Мой Дамаск

Прошел месяц, другой. За это время из гостиницы «Семирамис» я перебрался в здание советского торгпредства, расположенного недалеко от подножия горы Касьюн. Фирма же, в которой я работал, находилась в центре города, и мне почти ежедневно приходилось сталкиваться с проблемой транспорта. Можно, разумеется, воспользоваться служебной автомашиной, но я не люблю легковых автомобилей. Что можно увидеть из автомобиля? Багажник впереди идущей машины да ослиный помет. Поэтому я предпочитаю тащиться вверх по крутейшему переулку к конечной остановке автобуса.

Я люблю дамасские автобусы. Их здесь в основном два вида. Современные, итальянского производства, сконструированные с учетом потребностей городского пассажира, щедро застекленные, с широким проходом, удобными креслами, и другие, старомодные мастодонты, подслеповатые и дребезжащие свидетели былых десятилетий. Ездить приятнее в первых. Но своеобразнее — вторые. Узкие, как вход в рай, двери вводят в салон. Его передняя стенка, что над ветровым стеклом, представляет собой зеркало. Все видят всех. Остальные стены щедро украшены пространными извлечениями из Корана. Стойки, соединяющие потолок с полом, снабжены кранами и используются как бачки с питьевой водой. С потолка над головой водителя, который от пассажиров ничем не отгорожен, свисают различные талисманы. Лобовое стекло разрисовано прыгающими тиграми, львами, парящими орлами. Где только возможно, расставлены вазы с цветами.

Итак, мы садимся в автобус. Не проехав и сотни метров, он останавливается. Двери распахиваются в ожидании нового попутчика. Поскольку он толст и невысок, а двери узки и расположены весьма высоко над землей, посадка затягивается. После ее завершения мы трогаемся и вдруг опять останавливаемся. Из соседнего переулка выезжает огромная арба, которую тянет ослик. Его копытца скользят по камням, но арба остается неподвижной. Владелец длинноухого кричит: «Хаг! Хаг!», однако это делу не помогает. Улица узка. Образовавшаяся за нашей кормой длинная автомобильная очередь голосит на все лады. Хозяин арбы упирается спиной в свой тарантас и сталкивает его вместе с ослом в переулок, из которого они только что вынырнули. Дорога освобождается, и мы подкатываем к остановке. Среди ожидающих происходит борьба за первенство. Машины здесь берутся штурмом. Яростным. Ожесточенным. Очереди не признаются. Становится ясным смысл узких дверей: один человек пробки не образует. У остановки можно простоять до утра. Благо расстояния в Дамаске небольшие. В принципе за полчаса из центра можно добраться до любого места пешком.

Салон быстро заполняется спешащими людьми. Трогаемся. Водитель набирает скорость и тут же резко тормозит. Лошадь, привязанная к фонарю, решила переменить позицию. Теперь она стала строго перпендикулярно уличному потоку. Как плотина. Флегматично потряхивая торбой, она никак не хочет сдвинуться на тротуар. Поражая точностью глазомера, водитель объезжает глупое животное. Его хозяин отвешивает покупателям товар и не обращает ни малейшего внимания на наши манипуляции. Автобус набивается до отказа, и несколько остановок мы пролетаем без задержек и остановок. Зато останавливаемся в самом неожиданном месте. Наш водитель пожелал поговорить с водителем встречного автобуса. Арабы не любят спешных бесед. Улица надежно закупоривается. Разговор приятелей идет под дружный аккомпанемент десятка автомобильных гудков. Поехали…

Я смотрю в окно.

Узкий тротуар еле вмещает поток пешеходов. Встречаются два приятеля. Объятия. Возгласы. Поцелуи. Можно подумать, встретились родные братья, разлученные много лет судьбой. Отнюдь! Это скорее всего хорошие знакомые которые, возможно, еще вчера сидели в одном кафе. Им и в голову не придет посторониться, освободить проход не мешать движению. Так же, как прохожим, с трудом протискивающимся за их спинами, не приходит в голову выразить возмущение, сделать замечание. Нет, все в порядке. Каждый делает так, как ему удобнее. Пустыня велика. То обстоятельство, что это не пустыня, а современный, забитый людьми и транспортом город, положения не меняет.

Возмущаться я перестал быстро, а удивляться тому, что дамасские улицы пропускают транспорт, а прохожие по ним передвигаются — продолжаю до сих пор. Более того, здесь сравнительно редки несчастные случаи. Менее всего это заслуга местной автоинспекции, безнадежно махнувшей рукой на все, что творится на проезжей части улицы. Скорее это результат великолепной реакции водителей, сравнительно низких скоростей да воли всемилостивого случая.

Улицы Дамаска живут своей, устоявшейся за столетия жизнью. Если вы хотите пребывать в этом городе, вам необходимо войти в его ритм, его привычки сделать своими привычками, а оценки отложить до других времен.

На перекрестке у светофора двое полицейских. На них белые фуражки и элегантные коричневые кожаные куртки. Светофор состоит из двух перекрещивающихся стеклянных пластин. Одна зеленого, другая красного цвета. Пластины вращаются на вертикальном шесте. Красная значит «стоп», зеленая— «проезд». Просто и надежно. Я нигде в мире не встречал полицейских, флегматичнее здешних. Лицо дамасского стража порядка выражает всегда одну и ту же мысль: «Ну, что я могу поделать?»

Действительно, что? Бесполезно вывешивать знак, обязывающий владельцев мотоциклов, велосипедов и ослов придерживаться общепринятого правостороннего движения, а не левостороннего. Бесполезно советовать освободить тротуары, превращенные в стоянки автомашин, или, например, запрещать проведение футбольных состязаний дворовых команд на мостовых. Столь же бессмысленно разъяснять ребятам, что перебегать улицу под носом проезжающего автомобиля нехорошо и что еще более нехорошо, даже опасно, кататься на одном велосипеде вдвоем или втроем.

Кстати, если бы меня спросили о наиболее характерной черте здешней детворы, я не задумываясь бы ответил: доброта. Счастливый обладатель велосипеда с удовольствием катает своего товарища, иногда сразу двух. Экипаж делит обязанности. Сидящий на раме управляет рулем, тот, кто в седле, крутит педали, а третий стоит на оси заднего колеса, закрывает ладонями глаза тому, кто на седле, и командует. Глаза рулевому закрывает в свою очередь тот, кто вертит педали. Ребятам интересно, а зрителям страшно.

Мой рабочий день заканчивается как раз когда начинают закрываться магазины. Торопиться мне, собственно, некуда. Дома меня никто не ждет. Я иду пешком по одной из главных улиц города Сальхии до конечной остановки автобуса. Если базар остается торговым сердцем города, то Сальхию следует признать его артерией. На ней расположены наиболее респектабельные магазины. Сальхия не подменяет значения сука, а, наоборот, дополняет его органически, служит как бы его форпостом. В отличие от базара в магазинах торговаться не принято, хотя не исключено и такое. Так что таблички с надписью «цены фиксированные», развешанные во многих магазинах, не следует понимать в буквальном смысле. Очередей в магазинах не бывает. Спрос пока что отстает от предложения. Торговля практически целиком находится в руках частного сектора; это и определяет режим работы магазинов. Торгуют с 9 часов утра до позднего вечера, правда, с трехчасовым перерывом на обед. С визгом опускаются железные жалюзи витрин, и улицы почти мгновенно становятся пустынными и голыми, как горные ущелья. Большинство дамасских магазинов невелики. Два-три продавца, редко более пяти. Почти все товарные припасы, во всяком случае лучшие, на витрине. Товары хорошего качества и наимоднейшие. Мода не отстает здесь от парижской, а порой, думается, даже обгоняет ее.

По Сальхии лучше всего пройтись вечером, когда зажигаются огни и сгущаются тени.

Ни при какой погоде по вечерам на Сальхии не бывает пустынно. За редким исключением мужская часть публики гуляет сама по себе, женская — сама по себе. Трудно сказать, кто наряднее. По-моему, мужчины. В Сирии, насколько мне известно, никогда не было ковбоев, хотя к моменту их появления здесь уже многие тысячелетия знали лошадь. Предки дамасских обладателей джинсов, широких поясов и прочих «ковбойских» аксессуаров скакали по аравийским просторам в другой одежде. Почему же ее гнушается молодежь? Облаченная в западные наряды, она тем не менее лишена развязности.

Улица Сальхия расположена в районе, который не входит в понятие «старый город», но в то же время не относится и к новостройкам. Несмотря на свою популярность, улица узка (ширина ее проезжей части —16 шагов) и застроена в основном двухэтажными обветшавшими зданиями.

Сальхия приводит меня через час к обширной площадке, выбитой на крутом склоне горы Касьюн. Я очень люблю это место. Здесь заканчивается город и начинается старая, теперь заброшенная дорога на Бейрут. Она круто уходит вверх, до перевала, того самого, с которого я любовался ночным городом в первый день своего приезда. Не так уж много прошло с той поры времени, а как здесь все изменилось! Тогда к самому подножию горы подкатывались зеленые языки Дамасской Гуты. Теперь же там остались лишь отдельные рощицы деревьев. Говорят, что на этом месте будет строиться новый район.

Сирийцы умеют строить быстро и хорошо. Сказка о восточной лености, получившая широкое распространение на западе, — лживая выдумка. Я видел труд сирийских ремесленников, крестьян и рабочих.

Дамаск меняет свое лицо, точно так же, как и все остальные города мира. Может быть, здесь это больше бросается в глаза. Ведь Сирия принадлежит к развивающимся странам.

Мое пребывание в Дамаске — мгновение для этого города. Но только об этом мгновеньи я имею право писать. Ибо это и есть мой Дамаск.

Мой Дамаск — это город, развороченный стройками. Город, в котором старое соседствует с новым. И это соседство не мирно, не гармонично, а контрастно и бескомпромиссно. Идет борьба, и она очень трудна. Идет строительство. И ведется оно рывками, прерываясь длинными паузами. Потому что здесь кроме фронта строительного, трудового, существует фронт военный. Он требует средств и жертв. И он напоминает о себе часто и настоятельно.

Мой Дамаск — это фронтовой город, готовый каждую минуту к схватке с врагом. Ощетиненный пушками и ракетами. Город, значительную часть населения которого составляют солдаты.

Мой Дамаск — это город пустырей и недостроенных зданий, безнадзорных детей, промышляющих чисткой обуви, торговлей сладостями, лотерейными билетами и попрошайничеством. Да, многое скоро отомрет. Город украсится современными зданиями, расширятся улицы, вырастут универмаги, отойдет в область предания базар и скученность старинных районов. Появится новый, современный город, гордый своим прошлым, а еще больше настоящим. Я рад приветствовать такой Дамаск. Но я-то видел другой Дамаск — столицу, по улицам которой бродили стада овец и коз, а на окраинах были врыты в землю танки.

Я всей душой желаю скорейшего прихода Нового Дамаска, а в своей памяти стараюсь удержать Старый. И потому я каждое утро выхожу на плоскую крышу нашего дома встречать наступающий день. Странно, я никак не могу поймать его начало. Оно подобно взрыву, который всегда неожидан. Дымка, наполняющая долину, быстро тает. Прорезаются минареты, купола, вершины деревьев, дома. Я знаю, что сейчас появится мусорщик. Вот он подходит к бочкам, куда с вечера выносят отбросы и ненужный хлам, разворачивает мешок, отбирает и складывает в него предметы, имеющие, по его мнению, ценность. Потом, умывшись в протекающем здесь ручье, он поднимается на небольшой близлежащий холмик, вынимает из мешка циновку, снимает ботинки и вступает в беседу с Аллахом.

Я смотрю со своей крыши на молящегося. Он надолго застыл на коленях, уткнувшись лицом в землю. Потом встал, обулся, свернул коврик, взвалил на спину мешок и скрылся с моих глаз за холмом.

Это значит, что скоро взойдет солнце.

На дороге показываются одна за другой две-три двуколки. Это торговцы мазутом. Небольшую цистерну тянет увешанная бубенцами и колокольчиками лошадка. В руках торговца рожок, издающий на редкость резкие, заставляющие вздрагивать звуки. Бубенцы звенят, рожок взвизгивает, а продавец выкрикивает: «Мазоть! Мазоть! Мазоть!» За торговцем мазутом появляются ослики торговцев фруктами и овощами. Жители соседних домов со своих балконов вступают в беседу как с торговцами, так и между собой. Поскольку дома в моем районе многоэтажные, беседующим приходится изрядно напрягать легкие.

Это все означает, что времени у меня остается лишь на самый легкий завтрак. Через полчаса я уже карабкаюсь к автобусной остановке.

В одном из соседних домов находится школа. Сверху, навстречу мне стекает широкий поток ребятишек. Как и подобает горному потоку, он быстр и шумлив. Ученики одеты в одинаковые блузы бежевого цвета (здесь каждая начальная школа имеет свою форму). На углу стоит искуситель в образе усатого торговца сладостями. Я наблюдаю, как на юных мордашках разыгрываются гаммы чувств. Иные ребята останавливаются у тележки и получают чашку чаю, какие-то лепешки или печенье.

Время не ждет, мимо них бегут опаздывающие товарищи… Разыгрывается очередной акт вечной драмы: «Желание и долг».

* * *

Не часто ладят между собой эти два чувства. Но для меня они сегодня совпадают. Я должен с группой работников нашего торгпредства поехать на Международную ярмарку, которая завтра вот уже двадцатый раз проводится в Дамаске.

Впеовые Международная торгово-промышленная ярмарка была проведена в Дамаске в 1954 году по инициативе правительства Сирии. Специально созданный для ее организации административный комитет выделил в центре города участок земли размером 270 тысяч квадратных метров, на котором в настоящее время сооружено свыше тридцати павильонов. Всего в ярмарке ежегодно участвуют двадцать пять — тридцать стран. Это прежде всего арабские государства, Советский Союз, европейские социалистические страны, а также Канада, Бразилия, Италия, ФРГ, Япония и другие.

Среди международных ярмарок Дамасская — одна из крупнейших. Помимо важного торгово-политического значения для всех стран-участников она совершенно особую роль играет для стран Ближнего Востока. Здесь не только устанавливаются деловые контакты и заключаются торговые сделки. Здесь не только демонстрируются достижения промышленности, науки и культуры. Здесь сближаются сердца арабов, живущих в разных государствах. Сюда из Ливана, Иордании, Саудовской Аравии едут целыми семьями, едут как на праздник.

В дни работы ярмарки забиты не только гостиницы и мотели. На зеленых газонах парков и площадей сооружаются милые сердцу араба шатры и палатки. В яркой толпе горожан появляются новые краски — одежда гостей, которые, как правило, приезжают в своих праздничных национальных костюмах. Дамаск в эти дни похож на радушного хозяина, принимающего близких друзей. Традиционное восточное гостеприимство здесь сочетается с традиционной деловитостью купцов.

Итак, завтра открытие ярмарки. Как преобразился этот район! Русло реки Барады очищено от хлама и отбросов. В нескольких местах сооружены небольшие запруды. Вечером, с наступлением темноты, здесь вспыхнут бесчисленные гирлянды разноцветных лампочек, взлетят высоко в воздух струи фонтанов, забурлят умело подсвеченные каскады воды.

Мы проходим широкие стеклянные двери павильона Сирийской Арабской Республики и попадаем в огромный зал. В середине его — невысокий помост, задрапированный парчой. Вливающееся солнце зажигает ее и вот вспыхнули, побежали, переливаясь всеми цветами радуги, струи какой-то неведомой, неземной фантастической реки…

В данном случае парча не просто декоративный материал, когда-то прославивший Дамаск и веками служивший образцом искусства ткачей. Сейчас она напоминает, что текстильная промышленность пока что остается ведущей отраслью сирийской экономики — и по объему капиталовложений, и по числу занятых рабочих. Правда, нынешняя текстильная промышленность САР — это в первую очередь очистка и переработка хлопка, производство трикотажа. Именно ее представляют такие мощные государственные комбинаты, как «Хумасия» или «Дебс». На первом занято свыше трех тысяч рабочих, на втором — около полутора тысяч.

Но спрос на текстиль, трикотаж, хлопок непрерывно растет и удовлетворить его государственный сектор еще не может. Вот потому-то чуть ли не у самых стен государственных фабричных корпусов возникают, как грибы после дождя, мелкие и мельчайшие производства частного сектора. Характерно, что большинство их оснащено первоклассной техникой. Они стереотипны. Из крошечного, обнесенного высокими бетонными стенами дворика (он же склад сырья) попадаешь в цех. Те же голые бетонные стены. Высоко у потолка маленькие окошки без стекол. В одном из углов письменный стол и несколько стульев. В середине — вязальный либо ткацкий станок. Обслуживают машину один-два рабочих, обычно подростки. Из машин стараются выжать максимум возможного, быстрее окупить их стоимость.

Мы рассматриваем экспонаты раздела пищевкусовой промышленности — образцы сахара, различных консервов, масел, напитков, мучных и молочных изделий. Аналогичная картина. Наряду с новейшими большими предприятиями, такими, например, как. пивоваренный завод в Адре — пригороде Дамаска — существуют тысячи кустарных производств с допотопными методами производства. Я вспоминаю, как однажды, блуждая по Гуте, мы натолкнулись на лужайку, заставленную специальными досками. Доски были смазаны чем-то темным и над ними носилось бессчетное количество мух и пчел. Оказалось, что это производственный цех фабрики по изготовлению особого мармелада. На поверхность доски наносится слой абрикосовой мякоти. После того, как он высыхает, наносится новый и так далее. Когда слой высохшей массы становится достаточно толстым, его отделяют от доски, нарезают, свертывают, пакуют и направляют в торговую сеть. Я сам не раз пробовал этот продукт и всегда находил его превосходным.

Проходим раздел строительных материалов. Сейчас под Дамаском работает около десятка цементных заводов с общим объемом выпуска продукции более миллиона тонн в год. Их рентабельность очень велика. Карьеры рядом, техника современна, а рабочая сила дешева. Качество изготовляемого цемента высокое. В Дамаске десятки мастерских по производству кирпича, кафеля, черепицы, цементных труб. В своих странствиях по городу я частенько натыкался на них.

А вот продукция Дамасского стекольного завода, самого крупного из таких производств на всем Арабском Востоке. За изделиями из стекла следуют образцы металлообрабатывающих предприятий, химической промышленности. Часть павильона предоставлена ремесленникам. Здесь вы будто попадаете в уголок дамасского сука: ковры, парча, изделия из кожи, дерева, меди, серебра…

И наконец, раздел, посвященный нефтедобывающей и нефтеперерабатывающей промышленности. Но это выходит за пределы Дамаска, и разговор об этом особый.

В то лето, лето 1972 года, напряженная обстановка в районе Голанских высот давала себя знать и здесь в центре Дамаска. И когда 11 сентября израильские провокаторы обстреляли поселок в шести километрах от города, взрывы снарядов слышались и в павильонах ярмарки. Этой провокации арабы противопоставили спокойствие и выдержку. Выставка продолжала работать и посетители могли знакомиться с тысячами экспонатов торговых и промышленных фирм.

Загрузка...