На пути к звездам

В Москве

По привычке Циолковский встал очень рано. Сколько было времени, он не знал. За стеной в комнате хозяйки висели большие старинные часы в длинном узком футляре, похожем на детский гробик, они громко и печально отзванивали время, и во всех уголках маленького домика можно было слышать их бой. Но Циолковский не слышал: с детства после тяжелой болезни он был почти глух.

Конечно, можно было зайти за перегородку и узнать, который час, но не хотелось встречаться с хозяйкой. Она обязательно начнет громко выговаривать за опыты и другие, по ее мнению, вредные придумки, от которых — не дай бог — можно сгореть. Не забудет поругать также за пыль и беспорядок.

Не зная времени, Циолковский торопился. Дни казались юноше слишком короткими. Он старался не тратить зря ни одной минуты. С самого приезда в Москву Циолковский избегал ходить в столовую — и время цело и деньги. Его повседневной едой стал один черный хлеб. Отец присылал всего 10–15 рублей в месяц, но их бы хватило на скромную студенческую жизнь, если бы Циолковский не покупал уйму книг и всевозможные материалы для своих опытов и изобретений. Эти траты поглощали почти все деньги, а на питание оставалось всего 3 копейки на день, или 90 в месяц. На такие нищенские деньги можно было покупать только черный хлеб. Чай и тот был для Циолковского роскошью.

Последнее время молодой человек перестал ходить в парикмахерскую, и у него отросли длинные космы, за которые мальчишки дразнили попом.

Но молодой человек не обращал внимания на мальчишек. Он почти не слышал их криков, да и некогда было прислушиваться! С утра он уходил в библиотеку на занятия, а вечером сидел допоздна над своими изобретениями. Уже давно его мучил один вопрос: нельзя ли унестись в небесное пространство в особом аппарате, который использует центробежную силу?

Что это за сила? Еще дома Циолковский делал такой опыт: брал камень, привязывал его к веревке, взмахивал ею и начинал крутить так, что привязанный камень делал в воздухе круг. Веревка туго натягивалась, а камень пытался вырваться, чтобы умчаться куда-то прочь. Если веревочка попадалась слабая, то камень отрывался и отлетал на некоторое расстояние. Сила, которая тянула его вдаль, и называется центробежной от слов «бежать от центра».

«А что, если вращение будет непрерывным и очень сильным? — спрашивал себя Циолковский. — Ведь тогда непривязанный предмет обязательно умчится в небесную даль».

Мысль эта казалась очень верной и не давала покоя…

До открытия библиотеки было еще далеко, и Циолковский, доев остаток вчерашнего хлеба, уселся за свои расчеты и чертежи. Всю ночь ему снилось, что аппарат готов и он, его изобретатель, летает в нем, да так высоко, что сердце замирает от страха и восторга.

Когда солнечные лучи легли на подоконник и наполнили мрачную каморку теплом и светом, юноша спохватился. Пора идти на занятие в Румянцевскую библиотеку. Из-за плохого слуха Циолковский не мог ходить на лекции или на уроки в какое-либо учебное заведение, и библиотеки заменили ему университет.

Собрав тетрадки, Циолковский вышел из дома. Яркие весенние лучи обдали его теплом. Была весна, на дворе зеленела трава, старые березы помолодели. Но любоваться ими было некогда. До публичной библиотеки в Румянцевском музее далеко, а время дорого. Ведь Циолковский ходил в библиотеку пешком.

Неугомонные мальчишки подстерегали молодого человека у ворот.

— Поп идет! — сказал нарочно громко один из босоногих бесенят.

— Поп! Поп! — закричали хором все баловники, а один, постарше, подошел и ядовито спросил:

— Скажите, господин студент, это мыши изъели ваши брюки?

Циолковский не столько услышал, сколько догадался, о чем его спрашивают, но не обиделся и просто ничего не сказал в ответ.

Его брюки действительно имели очень жалкий вид. Внизу они сильно обтрепались от ветхости, а от кислот покрылись бурыми пятнами. Кое-где на них были даже дыры, сквозь которые виднелось белье.

Отец недавно писал, чтобы Костя купил себе новые брюки и рубашку, но денег на эти «ненужные» вещи было жалко. Все равно, кроме библиотеки, он никуда не ходит, а туда пускают и в такой одежде, гораздо нужнее подкупить инструмент и материалы для летательной машины. Чтобы набрать на это побольше денег, Циолковский продал старьевщице все свои носки, теперь тепло, можно обойтись без них…

В библиотеке он долго сидел за учебниками по физике и математике. Читал об одном, а мысли то и дело возвращались к летательной машине и отвлекли от книги. Так и подмывало схватить карандаш и заняться подсчетами, но Циолковский сдерживал себя, всему свое время.

По дороге домой он купил очередную порцию черного хлеба и разорился еще на полфунта дешевой колбасы, которую приказчики из продуктовых лавок называли «собачья радость». Хозяйки из богатых домов брали ее только для своих кошечек и собачек.

Колбаса оказалась свежей, и молодой человек с аппетитом пообедал. Для него сегодняшний обед был роскошью, но надо же подкрепиться перед долгой ночной работой! Собрав со стола крошки и выбросив их в окно голубям, Циолковский углубился в свои расчеты.

Время бежало быстро. Была уже ночь, когда Циолковский отложил карандаш. Проект летательной машины был готов. Она будет состоять из закрытого ящика, в котором должны двигаться два маятника с шарами в верхних концах. Под действием маятников эти шары будут описывать дуги, и их центробежная сила, думал юноша, поднимет кабину и понесет ее в небесное пространство.

Циолковский был счастлив. Хотелось немедленно взяться за инструменты и приступить к работе. Но было уже поздно, и хозяева спали. Это были бедные люди. Хозяйка целыми днями стояла у корыта и стирала на людей. За день она очень уставала, и Циолковский ни за что не позволил бы себе нарушить ее сон.

Но от радости не спалось, и юноша вышел побродить по улицам. Ему представлялось, как он помчится в небеса и увидит своими глазами эти прекрасные звезды, освобожденные от дымки из воздуха и земной пыли.

Вдруг Циолковский остановился. Внезапная мысль с беспощадной ясностью дала понять, что он ошибся, ошибся глупо и грубо. Никогда центробежная сила не поднимет в воздух его аппарат. Она уравновесится центростремительной силой или силой тяжести, и в его машине будет только бессмысленная тряска механизма.

Горечь разочарования была очень сильна, казалось, кто-то вылил на голову ведро холодной воды. Циолковский почувствовал, что ночь холодна и он сильно устал. Грустный, поплелся он домой в свою каморку.

Но во сне ему казалось, что он летает, и сердце вновь замирало от счастья. Кому в юности не снились такие сны! Но большинство забывает их и за всю жизнь не может оторваться от земных дел и забот.

Циолковский же был из тех, кого мечта никогда не оставляла. Она шла за ним всю жизнь.