Наследник для предателя

Глава 17.

Глава 17.

Кирилл.

Пульс шумит в ушах от слов врача. Я на ногах едва держусь, напрягаю ноздри, втягивая вмиг ставший вязким воздух. Отбрасываю маску непринужденности, с которой намертво сросся за эти годы, хватаю ее за плечо мёртвой хваткой и шепчу:

– Я прошу вас, Инна Владимировна.

– Простите, молодой человек… Думаю, об этом вам надо поговорить с вашей женой, – стыдливо отводит взгляд она.

– Я прошу вас. Это очень важно…

У Вики губы дрожат, а в глазах такой стыд… Словно она виновата в том, что произошло во время родов. Может, так и есть? Блядь… Я себя мразью конченой чувствую… Меня не было с ней рядом. Да, по ее вине, но ребенок-то мой… Наши отношения не в счет.

– Инна Владимировна, давайте отойдем на минутку.

Ее муж раздраженно хмыкает, но бросает в меня понимающий взгляд. Доктор недовольно поджимает губы и замолкает, демонстрируя готовность меня выслушать.

– У нас сложные отношения. Вика скрывала от меня мальчика. Я совсем недавно узнал, я… Привел их в дом, женился. Хочу стать для Егора папой. Я прошу вас…

Знала бы эта женщина, что Кирилл Аристов никогда никого не просит. Его теперь просят… Унижаются, лебезят, обещают что-то… Но прямо сейчас я себя чувствую мальчиком из прошлого… Тем, кто бегал за Викой, из кожи вон лез, чтобы понравиться ее папе. И ей…

– Вика ничего мне не скажет, поэтому я прошу вас. Что тогда случилось?

– Беременность была тяжелой. Резус-конфликт с нарастающими титрами антирезусных антител, угроза выкидыша. С середины срока – отслойка плаценты. Виктория почти пять месяцев лежала в отделении. Она была… в таком состоянии… Ничего не хотела. Я спрашивала ее все время: «Ты ребенка хочешь? Бороться за него будешь?».

– А она… что отвечала? – выдавливаю, не узнавая свой голос.

Мразь я и есть…

– Да, Инночка Владимировна, я его хочу. Вот так отвечала. А сама… плакала все время, в одну точку смотрела. Я ей миллион раз предлагала вам позвонить. Нет, и все, – разводит руками Инна Владимировна.

– А роды?

– Я назначила дату планового кесарева сечения. Роды у Виктории начались на двое суток раньше. Ночью. Ко времени моего приезда ее состояние стало критическим. Во время операции случилась остановка сердца. Я думала… все… Однако, все обошлось. Выходили мы ее… В реанимации Викуля месяц лежала. И как в себя стала приходить, шептала, чтобы с вами не связывались. И с вашими родителями… Боялась, наверное, что мальчонку заберете у нее… Уже тогда отец Вики под следствие попал. Извините, что-то я лишнее говорю, – всплескивает руками Инна Владимировна. – Не мое это дело… Только, знаете, когда пациент столько времени наблюдается, а потом его еще и с того света достаешь, они… Они как родные становятся, – дрогнувшим голосом добавляет доктор.

Я молчу. Не потому, что сказать нечего, вовсе нет… Боюсь, что рот открою, а оттуда нечленораздельное что-то вылетит… Или хрипы бессвязные. Не могу и слова выдавить… Пошевелиться не могу. Сжимаю челюсти, продолжая играть на публику. Гребаную сдержанность играть… Учтивость, равнодушие, спокойствие.

– С-спасибо вам, – произношу после затянувшейся паузы. – Вика сейчас нуждается в каком-то обследовании? Лечении?

– Нет, все теперь в порядке, – кивает доктор. – Простите, я, пожалуй, вернусь к мужу.

А я к жене… Она стоит и нервно кусает губы. Наверняка ждет, что я вывалю еще один ушат дерьма… Боюсь представить, кем она меня считает. Она ведь промолчала тогда из страха. До сих пор боится, что я заберу нашего сынишку, а ее признаю недееспособной. От того и противилась, чтобы я знал правду… Вон, как подбородок дрожит… Под глазами круги, губы ярко-красные, искусанные… Того гляди ее удар хватит от страха.

– Кирилл, не надо было это все… – шепчет дрожащим шепотом.

– Что не надо, блядь? Почему, Вик? Почему ты не дала мне по роже, а?

– Я… боялась. Наверное, я и правда неполноценная. Недееспособная, как сказал бы твой папа юридическим языком, но ближе Егорки у меня никого нет… Я спать не могу спокойно… Боюсь, что вы его отнимете. И на все готова ради того, чтобы его воспитывать.

В ее словах столько внутренней боли… Мое сердце словно в фарш превращается.

– На все…

– Потому промолчала? Я не имел права говорить об этом в таком тоне. О том, в чем ни черта не понимаю. Прости…

– Что? – непонимающе переспрашивает она.

– Прости меня, – повторяю хрипло. – Я дурак. Я не знал. Почему ты не позвонила мне тогда? Почему ты…

– Вы со Стефанией отдыхали на Бали, – севшим голосом отвечает она.

Да, было дело… Я и лица той модельки уже не помню… Выходит, пока я развлекался с ней, Вика чуть не умерла, рожая моего сына?

– А ты следила за моей жизнью? После всего, что было?

– Не так чтобы…

Вика замолкает. Обнимает себя за плечи, опускает голову.

– Извини, – повторяю я. – Для меня это шок… То, что я услышал.

– Прекрати, Кирилл. Думаешь, от твоих извинений мне по щелчку пальцев станет легче? Прости… Я ценю, что ты извинился, правда… Просто уж очень много слов сожаления для простой подстилки, какой ты меня считаешь.

– И ты прекрати, Вик, – порывисто притягиваю ее к груди и зарываюсь носом в волосы на макушке. – Ты теперь моя жена.

Я сдох бы, случись с ней что-то… Никогда бы себе не простил. Впервые за все эти годы мне по-настоящему становится страшно… Она могла умереть. Предательница, мать моего сына и моя жена…