Надо Помочь Бабушке

Глава семнадцатая.

Максим и Агофен спали допоздна, спали вволю, и кто знает, не пролежали бы они в своих постелях до полудня, если бы их не разбудил вставший, как всегда, на рассвете, и уже успевший обойти замок и его ближайшие окрестности Дороша.

- Разве можно столько спать? - ворчал лепрекон. - Во сне ничего и не сделаешь. Поспал немного и вставай. Когда темно - это еще понятно, приходится спать, все равно работать нельзя. Если светло, то чего же спать? Делом надо заниматься. А некоторые все спят и спят, как будто им делать нечего. Светло, а они спят. Ну и пусть спят. Я никого будить не стану. Каждый и сам должен понимать, что если рассветало, то вставать надо. Чего же их будить? Поймут, что вставать надо, и встанут.

Максим и Агофен старались не обращать внимание на ворчание Дороши. Если с тобой длительное время рядом лепрекон, к его ворчанию следует привыкнуть. Но и спать под непрестанное бухтение было невозможно.

- Дороша, ты, может, немного помолчишь? - попросил Максим, не открывая глаз.

- Я что, мое дело маленькое, могу и помолчать, - согласился лепрекон. - Я и так почти что молчу. Я и половины не сказал из того, что сказать надо. Бах - тот дракон серьезный. Давно уже встал, ходит, думает. У него от этого разные мысли появляются. А вы спите. Если по столько спать, то как раз, полжизни в постели и пройдет. А делом заниматься когда?

Было ясно, что Дороша не замолчит и спать не даст.

- Не хочу я вставать, - заявил Максим. - Не хочу и не могу. Я еще не выспался. И устал вчера...

- И мне не хочется вставать, - признался Агофен, лениво потягиваясь.

- Вот, и кикиварды не встают, - сообщил Дороша. - Одни лежат, другие сидят, а никто не встает. Они, может и хотели бы встать, так не могут, и морды у всех позеленели. У них, наверно, эпидемия серьезной болезни произошла. Не знаю, что ты вчера с ними сделал, но последствия имеются. Вялые они совсем стали, ни на что не годные. Наверно скоро вымирать начнут.

Это сообщение заставило Агофена подняться с постели. Следовало посмотреть, что происходит с кикивардами. Возможно что-то в заклинании не сработало, или у самих кикивардов организм оказался слишком восприимчивым и теперь им грозит серьезная опасность. И Максим стал одеваться. Он тоже подумал, что джинн мог вчера в чем-то ошибиться.

Ворота по-прежнему были закрыты. А на стенах, и в проломе стояли слуги, и те из дружинников, кто после вчерашней битвы мог самостоятельно ходить. Все они смотрели на поляну перед замком, где до сих пор находились кикиварды. Наши путешественники, к которым присоединился и Эмилий, вышли через пролом.

Зрелище, действительно, было странным и неприятным. На поляне в беспорядке разместилась сотня кикивардов. Одни лежали, другие сидели. Все они предпочитали не двигаться. Лица у кикивардов были отекшие, глаза тусклые, пустые. И никто не разговаривал, над поляной стояла тревожная и печальная тишина.

- Плохо им... - пожалел Дороша кикивардов. - Совсем пустые стали, вялые и безразличные. Даже не разговаривают. Я на кикивардов, в свое время, насмотрелся. Шумливые, нахальные, все время суетятся. А эти тихие и не двигаются. Наверно, не выживут. А может им помочь можно? - посмотрел он на Агофена.

- Действительно, выглядят они довольно скверно, - поддержал лепрекона Эмилий, - надо что-то делать.

- Глубокое похмелье, - объяснил Максим. - Приняли много и без закуски.

Друзья с недоумением уставились на Максима. И он вспомнил, что в этой параллельной вселенной цивилизация развивается несколько иначе. Вроде бы все то же самое, но несколько иначе... Если взять, к примеру, квадрат и ромб. И в одном, и в другом четыре стороны и четыре угла. Площадь та же. Но у ромба все наперекосяк. Такие вот дела: джинны и драконы здесь есть, а электричества нет. Есть Мухугук, но нет футбол. Спиртное полностью отсутствует... Значит нет и пьяных. И никто не знает, что такое похмелье.

Пришлось устроить ликбез. Максим, как мог, рассказал про водку, и про похмелье, и про все остальное, что сопутствует выпивке. Его внимательно выслушали.

- А я не мог понять, чего это Маган-Курдюм Бесхвостый, который похож на маймура, больше, чем сам маймур похож на себя, после особого заклинания, которое он произносит тайно, назавтра бывает таким странным, - сообщил Агофен. - Теперь понимаю, надо меньше злоупотреблять и больше закусывать.

- Вот именно, - подтвердил Максим. - Меньше злоупотреблять и больше закусывать.

- Следует это в энциклопедию герцогства вписать, - решил Эмилий. - Весьма ценные сведения, они будут очень важны и полезны не только для работников здравоохранения, но и для всего населения.

- Ты что им намешал, Агофен? - спросил Максим. - Наверно ты им влепил какую-нибудь жуткую самогонку. Вот они теперь и мучаются.

- По-твоему я этих босоногих бродяг, которые с самыми недобрыми намерениями стремились захватить замок нашего славного барона, и причинить нам всем неприятности, должен снабжать дурбаном тройной очистки! - возмутился Агофен. - Куратор курсов по повышению квалификации джиннов, старый мудрый и почтенный Кохинхор Сокрушитель Муравейников всегда учил нас: "Не кормите шакалов халвой". Эта, как ты мудро выразился, своягонка, как раз то, что им надо. Вы же видели, как им вчера было хорошо и весело. Тот же Кохинор Сокрушитель Муравейников, джинн, который еще в молодости познал многие радости и многие печали, постоянно твердил нам: "За удовольствие надо платить".

- Но не так дорого, - заступился за кикивардов мягкосердечный Эмилий. - Они выглядят несчастными и безнадежно больными. Все это может плохо кончится. Надо как-то их спасти.

- Будут жить, - успокоил его Максим. - Похмелье - это, неприятно, но не смертельно. И, как совершенно правильно говорил мудрый куратор Агофена, Кохинор, Сокрушитель Насекомых...

- Сокрушитель Муравейников, - подсказал Агофен.

- Муравьи тебе что, не насекомые?

- Да будет тебе известно, мой невнимательный друг, Максим, что в Блистательной Джиннахурии, имена джиннам присваиваются с учетом их индивидуальных особенностей. Наш почтенный и мудрый куратор, Кохинор Сокрушитель Муравейников никогда не опускался до взаимодействия с каким-то индивидуальным муравьем, или с группой муравьев. Он сокрушал целые муравейники, если те возводились в местах, в которых строительство муравейников, в связи с генеральным планом застройки Блистательной Джиннахурии, запрещено.

- Усек, он сокрушал муравейники. Но в муравейниках живут насекомые...

- Хватит вам спорить по пустякам, - вмешался дракон. - Надо спасать кикивардов.

- Хорошо, пусть будет "муравейников", - согласился Максим. - Ты, Эмиль, не беспокойся. Смотреть на них сейчас, конечно, противно. Но обойдется. Оклемаются и уйдут к своим шатрам. Завтра будут как новенькие. А нам, друзья, прохлаждаться здесь незачем, да и некогда. Пойдемте, допросим усатого Гарпогария, и в путь. Бабушка Франческа, пожалуй, уже заждалась.

На пороге темницы, где был заключен сотник кикивардов, их остановил дружинник.

- Без разрешения барона встречаться с заключенными нельзя, - сообщил он.

Агофен хотел превратить дружинника в сучковатый чурбан с ободранной корой, но Эмилий запротестовал.

- Мальчишество, - сказал он. - Спросим разрешение у барона. Ничего не теряем, а ссориться с ним не стоит. Мы не знаем, что ожидает нас впереди. Лучше иметь барона в друзьях, чем во врагах. Может быть, еще придется обращаться к нему за помощью. Дерется умело. И авторитет, по-видимому, у него среди других баронов немалый.

Максим, как человек барону наиболее близкий, сражавшийся с ним" плечом к плечу, пошел спрашивать разрешение. А барону захотелось присутствовать при допросе кикиварда, и он вместе с Максимом, спустился в темницу.

Вид Гарпогария вызывал жалость и отвращение. Лицо у сотника приняло зеленоватый оттенок, а под глазами набрякли большие черные круги. Беспомощно опущенные кончики усов говорили о великой депрессии, в которую впал их хозяин. Кикивард сидел на корточках и держался обеими руками за голову. Глаза у него были закрыты. Он слышал, как отворилась дверь темницы, как туда вошли, но не открыл глаза, чтобы посмотреть, кто это, и даже не шелохнулся. Не до таких мелочей было сейчас кикиварду. Он умирал. Умирал от головной боли, от жажды, от тошноты и просто от того, что жить ему больше не хотелось.

- Этот совсем плохой стал, уже наполовину окочурился, - определил состояние кикиварда Дороша.

Максим не проявил сочувствия к мучающемуся от глубокого похмелья сотнику:

- Выживет. Однако хорош! С него сейчас плакат можно писать для антиалкогольной пропаганды. Эй, Гарпогарий, рассказывай, кто тебя послал?

Кикивард открыл глаза, равнодушно и бессмысленно посмотрел мимо Максима. Ему не хотелось говорить. Ему не хотелось шевелиться. Ему вообще ничего не хотелось.

- А если загнать ему пяток иголок под ногти? - спросил барон. - Очень, знаете ли, способствует э-э-э... откровенному разговору.

- Великолепная идея, - Максим представить себе не мог - чтобы иголки, и под ногти. - Но, это, Ваша светлость, потом. Мы пока, с вашего разрешения, применим другие способы.

- Можно и другие, - согласился известный своим добродушием барон. - У меня в пыточной камере имеется хороший механизм, который, э-э-э... кости на ногах ломает. Тоже способствует. Он небольшой, можно сюда принести.

"Натуральное хозяйство баронов в средние века было довольно разнообразным", - оценил Максим.

- Непременно воспользуемся, Ваша светлость, - заверил он. - У вас, я смотрю, все нужное имеется.

- Фамильное имущество. Наши предки были, э-э-э... запасливы. Но, должен предупредить, когда разбойникам ломают кости, они начинают бессовестно лгать. Вместо того, чтобы открыть истину, они признаются во всем, о чем бы их ни спросили. Мы э-э-э... перестали использовать этот прибор.

- Я и хочу сначала поговорить с этим разбойником без специальных приборов, - сообщил Максим. - Если Ваша светлость не возражает.

- Поговори, - благосклонно отнесся к желанию Максима Брамина-Стародубский.

Максим вплотную подошел к кикиварду. Тот сидел полуприкрыв глаза и был где-то далеко-далеко. Он по-прежнему не обращал внимания на тех, кто вошел в темницу.

- Скажи нам, Гарпогарий, зачем вам нужен Бах? Вы ведь именно за ним охотились? - спросил Максим.

Кикивард поморщился. Гарпогария тошнило, а голова была пустой но, почему-то тяжелой и болела так сильно, что он толком и не сообразил, о чем Максим спрашивает. Не мог он сейчас соображать.

- Не надо говорить так громко, - прошептал кикивард. - Голова раскалывается. Дайте мне умереть.

- А если иголки под ногти и кости на ногах сломать? - спросил Дороша.

Кикивард не ответил. Ему было плохо. И хуже уже быть не могло. Какие-то иголки под ногти не могли его напугать.

- Агофен, можешь сотворить что-нибудь волшебное и вернуть ему вкус к жизни? - спросил Эмилий.

- Нет, - признался джинн. - Когда Маган-Курдюм Бесхвостый, который похож на маймура, больше чем маймур похож сам на себя, впадал в такое состояние, ни один из самых могущественных джиннов не мог заставить его что-нибудь сообразить. А слова, которые произносил Маган-Курдюм Бесхвостый, были бессвязны и настолько неприличны, что даже джиннам, которые уже достигли совершеннолетия, запрещалось их слушать.

В параллельной вселенной не употребляли крепких напитков, не страдали от похмелья и не знали как его лечить. Но Максим был из другого, более цивилизованного мира.

- Я знаю, что надо сделать, - объявил Максим. - Есть хороший способ при помощи которого можно вернуть этому разбойнику жизнь. Надеюсь, Ваша светлость не станет возражать.

Барон Брамина-Стародубский, хоть и был в душе консерватором, новое встречал с интересом.

- Э-э-э... давайте попробуем, - согласился он.

- Ваша светлость, прикажите принести сюда большой кубок рассола,^{10}- попросил Максим и вполне резонно усомнившись, что здесь знают, что такое рассол, тут же пояснил: - кубок жидкости, в которой содержатся соленые огурцы.

Просьба была неожиданной и совершенно непонятной. Барон какое-то время раздумывал, затем кивком, подтвердил, что именно это сейчас необходимо сделать.

- Э-э-э... Пусть принесут, - велел он Ноэлю.

- Эй, кто там, - позвал дворецкий, и в дверях появился один из стражников. - Принеси большой кубок жидкости с солеными огурцами!

- Огурцы не надо, - попросил Максим. - Только жидкость в которой они плавают.

Ран Ноэль усомнился. Потому что соленые огурцы представляли определенную ценность, а жидкость в которой они плавали, была отвратительной на вкус и никакой ценности не представляла. Ноэль посмотрел на барона.

- Э-э-э... Только жидкость, - поддержал тот Максима.

- Только жидкость! - уверенно приказал ран Ноэль.

Приказы здесь выполнялись незамедлительно. Через несколько минут, Максим держал в руках большой серебряный кубок, украшенный замечательным гербом баронов Брамина-Стародубских. Кубок этот, впервые за долгие годы своего существования, был наполнен рассолом.

- Возьми, Гарпогарий, выпей, - отдал Максим кубок кикиварду. - Это лекарство, оно излечит тебя.

Гарпогарий хотел выругаться. Сердито сказать: "Брахатата-брахата!" И пусть они убираются со своим кубком. Но у него не оказалось сил, чтобы сделать это. Морщась от головной боли, Гарпогарий послушно принял кубок. Он знал, что никакое это не лекарство. Что его хотят отравить. В другое время, отважный сотник призвал бы на помощь Трехрогого Мухугука, выплеснул бы отраву из кубка в лицо врагам, и бросился на них. Но сейчас Гарпогарию было так плохо, так бесконечно плохо... И быстрая смерть от яда была спасением от мук. Среди кикивардов не было атеистов. Кикиварды знали, что каждый храбрый воин после смерти зачисляется в отряд, который возглавляет сам Трехрогий Мухугук и под предводительством Всезнающего и Всевидящего совершает лихие набеги на богатые замки и поселения. И выгребает там все, самое ценное. Умирая Гарпогарий ничего не терял, а, даже, наоборот, вполне мог стать у Мухугука пятисотником, или даже тысячником. Он медленно поднес кубок ко рту и сделал небольшой глоток. Яд был соленым и горчил.

- Пей! - приказал Максим.

Гарпогарий с отвращением посмотрел на жидкость в кубке, потом сделал еще один маленький глоток, пытаясь разобраться, чем его травят. Так и не понял чем. Но яд показался ему достаточно приятным на вкус. "Вот и хорошо... - Все-таки лучше умереть не от дикой головной боли, а от прохладной соленой отравы. Пусть все видят, что гордый кикивард не боится смерти".

Гарпогарий принимал смерть достойно, как это должен делать сотник кикивардов, на которого с высоты небес смотрит Трехрогий Мухугук. Он сделал еще один небольшой глоток, затем закрыл глаза и стал пить не отрываясь. Выпил все до дна, гордо отбросил пустой кубок в сторону и застыл...

Вскоре он понял что умирает. Постепенно, медленно, но умирает. Гарпогарий был уверен, что у мертвого ничего не должно болеть, тем более - голова. А головная боль затухала и вскоре совсем исчезла. И тошнота тоже прошла. Он по-прежнему сидел, не решаясь шевельнуться и стал как бы ощупывать себя изнутри. А внутри становилось теплей и приятней. Гарпогарий убедился, что его болезни исчезли: мертвые не болеют. Он умер.

Кикивард открыл глаза и увидел дракона, которого сотник должен был доставить Не Знающему Себе Равного в Мудрости Серваторию. И удивился: как тот мог оказаться в другом мире?.. А потом он увидел барона, и всех остальных. И понял, что они все еще живы, и даже видят его, но теперь уже ничего не смогут ему сделать, потому что он-то мертв!

- Вот и все, - сказал Максим, когда увидел, что кикивард открыл глаза. - Теперь мы с ним поговорим.

- Я умер, - не согласился Гарпогарий. - Я умер и перенесусь сейчас к своим предками. Всемогущий Трехрогий Мухугук, поведет меня грабить богатые замки и есть жирных баранов. Я не стану с тобой разговаривать, и задержать меня ты не можешь.

- Нет, Гарпогарий, ты не умер, ты жив, - заверил кикиварда Максим.

Но Гарпогарий знал, что умер и теперь недосягаем для врагов. Он улыбнулся гордой улыбкой кикиварда, который никого и ничего не боится, и сказал:

- Я смеюсь над тобой и над каждым из вас. А вы ничего не сумеете мне сделать, потому что я мертв, и вообще: Брахатата-брахата! Катитесь отсюда... - уверенный в своей безопасности и неприкосновенности, он вспомнил все ругательства, которые когда-то слышал, и выдал в адрес Максима, Эмилия и даже самого барона Брамина-Стародубского, такое, что даже у свободных и независимых кикивардов считалось неприличным.

- Ваша светлость, он еще ничего не соображает. Сейчас мы его приведем в норму, - остановил Максим барона, который хотел отдать распоряжение рану Ноэлю по поводу дальнейшей судьбы пленника. - Агофен, - попросил он джинна, - убеди его, что он пока еще жив.

- Сейчас он в этом убедиться, - Агофен подошел к могучему кикиварду, который по-прежнему сидел на корточках, легко поднял его и поставил на ноги.

- Ты все еще жив, гнусный потомок отвратительных болотных жаб и ядовитых змей, с раздвоенными языками. И если еще хоть один раз с твоего рта, выползет только одно неприличное слово, то ты никогда не попадешь, после смерти в отряд Трехрогого. Ты превратишься в старого, больного, безухого, вонючего пса с кривыми зубами, короткими лапами и облезлым хвостом. Отверженным псом, которого не примет ни одна стая нищих шелудивых собак. И жизнь твоя будут доставлять радость только голодным блохам, которые станут беспрерывно пировать на каждом квадратном сантиметре твоей кожи. Это обещаю тебе я: джинн Агофен Маленький, Повелитель Петухов.

После этих слов Повелитель Петухов влепил кикиварду звонкую оплеуху справа, затем точно такую же слева, поставил его на пол и прислонил к стене.

- Ты, еще жив, чучело огородное, сбежавшее с поля где не растет даже сорная трава... А если для того, чтобы понять это, тебе мало двух оплеух, то я выдам тебе сейчас такого леща, какого не видел еще ни один кикивард.

- Понял, - поторопился сообщить Гарпогарий. - Леща не надо!

Все как-то очень быстро изменилось. Теперь щеки Гарпогария болели от оплеух, но голова, которая еще недавно раскалывалась, совершенно не болела, тошнота прошла. А главное, он понял, что все еще жив и ему было так хорошо, что опять захотелось жить.

- Все понял?

- Я все понял! Не надо меня больше бить по морде, я сотник, - попросил он.

- Раз понял, то стой и жди, когда Максим Разящий Кулак пожелает разговаривать с тобой, - приказал Агофен. А на просьбу "не бить больше по морде", дипломатично не ответил.

Гарпогарий нашел глазами Максима, наклонил голову в знак того, что хочет жить, готов повиноваться и застыл у стены.

- Оказывается, у нас целый бочонок волшебного напитка, - благосклонно отметил барон. - А ты, Максим не только хороший боец, но и неплохой лекарь. Можешь остаться у нас в замке, моим личным оруженосцем.^{11} Года через два мы тебя произведем в рыцари.

От подобного предложения не отказываются вообще и, тем более, не отказываются, если его делает такой барон как Брамина-Стародубский. Но Максиму Корабельникову оно не подходило. Уж о чем не мечтал Максим, так это о том, чтобы стать оруженосцем. Кроме того, ему не нравилось средневековье и, вообще, через две недели у него начинался учебный год. Говорить об этом барону не имело смысла. Брамина-Стародубский все равно не поймет. Но обидится. Это факт. Пришлось лихорадочно вспоминать книги о рыцарских временах... И вспомнилось ведь, что рыцари давали обеты, позволяющие, разрешающие и запрещающие. Вся прелесть заключалась в том, что пока обет не выполнен, ничем другим заниматься нельзя.

- Большая честь для меня, быть оруженосцем Вашей светлости, - учитывая важность момента, очень серьезно сообщил Максим. - С радостью и почтением принимаю это приглашение. И сожалею, что не могу сегодня же приступить к своим обязанностям. Вначале мне необходимо выполнить обет, - Максим нахмурился и замолчал, пытаясь подтвердить этим важность обета и намерения любой ценой выполнить его.

- Конечно, - барон считал, что обеты надо выполнять любой ценой. - Дело чести прежде всего. Могу ли я узнать, суть обета твоего?

- Разумеется, Ваша светлость, в этом деле не может быть секретов, - и старясь использовать самые изысканные выражения из "Айвенго", "Янки при дворе короля Артура" и других каких-то романах о рыцарях, Максим поведал барону Брамина-Стародубскому жуткую историю о том, что в детстве у него похитили брата- близнеца. И тогда еще он дал клятву, что не будет знать покоя, и не поступит ни к кому на службу, пока не разыщет брата. И в Счастливой Хавортии он появился, в основном, потому, что дошел слух, будто кто-то видел брата в этой стране. Только по этой причине он вынужден задержаться с вступлением в должность оруженосца.

Брамина-Стародубский отнесся к этому сообщению с пониманием и сочувствием. Искренне пожелал удачи и в заключение благосклонно сообщил:

- Э-э-э... сколько бы ни длился твой поиск брата, Максим, мое предложение э-э-э... остается в силе.

- Благодарю Вашу светлость, - поклон Максима еще нельзя было назвать элегантным и безукоризненным, но Эмилий решил, что его товарищ успешно овладевает этим необходимым при дворе высокопоставленных особ искусством.

А Максим, получив отсрочку от призыва на рыцарскую службу, вернулся к будничным делам.

- Давай, рассказывай, - велел он кикиварду.

- Чего рассказывать? - спросил тот. Огуречный рассол и оплеухи Агофена оказали нужное действие и кикивард полностью пришел в себя.

- Рассказывай, зачем вы охотились за Бахом?

- Вождь приказал. Великий и Могучий, - заученно взвыл Гарпогарий, - Повелитель Всех Свободных Кикивардов...

- Стоп! - остановил его Максим. - Это мы уже проходили. Ты скажи нам, зачем Бах понадобился твоему великому и могучему пожирателю баранов?

- Зачем Великому и Могучему какой-то дракон? Ха! Не нужен ему никакой дракон... - Гарпогарий издал звук, напоминающий хихиканье. - Его генерал Гроссерпферд попросил. Они друзья: Великий и Могучий и генерал Гроссерпферд.

- Это еще кто такой? - заинтересовался Максим.

- Ты не знаешь, кто такой генерал Гроссерпферд? - удивился Гарпогарий. - Гроссерпферд самый главный и самый сильный генерал. Он разгромил всех врагов.

- Ну и что? Наполеон^{12} тоже сначала всех разгромил, потом его разгромили.

Ни Гарпогарий ни остальные присутствующие, о Наполеоне ничего не знали. Да он их и не интересовал. В Счастливой Хавортии было немало своих генералов.

- Но король Гроссерпферда не любит. А с нами, кикивардами, генерал дружит. Нас, храбрых кикивардов, генерал уважает. Он хочет нам помочь в борьбе за свободу и независимость.

- Есть такой генерал, - подтвердил барон. - Он сейчас в опале.

- Что он собой представляет, Ваша светлость? - заинтересовался Максим.

- Генерал как генерал, обычный солдафон, похож на старого мерина. Мы его так и называем: э-э-э... Коняга, - барон генерала Гроссерпферда не жаловал. - Но некоторые, не без основания, называют его э-э-э... Верблюд. Связи при дворе и определенное везение позволили ему продвинуться по службе. Одержал несколько побед, - неохотно признал барон. - А вообще, э-э-э... весьма груб и нахален, гипертрофированное самомнение. Когда он разговаривает, рядом стоять невозможно, заплюет. Э-э-э... неприятная личность.

- Где он живет, где его замок находится? - спросил Эмилий.

- Какой замок? - удивился Брамина-Стародубский. - Он не барон, чтобы замок иметь, он, э-э-э... всего лишь генерал. У него имение.

- Не знаете ли, Ваша светлость, где оно находится?

- Почему не знаю? Оно здесь совсем недалеко. Если идти от моего замка на восток, э-э-э... то вскоре будет Пегий Бугор, там обитают драконы. Ты, вероятно, знаешь? - он посмотрел на Эмилия.

- Да, ваша светлость, - подтвердил тот. - У меня там живет бабушка Франческа.

- Значит, знаешь. А еще несколько дальше на восток и находится имение Гроссерпферда.

Вот и стало окончательно ясно, что Бахом интересовался генерал Гроссерпферд, имеющий сразу два прозвища: "Коняга" и "Верблюд". И что имение генерала находится невдалеке от селения, где проживает бабушка Франческа.

- Чем он занимается сейчас, этот генерал Гроссерпферд? - поинтересовался Агофен.

- Представления не имею, - барон пожал плечами. - Сами понимаете, э-э-э... человек не нашего круга.

- У вас он часто бывает? - спросил Гарпогария Максим.

- Конечно, - кикивард к этому времени окончательно ожил. - Они, с Великим и Могучим... - Гарпогарий посмотрел на собеседников и не стал продолжать титул своего владыки. - Они с нашим Великим Вождем Серваторием друзья. Генерал у нас почти каждый день бывает. Он наше войско обучает. Все время ругается и плюется. Заставляет ползать и ходить строем.

- Это заинтересовало уже и барона.

- Зачем он ваше войско обучает? - спросил тот.

- Я не знаю. Нам ничего не говорят.

- Сам как думаешь?

- Сам я не думаю, - с гордостью заявил кикивард

Барон поверил, что кикивард не думает, но не поверил, что Гарпогарий не знает, зачем генерал обучает войско.

- Не ходить же нам из-за всяких пустяков из камеры в камеру, - сообщил он Ноэлю. - Пусть палач принесет, э-э-э... клещи, которыми пальцы откусывают. Я заметил, - доверительно сообщил барон Максиму, - что после второго пальца все очень разговорчивыми становятся.

Прислуга у Брамина-Стародубского была сообразительной. И пристрастия хозяина своего знала хорошо. Ноэлю не пришлось повторять приказ барона. Дружинник, исполняющий по совместительству роль палача, ждал за дверью и тут же явился, с нужным инструментом.

Лицо у кикиварда опять позеленело, как будто жестокое похмелье мгновенно вернулось к нему.

- Ваша светлость! - завопил он. - Мы все думаем, что генерал воевать собирается! Он нам обещает, что мы в этой войне победим и станем самыми свободными и самыми независимыми.

- Интересно... - протянул барон. - С кем этот генерал воевать собрался. У нас, э-э-э... со всеми соседями мир установился. Интересно...

- Ваша светлость, клянусь Всемогущим, Всевидящим и Всеслышащим Мухугуком, я не знаю, с кем собрался воевать генерал Гроссерпферд, - Гарпогарию не хотелось, чтобы у него откусывали пальцы.

- Какие разговоры, э-э-э... по этому поводу идут у кикивардов? - спросил барон.

Дружинник с клещами для откусывания пальцев ждал дальнейших распоряжений.

- Одни говорят, что генерал собрался воевать с Виларией, другие, что он хочет стать королем Хавортии.

Брамина-Стародубский задумался. Коняга, пожалуй, был способен и на то, и на другое. Следовало придержать ретивого генерала. Но, с другой стороны, мало ли о чем болтают кикиварды. А добиться истины у Гарпогария, явно невозможно, ибо истины он и сам не знает.

Наши путешественники чувствовали, что находятся невдалеке от разгадки таинственных явлений, о которых писала бабушка Франческа. Все сходилось. Поскольку и барон заинтересовался действиями генерала, следовало попытаться заключить с ним союз.

- Ваша светлость, - обратился к барону Максим. - Возможно мы сумеем узнать что затевает генерал Гроссерпферд.

Барон с интересом посмотрел на Максима, затем кивнул, разрешая говорить далее.

- Мы намереваемся посетить Пегий Бугор, там проживает бабушка нашего Баха. В Пегом Бугре, вероятно, знают о замыслах генерала.

- Э-э-э... разумно, - одобрил барон. - А если в Пегом Бугре не знают, то имение Коняги находится невдалеке от поселения драконов. Не смогла бы ваша боевая группа, э-э-э... посетить имение генерала? Возможно, его обитателям известно о замыслах Гроссерпферда. Или вы сумеете найти какие-нибудь документы...

- Мы постараемся разобраться, Ваша светлость. Если потребуется, побываем и в имении генерала, и в отрядах, которые он готовит. Все, о чем станет известно, немедленно сообщим Вам.

Глава восемнадцатая.

Трогательная встреча. Бабушка Франческа возмущена. Надо спасать Баха и его репутацию. Благополучно закончившееся недоразумение. Где были? У бабушки. Что ели? Оладушки... Вас ищут солдаты генерала Гроссерпферда.

Бабушка Франческа встретила их на пороге своего домика, выкрашенного в голубой цвет. Крыша была желтенькой, а труба красной. Рядом с домиком, касаясь листьями его стен, стояли зеленые деревья. А возле крыльца, как часовые, вытянули длинные шеи, два белых гусака. Агофен подумал, что бабушке Франческе, наверно, очень нравится радуга. Ему было приятно встретить родственную душу.

Какими-то, ведомыми только ей способами, бабушка Франческа вычислила, что внук вот-вот должен появиться и вышла на крыльцо встретить его. Максим решил, что бабушка очень похожа на внука: повыше ростом и шире в плечах, но та же нежная серебристая шерсть, те же острые коготки на пальцах передних, те же симпатичные ушки торчком, и пышный хохолок. Хохолок имел светло-оранжевый цвет. На груди, на блестящей затейливой цепочке, которую вполне можно считать украшением, покоились большие очки в роговой оправе (вот уж не думал Максим, что драконы тоже носят очки). А на другой цепочке, такой же затейливой, висел небольшой розовый платочек. Выглядела бабушка достаточно молодо. Хотя, для Максима все драконы были похожи друг на друга, и определить их возраст он не мог.

- Здравствуй, дорогая моя, бабушка! - приветствовал ее Эмилий. - Я очень рад видеть тебя!

- Я тоже очень рада видеть тебя, внучек! - бабушка сошла с крылечка, ухватила Эмилия руками за плечи и прижала его к груди. - А ты, Бахончик, вырос, стал совсем большим... И очень серьезным. Заслуженный библиотекарь герцогства! Молодец! Весь в прадеда. Твой прадед Барри Бах был очень талантливым. Когда он играл на барабане, драконы рыдали.

Бабушка Франческа отступила на шаг, надела очки и стала с удовольствием разглядывать внука.

- Это что такое?! - вдруг возмутилась она. Оказалось, что зубки у бабушки довольно внушительные. - Бахон, как ты выглядишь?! Ты о чем думаешь?! Как тебе не стыдно?!

- Бабушка, я не понимаю, - растерялся Заслуженный библиотекарь.

- Слышали, он не понимает! - обратилась Франческа к гусакам. - Он не понимает! - бабушка схватила рукой желтый, напоминающий молоденького цыпленка, султанчик на голове Эмилия и дернула его. - Сам придумал, или тебя этому кто-нибудь научил? Негодный дракончик! Не поверю, что при дворе герцога Ральфа такая отвратительная мода: красить хохолки в желтый цвет!

Эмилий явно побаивался бабушку и от этого неожиданного натиска окончательно растерялся.

- В голубой... - доложил он. - При дворе герцога Ральфа красят в голубой.

- Вот как?! - бабушка Франческа опять показала зубки и Максиму показалось, что она сейчас откусит Эмилию злополучный султанчик вместе с ухом. - Все красят в голубой, а он решил выделиться! Он щеголяет хохолком желтого цвета. И это мой внук! Представляешь себе Плюх, что сказала бы его мать, профессор музыки, если увидела бы такое? - обратилась она к гусаку, что стоял справа. - Сам придумал, - она нацелилась на хохолок, будто собиралась выдрать его сию же минуту, - или у вас там собралась целая банда проказников с хохолками желтого цвета?!

- Мне посоветовали, - обреченно признался Эмилий. - Врать он не хотел и несмотря на некоторый опыт, все еще, не умел. И открыть бабушке, что это друзья уговорили его покрасить хохолок в желтый цвет тоже не мог. - У нас, при дворе, сейчас голубые, а мне посоветовали перекрасить в желтый, - беспомощно лепетал Заслуженный библиотекарь, но истинных виновников не выдавал. - Я и перекрасил...

- Ему посоветовали! Плих, ты слышал?! - призвала она в свидетели гусака, что стоял слева. - Ему посоветовали! - гусак вытянул шею и неодобрительно гоготнул, подтверждая, что слышал и также возмущен. - А ты по-прежнему всех слушаешь! А ты по-прежнему сам не затрудняешься подумать? Меньше слушал бы, что тебе говорят, различные проходимцы, и больше думал сам! Видела бы сейчас твоя элегантная мать этот желтый хохолок! Видел бы этот легкомысленный хохолок твой прадед, Народный Барабанщик Счастливого Демократического Королевства! Марш в ванную и немедленно перекрась! Там есть оранжевая краска. Не знаю, что у вас там думают, при дворе, а здесь сейчас все порядочные драконы носят хохолки только светло-оранжевого цвета.

- Сейчас все сделаю, - Эмилий обрадовался, что бабушка закончила, взбежал по ступенькам крыльца и юркнул в домик.

- Хохолок желтого цвета! Сообразить такое! Посоветовали ему! - не могла успокоиться бабушка Франческа. - Если драконы Пегого Бугра увидят, что они о нем подумают?! Вернется, я с ним поговорю по-настоящему!

Надо было спасать Эмилия и его репутацию. А как спасать? Если Франческа узнает, что это Максим и Агофен уговорили ее любимого внука выкрасить хохолок в желтый цвет, она, пожалуй, тут же, от крыльца, и развернет их. Что-то надо было делать. Но что?.. Дороша сообразил первым. Невысокий лепрекон, вышел из-за спин товарищей.

- Здравствуй, Франческа, ты чего это сегодня такая сердитая? - Дороша поморщился, будто проглотил что-то очень кислое и, не давая бабушке ответить, угрюмо продолжил. - Не на том ухе, видно спала, старая. А может тебе, во сне, разноглазый гаргапон пятки пощекотал, вот ты и завелась? Что за жизнь такая пошла, - пожаловался лепрекон гусакам: - куда ни зайдешь, везде тебя унижают, нигде доброго слова не скажут. Правильно дед мой, Готоропа, предупреждал: "Когда доброе дело совершишь, то не надейся, Дороша, что тебя за это похвалят". А я и не надеюсь. И другим не советую. Спасешь кого-нибудь от непредвиденных мучений и даже, в полной вероятности, от преждевременной гибели убережешь, так ведь никто и не поприветствует. Никто доброе слово не выскажет.

- Ты чего это, Дороша? - насторожилась Франческа. - Загадки загадывать пришел?! При чем тут твой дед Готоропа? Кого это вы спасли?

- Вот-вот... Кого это спасали?... Ты бы сначала так и спросила, а потом стала своих хищных гусаков на гостей науськивать! А то: "Кто тебя научил?! Кто тебя научил?!" Прямо готова, с полной суровостью, каждое невинное существо осудить. Мы и научили твоего внука желтой краской хохолок замазать. Так от тебя доброго слов и не дождешься. Раз такое дело, так мы и пойдем. Собираемся, друзья. Нечего нам, здесь, у равнодушного порога топтаться. Незачем нам на этом самом месте нежданные несправедливости выслушивать.

- Ты чего это, Дороша? - Франческа знала какой у лепрекона характер, но такого напора не ожидала.

- А ничего... - Дороша вынул трубку, посмотрел на нее и снова сунул в карман. - Я мимо несправедливости пройти не могу. Ты зачем на Эмильку набросилась?! У нас ведь не только самолюбие, но и соответственные принципы имеются. Раз такое дело, так нам и пирожков твоих не надо. Ни с вишней, ни с ежевикой. Лучше нам всем совместно голодать, чем такие несоответствующие изголения по своему адресу выслушивать.

- Ты, Дороша, не в свое дело не лезь, - дала лепрекону отпор Франческа. - Я без тебя знаю, как внука своего учить, как его воспитывать. Я его и выдрать могу! У меня в хозяйстве и ремень для этого найдется. Матушка его, хоть и профессорша, хвостом махнула и в соседнее герцогство улетела. Вся ответственность за воспитание Бахончика на мне. Понял?!

- Ага, довоспитывалась!.. - Дороша с укором и даже сожалением смотрел на Франческу. - А знаешь, как это называется в жизни? Это называется - "Слепая любовь!" и никакой ощутительной пользы от нее не происходит. Один пространственный вред. Да ты, если хочешь знать, своей несознательной любовью и самонадеятельным своим воспитанием внука чуть не погубила. Ему натурально толкуют: "Перекрась хохолок! Не перекрасишь - безвременно погибнуть можешь!" А он как заговоренный всю естественную реальность отрицает: "Не толкайте меня на подобный поступок. Не могу перекрашивать! Бабушке Франческе не понравится!" Вот до чего ты его завоспитала и затюкала. Ты их поспрашивай, Максима и Агофена. Они тебе много кое-чего, достаточно документального рассказать могут, как при помощи этой маскировки сумели тебе внука в существенной сохранности сюда сопроводить.

Бабушка Франческа так толком и не поняла отчего Дороша разбухтелся. И гусаки, естественно, тоже не поняли.

- Ну-ка, выкладывайте! - потребовала бабушка у Максима и Агофена. - Чего это вы насоображали по поводу моего непутевого внука?

К этому времени Максим уже вполне был готов к разговору с сердитой бабушкой и Агофен тоже.

- Да, это мы посоветовали Эмилию перекрасить хохолок, - сообщил Максим.

Наступила тишина. Нехорошая тишина, которая обычно бывает перед грозой. Или перед обвалом в горах. Замолчали птицы и всякие насекомые моментально попрятались в какие-то щели и норки. Даже деревья, существа неодушевленные, перестали шуршать листьями. Гусаки приготовились: вытянули шеи, растопырили крылья и хищно уставились на гостей. Франческа сняла очки, оглянулась, проверила, поняли ли ее гусаки, протерла платочком стекла очков и снова надела их.

- Хотела бы я знать, судари, зачем вы сделали из моего внука такое неприличное посмешище? - ледяной тон, которым бабушка это произнесла, не предвещал Максиму, Агофену да и Дороше, ничего хорошего.

- По необходимости, - Агофен сделал небольшой шаг вперед и смело посмотрел на бабушку: глаза в глаза. А на хищных гусаков, презрительно, не обратил никакого внимания. - После того, как Эмилий прочел нам письмо, мы решили, что надо непременно последовать твоему совету, о мудрейшая из бабушек. Твои справедливые опасения, что за Эмилием могут следить и мешать ему, твои глубокомысленные утверждения, что в пути его могут встретить неожиданные неприятности, твой мудрый совет, добираться сюда скрытно и осторожно мы приняли в основу всех наших планов и поступков.

Какая бабушка не умерит свой гнев, если услышит, что опасения ее справедливы, утверждения глубокомысленны а советы мудры?! Нет такой бабушки.

Затем, помогая друг другу, Максим и Агофен весьма занимательно рассказали Франческе о том, как они с великим трудом уговорили Эмилия перекрасить султанчик и скрыть свое настоящее имя. И о том, как благодаря этим хитростям удалось обмануть стражников, у которых был приказ арестовать Баха, и как они сумели обвести вокруг пальца разбойников кровожадного атамана Загогульского, которые вели настоящую охоту за ее внуком. А барон Брамина-Стародубский со своими приближенными, устроил целое сражение, защищая Эмилия от коварных кикивардов. Возможно Максим и Агофен несколько приукрасили свой рассказ. Чуточку, самую малость... Но сделали они это из лучших намерений. Во всяком случае, бабушка Франческа могла теперь полностью оценить, каким страшным опасностям подвергался ее внук и как, благодаря ее мудрым советам, перекрашенному в желтый цвет султанчику, а также мужеству и хитроумию самого Эмилия Баха, они вышли победителями.

- Таким образом нам удалось добраться до Пегого Бугра не только живыми, но и невредимыми, - закончил рассказ Максим.

Бабушка Франческа была восхищена находчивостью и храбростью, которые проявил во время этого трудного путешествия ее мужественный и находчивый внук. Она сняла очки и вытерла платочком повлажневшие глаза.

- Он такой. Очень умный и очень смелый, - подтвердила бабушка. - И очень скромный. У нас, на Пегом Бугре, все любят Бахончика и уважают его. А под каким именем он скрывался? - в голосе появились нотки беспокойства. - Эмилька ведь из Бахов, - напомнила бабушка. - Его мать - известный композитор, и его дед, мой муж, тоже был известным композитором, и его прадед был талантливым музыкантом. Он изобрел двухсторонний барабан и многие годы возглавлял оркестр "Лабухи Пегого Бугра". Надеюсь, что-нибудь подобающее? Бахончику даже временно нельзя скрываться под неподобающим именем.

- Мы не без понятия, - сообщил довольный своей предусмотрительностью Максим. - Бахончик все эти дни был Петей Чайковским - Это имя самого известного композитора соседнего королевства (сведениями о том, что Чайковский, как и сам Максим из параллельного пространства, он смущать старушку не стал).

- Правильно решили, - похвалила бабушка. - Знаете, драконы очень восприимчивы и даже временное имя имеет для них значение. Я уверена, что Бахончик когда-то непременно вернется к музыке. Гены, знаете ли, должны сработать. Его прадед, Барри Бах, был известным ударником. Он изобрел двухсторонний барабан^{13} и многие годы возглавлял оркестр "Лабухи Пегого Бугра". Ой, я кажется уже об этом говорила, - засмущалась бабушка. - Я ведь чувствовала, что вы сегодня придете, - она оскалила внушительные белые зубки (драконы таким образом улыбаются). - Пирожки у меня, еще тепленькие. С вишней и с ежевикой. Марш мыть руки! - скомандовала бабушка Франческа, утверждая этим, что отныне берет под свое покровительство всю команду. - Мыть руки и за стол! Такими пирожками вас у герцога Ральфа не кормят.

Миска с пирожками была не просто большой, а громадной. Размером в хороший медный таз, в котором можно сварить сразу два ведра вишневого варенья. Друзья решили, что им и за день столько пирожков не съесть. Тут и Эмилий вернулся со свежеокрашенным в оранжевый цвет хохолком, и они вчетвером уселись за стол. Пирожки оказались необыкновенно вкусными, а молоко настоящим, неразбавленным и охлажденным. Все, что лежало в громадной миске, разошлась удивительно быстро. И кувшины с молоком тоже вскоре опустели. А бабушка Франческа за стол не садилась. Она стояла рядом, сложив передние лапки на груди, смотрела, как гости отдают честь ее пирожкам, и с удовольствием слушала их похвалы.

- Я больше не могу, - сказал, Агофен, когда на дне миски остался один единственный пирожок.

- Больше и нет, все слопали, - отметил Максим. - И горазды же мы есть. Я думал, что, и половины, не осилим. Но пирожки такие вкусные, что я остановиться не мог. Но теперь все. Кто доест последний?

- Вот и хорошо, что больше нет, а то бы я ел, через не могу, и это плохо бы для меня кончилось, - признался джинн. - Но если охотников нет, то придется этот последний пирожок съесть мне. Мы, джинны, всегда готовы пострадать за друзей.

- Кто это сказал, что охотников нет?! - лепрекон опередил Агофена, подхватил пирожок и умял его в два укуса. - В жизни ни разу не едал такой вкуснятины, - Дороша погладил вздувшийся животик. - Мы, лепреконы, в пирожках разбираемся профессионально. Эти - неправомерно вкусные. Такие пирожки исключительно вредно делать. Их запретить надо. Или выдавать в ограниченном количестве, поштучно. С такими пирожками можно от обжорства живота умереть, - лепрекон с укором посмотрел на Франческу.

Этим он окончательно покорил хозяйку.

- От пирожков, Дороша, еще никто не умирал, - сообщила она. - Поживете у нас, я вас еще кое чем вкусненьким накормлю.

- Непременно поживем, - заверил ее Агофен. - Хозяин лучшей пятизвездочной таверны в Блистательной Джиннахурии, великий мастер приготовления вкусной и калорийной пищи, почтенный джинн Бургул-Магул Круглый, услаждающий своих посетителей чудесными яствами и утверждающий, что рецепты их приготовления он похитил у небожителей, остался бы здесь навсегда. А кто мы такие, по сравнению с ним? Мы остаемся здесь навсегда, бабушка Франческа.

Бабушка Франческа наверняка покраснела от удовольствия, но под шерсткой это было незаметно.

- Вот и хорошо, - сказала она. - Оставайтесь. Будет время, приводите сюда своего Бургула-Магула. Кто знает, может быть и я у него чему-нибудь научусь (следовало понимать: "Пусть он у меня поучится"). А теперь собирайтесь, пойдем.

- Как? После таких пирожков еще и идти куда-то, - застонал Агофен...

- Вас ищут кикиварды и даже солдаты Гроссерпферда, - сообщила бабушка Франческа. - Они непременно придут ко мне. Вам надо спрятаться, я тоже с вами уйду отсюда. Есть одно хорошее место, где нас не найдут.