Нариманов

22

С утра ничто не предвещает, что насквозь прохваченный колючим морозом вторник, 2 декабря, станет днем, особо памятным для Нариманова. Накануне он участвовал в работе II съезда коммунистов-мусульман Приволжья, Урала, Туркестана, Кавказа, городов Центральной России, фронтовых красноармейских частей и групп эмигрантов из сопредельных с РСФСР стран Востока. «Гуммет» на съезде представлена Исрафилбековым, Эфендиевым и им, Наримановым.

Насколько важен съезд, можно судить по тому, что до открытия Ленин встречается с представителями делегаций. На пленарном заседании в Митрофаньевском зале Кремля Владимир Ильич выступает с обширным докладом о характере борьбы и задачах народов Востока. Говорит о задачах, решение которых не дано «ни в одной коммунистической книжке, но решение которых вы найдете в общей борьбе»[74], начатой Россией. «Я думаю, что то, что проделала Красная Армия, ее борьба и история победы будут иметь для всех народов Востока гигантское, всемирное значение». Заглядывая далеко вперед, он заключает: «За периодом пробуждения Востока в современной революции наступает период участия всех народов Востока в решении судеб всего мира…»[75].

После доклада Ленина — сообщение Нариманова о положении в зарубежных восточных странах, об особенностях каждой и усилиях Наркоминдела. В его обязанности подсказать делегатам съезда ответы на острые, трепещущие вопросы. Рекомендовать приемлемый выход из сложных положений, на первый взгляд вовсе безнадежных…

У Гюльсум-ханум свой насущный вопрос, косвенно связанный с еще не законченным съездом.

— Доктор, куда тебе принести завтрак?

Завтрак, собственно, позади — половинка черного сухаря и морковный чай в хрустальном стакане. А в полдень Гюльсум-ханум, как бы ни свирепствовала зима, приносит увязанный в шерстяной платок собственной вязки казанок с горячим. Приносит либо в Наркоминдел, где Нариманов по-прежнему заведует отделом мусульманского Востока, либо в Комиссариат РСФСР по делам национальностей — там Нариманов заместитель наркома. Что же касается меню, то его обговаривать не приходится, бесполезно. Чаще всего пшено или перловка без масла на воде. Иногда, что почти лакомство, вареный картофель со щепоткой соли. Сегодня ввиду особого обстоятельства, о котором муж покуда знать не должен, будет сварен полностью весь продуктовый запас — шесть картофелин с кожурой общим весом менее полфунта.

Нариманова на месте нет. Куда-то внезапно затребован. Казанок передается в надежные руки Айны Султановой, землячки-бакинки, временно, до начала занятий в Коммунистическом университете, работающей в отделе Востока. Теперь Гюльсум-ханум предстоит собраться с силами, превозмочь непрекращающиеся боли и одолеть забитые сугробами, давно не чищенные улицы, переулки между Домом Советов на Театральной площади и торжищем у Сухаревской башни[76]. Огромным «черным рынком», по сравнению с которым тифлисский мейдан, бакинская кубинка — ничто. Места ужаснее Сухаревки для Гюльсум-ханум не существует. Еще до того как ей удается заставить себя окунуться в суетящуюся толпу, ее охватывает страх. Поддаться оцепенению нельзя. Ни отложить, ни избежать. Схватки чаще, сильнее…

Она приобретает полмешка примороженной картошки и десяток крупинок сахарина. Оплата обычная — одеждой. Благополучно доносит до квартиры. А там… Стараниями соседок Гюльсум-ханум не слишком поздно попадает в родильный дом. Мальчика назовут Наджафом, В честь покойного деда.

В какой-то вечер, отнятый у всех государственных занятий Нариманова купанием малыша, Гюльсум-ханум услышит от мужа произнесенное с не очень удавшейся напускной строгостью:

— Владимир Ильич сделал мне замечание. Сказал: «Проморгали вы, дорогой товарищ!» Из-за тебя. Да, да!.. Узнал про картошку, что ты несла на спине!.. Распорядился прикрепить нас к столовой Совнаркома…

В такие, возможно, минуты сложилось письмо:

«Дорогой мой сын Наджаф! Если мне суждено жить, то я постараюсь воспитать тебя так, чтобы ты принес пользу человечеству. Если мне суждено умереть, то я буду просить тебя сделать людям хотя бы то малое, что сумел сделать я, твой отец. Надеюсь, что ты своей работой продолжишь то, что начал я».

Если понимать совсем буквально, то продолжить своей работой дело отца Наджаф не успеет. А честь, добрую славу отца приумножит ценою жизни.

Будет школа на стыке двух переулков вблизи старого Арбата в Москве. Танковые училища в Ленинграде и Киеве. «Мама, мне надо хорошо знать машины, чтобы моя рота была передовой по технике. И потом, ведь ты знаешь, я хочу поступить в академию. Пришли мне литературу об автомобилях, тракторах и танках, о ремонте этих машин, о бензине и смазочных маслах. Зайди в книжный магазин и спрашивай все, что есть об автомобилях, о танках. Я буду ждать эти книги». Кроме предметов обязательных, арабский, немецкий, английский, французский языки.

С осени девятьсот сорокового воинская служба у западной границы. Станислав, Львов. «Мама, приезжай, познакомлю тебя с хорошей девушкой. Очень душевная. Играет на пианино, прекрасно знает немецкий язык…» Еще письмо: «Мама, во Львове цветут сады, чудесная погода, мне обещали отпуск 20 августа. Так что приезжай, погостишь у меня месяца два-три, домой, в Москву, может, вместе поедем».

На ранней-ранней заре 22 июня все крест-накрест перечеркнуто войной. Из боя в бой. Из боя в госпиталь. Из госпиталя в бой.

Сталинград. Четыре сталинградских месяца. Командир танкового корпуса генерал-лейтенант К. Свиридов пишет Гюльсум-ханум: «Ваш сын Наджаф в части, которая нанесла первый сильный удар фашистам в Сталинградской битве. Мы выполнили приказ — обратить гитлеровцев в бегство. После нашего удара началось всеобщее наступление Красной Армии под Сталинградом. Мы гнали врага от села к селу, от города к городу… Среди лучших и достойных и ваш сын — коммунист Нариманов».

Наджаф обратился с просьбой принять его в партию в сентябре сорок второго на переднем крае Сталинграда!

Снова сентябрь. Прозрачный осенний день в только что освобожденном шахтерском городе Волноваха. Уже земли Украины. У разрушенного вокзала гвардии старший лейтенант Наджаф Нариманов дожидается попутной машины. Приказано явиться в штаб корпуса для «дальнейшего следования в Москву». Перевод в другую часть или академия?

Бесполезно гадать, что было бы, приди попутная машина на минуту-другую раньше. До того, как на достаточно истерзанный город вновь налетели десятки бомбардировщиков, меченных свастикой… Братская могила, дощечка, прикрепленная к гильзе противотанкового снаряда, надпись:

И улица его имени. Обсаженная липами, она ведет к городскому парку.