На светлую дорогу

ПОЧЕМУ Я ОТОШЕЛ ОТ ИУДАИЗМА

Мой жизненный путь мало чем отличается от пути, пройденного простыми людьми моего поколения. Семья, где я рос, была придавлена безысходной нуждой, которая в старое время становилась спутницей любого труженика-еврея с первых же дней его жизни и уже никогда не расставалась с ним.

Как и другие мои сверстники, я учился в еврейской религиозной школе — «хедере», где с самого раннего детства меня приучили смотреть на тору, как на книгу священную, богом данную, в которой каждое слово будто проникнуто беспредельной мудростью творца. Мои родители были глубоко религиозные люди, они зорко следили за тем, чтобы в их доме строго соблюдались традиционные предписания иудаизма. Все это привело к тому, что я стал относиться к «священному» писанию с душевным трепетом и благоговением, слепо веря в незыблемую истинность любого его положения. Укреплению моей веры способствовала и затхлая атмосфера маленького, замкнутого местечка, где еврейское население, измученное нищетой и гонениями, находило единственное утешение в религии, в уповании на мессию (спасителя), который, как уверял каларашский раввин, вот-вот явится, чтобы избавить народ от вековых мучений.

Незаметно прошло детство, наступило отрочество, а вместе с ним пришла и забота о куске хлеба. Меня отдали в ученики к портному. Постепенно я овладел портняжным делом, а несколько лет спустя обзавелся семьей.

Один день сменялся другим, чередовались однообразные будни. Они складывались в годы, заполненные изнурительным трудом на хозяина, тревогой за завтрашний день, страхом за судьбу подрастающих детей. Так и пришлось бы мне остаться до конца дней моих бедняком-горемыкой, если бы не наступил светлый летний день 1940 года, когда Советская Армия принесла свободу трудящимся многострадальной Бессарабии. Я, как и все трудящиеся правобережных районов Молдавии, стал гражданином великой страны социализма.

Советская власть дала нам самые демократические права в мире. Но наше счастье было прервано разбойничьим нашествием фашистских головорезов. Вместе с семьей я эвакуировался. В тяжелые годы войны мне пришлось много размышлять над грозными событиями, развернувшимися в нашей стране и за ее рубежами. И постепенно произошел перелом в моем мировоззрении.

Узнав о злодеяниях гитлеровцев, я глубоко задумался: «Где же ты, всемогущий Яхве? Почему ты позволяешь, чтобы гитлеровские изверги терзали народ, якобы избранный тобою? Почему допускаешь массовые убийства, леденящие кровь всякого честного человека, почему не поразишь громом палачей? Почему не разверзлась земля, чтобы поглотить газовые камеры Майданека и Освенцима? Где же твое безграничное милосердие? Почему..? Да стоит ли обращаться к тебе со всеми этими «почему»? Существуешь ли ты на самом деле?»

«Нет, — сказал я себе, — не бог сметет с лица земли фашистскую нечисть, не он спасет евреев от поголовного истребления, не с неба придет помощь. Избавление принесут человечеству, в том числе и евреям, земные, могучие антифашистские силы, во главе которых стоит непобедимая Советская держава».

После эвакуации я снова обосновался в Калараше и согласился войти в состав синагогальной двадцатки. Но пусть те, к которым я обращаю теперь эти строки, не спешат осудить меня за беспринципность. Причины, побудившие меня вернуться в синагогу, гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд.

Прежде всего сказывалась сила привычки. Я вошел в состав двадцатки еще и потому, что меня об этом просили многие знакомые верующие. Ложный стыд помешал мне наотрез отказаться от их предложений и честно сказать людям, что я уже не тот верующий, каким они знали меня до войны. По-моему, такой ложный стыд до сих пор мешает некоторым евреям порвать всякие связи с синагогой и вообще с иудаизмом, хотя наедине со своей совестью они признают себя неверующими.

Так было и со мной. Даже с теми членами двадцатки, с которыми я поддерживал дружеские отношения, например с М. Л. Гольдманом, Я. П. Браславским, 3. М. Плоском и другими, я стеснялся говорить о моем неверии искренне, начистоту. Лишь изредка я туманно намекал на это. Я почувствовал, что эти намеки не вызывают у них никакого возмущения, а, наоборот, воспринимаются ими спокойно и даже благосклонно. Подобными же недомолвками обменивались и они со мной. Лишь несколько лет спустя мы осмелились открыто поговорить друг с другом, и тогда оказалось, что все мы, по разным причинам, уже давно утратили веру в бога и святость торы. Выходит, что долгие годы мы просто лицемерили, делая вид, что верим в бога, обманывали друг друга.

Была еще одна причина, побудившая меня участвовать в делах синагоги. Мне сразу же было предложено ведать вопросами оказания материальной помощи престарелым и больным членам еврейской религиозной общины. Такая обязанность показалась мне вначале почетной и благородной, поэтому я со спокойной совестью взял ее на себя. Но позже, наблюдая закулисную жизнь синагоги, убедился в том, что лишь жалкие крохи перепадают старикам и немощным, львиная же доля приношений верующих оседает в карманах дельцов, хозяйничающих в синагоге и общине.

А жизнь в городе, в республике быстро улучшалась. Я наглядно убедился, что Советское правительство проявляет большую заботу о престарелых, инвалидах и больных, выделяет на социальное и пенсионное обеспечение многие миллионы рублей. Что же можно сказать о скудных подачках синагоги? Грошовые ее милостыни не только совершенно неэффективны, но и унижают человеческое достоинство тех, кто принимает их.

Наконец, я хочу рассказать еще об одном обстоятельстве, которое ускорило мой окончательный разрыв с иудейской религией. Старый мой друг Хаим Давидович Нирон выехал со своей женой в Израиль, где живет их дочь. Он собирался остаться там на постоянное жительство. Но не прошло и полгода, как Нирон возвратился в СССР и снова поселился в Калараше, где о нем позаботились, предоставили ему квартиру, оказали денежную помощь. То, что он рассказывал об Израиле, произвело на меня потрясающее впечатление. Неописуемые нищету и лишения испытывают трудящиеся Израиля. После сорока лет человека на работу там не принимают, а если он еще работает, то по достижении этого возраста от него стараются избавиться. После беседы с Нироном я стал еще глубже понимать смысл прочитанного мною в газете «Труд» письма 107 евреев, выехавших из СССР в Израиль. Как известно, в этом письме они просили Президиум Верховного Совета Союза ССР разрешить им вернуться на Родину.

Нирон поведал мне, что к религии большинство евреев Израиля относятся безразлично. В магазинах продается свиное мясо, по субботам люди курят, играют в карты, пользуются всеми видами транспорта, что иудаизм строжайше запрещает. Посещаемость синагог очень низка. Тут я и подумал: если даже на «святой земле отцов», где сионистские заправилы Израиля изо всех сил стараются укрепить веру в бога Яхве, основная масса евреев отвернулась от иудаизма, то к лицу ли нам, советским гражданам, цепляться за него? Конечно, не к лицу.

Вот каким был путь, который привел меня к отказу от религии. Чем скорее верующие люди отрешатся от религиозных заблуждений, тем быстрее мы достигнем своей заветной цели — построения коммунизма.

Мойша Иосифович Теслер,

житель г. Калараш.