Наречённый для ворожеи

Глава 1. Без матери

Сознание вернулось вместе с сильной болью в голове. Некоторое время Рута не могла понять, где находится и почему тело не слушается, но вскоре боль утянула её обратно. В темноту и бесчувственность.

Когда девочка очнулась снова, голова болела меньше и начала, хоть и туго, соображать.

Рута поняла, что лежит на земле, почему-то заваленная сверху ветками деревьев, а, подёргавшись, убедилась, что по-прежнему крепко связана. В этом беспомощном состоянии получалось только дышать и смотреть на далёкое небо через просветы в ворохе ветвей, а надо было не разлёживаться и как-то выбираться. Но, ни встать, ни толком повернуться она не могла, и не только из-за пут – первый осенний месяц хмурень остудил землю и тело замёрзло и одеревенело. Зато выколоть себе глаз получилось бы легко, острый сучок одной из веток опасно целился прямо в глазницу на расстоянии всего в полпальца!

«И как только уже не проткнул, пока ворочалась?», – испуганно подумала Рута и осторожно повернула голову набок. Теперь сучок целился лишь в щёку, опять же не приходилось касаться земли разбитым затылком.

Потом дочь ведьмы лежала и внимательно прислушивалась, надеясь сообразить, куда именно её отволокли односельчане. Кажется, к большой дороге для путников. Неподалёку вдруг послышался приближающийся стук копыт и тарахтение тяжёлой повозки. Которую явно влекли сразу несколько лошадей, пущенных галопом, и они пронеслись мимо так быстро, что Рута даже не сообразила закричать.

Потом целую вечность по дороге никто не проезжал, и Рута, чтобы не паниковать, бормотала себе под нос срамные частушки, вставляя туда имена хитромудрых односельчан. Пожалели, называется, не добили. Зато так упрятали, что, возможно, спастись вообще не удастся.

«Если выживу, никому не откроюсь, что мать была ведьмой, – исчерпав запас частушек, пообещала сама себе Рута. – Трудится буду, как все. Уйду в другие края и попрошусь к добрым людям в батрачки. Жаль почти ничего не умею… Эх, матушка, мало ты меня лупила!».

Жалея погибшую мать, Рута погрузилась было в воспоминания, но её собственное незавидное положение надолго отвлечься не давало. К болям в затылке, в затёкшей спине и к давно мучившему ознобу присоединилась и принялась терзать острая жажда.

Дочь ведьмы уже согласна была нырнуть опять в беспамятство и больше оттуда не возвращаться, как вдруг всем телом почувствовала вибрацию земли. В её сторону приближалось что-то многочисленное и многоногое, а когда оно потекло мимо, девочка опознала на слух большое овечье стадо. Однако докричаться до пастухов не получилось! Её собственный голос оказался слишком слабым, ещё и дурные овцы блеяли на все лады.

Зато Рутой заинтересовались собаки пастухов. Принялись крутиться вокруг кучи веток, совать в просветы возбуждённо принюхивающиеся носы, а ещё рычать и лаять.

– Собачки, лайте громче! – принялась подначивать их Рута. – Да где же эти дуралеи пастухи? Тогда, собачки, тяните меня наружу сами! Ату! Взять за ноги, взять!

Растравленные, не понимающие странную команду псы взвыли громче, а один принялся царапать лапами холмик из веток, как раз напротив лица Руты. Мигом расширил просвет в приличную прореху, но кто-то из пастухов, уже издали, призывно свистнул, и обученные собаки бросились вслед за стадом. Вернее две убежали, а одна задержалась и вдруг принялась шумно лакать. Буквально в нескольких шагах от Руты оказалась вода! Неважно даже какая, пусть бы и грязная лужа!

– Эй, оставь и мне! – умоляюще прохрипела девочка. Но пёс продолжал лакать и дочь ведьмы рассердилась: – Такой же дуралей, как и хозяева! А ну пошёл прочь!

Животное повернуло в её сторону морду, на миг ощерилось, но всё же подчинилось. Исчезло из поля зрения, лишь зашуршала под лапами полузасохшая трава. А Рута, поскуливая от нетерпения, опять принялась ворочаться и попыталась перевернуться на живот. В таком положении, извиваясь и отталкиваясь от земли ступнями, можно будет попробовать ползти, но наваленные сверху ветки перевернуться не позволили. Ещё и коварный сучок воткнулся-таки в щёку, которая принялась кровить. Но Рута только зло засмеялась – лежать и помирать от жажды рядом с водой она не будет! Добьётся своего не мытьём, так катаньем.

И решение пришло почти сразу – а что если притянуть воду прямо к себе? Струйка воды не тяжелей, а то и легче струйки зерна, только бы суметь живительную влагу «подцепить». Поднять в воздух.

«А уж мимо собственного рта не промахнусь», – подбадривала себя дочь ведьмы, разминая пальцы на прикрученных к бокам руках. Жаль, что нельзя было вращать кистью целиком, зато, благодаря собаке, Рута знала расстояние до воды. Опять же большая прореха в ворохе веток, словно нарочно, смотрела в ту сторону.

Потом дочь ведьмы сосредоточилась и принялась нашёптывать слова волшбы, с помощью которых когда-то управлялась с зерном в амбаре (в том числе просыпанном мимо сусеков по недогляду). Одновременно она мелко перебирала пальцами, словно пряха, вытягивающая нить из кудели.

С земли немедленно воспарили и поплыли друг да другом сухие травинки и листики. В крошечный поисковый поток затянуло даже неосторожного жука, и Рута брезгливо тряхнула пальцами, сбрасывая весь этот мусор обратно на землю. Она поторопилась и промахнулась, не дотянулась до места, в котором рассчитывала найти воду.

Создав другой поисковый поток – по сути, невидимое продолжение руки, – Рута опять пошарила по земле, и, наконец, «нащупала», что искала. Источник желанной влаги, вот только не вытянула из него ни капли – тыкающийся в воду маленький поисковый поток лишь её раскачивал. Пришлось поискать на земле камешек, поднять повыше и кинуть в воду. И когда тот плюхнулся, создав небольшой фонтан брызг, вот его-то Рута и подхватила. Зашевелила пальцами быстрее, плавно потянула добычу на себя, и в воздухе, наконец-то, повисла струя воды.

Она вытягивалась и вытягивалась, вскоре достигла кучи веток и дочь ведьмы, жадно и нетерпеливо, поймала струю ртом. Принялась пить, немного захлёбываясь и постанывая от наслаждения, и за этим восхитительным занятием не услышала осторожные, словно подкрадывающиеся шаги.

В прореху между ветками вдруг заглянул белобрысый мальчишка, и в первую секунду Рута вообразила, что видит своего деревенского врага. Который заявился вдоволь поиздеваться, раз спорая на расправу чернавка крепко связана. Дочка ведьмы угрожающе нахмурилась, невольно сжала кулаки, и струя воды моментально опала и расплескалась по земле.

Но уже в следующее мгновенье Рута поняла, что ошиблась, незнакомец на её врага походил разве что цветом волос. Брови и ресницы у мальчишки были чёрные, глаза синие и живые, а не оловянные бездушные плошки под соломенными ресницами. Правда, повёл себя незнакомец в точности как старый враг – синие глаза опасно сузились, а лицо сморщилось от отвращения:

– Ох, гадина! – пробормотал он, отшатнувшись.

– Сам такой! Ужо освобожусь, и получишь в ухо! – не осталась в долгу Рута.

– Молчи, девочка! И не шевелись, рядом с тобой змея!

Сказав это, мальчишка моментально пропал. По шуршанию травы Рута поняла – побежал в сторону дороги. Сама же дочь ведьмы в змею почему-то не поверила. Неужели судьба так к ней несправедлива, что притянула разом столько бед? И как не шевелиться, если острый сучок опять воткнулся в щёку, и пришлось покрутить головой, чтобы хоть немного отодвинуться.

«И всё-таки я полоумная! – опомнилась вдруг дочь ведьмы. – Пообещала сходу дать в ухо, вместо того чтобы умолить развязать! Кто же захочет помогать грубиянке?».

– Эй, не серчай! – принялась она звать по-прежнему слишком слабым, срывающимся голосом. – Выручи меня! Сделай доброе дело!

Но незнакомец не вернулся, а чуть позже Рута не услышала, а скорей почувствовала какое-то движение рядом с собой.

Уже догадываясь, она скосила глаза и уставилась на плоскую змеиную голову прямо у своего виска. Вертикальные зрачки в глазах гадюки словно источали ненависть. Возможно, змея забралась под ветки, привлечённая теплом человеческого тела, но оно оказалось чересчур беспокойным. И раздражённая гадюка сделала бросок и вонзила свои ядовитые зубы Руте в шею.

Когда дочь ведьмы пришла в себя в очередной раз, она ехала верхом на бредущей шагом лошади, привалившись спиной к сидевшему позади ездоку. Рука доброхота ещё и обвивала Руту за талию, удерживая от падения, вот только оглянуться на спутника не получилось. И разбитая голова – теперь, кстати, забинтованная, – а главное – сильно распухшая и горевшая огнём шея не желали, чтобы ими крутили и тревожили.

Зато коситься по сторонам было не больно, и Рута увидела рядом, вернее чуть впереди, ещё одну лошадь с могучим всадником. Одетым не по-сельски: не в бесформенные порты из домотканого полотна и не в лапти, а в плотные штаны, заправленные в сапоги. И не в длинную, почти до колен рубаху, а кожаный короткий доспех, открывающий мощные ручищи до локтя. Словно почувствовав на себе взгляд, могучий муж повернул к девочке волевое, уже не молодое лицо.

– Здрав будь, господарь! – слабо пискнула Рута.

– Очнулась? И ты будь здрава, чадушко, – добродушно прогудел в ответ всадник и девочка облегчённо вздохнула.

– Ой, по-нашему говоришь! А я смотрю платье иноземное, подумала что басурманин. Что в полон меня везёшь.

– Отчего же басурманин, славич. Зовут Бер, – усмехнулся в ответ здоровяк, – И не в полон, а сам пока не знаю куда. Если по дороге, могу подвезти.

– Отвезём куда надо, если даже не по дороге, – поправил мужчину мягкий женский голос позади Руты, и девочка только теперь сообразила, что голова её упирается затылком словно в мягкие упругие подушечки. Да и обнимающая за талию рука явно была женской.

– Здрава будь, господарыня! – поспешно поздоровалась Рута и всё-таки попыталась повернуть назад голову. Боль в шее сразу усилилась, а ещё накатило страшное головокружение, но участливая рука упасть с лошади не позволила.

– Бер, давай-ка передохнём, – по-прежнему мягко распорядилась женщина за спиной Руты. – Малышке надо дать питьё.

Остановив лошадь, женщина осторожно передала девочку спешившемуся здоровяку, и тот бережно пристроил больную на травке. А уже в следующее мгновение над Рутой склонилась средних лет женщина с распущенными по плечам русыми волосами. Поддерживало волосы красиво вышитое очелье.

Женщина ласково улыбнулась, а её спутник счёл нужным сообщить:

– Жена моя, Дайва. Вот она не славична, свебка с запада.

Рута улыбнуться в ответ не успела, удивлённо округлила глаза. Мягкая и женственная Дайва вырядилась в плотные штаны, в точности как у мужа. Правда вместо доспеха на женщине была нарядная душегрея: узорчатая, сильно расклешённая под грудью и с присобранными на плечах рукавами. И, как всякая душегрея, короткая. Чуть ниже талии, поэтому пышные бёдра женщины, обтянутые штанами, были словно выставлены напоказ.

– Дозволь узнать, тётенька, пошто позавидовала на мужние порты? Вдруг хозяин осерчает и поколотит? – ляпнула Рута, хотя в другое бы время промолчала. Видно виной её неуместному любопытству было болезненное, лихорадочное состояние.

– Не поколотит, он добрый, – подмигнула ей бесстрашная Дайва. – И это не его, а мои штаны, в дороге в них сподручней. Выпей, чадушко, настой из травки. Немного полегче станет.

– Что за зелье?

– Змеиный корень, удаляет из организма яд.

Она поднесла к губам Руты небольшую склянку синего заморского стекла и девочка, приподнявшись на локте, послушно глотнула. Голова после этого меньше кружиться не стала, да ещё накатила липкая слабость. Рута поспешно легла и в изнеможении прикрыла глаза.

– Бедная девчушка что-то совсем позеленела, – озабоченно прогудел над ней здоровяк Бер.

– Сам видишь – нехорошая рана на голове, ещё лихорадка с ознобом. И не только от укуса гадюки, – произнесла со вздохом Дайва. – Видать добрые люди её умирать рядом с дорогой оставили. Интересно за что?

– Сама потом расскажет, если захочет. Главное чтобы поправилась.

– Это верно, но малышка удивительно живучая! Быстро очнулась и даже разговаривает.

– Потому что ведьма! – твёрдо произнёс над Рутой кто-то третий, и девочка с усилием подняла веки.

Рядом с взрослыми застыл неизвестно откуда появившийся мальчишка. Белобрысый и синеглазый.

«Болтливый проныра видел, как я сумела напиться с помощью волшбы…», – успела подумать девочка, прежде чем жестокая рвота вывернула её наизнанку. Водой как раз и рвало, пополам с горькой желчью.

Вяло обтерев рот ладонью, Рута опять подняла глаза на мальчишку, перевела взгляд на Бера и Дайву и равнодушно произнесла:

– Ладно, я дочь ведьмы. Спасать меня больше не надо, можете опять связать и где-нибудь бросить…

– У малявки жар или она полоумная? – насмешливо фыркнул белобрысый. – Дайва, это лечится?

Здоровяк сурово кашлянул и отвесил мальчишке лёгкий подзатыльник. Женщина же, в своей манере, мягко улыбнулась.

– Тавр нам рассказал, что ты умеешь ворожить, – заговорила она. – Завидую, я, например, просто травница. Волшба мне никогда не давалась.

– Ты не боишься ведьм? – не могла не спросить Рута, хотя выталкивать слова ей стало сложнее. Язык почему-то стал плохо слушаться. – Их же… нена…видят…

– Заметили, она стала говорить невнятно? – всполошилась Дайва. – Забираем малышку с собой в Орден! В лечебницу!

– Вот и славно, тоже хотел это предложить, – согласился с женой Бер и осторожно подхватил девочку с земли.

«Большой добрый медведь», – подумала дочь ведьмы, почему-то полностью доверяя незнакомцам. При этом девочка уже не чувствовала ни рук ни ног.