Глава 34.
Кирилл.
Это какой-то сюр… Щурюсь, не понимая, где сейчас нахожусь. Сплевываю кровь, протираю глаза, нащупывая стонущего Добровольского. Граница между реальностью и иллюзией словно стирается. Часть событий вырвали из памяти… Помню, как мы пришли сюда и подрались с Иваном, а дальше… Все. Беспомощно шевелюсь и касаюсь холодных стен помещения. Мы в какой-то кладовке. Я, блядь, заперт в кладовке собственного завода!
Наверняка в цехах работают люди, не подозревая о случившемся. Как Иван сумел дотащить двух здоровенных мужиков? В голове гудит, словно в нее замуровали чугунный колокол. Он сильно нас отметелил… Я пытался противостоять, но силы оказались неравные.
– Ох… Кира, где мы? – стонет Борис Иванович.
– Заперты в кладовке. Телефона моего нет, я проверил карманы. Я пытался, дядя Боря. Как мог, бился с ним, но куда там? Хороший у меня охранничек трудится.
– Я успел отправить на почту запись нашего с ним разговора. Неоспоримые доказательства, Кир. И они имеют силу. Следователи проведут экспертизу голоса и установят, что он принадлежит подозреваемому. Так что…
– Вы суперпрофи, Борис Иванович. Как будем выбираться? И, почему он не убил нас? Хотел ведь… Господи, ума не приложу, как связаться с Викой? Страшно подумать, на что эта психопатка способна?
– Надо стучать в двери, Кирилл. У меня нет сил, прости… Я старик и…
– Хватит притворяться, Борис Иванович. Вы умный, уравновешенный человек. Думаете, нас кто-то услышит? Я уверен, что кладовка находится в подвале.
– Так что? Будем сидеть молча? Ждать, пока это урод придет закончить начатое? Блин, еще и темно так! Дай-ка, я пошарю, может, тут ломик какой имеется…
– Ага, прямо специально для нас.
Баранов не дурак шуметь на производстве. Думаю, он ждет окончания рабочего дня, чтобы спуститься за нами и убить. И закопать можно здесь же – завод большой, подвальных помещений много. Никто никогда нас не найдет. При одной лишь мысли об этом становится зябко… Сколько лет я просрал, лелея свою гордость. Позволил какой-то психопатке разрушить мою судьбу… Легко повелся на картинку, что мне показали. Даже тени сомнения не допустил, всему поверил… А сегодня внимательно смотрел на Баранова, убеждаясь, что это он… Он – тот самый мудак, который лежал со спящей Викой. Он делал поганые фотки и отравлял мне. А я хавал… Давился даже, но продолжал жрать.
Вместо того чтобы поговорить с девчонкой начистоту. Я больше жизни ее любил… Думал, что возненавидел, но любовь не умерла. Понял, когда она пришла в мой кабинет спустя столько лет. Мать моего сына, моя любимая… Мне выть охота. Головой о стенку биться и умолять Вселенную дать мне еще один шанс.
Со всей дури бью ногой в дверь, но… Куда там? Она железная, запертая на засов. Нам не выбраться. Не подкоп же делать?
– Будем ждать, когда он заявится, а потом нападем вдвоем. Я буду отбиваться, как могу. Он такой здоровый, Кир. Ты прав – охранничек у тебя на заводе хоть куда. На все руки мастер.
– Ты прав, дядя Боря. Не стоит тратить силы. Дверь нам не открыть. Остается только ждать.
Не понимаю, сколько проходит времени? Часы я, как назло, не надел, телефоны отобрали. Становится холодно. Хочется в туалет, но мы с Добровольским терпим неудобства. Пытаюсь дремать. Принимаю более-менее удобную позу и накрываю плечи пиджаком.
– Кир, проснись! Там кто-то идет, – будит меня Борис Иванович.
Точно, шаги. Это не Иван, их много. Может, пришел с подельниками? Не закапывать же трупы в одиночку?
– Что делать? Молчать или…
– Кричать. Вдруг, это не он? Помогите! Мы здесь! Откройте двери! – вопит Добровольский.
– Мы здесь! – помогаю ему.
Слышится собачий лай. Щелчки прикладов, тяжелые, приближающиеся шаги.
– Бричерский набор, – командует кто-то.
Визжит электропила, сквозь тонкие щели в двери мелькают желтые искры. Лопается нижняя петля, затем верхняя. Потом дверное полотно с грохотом валится на пол, обдавая облаком серой пыли.
– Живые? Кирилл Аристов и Борис Добровольский, я ничего не перепутал?
– Так точно, а вы…
– Дежурный следователь, Леденев моя фамилия. Нас сюда отправила другая бригада. Виктория Новгородцева – ваша жена?
– Да, моя. Что с ней? Господи... Если вы…
Хриплю. Слова не могу выдавить от волнения и чудовищной, сковавшей меня ярости. Убью этих сук, если с Викой что-то случится.
– Она жива, все в порядке. Там такое у вас дома… Как вы себя чувствуете? Врач нужен?
– Не знаю. Баранов нас здорово избил. Где он сейчас? Вы его арестовали? – спрашиваю, сдавливая виски пальцами.
– Да. В служебной машине сидит. Сказал, чтобы мы искали вас в подвале. А ключ отказался давать – из вредности.
– Поедем домой, скорее. Вика цела?
– Да. Все ваши дома. А эта дрянь, что забралась к вам, ранила себя серьезно. Скорая в больницу ее отвезла, сейчас за ее никчемную жизнь борются, – добавляет следак.
– Боже мой… Как она спаслась? У меня слов нет… Как все это можно провернуть? – захлебываюсь возмущением.
– Помогла Дина. В больнице сортировали карты пациентов, она наткнулась на фамилию этой чокнутой девицы. Приехала, чтобы поговорить, а там… Тяжело раненный ножом охранник, которого вы приставили охранять дом и больная дура, угрожающая ножом двум женщинам и малышу. Это я со слов своего коллеги говорю – сам я не видел.
– Еще и Егорка дома был.
– Успокойся, Кир. Все целы, все в порядке теперь. Преступники под стражей, – успокаивает меня Борис.
Я едва на ногах держусь, когда машина привозит нас домой. Все потом – показания, протоколы, пыльные кабинеты… Тело ноет от ран, рубашка изорвана и испачкана кровью, да и лицо похоже на фарш… Но я не боюсь испугать Вику – я ползти готов, чтобы увидеть ее и сына.
– Вика…
– Кирилл, родной мой. Живой, – всхлипывает она.
Цепляется пальцами в колеса инвалидного кресла и едет навстречу. Плачет, плачет, смеется… Все, что я могу – рухнуть на колени и обнять ее. И плакать в ответ. На остальное не хватает сил…
– Я люблю тебя. Прости меня за все. Это я виноват, это…
– Она нездорова. У Стефании маниакально-депрессивный синдром, Кирилл. Ты не виноват. Я так рада, что ты жив.
Она гладит меня по влажным от слез щекам и плачет сама. Целует в губы, подбородок, веки…
– Викуля, я хочу, чтобы всегда была ты… Ты одна. Я все сделаю, чтобы ты была счастлива. Где наш сынок?
– Уснули с мамой. Твои родители едут. Я запретила им звонить, боялась, что Иван успеет тебя убить. А сейчас… можно…
– Не могу поверить, что все кончилось.