Надушенный рукав

24

Длиннее спектакля у Кохэйдзи еше не было. Он пел и произносил тирады, ходил с напыщенным видом по сцене, ухлестывал за прекрасными женщинами, сражался на мечах. Зрители издавали восхищенные возгласы и бурно аплодировали, но на сей раз он не обращал на них внимания. Кохэйдзи мог думать только о визите первого вассала сёсакана-сама и о том, что его положение из неприятного превратилось в крайне шаткое. Он достиг вершины успеха, и все, что его заботило, — это отвести от себя духов преисподней, чье горячее дыхание актер уже чувствовал на шее.

Как только спектакль закончился, Кохэйдзи кинулся в гримерку, быстро стер краску с лица и сменил одежду. Потом выбежал на улицу и нанял паланкин.

— В эдоский замок, — бросил он носильщикам, проворно забираясь внутрь.

Подпрыгивая в виляющем по дороге паланкине, Кохэйдзи размышлял о своей жизни, которая казалась ему нескончаемой чередой удач и провалов, словно он родился под звездой, то ярко сиявшей, то по неведомому распорядку уходившей в тень. Ему повезло родиться сыном богатого торговца, но потом отец умер, не оставив ничего, кроме долгов. В девять лет Кохэйдзи оказался на улице, вынужденный попрошайничать, красть и продавать свое тело. Он бегал от полиции, дрался со старшими мальчишками, которые пытались стащить у него деньги, спал под мостами.

Удача повернулась к нему лицом, когда его взяли в театр Овари. Вначале Кохэйдзи безумно радовался, что у него есть кров, пища и шанс сделать блестящую, выгодную карьеру. Но вскоре он погряз в злобных сплетнях, грязных проделках и нападках, которыми не гнушались актеры в борьбе за лучшую жизнь. Кохэйдзи ничего не оставалось, как поступать с другими еще хуже, чем они с ним. Он столкнул с лестницы одного особо талантливою актера, тот сломал спину и стал калекой. Кохэйдзи нажил уйму врагов, а наградой ему служили главные роли в спектаклях. Его звезда воссияла.

Но появились новые трудности. Даже за главные роли в Овари платили гроши. Кохэйдзи все равно приходилось торговать собой, чтобы заработать деньги на одежду и развлечения. Он слишком много спускал на куртизанок и чайные. Актер начал брать взаймы, наплодил долгов, одалживал деньги, чтобы заплатить наседавшим кредиторам. Потом, к своему счастью, Кохэйдзи обнаружил, что богачи готовы платить за то, чтобы увидеть, как он занимается любовью. Сексуальные спектакли позволили ему отдать долги и поднять свою популярность. Эх, если бы судебный советник Бандзан вовсе ему не встречался!

Старый дуралей потребовал, чтобы Кохэйдзи ударил его кожаным ремнем на глазах у девчонки. Кохэйдзи принялся стегать Бандзана, и вдруг им овладел приступ яростного гнева. Бандзан олицетворял всех, кто когда-либо причинил Кохэйдзи зло, всех, кого он вынужден был ублажать. Кохэйдзи не прекращал хлестать, пока Бандзан, уже весь окровавленный, не потерял сознание. Кохэйдзи заплатил своему врагу, Эбисуе, чтобы тот помог замести следы. Новый круг долгов и займов вверг Кохэйдзи в бездну отчаяния, когда его спас главный старейшина Макино.

Макино стал его покровителем и вознес Кохэйдзи к славе и богатству. Но светлейшая из полос сменилась черной после смерти главного старейшины. Кохэйдзи всегда как-то удавалось на ощупь идти вперед, пока снова не засияет его звезда, но на сей раз ему противостояли не просто завистливые актеры. На сей раз у него на хвосте сёсакан-сама и его приспешники, а за ними вся мощь Токугавы. Два убийства удваивали вероятность, что накажут именно его. И если он не будет действовать быстро, его звезда сгорит навсегда.

Кохэйдзи в нетерпении выглянул из паланкина узнать, далеко ли еще до эдоского дворца. Впереди на перекрестке мелькнул знакомый паланкин со свитой. Кохэйдзи крикнул:

— Я выйду здесь!

Спрыгнул, кинул носильщикам монеты, догнал паланкин и постучал в окно.

Перегородка отъехала в сторону, из паланкина на него уставились Окицу и Агэмаки. Окицу улыбнулась и воскликнула:

— Кохэйдзи-сан! Я так рада тебя видеть!

— Вылезай! — бросил Кохэйдзи, едва на нее взглянув.

— Что? — Недоумение стерло улыбку с лица Окицу.

Кохэйдзи распахнул дверцу паланкина и выдернул Окицу наружу. Она протестующе пискнула, но Кохэйдзи забрался внутрь, занял ее место напротив Агэмаки и закрыл дверь с окном.

— Нам надо поговорить, — сказал он. — У меня плохие новости.

Агэмаки сидела, как всегда чопорная и спокойная, отвернув от актера безмятежное лицо. Она ждала продолжения.

— Для начала спасибо, что не рассказала обо мне сёсакану-сама, — прошептал Кохэйдзи.

— Я обещала, — пробормотала Агэмаки. — И сдержала слово. — Она помолчала, затем добавила: — И тебе спасибо, что не рассказал сёсакану-сама обо мне.

На следующее утро после убийства они договорились защищать друг друга. Пока что их сделка оставалась в силе. Преступные тайны не достигли ушей сёсакана, и он не арестовал ни одного, ни другую. Но Кохэйдзи хотел убедиться, что Агэмаки не подведет его и сейчас.

— Теперь наш договор важен как никогда, — молвил Кохэйдзи. — Кое-что произошло, и мы в еще большей опасности, чем прежде.

Агэмаки чуть повернулась к Кохэйдзи, обозначая проснувшийся интерес, хотя на ее безмятежном лице не возникло никакого выражения.

— Прошлой ночью зарезали Даемона, — сообщил Кохэйдзи.

— Откуда ты знаешь?

— Первый вассал сёсакана-сама сказал, — ответил Кохэйдзи. — Он приходил ко мне в театр сегодня утром. Должен тебя предупредить, что он и его хозяин еще не закончили с вопросами. Теперь им надо раскрыть два преступления, и на них давят с двойной силой. Кажется, они уверены, что Макино и Даемона убил один и тот же человек. Поэтому мы с тобой среди подозреваемых в обоих убийствах.

Он пристально смотрел на Агэмаки, стараясь угадать ее реакцию, но она так хорошо прятала свои эмоции, что он никогда не знал, о чем она думает. Кохэйдзи презирал ее холодность и отрешенность. Он предпочитал женщин вроде Окицу, прозрачных, как вода. Но обстоятельства крепко связали их с Агэмаки.

— Сёсакан-сама или его вассал обязательно наведаются к тебе снова, — предрек Кохэйдзи. — И ты ничего не скажешь им обо мне.

Укрытая пеленой своих непроницаемых мыслей, Агэмаки сидела неподвижно, сцепив руки и закрыв глаза. Паланкин трясся дальше по улице. Сквозь ставни просачивались голоса нищих, просящих милостыню, и запах гниющего мусора. Кохэйдзи ерзал, с нетерпением ожидая ответа Агэмаки.

Она скользнула по нему взглядом и пробормотала:

— Когда придет сёсакан-сама, возможно, мне придется рассказать ему о твоем поступке.

На сей раз Кохэйдзи сумел прочитать ее мысли. Если сёсакан-сама обвинит ее в убийстве Даемона, она спасется, нарушив их договор и выдав Кохэйдзи на милость правосудия. Кохэйдзи всегда чувствовал, что Агэмаки умнее, безжалостнее, чем кажется, и заботится только о собственных интересах. Теперь он был в этом уверен. Но если она думает, что может предать его, значит, насчет ума он погорячился. Пусть его судьба в руках Агэмаки, но и Кохэйдзи держал в руках ее судьбу.

— Если ты расскажешь обо мне сёсакану-сама, — предупредил Кохэйдзи, — мне придется рассказать о тебе.

Похоже, Агэмаки вовсе не расстроило это заявление. Улыбка тронула ее губы.

— Как ты думаешь, чья история будет ему интереснее? Твоя или моя?

Нотка превосходства в ее голосе обожгла Кохэйдзи. Он вздрогнул, сраженный мыслью о том, какой опасностью на самом деле грозит ему предательство Агэмаки. Актер почувствовал, как вспотели подмышки и сладкая вонь нервозности наполнила паланкин. Сёсакан-сама мог решить, что показания Агэмаки неоспоримо доказывают вину Кохэйдзи в убийстве Макино, в то время как из истории Кохэйдзи вовсе не выходило, что убийца вдова. Агэмаки явно так и думала и, возможно, не ошибалась. Но Кохэйдзи не мог позволить ей взять над собой верх.

— Если ты считаешь, что сёсакан-сама скорее поверит тебе, бывшей служительнице храма и шлюхе, а не мне, ведущему актеру кабуки, ты глубоко заблуждаешься, — бросил он. — Но мы можем легко разрешить спор. Давай прямо сейчас отправимся вместе к сёсакану-сама. Каждый расскажет свою историю, и посмотрим, кого он арестует.

Кохэйдзи блефовал, он бы не пошел на такой риск. Но Агэмаки повернулась и взглянула на него в упор. Кохэйдзи увидел в ее глазах страх неуверенности и ненависть. Она первой отвела взгляд.

— Наверное, лучше будет придерживаться нашего договора, — сказала Агэмаки.

Кохэйдзи затопила радость и облегчение. В первый раз после того, как Хирата прервал его свидание в театре, он вздохнул свободно.

— О да, — согласился он. — Так сёсакану-сама придется выбрать кого-то другого на роль убийцы Макино и Даемона вместо нас с тобой.

И вскоре черная полоса его жизни закончится. Звезда Кохэйдзи воссияет вновь.

Рэйко тащилась за паланкином к стенам эдоского замка, когда увидела, как Кохэйдзи выпрыгивает на улицу. Окицу, которая, надув губы, шла со служанками, подбежала к нему.

— Кохэйдзи-сан! — крикнула она с обидой. — Что происходит?

— Я объясню позже, — пообещал он, стряхивая ее руку со своего рукава. — Мне надо вернуться в театр.

Он зашептал Окицу на ухо, потом бросился прочь, скользнул между двумя колоннами марширующих солдат и исчез. Окицу помешкала, явно огорченная и готовая пуститься следом за любовником, но все-таки забралась в паланкин. Рэйко задумалась о разговоре, который только что подслушала между Агэмаки и Кохэйдзи. Теперь она знала, что парочка договорилась молчать. У каждого были доказательства причастности другого к убийству Макино. Вопросы так и роились в голове Рэйко. Кто из них убийца? Судя по разговору, подслушанному в «Янагия», Агэмаки. Или актер повязан с вдовой не только обетом молчания, но и кровью Макино?

Рэйко вспомнила сцену, которую наблюдала между Кохэйдзи и Окицу прошлой ночью, когда почти уверилась в виновности по крайней мере одного из любовников. Подозрения, словно мячик, перескакивали от одного к другому. На ком же остановиться?

Дождь с градом сек внутренний двор поместья главного старейшины Макино и стучал по крышам бараков вокруг. Сано поздоровался с одним из сыщиков, которых отрядил наблюдать за поместьем.

— Выходили вчера вечером из дома вдова или наложница главного старейшины Макино? — спросил Сано.

— Да, — ответил сыщик. — По отдельности, в паланкинах, примерно в час кабана.

Сано глянул на Ибэ и Отани. Те стояли рядом со своими войсками и сыщиками Марумэ и Фукидой, единственными, кого они позволили взять с собой. Отани заявил:

— Вот и подтверждение, что одна из женщин могла убить Даемона.

— Постарайтесь найти и другие улики против них, ради своего сына, — добавил Ибэ с холодным и зловещим выражением лица.

— А первый вассал и актер? — продолжил Сано.

— Предупреждаю вас, — вмешался Отани.

Солдаты сторожевых псов увели наложницу. Ибэ толкнул вдову на колени возле ширмы, украшенной позолоченными птицами. Они с Отани встали по бокам, солдаты выстроились вокруг. Сано понял, что таким образом наблюдатели хотели нагнать страха, тем не менее у них ничего не выходило. Агэмаки казалась вовсе равнодушной к показательной демонстрации силы. Сано задумался, не ожидала ли вдова нового допроса. Либо она невиновна и чувствует себя в безопасности, либо ее присутствию духа позавидовал бы и самурай.

— Во время нашего вчерашнего разговора вы сказали, что в последний раз видели мужа перед тем, как он лег спать в ночь, когда его убили, — приступил к допросу Сано. — Вы проспали всю ночь в своей комнате. Вы ничего не видели и не слышали, потому что приняли снотворное, и не знаете, как умер ваш муж или кто убил его. Верно?

— Да, — подтвердила Агэмаки со вздохом.

— В ходе расследования мы выяснили кое-какие факты, которые заставляют сомневаться в вашей правдивости, — заявил Сано. — Может, вы забыли о чем-то упомянуть или хотели бы изменить показания?

Он был уверен, что убийство не осталось незамеченным. Благодаря тонким стенам в личных покоях и близкому расположению комнаты Макино кто-то да должен был что-то услышать. Может, рот на замке держал не только убийца, но и, например, Агэмаки.

— Если так, настало время открыться, — продолжал Сано. — Сейчас я склонен простить ошибку.

Агэмаки почти неуловимо замешкалась, прежде чем пробормотать:

— Мне нечего добавить. Я не могу изменить правду.

Правды было больше в ее заминке, чем в словах. Теперь Сано доподлинно знал: вдова что-то скрывает. Хотя на это бывают и другие причины, нежели виновность в преступлении. Среди них — желание защитить другого.

— Как вы относитесь к наложнице своего мужа? — спросил Сано.

Она искоса взглянула на него из-под опущенных ресниц. Сано показалось, что по ее лицу пробежала тень.

— Окицу-сан мне как младшая сестра. Мы лучшие подруги.

Сано задумался: часто ли бывает, чтобы жена по-доброму относилась к прекрасной молодой наложнице мужа?

— Вас не волновало, что главный старейшина Макино предпочел Окицу?

— Вовсе нет.

Вдова мудро не стала вдаваться в объяснения. Если ей и хотелось многословно возразить, она подавила это желание. Но Сано пришло в голову, что Агэмаки скорее убила бы мужа, охраняя свое будущее от Окицу, чем стала бы лгать, защищая наложницу от правосудия.

— А как насчет актера Кохэйдзи и первого вассала вашего мужа? — спросил Сано. — С ними вы тоже друзья?

— Нет.

Одно слово может иметь множество разных оттенков. В ответе Агэмаки Сано услышал презрение к мысли, что женщина ее положения вздумает дружить с нанятым артистом или вассалом. Лгать, ограждая их, она тоже не стала бы. Если Агэмаки и скрывала какие-то подробности о смерти Макино, защищала она только себя.

Солдаты беспокойно завозились, сыщики Марумэ и Фукида наблюдали за Сано, готовые броситься ему на выручку, если понадобится. Ибэ и Отани жестом приказали Сано поторапливаться.

— Вчера вы сказали мне, что ваша семья служит властителю Тори, — напомнил Сано. — Однако на самом деле ваш отец был ронином, самураем без хозяина. Ваша мать, как и вы, служительницей в храме Асакуса Дзиндза. Не так ли?

Он видел, как у Агэмаки перехватило горло, она сглотнула. Сано поколебал ее уверенность. Но она спокойно ответила:

— Мой отец был вассалом клана Тори.

— Ваши подруги из храма считают по-иному.

Агэмаки ненадолго коснулась его взглядом, гордость, как порванный флаг, сверкнула в ее глазах.

— Мне лучше знать.

— Хорошо.

Сано понял, что происхождение — больное место вдовы. Надавив на него, он мог вынудить ее к откровенности. Сано подошел ближе к Агэмаки.

— Вы были проституткой, женщиной с непонятным прошлым и смутным будущим.

Агэмаки дернулась, словно он выплеснул нечистоты на ее дорогое одеяние. Сано знал других женщин ее положения, которые хотели бы забыть о прошлом и притвориться, что всегда были супругами богатых, влиятельных мужчин. Он надеялся, что причиняет муки преступнице, а не безвинной жертве.

— Главный старейшина Макино привел вас в свой дом… как наложницу. Он ведь тогда еще был женат, верно? — сказал Сано.

— Да. — Агэмаки невольно вздрогнула.

— Что случилось с его первой женой?

— Она умерла, — прошептала Агэмаки.

— Как?

— От лихорадки.

— По словам врача эдоского замка, вы ухаживали за ней, когда она заболела. — Сано воспользовался сведениями, которыми обеспечил его Хирата.

— Она сама так хотела, — объяснила Агэмаки, потребность защитить себя возобладала над женственной сдержанностью. — Больше никого к себе не подпускала. Она доверяла моим способностям к исцелению.

— Но ей стало хуже, — возразил Сано.

Он наблюдал, как Агэмаки ломает и трет руки, словно моет их. Занятно: сейчас она расстроилась больше, чем когда они обсуждали убийство Макино. Наверное, к вопросам о смерти мужа подготовилась, а вот о его первой жене и своем прошлом — нет. Может, не ожидала, что Сано затронет эти темы. В таких ситуациях притворяться сложно.

— Я всеми силами старалась ее спасти, — проговорила Агэмаки, — но она была слишком больна.

— По словам врача эдоского замка, лекарства смешивали вы, — сказал Сано. — И давали тоже вы. Что вы добавляли туда, кроме трав?

— Ничего! — Агэмаки вскинула голову, глаза ее сверкали.

— Вы отравили ее? — спросил Сано.

— Нет! — Паника отразилась на прежде спокойном лице Агэмаки. Маска кроткой, безутешной вдовы покинула ее. — Я не виновата, что она умерла! Меня оболгали!

Сано жалел, что не может определить, боится она заслуженного наказания за убийство первой жены Макино или пришла в ужас из-за несправедливого обвинения. Преступники и невинные люди зачастую реагируют одинаково.

— Вы выиграли от смерти первой жены Макино, — напомнил Сано Агэмаки. — Главный старейшина женился на вас. Но потом взял себе новую наложницу. История повторилась. Вы знали, что Окицу займет ваше место точно так же, как вы заняли место первой жены. Вы убили мужа, чтобы он не развелся с вами, не женился на Окицу и не лишил вас наследства?

Агэмаки расслабилась, успокоила руки и нацепила маску фальшивой безмятежности.

— Нет.

— Племянник властителя Мацудайры, Даемон, был той ночью в поместье вашего мужа, — сказал Сано. — Вы его видели?

— Нет. Наверное, он пришел, когда я уже спала.

— Оставьте Даемона в покое, — нахмурился Отани. — Больше никаких вопросов о нем.

— Когда спали или когда избивали мужа? — проигнорировал Сано приказ Отани. — Он поймал вас на месте преступления?

— Осторожно, сёсакан-сама, — предупредил Ибэ.

Агэмаки спокойно повторила:

— Я не видела его. Как и он меня.

— Прошлой ночью Даемона зарезали в доме свиданий, — сообщил Сано, не обращая внимания на мрачные взгляды сторожевых псов. — Что вы делали в это время?

— Выехала прогуляться в своем паланкине. — Агэмаки, похоже, осталась равнодушна к известию о смерти Даемона.

— Куда? — осведомился Сано.

— Просто по городу.

— Довольно! — рявкнул Ибэ.

Сано кивнул. Он узнал, что хотел. Агэмаки была в городе прошлой ночью. Возможно, она и есть пропавшая любовница Даемона — и убийца.

— Я уверен, что она убила первую жену Макино, — заявил Ибэ.

— И главного старейшину в придачу, — добавил Отани. — Убив однажды, убьешь и дважды.

— Давайте арестуйте ее! — приказал Ибэ Сано. — Если вам так не терпится раскрыть убийство Даемона, обвините ее и в нем тоже.

Агэмаки застыла между двумя сторожевыми псами словно кошка, которая думает, что, если она не пошевелится, хищники ее не заметят.

Сано возразил:

— Улики против нее косвенные. Для меня их недостаточно.

— Зато достаточно для суда, — парировал Ибэ.

Сано это прекрасно знал, как и то, что почти все суды при Токугаве заканчивались приговором, даже если ответчик был невиновен. Агэмаки может быть трижды убийцей — а может и нет. Он не сказал бы наверняка. Пусть даже его сын находился в руках сторожевых псов, Сано не мог сдаться и принять неверное решение.

— Вы дали мне двух подозреваемых на выбор, — напомнил Сано. — Перед тем как кого-то арестовывать, я допрошу Окицу.

Ибэ с Отани молчаливо посовещались.

— Валяйте, — разрешил наконец Ибэ. — Но не испытывайте наше терпение.

Когда они с солдатами провожали сёсакана и сыщиков из комнаты, Сано оглянулся на Агэмаки. Она все так же неподвижно сидела на коленях, склонив голову, и обнаженная полоска белой шеи словно ждала, когда опустится меч палача.