами. Я сразу же кинулся туда, надеясь, что удастся захватить командира батальона, но тот успел улизнуть. В машине остался лишь мундир с орденами. Обнаруженные документы мы направили в штаб полка.

* * *

А через некоторое время население города Лубны радостно встречало своих освободителей. Мы же спешили вперед. Каждым из нас владело горячее стремление быстрее выйти к берегу Днепра, с ходу форсировать мощную водную преграду и гнать фашистов дальше.

21 сентября полковые разведчики увидели Днепр! Аллюром выскочили мы на его пологий песчаный берег, резко осадили лошадей и замерли, очарованные величественной картиной. Вот она — голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину!

Спешились, подошли к берегу, опустились на колени, припали к днепровской воде...

Утром следующего дня я прибыл к командиру полка для доклада.

— Ну что, разведчик? О чем доложить можешь?

Я протянул ему флягу с водой.

— Днепровская?!

— Так точно.

— Наконец-то! — взволнованно сказал Михаил Яковлевич, бережно принимая из моих рук фляжку.

С наслаждением отпив несколько глотков, крякнул:

— Хороша водица! Ох и хороша! Спасибо, Зайцев! Завидую тебе: из нас ты первым увидел Днепр. Желаю тебе первым его и перешагнуть. Готовься: на тот берег пойдешь сегодня ночью. Подбери участок, где можно переправиться незаметно, где легче высадиться. Хорошо бы к началу общего форсирования захватить хотя бы самый маленький плацдарм. Ну а если скрытно переправиться не удастся, цепляйся на правом берегу за любой клочок земли и держись, пока не придет подмога.

— Есть!

Через несколько минут взвод разведки уже продвигался лесом к Днепру. Всюду кипела работа: стучали топоры, визжали пилы. Бойцы делали плоты из бревен и пустых бочек, вязали маты. То тут, то там слышался веселый смех — настроение у людей было приподнятым. Пехотинцам помогали местные жители и партизаны. Вот из Городища прибыл целый обоз — десять подвод на волах и коровах: доски, бревна. Несколько сараев разобрали крестьяне, не пожалели и других построек...

Всеми работами руководил лейтенант Ф. Чирва. Он обещал майору Кузминову, что к вечеру плавсредства для переправы первого эшелона будут готовы.

Мы пришпорили коней и легким аллюром вынеслись из леса на простор. Чем ближе к реке, тем мягче грунт. Вскоре он превратился в сыпучий, вязкий песок, и мы невольно замедлили движение. Долго рассматривали в бинокли противоположный берег. Серой, мрачной громадой нависал он над водой, отражаясь в ней как в зеркале. Кое-где его разрывали выходящие к реке овраги.

Каждый из нас понимал, как нелегко будет под массированным огнем преодолеть Днепр и зацепиться за тот берег. Разведчики размышляли, обменивались мнениями.

— Над нами «рама»! — тревожно выкрикнул наблюдатель за воздухом.

Я посмотрел в небо и в голубой выси увидел желтую точку немецкого самолета-разведчика. Тут же скомандовал: «За мной!» — и быстро повел взвод по берегу, чтобы отвлечь внимание врага от леса, где располагался полк. Дали лошадям отдохнуть только тогда, когда на противоположном берегу показалось село Зарубинцы.

«Рама» скрылась, и вскоре появились «юнкерсы». Их было восемнадцать штук.

— Надо уходить, товарищ лейтенант, — сказал наблюдатель.

Я возразил:

— Уходить нельзя. Покурсируем здесь.

Мы удалились от берега метров на 200–300, скрылись в лозняке, затем вернулись обратно и поскакали на север. Остановились среди песчаных дюн, спешились, рассредоточились, положили лошадей, а сами зарылись в песок. «Юнкерсы» построились в круг и, пикируя, с воем понеслись к земле. На нас посыпались бомбы. Не выдержали лошади, вскочили, заметались в лозняке.

«Пропали наши лошадки, — подумал я, — придется пешком ходить».

Фашистские стервятники высыпали на нас еще одну серию бомб. Когда взрывы затихли, я поднял голову, огляделся вокруг: разведчиков не видно и не слышно, зато лошади целехонькие, сбились в плотный круг, головы спрятали, даже грив не видно, только хвостами нервно помахивают. Почему-то весело подумал: «Отмахиваются хвостами от фашистских самолетов, как от назойливых мух...» Еще несколько заходов сделали «юнкерсы». Кажется, они метили в лошадиный круг, но так ни разу и не попали. Израсходовав бомбовый запас, ушли ни с чем.

А разведчики, оглушенные разрывами бомб, пошатываясь, медленно подходили ко мне. Каждого из них я ждал с нетерпением и надеждой. Когда появился последний, я облегченно вздохнул и радостно воскликнул:

— Все живы!

Оказалось, что ни у кого даже нет ни одной царапины! А говорят — чудес не бывает! Лошади отвлекли на себя внимание летчиков, а мягкие и вязкие приднепровские дюны, видимо, намного снизили ударную силу фашистских бомб.

Мы еще долго удивлялись поведению лошадей и тому, что они тоже уцелели. Лишь одна была ранена.

К вечеру вернулись в полк. Не успели спешиться, как мне сообщили, что прибыл комдив и собирает всех офицеров.

Полковник А. В. Богданов уточнил ранее поставленную 48-му стрелковому полку задачу. Предстояло форсировать Днепр, захватить высоту севернее села Григоровка, закрепиться и удерживать плацдарм до подхода главных сил дивизии.

— Еще раз обращаю ваше внимание, — сказал комдив. — Командование требует творческого подхода к организации форсирования, применения неожиданных для врага действий. В данном случае внезапность первого удара может обеспечить успех, удвоить наши силы, парализовать волю противника к сопротивлению. Вот почему мы не можем ждать прибытия штатных переправочных средств. Мы не имеем права допустить, чтобы противник успел подтянуть оперативные резервы...

Комдив сделал паузу и с воодушевлением закончил:

— Итак, сегодня ночью — через Днепр! Желаю успеха!