Был еще вечер, но осенняя темнота уже обволокла улицы Калуги. Дождь, шедший весь день, превратил тротуары в месиво из грязи. Редкие прохожие осторожно шлепали по слякоти, торопясь домой к теплу и свету.
Легковая машина, залепленная почти до окошек дорожной грязью, остановилась на углу Театральной площади.
Хлопнула дверца, и из машины выглянул шофер. Он внимательно всматривался в темноту, ожидая прохожих, чтобы спросить дорогу. Немного погодя появилась одинокая фигура пешехода, который, судя по его уверенной походке, хорошо знал эти края.
— Скажите, — крикнул шофер, — как нам проехать к Циолковскому?
— К Циолковскому? Это совсем близко, вон за тем углом, но только зря вы едете, я слышал, он болен и никого не принимает.
Из машины послышались молодые голоса, открылась дверь.
— Что вы говорите!.. А мы так далеко ехали! Может быть, примет?
— Откуда вы? — спросил прохожий.
— Комсомольцы. Из Москвы.
— Ну, поедемте! Провожу вас. Я тут живу по соседству, и мы с Циолковским знакомы. Зайду, походатайствую за вас.
Зафырчал мотор, машина медленно тронулась и поехала вслед за любезным калужанином. У дома Циолковского она остановилась.
Провожатый позвонил. Дверь открыла дочь Циолковского Любовь Константиновна.
— Вы?! Что так поздно? Папа не может никого принять, он, правда, не лежит, но чувствует себя неважно.
Однако когда ей объяснили, в чем дело, она согласилась пустить соседа к отцу.
— Пойдите, скажите ему сами. Пусть он и решает, как быть с приезжими.
Константин Эдуардович полулежал в кресле. Он был бледен, давно мучившая болезнь напоминала о себе частым недомоганием. Самое разумное было бы отложить встречу с приезжими до следующего дня. Но, узнав, что это комсомольцы из Москвы, Циолковский оживился и забеспокоился:
— Отложить?! Что вы! Скажите, чтобы шли сюда сейчас же! Ведь это же наша лучшая молодежь! Люба, зови их!
Через несколько минут юные гости заполнили кабинет ученого. У них были усталые, но радостные лица. Они осторожно рассаживались на стульях, принесенных из других комнат, и оглядывались по сторонам, изучая обстановку.
Потом руководитель делегации объяснил, что они приехали по поручению Центрального Комитета комсомола и редакции «Комсомольской правды», они хотят познакомиться с ученым и его работой и узнать, чем они могут быть полезны, чтобы продвинуть его идеи.
От этих слов Константин Эдуардович разволновался.
Вот она, смена! Друзья! Молодые, энергичные! Если бы он встретил такой интерес и поддержку в молодости! Но в то мрачное время над ним только смеялись. А теперь едут издалека, предлагают содействие!.. «Дорогие вы мои!»
Циолковский засуетился. Его обычно спокойные и целеустремленные движения стали беспорядочными, голос прерывался. Но скоро он овладел собой и, как всегда, с увлечением стал рассказывать о своей работе.
Ребята слушали, затаив дыхание. Перед ними открывался удивительный мир. В их стране, которая переживала еще много трудностей, они встретились с человеком, который мечтал об умопомрачительных скоростях и межпланетных путешествиях. И не только мечтал, но и дал этим мечтам научное обоснование, и теперь дело только за их воплощением. Но когда?
И, естественно, ребята задали ученому этот вопрос.
Ответ превзошел их ожидания:
— Я сорок лет работал над реактивным двигателем и думал, что прогулка на Марс и другие планеты будет еще не скоро, лишь через много сотен лет. Но сроки меняются, сейчас техника развивается быстро. И когда я вспоминаю, какой была Россия в дни моей юности, и сравниваю ее с тем, что уже есть сейчас, то признаю, что мечты человечества о межпланетных далях осуществятся раньше, чем я думал. Теперь я верю, что многие из вас будут свидетелями первого заатмосферного путешествия.
Среди ребят прошло движение, они переглянулись, заулыбались. Так хотелось верить, что сбудется то, о чем говорил сейчас этот чудесный старик.
А Циолковский говорил дальше:
— И на вас, комсомол, я возлагаю большие надежды. Ваше поколение будет осуществлять мои мечты. Но только учиться нужно вам очень много! Без знаний вы ничего не дадите Родине. А у нас и так еще бывает, что ребята чуть ли не десятилетнего возраста жалуются мне в письмах, что их-де изобретения и мысли не осуществляются. Как же люди-то нашего поколения терпели многие десятки лет и едва-едва кое-чего достигли? Мысли и мечты должны созреть. Идите на детские технические станции, в кружки авиамоделистов, читайте, изучайте ремесло. Да, да! И ремесло тоже! Наука не терпит белоручек. И эти руки если и добились кое-чего, то только потому, что не гнушались никакой черновой работы.
И ученый протянул молодежи свои большие руки, руки рабочего, ученого и творца.
Комсомольцы слушали, и им хотелось скорее взяться за дело — учиться, работать, приближать будущее, ведь оно в их руках.
Родные Циолковского уже несколько раз заглядывали в комнату, беспокоясь о том, что беседа затянулась и Константин Эдуардович очень утомится. Но он выглядел помолодевшим и все говорил и говорил.
…И еще я на вас надеюсь, что вы, советская молодежь, не дадите моим идеям уйти в руки заграничных акул. Им ведь не небеса нужны, а боевые снаряды, не истина, а убийство! Вот негодяи!
Циолковский разволновался. Знаменитый изобретатель Эдисон называл похитителей чужих идей всесветными акулами, и это прозвище пришлось по душе и Циолковскому. В те дни мысль об этих акулах не давала ученому покоя. Недавний приход к власти Гитлера говорил об усилении в Европе фашизма. Это тревожило всех честных людей мира, и Циолковский беспокоился за судьбу своих изобретений. Ведь немецким ученым удалось познакомиться с его идеями и некоторыми расчетами.
— А у нас с вами, — продолжал он, — совсем другие цели. Наша наука действует в интересах человечества. Для нас заатмосферные дали — это прежде всего источник неиссякаемых богатств, такое же притягательное место, как месторождения золота для прошлых поколений. Там, в межпланетных далях, человек найдет неисчерпаемые источники энергии. Ведь сейчас почти вся энергия Солнца пропадает бесполезно. А энергия — это главное, что нужно человечеству. Имея неограниченные запасы энергии, человечество сможет все. Оно забудет нищету и тяжелый труд и станет подлинным властелином природы…
Беседа кончилась поздно. Наконец гости встали и начали прощаться. Они крепко жали Циолковскому его большую руку с выступающими венами и желали ему здоровья и сил. Уходили взволнованные и завороженные тем, что он рассказал им в этот вечер.
А ученый еще долго сидел в кресле, переживая вновь эту замечательную встречу.