На острие красных стрел

Невозможно передать всю глубину чувств, овладевших мною при возвращении в родную дивизию...

Что-то подобное случилось со мной потом только раз в 1946 году, когда впервые за все долгое время службы, начиная с 41-го, приехал в родное Сутупово и подошел к родительскому дому. У калитки остановился, почему-то не решаясь ее открыть. Сердце колотилось в груди оттого, что я, живой-здоровый, прошедший через тысячу смертей, через огненный ад войны, наконец-то здесь, у отчего порога. И вот сейчас через мгновения наступит та святая минута, о которой столько мечталось, минута, когда окажусь в крепких и ласковых объятиях отца, матери, сестер, братьев. Но... почему-то никто не выходил мне навстречу, непривычная тишина стояла во дворе, да и в хате никого не было слышно. И сразу мое торжественно-радостное настроение сменилось тревожным беспокойством: а все ли дома в порядке? все ли живы-здоровы? как мать, как отец? Нетерпеливо открыл калитку, бросил во дворе чемодан и помчался в хату...

* * *

Так в конце апреля 1944 года, добираясь всеми видами транспорта сначала по Украине, затем по Молдавии, а потом уже и по земле Румынии в родную свою дивизию, я все больше и больше волновался, все чаще думал о том, как встретят меня, живы ли мои командиры, увижу ли снова своих боевых друзей, не однажды спасавших меня от верной смерти. Сотни километров прошла дивизия с боями от места переформирования после Корсунь-Шевченковской операции до предгорий Карпат! В жестоких схватках с врагом, конечно же, не обходилось без потерь...

Я уже знал, что дивизии присвоено наименование Днестровской. Радовался от души и попутчикам своим с гордостью говорил: вот в каком соединении буду теперь служить! Правда, примешивалось еще и чувство неловкости неизвестно перед кем, скорее всего, перед своей собственной совестью. Не мог я не думать о том, сколько боевых дел, сколько славных подвигов совершили однополчане, пока я лечился в госпитале, пока выздоравливал, отсыпался и отъедался, нежился в белоснежных постелях, наслаждался чуть ли не сказочной жизнью. За это время дивизия освободила множество городов и сел, форсировала Южный Буг, Днестр и Прут, а главное — достигла государственной границы, пересекла ее, ступила на вражескую территорию и пошла дальше! И все это без меня, без моего участия. Досадно!

В штабе корпуса, расположенном в небольшом румынском городке Ботошани, я не надеялся встретиться с кем-либо из сослуживцев. Но именно там увидел вдруг Петра Филипповича Хамова, который, прихрамывая и опираясь на тросточку, шел навстречу. Он узнал меня сразу:

— Зайцев?! Какой же ты молодец!

Обнял меня одной рукой, ласково похлопал ладонью по спине. Он все такой же, с доброй улыбкой на лице. Вот только седина на висках да глубокая борозда на переносице напоминали о недавно пережитой им трагедии. С моего языка готовы были сорваться десятки вопросов к Петру Филипповичу о том, что произошло тогда... Но чувство такта взяло верх над любопытством. Да и надо ли что-то спрашивать, если на все вопросы уже есть ответ, причем в прекрасном наглядном виде: вот же он, Петр Филиппович, всеми глубоко уважаемый, честнейший человек, живехонький, при своем звании, при всех своих боевых наградах да и при должности, как я уже догадываюсь, более высокой!

Пока я раздумывал, он упредил меня своими вопросами о том, что случилось тогда со мной, где я так долго отсутствовал. И слушал, как всегда, очень внимательно, не перебивая.

— Куда же теперь? Еще не определился? Кажется, твоя прежняя должность занята... — Петр Филиппович на минуту задумался. — Тебе, пожалуй, пора бы выдвигаться дальше: начальником штаба батальона, к примеру.

Я испугался, позабыв о всяком такте, замахал руками...

— Нет, что вы, товарищ подполковник! Ни в коем случае! Я из разведки — никуда!

Петр Филиппович улыбался. По его глазам я догадался, что моим настроем он доволен. Прощаясь, сказал:

— Желаю тебе удачи! Очень хочу встретиться с тобой после войны.

Не сомневаюсь, Петр Филиппович искренне желал этого. Да и я тоже...

Штаб дивизии я разыскал во второй половине дня. Оперативный дежурный обрадовал:

— Петров и Чередник живы-здоровы, продолжают служить на прежних должностях! — сказал он. — Однако никого из офицеров штаба на месте нет.

— Где же они?

— На занятиях по физподготовке. Здесь рядом, в саду, есть спортплощадка.

Я поспешил туда. Издали услышал удары по мячу, возгласы вошедших в азарт спортсменов. В огромном цветущем саду разыскал игравших в волейбол офицеров. Василий Иванович Петров, узнав меня, бросил мяч:

— Зайцев, ты ли это?! Здравствуй, Алеша! А мы уж и не чаяли увидеть тебя...

Действительно, родители мои еще в феврале получили извещение о том, что я пропал без вести. А когда от меня из госпиталя письмо получили, послали «в разведку» тетку, сестру матери, чтобы разыскала меня и убедилась, что я и в самом деле живой.

Волейбольная игра прекратилась, нас обступили офицеры/ Подошел Чередник. Тепло, душевно поздравил с выздоровлением и возвращением в родную, теперь уже Днестровскую дивизию. И еще с присвоением мне очередного воинского звания «старший лейтенант». Тут же без всяких бюрократических и служебных условностей решили и вопрос о назначении.

Майор Чередник развел руками:

— Ротой разведки капитан Артемьев сейчас командует. А ты, наверное, хотел бы на свою должность вернуться?

— Да нет, что вы, товарищ майор! На любую должность согласен, но только в разведке.

Капитан Соловьев, новый начальник штаба дивизии, спросил:

— А в полк начальником разведки пойдешь?

— В 48-й? — спросил я с надеждой.

— Нет, Алексей, в 29-й, — сказал Чередник. — Там вакансия.

— Есть, в 29-й полк! — сказал я, не раздумывая.

Пока оформляли документы, кинулся разыскивать друзей. В первую очередь направился в роту разведки.

Но среди тех, кто был на месте, никого из знакомых на оказалось. Зато узнал, что жив-здоров фельдшер Степан Щербина! 14 января, когда немцы нанесли контрудар и разведчикам пришлось прикрывать штаб дивизии, Степан Щербина, выполняя свой долг, спас жизнь тринадцати раненым бойцам. Укрыл их в низине, в густом кустарнике, а когда наступила ночь, раздобыл две подводы и доставил их в медсанбат.

Изар Городинский разыскал меня сам. Обнялись, расцеловались. За какие-нибудь 10–15 минут рассказали друг другу, что было с каждым из нас в последние месяцы. Изар сообщил мне, что Володя Седых и Дима Кириллов служат в 29-м стрелковом полку. Живы-здоровы разведчики Петр Ясырев, Иван Колесников, Иван Волобуев, Николай Гудов, Александр Жеребцов, Пасюта, Леханов, Лоскутов, Кузнецов! Из мертвых воскрес и вернулся в свой полк Федя Чирва! А ведь тогда, на букринском плацдарме, мы попрощались с ним навсегда... Ну богатырь!

— Ну а теперь — пляша! — сказал Городинский под конец разговора, показывая мне два треугольничка.

— От кого? — спросил нетерпеливо. — Стоит ли плясать?

— Еще как стоит! — подзадоривал меня Городинский. — От девушки, конечно! — Он взглянул на обратный адрес: — От какой-то Г. Чёрной...

Пришлось мне плясать...

Потом я забрался в самый дальний угол того самого цветущего сада, где офицеры штаба играли в волейбол, уселся на зеленой лужайке и с нетерпением раскрыл один из треугольничков. Сверху на пожелтевшем листке конторской бумаги прочитал крупно выведенные мои же слова: «Такие не умирают, такие — возвращаются!» А далее: «Здравствуй, Алешенька! Я пишу тебе, потому что уверена, знаю, чувствую, что ты живой. Может быть, только раненый... Мне кажется, что ты где-то здесь, рядом, совсем близко. Я три раза ездила с девчонками в Киев, в военный госпиталь, который на Куреневке. Сердце так и шептало мне, что там с тобой встречусь. Только обмануло оно меня в этот раз: все палаты я обошла и нигде тебя не было.

Мы раненым подарки приготовили, какие могли. Я платочки вышила. Девчонки сказали, что очень красиво получилось. Наверное, правда. Потому что вышивала я их для тебя, Алешенька.

Подарила я те платочки самому молоденькому раненому, который без обеих ног остался. Смотрела на него, а видела тебя, Алешенька, и в душе молитву читала, нет, не подумай плохого, не смейся — не церковную молитву, а свою собственную, девичью, чтобы не случилось с тобой такого, как с тем солдатиком.

Мы вспоминаем тебя, Алеша, каждый день — и я, и мои братики. Никогда не забудем, как ты со своими ребятами-разведчиками спас нас от голода. И тебе, и ребятам — спасибо огромное и поклон низкий, до самой земли!

Желаю тебе, Алеша, крепкого здоровья, удачи во всем и всегда, чтобы до самого Берлина дошел и самого Гитлера проклятого в плен взял и как «языка» приволок.

Я верю: мы с тобой встретимся. Ведь ты же сам сказал, что такие, как ты, не умирают, такие возвращаются!»

Сколько раз я перечитал тогда Галины письма, не помню. Не однажды перечитывал потом наедине, читал товарищам перед тем, как идти в поиск, перед той минутой, когда старшина принимал от разведчиков на хранение документы, награды, фотографии, письма родных и близких.

Галины письма были уже зачитаны до дыр, даже букв не угадать, но я все равно читал, когда меня просили. Читал без запинки, потому что давно уже знал их наизусть. Они, так же как и письма других солдатских невест, матерей и отцов, сестер и братьев, остававшихся в тылу, были для нас мощнейшим духовным зарядом, добрым напутствием на ратные подвиги, вселяли в нас новые силы, веру в удачу, в боевой успех, в победу.

В тот же день я написал Гале ответ. Раздобыл в штабе отличной трофейной бумаги, половину химического карандаша и снова забрался в сад, чтобы никто не мешал.

А на следующий день пришла еще одна радостная весть: Указом Президиума Верховного Совета СССР наша дивизия награждена орденом Красного Знамени! В связи с этим замечательным событием состоялся митинг, на котором присутствовали представители всех подразделений. С пламенной речью выступил командир дивизии генерал-майор С. П. Тимошков.

— Сыны мои! — обратился комдив. — Родина высоко оценила ваши боевые дела, вашу отвагу и мужество в борьбе с немецкими захватчиками. По глубоким снегам, но непролазной грязи и болотам гнали вы с нашей священной земли полчища румынских захватчиков. Горы трупов, кладбища разбитой техники оставил враг под нашими ударами на украинской земле, в Бессарабии и Румынии.

Никакие преграды не могли и не смогут остановить нашего победоносного движения вперед...

Да здравствует наша славная советская Отчизна! Да здравствует победоносная Красная Армия!

В ответ грянуло могучее «ура!».

* * *

В 29-м полку меня приняли радушно. Командир полка подполковник Владимир Самсонович Накаидзе встретил доброй улыбкой и, положив обе руки мне на плечи, с сильным грузинским акцентом сказал:

— Слышал о тебе, брат, слышал. Хорошо, что ты к нам прибыл. — И глаза его заискрились.

Потом уже я заметил, что даже в самые трудные дни у Владимира Самсоновича никогда не были грустными глаза. Общительный и веселый по характеру, он легко снимал напряжение в отношениях людей, вселял в них веру и надежду. Обладая неисчерпаемым чувством юмора, Накаидзе умел разогнать грусть, поднять настроение подчиненных.

В беседе со мной Накаидзе кратко охарактеризовал командный состав, разведчиков. По тому, с какой теплотой он рассказывал, я понял, что командир любит свой полк, уверен в нем, гордится им. Уважительно отозвался о своем заместителе по политчасти майоре Акиме Федоровиче Тутове. О комсорге полка старшем лейтенанте Алексее Кучмасове сказал кратко:

— Лихой комсорг. Такой как надо!

О капитане Романове еще короче:

— Геройский комбат!

Упомянул он и о капитане Мягкове, с которым я был знаком еще раньше.

Во время одного из боев в ноябре 1943 года, когда я командовал ротой автоматчиков 48-го полка, вдруг поступил приказ: немедленно выдвинуться к населенному пункту Жуковцы и помочь соседу, попавшему в очень трудное положение. Соседом оказался старший лейтенант О. Мягков, командир роты автоматчиков 29-го стрелкового полка. Помогать ему особо не пришлось, потому что, пока я со своей ротой добрался в указанный район, Мягков уже успел изменить обстановку и почти полностью восстановить положение. Тогда он показал себя твердым и решительным командиром, хотя ситуация была очень сложная. Не успел 29-й полк занять оборонительный рубеж на окраине Черняхов, еще не прибыли пулеметчики, минометчики и артиллеристы, а гитлеровцы превосходящими силами пехоты при поддержке танков перешли в наступление.

Командир полка сменил свой НП, отошел к Жуковцам. А на НП осталось Боевое Знамя... Знаменосец во время артобстрела погиб. Его заменил лейтенант Н. Езус, который вскоре был тяжело ранен. Знамя спас О. Мягков. Под прикрытием своих автоматчиков он отходил не по дороге, где наверняка был бы настигнут немцами, а по глубокому оврагу наперерез фашистским танкам с десантом на борту. Успел в Жуковцах застать командира полка, передать ему Боевое Знамя, предупредить о надвигающейся опасности. Через 15 или 20 минут гитлеровцы ворвались в Жуковцы и расправились с неуспевшими уйти тыловыми подразделениями.

Старший лейтенант О. Мягков с ротой автоматчиков занял оборону на господствующих высотах между Трипольем и Жуковцами. Ночью к нему присоединился отряд местных партизан. Плюс к этому Мягков подчинил себе отступавшие группы бойцов из других подразделений полка и рано утром всеми наличными силами предпринял внезапную и решительную контратаку на Жуковцы. Возможно, что и я со своей ротой успел ему немного помочь, поджав противника с фланга.

К тому времени О. Мягков был уже опытным командиром, закаленным фронтовиком. Войну он начал, будучи лейтенантом, командиром стрелкового взвода. Боевое крещение принял 22 июля 1941 года, на восточном берегу реки Сож, где в контратаке, пытаясь выбить гитлеровцев с занимаемых ими позиций, был впервые ранен. Потом на протяжении войны он получил еще восемь ран... В двух боях осколки и пули настигали его дважды. И дважды, несмотря на это, он не оставлял поля боя.

Будучи командиром роты ПТР, Мягков сражался на Клухорском и Марухском перевалах, командуя пулеметной ротой, участвовал в боях за города Сумы и Гадяч, освобождал Левобережную Украину.

Не однажды приходилось ему в ожесточенных боях заменять выбывших из строя комбатов. После того памятного боя за Жуковцы его назначили заместителем командира батальона, а еще через месяц ему приказали вести в разведку боем батальон. Разведка получилась успешной, с минимальными потерями удалось захватить первую траншею противника, взять около десятка пленных. Определив и оценив наличные силы врага в глубине обороны, Мягков не посчитал их слишком большими и, не теряя времени, по собственной инициативе ворвался с батальоном и во вторую траншею гитлеровцев. Командир полка поддержал его инициативу, двинул вперед остальные батальоны, и наступление получило дальнейшее успешное развитие.

Знал я и комбата Федора Романова. В 38-ю дивизию он прибыл в конце октября 1943 года, когда шли ожесточенные бои на букринском плацдарме. Сначала командовал 3-м батальоном в 48-м полку. Тогда мы и познакомились. Новый комбат понравился тем, что понимал меня как разведчика с полуслова, знал, что мне надо, всегда имел свежие сведения о противнике.

— Я в душе разведчик, — часто говорил он.

И действительно, разведка была для него делом первостепенным. Умел всегда видеть и слышать, что делается вокруг его батальона — в тылу, на флангах и перед фронтом, знал, как действуют соседи. На изменения в обстановке реагировал мгновенно. Организуя разведку, не ограничивался лишь наблюдением — проводил с разрешения командования поиски и засады. В командирской деятельности Романову пригодился тот богатый опыт, который он приобрел, будучи начальником разведки полка на Ленинградском фронте, а затем в сражении на Курской дуге.

Вызывал к себе симпатии Федор Романов еще и тем, что в бою не кланялся пулям.

3-м батальоном командовал Сергей Ефремович Макаревич, отважный и опытный офицер, принявший боевое крещение во время советско-финляндской войны. За проявленные мужество и героизм он был награжден орденом Красной Звезды. Отличился Макаревич и в Уманско-Ботошанской операции: в критический момент боя за село Рубаный Мост первым поднялся в атаку и увлек за собой весь батальон. Этот его подвиг отмечен орденом Богдана Хмельницкого.

...Командир полка подробно охарактеризовал разведчиков. Меня порадовало, что знал он их чуть ли не всех по именам и фамилиям. «Значит, любит командир разведчиков», — подумал я. И, к счастью, не ошибся. Особенно хорошо Накаидзе отозвался о сержанте Шеховцове и Седых. Когда подполковник назвал Седых, я не мог сдержать радости.

— Ты и этого знаешь? — спросил Накаидзе. — Это хорошо. Это очень хорошо, когда много знакомых, боевых друзей. Служить легко. Они тебе как братья, а ты вместе с ними — как в семье родной.

Далее, беседуя со мной, Накаидзе сообщил, что по директиве командующего 40-й армией в дивизии на базе первого батальона 343-го полка создан специальный горный отряд, который со дня на день должен начать рейд по тылам врага. Его задача — изучить характер перевалов, горных троп и выгодных мест для прохождения войск. Командовал батальоном майор Есин.

Кроме этого, генерал-майор С. П. Тимошков решил для поддержки и прикрытия действий отряда направить по его маршруту первые батальоны 48-го и 29-го стрелковых полков. К выполнению этого особого задания батальоны капитана Романова и старшего лейтенанта Кошелева готовились в ходе боевых действий. Батальон майора Есина сосредоточился в Богдэнешти, где всесторонне проверялась его готовность к выходу в тыл врага, причем он был передан в подчинение командира 29-го полка. Не случайно Накаидзе с таким беспокойством говорил о предстоящем рейде, просил меня оказывать всемерную помощь комбатам в ходе выполнения задания.

Командир полка сам представил меня разведчикам, вкратце, но тепло сказал о моей боевой биографии. Я оглядел строй и с удовлетворением отметил подтянутость людей, аккуратность в одежде. Чувствовалось, что здесь крепкая дисциплина. А когда в строю увидел Седых, чуть было не сорвался с места, чтобы скорее обнять боевого товарища, с которым столько пройдено и пережито. Наверное, такое чувство было и у него. Потому что, едва прозвучала команда «разойдись», как он тут же повис на моих плечах... Мы долго обнимались, ласково похлопывая друг друга по спине, восклицая что-то не совсем внятное и пряча от всех наполнившиеся слезами радости глаза.

Выполнение своих служебных обязанностей я начал с заслушивания командиров взводов. Конным взводом разведки командовал старшина В. Мишуков. Он отлично знал передний край противника, его оборону чуть ли не на всю глубину. Сразу же выдал мне несколько интересных идей по дальнейшему ведению разведки.

Очень хорошее впечатление оставил временно исполнявший обязанности командира взвода пешей разведки сержант Алексей Шеховцов. Орден Славы III степени, две медали «За отвагу» говорили о многом.

* * *

В ночь на 1 мая специальный горный отряд, которым командовал майор Г. Есин, успешно совершил прорыв через передний край противника. Под прикрытием темноты пять групп автоматчиков — самых смелых и ловких бойцов отряда, незаметно просочились через передний край и углубились в оборону противника. В условленное время они с тыла нанесли удар по вражеским огневым точкам. В тот же час основные силы отряда атаковали с фронта. Румыны, обороняющиеся на этом участке, некоторое время даже не открывали огня, не понимая, что происходит. А когда опомнились, было поздно: отряд в полном составе находился уже в их тылу. На рассвете разведдозор обнаружил шедших навстречу, к линии фронта, два резервных вражеских батальона. Майор Г. Есин принял решение — устроить засаду. Когда румынские батальоны втянулись в лесную просеку, по ним ударили пулеметы и автоматы. Просека была завалена трупами врагов.

Отряд продолжал стремительное движение по заранее намеченному маршруту. По его следу двинулись несколько немецко-фашистских подразделений, снятых с передовых позиций. Но и они были своевременно обнаружены разведчиками. Отряд успел занять выгодный рубеж на одной из высот и внезапно открыл по приближающимся гитлеровцам дружный меткий огонь. Две колонны противника, неся большие потери, пытались развернуться для боя, но не выдержали перекрестного огня наших пехотинцев и рассыпались, укрываясь в складках местности.

К 7 часам утра 1 мая специальный горный отряд достиг высоты 610, выбил оттуда почти две роты противника, уничтожив более четырех десятков гитлеровцев. К 10.00 он уже углубился в оборону врага километров на 10, вышел на опушку леса северо-восточнее Немцишору и завязал бой за этот населенный пункт.

С минимальными потерями прорвался через передний край врага и первый батальон 48-го стрелкового полка. Часом позже он вышел к высоте 610. Комбат старший лейтенант А. Кошелев, оценив обстановку, оставил там одну роту с задачей — прочно оседлать высоту, а с двумя остальными двинулся дальше.

Первый батальон нашего 29-го стрелкового полка получил конкретную задачу за сутки до выхода в рейд. Ему предстояло, прорвав оборону противника, углубиться в его тыл на 12–15 километров, захватить небольшую станцию Лунка, перерезать железную и шоссейную дороги, чем лишить противника возможности подбрасывать резервы, технику и боеприпасы на свой передний край.

К прорыву и рейду готовились тщательно, можно сказать, всем полком. С помощью разведчиков, которые провели несколько поисков, был намечен наиболее безопасный маршрут движения до станции Лунка. Романов получил у разведчиков самые подробные разведданные о местности, где предстояло действовать, о тропах, которыми можно было обойти опорные пункты и основные огневые средства противника, чтобы скрытно проникнуть в тыл. После рассмотрения и обсуждения маршрут был утвержден командиром полка.

Чтобы ввести противника в заблуждение, во всей полосе обороны дивизии в ночь на 1 мая демонстрировались попытки перейти в наступление. Батальон Ф. Романова прорывался на своем направлении, а на направлении его соседа — третьего батальона — полковая артиллерия вела интенсивный огонь, чтобы ввести в заблуждение противника. Пока продолжался артобстрел, 1-й батальон по сильно пересеченной местности, поросшей кустарником, ползком выдвинулся вплотную к первой траншее врага и, забросав ее гранатами, рванулся вперед. Рота старшего лейтенанта Макарова стремительно вышла в тыл противника и оттуда прикрывала прорыв основных сил батальона. Роты капитана Ефимчука и младшего лейтенанта Соколова несколькими взводами расширяли проход и держали фланги с тем, чтобы обеспечить прорыв приданных подразделений. Воины дрались смело и решительно. Особенно отличился рядовой второй роты Молчанов. Он уничтожил гранатами дзот, затем ворвался в блиндаж и заколол там около десятка гитлеровцев. Более двадцати фашистов уничтожил метким огнем автоматчик Шипков.

Прорыв был осуществлен с минимальными потерями и в кратчайшее время. Преодолев передний край врага, роты устремились заранее намеченным маршрутом в его тыл. Горными тропами шли всю ночь, держась за шнур, чтобы никто не отстал и не потерялся.

На рассвете батальон скрытно выдвинулся к железнодорожной станции Лунка и, окружив ее с трех сторон, пошел в решительную атаку. Располагавшийся там вражеский гарнизон был почти полностью уничтожен, оставшиеся в живых сложили оружие. Среди пленных оказался и командир румынского батальона.

Оставив один взвод на станции, Романов основными силами занял очень выгодный рубеж на трех небольших высотах. С вершин хорошо просматривалась окружающая местность, на несколько километров вдаль видна была железная дорога, а у подножия высот извивалась шоссейная. Подходы к станции и к высотам со всех сторон были сразу пристреляны, железнодорожное полотно заминировано. Комбат хорошо понимал, что враг непременно будет атаковать намного превосходящими силами. К этому и готовил свой батальон. Но от пассивного ожидания отказался, решил искать противника на дальних подступах к станции.

Предполагая, что враг скорее всего может появиться со стороны Вынэтори-Нямц, Романов выслал в том направлении разведку. Было в батальоне отделение, которое он специально обучал действиям в войсковой разведке, умению наблюдать, организовывать поиски и засады, брать «языков». Командовал отделением сержант Черкасов, опытный младший командир, храбрый, находчивый и дерзкий воин.

На полпути между населенным пунктом Лунка и Вынэтори-Нямц разведчики заметили двигавшуюся по дороге роту вражеской пехоты. Решили напасть с двух сторон. Налет получился настолько неожиданным, что противник не успел развернуться и принять боевой порядок. Оставшиеся в живых солдаты-румыны разбежались по лесу, а их командир спрятался в канаву, откуда и вытащил его сержант Черкасов. Пленный офицер тут же рассказал, что направлялся он со своей ротой на станцию Лунка, на которую, по предположению его начальства, напала советская диверсионная группа. И еще он сообщил, что следом за его подразделением на расстоянии полутора километров движется много пехоты...

С двумя бойцами сержант Черкасов отправил пленного в батальон, послал он и записку комбату с кратким докладом. Сам же продолжал вести разведку. Прежде всего он решил проверить сведения, полученные при допросе пленного.

Действительно, очень скоро разведчики увидели усиленный батальон, двигавшийся по шоссе в направлении станции Лунка. Впереди колонны шла рота немецко-фашистских автоматчиков. Немедленно отправив связного к командиру батальона, сержант Черкасов с группой бойцов продолжал наблюдение за противником.

Своевременно получив ценные разведданные, Романов решил устроить засаду на дальних подступах к станции, на участке дороги, хорошо наблюдаемом и уже пристрелянном минометчиками. Рассчитывая на внезапность, в засаду послал два взвода во главе со старшиной Сауриным.

Старшина разделил взводы на четыре группы. Одна встречала голову колонны, другая зашла ей в хвост, остальные две расположились в лесу по сторонам дороги метрах в 30–40 от нее. Когда показалась колонна, открыли огонь минометчики старшего лейтенанта Моргуна. Мины рвались прямо в центре колонны. Немцы и румыны бросились врассыпную. Но спасения им не было нигде... На дороге и обочинах осталось более сотни трупов убитых вражеских солдат и офицеров, несколько пулеметов, много автоматов и винтовок, а также боеприпасы к ним.

Пока на шоссе шел бой, наблюдатели заметили вдали между сопками дым от паровоза, идущего в сторону станции Лунка. Можно было догадаться, что противник направил по железной дороге подкрепление. Навстречу поезду Романов послал одну из рот. Она заняла позиции по обе стороны заминированного участка железной дороги. Вскоре показался паровоз с несколькими платформами, на которых ехали, укрывшись за мешками с песком, гитлеровцы. Их было около двух рот. Эшелон двигался медленно, словно чувствуя, что путь впереди заминирован. Но вот наконец прогрохотал взрыв, паровоз подорвался на мине, свалился набок. На платформы полетели гранаты. Забравшись на деревья, автоматчики расстреливали гитлеровцев сверху. Через пятнадцать минут и с этими двумя ротами было покончено.

К полудню стрельба затихла. Романов выделил, личному составу один час на обед. Кухню, конечно, прихватить с собой не удалось, поэтому разожгли небольшие костры и пищу готовили в котелках. Настроение у всех было праздничное. Еще бы: удачно прорвались через передний край противника и здесь уничтожили около трехсот вражеских солдат, двух офицеров взяли в плен, в качестве трофеев захватили 6 пулеметов, множество автоматов, винтовок и различных боеприпасов. У нас же все обошлось без потерь, лишь несколько человек были ранены, да и то легко.

Во второй половине дня разведчики доложили Романову о том, что в направлении Лунка с юга выдвигаются большие силы противника: до полка румын. Что ж, комбат к этому был готов, и его батальон тоже. Оценив обстановку и местность, он пришел к выводу, что со стороны станции немцы и румыны не сунутся — слишком открытое место, поэтому приказал взводу, оборонявшему станцию с запада, оставить позиции, станционные постройки и пути взорвать и вернуться в расположение батальона. Романов предполагал, что противник, скорее всего, будет атаковать его батальон с востока, с обратных скатов занимаемых высот или с правого фланга. В соответствии с этим предположением он и построил оборону, расположил огневые точки, в полной мере использовав трофейное оружие. Два взвода из роты младшего лейтенанта Соколова разместил в густом кустарнике на подходе к высотам с правого фланга. Если противник решит атаковать с фронта и обороняющимся придется туго, эти два взвода по сигналу ударят наступающим во фланг. Ну а если румыны справа полезут, то наши хорошо замаскированные взводы неожиданно встанут на их пути. Так планировал бой капитан Романов.

Действительно, один из румынских батальонов с ходу бросился в лобовую атаку на обратные скаты высоты. Однако боевой порядок наступавших был рассеян метким огнем минометной роты старшего лейтенанта Моргуна и пулеметчиков лейтенанта Баулина. Уцелевшие румыны бежали в лес.

На некоторое время наступило затишье. Но Романов понимал, что противник готовится к новым атакам. И вот поступил доклад от наблюдателей о том, что румынская рота выдвигается с правого фланга. Комбат по телефону поставил задачу Соколову:

— Не жди, когда румыны на тебя наткнутся. Одним взводом упреди их выдвижение, ударь по ним внезапно и тоже с фланга.

С этой задачей успешно справился взвод старшины Саурина. Ползком по кустарнику, по вымоинам и овражкам вывел он своих автоматчиков в тыл вражеской роте, ударил по ней настолько внезапно, что румыны поспешно бежали, оставляя убитых и раненых. Взвод Саурина захватил в плен несколько вражеских солдат, еще три пулемета и сотни патронов к ним. Наши потерь не имели.

Шесть яростных атак отбил батальон Романова в тот первомайский день. Выстоял с минимальными потерями, нанеся врагу огромный урон в живой силе, захватив у него 12 пулеметов, сотни автоматов и винтовок, тысячи единиц боеприпасов.

На следующий день враг провел еще шесть жестоких атак, каждой из которых предшествовали огневые налеты. 3 мая бой длился беспрерывно весь день. Комбат умело маневрировал огневыми средствами и подразделениями, оборону держал активно, контратакуя румын и нанося им чувствительные удары с флангов. Каждый воин батальона дрался геройски. Отбивая одну из атак, пулеметчик рядовой Макар Подолей меткими очередями уничтожил несколько десятков вражеских солдат и двух офицеров. Мужественно и стойко дрались пулеметчики рядовые Ежов и Дега. До последнего патрона отбивался от наседавших врагов и пал смертью храбрых рядовой Шевчук. Командиры рот капитан Ефимчук, старший лейтенант Макаров и младший лейтенант Соколов были ранены, но продолжали командовать. Ординарец комбата рядовой Андрей Фоменко погиб, заслонив собой командира батальона, в которого целился враг. В последующих боях, не однажды рискуя собственной жизнью, бойцы прикрывали собой комбата от вражеских пуль и осколков. Романова в батальоне любили и берегли. Потому что близок был к людям, понимал душу солдата, в бою себя не щадил, в сложной обстановке не однажды выручал своих подчиненных.

Когда закончился этот трудный рейд в тылу врага, командир полка подполковник В. С. Накаидзе, представляя к награде комбата, написал: «Капитан Ф. Романов из станкового пулемета уничтожил 120 румынских солдат и 2-х офицеров. Когда отдельная группа румынских солдат-автоматчиков прорвалась на КП батальона, комбат Ф. Романов 4-х румынских солдат убил брошенной гранатой, 2-х застрелил из пистолета и взял в плен одного офицера».

Вскоре семь вражеских батальонов обложили станцию и прилегающие к ней высоты. Бойцы Ф. Романова оказались в критическом положении: боеприпасы на исходе, продукты кончились, с командованием прервалась связь, многим раненым требовалась срочная медицинская помощь. Комбат принял решение выйти из окружения. На рассвете он соединился с отрядом майора Г. Есина и занял оборону километрах в двух севернее Немцишору. Там его и разыскали полковые разведчики, доставив батареи для радиостанции и медикаменты.

Перед дивизионной разведкой, а также перед разведкой стрелковых полков в тот период стояла задача: проникать в тыл противника дальше, выявлять в горах его тактические резервы, гарнизоны и новые укрепрайоны, наиболее удобные, но скрытые пути подхода к ним. Дивизионные и полковые разведчики помогали нашим батальонам избегать внезапных ударов противника, раскрывали его замыслы, сосредоточение сил. 4 мая разведгруппа 343-го полка взяла «языка» из только что прибывшей пехотной дивизии румын. Днем позже между населенными пунктами Немцишору и Лунка разведгруппа старшины В. Мишукова взяла двух «языков» из другой уже пехотной дивизии румын, срочно прибывшей форсированным маршем из Трансильвании. Пленные показали, что в районе населенного пункта Грашь сосредоточено более 20 танков «тигр».

5 мая несколько полков и батальонов этих двух румынских дивизий обрушились на рейдовые батальоны нашей дивизии. Однако комбаты Г. Есин, Ф. Романов и А. Кошелев уже успели подготовиться к обороне. Пять часов шел ожесточенный, кровопролитный бой с превосходящими силами противника — тремя пехотными и двумя артиллерийскими полками румын. В том бою проявили героизм многие воины. Большой урон нанесла врагу минометная рота лейтенанта Н. Первова, бесстрашно и умело действовал наводчик рядовой А. Божедомов. Сержант Н. Бровченко вел огонь поочередно из двух пулеметов и уничтожил в неравной схватке до 300 вражеских солдат и офицеров. Саперная рота лейтенанта Кольцова сдержала натиск, а затем и рассеяла метким огнем два батальона вражеской пехоты. Отвагу и высокое мастерство проявил командир пулеметной роты лейтенант С. Миронычев.

Однако под ударами намного превосходящих сил противника рейдовым батальонам пришлось отойти и занять оборону в районе высоты 610. Несколько дней шли здесь жаркие бои. На помощь батальонам были направлены шестая стрелковая рота и рота автоматчиков 48-го полка, один взвод девятой стрелковой роты и рота автоматчиков 29-го полка. И все же этих сил оказалось недостаточно. 9 мая кольцо окружения сомкнулось, противнику удалось перекрыть все коммуникации, по которым нашим подразделениям доставлялись боеприпасы и продукты питания, обеспечивалась связь и поддержка резервами. Специально сформированному отряду под командованием начальника штаба 48-го полка майора Никифорова прорвать извне кольцо окружения не удалось.

11 мая генерал-майор С. П. Тимошков принял решение: батальоны, ведущие бои с превосходящими силами противника в его тылу, вывести на основной оборонительный рубеж. В ночь на 12 мая во всей полосе дивизии группы стрелков и автоматчиков, чтобы ввести противника в заблуждение, имитировали попытки перейти в наступление. А на том участке, где намечался выход батальона Ф. Романова, решением командующего армией была предпринята разведка боем, в которой участвовал и взвод разведки старшины Мишукова. Наши пехотинцы ворвались в первую траншею врага, взяли нескольких пленных. Выявленные огневые точки были подавлены минометчиками и артиллеристами.

Под грохот боя на переднем крае Ф. Романов знакомыми тропами удачно вырвался со своим батальоном из кольца окружения и скрытно приблизился с тыла к третьей траншее противника. Перед тем, как пойти на прорыв, комбат попросил командира полка дать заградительный огонь по флангам участка. В создавшийся огненный коридор и устремился его батальон. Румыны хватились лишь тогда, когда наши бойцы уже оказались в их траншеях.

Выходящих из окружения встречал сам комдив. Были с ним начальник политотдела и командир полка, несколько офицеров из штаба дивизии. Присутствовал там и я со своими разведчиками. Все заметно волновались.

Капитан Ф. Романов с одним из взводов прорвался через передний край первым. Разыскал комдива, хриплым, осевшим голосом стал докладывать и... пошатнулся. Совершенно обессиленный, он, наверное, рухнул бы на землю, не подхвати его в свои объятия командир дивизии. Генерал расцеловал своего любимца, тепло поздравил с боевыми успехами.

Вскоре весь батальон был уже дома.

В газете «Правда» за 18 июня 1944 года, в оперативной сводке Совинформбюро за 17 июня, мы прочитали:

«На 2-м Украинском фронте подразделение под командованием капитана Ф. Романова прорвалось в тыл противника. В течение 12 дней наши бойцы действовали в тылу врага. За это время они разбили румынский батальон и взяли в плен командира батальона капитана Михалеску. Захватив трофеи, в т. ч. 12 пулеметов, подразделение вернулось в свою часть».

О том, как выходил из окружения батальон старшего лейтенанта А. Кошелева, писала «Комсомольская правда» 10 июня 1944 года в большой корреспонденции под рубрикой «По ту сторону»:

«...В овражке, в свежевыкопанных блиндажах, разместилось командование полка. Здесь оказался и командир дивизии. Несколько дальше, в горах, наши солдаты и офицеры вели трудный и смелый бой. Забравшись в тыл к немцам, они укрепились там, на вершинах, и, отражая одну контратаку за другой, уничтожая батальон за батальоном, вызвали большой переполох в стане врага.

...Об успехе этой операции можно было судить хотя бы по тому, что с поля боя генералу переправили целую коллекцию немецких и румынских наградных знаков тринадцати различных образцов.

...На наблюдательном пункте ждали с гор героя этих дней старшего лейтенанта Кошелева.

Командир дивизии сидел под кроной бука, на патронном ящике и рассматривал карту. Вдруг он, не молодой уже человек, проворно поднялся и быстро пошел навстречу группе усталых воинов. Он обнял того, кто шел первым, растроганно проговорил:

— Таких офицеров люблю. Таких офицеров ценю.

И обнял еще раз.

Это был Кошелев. Тут же генерал вручил ему именные часы и поздравительное письмо от военного совета армии. Накануне вечером было подписано представление к награждению Кошелева вторым орденом Красного Знамени.

Задав несколько самых неотложных вопросов, генерал приказал подать Кошелеву и всей его группе завтрак и на время отпустил его.

Вид у Кошелева был усталый и изголодавшийся. Глаза покраснели — он провел несколько ночей без сна, впалые щеки покрывала иссиня-черная щетина.

Короток отдых Кошелева. Ему дают свежую группу, и он вновь уходит в горы. Его задача теперь — вывести весь отряд на основные позиции.

Кошелев уходит. Ночью и на следующий день все думают о нем...

И вот около полудня бежит запыхавшийся боец:

— Вышли! Вышли!

В самом деле, отряд уже перешел наш передний край, но не в том месте, где его ждали. С боями отряд совершил обходной маневр. На носилках из ветвей граба несут Кошелева. Он ранен. Глаза его еще больше ввалились, и кажется, что щетина на щеках стала еще черней. Врач бежит навстречу и тут же, положив раненого на сухие листья, осматривает его.

Шумит лес на ветру.

Все следят за врачом. Вот он разгибается, и, глянув в его посветлевшее лицо, товарищи верят, что Кошелев будет жить».

Удалось вырваться из вражеского окружения и отряду майора Г. Есина. Не обошлось без потерь, несколько раненых и сильно контуженных бойцов оказались в плену. В их числе и рядовой А. Божедомов. 100 дней провел Саша в концлагере. Когда наши перешли в наступление и румыны стали эвакуировать лагерь, он с двумя товарищами бежал. Но в свою дивизию уже не попал. Штурмовал потом Будапешт, Вену, освобождал Белград и Прагу, а осенью 45-го участвовал во взятии Порт-Артура.

Мужественно и самоотверженно, проявляя высокое боевое мастерство, решительность и дерзость, находчивость и смекалку, сражались в тылу врага рейдовые батальоны. Воевали, можно сказать, не числом, а умением, нанесли врагу огромный урон в живой силе. По показаниям пленных, за время боев лишь с 1 по 5 мая противник потерял убитыми и ранеными до 3,5 тысячи человек. Были убиты один генерал-майор, командир пехотной дивизии румын и один полковник, взято множество трофейного оружия и боеприпасов. Три наших батальона наголову разгромили несколько румынских и немецких подразделений, основательно потрепали две свежие румынские дивизии.

Почти все участники дерзкого прорыва в тыл врага награждены боевыми орденами и медалями. Майор Григорий Яковлевич Есин, капитан Федор Артамонович Романов, старший лейтенант Алексей Варламович Кошелев, заместитель командира 343-го полка капитан Владимир Данилович Концевой, парторг первого батальона 48-го полка лейтенант Николай Федорович Михеев, заменивший в бою вышедшего из строя командира роты, были удостоены ордена Красного Знамени.

Бесспорно: смелый прорыв батальонами обороны противника, их героические боевые действия во вражеском тылу — еще одна замечательная, яркая страница в истории 38-й дивизии.

Конечно, теперь, с высоты прожитых лет, с вершин знаний, полученных в академиях, а также опыта боевой подготовки войск в послевоенное время, проводимой в условиях, реально приближенных к современной войне, нам, бывшим фронтовикам, особенно отчетливо видны те просчеты и недостатки, которые были допущены тогда в организации и проведении рейда тремя батальонами. Во-первых, специальный горный отряд, созданный на базе первого батальона 343-го полка, по задачам, перед ним поставленным, скорее всего напоминал разведотряд, предназначенный для действий в горно-лесистой местности. Хотя тогда уже хорошо было известно, что разведотряды находили свое наилучшее применение в процессе развития успеха наступления и особенно в ходе преследования противника. Во-вторых, когда для поддержки специального горного отряда были выделены еще два обычно укомплектованных батальона, их совместные действия стали напоминать действия передового отряда дивизии, созданного из подразделений различных полков. Ясно, что с этой ролью лучше всего справился бы отдельно взятый полк. В-третьих, эффективному управлению батальонами, их взаимодействию вряд ли способствовало, а скорее даже мешало слишком частое их переподчинение то командиру 29-го стрелкового полка, то 48-го, а то заместителю командира дивизии.

За первые трое суток рейдовые батальоны, действуя разрозненно, достигли значительных успехов, и следовало ожидать, что для его развития командование введет в прорыв соответствующие войсковые силы. Как теперь известно, в прорыв должен был войти кавалерийский корпус, но он запоздал, вовремя прибыла лишь одна его дивизия, да и та сильно обескровленная в предыдущих боях. Ее полки, по численности людей едва соответствовавшие эскадронам, не способны были повлиять на ход событий. И наша дивизия не могла ввести в прорыв значительные силы, для того чтобы развить или хотя бы закрепить достигнутый успех. Корпусу это тоже оказалось не под силу. Об этом через 27 лет после событий писал Ф. Романову бывший командир 104-го стрелкового корпуса, а затем и командующий армией Герой Советского Союза генерал-полковник в отставке А. В. Петрушевский. «Хорошо помню прорыв ваш в тыл румынского УРа в Карпатах и упорные бои, которые вел тогда ваш батальон... Этот ваш прорыв наделал много шума и переполоха у румын и у немцев. Ведь вы захватили тогда целый район в тылу УРа. Но, к сожалению, сил было недостаточно и развить успех еще дальше мы не смогли...»

Вряд ли было бы правильно винить кого-либо в том, что и в корпусе, и в дивизии не оказалось необходимых сил для того, чтобы довести до логического завершения действия батальонов в тактическом тылу обороны противника. Отсутствие таких сил — закономерное следствие непрерывного тяжелейшего наступления наших войск в неимоверных условиях распутицы от Корсунь-Шевченковского через всю Правобережную Украину, до границы и далее, с преодолением целого ряда крупных водных преград — Днестра, Прута, Молдовы, Сучавы... Наша дивизия, к примеру, в первой половине мая 44-го года имела боеприпасов вместо положенных двух боекомплектов — 0,2–0,3 б/к. Не хватало горючего и смазочных материалов.

Однако, как бы там ни было, рейд батальонов в тыл врага принес большую пользу. Опыт автономных боевых действий подразделений за линией фронта на трудной горно-лесистой местности в условиях почти полного отрыва от своих основных сил и пунктов снабжения вскоре пригодился в Ясско-Кишиневской операции, при наступлении в Восточных Карпатах и Трансильвании. Этот опыт тщательно изучался, обобщался, анализировался и затем распространялся. Особенно большая работа в этом отношении велась оперативным отделением штаба дивизии.

Вскоре после возвращения батальона Ф. Романова из рейда меня срочно вызвал к себе майор В. И. Петров. Находился штаб в небольшом городке Богдэнешти, километрах в пятнадцати. Добирался я туда на коне, наверное, часа полтора, потому что темень вокруг стояла непроглядная — хоть глаз выколи, да еще и вброд несколько горных речек пришлось преодолевать. Ехал и гадал, с чего это вдруг так срочно, среди темной ночи, вызвал меня начальник оперативного отделения. Вроде бы и не провинился ничем... Значит, решил я, будет какое-нибудь очень важное задание.

Часа в два ночи доложил майору Петрову о прибытии. И с удивлением узнал, что все же провинился — неправильно написал донесение. Накануне, в связи с тем, что начальник штаба где-то отсутствовал, мне со старшиной Чуевым довелось писать этот документ. Страницы две или три мы посвятили подробному описанию местности, погоды и вообще природы на участке, где совершался выход батальона Ф. Романова из тыла противника. Кажется, даже луна присутствовала в том донесении...

— Для рассказа такое начало, может быть, и не плохое, — сказал Петров, — для боевого донесения — не годится. Здесь лаконичность должна быть, краткость и полнейшая ясность. А у тебя что? Названия населенных пунктов написаны неразборчиво, по всем падежам склоняются. Впредь названия городов, сел, хуторов, рек писать печатными буквами и не склонять ни в коем случае! Ясно?

— Так точно, — проговорил я в ответ, чувствуя, как горит лицо от стыда.

Василий Иванович подошел к столу, на котором была расстелена карта, долго о чем-то над ней раздумывал. А я и еще несколько младших и старших офицеров, находившихся в помещении, молча ожидали, что будет дальше. Еще немного подождав, я решил, что разговор со мной закончен и, приложив руку к головному убору, попросил разрешения быть свободным.

— Нет, Зайцев, не торопись, — сказал Петров, — есть у меня к тебе еще дело.

И стал подробно расспрашивать о том, как совершался выход 1-го батальона, насколько глубоко проникали полковые разведчики в тыл противника, что там видели, какие войска находятся в дальних румынских и немецких гарнизонах, как мы туда добирались, смогут ли по тропам разведчиков пройти стрелковые, артиллерийские, минометные подразделения, какое для этого необходимо снаряжение...

До меня наконец дошло, что вызван я сюда средь темной ночи не только ради того, чтобы получить нагоняй за плохо составленное донесение... Поэтому повеселел, оживился и обстоятельно, охотно отвечал на все вопросы.

— А какие выводы подсказывают действия батальонов в тылу противника? — спросил в заключение Петров. — Как ты считаешь, Зайцев? Как воевать будем дальше, если придется через Трансильванию пойти, к примеру?

Признаться честно, над этим я еще не задумывался и отвечать, конечно, не был готов.

— Подумай, — сказал Василий Иванович.

Видимо, Петрову необходимо было срочно подготовить какой-то документ, обобщающий результаты рейда батальонов с соответствующими выводами и предложениями, поэтому и не дремал «мозговой центр» штаба дивизии, напряженно работал всю ночь.

Как будем воевать дальше? Сначала мне показалось, что вопрос задан не по адресу, что над ним должны думать прежде всего большие начальники, полководцы. Тут я должен напомнить читателю, что шел мне в ту пору всего лишь 21-й год. Вспомнив тогда о своем возрасте и лейтенантском звании, я даже чуточку загордился от мысли о том, что, коль спрашивают старшие товарищи мое мнение по такому важному вопросу, значит, надеются на меня. В общем, задумался всерьез.

С точки зрения войскового разведчика, проведенное мероприятие (прорыв подразделений через передний край и бои в тылу врага) воспринималось мною, прежде всего, как разведка боем, которую осуществили одновременно три полка силами своих первых батальонов. И результаты виделись мне превосходными! Огромный урон, нанесенный живой силе противника, — само собой. Но, кроме этого, боями, разведкой, наблюдением, с помощью показаний большого числа пленных вскрыты новые узлы обороны, обнаружены тактические резервы противника, места сосредоточения, пути их выхода к переднему краю. Разве мало?!

Благодаря дерзкому рейду батальонов дивизионные и полковые разведчики получили возможность проникать в глубь Карпат до 20–30 километров, в результате чего на картах командования появились обозначения вражеских тыловых гарнизонов, мест расположения штабов соединений противника, неизвестных ранее троп через перевалы, проходов в горах, по которым могут пройти роты и батальоны, если, конечно, вооружение и боеприпасы и все другое, что для боя необходимо, понесут на себе или повезут на вьючных животных. Наглядным примером может послужить батальон Ф. Романова. Прорвавшись с боем через передний край противника, он ускользнул потом от преследования по заранее разведанным нами тропам и через несколько часов, как снег на голову, абсолютно неожиданно свалился на гарнизон станции Лунка... А что, если и дальше так действовать? Идут разведчики впереди, прокладывают путь в обход вражеских укреплений, выводят за собой в тыл противника, вглубь, примерно километров на тридцать — сорок специальные отряды, роты, батальоны, а то и целые полки, и сваливаются они с гор, громят вражеские гарнизоны, уничтожают резервы, захватывают штабы, дезорганизуют управление, сеют панику. А те войска противника, которые на фронте, на переднем крае, узнав, что мы уже далеко в их тылу, бросают позиции и бегут... Но бежать им некуда, потому что дороги и перевалы уже перекрыты нашими разведгруппами и небольшими разведотрядами.

Или, к примеру, наши основные силы с фронта врага поджимают, а разведотряд в это время вышел в тыл и обосновался на какой-нибудь скале над единственной горной дорогой, что к переднему краю ведет. Одна половина отряда на занятой позиции остается, другая (по численности может быть два взвода или рота) движется по дороге к фронту и наносит удар с тыла по отступающим. На помощь им подкрепление торопится — рота или батальон в колонне, — а по ней со скалы бьют противотанковые ружья — по передней и по задней машинам, и все — пробка, смертельная ловушка! Сверху — свинцовый дождь из автоматов и пулеметов, деться некуда — или смерть, или, в лучшем случае, в плен!

Все, что мне думалось тогда, пересказал я майору Петрову. Когда рассказывал, заметил, что некоторые офицеры улыбались — наверное, я слишком фантазировал... Но Василий Иванович, выслушав внимательно до конца, без тени улыбки сказал:

— Пожалуй, мыслишь в верном направлении. Война в горах — это прежде всего борьба за дороги и перевалы, за господствующие вершины и ущелья. В горах даже отделение автоматчиков может оказаться грозной силой, если нападет внезапно с выгодной позиции и будет иметь запас боеприпасов. На Кавказе, случалось, стрелковый взвод надолго останавливал усиленный немецкий батальон.

Из опыта двенадцатидневных боев в тылу врага начальник оперативного отделения штаба дивизии сделал тогда следующий главный вывод: чтобы наступать в глубь Восточных Карпат и далее в Трансильванские Альпы, необходима серьезная, очень тщательная всесторонняя подготовка. Подразделения должны быть в полной мере обеспечены специальным горным снаряжением, вьючным транспортом. Каждое подразделение в полку должно быть обучено и готово к действиям в горах. Незаменимое оружие в горно-лесистой местности — автоматы, минометы, противотанковые ружья. В ходе боевых действий в горах значительно повысится роль разведки. Разведотряды и разведгруппы выявят кратчайшие пути проникновения в тыл врага, перекроют дороги, захватят перевалы, дерзкими налетами на штабы и узлы связи дезорганизуют управление противника.

Рейд батальонов подсказывал следующую тактику действий: передовые горно-стрелковые отряды полков и дивизий, обходя УРы, скрытно проникают в тыл противника, внезапными ударами громят его резервы, перекрывают пути отхода главных сил, чем обеспечивают успешное продвижение своих полков и дивизий с фронта.

* * *

Командование дивизии, а также корпуса и армии высоко оценило результаты двенадцатидневного рейда во вражеский тыл.

Тот срочный вызов в майскую ночь 1944 года, поучительный разговор с анализом и размышлениями, состоявшийся в оперативном отделении штаба дивизии, запомнился на всю жизнь. А замечания и внушения Василия Ивановича Петрова, сделанные мне по поводу неудачно составленного донесения, стали предметным уроком штабной культуры на годы армейской службы.