На солнечной стороне

Георги Мишев Сопромат

— Выгленов едет! — провозгласил счетовод, глядя на шоссе. Из его окна открывался вид на фабричный двор и шоссе аж до железнодорожной линии, и он первым заметил появление машины.

— Меня нет! — Михаил вскочил. — Я в городе…

Другие рассмеялись, а он взял сигареты со своего письменного стола и вышел из отдела. Ему нужно было пройти всего шагов десять до угла здания, чтобы затеряться в фабричных лабиринтах, но он не выдержал и обернулся — синяя машина, скрипя рессорами, двигалась по неровной дороге.

«Хоть бы он меня не заметил, — подумал он. — И хоть бы в отделе не проговорились. Им все кажется смешным…»

Он прошел мимо сушильного помещения и двинулся между двумя рядами кирпичей, конец которых упирался в ограду. В узком проходе пахло сырой землей — кирпичи были только что сделаны и еще не прошли через печь. Кирпичи были сложены так, чтобы между ними попадал воздух для проветривания, но когда Михаил дошел до конца, то попал в тихое место с застоявшимся воздухом, прогретым солнцем. Позади осталась фабрика с высокой трубой, на которой еще темнела старая надпись «Будущность», низкие сушильни, пропитанные пылью, небольшая площадка, где останавливались грузовики и где сейчас, наверно, сверкает лаком тот автомобиль.

— Здесь он меня не найдет, — вслух подумал Михаил, закуривая. — Лишь бы не заметил, когда я уходил…

Возле ограды, на припеке, выросла густая ароматная трава, покрытая ранними красными цветами, привлекшими внимание возбужденных пчел. Они налетели на цветы. Михаил вспомнил, как в детстве, в конце марта они ходили на дорогу собирать эти рубиновые цветы вероники, пробившиеся сквозь камни дороги. Яркие капли цветов издали напоминали светлячков. Когда это было? Да и были ли в его жизни эти беззаботные дни?.. Он благодарил память, сохранившую название этого цветка.

— Я знал, что найду тебя!

Михаил обернулся и увидел перед собой плотную фигуру секретаря, его продолговатое лицо с черными глазами.

— Я хорошо знаю этот двор, — произнес секретарь. — Через него я уходил в горы, в леса. Тогда я работал на кирпичном заводе.

Он вынул сигарету, примял ее пальцами и наклонился, чтобы закурить. Поднося ему огонь, Михаил пытался справиться с волнением.

— Вам в отделе сказали, где я? — спросил он.

— В отделе сказали, что ты в городе, — Выгленов засмеялся. — Но мне показалось, что я найду тебя именно здесь. Потом заметил над кирпичами дым твоей сигареты.

— В отделе что угодно сказать могут, — произнес Михаил. — Вчера они подсмеивались над Якимовым, завтра поднимут на смех меня…

— Якимов не подходил для этой должности. Наша ошибка, что терпели его столько времени, он немало дров наломал.

— И я не буду лучше, — сказал Михаил. — В таких условиях нельзя хорошо работать.

— Но ты инженер, а не портной, как Якимов.

Инженер усмехнулся, наморщил лоб:

— Мы же материалисты, товарищ Выгленов! Личность не имеет значения!

— Любопытно…

— Если директором этой разномастной фабрики назначить председателя Болгарской академии наук, и он с работой не справится…

Папиросный дым поднимался с теплым воздухом вверх и таял у них над головами. Со стороны сушилен все еще доносился глухой стук…

— Послушай, мой мальчик… Не сердись, что я так тебя называю. У меня нет детей, я никогда не был женат… В свое время у меня была девушка, эта фабрика принадлежала ее отцу… Если бы я тогда женился, у меня мог бы сейчас быть сын твоих лет…

Голос секретаря звучал проникновенно, что-то новое было в его тоне.

— Я хочу, чтобы ты меня правильно понял, мой мальчик. Мы всегда можем найти директора. Но я ищу человека, который не согласится сразу же, не запрыгает от радости, что станет получать директорскую зарплату…

Выгленов смотрел на молодого человека и читал в его глазах легкое смятение.

— Я уважаю тех, кто умеет сопротивляться. И хотя ты мне по возрасту в сыновья годишься, я тебя уважаю.

— Я не сопротивляюсь. Просто вижу, что в таких условиях ничего нельзя изменить… Люди бегут, платят им мало, машин нет, печи старые, растрескавшиеся.

— Сопротивляйся. Мне надоели люди, которые со всем соглашаются… Сейчас твое время… И я был таким, как ты. Оставил завод и женщину, которая могла дать мне счастье, потому что не мог иначе…

— Вот и я не могу, — сказал Михаил.

Секретарь сел на траву, стряхнул пепел с сигареты, долго молчал.

Инженер смотрел на низкие холмы за оградой, заросшие акацией. Среди голых еще ветвей темнели птичьи гнезда. Эти гнезда птицы вили в самой гуще крон, старательно маскировали ветками и листьями, но как все в конце концов выходит на белый свет, так и они стали видны издали.

— Ты, наверно, изучал сопротивление металлов, — сказал секретарь, которому пришла в голову какая-то мысль.

— Сопромат! — воскликнул инженер. — Больше всего двоек ставят как раз по сопромату.

— Трудно пришлось?.. А насколько сложнее с другим сопротивлением — живого человека… Оно у нас в крови, и мы часто в нем мало что смыслим.

— Да, это так, — с улыбкой согласился Михаил. — Нужно беречь это зернышко в душе, потому что без него мы мало стоим…

Они долго еще сидели на траве вдвоем, солнце согревало им спины, а вокруг искрились красные капли вероники, прогретый весенний воздух был пропитан запахом необожженного кирпича.