Наречённый для ворожеи

Глава 17. Чумной Приют

Сквозь небольшое окошко в комнату смотрела ночь.

В ночи, ничуть не скрываясь, колыхался белый призрак и без устали махал просвечивающей ладошкой. Рута, задумчиво расхаживая по комнате, уже в который раз натыкалась на него взглядом и невольно вздрагивала – призрак распахивал перекошенный угрозой рот и растягивал его до жутких размеров. Руту это нервировало, хотя опыт и нюх ворожеи говорил – под окном вовсе не беспокойный дух. Просто пугает здешнее болото, обильные испарения которого весьма причудливы.

Спутник ворожеи Тавр, сидевший на лавке в той же комнате, в какой-то момент встал и захлопнул ставни. Затем опять уселся и о чём-то задумался. А Рута всё продолжала мерить шагами комнату в доме на болоте.

Ш-ш-шшшшш – шипел за стенами ночной ветер, холодные порывы которого выстуживали приютившее их, довольно ветхое жильё.

А, может, то был вовсе не ветер. Не потому ли в однообразном угрожающем звуке порой слышался шёпот и тихие смешки?

– Рута, вокруг кто-то бродит? – всё же рискнул отвлечь напарницу Тавр. – Или мнится от этого мерзкого шипения?

– А? Да, бродит. Разная мелкая шушера страху нагоняет… – рассеянно отозвалась ворожея. – Ничего пока не спрашивай, ладно? Хочу ещё подумать…

Это было самое странное место, в котором спутникам, воину и ворожее Ордена Всезаступников, пришлось побывать. На картах, первых помощниках в длительных путешествиях, поселение не значилось. Было просто частью огромного болота, на краю которого расположилась уже не призрачная, старинная деревушка Болотня. И однажды оттуда в Орден пришёл человек.

Он притопал усталый и пропылённый дальней дорогой, назвался Азеем и поведал историю о странной пропаже, случившейся в одну ночь. По словам гонца, мужское население родной деревни исчезло почти полностью, включая дряхлого старика Шума и шестилетнего Гридю. Остались лишь он, Азей, да два младенца, нагулянных неизвестно от кого раньше вполне скромной вдовой.

–Пожалуйте, заступнички, к нам в Болотню мужиков выручать! – взывал Азей, не сводя умоляющих глаз с Магистра и Альдоны. – В ту самую ночь я у свата на хуторе гостил, явился наутро домой – а по всем дворам бабы голосят! Помощи просят-требуют, а как мне одному соседей и товарищей сыскать? И за что такое наказание, всегда у нас было тихо, спокойно!

– Думаешь, пропавшие люди ещё живы? – задал Азею вопрос Магистр.

– Так ни косточки обглоданной, ни кровиночки, ни следов борьбы!

– Не могли они сговориться и просто уйти? – взялась расспрашивать и Альдона.

– Без меня сговориться? – обиделся гонец из Болотни. – А ещё бросив хозяйство, без припасов и в одном исподнем?

– А раньше в вашей округе люди пропадали? – продолжала допытываться главная ворожея.

– Чтоб уж до смерти пропасть бывает редко, однако при болоте и при лесе живём. Кикимора, чтоб ей пусто было, может в трясину подтолкнуть. Или лесавка, ежели кого невзлюбит, куда-нибудь завести. Очнёшься – а до Болотни о-го-го сколько шагать. Зато уж и задобрить лесавку проще простого. Принеси ей, вишь, варёное облупленное яйцо и положи с поклоном на пенёк. Яйца она, лешачья дочь, как и батя, пуще всего уважает…

– Да-да, понятно, – прервал Магистр ненужное пустословие, – до смерти, как ты выразился, люди у вас редко пропадают. А не до смерти пропадали?

– Каких сами не хоронили, пока в живых числим, – поник головой Азей. – Племяш мой единственный, Март, две зимы как пропал, и было парню всего-то семнадцать. С приятелем своим, вишь, сгинули, с Яськой, они и одногодки, и вообще не разлей вода. Вечно этой парочке, куда люди не суются, словно мёдом было мазано, так вместе и… Но мы всё ещё надеемся!

– И правильно, – кивнул Магистр. – Кроме них пропавшие были? Раньше, не сейчас.

– Из народу больше никого, вот скотина да, так при болоте и при лесе живём, – повторил Азей видно любимую присказку. – Ещё собаки в последнее время куда-то всё деваются, замучились новых заводить. Может их какая тварюга из болота распробовала и теперь потребляет… да тьфу на собак! Мужиков-то наших и сынов с внуками отыщите? Помогайте, заступники, пропадаем!

– Тавр и Рута с другого задания вернулись? – повернулся Магистр к Альдоне, и та утвердительно кивнула. – Тогда их и пошлём.

В Болотню напарники прибыли вместе с гонцом ближе к вечеру. Азей устроил их в собственном доме и приказал жене накрывать на стол и готовить постели для отдыха. Но Тавр и Рута терять время отказались и сразу пошли по дворам. Раз за разом опрашивали до сих пор воющих баб, но те ничего путного не рассказали. После этого дознание зашло в тупик.

В любой из семей, откуда исчезли отец, брат или сын, никто ничего не видел и не слышал. Здоровый деревенский люд, наработавшийся за длинный, полный забот день всегда-то укладывался рано, а в ту ночь не гуляла даже немногочисленная молодёжь. К вечеру с болота налетел сырой промозглый ветер, пробирающий до костей, быстро разогнавший всех по домам. Зато так уютно было слушать его завывания за крепкими стенами на гусиной перине да под пышным одеялом, из-под которого разноголосый свист казался баюканьем. В общем, проснулись домочадцы – а мужиков больше нет.

Тогда Тавр и Рута отправились по домам, которых общее горе не коснулось. Не потому, что их обитатели особенно счастливые, а из-за отсутствия собственных мужчин.

Прячущая глаза не слишком молодая, но приятная вдова, заимевшая от какого-то доброхота двух горластых близнецов (как соседки потом не пытали, чей муж подсобил, она так и не призналась), мучилась той ночью с детьми. У малышей от перемены погоды болели животики, но вдова хоть и не спала, подозрительных звуков с улицы тоже не слышала. Один только вой ветра, да и то в перерывах между криками малышей.

Зато шустрая бабуся, которой тоже не спалось, оттого что ломило кости, поведала дознавателям нечто немыслимое. Дескать, она совершенно точно углядела в ночи покойника, тащившего мимо её окна на горбу сразу двух бабкиных соседей.

– Не иначе выкрал бедолаг, чтоб, как водится, потом их пожрать! – частила бабка, обретшая внимательных слушателей. – В могилу свою поволок…то есть не в могилу, а где он там, неупокоенный, обретается. И меня бы мертвяк сцапал, учуял, видать, и уставился прямо на окно! Так я прям в щёлку занавески именем Рода нежить отпугнула! И ведь не верит никто, ещё разными словами обзываются!

– Как вы, бабуля, сами-то не испугались? – тоже не слишком веря, хмыкнула Рута. – И как сумели прохожего от…кхм… покойника в темноте отличить?

– Так ведь не зима, не полная темнотища! Ночь за вторую дольку уже перевалила, птички вовсю шебуршали и серенько так снаружи было. Ветер опять же стих, вот я и сунулась глянуть скрозь занавеску, что там наружи делается. Хорошо хоть вовсе её не откинула, покойник за подглядывание бы не простил! А тут только зыркнул своими жёлтыми глазищами и потащил горемык дальше.

– Жёлтыми? – опять засомневалась ворожея. – У упырей красные.

– Нет жёлтые! – упёрлась бабка. – Они у Яськи и при жизни такие были!

– Людей тащил Яська? Давно пропавший парнишка из вашей деревни? – оживился Тавр, но Рута старушке опять не поверила:

– Прям взяли и его узнали?

– Прям узнала! – насупилась бабуся, подозревая, что и эти слушатели сейчас усомнятся, разбранят и уйдут. – И ничего особенного, он один на всю округу был рыжий и желтоглазый, будто мой кошак. Да ещё ростом Яська приметный, от горшка два вершка, мордень опять же вечно красная, как начищенная. Кабы не помер, ни одну бы девку не сосватал.

– И теперь этот мелкий смог поднять и унести на себе сразу двух мужчин? – засомневался уже и Тавр.

– Потому как нежить, живой мертвец! – воскликнула тонким срывающимся голоском ещё больше распалившаяся свидетельница. – Такой весь антиресный из себя парнишечка: жёлтые глазищи горят, одёжа вся лоскутами – черви могильные поглодали! На руках – когти железные, на ногах – лапы звериные, слюни ручьём текут, видать дюже изголодалси! Я так рассуждаю: какой-нибудь нечистый дух неотмоленного Яську из топи поднял, но тот сперва посовестился родню и знакомых жрать, собачками пробавлялся. Только, вот беда, мы новых не успели завести! Потому он на народ перекинулся и мужиков наших всех разом порешил, чтобы потом они ему не препятствовали! Сообразил, нелюдь, что не будет мужиков – некому будет деревню охранять, а уж баб то, как опять оголодает, не таясь перетаскает! Спасите, люди добрые!

Успокоив настоем из походной сумки распереживавшуюся бабусю – та сразу раззевалась и собралась спать, – Тавр и Рута вернулись в дом к Азею. И тот, вместе с женой, опять принялись усиленно усаживать напарников за стол. Мол, с дальней дороги даже не перекусили.

Болтая ложкой в грибной лапше, Рута так и эдак перебирала в уме слова единственной свидетельницы. Ладно бы "глазища горят и когти железные" – тогда, возможно, действительно откопавшийся упырь. Ногти, конечно, не железные, просто длинные и чёрные от земли. Неприятное соседство для живых, но не такая уж большая редкость. Но почему "на ногах – лапы звериные"? И такое странное для упыря поведение: не таскаться к живым изредка, подкарауливая добычу по одиночке, а нагло умыкнуть разом около трёх десятков человек? Из собственных домов, где крепкие засовы и довольно большое количество домочадцев? Почему парнишка вообще стал упырём? Или старушка, якобы узнав "покойника", всё-таки ошиблась?

– Хозяин, помнится вы говорили, что Март и Ясь вечно куда-то лезли. А колдуны у вас в округе не помирали?

– Нет, господарыня! Узнай мы о колдуне, мигом бы в Орден донесли!

– Ну а живые мертвецы не откапывались? – продолжала выспрашивать ворожея.

– Этих бы и сами за милую душу укокошили. Всего и делов – башку отрубить и сухожилия под коленками подрезать, – горячо уверил Азей.

– Тогда хорошенько подумайте и скажите – нет ли в округе чего-нибудь необычного? Или было когда-то раньше, а люди помнят до сих пор? О чём рассказывают детям страшные сказки?

– Мы при лесе да при болоте, у нас кикиморы и лесавки… – завёл знакомую песню Азей.

– Чумной Приют! – решительно перебила мужа до сих пор молчавшая жена.

– А ведь точно! – хлопнул себя по лбу мужик и принялся рассказывать:

– Давным-давно, более сотни лет назад, а кто-то говорит, что и раньше, посередь нашего огромного болота люди обнаружили настоящий, не травяной, пусть и не очень большой остров. К которому можно было подобраться на лодке-плоскодонке, если только знать, куда плыть, но имелись некие вешки. Правда сначала люди обнаружили в глубине болота пару дюжин невиданных для этих краёв деревьев – они возвышались над болотной жижей на толстых корнях, торчавших наружу. У деревьев была чёрная кора, голые ветви, а за толстенными стволами притаился тот самый остров, весь застроенный странными домами. Я, конечно, сам не видал, старые люди так рассказывали, – надумал пояснить Азей.

– Да поняли мы. Продолжай, – поторопил рассказчика Тавр и тот опять заговорил:

– Выглядели дома как островерхие узкие башенки, по одной комнатёнки одна над другой. Видимо им там негде было строиться, даже расстояние между домами малюсенькое, а огородов, хлевов и курятников вовсе нет. Чем обитатели острова жили неизвестно, разве что питались с болота птицей и мелкой рыбёшкой. Но никого из тамошних жителей приплывшие к островку не встретили. Те куда-то разом подевались, причём домики-башни заброшенными не выглядели. Лично я бы в те дома ни в жизнь не полез! Развернул бы лодку и уплыл прочь, – опять решил высказаться Азей.

– А те люди, бедняги, полезли, – вздохнула и пригорюнилась вдруг его жена. Но муж строго на неё посмотрел и опять стал рассказывать сам:

– Те, которые нашли остров, просидели на болоте два дня. Пошарили по брошенным домам, подъели взятые в дорогу припасы и, так и не дождавшись хозяев и вернулись домой. Не в Болотню, в другую деревню, которую через самое малое время посетила тяжёлая болезнь. Потом она расползлась по всей округе и была названа болотной чумой. Притащившие чуму люди заболели и умерли первыми, испытав жестокие муки и претерпев ужасающие перемены в обличии.

– Кто-нибудь помнит какие? – заинтересовалась ворожея.

– Ещё как, настолько народ был перепуган! Якобы в первую очередь зачумлённым стал ненавистен дневной свет, и они полезли прятаться по погребам. Там лежали пластом, испытывая страшную слабость и всё равно отказывались от воды и пищи. Потом впадали в беспамятство и начинали сильно распухать, превращаясь во что-то бесовское. Раздувшаяся багровая туша уже не походила на человека, а ступни и кисти рук отчего-то становились угольно-черными. И, под самый конец, туша трескалась и просто растекалась зловонным студнем!

– Да уж! – содрогнулся даже много чего повидавший Тавр, поездивший по свету больше, чем его напарница. А Азей тем временем продолжал рассказывать:

– От первых заболевших немедленно заразились их родичи, друзья и просто любопытные, которым захотелось когда-то послушать рассказ об острове на болоте. Кто-то попытался от болезни сбежать, но она настигла и на новом месте. Вскоре копали могилы уже в пяти зачумлённых деревнях, а их угрюмые жители прикидывали, не приготовить ли могилку и себе. Загодя, всё равно конец один. Но милостивый Род вдруг дал отчаявшимся надежду! Совершенно неожиданно среди заболевших оказались выжившие! У некоторых раздувшихся туш через кожу пошёл удивительно обильный пот, в котором тела лежали, как в луже. Вскорости к таким возвращался прежний вид, могли опять пить и есть, а почерневшая кожа обратно светлела. Вот только башка после перенесённой болезни уже была набекрень. Полоумные не захотели больше работать и опять полезли по погребам. Отсиживались там целыми днями, а по ночам шарили по соседям и тащили всё, что плохо лежит. В основном съестные припасы. При этом переболевшие не чурались заразных, даже добровольно взялись за ними ухаживать. И тогда народ решил – раз зараза явилась из болота, следует туда же её и отправить! Собрали больных по всей округе, сгрузили в большие лодки, за вёсла которых посадили выживших. Оттолкнули страшный груз шестами подальше от берега и принялись в панике ждать – а ну как безумные повернут обратно? Но обошлось. Гребцы налегли на вёсла и погребли куда-то вглубь болота.

– После этого чума прошла, – впервые улыбнулась жена Азея, но муж опять ревниво вмешался:

– Вестимо не сразу! Люди всё заражались и заражались, но некоторые счастливчики выздоравливали. Их всех усаживали в лодки и опять отправляли вглубь болота. И как-то само собой появилось предание, что несчастные плывут не абы куда, а к загадочному острову, на котором обретут приют.