Начало пути

Глава 1

Глава 1

Москва

17 июля 2024 года

Сырость, потрескавшаяся темно-зеленая краска, частично осыпавшаяся вместе со штукатуркой. Отхожее место не предполагало наличие унитаза, и было страшно зловонным, источая едкую вонь, которая щипала глаза. А еще в небольшой ямке, откуда и смердело, кишело насекомыми.

Как в закрытую тюремную камеру могли проникнуть мухи, кружащиеся над нужником — это та забава и квест, который волновал меня последние часов шесть полного безделья. Были варианты проникновения в закрытое помещение насекомых, уже, как минимум три.

Я устал сидеть, устал ходить, все меньше реагируя на внешние раздражители, и даже мухи кажутся мне подружками. Сложно вот так, из практически роскоши, когда меня грубо ночью положили мордой в пол в современной квартире, вдруг, очутиться в одиночной камере, где из мебели только одна шконка, прибитая, и к полу, и к стене. А! Ну, конечно! Еще нужник, который точно — не мебель, но весьма антуражный, в виде дырки в полу.

Двое суток я нахожусь здесь, и со мной никто не разговаривает. Как привезли сюда телом, так только и приоткрывают окошко в двери, чтобы дать крайне сомнительную еду. Впрочем, такой психологический прием мне, как имеющему некоторое отношение к ФСБ, известен. Скоро должны прийти, мягко и ненавязчиво сделать предложение, от которого я, по мнению интересантов, не посмею отказаться.

Я — это Михаил Андреевич Надеждин, секретарь заместителя министра юстиции. Ну, еще я сотрудник ФСБ, так скажем, «по совместительству». У меня даже есть догадки, почему я здесь и, если мои предположения верны, то я сам себе не завидую. Странно вообще, что меня до сих пор не «колют».

— В одежде на выход! — в окошке показалась неприятная физиономия сотрудника того учреждения, куда меня приволокли.

Когда меня брали в квартире, укололи какую-то гадость, поэтому я даже и не представляю, где я нахожусь, как, впрочем, не имею полного разумения, сколько времени прошло, лишь догадываясь о двух сутках.

Думаю, что я недалеко от столицы и в отключке был не более трех-четырех часов. Вообще странно, что я все еще здесь, судя по всему, не в бандитском подвале, а в государственном учреждении. Неужели Александр Осипович, мой руководитель по министерству, ничего не предпринимает, чтобы меня вызволить? Коковцев, наверняка, понимает, что я знаю немало того, чего знать другим никак нельзя.

— Встань прямо, чтобы я тебя видел! — грубым тоном потребовал надзиратель.

Меня вели по коридорам даже не следственного изолятора, а какой-то тюрьмы. Немного зная систему исполнения наказаний, я мог предположить, где именно нахожусь. Вот только что мне это даст?

— Стой! К стене! — командовал несимпатичный, всем недовольный, надзиратель.

Меня привели, видимо, к следователю. За железным столом, намертво приваренным к полу, сидел пожилой мужчина с уставшими от жизни глазами. Небольшое помещение пребывало в тумане табачного дыма. Я тоже покуриваю, хотя это и мало соотносится со здоровым образом жизни и тренировками, но сразу стало понятно, что сигареты здесь курились не дешевые. Простые следователи, да и не очень простые, такие сигареты не курят.

Невысокого роста мужчина встал и улыбнулся. Понятно, сейчас последует предложение и будет отыграна роль, что мне делают одолжение. Моя же задача — прояснить ситуацию и потянуть время.

— Ну, что ж вы стоите, Михаил Андреевич, присаживайтесь! — мужчина угодливо указал на стул напротив него. — Курите? Знаю, что курите. Угощайтесь сигареткой! Здесь, наверное, с кормёжкой все плохо. Хотите, нам бутербродов с чаем принесут? Перекусите. А через пару часов уже и ресторане поужинаете. И все будет хорошо.

— Только для этого мне нужно сделать что? Заключить контракт с дьяволом и продать душу? — спросил я, присаживаясь на полумягкий стул, показавшийся мне роскошным креслом.

— Ну, да, — задумчиво проронил мужик напротив. — С кем я играю? С «засланным казачком» из Конторы? Хочешь на чистоту? Давай! Бумаги! Их вернешь, и ступай на все четыре стороны, с попутным ветром меж ягодиц.

Тон мужика изменился, и я понял, что напротив меня не усталый, дряхлеющий мужик, а акула с острыми зубами и не в один ряд.

— Какие бумаги? — я все же сделал попытку пойти в «несознанку».

Вот только у моего собеседника слишком много сведений обо мне. То, что я законспирированный конторщик в министерстве юстиции, знает крайне ограниченное количество лиц, по пальцам одной руки можно сосчитать. И этот мужик явно указывал на то, что мне не следует юлить и выкручиваться. Уже тот факт, что меня похитили, говорит о том, что задействованы большие силы, у которых на меня что-то имеется. Но главное, эти люди пошли войной на тех, чьи интересы представляю я, а это государство. Какой бы ты крутой не был, но против системы нечего переть.

— Майор, прекращай! Не заставляй меня разочаровываться! Неужели, ты хочешь, чтобы тебя ломали, пичкали химией? Скажи, и просто разойдемся. Забудешь обо всем, как о страшном сне. Еще успеешь поесть кутьи на поминках своего министерского начальника, так скоропостижно покинувшего этот мир. А что поделать? Напряженная работа, а сердечко уже немолодое, — собеседник переигрывал.

Коковцев — представитель одной из башен Кремля. Не будут конкуренты с других башен развязывать войну. Это просто вышло бы за грани правил игры, которые соблюдаются уже не один десяток лет. Я почти уверен, что Александр Осипович жив, но, вероятно, каким-то образом нейтрализован. Может, его отправили в командировку и держат заграницей или еще что-то в этом роде, чтобы убрать из столицы на время, но он жив.

И те, кто меня взял и держат в тюрьме, сильно рискуют, поэтому в моих интересах тянуть даже минуты, потому как бумаги — это разработка одного из чиновников министерства обороны, за которым тянется длинный шлейф. И документы, действительно, у меня. Только они находятся не в кабинете, куда, в чем не сомневаюсь, заглянули интересующиеся люди. А вот, где эти документы, мне сообщать никак нельзя.

— Пожалуй, я бы не отказался от бутербродов и нормального обеда уже здесь, — сказал я, отслеживая реакцию собеседников. — Вы, может, представитесь?

— Выбирай имя! Без разницы, — сказал мужик и нажал на кнопку рядом под столом.

Моментально материализовались три спортивного вида парня, при этом, они были в балаклавах. Странно, что собеседник лицо не прикрывает, а его миньоны боятся, чтобы я их не узнал.

— Ты решил время тянуть? — устало на выдохе сказал Петух.

Да, именно Петухом я и буду его звать. Это имя, учитывая антураж и место нахождения, ему более всего подходит. А также такое прозвище более всего характеризует мое отношение к человеку напротив.

Между тем, Петух достал какие-то бумаги из своего портфеля.

— Это твое новое имя — Евгений Андреевич Петухов, — на лице плагиатора, считай укравшего выбранное мной имя, расплылась искренняя улыбка. — Ты осужден за изнасилование несовершеннолетней и последующее ее зверское убийство. Десять лет колонии строгого режима. Отправишься в Челябинскую область. И сколько хочешь кричи, что ты — не ты, и чтобы дали кому-нибудь позвонить, поверь, контора тебя уже вычеркнула, я не блефую. Ты же не думаешь, что ради тебя кто-то серьезный будет ссориться? Да, твои бумаги дадут щелбан по носу тем силам, что я представляю, да и только.

А вот здесь я серьезно струхнул. Пусть все и выглядит как-то нереально, слишком сложно, но это лишь на первый взгляд. Я сам знаю о нескольких случаях, когда сюжет был еще более изощренным, чем тот, который предлагают мне. Ну, а то имя с фамилией, которые мне достаются, — Женечка Петухов. Ну, и статья еще та…

— Парень, не дури, не трать наше время и побереги свое здоровье! — сказал Петух, а его миньоны продемонстрировали мне электроаппарат.

Это жестко. Месье знает толк в извращениях. Если присоединить провода к гениталиями, то «колются» все. Я, конечно, могу побарахтаться, и даже настроен на это. Кроме того, химия меня не возьмет, не должна, учили ей сопротивляться, да и антидоты какие-то постоянно освежают. А вот полностью отключить болевые рецепторы не получится.

Ходили слухи по конторе, что есть такие люди, которым удается не чувствовать боль, но подобных монстров сам я не встречал. И что тогда делать? Только идти на обострение. Пусть лучше меня вырубят в драке, чем методично и жестко пытают. Убивать не будут, так, попинают, а после еще и в чувства приведут. А это все время.

— Не дергайся! — не такой простой мужик сидит напротив, словно читает меня.

Я не стал ничего говорить. Резко поднялся и в два быстрых шага приблизился, на мой взгляд, к самому опасному мужчине, что сейчас находится в комнате. Мой удар фалангами пальцев в кадык спортик пропустил. Минус один! От хука слева я увернулся, подныривая под руку бьющего и отталкивая его к стене. Сразу же бью локтем себе за спину и попадаю по третьему миньону. Вот только удар получается по касательной и не останавливает моего противника.

— Хр, — я слышу и лишь потом чувствую, как вминается мой череп в районе виска…

Темнота…

* * *

Легкость… Нет, правильнее было бы сказать, отсутствие тяжести. Как же мы, люди, можем жить в такими грузами? И я не о физических, хотя и они изрядно тяготят, но больше всего тяжесть присутствует в мыслях. Мы постоянно о чем-то думаем. Даже, когда считаем, что настало время отдыха, отключая себя от внешних раздражителей, мозг продолжает думать, а клетки организма несут необычайно много информации. И теперь я в пустоте и больше ничего меня не тяготит. Казалось, что я бестелесное существо… А теперь и не кажется, пришло понимание, что так и есть. Я не напрягся в мыслях, а словно, кто-то вложил в голову разумение. И ничто преобразилось в картинку.

Вот он я, лежу в крови, неестественно подогнув ноги. Вот мужчина, тот мой собеседник, имя которого сразу же из ниоткуда стало мне известно. Его зовут Николай Васильевич Ядренцев. Он следователь по особо важным делам, представляет здесь интересы никого иного, как министра юстиции. Это квинтэссенция подлости. Это же он и есть мой главный начальник. Получается, что Коковцев начал игру против своего босса? И почему меня в конторе не предупредили⁉ Здесь бы мне разозлиться, впасть в истерику, испытать полные негатива эмоции, но, нет, я лишь спокойно констатирую факты, ничего не ощущая. Жаль… нисколько, так как эмоций нет.

А, межу тем, события там, в том мире, куда мне нет доступа, и на который я взираю из пустоты, стали развиваться более, чем активно. Вот, вбегают бойцы в масках, наглухо укладывают всего тремя выстрелами двоих спортиков. Николай Ядренцев успевает выхватить пистолет, но вот выстрелить ему не дают. Еще две секунды, и в камере два трупа и два избитых мужика. А нет, я же забыл себя, не посчитал. А мой труп самый симпатичный, эффектно возлегаю. Люди о чем-то говорят, я их не слышу. Понимаю, что речь идет обо мне, так как один из бойцов начинает делать мне непрямой массаж сердца. Пусть я и не чувствую ярких эмоций, но отчего-то пришло понимание, что я не хотел бы, чтобы этот рослый мужик сидел на мне, тем более лез делать мне искусственное дыхание. Гомофобия есть и в пустоте, возможно это более сильная эмоция и она пробивается даже через ничто.

Я прекрасно понимаю, что ничего у них не получится, я мертв и этот мир знает только один случай воскрешения, и то бестелесного. Но, что дальше? И, как только я об этом подумал, пришло понимание, что дальше — вон туда. Куда именно, не понимаю, но туда. Такая она эта нелогичная пустота.

Пришло осознание, что у меня мало времени на выбор, а еще, что этот выбор, оказывается, у меня есть. Никто со мной не говорит, мысли сами собой всплывают. И вот, на очередном «всплытии» я понимаю, насколько происходящее редкость, эксклюзивность. Мне предлагают вторую жизнь. Сложную, но жизнь. Хотя, живой человек сам творец своего счастья и может прожить ее и сложно, и относительно легко. Это здесь душа ограничена в праве на передвижения и действия.

И за какие заслуги мне предоставлен выбор?

Я был чиновником, не так, чтобы близко находящимся от финансовых потоков. Взяток не брал… Может, потому, что мало предлагали. А если брать, то так, чтобы совесть явно была поглощена алчностью. Квартира, машина, уровень жизни — все это вполне возможно за зарплату и премии. Ту зарплату и те премии, да еще и в двух местах: Конторе и Министерстве Юстиции.

Может быть, нечто дает мне шанс, за то, что я не имею семьи, лишь только больную мать, и память о погибшем на войне отце. В голове всплыли мысли, что я не такой уж и дрянной представитель рода человеческого, несмотря на то, что грешен. Здесь, в пустоте, понимание греха иное, впрочем, как и в жизни. Порой грех спасает души, но судить об этом не берусь, пусть религиозные люди думают такими категориями.

Мироздание не хочет меня терять. Человек продолжается, он живет вечно, или почти вечно, но в своих детях. У меня не было детей, нет и братьев-сестер, которые могли бы пронести нашу семейную ДНК сквозь столетия. И, видимо, этот код ценный для Порядка — почему-то именно так мне хочется называть те силы, которые сейчас завладели моей душой. И ДНК не только в материальной оболочке, она заложена и в душу.

Что же такого ценного во мне? Все время провожу… проводил, на работе, выполнял много рутинной, но важной работы. Люблю я бумагу перекладывать, папки составлять, вычитывать приказы и законопроекты. Не терплю непорядка в делах.

А так… служил честно, был солдатом государства.

Шаг…

* * *

Это была девочка, она смотрела пронзительными глазами из своей люльки. Он осознал, что должен был увидеть в этих глазах горечь, страх, боль, безысходность, истинный грех. Но… он не видел этого. Должен сейчас ощутить истинную боль, но и ее не было.

— Ты ее убил. Эта девочка умерла во время штурма Константинополя, когда солдат Игнат Платов оставил ее одну, спеша исполнить твой приказ, — нагонял жути Карл Петер.

— Но я не чувствую скорби, боли, сожаления! — спокойно ответил он.

Наступила пауза, а я, Михаил Андреевич Надеждин, отчетливо ощутил сконцентрированный на некоем человеке взгляд миллионов глаз, большинство из которых были благодарными. Я оказывался сторонним наблюдателем, смотрел на этого человека, понимал, что он прожил вторую жизнь и сейчас происходит суд. Судьей выступает не Бог, или какие-то иные Высшие, а сам человек.

— Значит, ты сделал многим много добра и благодаря тебе множество душ нашли себе новые телесные оболочки. Ты сделал все правильно! — раздался громоподобный голос [отсылка к циклу книг Дениса Старого «Внук Петра»].

Все исчезло. Остался я. Пришло понимание, что подобный Суд ждет и меня. Будет другая жизнь, прожить которую я должен так, чтобы миллионы глаз спасенных людей смотрели с благодарностью, перекрывая обзор тысячам, которые пострадают от моего вмешательства.

Вмешательства во что?..