Надушенный рукав

22

Тысячи солдат маршировали по улицам Эдо. Знаменосцы размахивали флагами, лошади в военных доспехах несли мечников, стрелков из лука и канониров с аркебузами. Пешие солдаты высоко поднимали копья. Бледные лучи утреннего солнца сияли на броне. Армии продвигались по главной улице, командиры выкрикивали приказы, барабанщики передавали сигналы войскам. Трубили горнисты. Горожане вскрикивали при одном взгляде на такую военную мощь, невиданную с гражданских войн, которые закончились почти столетие назад.

Недалеко от главной улицы Рэйко и три других служанки шли позади паланкина, в котором ехали вдова и наложница главного старейшины. Женщин сопровождали стражники на лошадях и пешие слуги. Рэйко ежилась от холода в тонком плаще и хлопковых одеждах, голодная после ничтожного завтрака из жидкой каши и чая, усталая от своей первой ночи в доме для слуг поместья Макино.

Слуги закончили работу только в полночь. Рэйко вытерпела омовение грязной, тепловатой водой в общей ванне и устроилась в комнате, настолько переполненной людьми, что на узком тюфяке нельзя было пошевелиться, никого не задев. Храп, кашель, бормотание и укусы блох не давали уснуть. Еще до рассвета домоправительница Ясуэ пронеслась по комнате, колотя деревянной трещоткой и приказывая всем вставать. Она дала им совсем немного времени, чтобы добежать до смердящих уборных и омыться ледяной водой из ведер. Потом Рэйко чистила рыбу, пока ее не послали по магазинам с Агэмаки и Окицу. Наконец-то ей выдалась возможность понаблюдать за подозреваемыми.

Тут мимо проскакало полчище солдат, прижав Рэйко и ее напарниц к стене. Рэйко с тревогой заметила на доспехах гербы кланов Мацудайры и Янагисавы. Служанки возбужденно завопили:

— Куда едут все эти солдаты? Что происходит?

Наверное, властитель Мацудайра и канцлер Янагисава объявили войну, решила Рэйко. Что стало последней каплей? Отрезанная от мужа, Рэйко могла только гадать. Но она чувствовала, что теперь раскрыть убийство еще важнее, чем раньше. Процессия не останавливалась, и она поспешила нагнать Агэмаки с Окицу.

Госпожа Янагисава вылезла из паланкина у поместья сёсакана-сама и едва не упала от головокружения и дрожи в ногах. Последние события повергли ее в неизведанное прежде смятение. Тело до сих пор горело от ласк канцлера, она слышала каждое его нежное слово. Но мешали другие, менее приятные воспоминания.

Условия, которые ставила его любовь, оказались даже ужаснее, чем предполагала госпожа Янагисава. Черная, ядовитая выгребная яма в ее голове кишела мыслями, которые ей не хотелось слышать. Тошнота, рожденная чувством вины и омерзения, отравляла предвкушение награды. Госпожа Янагисава разрывалась между ликованием, ужасом и соблазном бросить все прямо сейчас, избежав дальнейших мучений. Но она зашла так далеко, а боги не поразили ее в наказание за вероломство, свершенное или задуманное. Она должна пройти свой путь до конца, исполняя желание мужа.

Госпожа Янагисава, запинаясь, приблизилась к стражникам у ворот и сказала:

— Я хочу видеть госпожу Рэйко.

— Ее нет, — ответил стражник.

Госпожа Янагисава ахнула и в изумлении уставилась на него. Она не ожидала, что ее планы нарушит простое отсутствие Рэйко. Уязвленная своим всегдашним подозрением, что Рэйко ее избегает, госпожа Янагисава заявила стражнику:

— Я тебе не верю. — Ее голос дрожал, тело сотрясалось. — Сейчас же проводи меня к госпоже Рэйко!

— Простите, но это невозможно, — проговорил второй стражник. — Когда она вернется, я сообщу, что вы заходили.

Впав в безумие от разочарования, госпожа Янагисава завизжала. На шум к воротам прибежал один из сыщиков сёсакана-сама. Он попытался успокоить госпожу Янагисаву, но та требовала Рэйко.

— Вы можете зайти позже, — говорил сыщик.

— Я знаю, она здесь! — кричала госпожа Янагисава. — Она должна меня принять!

После долгих споров сыщик предложил:

— Хорошо, давайте вы сами убедитесь, что госпожи Рэйко нет дома.

Госпожа Янагисава забежала в ворота, пролетела мимо бараков и по внутреннему дворику. Сыщик спешил за ней следом. Она ринулась по особняку к личным покоям. Служанки, занятые работой, удивленно вскрикнули. Госпожа Янагисава, задыхаясь, с безумными глазами ворвалась в детскую. Там старая нянька О-суги играла с маленьким сыном Рэйко Масахиро. Но самой Рэйко нигде не было видно.

— Где твоя хозяйка? — спросила госпожа Янагисава.

О-суги смерила ее строгим, неодобрительным взглядом.

— Не здесь. Она ушла вчера.

— Куда? — Госпожа Янагисава едва не билась в истерике.

— Не знаю.

— Когда вернется?

Старая нянька покачала головой. Сыщик подтолкнул госпожу Янагисаву к выходу. Та стонала в отчаянии. Все объединились против нее, спрятали Рэйко и не дают выполнить желание мужа. Но решимость госпожи Янагисавы лишь окрепла, хотя внутренний голос нашептывал ей, что отсутствие Рэйко — знак судьбы, что она еще может изменить своей сделке с канцлером и облегчить груз грехов. Она должна найти Рэйко. Она должна сделать все возможное, чтобы завоевать любовь мужа и удовлетворить желание, которое он разбудил в ней.

Паланкин, везший вдову и наложницу Макино, остановился у «Янагия», магазина в торговом районе Нихомбаси. Фонари с нарисованными ивовыми кронами украшали карнизы магазина. Женщины рассматривали товары, выставленные на прилавках снаружи у открытой витрины. Их яркие разноцветные плащи оживляли тусклое серое утро. Продавцы описывали достоинства товара и соблазняли женщин на покупки.

— Как прекрасно выбраться куда-нибудь на люди! — воскликнула Окицу, когда носильщики поставили паланкин. — Что за приятная смена обстановки!

— Ты говоришь это в сотый раз, — заметила Агэмаки. — Не стоит повторяться. Небольшое разнообразие пойдет на пользу твоему умению вести беседу.

Как обычно, Агэмаки скрыла неприязнь к Окицу под фальшивой любящей улыбкой. Окицу, всегда легко поддающаяся обману, не обиделась на выговор.

— Спасибо за совет, — ответила она с искренней признательностью. — И спасибо, что пригласила с собой по магазинам.

Они выбрались из паланкина, Агэмаки сдержала порыв напомнить Окицу, что ее не приглашали. Агэмаки задумала этот выезд, чтобы сбежать из мрачной атмосферы мужниного поместья и отвлечься от неприятных событий, последовавших за убийством. Еще она хотела избавиться от других обитателей личных покоев, которые постоянно действовали ей на нервы. Но в последний момент ее заметила Окицу.

— Куда ты? — спросила наложница. Когда Агэмаки ответила, она побежала следом. — Я с тобой!

Агэмаки пришлось взять девчонку, ведь надо было делать вид, что ей нравится глупая маленькая шлюшка. Она притворялась с тех пор, как главный старейшина Макино привел Окицу в дом. И должна была продолжать в том же духе ради собственного блага.

Они зашли в «Янагия». Служанки последовали за ними в большой зал, полный болтающих покупателей. На полках стояли прелестные керамические флаконы с пудрой, румянами и ароматическими маслами, благодаря которым «Янагия» пользовался такой популярностью у женщин Эдо. Продавцы носились сломя голову, обслуживая клиентов и подсчитывая стоимость на косточках соробан. В воздухе витали ароматы жасмина, цветка апельсина и имбиря. Владелец, лощеный мужчина, поклонился, с раболепной улыбкой приветствуя Агэмаки.

— Покажите мне новинки, — велела Агэмаки.

— Конечно, досточтимая госпожа Макино.

Владелец проводил ее и Окицу в небольшую комнатку для важных клиентов и усадил за туалетный столик перед зеркалом. Занавеска отделила их от суматохи магазина. Владелец с продавцом принялись стирать краску с лиц Агэмаки и Окицу, подготавливая их к демонстрации новой косметики. Агэмаки смотрела в зеркало на их с Окицу чистые лица. Ее кожа была желтоватой и сухой, чуть впалой под скулами. Молодое личико Окицу сияло свежестью и совершенством. Окицу улыбалась их отражениям, Агэмаки кипела от зависти.

Весь свой брак с главным старейшиной Макино она провела в страхе, что наскучит мужу, который нуждался в новизне ощущений, чтобы тешить свою гордость и поддерживать возбуждение. И он предпочитал молоденьких. Агэмаки никогда не любила Макино, зато любила статус, который ей обеспечивал брак с ним, и вещи, которые можно было купить на его деньги. Она изо всех сил пыталась сберечь молодость и красоту, которые привлекли мужа, но Макино начал искать забавы в квартале увеселений, а не в ее спальне. Попытки соблазнить его и вернуть обратно ни к чему не приводили. В день, когда Окицу стала наложницей Макино, Агэмаки поняла, что ей недолго осталось быть женой главного старейшины. У нее не было ни семьи, ни политических связей, которые бы привязали к ней Макино. Но Агэмаки не собиралась отдавать мужа за просто так.

Владелец накладывал на ее лицо новую краску.

— Это мельчайшая, белейшая рисовая пудра, смешанная с воском камелии наилучшего качества, — похвастал он.

Окицу, которой занимался продавец, воскликнула:

— Смотри, Агэмаки-сан, она почти скрыла эти ужасные морщины вокруг твоих глаз и рта!

Агэмаки взвилась от ревнивой ярости на беззаботное оскорбление Окицу. Она почти видела, как в глазах ее отражения полыхает огонь. Не в первый раз ей захотелось ударить Окицу. Но вместо этого Агэмаки улыбнулась.

— Жаль, что пудра не маскирует бескультурье и глупость, — ответила она самым ласковым голосом, на который была способна.

Окицу, не заметив колкости, радостно засмеялась, словно Агэмаки пошутила. Агэмаки никогда не позволяла себе выплескивать злобу на Окицу каким-либо другим способом. Она знала, что безобразные сцены лишь вызовут у ее мужа отвращение, поэтому оказала Окицу радушный прием в их доме. Она подружилась с девчонкой и молча страдала, слушая, как ее муж играет с наложницей и презренным актером в сексуальные игры. Более того, она ничем не выдала свою ненависть к Макино, который предпочел ей новую женщину, и страх, что он ее выгонит. Она выжидала, строя планы мести. Теперь прошлое самообладание принесло ей такие плоды, о которых она и не подозревала.

Сёсакан-сама сёгуна допросил ее после убийства, явно полагая, что она могла прикончить мужа. Но Агэмаки не боялась, хоть была в личных покоях той ночью и занимала положение жены, которую потеснила молодая соперница. Ее поведение говорило, что она не против Окицу. Никто не мог сказать сёсакану-сама другое. Чтобы уберечься от подозрений, ей надо было всего-то и дальше изображать скромную, безутешную вдову.

Владелец и продавец накрасили Окицу и Агэмаки щеки и губы.

— Как вам? — спросил владелец.

Окицу взглянула на свое отражение и восторженно ахнула:

— Я прекрасна! — Посмотрев на Агэмаки, она добавила: — Ты выглядишь лучше, чем обычно.

Агэмаки выдавила мрачную улыбку.

— У нас есть новые снадобья для смягчения мозолей, — сообщил владелец. — Хотите попробовать?

Когда женщины согласились, он погрузил их ноги и руки и панночки с ароматическим маслом. Потом они с продавцом удалились к другим посетителям.

— Я так волнуюсь за наши отношения с Кохэйдзи, — вздохнула Окицу.

Агэмаки приготовилась к новому утомительному обсуждению амурных дел Окицу. Ее всегда поражало, что девчонка рассказывает о них всем, кто согласен слушать. В ней нет и доли той скрытности, которая присуща Агэмаки. Она-то знает, что компрометировать себя нельзя ни перед кем.

— Я так люблю Кохэйдзи, — призналась Окицу. — Иногда мне кажется, что и он меня любит, а иногда я сомневаюсь. — Она взглянула на отражение Агэмаки в зеркале. — Думаешь, он меня любит?

— Настолько, насколько вообще способен кого-то любить. — Кроме себя, самодовольного осла, подумала Агэмаки. — Ты доставляешь ему неземное удовольствие. — «И только поэтому он терпит такую плаксивую прилипалу как ты». — Прими то, что он может дать. Не ожидай большего.

«Потому что если ты будешь изводить его нытьем, он тебя бросит, вот тогда я посмеюсь над твоими слезами!»

Окицу глубоко вздохнула.

— Вероятно, ты права, — нерешительно проговорила она. — Но как ты думаешь, он женится на мне?

— Если ты совершишь паломничество в храм Канней — возможно.

И возможно, обезьяны научатся летать.

Приободрившаяся Окицу улыбнулась:

— Я так рада, что могу с тобой поговорить. Ты такая мудрая, хотя тебе, наверное, трудно понять, каково это быть молодой и влюбленной.

Агэмаки заскрежетала зубами, пальцы в ванночке с маслом скрючились. Она представила кровавые царапины на лице Окицу.

— Однажды ты поймешь, что в молодости знала гораздо меньше, чем думала. Если доживешь.

Пропустив скрытую угрозу Агэмаки мимо ушей, Окицу воскликнула:

— О, я забыла — ты была влюблена! В главного старейшину Макино. Но я не понимаю, как можно любить такого мерзкого, уродливого старика?!

Окицу выразительно передернулась от отвращения.

Агэмаки пожалела, что здесь нет сёсакана-сама. Он бы увидел, как Окицу ненавидит Макино, и арестовал бы ее за убийство, к вящей радости Агэмаки.

— Я любила мужа за его великолепные качества, — ответила Агэмаки. За деньги и власть прощают многое.

Окицу недоверчиво посмотрела на нее:

— Ты не возражала, когда он привел меня. Ты всегда была так добра ко мне. Если бы мой любимый предпочел другую женщину, я бы ее возненавидела. И убила бы, наверное.

Агэмаки вспомнила, как подсыпала ядовитые травы в чай старой госпожи.

— Мужчина всегда может найти новую женщину, — проговорила она. — Одной не справиться со всеми соперницами.

Она знала, что ее подозревали в убийстве первой жены Макино. Если бы не страх, что из-за еще одной таинственной смерти подозрения укрепятся, Агэмаки давным-давно отправила бы Окицу в преисподнюю.

— Но разве ты не разозлилась на Макино? Я ни разу не видела, чтобы он уделял тебе внимание. Он не хотел тебя, ему была нужна я.

Окицу говорила так, словно тут и думать нечего, любой мужчина в своем уме выбрал бы ее. Совершенно не понимая чувств Агэмаки, она добавила:

— Если бы мужчина так со мной обращался, я бы его убила.

Агэмаки вспыхнула от негодования.

— Будь это Кохэйдзи, ты бы на коленях молила его вернуться, — возразила она.

Окицу уставилась на нее в обиженном удивлении.

— Нет!

Агэмаки решила, что зашла слишком далеко и ненароком открыла свои истинные чувства к Окицу.

— Я просто поддразнила тебя, — мягко улыбнулась она. — Но давай представим, что Кохэйдзи и впрямь тебе изменил. Тогда легче убить его, чем всех своих соперниц. Так больше шансов избежать суда. Да и наказать его приятнее, чем растрачивать гнев на тех, кто не так много значит.

В ночь, когда умер главный старейшина Макино, Агэмаки ликовала — он был весь в ее власти. Какое дикое наслаждение излить ненависть за все обиды, что он ей причинил! Конечно, его смерть оказалась не таким благом, как Агэмаки надеялась, но все же ее положение изменилось к лучшему.

— Что бы Кохэйдзи ни сделал и как бы я на него ни злилась, мне бы не хватало его, если б он умер, — призналась Окицу.

— Женщине свойственно нуждаться в мужчине, — кивнула Агэмаки. — Особенно когда он дает ей все на свете.

Она с нежностью подумала о большом поместье в эдоском замке, слугах, дорогой одежде.

— Но он сам значит гораздо меньше, чем то, что остается после его смерти.

Агэмаки ценила деньги, которые завещал ей Макино.

— А если женщина сумеет обезопасить свое будущее, ей вообще не нужны мужчины — и она не боится соперниц. Никто не сможет отобрать принадлежащее ей по праву.

Статус жены главного старейшины для нее потерян, но, к счастью, Макино умер прежде, чем развелся с Агэмаки, женился вновь и пересмотрел завещание. Хорошо, что она руководствовалась умом, а не чувствами. И если продолжать в том же духе, никто не накажет ее за убийство Макино. Все будет отлично.

Притаившись у отдельного кабинета «Янагия», Рэйко подглядывала за Агэмаки и Окицу через щель в занавесках. Услышанное ее ошеломило.

Агэмаки говорила как достойная, честная вдова, которую описывал Сано, жена, охотно переносившая неверность любимого супруга. Но Рэйко видела выражение ее лица и улавливала потайной смысл слов, пусть даже Окицу явно оставалась к ним глуха. Они выдавали в Агэмаки ревнивую обманщицу, которая ненавидела Окицу за то, что та заняла ее место в сердце и спальне Макино.

Они были равносильны признанию, что Агэмаки не только убила главного старейшину, дабы наказать его и сохранить наследство, но и сжила со свету его первую жену, чтобы выйти за Макино замуж.

Но все же Агэмаки не каялась в открытую. Ее слова нельзя было истолковать превратно или использовать как доказательство в суде. Рэйко нужны были другие улики, кроме завуалированных реплик и собственной интуиции.

Вернулся владелец магазина и, задев Рэйко, прошагал в кабинет. Рэйко слышала, как он продает Агэмаки и Окицу товары, которые они опробовали. Вскоре обе женщины вышли на улицу, забрались в паланкин и поехали прочь. Рэйко с остальными служанками подхватили матерчатые свертки и двинулись следом. Пока они шли по району даймё к эдоскому замку, Рэйко видела, как из обнесенных стенами поместий вырывается поток солдат, слуг с вещами и паланкинов с женщинами и детьми в сопровождении конной свиты. Князья эвакуировали свои семьи — явный признак начала войны.

От внезапной мысли Рэйко забыла про страх. С начала работы служанкой и шпионом в доме Макино она ни разу не испытала приступа ужаса. Может, ее голова была слишком занята, чтобы поддаться наваждению? Реальная опасность вытеснила воображаемую. Но это лекарство не поможет против зла, которое грозило сейчас всей Японии.