Нахаловка

Глава 17

«Надо же, Совка больше нет…» — Все никак не укладывалось у меня в голове. Довел, значит, Мишка Меченный страну до ручки своей перестройкой? Скорее всего, так и есть, ведь уже и в восемьдесят восьмом было, в принципе понятно, куда идем. Но мне-то оно тогда только на руку было, и никакого сожаления о развале Союза я не испытывал. Хотя, интересно было бы узнать, как это все происходило… Надо будет в библиотеку наведаться, старые подшивки газеток полистать.

— Тимоха, ну ты чего? — Вновь «затеребил» меня крестный. — Запрыгивай в тачку, и погнали!

Ведь я так и не удосужился залезть в салон пикапа, а так и продолжал стоять рядом, реально офигивая от глобальности навалившихся на меня событий. Свое неожиданное «воскрешении» в теле деревенского торчка я принял куда как спокойнее, а на разруху «родной» страны советов вот как среагировал. Ну, оно и понятно — в Союзе прошла вся моя жизнь. Как свободная, так и зарешеченная, с постоянным небом в клетку. И все мои основные понятия, воровские законы и устои, по большей части были созданы в именно противовес этой коммунистической Системе — Союза Советских Социалистических Республик… Да-да, именно Системе, и именно с большой буквы. Она, эта Система, родилась вместе со мной, и ушла в небытие, ненамного пережив старого законника Семена Метлу…

— Слышь, Тимка, не депрессуй ты так! — По-своему понял мои душевные терзания Иваныч, подталкивая меня руками в спину. — Все будет ништяк! Только подлечиться нужно!

Я уселся на кресло рядом с водительским местом, а крестный нарика (буду считать его своим, раз уж так сложилось) захлопнул за мной дверь. Усевшись за руль, он с пробуксовкой колес сорвался с места и полетел по малолюдной улице поселка. Я, немного уложив в голове новую информацию, продолжал пялиться по сторонам. Теперь мне стали понятны многочисленные изменения, окружающие меня со всех сторон. Да, этот захолустный поселок отнюдь не Рио-де-Жанейро, куда так стремился попасть нагруженный драгоценным хабаром Остап Бендер, но вылезающий из всех щелей капитализм было видно по огромному количеству всевозможных рекламных стендов и плакатов, да еще и практически в каждом жилом дворе стояла тачка, если не заграничная, то наша. А так богато в деревнях в мою бытность никогда не жили. Ну, еще мопед, или, там, мотоцикл какой, еще куда ни шло. Но чтобы автомобиль, да еще и забугорный… Чудны дела твои, господи!

Мы быстро мчались, подпрыгивая на частых неровностях, когда, едва не под колеса пикапа, с обочины на дорогу шагнул чудаковатый старик в длинном кожаном плаще, ковбойской шляпе с ментовской кокардой, да еще и с солидной такой волыной на плече. Сомневаюсь, что это реальная пушка — старичок, похоже, натуральный Бельмондо[1]! Старик резко выбросил вперед руку с зажатым в кулаке полосатым ГАИшным жезлом, и недвусмысленным жестом приказал Иванычу остановиться. К моему глубочайшему изумлению, крестный послушно сбросил скорость и, проскочив мимо чудака в ковбойской шляпе, затормозил, шурша шинами по мелким камешкам. Я сидел, стараясь не подавать виду, что удивлен. А происходящая на моих глазах явная фантасмагория развивалась совсем не по тому сюжету, который я только мог себе представить. На месте Иваныча я бы просто обложил по такой-то матери сумасшедшего старика и поехал бы себе дальше. Но… Старичок бодро подбежал к открытому окну со стороны водителя и укоризненно произнес:

— Алексей Иванович, ты чего творишь-то?

— Виноват, Митрофаныч… — Виновато проблеял крестный. — Просто дело срочное…

— Здорово, Тимка! — Заметил меня старикан.

Я, на всякий случай, качнул головой в ответку:

— И тебе не хворать…

— Я для тебя сейчас не Митрофаныч! — вновь накинулся на крестного старикан. — А сотрудник МВД, участковый — майор Сильнягин! Я тебя сколько раз предупреждал, Иваныч? Знак видел? Здесь ограничение скорости — сорок! А ты летишь под все восемьдесят…

— Да не… шестьдесят… не больше… — Попытался отмазаться Иваныч, но старик не дал ему и слова сказать:

— Здесь дети из школы ходят! А ты летишь на своем драндулете, как не в себя! В общем, я в область отпишу, чтобы тебя, как злостного нарушителя, нахрен лишили прав! И лично… — Старичок открытым ртом хапнул воздуха, которого ему явно не хватило, поскольку все предыдущую тираду он произнес на одном дыхании. — Лично прослежу, чтобы ты за руль больше не садился!

Все происходящее было похоже на какой-то бред! Неужели в мусарне все стало настолько плохо с развалом Союза? Что вот такие откровенные экспонаты из кунсткамеры социалистическую законность теперь охраняют? Или какая она там теперь? Капиталистическая? Я откровенно ничего не мог понять в этом безумном и чужом для меня мире.

— Товарищ майор, Филимон Митрофаныч… Дело тут такое, блин… Тимка лечиться согласен! — выдохнул он, наконец. — Вот и поспешил…

— Серьезно надумал? — Участковый-дед строго посмотрел посмотрел на меня.

— Еще как, — твердо ответил я, не мигая глядя в выцветшие глаза деда.

— И куда ты его, Алешка? — сменив гнев на милость, спросил Сильнягин крестного. — К Лукьянихе, небось?

— А то куда еще, — ответил Иваныч, — проверенная старуха — быстро пацана на ноги поставит. Никакой наркологический диспансер с ней не сравнится! — оптимистически заявил он. — Сейчас к Вальку заскочим, и сразу к знахарке!

— Добро! — кивнул старикан. — Только все равно не носись по поселку, как угорелый, Алеха! Людей уважай, да и о ПДД[2] тоже не забывай… Все, езжайте с Богом! — И безумный старикан размашисто меня перекрестил. — Молодец, Тимка! — крикнул он мне через окно. — Давно пора нормальным человеком стать! Я в тебя всегда верил! Вот увидишь, как жизнь заиграет, когда от заразы этой избавишься…

— Ну, мы поехали, что ли, Митрофаныч? — слегка заискивая перед стариком, переспросил крестный.

— А вы еще здесь? — Нахмурился старый чудила, сбив полосатым жезлом шляпу на самую макушку.

— Понял, не дурак! — поспешно произнес Иваныч, нажав на гашетку и выкатываясь обратно на дорогу. — Фух! Пронесло на этот раз, кажись… — Облегченно выдохнул он, смахнув со лба пот и взглянув в зеркало заднего вида. — А ведь и шмальнуть легко мог… Но Бог миловал!

— И чего, управы на него никакой? — Как бы, между прочим, ввинтил я, пока Иваныч пребывал на мандраже и на мое странное поведение не обращал внимания. А я все продолжал накапливать полезную информацию и составлять в голове этакое «досье» на моих новых знакомцев.

— Ты Тимка, словно вчера родился! — фыркнул, словно заправский конь, крестный. — Митрофаныч, как раз, управа и есть! Он с кем хошь на раз управится! — Иваныч нервно хохотнул, как будто вспомнил что-то на этот счет. — Ему даже наш всенародно избранный Нахаловский глава — Санька Половинкин, и слова поперек не скажет, потому, как товарищ майор ему в детстве постоянно ухи драл и хворостиной охаживал, чтобы он яблоки из колхозного сада не тырил. Но, видимо не впрок ему эта наука пошла — нашу занюханную дерёвню возглавил!

— А какая связь? — Вновь не сдержался я, действительно интересно стало.

— Да ясно, какая, Тимонь! — Цыкнул зубом крестный. — Только ворье на таких мягких креслах и уживается! Все, сука, до чего его ручонки загребущие дотянулись, все спи…жено! А трудовому народу, вот, — он показал мне фигуру, сложенную из трех пальцев, видимо, считая себя, ну и меня заодно, тем самым трудовым народом, — да еще и без масла!

Русский пикап крестного тем временем проскочил почти сквозь весь поселок и покатил по его восточной окраине. Лесной массив в этой части поселения отсутствовал, открывая вид на тянущиеся поля, где-то чернеющие свежей землей — перекопанные, а где-то, даже, отливающие бледно-зелеными созревшими капустными кочанами.

— Да, развернулась твоя родня, Тимка! — с легкой завистью произнес крестный. — Любо-дорого посмотреть! Сначала дед, а затем и батька твой… Такое хозяйство поднять-осилить — жилы натурально рвали! Если бы не ферма эта, да не лес рядом, все бы в Нахаловке сдохли в девяностые! Меня вот подтянули, к делу приставили — уважаемым человеком стал! — Продолжал разглагольствовать Иваныч, заезжая во двор, обнесенный высоким забором из темно-коричневого профлиста.

Закрытая территория была набита всевозможной сельскохозяйственной техникой: тракторами, комбайнами и грузовиками с высокими бортами. Колхозное хозяйство или ферма, как изволил выразиться Иваныч, принадлежало моей новоявленной родне. (У них тут что, частная собственность, что ли, процветает? Раньше-то все государственным было) И, судя по представленной технике, явно не бедствует. Таких уборочных машин я вообще никогда не видел — все, как один, забугорного производства! Хорошо стали жить вчерашние колхозные крестьяне? Или я чего-то здесь пока не понимаю? Ладно, поживем — увидим. Главное не показывать удивления, а там, глядишь, и прокатит.

Крестный остановил «Патриота» возле здания «колхозной» конторы, слепленной из каких-то больших серых и ноздреватых кирпичей и, бросив мне «посиди, пока, Тимка», выскочил из джипа.

— Валентин Петрович где? — «Дернул» он первого попавшегося ему на пути мужика, одетого в замасленный комбинезон и ковыряющегося под открытым капотом одного из грузовиков.

— Там… — Махнул рукой толи механик, толи водитель.

— Ясно… — так же «обтекаемо» ответил Иваныч, направляясь по указанному направлению.

— Иваныч! — услышал я, как кто-то окликнул крестного. И из-за угла конторы вышел «представительного» вида мужик, облаченный, в отличие от остальных работников, в чистые джинсы и лапсердак в крупную клетку. — Ты чего сегодня заявился? Отгул же просил?

— Валентин Петрович, — крестный, увидев мужика, подошел к нему и пожал руку.

Валентин Петрович, значит? Валек — папашка мой! При скоплении народа Иваныч его по имени-отчеству величает, значит, он здесь реальный «пахан».

— Ох, тыж! Кого я вижу? — Валек заметил мое тело, продолжающее восседать в машине. — Неужели возвращение блудного сына?

— Привет… пап… — натянув на лицо приветливую улыбку, с натугой выдавил я. Надо было как-то вживаться в образ.

— Привет, пап, — картаво передразнил меня папашка. — Где пропадал, засранец ты этакий? С кем опять ширялся по подворотням? Мать твоя все глаза себе выплакала…

— Погоди, Валек, на Тимку наезжать! — неожиданно вступился за меня крестный. — Он лечиться решил! Понимаешь? Сам!

— Как… — Опешил от этого неожиданного заявления Валек. Видимо, конченный сынок-наркоман это была самая больная тема в «нашем» семействе. И судя по состоянию папашки, он неоднократно пытался снять сына с иглы.

— Так, старина, так! — Запрыгал вокруг него крестный. — Ты с нами к Лукьянихе? Или я сам его свезу, пока в отказ не пошел?

— Нет! — резко ответил папахен. — С вами я!

— Запрыгивай тогда в пепелац! — Распахнул «заднюю» дверцу крестный, чем Валек поспешил воспользоваться.

— А ружье ты какого хрена с собой возишь, Леха? — Обнаружил он на сиденье прикрытое старым одеялом оружие.

— Да после охоты все никак руки не дойдут… — Пожал плечами Иваныч, вновь устраиваясь за рулем.

— Ты тоже еще тот ленивый опездал, Леха! — вяло ругнулся вполголоса Валек, заворачивая волыну в одеяло и устанавливая её вертикально, чтобы не мешала сидеть. — Помчали!

— Есть, шеф! — Шуточно «козырнул» крестный, и мы вновь выехали из-за ограды на дорогу.

Оставив за спиной перечеркнутый красной полосой дорожный знак с надписью «Нахаловка», Иваныч придавил на гашетку, и мы помчались по пустынной вечерней трассе. Дорога была отвратной — в этой области с развалом Союза не произошло сколько-нибудь существенных изменений, а подвеска пикапа была очень жесткой, прямо дубовой, меня трясло так, что зубы выбивали дробь.

— Не ожидал от тебя, сын… — После нескольких томительных минут молчания, наконец произнес Валек, положив свою грубую мозолистую ладонь мне на плечо. — Мать за тебя Бога уж который год молит, чтобы… чтобы… — Его голос подозрительно дрогнул и он замолчал.

— Нормально все будет, Валентин! Наставит Лукьяниха Тимку на «путь истинный»… К ней таких типков из города подчас привозили… У-у-у — не нашему пацану чета! Заживете еще…

Машина летела мимо пожелтевшего кукурузного поля, когда Валек неожиданно произнес:

— А это чего за херня? Ну-ка, Леха, тормозни!

Иваныч съехал на обочину и остановился у большой «просеки», уходящей вглубь кукурузного поля.

— Это кто же такой ох.евший! — выругался папахен, выбираясь из машины. — Так все изговнять, еще умудриться нужно! Ну, если приспичило — возьми пару-тройку початков… Ну, нахрена так-то… — Было видно, что Валек сердцем болеет за свое дело.

Мы с крестным «под это дело» тоже вышли из машины. Иваныч закурил, а я, по привычке похлопав по карманам и не обнаружив там ни спичек, нипапирос, попросил:

— Дай сигаретку, дядь Леш…

Но спокойно покурить не пришлось — в кукурузных зарослях что-то громко захрустело, как будто там до сих пор кто-то продолжал изуверски мочалить созревший урожай.

— Вот, сука, уроды! — Заорал во всю глотку Валек, подрываясь с места и забегая в кукурузную просеку. — Совсем страх потеряли, пид.расы! Вот, бля, я вам сейчас…

Мы с крестным, побросав зажженные сигареты, ринулись следом за папашкой, но через мгновение, услышав злобный рев рассерженного зверя, метнулись обратно к машине.

— Валим, Тимка! Медведь, бля! — Ухватив за воротник, буквально выдернул меня с поля крестный и запихнул в машину.

После чего он метнулся к задней двери и, размотав одеяло и вооружившись волыной, вновь кинулся в кукурузные заросли. Валька нужно было выручать. Долго искать приятеля Иванычу не пришлось — он сам выскочил на дорогу, словно чертик из коробочки. Растрепанный и перепуганный донельзя. А за ним по пятам несся откормленный огромный мишка. Но медведь, видимо, был сыт, спокоен и не очень старался догнать фермера. Так, игрался с ним в догонялки.

Бах! — Пальнул в воздух Иваныч, отвлекая косолапого от преследования.

Мишка испуганно присел на задние ноги, вильнул в сторону и, перебежав через дорогу, с треском вломился в желтеющий перелесок.

— Цел, Валек? — первым делом поинтересовался у тяжело дышащего друга Иваныч.

— Дай… закурить… — выдохнул папахен, протягивая к Иванычу дрожащую руку.

Через мгновение мы уже курили всем калганом, пуская сизый дым в постепенно темнеющее небо.

— Иногда полезно быть расп.здяем? — глубоко затянувшись, глубокомысленно произнес Валек.

— Это ты о стволе? — уточнил крестный.

— О нем, родимом, — кивнул папахен. — Ты мне, Леха, жизнь сегодня реально спас!

— Да не-е-е… — отмахнулся, как от чего незначительного, Иваныч. — Он бы и так нас испугался!

— Ни скажи, — помотал головой Валек. — Он там, в кукурузе, уже одного загрыз — я тело мертвое увидеть успел и только потом деру дал!

— Так там есть еще кто? — Насторожился Иваныч.

— Есть… — угрюмо кивнул Валек. — И пока не стемнело — надо разобраться!

— Пойдем, посмотрим, — предложил крестный, передергивая затвор, — кого там косолапый покоцал…

И мы пошли. Опасаться, вроде бы, было больше некого — мишки уже и след простыл. Чернеющее среди переломанных кукурузных стеблей тело мы заметили, не так уж и далеко отойдя от дороги, можно сказать совсем рядом.

— Нихрена себе бугай! — Оценив размеры лежащего на животе тела, произнес Иваныч, подойдя к нему поближе и легонько ткнув его ботинком. — Э! Мужик!

Я присел на корточки и наклонился к трупу, рассматривая узкую рубленную рану на его затылке.

— Его не мишка подрал — завалил кто-то фраера, — сходу определи я — есть большой опыт в таких делах. Чего только на зонах не насмотрелся. — А уже после сюда привезли — нет крови… Косолапый его уже мертвым немного покоцал.

— Ну-ка, помоги, Тимка! — Валек наклонился и мы вместе перевернули жмура на спину.

Взглянув в его лицо, я едва не выругался вслух: это ж Бурят! Верная торпеда, послушная только воле Вити Бульдозера! Гребаная тетя, как ты постарела!

[1] Бельмондо — сумасшедший; «косящий» под сумасшедшего (уголовный жаргон).

[2] ПДД — Правила дорожного движения.