Наемник

ГЛАВА 70

Маркиза вошла в комнату и, выпроводив взглядом рыжую, посмотрела на понуро сидевшую у окна Надежду.

— Добрый вечер, — негромко поздоровалась она. Поставив локти на подоконник, положив подбородок на ладони, Соколова не обратила на нее внимания.

— Чего молчишь? — плотно прикрыв дверь, спросила Мария. Не услышав ответа, взяла стул, поставила его рядом с Надеждой и тоже села.

— Так и будешь в молчанку играть? — с улыбкой на губах, но совсем невесело спросила Гончарова.

— А чего говорить? — безвольно, негромко спросила Соколова.

— Ну хотя бы о том, — засмеялась Мария, — какая я мразь, дрянь.

— Зачем? — так же негромко спросила Надежда. — Я к тебе как к подруге приехала, — грустно улыбнулась она. — К Маше. А ты, — Соколова посмотрела на Марию, — Маркиза! И плевать тебе на меня, на моего Алешку, — горько закончила она.

— Вчера ты лучше выглядела, — попробовала пошутить Гончарова.

— Я, если бы могла, убила бы тебя вчера, — Надежда горько заплакала. — Я же к тебе только ради Алешки приехала. Понимаешь? Ради сына! Ты просто не знаешь, не можешь понять, что это значит — твой ребенок! Твой сын!

— Мне этого не дано, — лицо Марии неожиданно затвердело. — Это нечестно, Надька! Я же тебе писала, — негромко сказала она.

— Ax, какие мы ранимые! — вскинув голову, насмешливо посмотрела на нее Надежда. — Почему ты хочешь честности только по отношению к себе? Почему тебе плевать на остальных? Ведь раньше ты не была такой! Что случилось? Что произошло, Маша?

— Ничего особенного, — с болью в глазах и голосе ответила Гончарова. И тут же нашла в себе силы улыбнуться. — Просто я преступница. И не рядовая. Мне кажется, это объясняет все.

— Но почему ты ею стала? Как это случилось?

— Это трудно и неприятно вспоминать.

— Ты в этом уверена? — вытирая слезы. Надежда заглянула Марии в глаза. — Я думаю, нет. Я не верила в твои преступления! И сейчас не верю! Я тогда приезжа... — Соколова вдруг замолчала.

— Так это ты была тогда у прокурора?! — всплеснула руками Маркиза. — Я-то все думаю, кто из-за меня прокурору в морду плюнул.

— Это неважно, — сердито посмотрела на нее Соколова. — Ты мне про себя сейчас объясни! Расскажи, почему ты стала такой. Как ты можешь быть богом и судьей для ни в чем не повинных людей?

— Ты имеешь в виду этих красавиц? — презрительно фыркнула Мария, мотнув головой.

— Я говорю про тех, — сверкнула глазами Надежда, — кого твои люди грабят, обворовывают, убивают!

— А когда во мне убили способность дать жизнь ребенку? Стать матерью! Это как, по-твоему, называется?! — вспыльчиво спросила Гончарова.

— Что ты говоришь? — растерянно пролепетала Соколова.

— Я приехала домой после войны, после стонов, крови! А мать как жила в коммуналке, так и живет. Отец в тайге погиб. Он у нас геологом был.

— Помню, — кивнула Надежда. Она внимательно, с ожиданием чего-то ужасного смотрела на замолчавшую подругу.

— Ну так вот! — вскинула голову та. — Из армии я ушла. Не могла больше. Впрочем, ты через это сама прошла, — криво улыбнувшись, Мария взглянула на притихшую подругу. — Устроилась работать в областную больницу. Через три месяца меня назначили заведующей отделением. А там воруют все! Начиная с главврача и кончая санитарами. Я воевать с этим начала. Неплохо получалось. И что же? — Она резко и неприятно засмеялась. — Меня уличили в краже наркотиков! В сумке нашли морфий и промедол. А я уже беременная была, два месяца. И что ты думаешь, Соколова? — криво улыбнулась Мария. — Посадили меня! Стала я воровкой и торговцем наркотиков. Статья 224 Уголовного кодекса. Попала я в тюрьму! А там грязь, клопы. И даже вши. Но страшнее всего запах отчаяния. Ты знаешь, какой запах у отчаяния? А я знаю! У него тяжелый запах пота, мочи, табака и еще чего-то! Запах тюрьмы! — Гончарова порывисто встала. — Я следователю про настоящих преступников говорю, а он смеется! И глазами меня раздевает, сволочь! А тут драка в камере. Бабы народ скандальный, а в таких условиях особенно. Не помню, из-за чего скандал получился, да это сейчас и не важно. Дрались сильно, жестоко. Все дрались, и каждая за себя.

Со слезами на глазах Маркиза замолчала. С жалостью Надежда смотрела на подругу и тоже молчала. Не в силах, да и не зная, что сказать. По лицу подруги чувствовала: она сейчас там, на далеком и ужасном для нее дне.

— А тут в камеру надзиратели, их сейчас контролерами зовут, ворвались, — глухо продолжила Гончарова. — С дубинками! И давай всех подряд избивать. Успокаивать! Меня ударили по животу. Три раза. Больно было. Очень больно! А потом... — Недоговорив, Мария застонала.

— Маша! Милая! — бросилась к ней Надежда. — Прости меня! Слышишь, прости!

— Уже в больнице, после операции, — посмотрела на нее мокрыми глазами Гончарова, — мне сказали: жить будешь. Женщиной будешь. А матерью... — Обхватив громко плачущую подругу, Мария безутешно, по-бабьи, зарыдала. И сквозь громкий плач обеих, с болью, как безжалостный приговор, прозвучал ее голос: — Никогда!

— Найдите Серова и парня этого, Варанкина, где угодно! — не терпящим возражения тоном, отрывисто приказал Барон. — Зайдите к администраторше, Зинке. Может, она чего подскажет. Потрясите дежурных по этажу! Как выглядели, во что одеты. Может, кто из баб этого Серова у себя в постели греет.

— Если найдем, чего с ними делать-то? — перекатывая во рту жевательную резинку, лениво спросил мускулистый парень среднего роста.

— Найдете без если! — злобно рявкнул бородач. — Как возьмете, к Манекенщице на хату. Да хватит тебе чавкать! — заорал он на парня.

— Не знаю как, но именно Егору удалось прекратить дело. Меня освободили за отсутствием доказательств состава преступления. Даже не извинились, — криво улыбнулась Мария. — Представь, каково мне было? Тебе написать, — она поморщилась, — не то, чтобы не хотела. Просто не думала об этом. А с Лапой, с Лапиным, — поправилась Маркиза, — я месяца за два до ареста познакомилась. Врать не буду, нравился мне, — Гончарова, вздохнув, замолчала. Затем, взглянув на притихшую подругу, продолжила: — Егор освободил меня. И именно он дал то, что тогда было просто необходимо. Спокойствие, защиту, нежность, ласку, а главное — понимание. Но в то же время он взводил меня, как курок револьвера. Я это позже поняла. Тогда же для этого много не требовалось. Я готова была на что угодно. Я знала, что не была преступницей! Не воровала наркотики! — Голос Марии сорвался на громкий крик. — Не воровала! Не воровала, — еле слышно добавила она. — За что меня посадили? За что убили моего неродившегося ребенка? За что? Почему у меня отняли право быть матерью? Почему? — снова закричала Гончарова. Затем вдруг визгливо, неприятно рассмеялась. — Егор сделал меня Маркизой, — резко оборвав смех, сказала она. — И очень скоро я поняла: чтобы с тобой считались, уважали, нужны ум и сила! Ни в том, ни в другом недостатка я не испытывала. К тому же — злость, всепоглощающая ярость против тех, кто убил во мне мать! Убил моего не увидевшего свет ребенка! Именно поэтому очень скоро получилось так, что лидером стала я. А утвердила это очень просто, — лицо Марии приняло злое, жесткое выражение. Она усмехнулась и совершенно спокойно продолжила: — Я нашла и убила контролершу, которая ударила меня дубинкой тогда, в камере...

— Убила?! — поразилась Надежда.

— Да, — странная улыбка снова появилась на красивых губах Гончаровой. — Ее привезли сюда, и мы дрались. Она и я. Она знала, зачем ее привезли, и дралась яростно. Потому что защищала свою жизнь. Но я убила ее! Задушила вот этими руками, — Мария, подняв руки, пошевелила сильными пальцами, которые не раз помогали людям, а многим спасли жизнь. Именно это почувствовала Соколова.

— Ты врешь! — отчаянно выкрикнула она. — Я не верю тебе!

— Зачем мне врать? — спокойно спросила Мария. — Я говорю правду. И знаешь, — она внимательно посмотрела на взволнованную подругу, — я сразу успокоилась. Как после удачной операции, в благополучный исход которой никто не верил.

— Убила человека и успокоилась?! — широко распахнулись серые глаза Соколовой.

— Ты забыла Афган, — напомнила ей Мария. — Помнишь, как...

— Там была война! — закричала Надя. — А здесь...

— Не наша война! — резко перебила ее Маркиза. — Мы воевали в чужой стране! Нас никто туда не звал. Вспомни, как относились к нам те, за кого погибали наши ребята! А здесь, в этом бою со здоровенной надзирательницей, я мстила за убийство моего ребенка, которому она не дала появиться на свет! Неужели это трудно понять? А вот ты, — Мария изучающе вгляделась в лицо Соколовой. — Если что-то произойдет с Алешкой? Что...

— Нет! — прервал ее отчаянный крик. Подскочив, Надя ладонью закрыла рот Марии.

— Нет!

— Ты не ответила, — мягко отвела ее руку Мария.

— Я убью Андрея! — твердо заявила Соколова. — Убью любого, кто встанет между мной и сыном!

— И меня?

— Но ведь ты... Ты поможешь мне? — умоляя подругу и голосом и взглядом несмело спросила Надежда.

— Егор что-то знал. Но меня в это почему-то не посвятил. Здесь в мае из лагеря бежали трое заключенных. Солдаты их возле реки догнали. Одного убили, двое ушли. Да и вообще, здесь летом такое творится! В нашем районе, где мои люди золото моют, старателей никто не грабит, — засмеялась Маркиза. — Впрочем, тебе это неинтересно. Как говорится, это наши внутренние дела. А вот про чемодан этот не знает никто, и двух курьеров Любимова нет. Они договаривались с Егором о боевиках для сопровождения до Магадана, мало ли что может случиться. Но ни один из них на место встречи с боевиками не пришел. Директор клянется, что товар тем двоим отдали. А тут, как назло, человек, который относил чемодан, возвращаясь, попал под раненого медведя и сейчас в больнице. В очень тяжелом состоянии. Но чемодан этот где-то здесь, рядом! Я уверена в этом! — заявила Маркиза. — Это Колыма! Отсюда подобный груз так просто не вывезешь. Егор что-то знал про это, поэтому и поехал к Любимову. И именно из-за этого его и убили!

— Я слышала об этом, — тихо сказала Надежда. — Андрей поэтому и отправил меня сюда. А ребенка ты от Егора ждала? — спросила она и тут же пожалела о заданном вопросе. Мария порывисто отвернулась и снова всхлипнула.

— Маша, — обняла ее Соколова, — прости.

— Ничего, — сквозь слезы улыбнулась та и отрицательно покачала головой. — Нет. Ребенка я носила от другого. Которого я любила и который, я была уверена в этом, любил меня. А когда меня арестовали, он в общественные обвинители набивался.

— Гад! — высказала свое мнение о том человеке Надя.

— Ты, как всегда, права, — засмеялась Маркиза. Затем, посмотрев на подругу долгим, тепло-внимательным взглядом, серьезно проговорила:

— Этот чемодан разыскивают все, кто знает о его существовании. Я его тоже ищу. Но пока безуспешно. Не удается найти даже следов людей Любимова. А что касается тебя, — Мария вздохнула, — я дам тебе человека, который поможет во всем. Пока это все, что я смогу для тебя сделать.

— А если чемодан найдешь ты? — встревоженно спросила Соколова.

— Если он окажется у меня, я сделаю все, чтобы ты могла с ним уехать, — уклончиво ответила Гончарова.