Попытаемся осмыслить всё, что было сказано выше.
В этом нам помогут выдержки из отзывов о России самых разных людей, самих русских и их доброжелателей. Это не одни славословия, да и кому они нужны?
Самая главная мысль: русский характер многослоен и противоречив. Уже цитированный нами английский исследователь М. Бэринг написал: «В русском человеке сочетаются Пётр Великий, князь Мышкин и Хлестаков».
Поразительно точное наблюдение. Пётр Первый в этом контексте — это жестокий и суровый правитель, через колено ломавший Россию с её устаревшими и не очень устаревшими обычаями, многократно увеличивший её мощь и славу. Царь-отец, самодержец, властелин.
Князь Мышкин — его противоположность. Вспомним, что Достоевский дал ему имя Лев Николаевич, явно намекая на Толстого и его непротивление злу насилием. А внешность князя, как его описывает Фёдор Михайлович, — иконописный облик Христа. Князь Мышкин — это смиренная любовь, всепрощение и трогательная беззащитность.
Ну а Хлестаков — это безудержная похвальба, фанфаронство, поверхностность и легкомыслие. Все эти такие разные черты действительно есть в русском характере.
И всё же при всех недостатках русские — удивительно привлекательный народ. Даже хлестаковщина добавляет портрету русского человека некое обаяние.
Американский профессор Лэрри Холмс, долго живший в России и полюбивший её, рассказывает об одной встрече с русской четырёхлетней девочкой, у которой на футболке было написано заглавными буквами по-английски BABY CAT, «котёнок», о чём он ей и сообщил. Но девочка уже знала русский алфавит и безапелляционно заявила:
— Не так!
Дело в том, что она прочла этот текст по-русски, и у неё получилось бессмысленное, но вполне читаемое «ваву сат». С хорошим чувством юмора профессор пишет:
«Всё это мне не понравилось. Я подумал, что из всех участников этой сцены я единственный имел и статус и звание: я — доктор философских и исторических наук, профессор, чьи труды опубликованы на русском и английском языках, только что успешно завершивший работу в Ростовском государственном университете, считающемся четвёртым в списке лучших вузов Российской Федерации, и я не обязан выслушивать всё это от ребёнка-четырёхлетки!
Тогда я объяснил малышке, что я американец, и что английский — мой родной язык, и что я хорошо знаю, что это именно „бэйби кэт“, а не что-либо другое.
— Нет, не так! — последовал громкий и незамедлительный ответ.
Мой сын Дима попытался помочь мне.
— Я сам русский, — сказал он, — но я владею английским, и Baby Cat это всё же „бэйби кэт“.
— Нет, не так! — завизжала четырёхлетка, и внутри меня стала расти большая неприязнь к этому маленькому человечку.
Но что мог я поделать, столкнувшись с таким вот русским упрямством? Ничего иного, за исключением того, что многие другие иностранцы — Карл XII Шведский, Наполеон, Германия в 1945 году — сделали до меня. Только сдаться.
— Ты права, малышка, — сказал я. — Не так.
Вернувшись домой, в Америку, я никак не мог выбросить из головы ту маленькую девочку, тот разговор и постоянно думал об этом, пока вдруг внезапно, как вспышка, не пришло осознание: в этом нашем споре ошибался я, она же, напротив, была права! Это была её страна и, в силу её собственного понимания, её алфавит. Всё это ей приходилось защищать от назойливого иностранца».
При всей комичности этой сцены следует признать, что девочка проявила себя как самая настоящая патриотка, русская упрямая патриотка, свято уверенная в своей правоте. Её безапелляционность, её, если хотите, упёртость — не характерная ли это черта нашего народа? Хорошая или плохая черта? Не знаю. Наверное, всякая, в зависимости от конкретной ситуации. Но черта, с которой следует считаться любому иностранцу.
Иначе его ждут неприятности, несравнимые с теми, что испытал добрый профессор Холмс.