На светлую дорогу

ЧТО Я ДУМАЮ О ЕВРЕЙСКОМ «БРАТСТВЕ»

В раннем детстве я остался сиротой. Вырос в религиозной среде, где крепко держались за обычаи, предписанные иудейской религией. Окружавшие меня люди внушали, что все евреи должны свято чтить тору, аккуратно посещать синагогу, ежедневно молиться богу, помогать друг другу, поскольку все они братья по вере, все они сыны народа, якобы отмеченного особой любовью бога.

Проповеди о еврейском «братстве», о том, что у всех евреев одинаковые интересы, независимо от того, бедняки они или богачи, стали особенно усиливаться в условиях, когда румынские бояре, захватив Бессарабию, дали большую волю сионистским организациям. Сионисты назойливо перепевали на все лады вредную, реакционную песенку о «братском единении» всех евреев. Меня, неискушенного подростка, такие проповеди приводили в умиление. Но вскоре я понял на собственном опыте, чего стоят разглагольствования сионистов и раввинов, и осознал, что пропаганда такого «братства» наруку только эксплуататорам, богачам.

Я был один-одинешенек на всем белом свете и не ждал ниоткуда помощи. Мне самому приходилось заботиться о своем пропитании. Больно вспоминать, как мне доставался кусок хлеба.

В селе Волонтировка, где я рос, жил в то время богатый еврей Нейман — мукомол и владелец пекарни. После долгих мытарств я решил обратиться к нему, попросить работы. Долго я обивал пороги его конторы. И вот, наконец, богатей смилостивился надо мной и согласился взять в «мальчики». При этом он сказал, что я обязан относиться к нему как к благодетелю, который спас меня от голодной смерти.

С этого времени началась моя трудовая жизнь. Работать приходилось по 12–14 часов в сутки. В конце рабочего дня, совершенно обессиленный, я с трудом поднимался на печку, где спал. Постели у меня не было. Жалованья мне хозяин не платил, считая, что с меня достаточно и того, что я ем его хлеб.

Отношение капиталиста Неймана к своим единоверцам — рабочим — мне наглядно показывало ложность и лицемерие проповедей о еврейском «братстве».

Мытарства мои не прекратились и после того, как я стал взрослым. Помню, после долгих поисков работы мне довелось встретиться с маклером Клейманом. Он «сочувственно» отнесся ко мне, устроил грузчиком на железнодорожной станции Бендеры. Но за это он отнимал у меня, как и у многих других евреев-грузчиков, пристроенных по его протекции, половину жалкого заработка. Если кто-нибудь из нас осмеливался роптать, то выразивший недовольство, по доносу того же Клеймана, который сумел втереться в доверие к администрации и к властям, немедленно оказывался выброшенным на улицу. Разве могли мы, рабочие, считать нашим братом такую омерзительную пиявку, как Клейман?

Вскоре судьба свела меня еще с одним «братом» по вере, у которого я работал также грузчиком. То был известный богач Хаим Капуста. От его спекулятивных махинаций стонали садоводы молдавского села Кицканы. И вот однажды рабочие, возмущенные беззастенчивой эксплуатацией, наглостью и издевательствами Капусты, потребовали увеличения нищенских заработков и пригрозили забастовкой в случае, если хозяин не посчитается с выдвинутыми ими требованиями.

Вначале хозяин пытался разными посулами успокоить нас, но затем, увидев, что это ни к чему не приводит, вызвал жандармов. А они прикладами и нагайками восстановили «порядок». Вот тут-то я и понял окончательно, что моими братьями являются не тунеядцы, вроде Капусты, будь они евреи или не евреи, а рабочие — русский, украинец, молдаванин, еврей, — те, на чьих спинах, как и на моей, нагайки жандармов оставили кровавые следы.

Что касается капиталистов — еврейских или румынских, американских или французских, — то все они одного поля ягоды. Размышляя об этом, вспомнил и об иудейском празднике «Иом-Кипур» (судный день), когда раввины призывают всех верующих протянуть друг другу руки и простить все обиды, нанесенные в течение истекшего года. Но ведь я ничем не обидел эксплуататоров и спекулянтов, я перед ними не виноват, им нечего было прощать мне. Это они нагло обижали и обирали меня и других бедняков. Выходит, что призыв раввинов к всепрощению выгоден только Нейманам, Клейманам, Капустам! Мне стало ясно, что смысл такого призыва заключается в том, чтобы заглушить справедливую ненависть угнетенных к своим обидчикам, что при помощи подобных проповедей синагога берет под свое крылышко злейших врагов трудового люда, отвлекает народ от борьбы с угнетателями. Сама жизнь заставила меня осознать, что еврей-капиталист не может быть братом еврею-рабочему, как волк не может быть братом овце.

Однако, уразумев эту истину, я еще не скоро утратил веру в бога. Мне казалось, что заповеди, завещанные богом, сами по себе благородны, а зло, которое я наблюдал вокруг, объясняется тем, что люди перестали эти заповеди соблюдать. Поэтому ни тогда, ни долгие годы спустя я не помышлял о разрыве с синагогой. Сохранял я эту привязанность к ней и в условиях Советской власти. Мне казалось, что теперь, поскольку в нашем социалистическом обществе нет места для эксплуататоров вроде Капусты, синагога будет стоять ближе к трудящимся.

Но жизнь, этот суровый учитель, убедила меня в обратном. Я видел, какие неблаговидные дела творились в стенах синагоги, видел, что ее заправилы шли на любые бесчестные поступки, лишь бы нажиться побольше за счет обманутых прихожан. Где уж им думать о братстве! И если раньше синагога верой и правдой служила богачам, то теперь ее пытаются сохранить хапуги и стяжатели. Я понял, что если бы Яхве действительно существовал, то он, будучи по уверению торы всемогущим, бесконечно мудрым и справедливым, не допустил бы, чтобы его храм был отдан на поругание темным дельцам.

Мне, трудовому человеку, обман и лицемерие были всегда отвратительны. Не желая больше обманывать ни себя, ни других, я во всеуслышание заявляю о своем решении порвать раз и навсегда с иудаизмом и с синагогой.

Исаак Аронович Коган,

грузчик станции Тирасполь.